Три шага до смерти

Дата: 7 Мая 2014 Автор: Новичихин Борис

Едва ли вспомнил бы я об этом эпизоде, если бы не случай. Наш путь лежал к горному массиву Матра в Западных Карпатах по следам 53-й армии генерал-лейтенанта Манагарова, которая пятьдесят лет назад внезапным маневром через горы окружила и разгромила фашистскую группировку. Тем самым сорвала планы фашистов по уничтожению венгерских промышленных предприятий. Города Кундехьеш, Шелип, Лоренцы и другие были освобождены на две-три недели раньше, чем ожидали гитлеровцы.

Группа обходила не только города, но и все крупные населенные пункты. Ведущий группу молодой,но опытный и заносчивый турист требовал беспрекословного подчинения и дисциплины. Не позволял никаких вольностей. Некоторой слабинкой пользовалась единственная девушка в группе,симпатичная Анечка.Она была к тому же самой молодой и неопытной, попавшей в отряд "стариков" благодаря своему брату Дмитрию. Мужики иногда использовали эту слабинку ведущего для внеочередного привала в благоприятном месте,где можно было "отвести душу"купанием или отдохнуть в прохладе у воды.Тем самым ослабить чрезмерную силу жары проходящего лета.Аня при этом была посредницей между группой и Артуром Петровичем(Так обозвал себя глава команды).

Он накануне похода встретился с ветераном войны,бывшим штабным офицером армии Манагарова,о чем сам рассказал нам при знакомстве.Во время похода Артур постоянно сверял наш маршрут с туристской картой Венгрии и с набросанной от руки схемой движения армии.

Переводчиком в группе был Йожеф-венгр из местных жителей,плохо знавший русский язык.Однако Артуру Петровичу удавалось с ним общаться благодаря знанию нескольких венгерских слов,разговорнику,который он изредка вынимал из кармана рюкзака,а также мимике и жестам.

Редкие в этой местности тенистые деревья виднелись в стороне от нашего маршрута.Мы же шли мимо невысоких виноградников,да участков малорослой и уже пожелтевшей кукурузы.

- Ур-р-аа! Живем! - крикнул кто-то из впереди идущих, увидев будто выросший из-под земли колодец.

- А туристам без воды и ни туды и ни сюды, - пропел еще чей-то голос.

-Проси Артура о привале, -ш епнул Ане, шедший рядом с ней Дима. Но она не успела приблизиться к ведущему как тот громко обьявил:

- Группа, слушай команду! Привал на десять минут. Следующей будет остановка на обед.У подножия вон той горы. До нее полтора-два часа ходу, не меньше. Запаситесь водой, сделайте кому что надо. Если невтерпеж - перекусите, но по-быстрому.

В десятке метрах от колодца - две тенистые яблони.Для меня они показались привлекательнее холодной воды.Под одной из них неприметно сидела на пне морщинистая старуха с вязаньем.Яркий,цветастый почти законченный свитер в ее руках был полным контрастом с тусклым ,мрачным видом самой старухи."В Венгрии я впервые,но где же я мог видеть точно такой свитер?- думал я,приближаясь к старой женщине, -рисунок какой-то необычный и очень знакомый...."

- Спроси мамашу,не был-ли кто в России из ее родственников,-обратился я к Йожефу.Переводчик тупо смотрел мне в глаза,не понимая о чем речь. Подошедший Артур,выслушав меня,повернулся к венгру:

- Россия,Москва,война...-произнес он подряд несколько слов и сделал руками нечто похожее на окуляры или бинокль.Направляя "окуляры"то на меня,то на свитер,продолжал:

- Полувер в России точно такой,-он показал опять на меня и «окулярами» на свитер.

Я подивился АртуруПетровичу.Надо же: я ничего не сказал про войну.Но он и меня натолкнул на мысль:»А когда же и где еще мог я видеть венгров? За границей я впервые.А еще Москва…Но в Москве мы были проездом,всего два часа. И память сохранила это время отчетливо.»

Между тем переводчик что-то говорил старухе.Он тоже показывал то на меня,то на ее свитер.Но она без всякого интереса смотрела на эти старания,продолжая угрюмо делать свое дело.

