Провалялся Пашка в больнице больше месяца. Выписали его несколько даже неожиданно. Шел он по улице, радуясь жизни, нестрижен, небрит и слегка располневший на казённой каше да женских гостинцах. Сначала он решил заглянуть в общагу, чтобы себя в порядок привести да ситуацию просечь. К тому же полагалось обмыть своё выздоровление. Первым делом Пашка выпросил у «комендантши» ключ от душевых и отправился смывать «больничную накипь безделья». Поднявшись на одиннадцатый этаж и подходя к своей комнате, услышал знакомые голоса. Михалов и Одуванчик решили поздравить его с прибытием бутылочкой пивка. Затем сбегали за кое-чем покрепче и – понёслась нелёгкая – под рассказ Михалова.
– Запарился я с этой коммерцией. Но зато теперь бабки всегда есть. Ко мне, кстати, и на службе стали иначе относиться. Помню, несколько лет назад хотел в «гостинке» дутыми сапогами фарцануть. Местная ментура меня заметила. Сообщили в дивизион. Там собрали комсомольский актив, и давай стыдить. Как же так? Как я мог опуститься до такого? Я же наставник, комсомолец, отличник боевой и политической… А я стою перед ними и бубню, что не спекулировал, а продавал по той же цене, по которой и сам купил с рук в очереди, так как не понравились они моей подруге, что она со мной в таких сапогах даже ночью на улицу не выйдет. Чушь им какую-то долблю. Вроде поверили. Но строгий выговор всё же повесили.
А сейчас сами, чуть что надо, ко мне... Ну, я им по дешёвке кой-чего достаю. Начальство меня за это на «тёплые» посты ставит. А последнее время старшим наряда хожу. Растём-с. Но дело не в этом.
Недавно тут у нас рейд со спецурой был. Профилактику изображали в гостинице «Советская». Я в «шайбе» на «воротах» стоял. Отсеивали всех, кто в «валютник» без карточек хотел проскочить. И вот нарывается на меня какой-то «хачик». Прилично одет. Изъясняется на чисто русском. Я, честно говоря, отличить не могу до сих пор ару от араба. Для меня все «чёрные» на одно лицо. Например, чем армяне от азербайджанцев отличаются? Там и через стакан не разобраться. А они, поди ж ты, друг дружку вырезать готовы за то, что кто-то кого-то триста лет назад туркам выдал. Так вот, значит, заваливает этот «хачик» и нагло прёт прямо в ресторан. Ни швейцара, ни меня словно не существует. Я его вежливо так за руку поймал: «Гражданин, – говорю, – куда вы так спешите? Покажите, пожалуйста, карточку». А он вдруг как завизжит: «Руки убери. Мусор поганый. Куда хочу – туда хожу. В гробу я вас видел».
Я, конечно, несколько обиделся. А тут ещё Федотов с нашего взвода подошёл. Мы его аккуратненько блокировали и в подсобку втолкнули. «Ну чё ты, – спрашиваю, – выкобениваешься? Тебя ж по-человечески попросили карточку предъявить».
А он так ухмыляется, достает бумажник и вдруг бросает мне в лицо кучу денег: «На, подавись! Ты столько в жизни «деревянных» не видел. Ты мне ноги вытирать будешь своими погонами. Разжалую в рядовые…»
Ну, что, думаю, за незадача такая. Выпил мужик. Понятно. Но зачем же стращать-то меня? Я в сердцах и перепоясал его дубиной. Икнул бедолага. Глаза выпучил. Затих. Сидит на полу в шикарном костюме. А мы с Федотовым все бабки собрали, пересчитали. Обшарили карманы. Выпотрошили бумажник. Всего насчитали у него в деньгах и аккредитивах около 10 тысяч рублей. Сумма приличная. По паспорту чувак значился русским, 1962 года рождения. Вот только выписан из Ленинграда ещё год назад. Одним словом – БОМЖ.
Оформил я на него рапорт. Сижу, машину жду. От скуки решил его по ЦАБу прокинуть. Пока «дорожку» у дежурного узнал. Пока дозвонился. Машина приехала. Я задержанного сдал. Его увели. И тут мне девочка с ЦАБа милым таким голоском выдаёт: «Ваш Куранов Сафар Панкратович числится в розыске. Подозревается в совершении умышленных убийств в Грозном, в Бишкеке, в Киеве, в Ленинграде…»
Дальше я слушать не стал. Трубку бросил. Выскочил на улицу. Успел только подумать: «Во, наглость какая. С такой биографией со своими документами разъезжает». Огибаю гостиницу и вижу, как Куранов в каких-то ста шагах от меня вырубает идущего рядом с ним милиционера, одним прыжком оказывается возле грузовика, который водитель только что завёл ручкой, залетает в кабину и гонит прямо на ментовскую «Волгу». Все происходит очень быстро. Но я успеваю рвануть «сотку» и переваливаюсь через борт в открытый кузов как раз в тот момент, когда ЗИЛ делает резкий поворот и, смяв на своем пути «легковушку», выскакивает на дорогу. Пистолета у меня нет. Нащупываю дубинку. Судорожно сжав её, пытаюсь осмыслить свое положение.
Зачем я так поступил? Объяснить не могу самому себе. Особым героизмом никогда не страдал. Тем более в последнее время. Почему никто не преследует?
Заработала «Виола». По рации передали информацию всем постам об угоне автомашины. Визжат тормоза. Машина останавливается. Осторожно выглядываю.
Куранов стоит возле иномарки и спокойно прикуривает у того, кто находится внутри. Я пытаюсь сориентироваться на месте. Недалеко виднеется Никольский собор. Воспользоваться рацией не решаюсь. Наоборот, отключаю её, чтобы не выдать себя. И вдруг из иномарки грохнул выстрел. Куранов рухнул на капот. Из салона вылез «боец». Сбросил его на землю и пошёл в мою сторону. Я струхнул не слабо. Чего я с дубинкой против пистолета… Вдруг, гляжу, Куранов зашевелился тихонько-тихонько и к отрытой дверце иномарки пополз. Но оттуда появился ещё один мужик. Он крикнул: «Васько, оставь грузовик, иди сюда».
И тут я прыгнул на этого самого Васько. Стоял он уже совсем рядом. И я прыгнул. Ещё ноги не коснулись земли, а я со всей силы приложился дубинкой по руке с пистолетом, а затем по его упитанной физиономии. Подхватил пистолет и ору благим матом: «Всем ни с места! Милиция!»
А тот, который вторым вылез из иномарки, опять голос подаёт: «Спокойно, сержант. Я полковник милиции Морозов».
Чего-то не поверил я ему. Держу его на мушке. Он же идёт ко мне. Куранов за его спиной на карачки поднялся. Сирена милицейская завыла, гаишники на нас наткнулись. Шуму наделали, чтоб не так страшно было. Бегут к нам. Полковник ксиву в нос мне тычет и пытается пистолет отобрать. Васько стонет. А Куранов уже опирается на капот иномарки: «Командир, не верь ему» - кричит». Я отдёргиваю руку с пистолетом. Полковник выхватывает из наплечной кобуры своей «макаров», отталкивает меня корпусом в каком-то хитром развороте и стреляет в голову Васько и в Куранова. Но последний успевает завалиться за машину, и пуля рикошетит от её корпуса. Какой-то гаишник орёт в мегафон: «Прекратить стрельбу. Сдавайтесь». Подскочила машина ГЗ. Выбежали парни в бронежилетах. И тогда полковник приставил пистолет к своему виску и спустил курок. Я ничего сообразить не успел. Он мне своими мозгами всю морду забрызгал.
Куранов наёмным убийцей оказался. А полковник – настоящий мент. Он спутался с чеченской бандой какой-то. Помогал им тут обосноваться. Те ему конкурентов сдавали, а он их, в свою очередь, необходимой информацией снабжал. Одним словом – Чикаго. Круче итальянской мафии. Девку, которую ты из Невы вытащил, Куранов в больничной палате добил. Он ей ввел какое-то там мудрёное вещество. И на «смоленке» мужика тоже он повесил. Всё по наводке «полковника». Всё бы хорошо, да из-за денег не поладили. Куранову гонорар за выполненную работу показался маловат. Позволил себе пару грубых намёков в адрес заказчиков. А затем через кого-то вышел на самого полковника. Хотел с ним какое-то дело обмозговать. Может, и договорились бы, но вот залетел «джигит» по пьянке. На меня нарвался. Теперь в «сознанку» играет. Старается, чтобы «вышку» не дали. Валит всё на полковника, говорит, что тот не просто скурвился, но ещё и идею свою имел – вроде как борца за справедливость бандитскими методами. Нам плевать на это. Но зато теперь «чурки» от тебя, Пашка, отстанут. За это нужно выпить.
