Бред сивой кобылы

Дата: 24 Октября 2015 Автор: Чекусов Юрий

Шеф у них какой-то странный, дурной, что ли... Таких в жизни не бывает. Может, не все дома? Да вроде при памяти, пенсия есть и уже зашкалило ему за 60... Но ведь что-то есть?

Ну взбрело кой-какому придурку почудить – могу, не страшно, плати башли! Но вот что он чудик – настораживает. Тяжко... Мафия или же натура у него такая?

Я его знаю. Много... Здорово... Сильно – не то слово. Вроде ясный человек – и в тумане. Туман уходит, а он, непонятный, остается.

Он долго искал свою бригаду, своих людей. Чтобы понимали... А еще лучше – что нет; он давно мечтал, чтобы его приказы и указы исполнялись и чтоб это было свято для всех и непонятно для них, но для кого-то и не свято...

Но ведь так не бывает.

Он постарел, поджаристый и крепкий... Жена умерла (слабый род...). Скажите, что еще делать?

И два миллиона – досталось наследство в подарок, с родной стороны. Един наследник!

* * *

Нас было, нас стало четверо – в машине. Босс; Пал Иваныч – его главный сподручный, неприкасемый и не вполне понятный в наших «тяжбах» человек; я вот, Сашка, 20 лет, очень хороший водила, лыжник и спортсмен всякий, знакомый шапочно с П.И. по бывшей работе; и незнакомый нам серьезный парень лет 25, назвавшийся секретарь-референтом нашего Босса... Где уж он такого откопал, писаку!

Я, Сашка, сижу рядом с Боссом и кручу баранку (водитель). И охраняю Босса, эту старую добротную седую развалину. Телохранитель.

Я, Пал Иваныч, младше Шефа на 11 лет, должен блюсти на территории маршрута честь, порядок, ЦУ, администрирование и «пожелания» Шефа... Всё и всегда в любое время должно быть исполнено... Но – думай, П.И., думай, всегда ли полезно исполнение желаний...

Я, секретарь-референт при Боссе, должен фиксировать его дела и действия, упоминать график, режим, дела, чудо и пр. А что взять с меня, Ивана – полубезработного с высшим литературно-газетным образованием... Я согласился на хроникера. Пусть даже наперёд.

 

Босс был краток, не плакал.

— Готовь, Сашка, машину. Голову оторву, если что не так! Или нам...

Понял, Босс, не дурак: оближу наш «авто», приготовлю стартовые пистоли.

— Пал Иванович! Бросай хулиганство и свою пьянь! Мне жесткий и трезвый администратор нужен!

— Иван! Фиксируй всё... Контролируй всё... Ищи маршрут! Бумаги, ручка, диктофон, зарисовки... Ну?

— Ну и... Орлы! — Шеф и Босс почему-то насмешливо глянул на нас. — Шпоры оторву. У петухов. Едем далеко. Тыщи км... десятки лет. Да, амуниция и харч – казенные, мои, и по требованию; издержки – на мой счет! Пьяных сволочей и не вовремя пьяных не потерплю! Из нас четырех пьяный должен быть один – это я! Уяснили?

— Не боись, перепуганная моя братва, не успею вас замухрычить...

— Когда я – Сашка, П.И., Ванька – ушел куда, вы будьте на стрёме, храните кошель мой, покой и благоденствие. Вы, гвардия, уяснили? Не будете у меня голодными, пьяными, дураками и сволочами... Это я вам обещаю! Только я буду там сволочью, неблагородным и др. ... Впрочем, вам – Сашка, П.И., Ванька – этого не суждено понять, молокососы и мам. Сынки!

Так Шеф закончил свою гнусную трезвую мысль. Но мы не обиделись.

Сашка отскреб дешевый автомобиль, купленный незадолго Шефом («Ну и дерьмо! Где ж такое Босс выкопал, такую археологию!»). Впрочем, Босс выдал Сашке такую сумму, что Сашка всё там в своей «ласточке» утряс (и даже более!) и ходил около нее с тряпочкой.

Шеф хмуро глянул на Сашку. Сашка почему-то оторопел. Может, за пятисотку лишнюю, чей секрет не знали? Сашка начал бояться и уважать странность своего хозяина.

Пал Ивановичу, впрочем, было намного легче против других – всё же он знал последние годы своего соратника и друга. Ненавидел за его серьезную брехню и признавал всё ж их правдивость. Разуверившись во всём, он кинул сгоряча: «А посмотреть всё ж можно... твои дипломы?»

П.И. посмотрел. И удивился. Жалко, что ему Босс забыл подсунуть свою 40-летнюю трудовую книжку... Но и то – хватило дипломов горного инженера, главного инженера, взрывника, помбура, что-то еще... Ах да, и капитана...

А Иван – молодец! Почему он не стал журналистской звездой – право, не знаю, и завидую ему по «незнанию». Едем? И пай будет? Ну, а кого ждем... Узнаю молодь и горячку, ведь моя вторая профессия должна быть «журналист».

Так все готовы? И никто не отказался? Авансы вашим семьям переведены.

«Ведь это долго, деятели, я вам еще раз объясняю: ... откажитесь!»

Это – с Центрально-Черноземного региона через Волгу на Великий Урал и в Западную Сибирь и на Алтай в Восточную Сибирь и Хакасию... Знаю, не все мы достигнем Сахалина и Байкала... И возможно не будем, не успеем на Камчатку, Чукотку, Магадан, Колыму и в Якутию... Мы увидим бухту Золотой Рог, увидим залив Анива и сопку Камчатска (Ключевская)...

Шеф: «Другое дело – был я там или не был».

Смутный и тяжелый был человек наш Шеф. Много позже он обронил: «У меня лежали в кармане приглашения в «Чукот-золото», «Мам-слюда», «Енисей-золото» и...

А ведь мог бы быть там, но не был!

Не успел. Жизнь и век человека недолог, он не может вписаться во всё сразу.

 

Вот так я и нашел всех их, не-«благо»-устроенных и почему-то захотевших испытать судьбу свою и право на независимость. Ну и – вам карты в руки иль перо в задницу? Кто куда и кто во что... Летите, голуби, летите!

Я эту банду собрал. И страшно стало. Три поколения со мной. Я ведь не собираюсь их нянчить... Пойдут за мной и заблудятся? Сашка 20-ти, П.И. – 52-х, Иван – 25-ти... Я – самый старый... И ищу то, что не потерял!

Ведь вроде у меня есть всё и пенсия вдобавок.

Но у меня есть еще 2 миллиона, и их надо потратить, чтобы не было мучительно и больно за бесцельно прожитые годы своей жизни?

Этот, которому 62, им ничего особенного не говорил; хмуро произнес: «Саша, П.И., Иван, готовы – поехали?»

«Сволочь. Тухлая», — Сашка закрутил баранкою.

— Так ты не понял, Босс, — сказал эксперт Ванька Шефу. — Нельзя возвращаться на круги свои. В прошлое.

Сашка и П.И. поддакнули. Шеф угрюмо промолчал. Сашка усиленно крутил баранку, П.И. усиленно молчал, Иван усиленно соображал.

Ну и дурак же ты, Шеф! Куда ты вляпался, чёрт туда не гони! А ведь посмотри на него: херувим... чик-чик? Прямо ангел! Нагрешил однако, что ли?

Сашка, Ванька и П.И. молчали.

Тягостно нависало в машине (да я за такие деньги – тягостные и увесистые – ни за что б не подрядился!).

— Волга! — встрепенулся Шеф.

— О, да, — поддакнули мы, трое тупых.

— Жалко, что не Смоленск...

Первым врубился Ванька – литератор. Может, он был... Впрочем, журналюги всё могут.

— Босс, мы туда – Смоленск, комбинат стройматериалов, Валентина Петровна Вас...

(Что, страшно стало Боссу?)

— Волгу переезжаем, Шеф!

— О, да! Нет среди нас утопающих.

— А смотри, Ванька, какая рыба, какая ширь... Рыбу купим в Чапаевске, не в Самаре.

— Иван, ты всё «забыл»?

— Да, Шеф. И то, что ты «сдуру» попал в эту творческую командировку.

— Заткнись. Это мое.

— Но, Шеф...

— Слушай, Иван, впереди – Урал... А сзади – Волга, глубокая и широкая.

От Уфы, вместе с их Салаватом Юлаевым на Крутом Яру, пошло холмистое Приуралье.

— Красотища! — Сашка вдохновенно крутил баранку. — Так мы куда дальше, шеф?

Потом пошло следующее: «Альпы, горная Швейцария».

— Сбавь скорость, — сказал Шеф.

И началось!

Что хотел «старый», то и увидел: его родное и гордое, ущелья и западки, крутое и неповторимое, званое Уралом.

Ведь недаром теща Босса приехала хоть раз и поняла своего зятя.

«Пошел, Саша!»

Иду, Шеф – Аша, Миньяр, Сим, Усть-Катав, Юрюзань...

И то, что Шефу не докладалось. Другие и не брали того в учет. Они ведь не знали... Что-то еще.

 

— А в Москве-то Шеф наш бывал хоть?  — Сашка задрал ноги в номере-люкс.

— Бывал, — хмуро отозвался Иван. — И не один раз, Сашка. И проездом, и командировками с Урала... Это не тебе, сопляк.

— А я что, я ничего...

— Ты когда первый раз побывал в Белокаменной?

— Так почти сразу. Это ж рядом от нас...

— А он свои две тысячи км до Москвы годами «шел», почитай от своего Урала и до Москвы ой как далеко!

— Ну, а на Волгу-то зачем его занесло? — Сашка не отставал от Ивана. — Ты, Иван, темная личность, много знаешь про нашего Шефа – и молчишь. Зачем? Ты его человек или... Или все мы знаем зачем и никто?

— Саша! Мы – под ним. Он – наш хозяин... Он предупреждал всех – молчание, глупость наказуема.

— Ну что ж... И то неплохо – идем пока хорошо. Не ограбили пока...

 

Сашка-Александр то ли водил машину хорошо, то ли научился; сидящий рядом с ним Босс только кряхтел, глядя на «кругляш», где стрелка бегала 80-90-100... «Неплохо, неплохо», — кряхтела эта старая вешалка. Иван и П.И., наверное, тоже хмыкали от удовольствия.

От Уфы с их Салават Юлаем пошли чудом понимаемые неудачи. Мы могли бы мимо этого памятника с саблей прокрасться, их Народного Героя, но не пришлось. Этот Шеф странный какой-то такой: «Мимо Уфы, но чтобы Салават на берегу; Сим, Китав – мимо; Миньяр – обязательно зарулить, а Межевой – чтоб рядом, побоку... Сулима и прочее пусть пропадут в распадках... Иван, Ванька и П.И. – как придурки выскакиваем на те местные уральские пристанцы и скупаем всё: по дешевке и высшего класса.

