Остров

Дата: 18 Мая 2015 Автор: Калуцкий Владимир

Обычно мне есть где в Москве остановиться на пару дней, а тут и знакомая квартира оказалась занятой, и денег в обрез. Пришлось листать записную книжку. И на букву "Ф" натолкнулся на полузабытую запись. Фёдор Корчеватых!
Набрал номер. На том конце долго не отвечали, потом отозвался женский голос, словно не русский, почти плачущий. Я переспросил - федорова ли кваритра? Его, отвечают. А можно приехать? Я с Фёдором в военном училище вместе учился. Можно, отвечают. Если не испугаетесь. Чего страшного, спрашиваю. Как, вы не знаете? Он же с ума сошел. Надумаете ехать - батареек купите.
Ничего себе. Крепыш, весельчак, поэт, Фёдор был лучшим в нашем выпуске. Мы с ним назначение получили в газету Туркестанского военного округа, так он в первый же год получил внеочередное воинское звание. А еще через год его забрали в пресс-службу Министра обороны. Я уже тогда в Москве у него останавливался. Квартира холостяцкая, однокомнатная, но народ у него толкался постоянно. Казалось, что изнутри обиталище капитана Корчеватых было больше, чем снаружи.
Потом он связался с итальянской балериной из заезжего театра, и его выперли из армии. Свадьбы не случилось, и Федор уехал на Дальний Восток. Дальше я уже слабо знал о нём. Так, по слухам отслеживал, что он ушел в торговый флот, и даже будто дослужился до капитана корабля. Конечно, биография богатая, но сходить от неё с ума?
Однако погода портилась, и ночевать было негде. И я рисканул. Ах, да, батареек купить! Собственно - зачем? Да полно! Уж в уме ли сама та женщина, что мне отвечал?
Не стану отнимать ваше время описанием поисков по адресу, дребезжащего лифта с огромной щелью в двери, запахов мусоропровода на площадке и кнопки звонка, не поддавшейся пальцу. Пришлось просто постучать.
Открыла женщина в халатике. Как японкая куколка - с застывшей то ли полуулыбкой, то ли полуоскалом. Глаз не поднимая, пошла впереди по коридору. Молча пропустила перед собой в двустворчатую дверь, закрыла за мной, оставшись в коридоре.
А я попал в громадную комнату, похожую сразу на библиотеку и на штурманскую рубку. Можно - не буду её подробно описывать? Включите воображение и сами дорисуйте для себя кабинет морского капитана.
Сам он сидел в дальнем углу, в некоем кресле с колёсами. Это было не инвалидная каталка, и не седалище в привычном понятии слова. Оно больше походило на мшистый валун, и колеса тут смотрелись явно лишними.
Я едва успел отметить, что Фёдор за годы нашей разлуки внешне превратился в рыжего беса с всколоченными, как на портрете Мусоргского, волосами, запущенной бородой и удивительно светлыми, лучистыми синими глазами. И он резко спросил:
- Батарейки привёз!
Голос его походил на крик чайки. От неожиданности я присел на краешек стула у двери и ответил:
-Н-нет... Но у меня есть батареи в фотоаппарате.
Фёдор тронул что-то сбоку своего валуна и неожидано подкатился прямо ко мне. Протянул узкую, как дощечка паркета, ладонь. Я снял с плеча ремешок, раскрыл камеру и судорожно высыпал ему в руку четыре микробатареи. Он резко отъехал к столу, где высилась некая конструкция с антеннами и динамиками.
На меня он не обращал никакого внимания. Виделось, как с трудом ему удалось подняться с валуна и заняться установкой батарей. Скоро комната наполнилась шорохом эфира. Фёдор опустился на валун и приставил палец к губам.