Гудели чуть ли не до утра. Но на службу Пашка вышел с удовольствием. Все было как всегда. Он соскучился по форме и время от времени без особой нужды поправлял то портупею, то фуражку. Дежурить его поставили на Тучков мост, такой родной, знакомый…
* * * Прокричал «физкульт-привет» старичок, бегающий каждое утро «кольцо» через мосты Тучков и Строителей, а при хорошей погоде и через Дворцовый, Кировский, Тучков. Остановился покурить водитель «РАФика» из «Юбилейного». Подошли поболтать рыбаки. Позвонила в пикет Татьяна, поздравив с выходом на службу. Жизнь прекрасна. И никаких тебе ни висельников, ни утопленников. Пашка чувствовал себя весело и беззаботно. А к концу дежурства заехал за ним командир взвода и увёз в «контору». В кабинете майора Снегирёва сидели два прилично одетых грузина. Когда Пашка вошёл – они встали и поздоровались с ним за руку.
– Извини, дорогой, что плохо думали о тебе. Спасибо, что ты, рискуя жизнью, спас… хотел спасти нашу Сулико. Я отец её. Это брат её. Если можно, мы хотели бы поговорить с тобой. Расскажи, пожалуйста, как было дело.
– Давай, Князев. Пообщайся с людьми, пока я развод сделаю. Я думаю, – обратился Снегирев уже к посетителям, –- минут пятнадцать-двадцать хватит.
– Конечно, дорогой. Спасибо тебе. Мы долго его не задержим.
Когда командир вышел, отец Сулико достал из внутреннего кармана конверт и протянул его Пашке.
– Не отказывайся, дорогой. Каждый поступок должен быть оценён.
Пашка возражать не стал. Не распечатывая, он сунул конверт за пазуху и в подробностях описал утро 8 марта, не забыв даже передать содержание разговора среди любопытных прохожих.
– Значит, всё-таки кто-то помог ей. Я так и думал. Никогда не могла она так напиться. Она была хороший человек. Друзья у неё были плохие. А на тебя подумали, потому что знали – кто-то из ваших помогал тем, кто хочет всё себе забрать в городе. Но нужно было сразу догадаться, что это большой какой-то начальник. Они убивали наших людей. Но мы разберёмся со всеми. Лучше быть нашими друзьями, чем врагами.
На прощанье они оставили Пашке визитку с номером телефона какой-то фирмы и предложили звонить в любое время, особенно если ему вдруг станет что-либо известно по поводу Сулико. Про случай на кладбище молчок. Про общежитие – тоже.
Глава вторая Дела семейные В один прекрасный день Пашка пригласил своих сослуживцев на свадьбу. Женился он на Вале.
– Ребёнок у нас будет, – как бы оправдываясь, добавил он.
Отгуляла свадьба, отшумела, и перебрался Князев жить к своей немолодой уже жене. Дела семейные начались – не до друзей-товарищей. Зато стал Пашка выглядеть ухоженным и упитанным. Всегда чисто выбрит. Одежда отутюжена. Воротничок у рубашки свежий. Кажется, даже курить меньше стал. Одно слово – женатый… Потом Пашка позвонил Воронежко на пост. Тот тащил службу на Дворцовом мосту и добросовестно клевал носом, сидя в жарко натопленном пикете. Сняв трубку дореволюционного аппарата, он услышал жизнерадостного Князева:
– Привет, Серёга. Ты фотоаппарат ещё не потерял?
– Да нет. Время от времени щёлкаю чего-либо.
– Так нащёлкал бы нас с дочкой. День рождения у неё завтра. Три годика.
Ничего себе! Три года промелькнуло… Отснял тогда Воронежко целую плёнку. Счастливого Князева в кругу семьи, с очаровательной дочуркой, с любимой женой, с тёщей… Только показалось ему, что относятся родственники Вали к Пашке как-то свысока. Да и сама атмосфера не понравилась Воронежко. Разговоры всё о шмотках да о шмотках. Квартира всяким барахлом забита, не протолкнуться. Может быть, оно так и должно быть у семейных-то? Только невесёлая это жизнь получается. Впрочем, каждый живёт как умеет. Воронежко покой мог только сниться. О женитьбе он и не помышлял. Успеется. Главное – добиться чего-нибудь в жизни. Найти свое место. Сделать что-то значимое. И всё ему было ещё интересно. Хотелось серьёзно заняться изучением права и в то же время тянуло в журналистику. Вечерами старался ходить в спортзал на занятия в секцию рукопашного боя, а ночами сочинял стихи и рассказы, мечтая написать роман о сержантах милиции. А ведь ещё были и служба, друзья, девочки – жизнь била ключом. И на Пашкину «тихую гавань» смотрел Воронежко столь скептично.
* * * Года два спустя объявился Князев в общаге. Ходил угрюмый, никому ничего не говорил. А однажды прибежал в комнату Воронежко перепуганный мальчишка из соседнего крыла:
– Там Князев кончается. Пена изо рта. Всё крушит. Не подступиться.
Бросился Воронежко туда как был, в одних галифе, босой – только что со службы пришёл, переодеться даже не успел. На кухне валялись осколки посуды, опрокинуто какое-то варево, а рядом в коридоре Пашка бился головой о стенку и выл:
– Суки… За что? Мать-то за что?
У него изо рта действительно шла пена. По всей видимости, он задыхался. Это было ужасно – здоровый мужик плакал, стонал, корчился в судорогах… Растерявшиеся парнишки, только что поселившиеся в общежитии, толпились поодаль. Ни фига себе – романтика милицейской службы. Они-то, небось, думали, что менты – это такие бездушные крутые мужики. А здесь… Воронежко оглянулся. Ну, как всегда в таких случаях, никого из «стариков».
– Пашка, успокойся… Успокойся…
Но тот только громче взревел:
– Ладно – меня-то… Придурка… Но маму, маму мою… Я убью их всех, – вдруг заорал он совершенно диким голосом и бросился в сторону Воронежко.
Тому ничего другого не оставалось, как сбить его с ног, навалиться сверху, взять в замок. Пашку связали ремнями. Ножом раздвинули стиснутые зубы, вставили какую-то деревяшку, чтобы не захлебнулся пеной. Сбегали за врачом в ближайшую поликлинику.
Комната, где временно жил Пашка, была вся разгромлена. Его сосед сидел на койке и шмыгал носом. Вот-вот расплачется.
– Ну, давай, рассказывай… – Сергей поморщился: что-то на спине. Дотянулся рукой – кровь, черт побери. – Да посмотри, чего там у меня. Кажется, об стёкла порезался.
И пока врач возился с Пашкой, пока медсестра заклеивала пластырем Воронежко порезы на спине, парнишка, мечтавший ещё недавно стать милиционером, рассказал, что Князев последнее время каждый выходной ходит к своей жене, после чего напивается. Дело в том, что вышел из тюряги её первый муж. Они быстренько разобрались между собой и пришли к выводу, что лишний не только Князев, но и его дочка. А посему стали требовать, чтобы он дал развод и забрал с собой пятилетнюю Олесю. Пашка не соглашался. Он никак не мог поверить, что Валя его разлюбила. А парочка старых любовников принялась тогда за Пашкину мать. Они стали названивать ей, а как-то даже и навестили старушку в деревне – угрожали, говорили всякие гадости, перемалывали косточки её сыну и требовали, чтобы она уговорила Пашку уже не только развестись, забрать дочку, выписаться с жилплощади, но и заплатить за моральный ущерб. С матерью случился сердечный приступ. И когда Пашка, узнав от своих земляков о том, что сталось с его матерью, в припадке отчаяния и бешенства бился головой о стенку общежития, 65-летняя Екатерина Васильевна находилась в реанимационном отделении между жизнью и смертью.