В Уфе мы, конечно, никого не обнаружили; в Миньяре постояли около какого-то дома... и поехали дальше. Иван бился...

От Уфы до Златоуста – от предгорьев Урала и до его хребта – мы залазили на все станции. Видели ли вы! Мы шли за нашим Шефом – и все станционные торгаши вздрагивали при виде наших трех наглых растрепанных и крутых рож – не угодил бы Шефу этот маленький разъезд! Он кивал, тыкал грустно пальцем в пустоту неведомую, а мы гребли за ним его добычу, не считаясь с копейками и сотнями рублей, упаковывая потом и трамбуя в багажнике. И никто ему, нашему Боссу, не завышал цену, а он только кивал: это... это... это! Это – срезы дерева, каменная «горка», гаечные ключи, черный хрусталь, филигранные кинжалы... Продукты, грибы и ягоды Шеф не брал, рыбы на закусь хватило с Волги... А он, наш Босс, всё щурился в раздумье: шкатулка из камня, демидовский нож, какой-то колчаковский трехгранный нож... Ну не придурок ли... Но нас не обижал, держал жестко и зло в дороге, кормил до отвала. Но что греха таить – выпить, сволочь, даже не давал. Сам, бывало, приложится к гнутой металлической фляжке – этак на граммульку, скажет «Стоп». Замрем. Ждем команды. А перед горным Златоустом так набрался, таращась на их горные красоты, сказал «стоп» и разрешил нам всё от души... Мы устали от него, поели, выпили, долго курили и базарили, удрыхли, утром головы болят и костер погас – чаю нет, воды тоже. Вокруг тайга крутая, горы, шаг влево – и с кручи... Надоел он нам, Босс странный, лермонтовский Печорин, устали мы от него и от командировки.

А он сидит, уткнувшись в дикий распадок, и лыбится. Ну не дурак ли?! Прожил шесть десятков лет – и ума не набрался... Тут голова трещит, а у него... Стоп. Он-то не пил вчера, вообще ничего. Просто сказал: «Ребята, вы не сердитесь. Там же у нас есть водка, виски... Отдохните, орлы. Вы ж устали... от меня». Мы загалдели от счастья, галдели до утра... А сейчас пред нами – костерок, булькает суп в котелке и стынет таежный чай в таганке... А он, такой-сякой наш Шеф, сидит и таращится то ли в горы вверх, то ли в распадок вниз, неважно – и улыбается.

Улыбнулись и мы. Мы это место отметили. Вроде как недалеко от Златоуста, в их горах, если со стороны Уфы. Так, да? Да это место нетрудно найти: горы, тайга, и всё крутое!

А шеф сидит и улыбается. Или плачет? Может, мы сдуру что не заметили? Спрашивает таким ласковым голосом: «Посидим? Аль поедем дальше... Хотите – чайку попейте», — и отвернулся от нашей русской водки.

 

Помнится, уж на что – на что Ванька наш – его, Босса, секретарь, референт и историк, – и то невнятно пробубнил: «Ну нет Уфы, сдох Миньяр, а Златоуст-то что? Чем он лучше? А ты, Сашка, и ты, П.И., не ори... Я ведь не администратор и не архивед-археолог... Да и Шеф наш не бронтозавр, еще не вымер мамонтом! Приказал бронировать гостиницу минимум для начала на сутки... Понял, П.И.? В Златоусте, при памяти, понял? Он здесь жил».

Забегая немного вперед, этак на сутки и километров тридцать, скажу...

Тогда, после Златоуста, вдоволь насмотревшись на Александровскую сопку, так ее зовут местные старожилы – по преданию на нее взошел император российский Александр II (или всё же III), – мы покатили по крутой горной дороге со златоустовского машзавода в сторону Миасса. Н-да! Там стоит каменный знак «Европа – Азия» («Говорят, таких знаков только еще два – где-то в районе Первоуральска Среднего Урала и где-то на юге в районе Троицка Южного Урала... Если ошибаюсь – извините, не дали времени прочухать», — говорил летописец Иван);  потом вырос, снова каменный, олень с надписью Миасс (Ну явно по П.П. Бажову с его «Уральскими сказами»)... Н-да, нет слов. Тормознул Сашку Шеф где-то посредине, видно неплохо сии места знал. Вышел из машины, буркнул – вроде нам: «Привал!» «Надолго?» — Сашка. «Не торопимся. Пал Иваныч, достань-ка...»

П.И. достал. Босс откочевал в сторонку, чтобы не смущать нас, закурил зачем-то «Беломор» – но не «Тройку», и уставился вдаль.

Мы сидели, говорили, поели, крякнули... разговорились наконец шепотом.

— Куда едем-то?

— В светлое будущее! А то не знаешь, канцелярская крыса... Ты-то и должен, Ванька-летописец, наперед всех знать!

— Я что? — вскинулся серьезный секретарь-референт Босса. — Из разведки, что ли?

— Во, — ожил Сашка – водило-телохран, — едем и не знаем куды-кого!  Бред какой-то... А, товарищи?

— Господа! — поправил степенный П.И. — Ты, Сашка, и слова такого не знаешь – ишь, выдумал товарищей. Гусь свинье не товарищ.

— Пал Ваныч, так что ж...

— Не дрейфь, Сашок...

— Получается, едем туда – не знаю куда, должны понять и увидеть то – незнамо что. Так, да? — пробурчал Иван.

— Ну уж тебе ли говорить! Знать должен, ты же ведешь летопись нашего похода. Официально! А получается...

— Вроде как бред сивой кобылы? — несмело предположил П.И.

— Во-во! — обрадовался Сашка. — Только если точнее – бред сивого мерина! Шеф же мужик всё ж, заезженный... Он! А не оно или она.

—Заткнить, — побагровел Иван.

— Молчу. А я что? Мое дело крутить баранку, Ваньке с его черепушкой и научностью писать дорожный реферат, а Пашке – обустроить всех и вся, да, Павел Иванович?

— Хрена он здесь забыл и что? — вдумчиво забубнил снова Сашка. — Расскажи, Иван. Да не стесняйся... Куда, что, зачем и почему?

 

Веселые времена.

Веселые моменты.

— А что нам... — Сашок. — Крути баранку веселей. Шеф оценит. А вы... э?

— Ты хотел обозначить нас баранами?

— Что, заплохело... Вот ты и расскажи, Ванька-архимандрит; мы-то кто, конь в пальто?

— А кто? — и подавился Сашко.

— Да не ссорьтесь, — ухмыльнулся над ними Пал Иваныч.

— Ну конечно, — едко проябедничал Сашка-водила. — Куда уж нам! Вот тебе.

Иван навострил уши. Однако он был уж такой затюканный своей летописью...

— Пал Иваныч, ты как лицо, приближенное к императору...

— Он со мной не делится. Я для него никто, он – мой босс, в общем – рулим.

— И куда? — не выдержал Сашка. — В светлое будущее... из лыжни и в Африку...

— А тебя что, дурак, Босс обидел?

— Да не, командиры... Но вообще-то я должен знать, где враг, а где может и свои, и вдруг девка попадется...

— Сашка, ты, пацан, хоть служил?

— Воевал. Шеф меня драл придирчиво, когда забирал на свою службу.

— Уже не хило. Будет вдруг по дороге дерьмо – отмажемся, да, Сашок?

— Слушай, Пал Иваныч! Да ты секретность не разводи... Скажи, куда нас несет.

— А несет вас, уважаемые Александр и Иван-ко...

— Так куда, старый черт?!

— Не старее шефа нашего!

— Извини, П.И. Слушаем.

— Слушайте, орлы! Не печальтесь, однако, и не грустите. Одно точно знаю – впереди вроде Бараба и Кулунда. И потом юг Алтая... – А зачем ему это надо?

— И ты не знаешь, П.И.?

— Он со мной не советуется. Прет как бык... Куда?

Павел Иванович задумчиво пожевал свой ус – странно, не хохол же, – некоренной ташкентец, промолвил:

— Вот что, орлы! Я до сих пор не знаю, что вам можно говорить и чего нельзя! Молчит, как партизан, Шеф наш!

— И нам тоскливо посему! Не знаем, за что бороться. Не ведаем. Куда и что... Нам что, как Брестская крепость 22-го июня?

Фыркнули, смеясь. Но легче не стало.

— Ну и? — вопрос-то вертелся.

Пал Иваныч тупо порылся в маленьком саквояже. «Да не то! — проматерился. — «Приму» ищу, без фильтра, только не из нашей Усмани».

— Я вот что думаю, старики! — начал снова наш многоуважаемый Павел Иванович.

Старики Сашка-Александр и Ивано-Ванька внимательно прислушались... А вообще-то, зачем им и для кого слушать этот...

Бред сивой кобылы?

Так мы едем с ним.

Так, значит, и точнее – бред сивого мерина?

Но так же не говорят в народе...

Значит, что-то не совпало, а?

— А если он вдруг?

— Э-э, — Сашка вздрогнул. — Тогда достаю свой пистоль, бегу на лыжах, и кого же застрелить... Не приходилось в людей.

Мрачный Иван-летописец вдруг засмеялся. Хрипло, зло, что далеко не было похоже на Ваньку-аристократа в сюртуке и при бабочке, впрочем, всё в темных тонах.

— Ну и ладно... Ну и что?

— Он где-то работал на Севере. Знаете, канал переброски сибирских рек... Был такой же...

— Может и был. А что мы? Куда переться? В Ханты-Мансийск? И не ближе, забодай его комар? И что? Нас и туда Шеф зарулит... Но сейчас же...

За всех и на всё ответил спокойно Иван: «В наше время там сейчас делать нечего, нельзя». А когда ж можно?

— Да ты откуда, Иван, такой накачанный...

— Читаю, иногда. Знаю, что несколько лет он работал именно там.

— И нам что от того? — жалко было смотреть на Сашку.

 

Так что, мы рухнемся за своим Шефом, пусть даже набитом «бабками»? А выбора-то и нет.

— Вещь одна тут где-то есть – ну и?

— Так куда? Типа – в Ноябрьск, Октябрьск и его того Хантово...

— Р-р-р, — «замолчал» Иван-летопись.

Срочно, сразу и резко замолчали и все остальные.

Так на север едем? А что, сейчас летом можно в ту «степь». Вы были в Хантах? В Ханты-Мансийске в мае, когда горел Иртыш, когда он был дурным в половодье на метры выше уровня, когда мошка там кустами (кучами, стаями, роями – не вспугни их, и посему местный таежник знает куда ходить, где и как... И как не зарыться в мелком гнусе!).

