В окна шагают долговязые солнца, чтобы первыми до лица дотронуться, сцапать сон и накапать света в колодцы глаз. Я пожму паутину их жёлтых пальцев и внезапно узнаю, что мне - шестнадцать, и ещё сто пятнадцать месяцев до сейчас. И все витринные отражения неудержимо молоды, и каждый хрустящий лист под ногами - золото, ноги неторопливо листают каждый такой листок, и до финала этого томного тома города столько ещё четвергов, переодетых субботами, а небу, наверное, кажется - весь город в один глоток выпить бы, сладкий воздух бесстыдно нюхая, разукрасить асфальт солнечными оплеухами, посекундно творя картины на месте черновика. Позволяю себе обратиться ко всем, кто слушает, кто сможет смотреть на стену, а видеть грушевый, беспричинно праздничный, как вино, закат: ты вот, именно ты - угрюмый, разутый сонностью, бери вдохновение, скорей выбегай из дома с ним, выбегай в пространство уличного измерения. Как можно жалеть о несчастной влюблённости, если сквозь неё - приглядись ты, опомнись ты! - прорастает хорошее стихотворение? И можно споткнуться о камень, что коварно подкрался сзади и бросился прямо под ноги; выругаться, с досадой дуя на оцарапанные когтями земли ладони. А можно представить, что здесь был дом, и была ограда, и к дому прилип балкон, укутанный виноградом - слышишь, а вот и песня о добром зелёном балконе! Или вон - первый троллейбус тащится: проводов букет, пузо набито людьми в предрассветном обмороке, он зевает - и люди выходят. Конец пути. А вдруг ему снится, что он - самолёт, и сияющ, и лёгок он, облака отражаются в луже - и лужа становится облаком? Помашем ему рукой - лети, дорогой, лети! Дневную норму несчастий мы уже выбрали. Выброшу руки из раскрытого рта квартирного, небо выплюнет в них прохладный компот дождя. Сто пятнадцать жизней. Мне их уже не вымарать. Но, если вдуматься - большего счастья в мире нет, чем просто идти вперёд и каждого поворота, как чуда, ждать.