Тем же вечером, прихватив двоих приятелей по секции рукопашного боя, Воронежко навестил дражайшую Пашкину половину. В популярной, весьма доступной и убедительной форме он объяснил милому семейству, что сотрудников милиции обижать нельзя ни в коем случае, так как на их стороне не только сила закона, но и профессиональная солидарность. А потому развод Валюша, естественно, получит, дочку Князев ей и так не отдаст, жилплощадью могут своей подавиться, а вот моральную компенсацию придется платить не Пашке, а той горе мышц, именуемой Никитой. Причём компенсация должна вылиться в сумму, достаточную для лечения Пашкиной матери, для её переезда в Питер и обустройства здесь. Поняли все, даже Никита, предварительно, правда, убедившись, что не всегда сильнее тот, кто тяжелее и мышцами богаче.
В конце концов, всё обошлось более или менее благополучно. Екатерину Васильевну спасли. Пашку тоже откачали. Развод оформили. Жил теперь Князев с мамой и дочкой в коммуналке – 12 метров на троих. Всё вроде бы потихоньку утряслось. Пашка и Никита распили мировую. И каждый зажил своей жизнью. Князев по-прежнему охранял разводные мосты Ленинграда, Валентина торговала водкой в кооперативном ларьке, а Никита бросил качать свои мышцы и устроился в какую-то фирму, непонятно чем занимающуюся.
* * * Только лелеял Пашка в глубине души мечту, что вновь они сойдутся с Валентиной. Вот и дочка уже в третий класс пошла. В отце души не чает, а маму… Она уж и забыла, как мама выглядит. Валентина вела вольготный образ жизни. С Никитой расписываться не стала. Пристрастилась к спиртному. А Пашка чуть ли не каждый день к ней в ларёк заглядывает: «Валь, не помочь ли чего? Валь, может, зайдёшь на минутку? Дочка ведь твоя всё-таки… Валь, а может, вернёшься?» Валентина только посмеивается. Как-то в очередной раз заглянул Пашка к ней, а та сидит на коленях у Никиты, сигарету покуривает. Помрачнел Князев. Уйти хотел. Да не смог – Валентина дверь ножкой распахнула и зовёт его. Вошёл Пашка в ларёк, старается не смотреть на них: «Ну, что скажешь?» А те потешаются. На столе водочка початая стоит, колбаска нарезана и ножичек здесь же в досочку воткнут. Хороший такой ножичек. С рукояткой наборной. На зоне умельцы обычно такие мастерят. Окошечко задвинули. Табличку «Обед» выставили.
– Угощайся, Паша, – Никита предлагает. – Выпей сто грамм за Валентину.
Говорит так, а сам ухмыляется. Мышц у него поубавилось, зато шику поприбавилось. Одет в крутые слаксы, кожанку, на шеё золотая цепь толщиной в палец.
– Спасибо, – отвечает Пашка. – Я пить с вами не буду. Мне сегодня в ночь на дежурство. А здесь я просто случайно. Мимоходом.
– Ой, да ладно тебе. Каждый день ты здесь случайно, – улыбается пьяно Валентина. Ееёпухленькая ручка обнимает Никитину крутую шею. – Тебе что, Паш, трахаться не с кем? Ну, хочешь я тебе дам прямо сейчас? Хочешь?
– Давай-давай, – подначивает Никита, – только вот стопарик опрокинь, и я тебе сам свечку подержу. Чего для мента не сделаешь…
И тут замутилось всё в голове у Пашки. Выдернул он нож из досочки, оттолкнул свою ненаглядную локтем и подпёр лезвием подбородок Никиты.
– Ну, ты, пальцем сделанный. Оставь меня в покое. И от Валентины отвяжись. Дочь у неё. Понял? Наша дочь…
Затем воткнул нож в прилавок рядом с пятерней Никиты и выскочил из ларька, хлопнув дверью так, что товар с полок посыпался.
Глава третья Ночное дежурство Этой ночью Пашка на службе зверствовал. Дежурный только успевал фиксировать в «амбарной» книге задержанных Князевым правонарушителей. Машины из двух отделений по несколько раз побывали посреди Тучкова моста, забирая от Пашки то мелких хулиганов, то тех, кто посмел явиться в пьяном виде, позорящем общественную нравственность. Неустанно курсируя между Петроградской стороной и Васильевским островом, Пашка тормозил всех подростков, которые вышли прогуляться после десяти часов вечера без сопровождения взрослых. Когда развели мост, он, проверяя документы у водителей «застрявших» машин, обнаружив в «уазике» армейского майора пять ящиков сгущёнки и столько же тушенки, без всякой жалости сдал его в военную комендатуру. Пьяная компания из «Паруса» хотела пройти выставленные на проезжей части рогатки, чтобы показать приезжим «гёрлам» «белый пароход», идущий белой ночью по Неве, но сержант милиции Князев был неумолим и здесь. Отказавшись от предложенной выпивки, он всех завернул обратно.
Ближе к утру он проголодался. Зачерпнул из молоковоза свеженького, еще не разбавленного молока. Но «хлебная» машина не остановилась на его повелевающий жест. В одном порыве Пашка настрочил рапорт на водителя, пожалевшего батон для стража порядка, указав, что сей автомобиль проследовал через мост на повышенной скорости, чуть не сбив с ног постового милиционера. Всем хотелось напакостить. Злая энергия переполняла Пашку. Спустившись к Неве, он застал двух пьяненьких девиц в обществе явно иностранцев. При этом один из них «шпрехал» между глотками из бутылки чего-то не нашего, а другой, изображая из себя крутого парня, плескался метрах в пяти от берега. Пашка попытался было прищучить их за распитие спиртных напитков и за купание в неустановленном месте, но подружки только пьяно улыбались, шаря под иностранок, а их кавалер уже не мог «врубиться в тему» из-за изрядного количества выпитого спиртного. Преисполнившись решимости, Пашка извлёк милицейский свисток и издал призывный сигнал, обращая на себя внимание купальщика.
– А вы, барышни, кончайте мозги пудрить. Сейчас вызову машину и отправлю всех в «лягушатник». Знаете, что это такое?
– Ой! Да ладно тебе, – сразу вспомнила русский одна из девиц. – Чего привязался к хорошим людям? Мы никому не мешаем. Сейчас парень накупается, и мы уйдём. Дай ему повыпендриваться.
– А вам русских мужиков не хватает? Чё под фрицев-то стелитесь?
– Да где ж ты русского мужика найдёшь? Ты, может быть, про себя говоришь? Так ты не обижайся, но у тебя и на презерватив денег не хватит. А эти за всё платят. И как мужики, кстати, ничего… Всё у них в норме.
В это время бесстрашный пловец выкарабкался на набережную. Жизнерадостно размахивая руками, он что-то говорил Пашке, довольно улыбаясь. Пашка только и понял, что несколько раз повторенное слово «полиция». И вдруг, глядя на этого весёлого парня из Германии, Пашка ощутил такое безразличие к окружающей действительности, что захотелось всех и вся куда-нибудь подальше послать, но уже не со злом, а с чувством столетней усталости.
– Ну ладно, «фройндшафт», – Князев похлопал парня по плечу, – одевайся, а то простудишься. Молодец ты. Жить умеешь. Бабы тебя любят. Молодец.
Пашка развернулся и пошел к пикету. Но не успел он сделать и десяти шагов, как его догнала одна из интердевочек.
– Ты чего расстроился? Тебя как зовут-то?
– Да какая разница?
– Хочешь, я к тебе приду? Ты когда следующий раз дежуришь?
Расстались хорошими друзьями. На прощание Пашке подарили непочатую бутылку немецкой водки. Общительную девочку звали Света. А фамилия у нее была интересная – Сон. Светлана Сон. Приехала поступать на финансово-экономический. Провалилась. Устроилась в какую-то метрополитеновскую экспедицию. Комнату в общежитии получила. Затем работу бросила, так как нашла более приятный способ зарабатывать деньги. В институт поступать на следующий год даже не пыталась. Жизнь затянула в повседневную трясину. О завтрашнем дне думать не хотелось.
