Святотать

Дата: 10 Апреля 2017 Автор: Калуцкий Владимир

 Отец Иннокентий две недели жил в областной гостинице,  дожидаясь архиерейского суда. Деньги кончались, и священник уже подумывал пороситься на постой в какую-нибудь городскую церковную сторожку. Вечером вошел за ограду Ильинского храма. Массивные железные створки, похожие на двери сейфа, не поддались. Обошел храм, увидел в десяти метрах сторожку старой постройки.
  Встретила крепко подпоясанная баба, похожая на мужика. Она сидела на старой скамейке, укрытой длинным рядном и пила чай из стакана в серебряном подстаканнике. Тяжело глянула на гостя из под низкого лба и спросила зло, с натугой:
  - Ннн –уу?
  Отец Иннокентий перекрестился на  неразличимый образ в углу и кротко спросил:
  - Мне бы день-два потерпеть до приема у архиерея. Деньги кончились, матушка.
   Та  шумно похлебала и спросила так же зло:
   - Зовут как?
   - Священник Иннокетий Зотов, из Беловского благочиния. Настоятель Свято-Владимирского храма в  Коломыцево.
   Баба на минуту запнулась, перестала хлебать и недоверчиво спросила:
  - Так это ты запрестольный семисвешник в ломабард заложил? Не, ступай, откуда пришёл. Теперь хошь под забором ночуй, святотатец проклятый.
   О. Иннокентий вышел на морозный ноябрьский ветер поймал на ладонь снежинку. Начинался первый снегопад.
  В холодном номере гостиницы, укутавшись  с головой в одеяло, надумал плюнуть на все и завтра же вернуться в село. Хоть так, хоть этак – решил он, а от епархии его владыка отлучит.
   Часа в три, когда за окном бушевала настоящая метель, в номере появился новый постоялец. Это был шумный тучный чиновник из «самой Москвы», как он представился, бесцеремонно зажегши свет и раздеваясь, оставляя за собой на стульях, в кресле и на постели  пальто, шарф, пиджак и шапку. Было в нём что-то от бабы из сторожки. Наглость, что ли...
   - Иван Иванович Жеребцов, из контрольного управления президента.- Напористо представился он. - Приехал почти инкогнито, буду трясти здешних казнокрадов…  Да ты поднимайся, поднимайся – у меня тут коньячок армянский изрядной выдержки, если мне не сбрехали.
   Словом – растолкал, расшевелил священника. Громко расхохотался, поняв, что перед ним иерей, и дурашливо попросил:
  - Ну, благослови на хмельное питие.
  Когда выпили по рюмке, Иван Иванович поставил локоть на стол, положил на кулак голову и, глядя прямо в глаза собеседнику  сказал, как приказал:
  - Ну, а теперь, как на исповеди. Чего в городской гостинице, а не в архиерейской? Натворил чего, батюшка?
  О. Иннокентий сначала замялся, а потом  обреченно махнул рукой:
   - Вроде как проворовался я, Иван Иванович. 
  - Это по моей части, - потер руки  Жеребцов. – Тебе повезло, что  меня встретил. Глядишь – и сгожусь на что. Я ведь с вашим архиереем  знаком. Тот ещё прощелыга!
  - Так вот, - продолжил о. Иннокентий. – На вторые сутки Покрова ночью слышу – стучат в окно. Настойчиво, отчаянно как-то. Моя матушка говорит: не выходи, позвони участковому. А я чувствую – беда за окном.
  Накинул рясу, вышел на крыльцо. Смотрю – стоят передо мною прихожане – супруги Тонковы. Они работают на птицекомплексе за селом. Тот комплекс вконец отравил воздух в округе. Так вот – я и спросить ничего не успел, а они разом – бух на колени:
  - Помоги, батюшка.
  Ну, я их в дом пропустил, усадил на кухне на табуретки, воды налил, чтоб успокоились. Матушка вышла, стала рядом, косяк подперла.
  Оказалось – у Тонковых пятилетняя дочка Даша лежит в областной больнице. И ей надо пересаживать спиной мозг. Ну – болезнь у неё редкая, мудрёная. И лечат такое  лучше всего в Германии. А сегодня оттуда телеграмма: везите девочку срочно, операция назначена на 16 октября. Там  с донорским материалом такая спешка  связана.
  - Мы, - говорят Тонковы, - за день триста тысяч собрали, а надо на перелёт и операцию – полтора миллиона. Так вот документы уже оформили, билеты купили – а на операцию не хватает. Помоги, батюшка!
  Я руками развел. У нас с матушкой, говорю, рублей восемьсот в доме. Не поверите, но у меня и сберкнижки нет.
   …Иван Иванович тяжело качнул головой:
 