И что? Спортсмен-лыжник Сашка, а призы он брал, вот только знал ли минус 40?

— А фиг там, — философски подытожил Иван.

— Расходись по домам, — это уже П.И.

Ну и? Вопрос-то завис.

 

Тогда и туда Босс наш не завернул. А ведь хотел. Только пробурчал: «Пес там был, Цыган звали, наш экспедиционный, взяли сдуру – размер с варежку, черный и каракулевый на ощупь». И замолчал. И в наши дела не лез, и к нам при ночевке ЦУ и советов не давал. Мы там чирикаем, а он и не подходит, буркнул: «Сашка, там есть у нас алкогольное дерьмо?». Пал Иванович аж вздрогнул, его же епархия – административная: должно быть и закусить... Жалко при дорогах и в тайге еще не наставили этих самых пунктов макарон и менделеевских напитков. Ну и что?

 

Чередой шли, идут и будут идти у этой странной четверки дни и ночи на длинных российско-советских дорогах. Часто ехали молча вчетвером, репликами разбивались в диалогах, молчали поштучно, уединялись на стоянках по одному и двое, горевали о чем-то странном, рвались зачем-то вперед по «протоптанной дорожке» Босса, чуя, что это еще не конец и далеко не начало их собственных.

Разговор по душам, а особенно от Босса, был редок, немногочислен, скуп до сухости, ироничен, иногда – с далеким сарказмом и юмором. Но Босса сторонились. Разговаривали про «него» они – двое, трое – тихо и в стороне.

 

— И куда же далее, а, Пал Иваныч? Он на Курилах случайно не блудил? Сознайся; ты с ним ведро водяры поди злоупотребил.

— Успокойтесь, Иван, Сашка. За границей, я ж говорил, он не был – не те времена тогда были для простого активного люда. Хотя опять же, что считать заграницей, особенно сейчас...

— Знаем, знаем про СНГ, — загалдел «народ» нетерпеливо.

— Наш Босс по молодости был многократно на Сахалине.

— Ничего себе! И туда тоже попялимся?

— Он на Курилы, хоть и мечтал, да не сподобился, не успел. Не боись, в Магадане тоже не был.

— Вот там нас как раз и не хватало.

— У них были с Камчаткой еще какие-то геологические дела, но он...

— Всё. Хватит. Понял. Понятно. Так до Сахалина рулим, что ли? А еще куда нашего Босса черт по молодости носил?

— А как же через Татарский пролив на Сахалин попадать будем?

— Паромная переправа Ванино-Чехов! — захохотал заливисто Иван, что было на него весьма не похоже.

 

— Эх, а представляете! — Иван задумчиво куда-то вперся взглядом, скорее на восток.

Все вдруг сникли, «дети» пост-СССР-СНГ.

— А там, на Сахалине, айны, корейцы и японцы, потомки русских каторжан, японские дворцы, вишня сакура, распадки и суровый океан на восточном берегу; там даже в хилые времена икра красная и кета, грибы и соки в столовой!

— Ванька, ты что, там был, что ли? — Сашко разинул даже рот от удивления. — Так сказочно описываешь. И это – тот Сахалин?

— Тот. Тот, дети мои.

— Фр-р, отец духовный нашелся. Начитался, насмотрелся, наслушался, что ли, российских каторжан, советских поселенцев, али Босс из своей бурной молодости что нагородил тебе лишнего, что аж мозги сбрендили, а, Иван?

Ивана было трудно смутить. И он продолжал вдумчиво и вдохновенно бомбить наши мозги.

«Вот вышли вы из здания аэропорта Петропавловск-Камчатка. И вам сразу в глаз – сопка Ключевская! Незабываемо! Вы еще не видели гейзеров и вулканов Камчатки, а оно – вот уже здесь! Где, спрашиваете... Олухи, да на чьей-то случайной фотографии видел такое».

«А взять Магадан, Чукотку? Шеф наш там не был, но мог быть – имел в свое время приглашения в Чукот-золото, Магадан-золото... Я кое с кем встречался до отъезда: из Билибино с олова Дальнего Востока, с приисковиками Магадана. Пришлые – глаголют скупо, ушло, а аборигены оттуда сразу помирают, если меняют шило на мыло – Магадан на Материк».

«А вы были на Курилах? Я – нет. Знаю кучу их островов, Северо-Курильск и Южно-Курильск. А есть такой – Средне-Курильск? Слышал про острова Кунашир, Шикотан, Итуруп... Их много; рыбацкие поселки, рыбзаводы, метеостанции, морские заставы; и – океан!»

 

— Н-да, Иван, с тобой рехнуться можно!

— С нашим Боссом – скорее. Его старшой братан излазил весь Дальний Восток, как он сам мне обмолвился как-то.

— Слушай, Ваня-летописец, мы уж тогда боимся спрашивать – а кто и где жена нашего Босса?

Мужики хохотнули, но уж как-то очень недоверчиво и приглушенно.

— Нет ее. Похоронил шеф...

В тишине зависло... смешной вопрос: «А когда у него деньги закончатся, и он завернет домой, на их родной запад»...

Вслух глупых вопросов не задают.

 

— Вот что, орлы, прём до Алтая, чиркая Северный Казахстан, по Барабинским и Кулундинским степям, упираемся почти в Барнаул, но туда не надо – надоел!.. И круто на юг.

— Сколько?

— Забыл уже. Я как-то переезжал из-под Барнаула: там есть под ним Новоалтайск, около него крупный поселок Белоярск (это, конечно, звучит – Белоярск, я потом видывал всякие Дивногорск, Белгород, знавал и среднеуральский Белоярск (там АЭС, не отсюда ли «бело» – малокровие, смерть кровяных белых клеток... эритроциты называются, забыл?!)

— Силен, шеф, однако в атомной промышленности.

— Я горняк. Это друг кончал химфакультет и работал на химкомбинате... Далеко не дожил до 50.

— Соболезнуем, шеф. Ну и? А где же Хабаровск, Иркутск, Чита и Сахалин? Мы – туды...

— Растуды! Распоясались.

Хмыкнули. Все. По-дружески. Всё ж, говори не говори, спешка получилась: шеф – загадка, загвоздка и не иудей... Тогда кто мы – Саша, Паша и Иван... Случайные «пропади»?

 

— Иван, ты будущий и есть уже аспирант. На кой ляд ты со мной связался... У тебя богатые предки, впереди – респектабельность, карьера и признание как историка... Ты уже там что-то уже накопал (или накапал)?

— Но-но?! Босс... Я...

— Не нокай, не запрягал. Да ты не ершись, Ванька. Ты где был и что видел: пожрал, поржал, порвал – и был таков? Ржание есть бред сивой кобылы – не спрашивай, не знаю... Иван, ты где был?

— В Турции... Ну, в Греции. Туристом. Мечтаю в Испанию попасть.

— Уже неплохо, — шеф скривился будто от зубной боли. — А я вот не был за границей; СНГ – не в счет, почему так говорю – потом поймешь.

... Мы мечтали тогда, в свое время, быть на Золотых Песках Болгарии, на революционной Кубе, острове свободы (про Китай, ГДР, КНДР, Вьетнам – что уж тут говорить)...

— А вот в моем большом роду только одному довелось побывать за границей, даже не будучи коммунистом (членом ВКП(б)), – моему отцу: В Польше и Пруссии в 1945-м...

И я, Иван, там не был; упорно лазил по территории СССР – чем тебе не незнакомый континент?!- шеф замолчал.

 

— В общем, от Барнаула, запамятовал, километров четыреста (вроде как?) на юг, до границы с Казахстаном. Давно то было, на «заре» очередной переезд... Не путайте Алтай с Горным Алтаем – там горы Алтая, шорцы, алтайцы (я знал одного алтайца – топографа по своей I экспедиции), Бийск, горные тропы и дороги, Бия и Катунь, земснаряды, знаменитый горный Авто-тракт...

— И кой черт тебя, Босс, занесло на Алтай? Куда мы едем – не там ли ты «родил» свое чадо – дочь, а, шеф?

— На Алтай нас «сослали» с женой из Красноярска («крамола и развал») за то, что не было собственной жилплощади и много было амбиций и апломба – в мои 24 года. Я потом работал в «Алтайстройматериалах» МПСМ, и каждый месяц нас дергали на очередной завод объединения – повестка всё та же: план, техника безопасности, перспективы, новая техника (новации – так звучит сейчас, это почти сорок лет спустя!). В Бийске происходил «этот один из очередных» – совещание, и даже при представителе Москвы (я мог бы стать главным инженером Бийского щебзавода – намыв щебня земснарядами, – но опоздал и попал в «другую дыру»). Пили и гуляли мы там, в Бийске, два дня и три ночи, видели тайгу и горные реки, вскользь – драги и земснаряды... Понравилось!

 

... А ты пиши, пиши мне письма мелким почерком, покуда места мало в рюкзаке;

Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги;

На дальней станции сойду, трава по пояс...

(А девять граммов в сердце – постой, не спеши, а не везет мне в смерти – повезет в любви!);

Как провожают пароходы, не то, что рельсы в два ряда, морские медленные волны не то что...

Позвони мне, позвони, позвони мне ради бога;

Не пройдет и полгода, как я появлюсь, чтобы снова уйти на полгода:

Ноль-семь – ну, здравствуй, это я.

 

Так кто вспомнит, или знает – песни нашей молодости?

— Шеф, ну рассиропил ты нас – про Алтай и сказки с былью. Ведь и мы устали – от незнаемого, испуга и неведенья... Пожалей нас, командир, капни нищим, сволочь пузатая и непьющая.

— С Богом! В багажнике, в машине, но «жри и меру знай»!

— Так кто ее знает.

— Вы. Под моим «чутким»...

— Куда уж нам, босякам и скорнякам.

— Не прикидывайтесь казанской сиротой, голодающим с Поволжья.

— Всё, босс, убил.

— Не лезь! Не лезьте «в шкуру», мелковато вам.

— Так нам что – не существовать из-за твоего величия? — Иван ощерился, П.И. сдох иронией, Сашко хохотнул.

 

... Мне всегда казалось и сейчас кажется еще более, что я – тороплю, опаздываю, жму, не пережал, сожрали, подавились, не успел, догнал, не дал в морду и недодал что-то лучшим.

... Я торопился, хрипел, был ответственен и крут, спасал «заблудших» (хорошие неиспорченные люди 50-х и др. не дали моей жизни протухнуть)...