Артур схватил венгра за рукав:

- Воронеж…, Сталинград…, Курск…, пиф, паф…, трр-дд-ддд-ды, мадьяры,война, - выговаривая эти слова и звуки, он хватал себя за голову, изображал страдальческое лицо, страх…

Старуху что-то насторожило. Переводчик, повторяя за Артуром названия городов, говорил еще что-то по-своему. Язык его не был понятен, но жесты повторяли Артуровы.

Старая женщина вдруг бросила вязанье,вскочила с пня и запричитала точно так,как голосят русские бабы в деревнях по родному покойнику.Но не в первые минуты,а на второй или третий день.Когда уже и сил не осталось,И слезы выплаканы.А слова похожи не на рыдания,а скорее на глухие,тяжкие стоны и не внятные звуки.

Старуха между всхлипами и выкриками стала хватать меня за руки и футболку… Иногда кого-то звала. Потом вдруг взвизгивала. Временами казалась умолишенной.Чаще всего она повторяла имена:

- Жени…,Жени…и Михай…,Михай…

Вскоре на ее призыв прибежала еще одна старая женщина. Это и была та самая Жени… При ее появлении имя Михая стало повторяться еще чаще. В первую минуту-другую разговор происходил между ними. Потом обе мадьярки наступали на меня, то и дело дергая за руки. Не добившись толку, стали трясти Йожефа. Неведомо что говорил им венгр, и что-то пояснял ему и старухам Артур. Я же хоть и был в центре внимания, но единственным, кто не мог промолвить ни слова, Не смотря на все их попытки чего-то от меня добиться. И мне казалось, что этот базар уже никогда не кончится.

Между тем Артур Петрович не потерял контроль за временем и объявил конец привала. Но не тут-то было…Женщины вцепились одна в меня, другая в Артура и не отпускали. Что говорили им Йожеф и наш глава,о чем просил Артур венгра? Уже потом, когда время привала удвоилось, нам как-то удалось освободиться от цепких рук женщин.

- Я обещал им зайти на обратном пути,-пояснил мне потом Артур Петрович.

Мы приближались к подножию горы. Местность вокруг менялась и становилась все живописнее. Я же все это видел как-бы в тумане или неясном сне.Более реальной в тот момент была сцена у яблонь с участием двух старых женщин и свитер в руках одной из них.» Свитер, свитер, свитер…,- не выходило из головы, -где и на ком я его мог видеть?» Я плохо понимал,что происходило вокруг. Что-то командовал Артур. Весело щебетала Анечка, рассказывая Диме какую-то историю. Переговаривались остальные туристы…Наконец,я на минуту перестал принуждать свою заснувшую память. И вот как бывает: тут же все вспомнил.

Это было в начале февраля. Несколько дней назад наше село освободили от фашистов. Зима стояла суровая и снежная. В полусотне метрах от нашей халупы-овраг, а за ним большак,ведущий на запад.Овраг этот самый большой, из тех,которые я тогда знал. Ширина его по центру не менее ста метров,а протяженность- почти километр.В самом начале,вверху он соприкасается с большаком,а внизу удаляется от большой дороги,расширяясь настолько,что на довольно ровном пространстве разместился сад из десятка яблонь.Рядом с садом большой дом под жестяной крышей,где живут Егор Павлович с женой Верой Федоровной,тещей и дочерью.

Между домом и нашей хатой под соломенной крышей огород с картошкой.В самую жару мы с матерью много раз выпалывали здесь сорняки.Третий в нашей семье,четырехлетний братишка Юрка,пока не помощник,а мешальщик.А чтобы избавиться от помехи мать или я отводили его к бабке Дуне.Она за ним не очень-то следила,но в огород к нам не допускала.

Картошник был нашим кормильцем.Я,считая себя взрослым,хорошо это понимал.Но в сильную жару,забывая о взрослости,поддавался иногда слабости,становился вялым.Во время сильного солнцепека не выдерживал нагрузки и убегал вниз,где за картошником,рядом с высоким забором Егора Павловича располагался наш вишневый сад.Вишня поспевала в самое время прополки. Наслаждению и радости от тенистой прохлады и спелых ягод не мешали даже грязные руки.

Наискосок от нашей хаты,поближе к оврагу,такое же убогое жилье деда Акима.Семья их на одного человека больше.Видно потому и хата покрупнее.Но снаружи почти такая же,как и наша.Тоже просела на один бок и крыта соломой.У самой вершины оврага еще две такие же халупы под соломенными крышами.На всем протяжении оврага больше не видно никакого жилья.Только в стороне,удаляясь от рва пролегла улица похожих друг на друга хат с почерневшими от времени соломенными крышами.В сравнении с домом под жестью выглядят они довольно убого.

