Карусель

Дата: 27 Октября 2015 Автор: Дровников Сергей

Солнце взойдет – я увижу дорогу,
Только б не знать, что она в никуда,
Только б любить одинокого Бога,
Только бы петь, как живая вода.
                                    Елена Казанцева

      У каждого времени года свое предназначение, и здесь, среди березок и сосен средней полосы, окруженных полями и дорогами, я живу и катаюсь на карусели времени. Я радуюсь первому снегу, я не представляю своей жизни без морозов и сугробов, без монотонной, но все же желанной зимы.
Про все времена года так много было сказано до меня великими художниками слова, поэтами и прозаиками и, может быть, потому я почти ничего не пишу. Я просто катаюсь на карусели времени. И весна, долгожданная и мятежная, все же приходит ко мне, она не может не прийти, ведь за ней всегда бывает лето... В земном году всего лишь 365 дней, но каждый из 92 летних дней мне особенно дорог. Мне кажется, что моя карусель в эти долгие солнечные дни вращается быстрее, и я не успеваю оглянуться, как приходит осень.
        Вот и сегодня, в один из октябрьских дней, среди березок и сосен, мы идем по лесу. Мы – это Я, мужчина средних лет, в ранне юности потерявший зрение в результате железнодорожной травмы, и мой младший брат, беспробудный пьяница и хулиган. Он ведет меня за руку, вернее сказать, это я держусь за его руку, потому что так для меня гораздо проще и удобнее. В другой руке у меня пластиковый пакет, наполненный собранными в этом лесу грибами. Брат находится в привычном для него пьяном состоянии. Он шатается по сторонам, спотыкается о пни и поваленные деревья, иногда падает, сопровождая свои падения матерной бранью. Я помогаю ему подняться, и мы идем дальше по давно знакомым нам грибным местам. Осенний ветер шатает деревья. Еще не опавшей, но уже пожелтевшей листвой шелестят березы. Неподалеку от нас скрипит высокая и кряжистая, но еще не старая сосна. То отдаленный, то приближающийся с порывами ветра, до нашего слуха доносится стук дятла. Мы останавливаемся и прислушиваемся. Брат закуривает и осматривается по сторонам. От опавших листьев и многолетней хвои, покрывающих землю, у него рябит в глазах. Но все же он замечает неподалеку от скрипящей сосны едва приметный бугорок. С волнением и надеждой заядлых грибников мы подходим к нему, приседаем на корточки и размашистым, пьяным движением брат кладет мою руку на замаскированный под вездесущей хвоей боровик. Осторожным касанием чутких пальцев я освобождаю его шляпку от спрессованных в защитную крышу иголок и шишек, провожу рукой по упругой, изогнутой, расширяющейся к земле ножке гриба, и у самого основания срезаю ее только что поданным мне моим братом ножом. Затем мы встаем и восторженно любуемся удачей. Я держу боровик в раскрытой ладони, мы вдыхаем его грибной, замешанный на земле и соснах, и ещё на чем-то еле уловимом и непонятном, запах. Я говорю брату:
       — Он потянет граммов на шестьсот.
       — Не меньше килограмма, — отвечает мне брат, прикрывая грибницу, и продолжает, привычно затягиваясь раскуренной сигаретой, — Надо покружить по этому месту. Один он здесь расти не мог – может быть, еще что-нибудь найдем.
Размеренно и не спеша мы прочесываем близлежащий участок леса, включая маленькую поляну, и ничего не находим. Брат нагибается к земле, тушит в неглубокой канаве докуренную сигарету, выпрямляется и быстрым шагом, почти не шатаясь, идет дальше. Натыкаясь на суки и сосновые ветки, я едва поспеваю за ним. Под напором моего тела некоторые из них ломаются, иные же, упруго прогибаясь, обильно посыпают мою голову пересохшей корой и хвоей. В этот момент мой брат останавливается – с той же поспешностью останавливаюсь и я.
       — Ты едва не наступил на гриб! — говорит мне брат. И вот еще один боровик оказывается в моем пакете.
       — Здравствуй, Василий Иваныч, — вдруг слышим мы чей-то низкий, немного охрипший мужской голос.

