Дождями мазал лица Петербург, Пожаром ледяным горел восток. Она кричала: «Видишь, виадук!?» Я видел эстакаду, и не мог Понять, с чего такси зовёт «мотор» И отчего поребрик ей милей Бордюра. И, похоже, с этих пор Меж нами становилось холодней. Да так, что и бадлон бы нас не спас, Что ватник был до глупости худым. Огонь на Петропавловке погас, Оставив между рёбер вязкий дым. Две тэшки нас везли потом вперёд, Парадные мелькали, да ларьки. Я думал, что Нева возьмётся вброд, Да ноги оказались коротки. Ведь Питер никогда не дорожил Ничем, включая близость наших рук. Я знал, что я останусь ей чужим, Как мне чужим остался Петербург.