Наши игры тогда занимала война.Только одна война.Да и были ли это игры? В этом я и сейчас сомневаюсь.Тогда же…Тогда я всерьез готовился вступить в ряды Красной армии и бить фашистов.Тем более было за что! На моих глазах при немецкой бомбежке погибла моя ровестница Танюшка.При отступлении фашисты погубили полтора десятка женщин и детей,сбросив связку гранат в погреб, где люди спасались от снарядов и бомб.Среди погибших были и трое моих знакомых девочек.Две еще совсем маленьких,а третья двенадцатилетняя «невеста»-красавица Настя с чудесной косой.

Война перечеркнула мое детство. В свои десять лет я зачастую не мог провести в своем сознании четкую границу между игрой в войну и самой войной,которая окружала меня всюду.Я жил в войне.Я питался войной. Я спал на войне.Кроме того я имел практические основания считать себя вправе бить фашистов.Уже не раз я стрелял из настоящего боевого автомата настоящими патронами.И не раз хвастался перед пацанами на планте своим умением.Это хвастовство чуть было меня не погубило.

Однажды Васька Назин из нашей компании,подобрав где-то противопехотную гранату,тайком притащил ее на излюбленное место нашего сбора,к оврагу.Явно поверив в мою опытность,он без злого умысла вытащил гранату из-за пазухи

- Держи,боец!-крикнул он мне командирским голосом.Перед этим выдернул чеку.Я же впервые держал в руках такую штуковину.На мое счастье чувство опасности толкнуло меня на мгновенный ответ.Я тут же отбросил гранату в овраг,и она взорвалась в воздухе в пятнадцати метрах от группы девяти-десятилетних шелопаев.К моему удивлению была сохранена моя репутация знатока не только германского,но и нашего оружия(граната-то была нашей).

Был у меня еще один повод считать себя достойным армии.Как-то еще до оккупации пришлось наблюдать нам за отступающими частями.На военной полуторке в кузове мы увидели парнишку,показавшегося нашим ровестником.В отличие от меня он был маленького роста.Но гордо взирал на нас-пацанов одетых кто в чем. На большинстве из нас была несвоя,а потрепанная отцовская и даже материнская одежка.Все мы были босые,с непокрытыми заросшими и зачастую грязными головами.Он же был в новенькой по размеру форме,маленьких брезентовых сапожках и пилотке с красной звездочкой.Но в его руках не было оружия.Стало быть у меня перед ним преимущество.Мой трофейный автомат был всегда наготове.Его я подобрал у брошенной немецкой полевой кухни.К тому же знал,где взять к нему патроны.Одно я тогда не учел: парнишка стал сыном полка потому,что потерял родителей.Я же был первым и единственным материнским помощником.

Тогда я плохо представлял другие занятия кроме военных.В памяти остались бомбоубежища и окопы.Множество окопов от разорвавшихся снарядов и бомб.Они,как правило,часто использовались для наших «военных» целей.Той снежной зимой мы рыли окопы еще и в снегу.Честно говоря,играть как того хотелось, мне редко выпадала удача.Всякая такая «война» очень быстро заканчивалась,так как мать то и дело звала на помощь.Вот и в этот раз.Не успел я занять позицию в снежном окопе,как услышал знакомый голос:

- Бо-о-ри ис…,Бо-ри-и-ис!-звала она.И надо было бежать домой.Дела есть дела!

Тут что-то задержало меня на одну-две минуты. Это были три силуэта осторожно передвигавшиеся по дну оврага. Февральский снег был довольно плотным.И все же то один, то другой, то третий изредка проваливались по колено и выше. Не смотря на это они шли вниз,не решаясь подняться на более твердую поверхность. Странно, что двое из них были в ботинках, а один- в сапогах. Я забыл на минуту материнский призыв. Схватил автомат, настоящий трофейный. Направив его в сторону врагов, крикнул:

- Хенде хох!

Автомат был не заряжен, но те, кто двигался по дну оврага об этом, конечно, не знали. Они вяло подняли руки вверх. Один из них произнес:

- Гитлер капут!

Я понял,что они идут сдаваться и опустил оружие.Форма на них была какая-то не такая,не похожая на немецкую.И я вспомнил,что уже видел раньше такую форму.Это были мадьяры.Оставив автомат в окопе я побежал домой.