* * * На другой день Пашка пришел к Валентине в ларёк, долго извинялся. Просил извинения и у подошедшего Никиты. Наконец, он достал бутылку, подаренную немцами, и они втроём её выпили.
– Хороший ты парень, Пашка, но дурак, – учил его жизни Никита. – Ну, зачем тебе Валька сдалась? Она стервоза ещё та. Ты посмотри, пока я зону топтал, она с тобой прохлаждалась. Даже дитё успела соорудить. Думала, что я оттуда доходягой вернусь. Только хорошо жить везде можно. Я так считаю, что всё это мне на пользу даже пошло. К поступкам прочих я теперь философски стал относиться. Ну, не любила она тебя. Пристроиться получше хотела на тот случай, если со мной чего случится.
Никита еще долго чего-то рассказывал. Но Пашка его уже не слышал. Бубнит себе – и пускай, раз ему так хочется. А вот чего Пашке в данную минуту надобно… Сам он того не знает. Да разве любит он Валентину? Ненавидит он её. Зачем же тогда пришёл? Если бы он только мог ответить на этот вопрос. Если бы только мог…
* * * Потихоньку, незаметно Пашка стал спиваться. Как-то в одном из баров он встретил Воронежко. Посидели немного. Поговорили. Сергей заказал себе кофе, а Пашке, по его просьбе, 150 грамм.
– Увяз я, Серёга. Не могу уже без этого. Каждый день хоть немного, но принимаю. Даже на службе. А ведь раньше сам пьяниц терпеть не мог. Презирал их, таская в дежурку не ради «палочки», а по убеждению. Теперь ненавижу и себя, и тех, кто открещивается от пьянствующих мужиков, обзывая «отбросами общества», потерявшими человеческое достоинство и прочее. Особенно злобствует – бабьё. Они считают себя жертвами, терпящими муку от «нелюдей». Только я теперь наверняка знаю, что никто просто так не пьёт. Впервые стакан опрокидывают, в основном, чтобы горе залить. И чаще всего из-за баб.
– Брось ты помирать. Ты еще здоровый, красивый, неглупый мужик в расцвете сил. От тебя девчонки еще тащатся. А ты всё по своей старухе плачешь. Я понимаю, когда пацаны на соплюшек западают. 17 лет – зов природы и всё такое прочее. Им кажется, что это единственная и неповторимая. Судьба. Но мы-то с тобой сколько этих судьбоносных перебрали. Ну и, честное слово, она тебя не стоит. Давай я тебе другую найду. Хоть прямо сегодня познакомлю.
– Да нет. Спасибо. Всё-то оно так. Только не могу я ту стерву забыть. Ну, чего ей надо? Ведь не пил, не курил. Халтурил, где только мог. Вроде не урод. А дочка-то, дочка! Красавица. На нее чём-то очень похожа. А чем, даже понять не могу. Знаешь, как меня Олеська любит? Я, наверное, только из-за неё и живу. Ведь пропадут они с бабушкой без меня. Бабушка наша совсем старенькая стала.
* * * Вскоре после этого разговора какой-то проверяющий из Главка засёк Пашку на посту в весьма нетрезвом виде. Его моментально сняли с дежурства, отобрали оружие. Объявили неполное служебное соответствие. Но не прошло и месяца, как история повторилась. Пашку уволили.
На постоянную работу он не устроился. С утра уходил из дому. Бесцельно слонялся по городу. Когда заканчивались деньги, подрабатывал где-нибудь грузчиком или сторожем. Иногда подряжался дачу строить или квартиру ремонтировать. Сошёлся с бичами.
Глава четвёртая Пропавший без вести В отделение милиции пришла пожилая женщина, скромно одетая, в платочке, повязанном по-деревенски.
– Как бы мне к начальнику? Сын у меня пропал… Вышел за сигаретами и вот уж месяц, как нету.
Проверкой фактов по данному заявлению поручили заняться участковому. Тот походил по соседям. Установил, что разыскиваемый гражданин вёл довольно-таки беспорядочный образ жизни. Частенько был в подпитии, общался с криминальными элементами и вполне мог сгинуть на пару месяцев куда-либо, с дружками отдохнуть от трудов неправедных. Короче, по истечении десяти дней инспектор вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, руководствуясь соответствующей статьей УПК РФ. Но мать руководствовалась совсем иными категориями.
– Не мог он вот так запросто уехать, ничего не сказав.
Она настаивала на том, что сына убили, так как ему угрожали даже в её присутствии. Материалы направили в розыскной отдел Фрунзенского РУВД. Надзор осуществляла районная прокуратура. Разрабатывалась версия – умышленное убийство.
* * * Любили мужики попариться в баньке, покряхтеть под берёзовым веничком, потянуть пивка из банного бара под неспешную беседу о временах совместной службы в полку ведомственной милиции да на жизнь нынешнюю посетовать.
– Я на этой работе скоро пропаду, – жаловался Илья Михалов на свою должность участкового, будучи в звании старшего лейтенанта милиции. – Бумагами завалили: справки, протоколы, акты… Писателем скоро стану. По участку ношусь, как угорелый. А благодарности никакой. Витька и тот уже достал. Всем только давай.
– Это чем же я тебя перегрузил? – отозвался Виктор Александрович, сравнительно ещё молодой, но подающий большие надежды следователь районной прокуратуры, – тем, что твой отказ не поддержал?
– У меня таких заяв каждый день по червонцу. Мне физически не успеть отработать всё в срок.
– Но ведь ты же служил с Пашкой в одном дивизионе?
– Это вы о каком Пашке? – уточнил Сергей Воронежко, выставляя на скамейку очередную партию «Балтики». Четыре года назад он уволился из милиции и теперь трудился на литературной ниве, подрабатывая то в прессе, то в сфере малого предпринимательства. Но нет-нет, да и задумывался – а не повернуть ли обратно.
– Наш отличник боевой и политической работать толком не желает. Строчит отказы на возбуждение уголовных дел, а мне принимай их на пересмотр. Мать Пашки Князева с заявлением пришла о пропаже сына.
– Загулял мужик, а бабульке кошмары мерещатся. С ним и раньше такое случалось, правда, Серёга?
– Да как сказать… Он за пьянку из ментовки вылетел. Дочку один воспитывает. Слушай, а может, опять «хачики» объявились?
– Какие «хачики»? Вы о чём? Ну-ка, колитесь. Я только вчера из РУВД дело забрал. Основательно ещё не разобрался. Подозрение на 103-ю.
– А Илья разве тебе не говорил? В общем, помнишь, как ты мордобой на вахте общежития устроил? Вот в это же время у Пашки были неприятности с «хачиками» – то ли с грузинами, то ли с осетинами, то ли с чеченцами. Они на него по ошибке наехали. Мы с Ильюхой пытались его тогда отмазать. А закончилось всё как-то непонятно.
Воронежко рассказывал, и не верилось, что было всё это десять лет назад.
– Пожалуй, я вам немного помогу. После баньки сходим, Ильюха, с тобой к одной занятной дамочке. Попробуем тебя реабилитировать. А сейчас ещё по одной и в парилочку.
– Ага, – вздохнул Михалов, – конечно, нам больше делать нечего. И вообще, это ж наша судьба такая – Пашку Князева постоянно разыскивать.
Забравшись на полок, приятели слегка повозились, выясняя, у кого силёнок в руках больше, кто кого на локоток положит. Затем поддали парку и, разомлевшие, слушали ворчанье Ильи.
– Много бытовухи идёт сейчас. В основном из-за пьянки. Нация деградирует. Вот как-то на моем участке мужики сообразили на троих. Купили в ларьке «Красную шапочку». Здесь же открыли. А выпить успел только один. Он проглотил по привычке, преисполнившись доверия, не нюхая и не цедя сквозь зубы – всё сразу. Здесь же и свалился. У этого же самого ларька. Скорую вызвала перепуганная продавщица. Думала, что насмерть человека отравила. А того привезли в больницу. Обработали. Прочистили желудок. Всадили успокоительное, так как, оживая, буйствовать начал, и оставили спать, на всякий случай, ремнями пристегнув к койке. Спустя какое-то время мужичок просыпается. Освобождается от пут. Озирается вокруг и пытается что-либо припомнить. Удаётся это с трудом. Тогда он отправляется на поиски верхней одежды и туалета. Ходит по лечебному корпусу. Лечащего персонала нет. На нем только семейные трусы и майка. Вываливается в коридор. Открывает соседнюю дверь и попадает в женское отделение. Пытается заигрывать с бодрствующими пациентками, но те его отшивают. Он натыкается на молоденькую барышню, которая отсыпалась после чрезмерной дозы снотворного. Приподнимает одеяло, а та в чём мать родила.
