Киевский вальс

Дата: 12 Мая 2018 Автор: Калуцкий Владимир

«Российская Федерация, г. Бирюч, ул . Фестивальная, 182. Калужскому В.
На Ваш запрос о специальной лечебнице с. Скрыня,Каневского района, Киевской области, сообщаем следующее. Лечебница для больных церебральных параличом с признаками психических отклонений образована Приказом Наркомата здравоохранения УССР от 18 августа 1927 года и просуществовала до 7 февраля 1992 года. В годы оккупации, с сентября 1941 по сентябрь 1943 года, спецлечебница функционировала за счёт внутренних ресурсов.
Зав. Архивом департамента здравоохранения Министерства Социального обеспечания РУ (подпись).
14 января 2018 г.

* * *
Человек стар, но ещё крепок телом и памятью. Есть в его внешности что-то от известного русского актёра. Лучистые глаза, рокочущий голос.
В Заполье его зовут – Полицай.
Краем уха я давно слышал смутные отголоски о его судьбе. Лет тридцать назад от районного радио записывал я тут воспоминания фронтовиков, и все говорили : « К Злыдневу не ходите, он на оккупированной территории в немецких охранниках служил».
Район у нас хоть и большой, а такие меты людей выделяют навсегда. Да ещё и родне достается. А в советские годы, когда еще кровоточили раны войны, отношение к прислужникам врага было однозначно презрительное. И в Заполье, где было известно, что Алексей Лукич Злыднев отсидел десять лет в лагерях, мнение было единым : «Мало!»
Но время неумолимо, и оно уже почти перестало различать стариков по лагерям противостояния. И, пересилив в себе неприязнь, я приехал в единственному в Заполье старику – живому участнику Великой Отечественной войны.

Теперь уже в селе никто не отговаривал меня от встречи с Полицаем. Село почти умерло без всяких фашистов и гигантские лопухи забили тропинки к заброшенным калиткам. Ухоженным, и даже роскошными выглядит подворье главы здешней сельской администрации (контора в соседнем селе), - скорее дача, чем жилой дом. И в хорошем состоянии пятистенок Полицая.
Стучу в калитку, выбравшись из своей вишнёвой «семерки». Изнутри слышно громыхание цепи, и тяжелое собачье дыхание за тесовой переборкой. Собака не лает.
Собака, громадная немецкая овчарка , всё так же тяжко дыша, кладет мне на грудь тяжёлые лапы, лишь хозяин отпирает калитку. Она опережает хозяина, и тот коротко бросает:
-Вальтер, – место!
Не успеваю испугаться, как собака гибко опускается на передние лапы и отходит в сторону, виновато повизгивая. Полицай глядит на меня внимательно, с любопытством:
- Гадостью торгуешь?
- О чем вы? – переспрашиваю.
Хозяин всё еще не пропускает меня во двор:
-Да повадился тут один такой. Всё норовит всучить лекарство от всех болезней. Будто я БАД от аспирина отличит не могу! Я сам, можно сказать, лекарь на все руки. Иначе давно бы уж под сиренью лежал.
-Нет, - говорю. – Мне бы о вашем военном прошлом поговорить…
-Ну-у! – старик глядит в небо и воет почти по волчьи. – Тогда ты ещё хуже, чем эти обманщики. А мне рассказывать нечего – я за свое отсидел. Меня в последний раз о военном прошлом расспрашивали в сорок шестом году при помощи солдатской табуретки. Так что от вашей конторы ждать добра мне не след.
Не помню уж, что я лепетал в ответ, но минут через десять Алексей Лукич махнул рукой:
-Господь с тобой, уговорил. Только в дом не пойдём – сядем вот на скамейку у полисадника. Глянь какая нынче вишня удалась – гроздьями виснет. Сиди и лакомься.
Сели. Спрашиваю – можно записать разговор на диктофон.
-А пиши. Мне девяносто два года – уже не посадят. Бабка моя давно в земле, я и сыновей пережил. Нынче вон внуки… да забыли меня внуки, славы моей полицайской чураются.
-Так вы правда служили в полиции.
-Правда. Включил свою машинку. Ну – тогда не обижайся.
… И дальше – уже дома, слушаю шуршащую ленту, и часто останавливаю диктофон – сверяюсь со справочниками, ползаю по военным картам и словно проваливаюсь в конец лета под Киев, в далекий 1941 год.

«Где-то пятнадцатого сентября мы поняли, что попали в полное окружение. Вчера еще за спиной слышали стрельбу, а сегодня на востоке стало тихо. Командир батальона, старший политрук Ковтунов, собрал весь личный состав на майдане села Скрыня и сказал:-От нашей дивизии ошмётки остались. Но будем стоять насмерть. Думаю – очень скоро Красная Армия прорвет кольцо и вызволит нас из окружения. Конечно, мы могли бы прорваться на восток. Но тут своя беда – здешняя лечебница. Она наполнена душевнобольными паралитиками. И там много евреев. Немцы не оставят живыми никого. Одна у них надежда – мы. До подхода наших лечебницу надо отстоять.

Мне тогда был двадцать один год, и состоял я заместителем командира взвода. И нас, кто постарше, Колтунов выделил в отдельную команду. Свои огневые точки разместили мы на чердаках строений лечебницы. Мы были последней линией обороны. Нас оказалось шесть человек при восьми пулеметах и шести винтовках. У меня была "мосинка" 1896 года выпуска.До сих пор помню прослабленное гнездо под штык. И патронов было мало.