Я не успеваю, хотя хотел и желал бы сказать и рассказать:

— О том пожилом человеке, что курил со мной в тамбуре дальнего поезда – он порвал на себе тельняшку и просто вопросил: ты знаешь, кто брал Новороссийск... трезвыми нас не пустили... немцы «ушли»...

— В Белоярске, где мы снимали комнату 2х2 м, в гости приходил брат жены хозяина – бывшая 58-я статья (что до того... Аль после – не ведаю! Знаю – готовили каждую субботу шикарные пельмени, пили только водку и вспоминали те годы).

— На Сахалине японка (айны, кореянка – но не то), выселенная или добровольно уехавшая в «родную сторону»... Почему я должен любить японцев после Сахалина-1904 за их узкую метровую колею ж/д до 45-го (пришлось увидать и понять!)...

Потеряла – оставила сына на этом долбанном российском каторжном острове – нашла его, приехала к нему...

Зовет к себе выпускника Хабаровского института, на «иены» куда-то под Токио; простите – это она про 45-й, а я сидел и долго ее слушал и потом долго с ней разговаривал в 1974-м. Мой дядька, брат моего отца, рождения 1927 года, несостоявшийся мичман и лейтенант Тихоокеанского флота, погранцом отслужил до 53-го; воевал с Японией; зубы выбили японцы, семь медалей – пришел, а у старшого чуть ли уже не четверо – догонять надо, когда давно валит далеко за 25; зубы металлические и курю «Звезду», но догнал старшого!

— И на Балхаше. Вот Балхаш и рядом горняцкий поселок Коунрад, с казахами. Те двое сидят и балакают, на чистом немецком, уж не знаю про акцент и наречие (мне «немка» в моем горном институте говорила, что я «говорю» с баварским акцентом – ну что ж я тут сделаю, батя воевал против немцев, двое братьев и сестра в школе изучали «инглиш» – круг познания крут мой и граничен, жена – украинка, батя успел повоевать и в Польше... Я ж не Ленин с 12-14 языками).

И вот этот Вальтер, а делали мы какой-то очередной ремонт – ТО или СР нашего бурстанка, – меня аж зло взяло, так вальяжно глаголит с моим уважаемым машинистом (я – его пом. бур.) Мартыном Ивановичем (русский вариант, как по-другому – не знаю, так в поселке звали его все). Я их долго слушал – немецким слух меня не обделил, ведь мог же мой батя шпрехать по-белорусски и украински, польском и немецком; ну а уж мне, дитя «полиглота», сам бог велел говорить не только «Шпрэхен зи дойч» (я потом дочь свою заставил выбрать не французский и даже не английский... А впрочем – выбор был ограничен: прононс француза, лай немца и «весь мир в кармане» инглиш).

И вот они брешут, Вальтер и Мартын, на своем... Не вытерпел я. Я был одним из лучших на своем курсе (спасибо «немкам» из моей школы №28 и СГИ; да и дочь – натаскал, лучшая «немка» школы).

Мне стало смешно. И я сказал. Они обернулись. Я снова сказал. Они переспросили. Я подтвердил (на своем поганом баварском – они поняли, хмыкнули, заулыбались).

И начали чесать по-русски. Мне аж плоховато стало. Благо что я что-то видел и слышал – акценты и наречия; уже потом двоюродная сестра моей жены – учитель русского и английского – английский я сам «шлехт», но русский... И меня такой смех взял, впрочем, она заулыбалась потом – я ведь даже не пытался говорить на их украинском (но в роду нашем уральском, видит бог, уже давно заложили гены украинцев, поляков и других... Я что, зря был в Хакасии, или брат мой младшой там застрял зазря – судьба, куда ж от зверья уральско-таежного кинешься, так что пусть даже обличье сибирское – и это наше!).

Отвлекся. Я не знаю точную связь Вальтера и Мартына – оба сталинские выселенцы (после срока жизнь на поселение – вроде так?). Где-то их пути пересеклись – Вальтера и Морти. Точно знаю: уезжал в 71-м оттуда и понимал; я купил водку, приложил его карьер-фото (был у меня тогда дешевый студенческий фотоаппарат, черно-белый, с детства знал фотодело! Потом рвал десятками фото...), – моего уважаемого Мартын Ивановича, моего машиниста бурового станка дома уже не было – на даче, а время не ждало – отходящий поезд не опаздывает, не любит, не признает. Я уехал.

Мартын Иванович Г. – родился в Германии, воевал за рейх, в югославских партизанах, в Советской Армии, в советских лагерях с последующей высылкой (всего на то ушло 15 лет) в места...

А знаете, что интересно? В 2010-м я возвращаюсь с Урала, потом сажусь, уж пришлось так по необходимости – торопился! – «Воронеж – Ст. Оскол», плачется женщина рядом – пересесть... с неохотой согласился – и оказался рядом с молодым мужчиной, и что-то разговорились, знакомое: Куяш, Балхаш, Китаец, Комиссаров, обвал уступов, крушение ж/д в карьере.

Я поздно тогда «врубился», быть того не может; я отрекомендовался: «Балхаш-71», он мне «такой-то Балхаш, Китаец... и главное – Китаец!»

Я не знал, кто такой Китаец. Но он был на той моей фото Балхаш-71, где на самом деле стоят и стояли (незыблемо) Китаец, Комиссаров и я, студент тогда и вечный бродяга сейчас.

... И снова я опоздал, когда судьба давала шанс того же Балхаша... И всё же Балхаш вроде как еще раз мне помог, но уже в Лебединском карьере.

 

— Дочь? А что дочь? Родил тогда. Да, на Алтае. В тюрьму сажали. Да не, не как уголовника, как ИТР. Да не дочь сажали... Я ее ждал; да мне в принципе было всё равно кто родится; хотел сына; ну нет – и не надо, посыпались предложения со всех сторон – как назвать – Урал, Украина, память дедов и отцов. И то правильно! Только я хотел – свет моих очей! И замолчите.

Дочь моя потом выросла, как и полагается уже давно стала не темной и не «свет для меня», а крашеной. Других у меня нет. А жалко. Не родила мне жена дважды – сынов (нянька же есть), а может и то правильно: разбегутся, и толка нет, да?

 

— Слушай, шеф! — задумчиво сказал Иван. — А может, тебя пристрелить надо было сразу, чтоб не мучился.

— Придурок, — резюмировал Сашко.

— А ты рули, — огрызнулся историк.

— А ты думай, чучело!

Но вот Шеф вдруг взбодрился, зачем-то и почему-то.

 

— А что, Босс, страшно было? — вдруг приободрился Сашко-водило. — Да у меня есть пистолет-пугало, подранит шакалов. Их там много на трассе Барнаул-Юг?

— А раньше и не было.

— Это как же?! Да быть такого не может... Но травматик я затырил: дробь взял – гость ушел!

Пал Иванович содрогнулся, сугубо мирный и не падший человек.

— Всякие там Поспелихи, Алейски... Курорт Белокуриха вообще будь в стороне – не наше... Как бы я хотел побывать там, но видно не для дурака счастье!

Сашка-водила рулил профессионально, не забывая при сём много говорить и обгонять дорожных лохов-любителей, как обзывал он их, частных владельцев личного авто. «А что, бос, есть по этой богом забытой трассе от Барнаула да на юг твой Хитро-Мухосранск, дорожные грабители, авто-стопы и туристы ходяче-бродячие, не зная зачем и куда бредущие... Есть бандюги-то, дорожные рэкетиры? А то я им тут на всякий случай травматический пистолет приготовил».

— Раньше не было. Во времена СССР тех далеких семидесятых...

— Значит, сейчас уже должны быть. Созрели. Даже для этой глуши. По трассе – красота-то какая! – по Кулундинской и Барабинской степях есть же... Ну да, там, конечно, караванный путь. Так а куда мы путь-то держим счас? Ага, Локтевский район, город Горняк. А почему такое несовпадение названий – Горняк и Локтевский... А у вас там дочь родилась? В Горняке... Да ведь вы и сами горняк, правда, Пал Иваныч, ты так говорил про нашего командира?

— Рули, Сашка, рули. Утомил болтовней.

— Дак заснуть можно... Укачивает.

— Раньше Локоть был райцентром, сейчас остался только станцией и поселком. А Горняк разросся из-за шахт и завоевал районные лавры. А дочь у меня хоть и родилась в Горняке, а записана в соседнем поселке, вроде как по месту жительства...

Помолчали; всё ж укачивало. Похмыкали. Снова завели разговор, но уже на странную тему.

— И зачем мне эти физика и химия, долдонить заставляли в школе, — вдруг остервенился Александр.

Иван в «драку» ввязываться не стал, П.И. задремал, убаюканный. Встрял в диалог босс, почему-то рассвирепев от слов Сашка.

 

И почему ж так тускло, в дрободан. Угрюмо и ненастно. Почему я не могу перешагнуть за тот барьер, где мои трое попутчиков станут ближе. Гордыня мешает?

Лекцией босса Сашко остался доволен, весело крутя баранку; и даже возможно не слушал монотонное бормотание босса – да пусть урчит. «Так что?» — переспросил зевающе Александр. Босс ошарашенно подскочил на своем месте: «А еще? Что еще?»

... А ведь он им объяснял, тупорылым, зачем и что есть химия и физика; что человеку простому, после школы, надо заново учить и познавать бытовые физику и химию (и его, сам учебник, надо составить); что надо знать: простые истины, где ток равен напряжению, обратно пропорциональному сопротивлению; где площадь круга есть знаменитое число «пи» (3,14) на (помножить) радиус в квадрате (вспомнили Пифагора? А отсюда и объем цилиндра – ёмкость на даче). Прочее – посложнее: энергия равна умножению массы тела на квадрат его скорости... Чуете? Знаменитое уравнение E=mc². Ну а если ж вы всё знаете и вам на «дальнейшее» наплевать, то – опять же, с какой скоростью должен бежать человек по воде, чтобы не утонуть? С какой скоростью должен лететь теннисный мяч (настольный теннис, пинг-понг; помните, такой мягкий маленький целлулоидный мячик), чтобы разбить стандартное оконное стекло? Знаем, считаем и досчитались – со скоростью реактивного самолета, да? В теории. Для шарика пинг-понга; для человека – не понял, что-то заплутал...

 

Вам, как «ушастым» людям, сказать магическое число? Так называемый телефон доверия. Ну и говорю: (мой) 1725-36 – ну, здравствуй, это я!

