Поначалу обыскали квартиру: вымели из-под мебели клочья шерстящейся пыли, с затерянными в ней мелкими монетками и мертвыми пауками. Встряхнули ковры и паласы, перерыли старые шкафы, где среди пластов оставленной и никому не нужной одежды находили почему-то только полые пороховые гильзы. Смели тонкотелую книжную полку, раскидывая тома в беспорядке на голом полу. Аккурат за «Житиями святых» стыдливо прятались две пестрые порнографические картинки.
- Что чудят-то! – восклицала бабка, птицей глядя на Павлика и прибавляла, часто цокая языком: - Ты мне здесь не рукоблудствуй!
- Баб! – краснел рослый, плечистый Павлик. – Да я же одним глазком только!
- Ишь чего удумал, - не слушала Наина Акимовна, - срамоту какую дома разводит… Отче и святые угодники, - крестила макушку спешно и надрывисто, - это что ж творится-то, что ж творится! – прятала картинки в карман халата и смотрела вверх на подростка, сжавшимся в безобидный желтый кулачок, лицом. – Я тебе дам «одним глазком», рукоблудник ты эдакий! Нечего у меня в доме садом с гоморой разводить! Смотри, накажет тебя Бог, поплатишься ты за грехи свои бесплодием…
- Мама, перестаньте, может это и не Павлик… - робко заступалась за сына Милочка.
- А кто? Черт рогатый?! – обрывала бабка, косясь на дочь так, что Милочка пятилась. – Или, может быть, дед наш, без пяти минут покойник срамоту эту на полочке приютил? Или муженек твой, к другой безвременно ушедший?
- Господи, мама! Ну как вы можете так про отца! Ради Бога, перестаньте! - рдела увядающая Милочка и они вновь принимались за поиски.
К вечеру, когда угасла последняя надежда и последний предмет был сдвинут со своего места, брошен на пол или просто переставлен, собрались в комнате деда, понурые и уставшие, раскрасневшиеся, взмыленные. Милочка села на колченогий, покрытый половой эмалью табурет, рядом с глубоким креслом отца, села ровно, покорно вытянувшись в коричневом сарафане, точно продолжая диагональ, взятую табуретом. Павлик плюхнулся на широкую, бережно застеленную багровым атласным покрывалом, кровать, у изголовья которой короткими тучными рогами торчали подушки. Маленькая, полуторогодовалая Серафима, днем затерявшаяся среди горной гряды разбросанных впопыхах вещей, теперь сидела на голубом, нетоптаном ковре, играя с толстой, лысеющей куклой. Наина Акимовна нигде не сидела – ходила по комнате, хватаясь за поясницу, колесом изогнув больные ноги, качаясь взад-вперед, как идущий против ветра парусник.
- Утерян, безвозвратно утерян, - голосила она, отчего-то хватаясь то и дело за живот. – Пропала Божья благодать…
- Мама, ну что вы! – успокаивала Милочка, перебирая свои сухие застиранные пальцы. – Найдется еще. Он же не иголка какая-нибудь…
- Баб, да успокойся ты! – Длинно потягивался на кровати Павлик. – Нового купим…
- Нового?! – Наина Акимовна останавливалась резко, будто садилась на мель, вздрагивала и смотрела на мальчишку бесшумно шевеля острой выдающейся челюстью. – Нового? – скрипела подрубленной мачтой. – А, может, мы лучше нового Павлика купим, чтоб не рукоблудил где ни поподя? От тебя же девкам соседским проходу нет! Соседи жалуются: уймите пацана - дочери на улицу боятся выйти. Умный нашелся… Нового!
Павлик прятал голову в покрывало, которое к этому времени уже сбивалось рыхлыми морщинами рядом с ним, и смеялся тихо, отрывисто так, чтобы, не обидев бабушку, вдоволь насладиться своей шуткой. Когда он снова выпрямился, приняв серьезный вид, мелкие лиловые прыщи, гнездящиеся на его лице, отчего-то становились крупнее.
- Ах, мама, ну что же вы так… так… - Милочка не смогла подыскать нужного слова - если бы она решилась закончить фразу на «причитаете», вопрос выходил несколько оскорбительным по отношению к матери. В случае же, если предложение заканчивалась трогательным «печалитесь», выходило неправдоподобно и даже лицемерно, будто она, Милочка, хотела подсластить правду. Поэтому спешно замолчала, уставившись в ноги, и сидела так, пока вдруг не заговорил отец.
