1584 год. В этот день скончался Иван Грозный. ... Раскачали колокола воздух, пошёл звон кругами от Ивана Великого и дальше - до самых дальних застав. Сполох. А чего полошиться, коли и так ясно: умер, усоп государь Иван Васильевич, царство ему небесное, кровопивцу. Всё к тому шло, все знали.
В съезжей избе на Замоскворечье дьяк Устим Деригласов широко зевнул, перекрестив волосатую пасть, и окликнул сыромятного палача Селезня: - Слыш-ка, кончился батюшка наш упырь...Ты, Селезнюшка, погоди зверствовать. Власть сменится, не приведи Господь - наши узники силу возьмут. Вот ты шкуру со спины у князя Воротынского спустил, а он вить царских кровей. Нынче всё может в минуту перевернуться.
Селезень вышел из пыточной, накинул крюк на двери крупной железной вязки. Сел рядом с Устимом, отхлебнул пива из глиняного кувшина. - Думаш - помер наш Иван Васильевич?
- А ты Ивана Великого послушай. Эвон - резвится! Такого набата и при Гиреевом набеге не бывает. Стал-быть - усоп Государь.
Помолчали. Из-за двери пыточной слашылись полустоны и тяжелое дыхание. Селезень кивнул в ту сторону: - А с ними теперь - как?
Устим Деригласов потянул к себе по столу огромную книгу в грязном переплете. Начал листать и драть страницы.
-Ты что! - попытался остановить дьяка палач, - тут же дукумен! Да не сносить нам головы, ежели случится, что мы тут самочинно невинных пытаем!
-Ты пытаешь, ты, - уточнил Дьяк, выдирая новый лист. - А меня тут и не было вовсе. Вот придут бунташные люди - узников раскуют, а тебя удавят до смерти. Припомнят тебе и князя Воротынского, и девицу Траханиотову, на каку язык указал. А за что ты походя кажин день сечёшь плетью пропойцу Мыло? Молчишь, зверюга? ... А меня тут нету и не было.
- Да как же так? - опешил палач.
- А так. - Дьяк собрал с пола листы , и вместе с переплётом кинул в печку. - Ты молодой, Селезень, глупый. А я помню, хоть тогда мальцом был, как помер ещё батюшка нашего царя - Василий Иванович. Тому больше полста лет минуло. Так тогда вот так же Иван Великий сотрясался. Так лишь сомкнул благодетель очи - пошел по Москве великий бунт. Все, которые подлого звания люди, жгли и громили иных. Пошел по Руси слух, что Василий Иванович на смертном одре оставил грамоту, чтоб богатые и бедные были впредь вровне. А бояре да купцы ту грамоту спрятали. Что ты!
Селезень не понял: - Ну дык што? Тому много лет прошло, а нынче совсем другое время.
- Другое...- Передразнил дьяк. - А бунт теперь будет пострашнее прежнего. Кровушки на государе - по маковку, всё в ней перепачканы. Теперь толпа виноватых искать станет. Знаешь - куда раньше всего с расправой придут?
- Куды?
- К нам, в съезжую. Узников которых выпустят, которых сами забьют. И будут книгу искать. Вона - ту, что догорает.
- Да кто придёт-то? У нас на слободе народ всё степенный.
Дьяк что-то увидел, подошел к окошку. За слюдяной поволокой играло зарево:
- Началось. Жгут уже где-то рядом.
Дьяк засуетился, подвернул полы кафтана за поясок:
- Ты вот что, Селезень. Кинь ключи на стол, и давай дадим дёру, пока нас тут самих не поджарили.
Селезень перекрестился на лампадку в святом углу и несогласно завертел лысой головой:
- Мне нельзя бегать, я крест целовал.
- Ну и дура, - Устим достал из настенного ящика оловянную печать с деревянной ручкой, и сунул в карман кафтана. - А я побёг. Сиди тут, дожидайся Христова воскресенья.
И тут тяжкий глухой стук в дверь сотряс съезжую. С той стороны слышалось дыхание толпы. А Иван Великий всё так же ровно и горестно сотрясал воздух. Дьяк сел на пол и заплакал. Селезень схватил пыточную рогатину и уставил в сторону двери. Запоры слетели, разбрызгав по полу вырванные гвозди. Впереди вбежавших оказался человек в дорогом платье и горностаевой шапке. Лицо человека закрывала шутовская лярва со ртом, растянутым до ушей.
- Вон главный злодей! - указала лярва на Селезня длинным скрюченным пальцем, и не помогла палачу рогатина. Скрутили вмиг, завернули шею так, что хрустнули позвонки. Угасающим взглядом увидел Селезень, как лярва склонилась над дьяком:
- Печать отдай, курва приказная.
Дьяк, как петух крыльями, заполошно захлопал себя по бокам;
- Счас, счас, батюшка...! Да как же ты со злодеями заодно, милостивец наш? Чать, сам то высокого звания?
И умудрился-таки дьяк, неся руку к карману с печатью, сорвать лярву с гороностаевой шапки. Успел лишь выдохнуть на выдохе:
- Болярин Траханиотов?!
И тут же получил удар в висок. Это ключами, отнятыми у Селезня, вдарил дьяка уличный пропойца Мыло.
Видеогалерея
Фотогалерея
Аудиогалерея
Магазин