Встрял в раздумья и перебил мысль вдруг Иван. Видно, тоже что-то нагорело и решил вылить на нас ушат холодной воды: «Знавал я людей в жизни, которых «жаба душит», и сам не ам, и другим не дам. Да не, это я не про нас, ситуация наша другая. Те люди вечно встают с левой ноги, про правую и совсем забыли; всё им не так и не этак, вечно брюзжащие и недовольные миром, обвиняя вся и всех во всех бедах и тем более в своих неудачах и нежелании отвечать за свои борзые требования и наскоки. Тоскливо жить с таким, быть рядом на зимовках и в других необитаемых местах или тесно-узких кругах взаперти. Он же пожрет всех в округе, удавится за копейку, ожмотится за последние сухарь, патрон и удачу...»

«Ну вот, показываю я пикантную картинку своим дамам, знакомым, друзьям, — поддержал хрупкую беседу Сашко, осторожно держась за баранку (рулевое колесо). — Ну и что? Хи-хи, думаете... Жена кричит «Какой ужас!». А у тебя, Иван? Как ты можешь?! Пал Иваныч, а твоя-то как? «Фу ты, какая мерзость», – говорит... Понятно. А у вас, босс? Как «ваша» реагирует, что...»

— Говорила. Хорошо говорила. И вам на ус не помешает. А говорила она так: непонятно, но здорово. Но, сознайтесь, кто из ваших сказал – это бред сивой кобылы?

Один ползет вверх, пока хляби небесные не обрушатся, другой рушится на местах.

— Ну, Иван, ты настоящий референт. Прям историк и следопыт неистовый... — Сашко подкрутил баранку и зачем-то угрюмо замолчал.

— Надо жизни радоваться, а он вечно встает с левой ноги, — изрек Пал Иваныч.

Босс недовольно заворчал:

— Хватит барбоситься. Нетерпеливыми стали... Ну уж я вас!

Неунывающий Сашко развеселился.

— Босс-р-р-барбосс... Всё-то нам понятно про Алтай и степи...

— Казахстан примыкает, — угрюмо пресёк босс. — Степи. Усть-Каменогорск, Лениногорск, Зыряновск. Ты, Сашка, кроме своих соловьиных рощ и полей Центро-Черноземья видел степь иль тайгу уральскую...

— Да откуда! — Сашка не сдавался и ехидно лез на скандал. — Куда уж нам, лаптям из Центра.

На слово «Центр» водила надавил.

Шеф рассвирепел.

— Сашко! Рулишь? Молодчага! Мои предки, если правильно я их вычислил – из Центральной России, и даже может не из Тулы, тогда уже «мода» на них прошла... Середина XIX века – из Рязани, глаза голубые, русые волосы... А за что, про что – с Руси да на Урал, в степь другую, про то мне не ведано.

 

Иван, летописец. Референт. К тебе вопрос – что такое «письмо»? Это – писать, для чего слух переходит в зрение, то есть давняя взаимосвязь «ухо-глаз», именно так – сначала уши, потом фиксируют и догоняют глаза. Буква, слог, предложение само по себе ничто... Фраза, сказ и изложение – всё!

 

«Оп-па! А вот и они?!» — Александр начал тормозить. На дороге стояли: один – с автоматом, второй – с жезлом; настроены агрессивно, с чисто воинской психологией... «Держать и не пущать, так называется у шакалов?» — откомментировал «сие» Иван из новых летописцев.

Стоп, командиры!

Дык-тык я готовлю пистолет... иль уже гранаты вынимать?.. Откуда, откуда... По случаю приобрел! На Урале, когда там рулили... Ведь там умельцев много – ну и... Авось пригодится, шеф; за ОТК не ручаюсь, но испугают гадов!

Босс, казалось, очухался от спячки. Подобрался весь, сволочь, напружинился. Чует кот, чьё мясо съел... Зачем въехал из лапотной России да на Алтай...

... А, получай, фашист, гранату!

Стой. Успокойся, Сашко. Да и ты не бери в голову «лишнего», Иван. Ну а ты, Пал Иваныч, струхнул дорожного патруля ППС?

— Ваши документы! Извините, дорожная проверка. Необходимость.

Пистолет – у одного ППС-ника (раньше это был гаишник, но времена изменились до ГИБДД), второй, с автоматом – полувежлив, с ОМОНа или же «от них».

— Выгребайте, — хмуро «подтвердил свое шеф. — Покажите всё, что имеем, и объясняй, Пал Иванович.

Документы всех приняли, тщательно обнюхали...

— Иван?

— Александр?

— Павел Иванович? — к нему по имени-отчеству, старый после этих двоих.

— Ну-у-у, а вы-ы-ы?

— А я – ...

И Босс наш подал царским жестом свой королевский мандат... Обычный российский паспорт.

— Значит, так, вы – Юрий... — человек в форме повел автоматом; видно, старшой в патруле. — Хорошие и красивые у вас имена – Иван, Александр, Павел... Богатые! Гордиться надо. А вы, многоуважаемый, значит – Юрий?

 

Юрий! Юрий он и есть Юрий! Юрий Долгорукий, основатель Москвы тысяча сто сорок седьмого года!

Юрий, древнегреческий «землепашец».

Имя Юрий и значения его – редкие, как самоцветы.

Те люди, что имеют такое имя – ценны в истории, в современной музыке... Юрий Гагарин, Юрий Антонов и Юра Шатунов, и даже рядом не стоящие Юрий Никулин и Юрий Андропов из КГБ-84... Юрий Милославский и сын великого Богдана его несчастный сын Юрик Хмельницкий. Великий Юлий Цезарь!.. На букву Ю и прочие – комиссар Юровский, расстрелявший семью Николая II, Юденич... Буква «Ю» – не последняя буква в русском алфавите, замыкает она последнюю «надежду» и редкость – Юкатан, юрист, Юнона, юность, Юз, Ювеналий, Юфть, Юшка, юла, юродивый...

Есть же юрский период в геологоисчислении нашей Земли. Есть же регион Югра в нашей необозримой России; есть и великий Юг – Зюйд мировой и юань китайский.

И да славятся наши славянские «ю» – ведь это ж наша кириллица изобрела эту букву, посеяла во времени, построила города и веси: город Юрьевск, Юр (поселок Якутии), Юрюзань и Юргамыш (Урал), Юрты, Юровск, Юрьевец, Юрьевка, Юрьев-Польский, Юрья, река Юра в Литве...

Чем богаты – на «ю», – тем и рады не на «я».

 

Глупая путь-дорога продолжалась. «А у меня запой от одиночества», — вещал Высоцкий с кассеты. «Правильно говоришь, Владимир Семенович», — устало подумал он. Дремалось и думалось в идущем автомобиле хорошо, укачивало, на душе было тихо, уютно и несуетно. «Нет жены и нет работы. Нет забот и нет голяка в кармане. Нет внука. Всё ушло, как с белых яблонь дым. Есть только он, богатенький Буратино , у которого умерла жена, не стало старинного друга, есть только в наличии пенсия, суета, взрослая дочь и много пустого времени... Не оттого ли он ринулся по «местам боевой славы»? Аль страшно стало напоследок, старче, нагрешил, видно, с три короба. Вот скажите, да и ребята сейчас твои, что едут в машине, куда вас, сударь, несет, что? Покой не по «карману»?

«Изыди, сатана! А несет меня за тридевять земель в Тридесятое царство найти то, что не терял, отыскать там не знаю что. И называется оно, это мое чудо, Алтайский край, есть там местечко на дальнем Юго-Западе в степи на границе с казахскими степями, этакий небольшой поселочек...»

Понятно я говорю?

— Ты о чем, шеф? — встрепенулись рядом с ним. — Вслух начал разговаривать. Аль померещилось что нехорошее?

— Рули давай. Смотри на дорогу и не болтай много.

— Босс, так мы молчали... — они тупо смотрели на него.

«И нас обратно к прошлому ведут», — продолжал вещать из динамика неутомимый Высоцкий.

«Ну, кто со мной за горизонт?» — спрашивал певец. Потом отвечал в другой песне на другой свой вопрос... Хорошо поет, по-русски, пьяно и с хриплым надрывом. Вот только уже нет его с нами более тридцати лет... «Я конечно вернусь, и в друзьях, и в мечтах, не пройдет и...» «... Мне бы успеть...» Допеть, допить последнюю чашу своего горя?

 

А правда – зачем мне сейчас-то этот «мосол» и его древние обитатели – Сидоров, Кныш, Доровских, Кузьмины и Белоусовы, Шеин, Бойченко, Федоров, Краснюков, Кустов, Кириллов, Малявко... Несть им числа, не упомнишь! Врешь, вражина! Память твоя цепка и всё-то ты помнишь... Не за тем ли ты едешь, чтобы поклониться этим людям – если, конечно, они еще живы... Кто жив, а кто погиб и умер. Не тебя ли, молокососа 24-х лет, они держали на «щите»... Впрочем, ты был тогда жестким и был главным инженером их щебзавода с двумястами душ – потомками целинников и ссыльных хохлов из смутных времен. И те люди тебе поверили... Так помолись, скотина и воинствующий атеист... ведь они правы, да?!..

Да будет так. Он возвращается, он едет. Туда снова и на миг к нам; там родилась его дочь. И запись в ее паспорте, где стоит место рождения – такая же длинная и бестолковая... Впрочем, у него самого и у его отца такая же бестолковая. Ну кто хочет родиться, к примеру, на д. Заимке или Маевке неизвестного района: Зарубинского, Тыртышского, Конюховского, Туюрского, Локтевского... Про области и названия краев говорить не будем – они всем известны, звучны, понятны и толковы... Их обязаны знать все, вплоть до их истории и обычаев. На том и стоим.

 

— Босс, а вас там били? — не утерпел Сашка, крутя баранку. — А то, может, подъедем и разберемся до них. А что, Иван, Пал Иваныч – поможем нашему командиру?

— Александр, тогда был СССР, могучий и непобедимый, вас тогда и в помине не было или же вы под стол ходили... Не выпрямляясь. Трудно понять избитую и сгорбленную историю... Да, Пал Иваныч? Ты тут самый старшой из них, родом из СССР...

 

Да будьте вы все прокляты, кто продал Крым и Аляску, Калифорнию и Порт-Артур, отдал Польшу и Финляндию, откупился Кавказским Ираном... Кто развалил великое дело и идею Российской великой державы.