Мужичок решает пошутить. Снимает трусы. Кто-то визжит. Убегают искать сестру. А он ныряет под одеяло. Закончилось тем, что одна высоконравственная дама позвонила по «02». Когда приехала милиция, мужик уже был в своей палате. Несмотря на протесты, его доставили в отделение. Изъяли как вещественное доказательство трусы. А дежурный по прокуратуре следователь на основании милицейского рапорта возбудил уголовное дело по 117-й «Изнасилование». Мужика, естественно, в «Кресты». Пока дело дошло до суда, он во всех грехах сознался, и дали ему за неудачную шутку три года.
Потом выяснилось, что, собственно говоря, и ни за что. Пострадавшая ничего не помнит, что с ней было. Медицинская экспертиза факт изнасилования не подтвердила. А мужик до сих пор сидит. Посадить человека ныне дело нехитрое. От тюрьмы и сумы, как говорится, не зарекайся. Поэтому многие сегодня пытаются сами сначала разобраться. До суда лучше дело не доводить. Веры нет в суды.
Не стыкуется у нас работа правоохранительных структур. У мужика, кстати, жена осталась и пацанёнок. Ко мне приходили спрашивать, как им дальше жить. Она на «Ленинце» вкалывает, а сыну в школу в следующем году идти. Так им денег не то что на одежду, а на еду на каждый день в конце месяца уже не хватает. Что мне делать-то? Чем я ей смогу помочь? Ко мне ж как к главе администрации идут. По всем вопросам. Мы с напарником готовили письма, по инстанциям носились, а толку никакого. Ты, Воронежко, хоть бы прессой подсобил. Может, докричимся. Я, конечно, не ангел, но людей всё же жалко. Сострадание – это чисто русская характерная черта. Этим мы отличаемся от других народов.
– Ага, – усмехнулся Равдин, – добавь сюда ещё лень и пьянство. Вот тебе и собирательный образ русского мужика.
* * * По старому адресу Воронежко и Михалов Валентину не обнаружили. Давно продала своё жилье и где теперь обитает – неизвестно. Илья, постоянно ворча, что у него и без этого забот хватает и нечего розыскной отдел подменять, все же согласился раздобыть сведения о местопребывании некогда знакомой и ему особы. Чай, не иголка в сене, а человек в городе. Найдётся. Но идти домой к матери Князева наотрез отказался. «Она ж на меня как на врага смотрит из-за того, что я дело хотел закрыть. Я лучше по его корешам еще похожу. Хотя мне будто делать больше нечего…»
Распрощавшись с недовольным Михаловым, Сергей поспешил на Лиговку, в рай коммунальных квартир. Сколько же лет его дочке? Не меньше девяти. Заскочив по дороге в магазин, некоторое время спустя Воронежко поднимался по широкой каменной лестнице на четвёртый этаж старенького дома… Вот и последняя площадка. Вход на чердак с чёрного хода. А здесь окно на проспект. Относительно чисто. Дверной косяк усеян кнопками электрозвонков. По их количеству – в коммуналке шесть квартиросъёмщиков. Открыла Олеся. В их и без того маленькой комнатушке шкаф выполнял роль перегородки. По всей видимости, по одну сторону спал Пашка, а по другую – бабушка и внучка. Узнав Воронежко, Екатерина Васильевна расплакалась:
– Ох, Серёженька, последнее время Паша совсем плох был. Пил часто. Друзья нехорошие завелись. Скандальный стал. Как-то даже на меня руку поднял. Но всё же сын родной. Да и Олесечке как же? Мать от нее отказалась. А теперь и отца нет… Не поднять мне её на ноги самой. Ни сил, ни денег. Не знаю, как уж и быть-то…
Прожив в городе более пяти лет, она так и осталась доброй деревенской женщиной. Ее простота, вера в доброту людей внушали уважение к ней со стороны коммунальных соседей. Чем могли, они ей помогали после исчезновения Пашки. Но чем они ей могли помочь? Когда сами перебивались кое-как. В комнате было чисто, но до невозможности бедно. Перестроиться вместе со всей страной тётя Катя не сумела. И что ей теперь оставалось делать? Родных никого. Пенсии на еду не хватает.
– Я уж и к бабке ходила. Ничего не помогает. Крепко она его приворожила. И за что на нас Господь прогневался.
– Екатерина Васильевна, а вы не знаете, где теперь Валентина?
– Та кто ж её, постылую, ведает. Слышала от Пашеньки, что в магазине продовольственном где-то работает. Он-то всё к ней бегал. Уговаривал. Всю гордость мужскую растерял. Придёт домой пьяненький, обнимет Олесю и плачет. Надломила его судьба.
– А кто ему угрожал при вас?
– Да я и не знаю их. Заходили как-то сюда. Злые. Чёрные. Не по-нашему лопочут между собой. А Паше и говорят: «Надо было тебя давно прикончить. Пожалели тогда. Ну, теперь не отвертишься». Вышли на лестницу. Потом долго там ругались. Я уж в милицию хотела звонить. Но Паша вернулся. Не велел: «Всё нормально, мол, сам разберусь». А другой раз вернулся поздно, трезвый, а рука порезана ножом. Не знаю, что и подумать. Где он днями-ночами последнее время шлялся… Выгнали с работы. Вышвырнули на улицу. И никто не помог, не поддержал. Никому не нужен.
– Нехорошо, конечно, тётя Кать. Закрутились все. Как же? При делах. Но будем надеяться на лучшее. Виктор Радвин – толковый следователь. Я его знаю. Он, кстати, и с Пашкой был знаком. В общежитии в одно время жили. А на Илью не обижайтесь. Он сожалеет, что так поступил. Будем искать. И вот ещё что, – Сергей вытащил из кармана бумажник и достал из него всё, что там было в виде денежных купюр. – Вы не обижайтесь, возьмите это. Не надо, чтобы Олеська голодала. А Пашка объявится, мы с ним что-нибудь придумаем.
* * *
– Привет, Ритуль. Как дела?
– Ничего себе! Воронежко?...Явился – не запылился. Ты чего это вспомнил? – но затем, спохватившись, распахнула дверь, приглашая в квартиру.
– Сколько ж это лет мы не виделись? Я-то за тобой побегала. И так, и этак. А ты никак. Чё пришел-то? Небось, чего-либо надо? Ну да ладно… Не слушай меня. Это я так обрадовалась. Я ведь своего отшила. Вернулся прямо зверем каким-то… Бить меня попробовал. Мол, из-за меня на зону угодил. Ну, я ему и от ворот поворот…
Без умолку говоря, Рита носилась из комнаты на кухню, из кухни в коридор, из коридора в спальню. Успела что-то поставить на газ, стащила с Воронежко куртку, накрыла журнальный столик, зажгла ночник, выставила бутылочку, включила музыку… Всюду чистота и порядок. В хозяйстве Ритка сама как мужик. Может и гвоздь в стену забить, и электропроводку починить, и с техникой разобраться. Такая никогда не пропадёт.
Наконец она пристроилась рядышком на диванчике. Прижалась к Сергею и заговорила уже спокойнее:
– Ты знаешь, я в последнее время всего боюсь. Мне постоянно кажется, что на меня нападёт какой-то маньяк. Насмотрелась телевизора, что ли? Разорилась – купила газовый баллончик. Но с ним конфуз произошёл. Как-то запозднилась, иду по своей вонючей и вечно без света подворотне, а навстречу выруливают два спортивных типа. Ну, всё, думаю, они. Подловили, гады. Нащупываю в кармане баллончик. Парни тем временем подходят ко мне: «Простите, девушка, у вас случайно огоньку не найдётся?» – «Найдется», – отвечаю осипшим от страха голосом, достаю злополучный баллончик, как написано в инструкции, выбрасываю руку вперёд в сторону противников, нажимаю головку и… дальше ничего не помню. Дальше мне уже рассказали. Эти двое оказались нормальными ребятами. Они прямо-таки офонарели, когда я рухнула к их ногам. Распылила я газ прямо в свою глупую физиономию. Они, спасибо, скорую догадались вызвать… С тех пор хожу безоружная. Кто бы в телохранители пошёл?