  - Что – правда?
  О. Иннокентий бегло перекрестился:
  - Истинный крест.  Вам, говорю, надо к директору вашей птицефабрики  обратиться. Вы ж у него работаете – он поможет.
 
 Иван Иванович потянулся горлышком бутылки к стаканам и опять качнул головой:
   - Это вряд ли. Нет у директора такой статьи расходов: на детские операции. Да я б ему первый холку намылил.
 
 Священник взял свою рюмку, мелко отхлебнул:
  - Ну, они так и ответили. Отказал директор. В том смысле, что детей больных много, а он один и всех не обогреет.
  Матушка моя тоже развела руками. Ступайте, дескать, ищите денег в другом месте. Я на нее цыкнул – ушла к себе в постель. 
  - Ладно, - успокоил я Тонковых – завтра часов в десять зайдите – будут вам деньги.
   Утром, ни свет, ни заря, я вызвал из города такси. Приехал молодой дурашливый парень, словно нарочно под мой случай. Ну – вместе с ним я и вынес из храма запрестольный семисвешник. Еле затолкали его на заднее сидение и повезли в ломбард.
  Там на невиданный предмет сбежались поглядеть все служащие. Директорша, или как её там, схватилась за свою стодолларовую прическу:
  - Да нас за этот предмет в полицию загребут!
  Пришлось дать расписку. Семисвешник старинной бронзы, с серебряными розетками и золотым витьем по стволу. Бешеных денег стоит, но я попросил миллион двести тысяч.
  Вернулся с тем же таксистом. Он смеется, а сам перетрусил: 
  - Если в полицию потянут – во всем сознаюсь.
  А в чем «всём-то»? Я ведь не украл, денег не присвоил.  В десять часов пришли Тонковы – до копейки им отдал.
  Матушка моя – в крик. Откуда, дескать, деньги, когда в доме и продать  нечего?
  Ну – а я отправился на службу.  В два часа позвонила по мобильнику мама Тонкова: «Спасибо, - говорит, - мы уже в воздухе».  А в три часа приехал викарный владыка и прокурор из района. Заставили написать объяснительную и вызвали в церковный суд. И вот я здесь – уж который день  жду расправы.
 