 

... Странно, что этот человек здесь был. И он вроде как даже знал его, знавал раньше, по недалекому далекому прошлому. Неизвестный, в хорошей кожаной куртке, сгорбившись сидел на скамейке широкой пешеходной «авеню», рядом беспрерывно сновали автомобили, в основном – частное и благообразное «авто» всех марок «евро» вплоть до «америкэн» и «японцев». На нем была кепи-химия, – козырек и японский «хорек», – и курил он сигарету с фильтром явно не дешевую. «Так уж привык. Курю редко, но... Да вы садитесь, что топтаться. Я не при делах, не тороплюсь. Видите, все спешат мимо и по делам, на рынок и на автовокзал; сегодня пятница – никто не засиживается здесь на удобных лавках нашего богатенького микрорайона. Вот только изгои... Бичей нет здесь... Все при делах и довольны. А вы – шляетесь без дела? Некуда деть себя в этом шикарном мире высоток и каменных джунглях? Да вы присаживайтесь... Сходили бы на рынок, там вас враз вычислят и предложат «скинуться», или же купите книжку – б/у, чтиво «убить время». Что, и это не то? Тогда отоспитесь, за зиму, а весной, если еще будете живы, рванете на дачу, на свои «графские развалины» и там будете балдеть двое суток, ожидая воды для полива своих пяти соток. Что же вы? Куда, мой пенсионер, друг мой...» «Тамбовский волк вам друг, а не я. Я, правда, через Тамбов только вскользь и петлями проезжал своим заблудившимся поездом, но волков – знаю!».

 

«Кто вы такие? — вопросил Высоцкий в мертвой тишине автосалона. — Вас здесь не ждут!» И вдруг мертво захлебнулся.

— Виноват, Босс, — Александр ловко сориентировался. — Что-то не то с акустикой...

— Я же просил сделать всё по уму, — недовольно пробурчало ему в ответ.

— Сменим «пластинку»? Как это? «Миллион, миллион алых роз...»

«Фу, — он недовольно сморщился. — Слова и музыка прекрасны даже для несведущего, остальное – копылье...»

— Нет, не то! Во! Это годится?

Может и да: «... Зачем вам, поручик, чужая земля», — заливался прекрасно белогвардейский Малинин.

«Эх, битлов бы сюда для моего младшего братана, да боюсь, что сейчас он их в своей Хакасии не услышит. Я не сторонник их и далеко не их фанат, но всё же здорово было их «в одном из баров Ливерпуля, в черных пиджаках, стоят четыре фраера с гитарами в руках». А? Ну не здорово ли?»

Здорово было в твоей, той далекой жизни, когда был и твой Свердловск иным, и Киров приуральский пах не так; Жданов и Брежнев стояли городами; когда был Ленинград и Сталинград. Упрямство и упорство – разные вещи? Яик и Урал, Самара и Куйбышев, сибирская сосна и ливийский кедр...

Сосна – бестолковое дерево, осина еще дерьмовее. Но сосновый бор перетягивал, а осина, такая плохая, хорошо и шикарно горит. Собака, по законам Севера, должна умирать последней, после своего хозяина...

... Если хочешь выжить – выживешь. Вопрос в другом – зачем? Зачем и «почто» остаться не в тайге и на Севере, в дурдомовской командировке на «авось», – что потом?

А знаете, заведите себе барбоса собственного, пусть он будет даже «полу-дворянин» – и? Да вы ж обязаны будете ему по гроб жизни. Трудно отвыкнуть от собак, собаки древней «канис» (латынь), которая (который) валялся щенком в твоей «варежке»... – потом она «отомстит»... Она не позволяет себя бросить.

 

«Ну, вот те ля-ля! Кто и что? За что останов?»

— Шеф, кого ловим? — Сашко был прав и удачлив.

— Лазят по трассе. Дерьмо, — [Пост на дороге]

— Нам можно дальше?

— Смело. Вы куда? Странные вы люди, сообщить надо.

— Мы в Масалиху. Локтевский район. В центр Горняк не заруливаем, а прямым ходом в поселок. Масальский – от слова «мосол» или? — вмешался Иван-археолог.

Босс скрежетнул зубами. Кажется, подействовало.

— Герой гражданской войны. Да аккуратнее. Вы, люди странные, издалека и залетные, вас не поймут – поймают...

— А за что? — тихо поинтересовался Пал Иваныч.

— Так вы в Масальское? — вдруг старший сержант поста. — А вы там знаете кого? Я оттуда родом. Ну?

Трое замычали. Ну как в сказке...

— Сержант. Знаю, — тихо вмешался наш тишайший босс. — Внимательно. Я долго не был... А они есть? Кузьмин, Бойченко, Сидоров, Белоусов, Кныш, Задорин...

Я что-то не успел? Иль не тех назвал: Линник, Федорчук...

— Н-да... Но когда это было! Я из тех...

— Из них? 70-х?

— Так точно, шеф! Позвольте еще раз...

— Так кого? Ловим?

— Опасно. Перехват на дороге.

— Сашко, ты понял?

 

Понял, босс. Это я люблю. Перехват, ухват. Мне ли, полу-профи, их не бдеть...

 

Шеф, однако, задремал, скотина. Беспробудный, без сна и совести. Как лох, одним словом.

 

— А знаете, мне по барабану, что вытворяла моя мадам...

— Мамзель? — Иван-историк.

— Пусть будет так...

 

Где-то мы не понимаемы, а где-то срабатывает нашо «невпротык»...

Странное и рваное чувство, так на Руси всегда издревле, это вам не зачуханный Запад, где западает во тьму солнце.

... Есть три «кита» у старых людей: телевизор, книги и вечные воспоминания...

То, что мир рушится или же уже рухнул, не говорит о том, что я с дуба упал.

— Ну а каково быть, шеф, свободным? Ну, без обязательств, без жены, а?

— От обстоятельств никуда не уйдешь, как ни старайся. Тем более в солидном пожилом возрасте.

Каково, спрашиваешь, быть свободным? Это примерно как 40 лет назад, в возрасте 22-х.

— Э-э-э, а почему ж именно эта цифра?

— Я женился на своем 23-м году жизни. Как видишь, ответ до банального прост. Мне было 22 года и резко вставал вопрос – а что же дальше? После третьего курса потерял свою любимую девушку, первую и единственную любовь (которую будешь вспоминать всю оставшуюся жизнь), закончил через два года институт, и были подруги не прочь выйти за меня замуж... Я уехал подальше, забыться и забыть, а через четыре месяца женился, что было скорее правильным выходом из того тупика жизни, что грозился впереди. С женой я прожил 37 лет до ее смерти. Всё было – и хорошо, и плохо, и далеко, и близко, непонятно, но здорово, здорово и непонятно...

— Босс, — это неунывающий и вечно бодрый Сашка-водила. — Так куда нас дальше твоя судьба понесет? Ответь народу.

... Ты проскочил Центр России, завалился на час в Куйбышев, купил рыбы в Чапаевске – и повалил дальше без остановок до Урала. Тормознулся, правда, в Уфе, искал своего однополчанина по Хмельницкому ВАКУ-82 иль 86, «партизанские» сборы офицеров-артиллеристов в запасе... Да знаем, знаем мы, что ты капитан и офицер запаса, что ты командир 122-мм гаубиц... А они стреляют, согласно таблицам стрельбы – это ж надо, и здесь математика – до 10800м; ах да, это образец 1938 года, потом ты был для 152-х. Ладно-ладно.

В Уфе ты не нашел никого. Да и особо не искал, что ли?

Потом пошли эти уральские городишки – Сим, Миньяр, Катав... Так кого искал... Ведь заранее знал, что нет там никого из твоих.

Покатили дальше. В Миассе и Златоусте ты весь извелся, духу нам не дал, пёр и гнал в «разведку», да, Пал Иванович? Ты же глаз там не сомкнул, выискивал «своих» и чужих. Ванька, а у тебя, борзописец, что по сему случаю записано, а? Не нуди, ну-ка побрякай струнами, да по отдельности, четко и ясно, не вразброд. Правильно, Иван: в Миассе мы нашли геологоразведочный техникум, чуть рядышком и далеко развал-поселок сдохшего кирпичного завода и развалюхой – шикарной! – мраморообработки... Но весь Миасс – Старый, центр и машзавод «промолчал» нам в ответ. Ну и?

Златоуст, конечно, крутой город, недаром стоит на крутогорье, но и тот тебе толком не «ответил». Ты, босс, может побоялся кого найти сам... Что ж ты зарубил тогда поиски Ивана... Страшно стало, всё равно иль не стоило ворошить прошлого...

 

— Привал, — изрек Бог, точнее – Босс.

Все очумели. За что такая немилость после жесткой и дальней дороги. Ну, бывали привалы и ночевки, вспомнить только знак «Европа – Азия» меж Златоустом и Миассом на Урале, рыба там в Приволжье, мёд под Уфой, но ведь это – минутой с последующими жесткими часами.

— Как это... привал? — Иван заикался. — И как прикажете сие пометить?

— И нажраться можно? — нахально спросил Сашка-водила, выпрыгнув из авто и отжимаясь запросто от земли.

— И – пиво? — осатанел Павел Иванович. — Говорили, что в Златоусте лучшее пиво Урала, а в Челябинске лучший Беломор... Только и распробовал!

... Остаются же в человеке дурные привычки: отщипывать хлеб от булки, но не резать его; прикуривая от спички, выдвигать спичечный коробок и там прятать от ветра будущий огонек; совать отгоревшие спички за дно спичечного коробка – так делают разведчики, таежники и неоглупевшие горожане. Всё это вгрызается в подсознание и там живет, в том человеке, который познал фунт лиха и знает почем нужда... Он не уронит крошки хлеба, зачем-то подставляя ладонь; он ценит хлеб и бережет для себя сухари, мыло, спички и соль – всё то, что немыслимо при другом... И если у вас вдруг при минус 45 ломается широкая метровая лыжа, подбитая камусом, в этих открытых и мертвых зимой протоках с их обманчивым и глупым лесом, – то и тогда не паникуйте, не спите и не поддавайтесь соблазну сдаться... Смерть рядом.

— Всем и всё дозволено! — изрек величаво Босс, поежившись от того далекого Севера своей молодости... Так и не согрелся, сволочь, с тех пор. — Большой Привал. Ванька, выкати бочку пива этим козлодуям... Есть пиво-то?

— Так точно, Босс! Как велите. НЗ задействовать изволите?

— А як же, Иван, наш ты продхоз, жмот и летописец. Гони пиво, водку. Коньяк желаете, господа? Или вам американских сигарет... Но-но, Ваня, не удавись с тоски и жадности, гуляем сегодня, Иван!

— Это с какой же чести? — заинтересовалась вдруг «толпа».

Вклинился Пал Иванович:

— Куда звонить? Искать подешевше номера иль устроит люкс на всех, босс?

— Ищи, Пал Иваныч, полянку в лесу. Сашка, едь помедленнее... Пал Иванович, смотри – чтобы было не так далеко от трассы, чтоб нас не видели и не заинтересовались, чтобы мы видели всех... Сашко, пистолет на взвод, готовсь! И маскируй зеленью наш Бенц, чтобы черт не признал!