Сухой, угловатый, завернутый в мохнатый пестрый плед, Виктор Ильич угрюмым коконом покоился в кресле, выбросив длинные беспомощные ноги почти на середину комнаты, будто хотел вскочить резко, как ломающийся надувной клоун, но не делал этого то ли из вредности, то ли потому, что не любил удивлять. В этом кресле, глубоком, раскидистом, с запрокинутой тощей спинкой, промявшемся сидением и грубыми деревянными подлокотниками, подходила к концу его жизнь, на которою Виктор Ильич не жаловался, но которую не сказать, чтобы очень сильно любил. Большую часть времени он проводил в тяжелой полудреме, подобрав плечи, выставив из-под пледа свою кругленькую, небольшую голову с толстыми сиреневыми губами, с маленьким, впалым, сопящим извечно носом, с волосами, которые он иногда ворошил и скручивал редкими рассыпчатыми рожками.
- Наина, - простонал вдруг Виктор Ильич, отчего вздрогнула впечатлительная Милочка и открыла испуганно рот маленькая Серафима. – Наина, - продолжил он и Павлику показалось, что летающая по комнате пурпурная пыль, заклубилась, – о чем речь, Наина?
Бабка замерла на середине комнаты, клацнула на полуслове челюстью, отчего в воображении Павлика тут же нарисовалась страшная картина: Наина Акимовна, поедающая человеческий труп. Причем у трупа были очень схожие с самим Павликом черты, а его бабушка напоминала акулу. Мальчишка снова захихикал, упав в покрывало. Наина Акимовна, цыкнув на внука, обратилась к мужу голосом, напоминающим игру расстроенного рояля.
- Ой, и не говори, не говори, Витенька, милый, совсем старуху съели, житья не дают. Травят меня, - снова перекрестила макушку, - вот те крест, травят! Сил уже с ними нету, затравили, хоть помирай!
- Мама, да как вы можете! – Милочка смотрела на мать жалко и решительно, готовая броситься на старуху или расплакаться в тот же момент.
- А что? Разве неправду говорю? – поворачивалась Наина Акимовна к дочери. – Кто мне в постель тараканов напускает, а под подушку ночью журналы еротические кладет?
Павлик подпрыгнул на кровати и, не в силах сдержать смех, уткнулся головой в подушку, странно подергиваясь и издавая ртом глухие захлебывающиеся звуки. Расстроенная Милочка опустила глаза, а маленькая Серафима вдруг поднялась, балансируя на шатких, толстеньких ножках, подошла к бабушке, неумело, смешно, но очень тщательно вышагивая, поднялась немного на цыпочки и протянула Наине Акимовне куклу, мяукнув серьезное, настойчивое и отчего-то очень радостное «ня!».
- Изуверы, - продолжала бабка, не глядя на старательную внучку, - что один, что другая. Сгнобили старуху, сгнобили… И ладно бы, если бы, просто гнобили, так они еще, садисты такие, на косточках больных приплясывают. Так вот и живем, милый мой, Виктенька, так и живем…
- Ня! – повторила Серафима настойчиво и схватила бабушку за юбку, пытаясь удержать равновесие.
- Всё фашисты, мать их, всё фашисты… - проскрипел старик, с трудом приподнимая тяжелые, слоистые веки и неожиданно продолжил: – Наина, о чем речь?
- Потеряли, Витенька, - наконец решилась старуха, - потеряли благодать Божию сатанюги эти, в антиквариат загнали, надругались над семейной ценностью…
- Ангела что ли? – сказал Виктор Ильич немногим громче, но еще более скрипуче,чем прежде.
- Его самого, ангелочка нашего фарфорового, надежду и опору, - растеклась Наина Акимовна, делая трагичный акцент на ударных гласных, - хранителя нашего крылатого, того самого, что от деда твоего тебе, Витенька, остался. Ух, змеи лютые, сгубили память о святом…
- Ня! – сказала Серафима и плюхнулась на пол, продолжая держать куклу на вытянутой руке. – Ня!
- Да уберите уже отсюда эту шмакодявку! – взвилась бабка и брезгливо отстранила куклу. Серафима нахмурила серенькие бровки. – Сил моих с вами нету, кровопийцы. Куда, куда святыню задевали, душегубы, чтоб вас всех громы с молнией в могилу свели!
- Нет, ну это уже не в какие ворота не лезет! – вскочила Милочка, вздрагивая на каждом слове от страха перед собственным гневом.
- Баб, да может ты сама его куда-нибудь засунула! – крикнул Павлик, жмурясь от летящего в его сторону проклятья.
- А я знаю, где андел, - тихонько сказала Серафима, сосредоточенно ощипывая куклу.
Присутствующие умолкли и посмотрели на девочку.
- Ну и где же он, скажи, дочка? – с надеждой спросила Милочка.
- Улетел андел… - вздохнула Серафима и, выпучив печально губы, вырвала у куклы клок крашенных, свалявшихся волос.
Видеогалерея
Фотогалерея
Аудиогалерея
Магазин