 Иван Иванович Жеребцов с хрустом потянулся и радостно сказал:
  - Ну и дурак. Тебя посадить надо за разбазаривание церковного имущества.
  - Так я же спасал девочку, Божью душу!
  - Только вот не надо строить и себя христосика, -  повысил голос и посерьезнел Жеребцов. – Люди до тебя столетиями собирали церковное богатство. Думаешь, когда купцы дарили храму семисвешник двести лет назад – тогда больных детей не было? О-го-го!  А они ассигнации – не докторам, а – Богу.  Вот уже ни тех купцов, ни тех прихожан, ни тех детей давно нету – а семисвешник есть! А ты на вечное руку поднял. Да Бог тебя первого за то покарает. И – знаешь что?
  Иван Иванович поманил о. Иннокентия поближе и прошептал на ухо: 
  - Вот точно эти же слова тебе скажет на суде и архиерей – к бабке не ходи. 
  - Но ведь я спас девочку!
  - Врачи её спасли, если то было угодно Богу. А ты совершил преступление – завладел чужим имуществом в корыстных целях. И, знаешь – не удивлюсь, если архиерей передаст твое дело в прокуратуру. Уголовник ты, святой отец!
   Метель за окном бушевала совсем зимняя, и иногда казалось, что в освещенный номер гостиницы с той стороны стекла заглядывали косматые рожи. 
   А потом в дверь робко постучали, и через порог так же робко переступил  скромный, как ангел, и чистый, как небесный свет, человечек, представившийся  начальником общего отдела областной администрации. Он очень робко извинялся за то, что не смог встретить в аэропорту «дорогого Ивана Ивановича, которого уже ждет номер в загородной  резиденции губернатора»,
  Иван Иванович опять гулко расхохотался и принялся напяливать на себя разбросанные одежды в обратном порядке, начав с шапки. Потом нахлобучил пробку на недопитую бутылку коньяка и сунул её в наружный карман пальто.
  - Ты вот что, - сказал он о. Иннокентию, подавая ему свою визитную карточку, - звони мне, если не посадят. А я, если увижу архиерея, замолвлю за тебя словечко. Интересный  ты поп! - весело покрутил головой Жеребцов  уже у двери, и навсегда исчез из жизни о. Иннокентия.
  Ближе к обеду следующего дня, когда о. Иннокентий втихую клял себя, головную боль и ночного постояльца, в номер вошел известный ему диакон  из протокольного отдела епархии. Худосочный, со сбитым набок оческом медной  бороды, он положил на стол лист бумаги:
  - Вот, распишись.
  - Что там? – приподнялся о. Иннокентий,
  - Архиерейский указ об отрешении тебя от епархии. Уходи куда хочешь, а то, с твоим примером, все храмовое золото скоро окажется в ломбардах. Детей у нас больных – на сто лет вперед, да и других несчастных без счету. Если бы за тебя не вступились самым отвратительным образом – сидел бы ты, отец Иннокентий, как последний ворюга. И платил бы до конца жизни
   
Ближе к вечеру, по крепкому морозцу и основательно легшему снегу, священник вернулся в Коломыцево. Позвякивая ключами, он взбежал на крыльцо храма. К его удивлению – храм оказался отпёртым.
   Он вошел, и через все пространство церкви увидел за приоткрытыми царскими  вратами знакомый семисвешник. Он стоял так крепко, как будто никогда не оставлял своего места. А навстречу о. Иннокентию по пустому пространству спешил о. Андрей – настоятель церкви из соседнего прихода:
  - Так ведь назначили.., - на ходу пытался оправдаться новый настоятель. Но о. Иннокентий повернулся и вышел.
  Дома ждала его простуженная горница и записка на столе: «Ушла навсегда. С дураком жить – себе дороже»!
   Батюшка заварил чаю, не раздеваясь, похлебал и вызвал из города такси. Наскоро собрал чемоданчик.
   Потом вышел, запер за собой дверь и закинул ключ в огород далеко, как только смог.
  Широким шагом, не отвечая людям на поклоны и не здороваясь, поспешил на кладбище. Тут долго стоя на могиле родителей, молясь и каменея сердцем.
  Из забытья вывел священника автомобильный сигнал. То подъехало  такси. Всё тот же водитель выбежал навстречу, взял из рук священника чемоданчик:
  - А я во всем признался, - весело сказал таксист и принялся в красках расписывать,  как с отцом Андреем они грузили в городе  и выгружали у церкви злосчастный семисвешник.
  А у отца Иннокентия вдруг остановилось и упало сердце. Он буквально окаменел рядом  со свежим холмиком и новеньким крестом. Глядело на него с креста беззащитное детское личико, под которым  написано старинной славянской вязью «Дашенька Тонкова».