И – отвали моя облепиха алтайская, знаю сам, чем дорожу!

«И всё же северное сияние – это что-то! Не фунт лиха».

И пока разворачивали дорожный бивак и пытались разжечь костер и построить фиг-вам, Иван пристал до Босса.

— Но, Шеф, согласно предварительному вашему маршруту, а это сейчас Барнаул, Омск мы зачем-то минули, Красноярск – Иркутск – Хабаровск – Сахалин. Вы и правда думаете... туда?

Босс от души захохотал.

— Страшно, Ваня? А мне не страшно было... Тогда, душа твоя бумажная. Не боись, Иванко-ты-Крылатко мой, подзазубрим наш маршрутик, обломаем ему рога, не вечно же издеваться им надо мною.

— Им... Это кому? Позвать Сашку, охранять надо?

— В Чите я там ничего не забыл. Остановка поневоле. Хабаровск с его Памятником при Амуре и так помню – нет там у меня никого, Иван, дорога только была. Так что повычеркивай их – Иркутск, Читу, Хабаровск, да и Барнаул заодно – устал я в те годы от него.

— А Сахалин ваш как же?

— Ну! Туда мы не проедем... Знаешь такое: сижу и камешки бросаю в проливе Лаперуза. Нет? А это: «На острове прекрасная погода...»

Ну что сказать про Сахалин? Про его соленый и вонючий порт Корсаков, откуда увидишь Японию, про его «Пади», японскую вишню-сакуру, про красную рыбу и ж/д дорогу в 1000 мм (супротив российских 1524), залив Анива и аборигенов острова – японцев, корейцев, айнов...

И Босс, седой и старый, повесил голову. «На, выпей, Иван-буквоед. Коньяк любую дурь из головы вышибет... Я не пил в молодости коньяк, денег не хватало. А ты давай... Зажуй, вот молодец».

— Вот разве что Улан-Удэ... там «моя» пять раз бывала, эту Бурятию знала назубок, их праздники и все их сабантуи. А мне вот не привелось – всё прыгал вокруг да около, то перелетел, то не дошел. Да ты пей, Иван, сегодня можно...

— Так остается Красноярск и Новосибирск, его мы уже обошли.

— Ну и ладно. А Красноярск ты не трожь, думать надо; так и объяви народу. Решим, Иван, пошли к народу.

... Что сильнее самого человека? Что сильнее его самого? Ведь признайтесь, человек – Бог и вершина нашего мироздания. Но однако же есть в этом мире что-то посильнее и его самого, человека, хозяина мира и своей судьбы... Есть. Его душа, которая сильнее ее хозяина, она зовется Совесть, Судьба, Рок, Фортуна, Злыдень... И никто не минует ее решений...

Привал! Ура, что нужно еще в жизни подуставшему и измотанному человеку!

— Ну как «пикник на обочине» по Ефремову, фантаст такой.

— «Пикник на обочине» братья Стругацкие написали.

— Ну а зачем их обзывают «братья Стругацкие», печатались бы просто как «Стругацкие», без всяких дополнительных прибамбас и украшений... Гонор, что ли, литературный каждого из них заел, так ведь широко и так известны, а кто уж они такие на самом деле – братья, отец и брат, кум и сват, свояки – кому остальным до них дело? До этого самого...

С трассы – не особо оживленной в этот вечер, какою и была, впрочем, эта дорога, ну явно не союзного, а скорее областного значения, уходящая на юг в надвигающие степи, – их бы явно не заметили, что и требовалось доказать.

— Иван, я по жизни не энциклопедист, скорее сторонник прикладных знаний. Какая между ними разница? Примерно такая же, как между ученым-теоретиком и ученым-практиком, чуешь «черту» в подтексте?! Бог и человек, атеист и воинствующий невера. А людям, то есть нам всем сейчас, Иван, надо просто стать снова ими хотя бы на вечер и без забот. Давай-ка пойдем туда, в «народ», в который еще надо кое-как верить...

Они подошли к костру, где около тусклых огоньков колдовал в тщетных усилиях Сашка-землепроходец; тихо матерясь и охая «я что вам, турист, что ли, недоделанный, или...» Серьезный Иван не преминул тут же подлезть к нему с советами: «Сашко, для костра делают круг с канавкой, убирают дерн, сухостой и щепочки вначале подбирают, потом «ёлочку» делают для огня... Раньше трением добывали огонь, затем кресало с огнивом и трутом появились, затем...»

— А иди ты, червь книжный! — Александр взбрыкнул влажными сучьями и зарычал: — А потом появились зажигалки и... О, молодец, Ванька, надоумил – и появился бензин, так, да – щас мы...

— Да подождите вы, неандертальцы, — босс легонько отстранил «страждущих по огню», пошуровал тусклое кострище, подразобрал завал, построгал ножом пару выбранных сучков, затем чиркнул зажатой в кисти спичкой, прикрываясь от легкого бродячего на поляночке сквозняка. И вот он зародился, кивнул и запел: «Мир-р вашему дому!». Вырвался из сумерек огонек, весело затрещал в тоненьких палочках и сучьях сухостоя... и – «мы не пойдем к другому», так показалось (пригрезилось, видно) им.

Огонь приковал к себе Сашку и Ивана, а босс побрел до «новостройки», возводимой Пал Ивановичем из жердей, сучьев и веток с листьями, чуть в стороне от огневища. «Что? — гордо встретил его Павел Иванович, с любовью оглядывая свое творенье – дело рук человечьих! «У, каково?!» Босс – во дурная привычка у него, всё на «зуб» пробовать – притронулся и ткнул резковато одну из косых опор, поплыл шорох, и через несколько секунд вигвам превратился в фиг-вам. «Пал Иваныч, да ты не горюй, — Босс задумчиво смотрел на: графские развалины, песочные замки, воздушное строение... потом со смешком добавил: — Не замерзнем. Дождя не будет, эвон смотри на небо и закат... Есть палатка, на крайний случай. Ты вот что: иди к ним, скажи Александру, чтобы нарубил эти сучья и бросил их около костра, а вы вдвоем с Иваном подтащите лапьё поближе к кострищу и бросьте сверху палатку. Позаботьтесь с Иваном о продуктах и... прочем, Ивана не слушай – выделяет фураж, как будто от себя отрывает последнее... Ну, к делу?»

Весело трещал огонь, брызгаясь искрами. Павел Иванович сосал златоустовское пиво (из запасов) и курил – кольцами, одно в одно, папиросы «Беломор», которыми запасся в Челябинске, пока Босс два часа пялился в том городе на какой-то допотопный двухэтажный и красивый домище. Сашка хлебал водку, Иван цедил коньяк. Выбирай что хочешь... А было многое, чего раньше ему, Боссу, не снилось и в снах его вещих не приходило, но дожил ведь... Страшно, ходить теперь по «углям»...

... Ты знаешь, когда будешь уходить, но не знамо когда будешь снова там; и плохо, когда нет тормозов в жизни, ибо занесет тебя гордыня и нелегкая...

Огонь навевал странные мысли. Из них всех – вода, лёд, камень и земля, воздух – огонь самый странный и неподвластный, хорошо думать и вспоминать не былое при нём...

... В Кургане он не нашел следов одного из своих друзей, в Златоусте на его зов не откликнулись, Челябинск так и остался для него транзитом в жизни...

Он присел рядом: «Угости, Пал Иванович, папироской». «Да вы ж такое не курите». «Дай».

Он осторожно принял зачем-то новую пачку, хоть и видел, что у Пашки уже была открытая, аккуратно и легко надорвал в три приема маленькую квадратную щель так, что после слабого щелчка папироса выскочила в его левую кисть, затем постучал папиросу о ноготь, продул ее и, не повредив оболочки, сделал на гильзе зажим и прикурил от ветки из костра, глубоко затянувшись. Да, всякий он курил когда-то и долго «Беломор-канал»: свердловский, тбилисский, сухумский, карагандинский, погарский, ленинградский, усьманский, московский, украинские, алма-атинский... Но этот «дым отечества приятен нам и сладок».

За костром сидели, ели и закусывали, пили и выпивали, вели заумные разговоры и словесный трёп. Можно было слушать и поддакивать или же молчать и находиться в дремотном состоянии, куда пробивались диалоги и реплики. Не скучно стало от жизни и от этой бытовой посиделки. У догорающего кострища, в который сидящим лень подбросить готовых дровишек, протянув руку в сторону...

Всякий бред несли и несуетицу.

— Так вот, стою я скромно в очереди, которая двигается не торопясь, но толково и хорошо; никому не мешаю, но стою так, чтоб другие не заняли мое место под солнцем – где к колонне прислониться иль там к столешнице, всё легче и проще, не так скучно в толпе. Тут тетка, упитанная, буром идет к заветной точке, да я тут оказываюсь на ее пути – ни вправо, ни влево. «Да чтобы ты бобылем...» — пожелала она, окончания я не расслышал в нарастающем недовольном гуле очереди. Я не верю в предрассудки, но знаю, что мордой не вышел – вечно ко мне «дай сигаретку» или цыганки погадать мне желают, нищим не подаю. Но тут меня заело, поймал приличную с виду цыганку, сую приличный задаток и руку – гадай!

— И мне цыганка нагадала... Тыщу лет, казенный дом, большую дорогу, пиковую даму?

— Шиш там... внимательно глянула на меня. «Не буду я тебе гадать», – сказала.

— И ушла с твоей деньгой, не попрощавшись, да? Смешно и занятно. И даже не промурлыкала...

— Мурлыкают только кошки. А вот все их остальные большие родственнички так не умеют, только урчат и рыкают. Один только гепард из них умеет мурлыкать, и бегает он в три раза быстрее рекордсменов на 100 метров; представляешь – 30 метров в секунду, а вот лев длинные забеги на свои жертвы не делает, устает царь зверей...

— ...

— ... В двенадцатом часу ночи стучат поезда, в пятом часу утра орут петухи; я, конечно, люблю смотреть передачи про животных, но когда цепной пес завывает в третьем часу ночи, пытаясь отогнать ежа от своей будки!

— ... Убить готов, как пионер... «Всегда готов!» к труду и обороне. Да кто ж знает, за что нас застрелить? Или убить насовсем.

— ... Не переживай, прорвемся... Погрузимся. Память – капкан, ржавеет долго. Прорвем... А да, это уже. А дерево ты построил, дом посадил, а? Жуть какая-то!

— ... «И от Черноземья до Алтайских степей Красная Армия всех сильней!» Так будем ж мы... Земля  всех рождает талантливыми, а от них и куются гении и идиоты, остальное – пыль...