Наша Милка не давала молока,ждали приплод,Мать звала сбегать за молоком к тете Вере.Через несколько минут с бидончиком я стоял на пороге их передней и от неожиданности не мог вымолвить ни слова.Из хозяев никого не было.Советский офицер с двумя звездочками на каждом погоне допрашивал пленных,только что виденных мною в овраге.Он сидел у окна,нервно постукивая рукояткой пистолета по столу,и задавал вопросы.Потом,не ожидая ответов,переходил на крик и матерщину.Переводчика не было.Но для офицера это,видимо,не имело никакого значения.Мадьяры не понимали по-русски,к тому же онемели от страха.Два присутствующих при допросе красноармейца никакого участия не принимали.

В передней стояло два стола: кухонный,возле русской печи и большой обеденный,за которым сейчас сидел офицер.Слева от входной двери была скамья размером от входа до святого угла,а за нею вешалка во всю стену,заполненная одеждой.Мадьяры жались к стене,ноги их подсекала скамья,но одежда и стена не давали упасть.Офицер не обращал на меня никакого внимания.Пока я наблюдал ни один пленник не проронил ни слова.Поглядывая на икону,они продвигались к святому углу,прося защиты у Бога.Но Бог ничем не мог помочь.Разъяренный офицер сейчас был сильнее.В моей детской памяти до сих пор сверкают его бешеные глаза,а в ушах звенит целый набор матершин,которые не могу и не хочу здесь приводить.

Из задних комнат,наконец,показалась тетя Вера.

- Пойдем,пойдем,Борь,- налью тебе молока,- поспешила она увести меня от этого кошмара.

Допрос оказался коротким.Не успел я с молоком дойти до дому,как услышал позади резкий, уже знакомый голос:

- Двигай,двигай,сука!-тыча дулом пистолета в спину пленника,показывал офицер левой рукой в сторону вишен.Мадьяр сделал три шага в указанном направлении.Раздался выстрел в спину.Но рука стрелявшего дрожала от злости и ярости.Он промахнулся.Пленник побежал.Глубокий снег мешал быстро удалиться от погибели.Второй и третий выстрелы были точнее.Какой из них стал смертельным не знаю.Но после второго мадьяр еще пытался бежать.

Желание мое уйти появилось и исчезло.Я будто вмерз в снег.Забыл про молоко и досмотрел эту расправу до конца.Второго приговоренного вывел из дома пожилой боец,внешне похожий на деда Акима.Только на своих ногах и без бороды.Путь пленника был тот же,в сторону вишневого сада.Но он в отличие от первого уже нисколько не сомневался в своей участи: он знал,что впереди лежит его убитый товарищ. Поэтому сразу же сделал попытку бежать.Однако оружие в этот раз было надежнее,а рука бойца не дрожала.Внешне он был спокоен и образцово выполнил приказ.

Я ожидал,что третьего мадьяра на расстрел выведет молодой красноармеец,остававшийся в доме.В армию он,видимо,попал недавно,был в новенькой форме.Бабы в селе поговаривали.что ему похоже не было еще восемнадцати лет…Но произошла какая-то заминка. Пожилой солдат уже возвратился в дом, а третьего пленника не выводили…Наконец,из дома показались двое. Вслед за пленным снова шел боец похожий на деда Акима.Расстрел повторился так, будто я смотрел тот же фильм.

Возвратился я домой совсем растерянным.Молча поставил бидончик на стол. Не раздеваясь сел рядом.

- Что с тобою?-спросила мать.

- Мадьяры,-ответил я.

- Что Мадяры?

- Наши расстреляли мадьяр.

Больше я не смог ничего сказать.Мой разум не воспринял тогда событие в разумной полноте.Я плоххо понимал,что происходит. С одной стороны мадьяры были нашими врагами. Стреляли в наших. Вероятно, убивали. Но с другой стороны они еще раньше,до встречи с офицером побросали оружие. Уже никому и ничем не угрожали. Еще там в окопе,на краю оврага,я отчетливо понял: они шли сдаваться. Мне вспомнился лозунг довоенных лет:»Если враг не сдается,его уничтожают».А эти-то сдались.Стало быть заслужили прощение.