Так мы просидели долго, очень долго. Пока батареи не сели и шорох не затих. Фёдор заплакал. Он опять откатился в свой угол и оттуда рассказал мне такое, от чего я до сих пор не могу выйти из ступора. Опять же прошу вас силой воображения представить этот ночной разговор, как законченный сюжет, где женщина-куколка несколько раз появлялась то с чаем, то с лекарствами для Федора, где время от времени на стене били склянки часов, и где хозяин кабинета изредка раскуривал толстые сигары. Не буду отвлекать вас от сути рассказа.
Всё так же резко, как крик чайки, голос его летал по комнате, и это создавало картину бушующего моря. Он начал :
-Ты думаешь - я сумасшедший? А они все так думают. Я в Новосибирском отделении Академии наук им записи крутил, крестился-божился - а ученые не поверили! И в пароходстве не поверили! А прокуратура дело завела на меня о пропаже старпома. Спасибо - врачи справку дали, что я дурак - а то посадили бы.
А я не дурак.
Слушай, как оно было.
Ты ж помнишь, как меня за связь с иностранкой из армии уволили. Ну - я во Владивостоке подучился малость - и поступил в торговый флот. Там такой бардачерро, что при моей голове через год я уже капитаном сейнера был. "Огудай" назывался. Однажды в бурю шли мы в дюжину судов. И погнало всех на скалы у Кунашира. Всех в щепки! А я догадался парус поставить - спас сейнер. Ну - мне орден дали, квартиру во Владике. Не слышал? Обо мне еще книгу написали.
Ладно. А тут как раз спустили на воду лесовоз "Боярин". Огромное судно, как плавучий остров. На нем автономно жить можно в океане годами. Там и огород, и ферма на борту, и библиотека, и кинозал, и чёрт его знает, что еще. Я на нём одиннадцать лет оттрубил, а так до конца и не изучил.
Ну вот. А ходили мы на "Боярине" из Обской губы в Гамбург. Туда доставляли строевой лес, оттуда везли полосовое железо и так, барахлишко разное. Таможни у нас на северах условные, потому можно было и легковушку беспошлинно притаранить, и электронику всякую. Я прибарахлился основательно, вот эту квартиру в Москве купил.
Трассу изучил, как свой коридор. Судно у нас - ледового класса, всепогодное. Я без приборов знал и фарватеры, и океанские течения . Северные острова и земли научился по контурам у горизонта различать. Влюбился в север.
И команда подобралась, что надо. Текучки не было, убывали только на пенсию да по болезни. Что ты! К нам на "Боярина" конкурсный отбор устраивали. А у старпома на тот случай глаз - алмаз. Илья Головнин. Потомок знаменитого адмирала. Голубая кровь, благородный. Потому и не метил на мое место, не подсиживал.
Словом - ходили мы Севморпутем - и горя не знали. Нет, конечно, шероховатости случались. Однажды в Норвегии - мы и не знали - на обратном пути в легковушку забрался нелегал. Когда выгружали машину краном в Тикси - он проснулся, и чуть не вывалился на лету. Так портовое начальство шум подняло. И не столько из-за нелегала, сколько из-за незадекларированного "Фольксвагена".
А старпом пунктик имел. Он изучал эпос тундровых народов. И при этом на голубом глазу утверждал, что духи предков существуют, что вообще на Северах надо уважительно относиться к каждому камню, потому что камень там - живой.
И вот четыре года назад, в Гамбурге, наш консул подсадил на "Боярина" немецкого профессора - этнографа Кемпке с помощником и помощницей - студентами. Они ехали в Россию, в летнюю экспедицию. Утверждали, что на Новосибирских островах ещё можно найти остатки известной древним грекам страны Гипербореи.
Ты знаешь - я нарочно этой темой никогда не занимался. А тут, на переходе, вечерами в кают-компании заслушивался спорами моего старпома Головнина и профессора Кемпке. Нашла коса на камень. Однажды разнимать пришлось, когда они заспорили о слепом отце богатыря Святогора. Мой старпом утверждал, что имя его - Раман, а немец настаивал, что - Роман . Вот за это "аз" они чуть вдрызг не разругались. Помирил их Мякоша - младший брат Святогора. Тут они оба согласились, что Мякоша тот - учитель самого Бояна Вещего, а может - и скандинавского Фингала.