— Сколько раз говорили – не пей в дороге, из человека превратишься в обезьяну. А если закуришься – станешь лошадью с Минздравом.

«Босс, — вдруг абсолютно трезвым голосом ехидно спросил Иван, — и давно вас чёрт не заносил в эту глушь? Что – и потом еще пришлось быть рядом... Н-да! И всё равно много лет прошло даже после последней командировки, да? Силен, однако! Так скоро будем на месте?»

... Это вам, молодым и не старым, можно жить в мечтах и заботах сегодняшнего дня, – мне это не по плечу... – так ответил бы он, но он промолчал, ибо не поймут они еще, не обретя жизненную мудрость близкого будущего...

 

Из заповедей, обязательных для бродяги и путешественника, искателя приключений и оных людей, бредящих походами и «командировками»:

— В вашей «суме» в любом случае и обязательно должен валяться кусочек прошлогоднего заплесневелого сухаря;

— режьте колбасу, если вам ее бог послал, тонкими-тонкими, тонюсенькими пластиночками, потом – пополам их; более – еще пополам – судьбу не испытывайте;

— не пейте воду с утра; когда идете или находитесь в маршруте (под номером 11) – тоже не пейте; фляжка должна быть с вами, в любом случае, и всегда полной, даже в болоте;

— спичку или две, в водонепроницайке, суйте туда, где и не отгадается ее присутствие – потом и когда приспичит, вы ее обязательно найдете, и она обязательно окажется в ваших дремучих и корявых руках;

— ходите-идите медленно и валко, сноровисто и не спотыкаясь, в натяг , не сбиваясь в норы и в буреломе, не торопясь и быстро, без паники и суеты... Как индейцы: носки ступней ближе друг к другу, чем пятки, и перекат с пяток на носки и пальцы.

— Ну и конечно всё прочее, приятной вам дороги, «да осилит путь свой идущий в нем»!

 

— Ё-моё! Да это ж, — Босс таращился в утренней дымке. — Бог ты мой, Маниту Великий, да бдил ты такое...

С поляны можно было писать батальную картину, стиль – реализм с кубизмом и абстракционизмом, и одаренный художник, сотворивший свое чудо, обозвал бы такое творение так... «Утром в понедельник в разоренном медведями придорожном кедровнике».

— Что? И это – мы? Где посты, караульные и санитарный кордон? — взревел голосом подраненного двенадцатого медведя Босс. — Есть среди вас военные огнеметчики... Да где их найти среди побитых ракетчиков, старых артиллеристов, бестолковых спортсменов и утопленных речников? — взгляд Босса поочередно упирался в Ивана, самого себя, Александра и Павла Ивановича. — У-у-у, опозорили мою седую голову, ни на час, — он сверился с часами. — Ни на четыре часа нельзя оставить без присмотра. Мазилы, сундуки, лиходеи, салаги! Позор-р-р!!!

— Босс, так мы это щ-час, сей момент, сейчас! Будем живы – не помрем... Не руби головы.

Статус-кво был восстановлен. Затрещал зачем-то костер в теплой сырости утра. «И надо же присниться такому кошмару, — вопросил в недоумении Босс. — Врагу не пожелаю! Пашка, волчий санитар, администратор ты наш... Ну и?»

Уже вкрадчивый голос владыки не предвещал ничего хорошего. Народ еле шевелился в такую рань – такую дрянь, приходил в себя, бил отходняк. Трясущийся Пал Иванович появился с бестолковыми пакетами, «Это?» — вопросил.

— Ну, и это тоже! Да воздастся... Каждому своё, понял, старче?

— А як же, Босс. Капаем...

— Каждому по заслугам, каждому – по труду. Этому – погорячее, мне бы, это... покрепче, но похолоднее, санитарный врач! Убрать поляну, прибрать-закопать – облагородить – склянки вон, пустобрехов в ад... Зачали! Сначала санитарная команда под «единым» начальством Пал Иваныча...

Хорошо! Люблю горячий кофе с утра, да и за руль... А мне бы грамм коричневого напитка, того вон (я, Босс, старался, даже вчера пытался писать летопись «похода», но что-то уж на старославянский стиль и египетскую клинопись смахивает, уж извини, командир, я как все)... Эх, хорошо в стране такой-то жить, с кем еще осталося дружить – вот и дрожь проходит, наверное от сырости била.

— Как после Куликовского побоища!

— Не знаем, там не были.

— Вы что, и Бородино забыли?

— Да не... Скорее у нас как в битве под Полтавой у Петра Первого, он потом со шведами пил, учился у них.

Трофейно-похоронная команда в составе Сашко плюс Иванко барражировала по полю вчерашней битвы с чудищем зеленым, пока лесок не приобрел пасторальный видок.

«Ну, то-то же!» — вздохнули все с облегчением, закончив дела «уже совсем» – Сашка у машины, Павел у багажника, Иван на пеньке. Царская рать была готова.

 

Босс, любивший придремнуть на заднем сидении при больших перегонах, сейчас выгнал всех желающих смотреть вперед на дорогу с места, что рядом с водителем, пересадил зачем-то вялых Ивана и Павла с места на место – Павла за собой, а Ивана за водителем, вышел перед отъездом из машины, заправски и лихо попинал скаты, поинтересовался зачем-то лишний раз: «Всё ли привьючено?»

— Обижаешь, начальник! Первый раз, что ль...

И они тронулись: в райцентр, откуда выслали переводы «желающим», и далее – в светлое будущее их Босса.

 

Вы ждете засаду? Бандитов и рэкет на дороге? А их раньше, в советское время, и не было... Возможно, сейчас гора сдвинулась с плеч, но уж явно не в этом провинциальном дальнем районе...

... Босс, ты страшно не любишь бардака в своей жизни и косяк ты не уважаешь, да?.. А сколько ты висяков по жизни оставил и «хвостов» похоронил? Да, ты не из криминала, и всё равно ты так же грешен, как и мудр лукаво... Изыди, сатана! Ты, конечно, на храм Божий милостыню не подкинешь, но сирых не обижал, власть когда-то имущий, хоть даже самую малую и не громадную. Ты жил по своим законам и канонам, завещанным твоими родителями и благочестивыми предками...

Дымка стелилась вдоль дороги, сажаясь на придорожные ленточные посадки деревьев. «Не торопись, Сашка. Не надо гнать. Здесь дорога, хоть и плотная грунтовка с красной гранитной крошки, но всё же – и ее тоже бьют и она стонет многолетием ухабов». Но молодость Сашкина и его непокорность гнали его вперед хорошо – порадуем своего человека! Иван таращился в окно, стараясь «поймать мгновение»; Павел Иванович, пока и уже сейчас невостребованный для экипажа, придремал.

... У меня много грехов, только не пойду я в церковь, я всегда ее побаивался: полуразрушенных у себя на родине, стоящую с гонором в бывшем и будущем Екатеринбурге, варварски разваленную Киевскую обитель, аристократический Московский Успенский... куда уж нам, богу не угодным, деться... Только в дорогу, уважать надо пилигримов и странников. На то они и странные!.. Не снимают шляпы; и даже могут войти в костел и на мусульманское кладбище...

Меня ждали, меня приглашали в гости литовцы в Вильнюс, казахи в Алма-Ату, грузины в их непревзойденный «город во всем мире» Тбилиси... Меня могли принять в Гурзуфе, в Западной Украине, в Приморье, Уфе и Хантах, в Новороссийске с его «малой землей», в Омске и Красноярске, на своем Урале – и это не слова, остались их письма и адреса, фотографии и пленки – я был угоден им, моим друзьями и знакомым тогда.

 

* * *

 

Из полуседого тумана, что не так редок для сей местности и сего времени, на встречной полосе вырисовался монстр – ЗиЛ 131-й, с катящимся вперед него колесом. Водила встречного автомобиля забледнел: встречная машина есть машина, но колесо из призрачного миросвета явно... Но и это еще не всё было для Сашки в этом диком и странном мире – вроде бы знавал всё? Спортсмен-биатлонист и гонщик... Монстр медленно и неотвратимо гремел на бок, заваливался и уходил на их полосу в диком немыслимом развороте. А за долю секунды, за миг до страшного, кто-то рядом спокойно и уверенно командовал им, еще до этого видения: «Сбавь скорость, немного тормоза и уходи влево, пусть даже круто и плохо».

Визг тормозов. Удар. Тонны сминаемого металла. Слава богу – отлогие, но всё ж крутые откосы кювета.

«Зил» горел. А в легковушке, круто зацепившейся своей правой стороной с «Зилом»...:

... Очнувшийся Иван, с дремоты и коричнеты тускло вопросил: «Что писать?». Он сидел за водителем.

... Пашка, Пал Ваныч, Павел Иванович, отодрал гудящую голову от «столба» и тоже вопросил: «Что? Уже приехали?»

... «Да, — подтвердил им Александр. — Приехали. В светлое будущее».

«О чем и мечтал Босс?» — вопросили Сашку, залитого кровью от удара в баранку.

— Да, орлы. О чем и мечтал наш командир, — и Сашка глянул на Босса, принявшего весь правый удар ловкого левого маневра Сашки.

Из виска Босса шла сильная кровь, и она... И все почему-то вдруг вспомнили его крылатую фразу: «Не ходите, дяди, далеко!»

Голос! Нужен был голос.

Да не про собаку мы говорим. Человеческий нужен. Обычный голос, голос человека.

А его не было, голоса – ни прокуренного, ни простуженного, ни хриплого... И даже осипшего – и того не было. Ничего не присутствовало.

... Этот человек только разевал рот. И ему казалось – он говорит, кричит, требует внимания и исполнения. Иль это в собственных ушах – стоит плотная ватная тишина... И он не слышит даже самого себя.

Контузило? Заболел? Пришел очередной стресс? Убило?

Но человек слышал же сам себя. Вот только другие – не хотели слышать? Не доходит до них, что ли...

Звук вдруг волной хлынул в уши выступающего и слушающего.

Вам дошло? А теперь – слушай сюда!

 

* * *

 

— Н-да, не дошел он до своего Магадана.

— Нам туда и не надо. Как говорили умные люди – «уж лучше вы к нам»...

... Ну как тут, вроде бы как даже к месту, не вспомнить Крестовского (к/ф «Земля Санникова») с его знаменитым «... Есть только миг между прошлым и будущим, и именно он называется...»

Тускло заверещали: «Графоман!»...

— Э-э, босс-барбос, открывай глаза. Бар-бос, барин-босс... Завел нас в степь – и бросил?! Так не годится, ведь заплутаем... Странник, слышишь ли ты нас???

 

***

Ну а нам-то , Господин Авантюрист, что прикажешь делать??