До нас уже тогда дошли слухи, что в освобожденном Воронеже,на его восстановлении работали тысячи военнопленных немцев.»Эти мадьяры могли бы помочь бабке Дуне восстановить их хату,-пришла мысль в мою голову,-половина хаты была разрушена при немецкой бомбежке,а мадьяры были молодыми и сильными ребятами».

Несколько дней вокруг меня все разговоры сводились к одному.Расстрел мадьяр не оставил никого равнодушным.Не только взрослые,но и дети значительно моложе меня говорили о расстреле.К вечеру того самого дня к матери заглянула тетя Вера и с порога:

- Здравствуй, Марусь,слышала о мадярах?

- Борис рассказал.А сейчас Юрку забирала от тетки Дуни.Она ругала вашего лейтенанта почем зря.За что он их так жестоко наказал? Ребята были безобидные,безоружные…

- Марусь, у него семью мадяры порешили. Двух малолеток и жену-красавицу расстреляли,хату спалили.Сынка и дочку показывал на карточке: из глаз слезы,а сам зубами скрипит…

- А убитые все лежат у нас в огороде?

- Нет-нет.Сразу же после расстрела красноармейцы перенесли их ниже нашего сада и закопали.

Я вспомнил про свой автомат,брошенный в окопе и убежал.Забрал оружие,принес и запрятал его в сарае,где было мое укромное место в тайне от матери.Она заходила в сарай нечасто, только в самое холодное время, когда мерзли руки при доении коровы. В теплые дни предпочитала доить в более чистом дворе.

Когда я вернулся в хату,тетя Вера уже ушла. Но после зашла бабка Дуня, и мать передала ей то,что я пропустил,убежав за автоматом.

- Оказывается молодой боец отказался убивать мадяра.Вера Федоровна слышала как он сказал лейтенанту:»Я не убийца.Расстреляйте меня,но я убивать безоружного не буду!»

- А што ш изделал ентот анчихрист?-спрашивала дотошная бабка Дуня.

- Федоровна сказала,что влепил ему пощечину,-ответила мать.

- Не видать ему, вражине, добра.Хто ему дал такие права самоправство чинить.Нету такого позволенья и закону такого нету!-бабка Дуня знала,что говорила.

Не смотря на то,что всему селу уже было известно о погибшей семье лейтенанта,на его сторону становились немногие.А бабка Дуня тверже всех придерживалась своего мнения.

- Тетка Дуня упрямая,-говорила мать,-нет бы лейтенанта поддержать,а она пленных защищает. А как от них Гаврилу досталось! Остался калекой на всю оставшуюся жизнь…

- В том немецкие фашисты виноваты,-возражал я.

- Какая разница,-отвечала мать.

- Они шли сдаваться и оружие побросали,-твердил я.

- Конечно,это так,-соглашалась она,-можно было простить им войну.Скорей всего их силой заставили.

До войны Егор Павлович работал в конторе «Заготзерно» вместе с моим отцом. По рассказам ему всегда удавалось избегать тяжелой, а если была хоть какая-то возможность, то и всякой работы. Как-то они участвовали в воскрестнике. Услышав, что руководитель направляет всех мужчин на перетаскивание тяжелых, сырых бревен, он, примостившись на бревне,» скромненько заявил:

- А я шкурки буду обдирать,- и тут же начал очищать бревно от коры. Работа эта не планировалась,но поскольку старший почему-то не возразил, Палыч весь день просидел на одном бревне. Так же «мастерски» ускользал он от ответственности, при малейшей возможности сваливая свои промашки на других. А главное, что мне было не понятно, как так случилось: мой отец, который без очков совсем ничего не видит, уже второй год на фронте.А Егора Палча я в очках никогда не видел. И сил ему хватало мешки с зерном из подводы разгружать, да к себе в амбар носить. Но все вокруг говорили:

- Белобилетчик,потому и дома сидит…А еще я слышал, что не раз и не два он без всякого вызова ходил пешком за пятнадцать километров в военкомат. Зачем никто не знал.

Те семьи, у кого мужики оставались дома,как мы не голодали.У них и хлеб был и мясо ели. Но семьи такие на селе-большая редкость.Из полусотни сельских дворов, расположенных поблизости я знал кроме Егора Палча только деда Акима, потерявшего ногу в Первой мировой, да дядю Гаврила,чудом спасшегося из плена и полуживым вернувшегося домой. Во всех других семьях оставались одни бабы и дети.

