У двери городского книжного магазина "Онтария" пропускаю человека, вносящего коробку . На коробке наклейка : "А. И. Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ». Это завезли партию литературы. Если бы кому рассказать в семидесятые годы, что запретный роман будут когда-то лежать на при лавках пачками – назвали бы клеветником. А теперь я запросто покупаю сизо-коричневый томик, приношу домой , и ставлю на полку рядом с потрепанной самодельной машинописью, на которой тоже означен крупный заголовок « Архипелаг ГУЛАГ» . Но имени автора на нём нет.
* * *
Служил в семидесятые годы в нашей районной милиции некий капитан, по фамилии Елан. И имел этот Елан странную связь с заграницей. Его родственник то ли в Белоруссии, то ли в Польше, получил доступ к ротаторным изданиям западных детективов. И вот такие детективы и получал Елан в нашей глубинке.
Надо вам напомнить, что в те поры среди чиновничества было модой иметь хорошие библиотеки. И было немало в их числе настоящих собирателей и книгочеев. Тогда прокурор Абаев хранил в городе редчайшее собрание старинных книг, а судья Костолов успешно гонялся за рукописями и иконами. Время было глухое, но интересное. Пустели целые деревни, признанные неперспективными. Люди буквально бежали, бросая дома, клубы, школы. Вот тогда я собрал много интересного, пролазав в паутине чердаков по всем, почитай заброшенным селениям. Понятно, что мои находки очень интересовали и Елана, и судью, и прокурора. Бывало – не успею в доме раскрыть старинный фолиант, как уже на пороге дежурный офицер: «Владимир Георгиевич очень просит показать "Кормчую", что вы нынче нашли в Завалье. Можно передать со мной».
Передавал. Тогда всё делалось честно. Если кому невтерпеж было завладеть моей находкой – предлагали равный обмен.Хоть и был я при сих небожителях отставной козы барабанщиком,но репринтные детективы капитана Елана читал наравне с ними . Так, например, я задолго до появления его в типографском варианте, прочел у Чейза знаменитый роман «Весь мир в кармане».
И понятно, что тогда у всех на слуху был запретный «Архипелаг ГУЛАГ». Солженицын только что получил за него Нобелевскую премию, и это только разогревало воображение лишённых доступа к книге читателей. Пытались слушать главы романа на лондонском «Би-би-си», но глушилки свое дело делали.
И вот в бане – чёрт меня дернул за язык, - я прихвастнул, что у меня есть машинописный список «Архипелага». А поскольку среди знатоков мое слово уже много значило, то утром я оказался на ковре у второго секретаря райкома КПСС Виктора Васильевича Кащенко.
Надобно заметить, что сам Виктор Васильевич входил в круг завзятых городских книгочеев. От меня ему тоже много ценных изданий перепало, потому отношения у нас были нормальные, почти дружеские. Хоть секретарь по идеологии Кащенко был моим прямым начальником – я работал литсотрудником районной газеты «Знамя труда».
Кащенко показался мне испуганным и настороженным. Разговор был таким, что сторонний человек ничего бы не понял
-Это правда? – спросил секретарь.
-Что «это»?
-Ну.. в бане?
-Девок не было! – не соврал я
-Не о них речь. Напряги лоб, - что ты там ляпнул? Врал, или правда вещицу имеешь?
Я лихорадочно прокручиваю в голове банную картинку и начинаю понимать, что вляпался.
Ну, во первых. Если я скажу, что «Архипелага» у меня нет – мне до конца не поверят.А ходить под колпаком у секретаря райкома - это не безопаснее, чем Штирлицу под Мюллером. А если поверят, сочтут вралём. И прощай моя репутация книгочея. Прощай Чейз, дружба прокурора и судьи…
А если скажу, что книга есть, то Кащенко потребует её предъявить. Он, как цензор, обязан вытравливать крамолу. Как книголюб, он не отцепится, пока не прочтёт «ГУЛАГА».
Для принятия решения у меня были секунды. Они прошли:
-Правда, - прыгнул я с колокольни.
-Принеси! – велел Кащенко.
Я стукнулся о землю и пришел в себя:
-Видите ли, Виталий Васильевич, - сказал я. – Всей книги у меня нет. Мне её дают читать по главам. Не скажу – кто, сами понимаете. Я читаю – и возвращаю главу обратно. А мне дают следующую. Сейчас как раз первую дочитываю.
Секретарь минуту подумал и сказал:
-Прочитаешь главу – принесешь мне. Когда я прочту – вернёшь хозяину. Когда всю книгу прочтём – я решу, что делать дальше. Но только одно условие: никому ни слова! Забудь про банный разговор. Сам понимаешь – распространять антисоветскую заразу преступно.