Утром, уходя от Риты, Воронежко знал адрес бывшей Пашкиной жены – Ритиной родной сестрёнки… Хотя не совсем родной. У Валентины и Риты общая мать, а отцы разные. И сёстры стали совсем разные. Насколько Ритка похорошела и за ум взялась, настолько Валентина обстервозилась. Спать, как ни странно, не хотелось. Наоборот, тело наполнила бодрость, голова была ясной. Желание действовать раздирало напополам двойственную натуру.
Глава пятая Убийство
Наступила календарная зима 1994. Валентина устроилась на новую работу. Точнее получила повышение. Она теперь из ларька перебралась за прилавок продовольственного магазина. Не картошкой торговать, а штучным товаром. Сплошь импорт, фирменные упаковки. В обеденный перерыв она вместе с Никитой забежала к подружке, квартира которой находилась как раз напротив магазина. Выпили по маленькой за приход зимы. Поговорили. Собирались было уж уходить, но, выглянув в окно, Валентина увидела Пашку Князева. Тот с букетом живых цветов топтался у входа в магазин.
– Ой! Опять этот козел припёрся. Никита, отвали его, а?
Никита дважды повторять не заставил. Нахлобучив на голову шапку, прихватил пропитку и выскочил на улицу.
– А, Пашка. Привет. Ты Вальку, что ли, ищешь? Во чудак-человек. Ты цветы-то ей зачем принёс? Давай бери лучше пузырь – я тебя к ней сведу.
Бутылку спирта они выпили здесь же, свернув в ближайшую подворотню. Для дам припасли шампанское. Выйдя на Софийскую улицу, Никита на какое-то время замешкался, в нерешительности остановился.
– С подружкой они тут зиму встречают.
Потом, на что-то, видимо, окончательно решившись, махнул рукой:
– А ну тебя… Пойдём. Только в одно местечко сначала завернём на пару минут. Прихватить кое-что надо.
Местечком оказался теплоцентр. Спустившись в подвал, Никита закрыл за Пашкой дверь. При тусклом свете их фигуры исказились: Пашкина стала ещё более жалкой, а Никита возвышался в проходе, занимая всё его пространство. Выйдя на простор, окольцованный трубами, Никита зло поглядел на Пашку:
– Ну, всё, парнишка, достал ты нас своей простотой. Меня Валька убить тебя попросила. И я это с удовольствием сделаю. Бесплатно. Разве что потом вместе с ней обмоем это событие.
В руках у Никиты оказалась какая-то палка. В руках Пашки – цветы. Он всё ещё не понимал, что происходит. В теле – привычная тягостность бессилия. Ему бы сейчас поспать. И чего этот Никита рисуется? На фиг им нужен какой-то Пашка Князев – бывший мент, а ныне пьяница и практически бомж. Дома уж забыли, когда появлялся. Все друзья-приятели, а проще – собутыльники. С месяц, наверное, точно мать и дочку не видел. Между тем рука механически поставила чёткий блок. Тренировки у Клеверова без следа не проходят. Жаль, что пришлось бросить динамовскую секцию рукопашного боя. Но второй удар по почкам он пропустил, затем Никита довольно профессионально подключил к работе ноги, и Пашка отлетел к стене. Усталость исчезла. Его убивают. Предупредив очередное нападение, он оттолкнул Никиту, но сам поскользнулся и упал, ударившись головой о фланец.
* * * «Постановление о возбуждении уголовного дела СПб 1 декабря 1994 года Дежурный прокуратуры г. Санкт-Петербурга Сашин Н.П., ознакомившись с поступившими в его распоряжение материалами об обнаружении трупа неизвестного мужчины 1.12.94 около 18 часов в теплоцентре дома 405 по ул. Софийской в городе СПб, учитывая, что указанные материалы являются достаточными данными, указывающими на признаки преступления, предусмотренного ст. 103 УК РФ, а потому руководствуясь ст.3, на основании ст.ст. 108, 112, 115 УПК РФ Постановил: возбудить по указанному выше поводу уголовное дело по признакам ст. 103 УК РФ».
* * * Труп обнаружила дворничиха. Зайдя с утра в теплоцентр за своими мётлами, она застала кошмарное зрелище. Вокруг был полнейший разгром. Везде следы крови, а посреди подвала в большой красной густой луже лежал, скорчившись, мужик с раздробленной головой. От его лица не осталось ничего. Перепуганная тетя Клава выползла наверх, проглотила несколько таблеток валидола и сразу же позвонила в милицию. Эксперты зафиксировали на трупе 18 ушибленно-рваных ран, множество ссадин и кровоподтёков. На шее – след от стопы, как после профессионального удара ногой с последующим удушением. Но смерть наступила в результате открытой черепно-мозговой травмы. Рядом с жертвой валялся измазанный в крови сантехнический фланец. Идентифицировать труп по каким-либо внешним признакам представлялось невозможным. Поэтому следователь обратился с просьбой к дактилоскопистам проверить отпечатки пальцы по карточке. Вдруг убитый был ранее судим.
* * * – Да на фиг он мне нужен, алкаш хренов! – Валентина была настроена агрессивно и приходу Воронежко явно не обрадовалась. – Подвернулся он мне тогда под руку, да и всё. Тоска заела. Такой же кобель, как и все, только ещё и подвинутый. Ну, видела я его, видела. 1-го декабря последний раз видела. Надоел уже до колик. Бегает. Канючит всё. Хуже бабы. Да за что его любить-то? Пока ментом был – ещё держался. А теперь тряпка. Об него ноги вытирают, а он пятки тебе лижет. Козёл – короче. Мы с Никитой у моей подружки зиму встречали. Её квартира напротив моего магазина. Смотрю в окно – этот придурок опять ко мне припёрся. Никита как раз за пузырём собирался. Я попросила его сказать Князеву, чтобы не ждал меня. А тот тоже козёл. Как ушёл, так и с концами. Небось, где-либо вместе мои деньги пропивают. И что за жизнь. Всех мужиков повывели. Одни алкаши.
* * * Где же может быть Пашка? Может быть, действительно по пьянке где-либо с моста свалился? Что-то не хочется в это верить. А куда Никита подевался? Кажется, у Пашки была ещё какая-то женщина. Таня. Бегала за ним. Воспитательница из общежития. Илья про неё должен знать. Неужели не проверил? С него всё может статься. Как ни странно, расставшись с Валентиной, Воронежко совсем не расстроился.
Наоборот. Весь как-то подтянулся. Чутьё, что ли, появилось. Почему он так уверен, что найдут Пашку Князева? Нужно ли вообще этим заниматься? Других дел навалом. Татьяны на месте не оказалось. Сказали, что будет попозже. Зато встретил Воронежко здесь свою старую знакомую. Договорились, что ближе к полуночи он заглянет к ней в гости, заодно и с Татьяной поговорит. Когда женщина приглашает – настоящие мужчины никогда не отказываются.
* * * Равдин откопал то старое дело. Пашку Князева наградили тогда медалью «За спасение утопающей». Он как раз на 8 Марта дежурил на Тучковом мосту и вытащил из Невы женщину-грузинку. Та скончалась в больнице при странных обстоятельствах. Кто-то ввёл ей повышенную дозу снотворного.
Через два дня на Смоленском кладбище нашли труп Давида Збахова, осетина, любовника Сулико Чаурели, той самой, что умерла в больнице. Давида повесили. По непроверенным оперативным данным, Збахов и Чаурели были участниками одного преступного сообщества, промышлявшего «палёной» водкой и рэкетом. Збахова перекупили чеченцы. Он стал сливать им информацию, сплавлять партии товара. Сулико об этом узнала, попыталась его переубедить и в результате была сброшена в Неву.