От Воронежа до села наши наступали опережая слухи.Не успели мы узнать об освобождении Воронежа, как с Белой горы раздались крики »Ур-ра-а!» и пушечные выстрелы по фашистам. Гитлеровцы бежали в панике и побросали много техники и имущества. Повозки,автомашины,полевые кухни,орудия,мотоциклы,велосипеды,снаряды,мины можно было увидеть всюду.Они валялись в садах,огородах,на улицах,в оврагах.Нередко можно было встретить трупы фашистов на снегу. Но больше всего бросались в глаза крупные лошади-тяжеловозы. В особенности раненые.Лежит такая на снегу в луже крови.Снег под нею подтаял. Вся дрожит…Пытается встать,но не может…

Рано утром прибежала к нам бабка Дуня.

- Марусь, живодер-то наш мясом никак на всю жисть запасаится?! Уж другу лошадь прикончил. Мерзлятину не хоча брать. Прямо возля ихнего дому в саду ляжить.А яму свяжатинку подавай!Супротив нас на дороге ляжала.Гляжу нонче штой-то не так.Шасть к окну, а там заместо живого меряна половинка дохлой клячи…

- Тет Дунь, а может это не он?Ты ведь его не видела?

- А хто ш ишшо?!Разя мой Гавришка с одной рукой?Дак яму она на дух не нужна!..Я яму гуторила сама схожу с топором.У нас на лугу такая ж ляжить.Токмо мерзлая.Ешь-не хочу! Сказал ня буду.Да я и сама не стала бы…

Время было не только холодное,но и голодное.Нашу семью спасала Милка. А без молока основной едой была картошка.Хлеба,как правило,не было.Если матери удавалось достать немного зерна или муки,то она добавляла одну-две горсти в протертую картофельную массу и пекла хлеб,напоминавший больше вкус картошки,чем хлеба.Но и картошки не всегда хваталоТу,что мать оставляла на семена, она закапывала в глубокую яму во дворе или огороде.Оставшиеся после посадки семена доедали.

Перед нашим освобождением я простудился и несколько дней лежал в постели. В одну из последних ночей под утро в хату набились продрогшие и голодные мадьяры, человек семь или восемь. Я проснулся и вижу как мать,растопив печь, поставила варить картошку в большом чугунке.Мадьяры по очереди заглядывают в чугунок и видят там много воды и мало картошки.Они о чем-то переговариваются между собой. Приготовив такой завтрак,мать дает мне и Юрке по две маленьких картошечки, а себе и каждому мадьяру наливает в кружки картофельного бульона.Они благодарят ее по своему. Что-то говорят непереводимое между собой. Лишь одно слово понятно и звучит чаще других:

- Шталинград,…Шталинград…, Шталинград…

Народ деревенский догадлив. Попозже утром, когда мадьяры ушли, соседи, услышав рассказ матери, поняли, что в Сталинграде произошло что-то неладное для оккупантов .И скоро придут наши.

В конце февраля ясные морозные дни сменились метелями.Так запуржило,что ни из села не выберешься,ни в село ни на чем не проедешь.Люди были призваны на помощь.Мать вместе с другими ушла на расчистку дороги на весь день, оставив Юрку на мое попечение.»На всякий случай» попросила бабку Дуню «поглядывать». Привычная работать, она никогда не вспоминала потом о трудностях того дня, о том как мерзли и грелись с помощью лопаты. Зато не раз рассказывала о том, с каким аппетитом обедали Егор Палч с Верой Федоровной. Как «уплетали поджаристые, румяные котлеты».

- Вера Федоровна и меня угощала котлетами. Но я отказалась. Аппетитно выглядели: пышные, большие, как лепешки, - говорила она мне и Юрке,- но как вспомню, что они из мяса немецких лошадей, которые лежат на дорогах, так тошно делается. А Вера Федоровна весь обед покоя не давала,все дразнила: «Пей, подружка, пру-тя-тя. Ешь, дорогуша, пру-тя-тя». Это она так мое молочко обзывала.

- Простите меня, мальчики. В конце обеда угостила меня Вера Федоровна оставшимся хлебушком, маленьким кусочком. Не удержалась, взяла. Потом не знала, что делать: для вас в карман положить от соседки неудобно, а если не съесть самой, надо назад вернуть. Не удержалась, съела…

Лейтенант, расстрелявший пленных мадьяр, оказался энкаведешником. Из тех,что следовали за фронтом и подчищали освобожденные территории не только от военнопленных. Разобравшись в делах оккупированного села,он уже через три дня арестовал бывшего старосту, который поддерживал фашистов. В тот же день вся команда отправилась в районный центр. В большом доме Егора Павловича не осталось посторонних глаз.