Лечебница представляла из себя старинную усадьбу знаменитого рода Кочубеев – массивные каменные строения на живописном берегу небольшой речки. Фруктовый сад с нагими корневищами запущенных яблонь, пустая конюшня. Насельниками лечебницы были около сотни больных, почти обездвиженных людей. К тому времени здесь не осталось ни одного врача – только четыре немолодые нянечки. Сердобольные женщины не смогли оставить несчастных на произвол судьбы.

Не смогли этого сделать и мы. Верил ли я, что продержимся до подхода наших? Да я к тому времени так смирился со смертью, что не верил уже ни вочто. Особенно угнетал вид обреченных больных. Неухоженные, голодные, они дополняли картинку ада, что окружал нас уже много дней.

Вечером неожиданно во двор лечебницы, под пиликание губной гармошки, вкатилась рессорная бричка с четырьмя пьяными полицейскими. Они даже не поняли, что тут остались красноармейцы. Политрук допросил их. Оказалось – приехали они из города Лубны занять и охранять лечебницу.
Чем бы это закончилось – не знаю, но тут началась стрельбы. От греха полицаев постреляли и закинули тела в конюшню.

А мы начали бой.
Ну – какой бой горстки окруженцев с регулярным войском? Продержались мы до темна. Внизу всех поубивало, на чердаках мы втроем остались.
В темноте немцы поуспокоились.
И тогда мы прошли в конюшню и переоделись в одежду полицаев. Тела закопали за стеной. Благо, при них оказались и документы, и повязки.
А утром, когда немцы ворвались во двор,они и нашли нас, связанных, в конюшне.

Я взял на себя роль начальника. Показал офицеру распоряжение коменданта Лубенского района, и тот оставил лечебницу на моём попечении.
Вот скажите,как бы вы поступили на моём месте? Да – мы могли еще стрелять и часа два продержали бы оборону. Но кончилось бы это и нашей гибелью, и уничтожением инвалидов.
А мы в неделю сумели наладить жизнь внутри лечебницы. Сюда вернулись два врача – муж и жена Кригеры. Их не тронули, потому что они заявили себя фольксдойче, немцами. Мы, невольные полицаи, приписанные к лубненскому управлению, ухитрились стать на довольствие ещё и в Каневе.

…Знаете – многое уже забылось. Да вы и не поймете, как в той неразберихе удалось выжить. Хотя и удалось-то исключительно благодаря неразберихе. Была у нас мысль уйти за линию фронта, но врачи и больные уговорили остаться. Мы похоронили остатки батальона с политруком в братских могилах, на выгоне. Документы я собрал и спрятал.
Мы продержались две невероятно голодных и холодных зимы. Вымерла половина того, что Кригеры называли «контингентом». Зато удалось спрятать от расправы несколько военнопленных и даже принять на попечение какого-то немецкого пианиста, сошедшего с ума после концерта на передовой.

А 19 сентября 1943 года во двор лечебницы вкатилась танкетка с генералом Поповым,Алексеем Фёдоровичем, командиром танкового корпуса. Дай Бог ему здоровья, но именно он не дал расстрелять нас, полицаев тут же, на месте. А когда я вернул сохранененное знамя нашей разбитой в сорок первом году дивизии и вручил документы политрука – меня под охраной отправили в Полтаву. Проверка была недолгой. И уже в канун 7 ноября я , сержант 167 дивизии генерал-майора Мельникова, участвовал в освобождении Киева… Помню всё потому, что все бумаги сохранил, все благодарности и медали. Я ведь и в штурме Берлина участвовал – сейчас медаль покажу…

После войны назначили меня учетчиком в тракторный отряд. Трактор один был – брошенный в сорок третьем году испорченный «Сталинец». Я хоть и учетчик, а машину восстановил, пустил в борозду. Я до дела жадный. За что ни возьмусь – всё получается. Это у меня от фамилии. Род наш злыдневский старинный. Когда еще при Александре ! наш никитовский барин Юрий Николаевич Трубецкой отпустил прадеда на волю – так и обосновал он свой хутор Зладнев. Я ж гордился этим!

А осенью сорок шестого года меня арестовали прямо у трактора. «В полицаях был?» «Был.» «Получи десять лет.»
Да ладно я. Хутор из-за меня переиначили. Как память вытравили. Был Злыднев, стал Заполье.

Я десять лет отсидел – поехал в Скрыню. Думал – оправдания себе найду. Но там уже не застал никого, кто меня знал. А кого спрашивал о Кригерах – глаза прятали.Нашёл только их приемного сына Аркашу. Выгнать сироту из лечебницы рука не поднялась даже у прокуроров. А врачей не нашел. Видать,советская власть и их шершавой рукой по головке погладила».

…Лента кончилась, и диктофончик замолчал. В него не вместились звуки нашего расставания, повизгивания Вальтера и стук запираемой калитки. Память диктофона,увы,ограничена размером ленты.

* * *
«Россия, Бирюч, Калужскому В. На Ваше письмо сообщаю, что Генрих Нисимович Кригер умер и похоронен в г Томске, в 1954 году. Розалия Анатольевна (Натановна) Кригер скончалась в Израиле и похоронена на кладбище г. Холон в 1999 году. Аркадий Крамер, Хайфа, март 2018 г».

Перейти в архив


Оценка (5.00) | Просмотров: (1134)

Новинки видео


Другие видео(192)

Новинки аудио

Елена Крюкова "Обнаженная натура"
Аудио-архив(210)

Альманах"Клад"  газета "Правда жизни"  Книги издательства РОСА
© 2011-2014 «Творческая гостиная РОСА»
Все права защищены
Вход