А далее появляется некий Куранов, наёмный убийца, задержанный, кстати, при участии Михалова. Сафар Панкратович Куранов ждёт «вышку». Скрывать ему нечего. Наговорил он много. В частности, сознался в том, что именно он ввёл снотворное Сулико Чаурели, именно он затянул петлю на шее Давида Збахова. При задержании Куранова застрелился полковник милиции Морозов, убив перед этим уполномоченного уголовного розыска Васько. Оба они, со слов Куранова, сотрудничали с чеченской группировкой. Именно сотрудничали, а не продались. Морозов вёл свою какую-то игру. Бандиты его побаивались. Он знал много. Деньги его не интересовали. Сначала, бойцом за справедливость был. К нему иногда даже обращались, чтобы «стрелку» развёл. А потом женщина у него появилась. И стал полковник деньги брать. Большие деньги. Команда у него своя была. Иногда участвовали в ликвидациях по сговору с какой-то группировкой. Женщину до сих пор не установили. Никого из команды Морозова тоже вычислить не удалось, хотя, по всей видимости, речь идёт о действующих сотрудниках милиции. Пашка Князев встречался с лидером той группировки, которую продал Давид Збахов. Князева проверяли. Пытались залезть к нему в комнату в общаге. Но потом, кажется, оставили в покое.
Уволен из милиции Князев за пьянку. Почему начал пить? Говорят, из-за жены. Та его бросила, вернувшись к первому мужу. У Князева дочь, которая сейчас живёт с его матерью. После того как Князева уволили из милиции, он постоянного места работы не имел. Более месяца не появлялся дома. Мать слышала, как ему угрожали лица кавказской национальности. Есть ли тут какая-то связь с прошлым? Вполне. Кто-то пытается вытащить Куранова из камеры смертников. «Шьют» шизофрению. Нет. Всё-таки… Вряд ли. Князев последнее время опустился. Его друзьями стали бомжи. Наиболее вероятна версия какого-либо дешёвого криминала на уровне пьяных разборок. Не исключено, что имеет отношение к исчезновению Князева и его бывшая жена. И, скорее всего, Пашки Князева действительно нет в живых.
Глава шестая Встреча
Воронежко, посвистывая, шёл по Сиреневому бульвару. Настроение прекрасное. Завтра выходной. Вон уж общага виднеется. Погода, в конце концов, великолепная. Чем жизнь не хороша? Двенадцать часов ночи уже, а народ всё гуляет. Музыка. Отмечают… Но что это? Вроде женщина кричит. Из окна высунулась и зовёт на помощь. Воронежко свернул во двор, захватив по пути курсанта, который сразу же среагировал на его команду «Боец, за мной!» и оставил на скамеечке свою лупоглазую девчонку. Подбежав к парадной, они остановились. В квартире всё утихло. Даже музыку выключили. Курсант пришёл в себя и махнул на всё это рукой:
– Да ну их на фиг. Нажрались, сволочи! Пускай сами разбираются.
И, развернувшись, отправился без двух секунд герой к влюблённой в него особе. Воронежко ничего ему не сказал. Самому бы следовало так поступить. Но что-то заставило его подняться на третий этаж и нажать кнопку звонка. То ли любопытство взяло верх над осторожностью, то ли сработала милицейская привычка… Дверь неожиданно распахнулась сразу. В следующее мгновение Воронежко уже валялся на лестнице, прижатый коленом верзилы, который нагло ухмылялся, дышал в его лицо перегаром и щекотал горло Сергея кончиком ножа. Мимо двое мужчин протащили безвольное тело, по всей видимости, недавно звавшей на помощь женщины.
– Лежи, пацан, не двигайся. Понял?
– Понял, – просипел Воронежко, но это его не спасло. Незнакомец убрал нож и в то же время намеревался опустить на его голову громадный кулак.
Извернувшись ужом, Сергей вырвался и со всей силы залепил ногой в пах. Перехватив руку, он добавил коленом в район солнечного сплетения и, заломив кисть, предоставил ножу возможность упасть в лестничный пролёт. Чувствуя, что противника вывести из боевого состояния надолго не удалось, Воронежко сработал локтем по уху и бросился наутёк. Во дворе натолкнулся на тех двоих. Всё. Похоже, влип. Попытался спастись бегством. Не удалось. Сбили с ног. Откатился к ограждению детского садика. Рука наткнулась на обломок арматуры.
– Тихо, мужики!.. Тихо… Успокоились.
– Это счас ты у меня успокоишься, – появился тот, кого Воронежко оставил на лестнице.
– Ты какого хера в квартиру попёрся?
– Женщина звала на помощь.
– Тебе какое дело? Шёл мимо – и иди. Или ты, может быть, мент?
– Может быть…
Разговор захлебнулся. Трое пошептались между собой и вынесли приговор.
– Пришить бы тебя. Да пачкаться неохота. Иди отсюда.
– Уже побежал. А женщина-то где?
– Ну, бляха-муха… Эта баба – моя сожительница. Что хочу с ней, то и делаю. Убирайся.
Воронежко вытер кровь под носом и осторожно двинулся вдоль ограждения, не выпуская из рук железный прут. На какое-то мгновение он отвернулся, и все трое вновь навалились на него. Что происходило далее, он представлял с трудом. Какое-то время сопротивлялся, затем только закрывал лицо. Боли не чувствовал. Потом раздался выстрел. Над ним наклонился какой-то старик. До чего знакомое лицо. Да ведь это же Пашка Князев!.. Но только очень старый… И борода. Куда его ведут? Общежитие… Таня… Неужели это Князев?.. Что он говорит? Почему Таня так перепугана?.. Куда же он? Стой! Нам нужно поговорить. А какие хорошие руки у Тани… Как здесь спокойно. Уютно. Но зачем он здесь? Ах, да, он шёл к своей знакомой. Или нет, он же разыскивал Пашку Князева…
* * * Равдин запросил информацию по всем безымянным трупам. Установил местонахождение бывшей жены Князева. Последнее время она сожительствовала со своим первым мужем Палевым Никитой Петровичем, вышедшим из заключения. Из-за него, собственно говоря, Валентина и развелась с Князевым. Сидел Палев за сопротивление работнику милиции. Числился охранником в коммерческой фирме. Контактировал с «тамбовцами». Участвовал в нескольких разборках на их стороне. Но в бойцы его не берут. Пьёт. Михалов нашёл лиц кавказкой национальности, угрожавших Князеву. Одно время он подрабатывал у них грузчиком-экспедитором. Перевозил фрукты со склада на рынок и наоборот. Где-то чего-то там пропало. Пары ящиков лимонов не досчитались. Вот они на Пашку и наехали. И, как ни странно, тот деньги им отдал. Где достал? Зазвонил телефон. Равдин взял трубку.
– Привет, Витёк. Это Володя Жаров из РУВД. Тут такое дело. Меня попросили труп дактилоскопировать на Софийской в подвале… По-моему, это тот самый парень, которого ты разыскиваешь. Свяжись со следователем. Это дело Колька Сашин крутит.
Равдин тотчас связался с Сашиным и установил, что у того действительно в производстве дело об убийстве… Палева Никиты Петровича, труп которого был обнаружен в теплоцентре на улице Софийской.
* * * И всё-таки это был Пашка Князев. Ужасно постаревший, заросший бородой, в заношенной одежде…
Он сидел за столом и налегал на миску борща. Рядом присела Татьяна, не спуская с него глаз. Воронежко закряхтел и встал с кровати.
– Ну что, герой, – не переставая жевать, Пашка махнул рукой, – давай греби сюда. Жрать хочу больше жизни. Татьяна, у тебя есть ещё? Налей ему…
– Не-не, – Воронежко скривился от боли. Губы разбиты. Хоть бы зубы были на месте.
Он подошел к зеркалу. Да. Хорош.
– Садись, садись. Насмотришься ещё на себя.
– А ты где пропадал-то? Мать тебя разыскивает.