Через месяц разговоры о расстреле стихли. Но тут село стали посещать оттепели и нас накрыла новая волна пересудов,связанных с убитыми мадьярами. Кто имел одежду,подходящую к сезону,стали появляться на людях в новом облачении. Как-то невестка деда Акима,тетя Оля,зайдя к нам, полушепотом поведала маме"по секрету" :

- Заходила к соседям. Видела новый свитер на Егоре Палче.Ей Богу,с мертвого мадяра снял...

- Да ты что?!-удивилась мать,-не может быть!Люди видели,как красноармейцы их одетых-обутых закопали.

- Дак ночью откопал! Вот увидишь, скоро и обувь объявится, а можа и форма!

В хате кроме меня и братишки никого не было. Мать повздыхала, поохала и занялась своими делами. Ей обычно было"некогда лясы точить", как она часто любила повторять. Тетя Оля тут же ушла, а ее прогноз насчет обуви вскоре сбылся. Егор Палч в оттепели все чаще стал появляться на-людях в своей кожаной куртке, из-под которой нетрудно было рассмотреть яркий и красивый свитер. Как-то и я повстречал его в этой одежде, но уже без куртки и..... в сапогах. Очень похожих на те, в которые был обут один из венгров, шедших по дну оврага. Помню, еще тогда у меня возник вопрос: почему не одинаково обуты мадьяры. Сапоги я эти не очень запомнил. Но...

- Откель они у него нашлись?! - спросила с презрением бабка Дуня, утверждая очевидный факт. И я был с нею согласен.

Прошел также слух по селу, что Егор Павлович продал или обменял пару ботинок и в них видели какого-то мужика из соседнего колхоза. Куда делась вторая пара Бог знает. Но то, что Егор Палыч и их снял с убитого, теперь уже никто не сомневался. По селу упорно ходили слухи, что перезахоронил он мертвых совершенно голыми, как говорят"в чем мать родила".Снял даже подштаники.

Когда фактов стало больше, чем слухов, к бабке Дуне откуда-то пришло новое словцо для ЕгораПалча.

- Мирадер,- твердо сказала она.

Егор Палыч был первым на селе, кого так "почетно" назвали.

10.

Мы долго и нудно поднимались в гору. Вокруг были зеленые деревья, которых не коснулось еще дыхание осени. Воздух чище, чем в долине и не так жарко. Энергичнее стали туристы, чаще остановки, еще веселее Анечка. Оживленному, веселому настрою группы способствовал яркий солнечный день, мягкая прохлада ближнего леса и легкий, некрутой подъем. Я все это замечал, но как во сне. А более реальной, чем сама нынешняя жизнь была та далекая военная пора, в тумане которой я находился. И еще меня мучила совесть за свое малодушие, которое я проявил, не ответив на вопрос старой венгерки. А вопрос был прямой:

- На ком ты видел такой свитер, на живом или на мертвом?

Возможно звучал вопрос немного по-другому, но смысл мне был передан именно такой. Я сделал вид, что не понял. Хорошо, что была возможность свалить вину на переводчика, который не знал многих русских слов.

Мне хотелось уже сейчас оставить группу. "Бог с ним с походом,-думал я,- надо сказать правду женщинам о Михае"."А был ли он среди тех мадьяр?- мучили сомнения, -А Жени-старуха, разве похожа она на невесту? Да...но пятьдесят лет назад...она же тогда была другой, совсем еще юной..."Мне хотелось вернуться и рассказать старушкам о том, что свитер видел я на мертвом их сыне и женихе. "Но как это сделать? Ведь я ни слова не знаю по венгерски..."

Потом пришли в голову другие вопросы и начались иные мучения: "Были ли у старой венгерки еще дети, есть ли внуки?""Выходила ли Жени замуж, не дождавшись Михая, или до сих пор живет несостоявшейся вдовой?"

Война оставила очень много безответных вопросов о судьбах людских. Может ждет кто-то в далекой стороне пропавшего без вести своего Михая? Мать, жена или дети?..

Перейти в архив