       Мой брат оборачивается и видит на соседней просеке неподалеку от нас знакомого односельчанина. Он так же, как и мы, собирает грибы. Мы подходим к нему, и односельчанин здоровается с моим братом за руку. На меня он не обращает никакого внимания, будто бы меня и вовсе нет. Почему-то многие полноценные люди не считают меня за человека. За многие годы слепоты я привык к такому отношению и в свою очередь не обращаю внимания на встретившегося нам грибника.
       Мой брат разговаривает с односельчанином о погоде, о грибах. Я же стою неподалеку и прокручиваю в своей памяти, как молитву, недавно написанный мной сонет:

И отзовется синевой,
Пугая крашеных и ряженых,
Напев вселенский лиховой,
В словах окрепший недосказанных.
Слова и музыка нетленные –
Они наездники ветров,
И в параллельности миров
Они как будто незабвенные.
В них колокольный мерный звон,
Свое венчая восхождение,
Он отражается, как стон,
И сам не верит в отражение,
Где будто жизнь, где будто сон,
Закат огня и воскрешение.

 
       Прокручиваю и не знаю, что моего брата уже поцеловала вечность. Я еще не знаю, что она, Вечность, в назначенный срок уже повесила ему на грудь, как неприметный талисман, эти потертые временем золотые ключи от неба. И в тот же момент, будто бы проснувшись от забытья, я слышу, как мой брат и знакомый односельчанин снова закуривают и, перед тем, как расстаться, еще раз пожимают друг другу руки.
       И вот мы снова идем по лесу, собираем грибы; пересыпая тишину бестолковым карканьем, над нами пролетает одинокая ворона, других птиц почему-то не слышно. Под тяжестью собранных грибов ручки моего пакета, угрожая порваться, вытянулись. Я говорю брату:
       — Пойдем домой.
       Слегка протрезвевший, он соглашается:
       — У меня дома есть немного выпить, — говорит мой брат, — сегодня я ходил к одной бабке за самогоном. Ребята пошли до меня – она им не дала, я же пошел после них и взял литру. Ребята не умеют просить. Бабы жадные, сколько бы у них денег не было, им всегда мало. Я зашел во двор, прошуршал перед бабкой деньгами, и сердце у нее екнуло.
       Через несколько минут мы пересекаем лесную опушку и берем направление к нашему родительскому дому.
Мы родились и выросли в этом селе, в этом доме. Мы любим природу и землю. У меня нет зрения и поэтому мне удобнее жить в городе. Но время от времени я сажусь в пригородный автобус и приезжаю в то село, где родился. Иногда, когда бывает трезвый и не путает дни недели, мой брат встречает меня на остановке. Но сегодня утром меня никто не встретил, и я самостоятельно добрался до дома с помощью вот уже много лет верной мне трости.
А сейчас, в ясный осенний полдень, мы, выйдя из леса, пересекаем неширокую шоссейную дорогу и быстрым уверенным шагом идем по нашей улице.
       — Дядя Вася! — кричат моему брату соседские мальчишки. — Расскажи нам, где ты находишь столько грибов?!
       — В лесу, ребята, в лесу, — не останавливаясь и не сбавляя шага, отвечает мой брат и продолжает уже ко мне: — Они думают, что я знаю какое-то заколдованное грибное место – приду к нему, нагребу полные пригоршни грибов, наполню ими пакет под самую завязку и снесу домой.
        По знакомым с детства ступеням мы заходим в дом. Я кладу грибы в холодильник, а мой брат достает из заначки бутылку и наливает себе очередной стаканчик, присаживается за стол. Над его головой висит почерневшая от времени икона, с привычным и понятным для нас ликом, изображающим Бога...
       — Все путем, — говорит мой брат и с удовольствием выпивает самопальную водку. Я же выхожу на улицу, сажусь на ступеньках крыльца и слушаю, как поют соседские петухи.
       Так устроено природой – нам не дано знать ни дня своей смерти, ни дня смерти близкого человека, и потому сейчас я еще не ведаю о том, что пройдет совсем немного времени и в один из декабрьских дней, стремительно приближающихся к Новому, 2007 году, мой брат умрет от передозировки алкоголя.           Теперь же я сижу на ступеньках крыльца, и неотвязные, неустанные мысли все повторяются в моей голове: о том, как вращается, кружится моя карусель, о том, как бестолково проходит жизнь и еще о том, как кто-то когда-то много веков тому назад начертал на простом пергаменте неподверженные забвению слова:
       «Не жизнь проходит, проходим мы!»