– Случай, Серёга, вернул меня сегодня к жизни. А так меня уже не было. Мёртвый я был. Когда ты удачу поймаешь – всем сразу нужен, друзей море. А как не повезёт – один… Ладно. Помолчи. Я против тебя ничего не имею. У всех свои проблемы. Понимаю. Виноват я сам, что раскис, что тогда тебя не послушал и связался с Валентиной, что пить начал… Виноват перед собой, перед дочкой, перед матерью… Ну, слабаком оказался. А когда с ментовки вышвырнули, то растерялся я. Как жить? Худо-бедно государство заботилось обо мне. А тут рынок… Капитализм хренов. Ты когда-нибудь голодал по-настоящему? Да, жили мы без денег месяцами, но то в общаге… Там всегда чего-либо можно было найти пожрать. Матпомощь можно было получить, в долг взять… А когда нет сил вписаться в эту жизнь, где за каждый кусок хлеба драться? Когда тебя дома ждут мать-старуха и дочь? Они ждут, что ты им принесёшь есть… Дочке одеться нужно, как всем…
Это только кажется, что при желании у нас всегда можно прожить. Я работы не боюсь, ты знаешь. Но на одних «халтурах» сегодня не вытянуть. Постоянную работу, чтоб платили хорошо… сегодня просто так не найти. И как-то веру в жизнь я потерял. Нервы, психика, или чего там ещё есть. В общем, пьянка – это ещё не самое страшное. Страшнее – безразличие к жизни.
Сначала я держался как-то ради дочки, а потом сломался окончательно. В один день я просто не пришёл домой. Не смог. Не хватило сил прийти и посмотреть ей в глаза, знал, что она хочет есть, а я не смогу её накормить. Иногда накатывало. Доставал денег. Приводил себя в порядок и шёл… Нет, не домой. К Вальке шёл. К ней, к стерве… И опять напивался… И опять, по новой, падал ещё ниже… Я воровал, просил милостыню. Ты не можешь себе этого представить. Я бросался под машину. Неудачно. Меня сбило бампером, а потом водила и пассажиры, здоровые ребята, отпинали для науки ради скуки… У меня нет сил даже покончить с собой. Кому я такой нужен?
– Мне… – Таня сказала это тихо, еле слышно, но Пашку передёрнуло, он резко поднялся, смахнув на пол чашку с остывшим чаем.
– Поздно, Таня, поздно.
– А почему же ты раньше ко мне не пришёл? Ведь ты был нужен мне всегда. И почему сейчас поздно?
– Я завяз выше макушки. Воронежко, ведь в розыске я?
– Да, я ж тебе говорю, что мать написала заявление. Она слышала, как тебе угрожали «хачики»…
– То есть ещё ничего не знают?
– А что должны знать? Ты уж давай колись. Кто стрелял? Почему я здесь оказался? Кто меня, собственно говоря, отбил от этих костоломов? Что за счастливый случай?
– Доля случая здесь и в самом деле есть. Меня тут подобрали одни люди. Вроде как наши – менты… Помнишь, Михалов рассказывал про полковника Морозова? Ну, что команда у него была? Так, вот это не совсем пустой трёп. Я ещё сам не знаю, зачем они меня отыскали… А случай в том, что встречался с ними рядом с тем «садиком», где тебя мочили. Узнал тебя. Попросил помочь. Кто-то из них стрелял. Тебя сюда дотащили и… ушли. Сказали, что потом найдут меня. Так ничего я и не узнал. Может, и к лучшему. Неохота старое ворошить…
Разговаривали до утра. Затем Воронежко ушел домой. Павел Князев остался. Договорились встретиться завтра…
Глава седьмая
Явка с повинной
Татьяна, по-прежнему, занимала в общежитии отдельную квартиру – комната, ванная, туалет, коридорчик. Она загнала Пашку в душ. Затем перестирала всю его одежду и убежала по своим воспитательским делам, за всю ночь ни на секунду не сомкнув глаз. Пашке тоже не спалось. Стоило ему на мгновение забыться, как он вновь оказывался в теплоцентре на Софийской.
*** Никита надвигался на него, помахивая обломком швабры.
– Мразь ползучая, отброс человеческий. На фиг тебе жить-то?
А у Пашки перед глазами фейерверк – искры, круги какие-то… На затылке волосы слиплись в крови. Попытался встать. Все куда-то поплыло. Чуть опять не упал на эту чертову железку. Схватился за фланец, как утопающий за спасательный круг, собрал последние силы, оторвал его от цементного пола и бросил в сторону Никиты, вместе со своим телом. Когда очнулся – лежал ничком. Рядом Никита… Фланец попал ему прямо в лицо.
Пашка на руках дополз до стенки, опираясь на неё, медленно встал на ноги. Подождал, пока пройдет головокружение. Подошел к распростёртому телу Палева. Подобрал металлический уголок и в исступлении нанёс первый удар.
* ** Выбравшись из подвала, Пашка побрёл к универсаму. Хотелось выпить. Встретил знакомого бомжа.
– Гоша, подлечиться бы…
– Рад бы, да грехи не дают. А кто это тебя так…
– Да чёрт его знает… Подожди, у меня кое-что толкнуть есть.
Выпить. Сейчас главное – выпить. Больше ни о чём не думать. Все остальное очень страшно. Выпить. Потом может быть что угодно. А сейчас выпить. Там, в теплоцентре, шампанское… Нет. Его разбили. Но шапка на Никите была норковая.
Пашка вернулся. Подобрал шапку. Обшаривать Палева не стал. Хотя и предполагал, что есть у того деньги. Шапку они с Гошей толкнули быстро. На вырученные деньги купили два флакона какого-то пойла на спирту. Распили. Легче не стало.
* * * Так Пашка и не уснул. Кошмары из собственной жизни навалились на него. Неужели теперь всё время будет так?
Вернулась Татьяна, что-то ему рассказывала. Накрыла на стол. Он ей в ответ улыбался. Покачивал головой. Но почти её не слушал. Зачем он сюда пришёл? Что он может дать этой женщине? Он ей не нужен. Она его просто жалеет. Уходить. Уходить отсюда. Уходить от всех. Сейчас же. Скорее.
– Танечка, извини. Я обещал к Серёге Воронежко сходить. Посмотри, пожалуйста, одежда не высохла ещё? …
* * *
Равдин стоял, отвернувшись к окну. Возле стола сидел какой-то бомж и курил Витькины сигареты. Михалов недовольно хлопнул дверью.
– Ну, что тут у тебя случилось?
– Да вот, полюбуйся. Явился с повинной. Павел Князев собственной персоной. Убийство. В порыве ревности слепой прикончил соперника своего.
– Какое убийство? Он же сам в розыске как пропавший без вести.
– Он берёт на себя убийство в подвале на Софийской. – И, обращаясь уже к Пашке, Равдин добавил. – А один твой бывший сослуживец уверял, что ты жертва жестоких обстоятельств. Я имею в виду Сергея Воронежко, который всю свою зарплату твоей матери и дочке отдал, потому что им жрать нечего…
– Ну ладно, начальник, хватит. Давай дело делать.
– Хорошо. Давай дело делать. Я, конечно, во всём разберусь, но сейчас, сам понимаешь, придётся тебя отправить в изолятор. Умышленное убийство. Иной меры пресечения до суда и быть не может. Так что уж извини. Единственное, что для тебя могу сделать, –- Илья вот тебя отвезет… По дороге домой заглянешь.
* * * Садясь в машину, Пашка попросил Илью:
– Поехали сразу в «Кресты». Не надо заезжать домой. Лучше занеси, пожалуйста, моим ключи. Мне-то они теперь ни к чему, а Олеська уже большая. Им вторые ключи нужны. Заказывать-то, небось, дорого.
Михалов ключи взял и пообещал выполнить его просьбу. Придя домой, он вспомнил о ней, обнаружив ключи у себя в кармане. Покрутив простенький брелок на пальце, он немного поразмыслил и выбросил ключи в мусорное ведро.
* * * Сергей Воронежко, вернувшись из журналистской командировки в одну из «горячих точек», узнал, что ещё месяц назад решением народного суда Павел Князев был приговорён к 7 годам лишения свободы с отбыванием наказания в ИТК строгого режима за умышленное убийство. А ещё месяц спустя его нашли люди полковника Морозова...
Видеогалерея
Фотогалерея
Аудиогалерея
Магазин