Я вышел из кабинета, как вор входит в клетку. Я попал, влип, уничтожен.
А в редакции, как на зло, только и разговоров было, что о Солженицыне. Редактор Праведников, Анатолий Алексеевич, даже фразу обронил:
- Три таком угаре за «Архипераг…» можно выдать любую дрянь. Темна вода во облацех!
И меня осенило.
Прямо тут, за редакционным столом, я сел и написал Первую главу книги «Архипелаг ГУЛАГ». Конечно, я понятия не имел о том, что содержится в настоящей книге. Но зато я имел возможность дать волю своему антисоветскому воображению. Я писал, прикусив язык от удовольствия и упиваясь собственной наглостью. Я писал так, чтобы книга подпадала под требования Нобелевского комитета. Я лепил строку на строку, далеко уходя за границы собственной испорченности. Я создавал шедевр!
К концу рабочего дня я сочинил две главы.
Ночью, дома, придумал вступление с эпиграфом из Черчилля. Утром, без зазрения совести, я передал Черчилля и Первую главу секретарю райкома. Он взял рукопись и сказал: «Жди, позвоню».
Но прошёл день, потом другой. Всё устаканилось и я решил, что Кащенко раскусил липу. Стыдно, конечно. Зато теперь не придется тянуть груз Нобелевского лауреата.
А вечером на пороге вырос дежурный офицер. Он подал записку : «От Владимира Георгиевича». Там значилось: «Читал вступление и первую главу. Грандиозно. Видна рука мастера. Умоляю, передай вторую главу. К утру верну, никто ничего не узнает , честное слово».
Ну… отдал офицеру вторую главу. И понял, что эпопею придётся дописать до конца.
Утром позвонил Кащенко:
-Неси вторую главу. Извини, я проговорился судье. Но ты с ним не связывайся, посадит.
Угрюмо допив горький чай, я зашёл к Владимиру Георгиевичу, оставил ему третью главу, а вторую понес в райком партии.
В редакции ко мне заскочил Праведников:
-Слушай, - между делом уронил он, - по городу бродит «Архипелаг ГУЛАГ». Мне прокурор Абаев звонил с угрозами. Будто я его распространяю! Вы ни чего не слышали? Если услышите – непременно случая не упустите, и мне дайте почитать.
-Откуда? – равнодушно отвечаю я, пытаясь не замечать мурашек по спине. Я понял, что влип основательно, а уж прокурору до истины докопаться – раз плюнуть.
…Словом – завертелось колесо. Скоро я понял, что все наши завзятые книгочеи читают мой «ГУЛАГ», принимая его за чистую монету и зная, что источник распространения – я. Причём, теперь получалось так, что каждый сиятельный библиофил считал, что именно ему я первым передаю очередную главу.
А меня понесло. С каждой главой я хотел закончить книгу, но она лишь разрасталась. Как черти из коробки, появлялись новые герои, и скоро я понял, что весь мой Архипелаг похож на наш район. Были тут и прокурор-самодур, и продажный судья, и циничный партработник, и бесправный дежурный офицер.
Оказалось, что Архипелаг не то, что рядом. Оказалось – мы живем на нём. Причём, по мере узнавания себя, читатели - вершители судеб приходили во всё больший восторг. Они начинали осознавать собственную значимость, в противовес антисоветчику Солженицыну. Они подспудно начали понимать, что именно их портреты стали той картиной, которую Шведская Академия оценила Нобелевской премией.
В моем «ГУЛАГЕ» мои читатели узнали себя. И они себе очень понравились. И когда я завил, что следующей главы не будет, что моего корреспондента в большом городе якобы арестовало КГБ, они огорчились. Однако никаких движений по сему поводу не сделали. Они, пожалуй, испугались, что ниточки от неведомого хозяина машинописии, при излишнем любопытстве, могли оказаться петельками на их сытых шеях.
Месяца два-три я еще боялся, что объявится настоящий Солженицин и моя туфта раскроется. Но страна окончательно вползла в ледниковый период, и теперь даже в бане мы не заикались об опальном романе. А потом секретаря райкома забрали в областную милицию полковником, прокурора перевели в другой район, судья честно спился, а капитан Елан разшибся на милицейском мотоцикле.
Офицер дежурной части остался. Впрочем, он тогда не умел читать, не умеет и нынче.
Словом – все рассосалось, все довольны. А мой «Архипелаг ГУЛАГ», сшитый белыми нитками, неприметно стоит на книжной полке уже сорок лет.
А нынче рядом появился серо-коричневый томик с таким же названием.
На одной из этих книг нет имени автора, а другая удостоена Нобелевской премии.
Господи, ну, скажи мне, что моя книга хуже!