И вот, как сейчас помню - одиннадцатого мая наш "Боярин" прошел Маточкиным Шаром. Были два встречных парохода, шли по открытой воде без ледоколов. На следующее утро обменялись гудками с научным судном "Академик Столетов", что стояло на якорях . Очевидно - изучали течение.
К обеду сделали обязательные замеры. Положение судна на карте, ветер, температура воздуха и забортной воды. Обычное дело.
А через полчаса вошли в полосу тумана. Туман был такой, что ткни перед собой пальцем - в белой кудели дырка останется. На "Боярине" объявили режим полной тишины, чтобы слышать возможное встречное судно.
Я уж думал вообще застопорить моторы, как туман развеялся. Словно кто-то его разорвал, растянул в стороны от корабля. Перед нами открылся чистый океан.
Но что-то в океане было не так. Да всё не так! Ну - сколько мы там прошли после последних замеров? Миль десять, не больше. По логике, картину перед нами не должны были закрывать ни берега, ни острова. Мы были посередине Карского моря, в сотне миль от всякой земли.
А тут, глядим - по правому борту , у горизонта, тянется в обе стороны бесконечный зеленый берег. Чёрт его знает - откуда тут берег?
Но когда мы глянули по левому борту - то вообще опешили. В каких-то двух сотнях кабельтовых перед нами лежал высокий остров. И под лучами южного солнца на острове высвечивался невиданный город, и сверкали золотом купола бесчисленных церквей. У меня фото есть - я тебе покажу.
Ну, глядим мы - оцепенели. Не может такого быть! Бред, галлюцинации, наваждение. Велю срочно делать замеры.
Сделали.Все сходится - мы в той точке океана, в которой и должны быть. Но ведь отсюда невозможно увидеть сушу! Да и температура воды и воздуха необъяснима. Такое тепло может быть где-то на пятидесятой параллели!
У моего профессора глаза на лоб выкатились. Требует шлюпку, идти к острову. Старпом с ним заодно. Студенты туда же.
Я запросил Мурманск глянуть со спутника - виден ли из космоса "Боярин"? Отмечают: Виден. И наши координаты точные дают. Тогда я осторожно, чтобы за ненормального не сочли, опять спрашиваю: а не видно ли оттуда берегов и острова в таком то месте? Нет, говорят, не видно.
Получалась чертовщина какая-то. И мы со старпомом приняли решение. Он, профессор, двое моряков и студенты на шлюпке пойдут к острову. С радиосвязью, телекамерой и оружием. Я же разверну "Боярина" к точке прежнего замера, где все было еще в норме. И оттуда осторожно опять двинусь вперед, сюда, к небываемому острову. А к этому времени наши исследователи тоже вернутся к кораблю. А связь будем держать постоянно.
Так и сделали. Поскрипев на тросах, шлюпка плюхнулась в воду. Осторожно, на подвесных лямках, опустили в неё членов экспедиции.
И разошлись . Через несколько минут мы вернулись в полосу тумана, а старпом по телефону рассказывал о своем плавании.
Собственно, когда мы вернулись к точке последнего замера, Головнин и компания высадились на острове. В рубке связи я настроил телеканал, и теперь видел, как наши путешественники идут по незнакомой земле.
Всё,что я видел на экране, мне объяснял в эфире старпом. Взахлеб, как пьяный, как помешанный. Я видел улицы бревенчатых домов с тесовыми крышами, мощеные улицы с деревянными тротуарами, горожан в роскошных кафтанах и ярких женщин в старорусском стиле. А старпом подходил к ним, и расспрашивал. И они полупевуче, почти речитативом отвечали, что здесь город Мангазей (не путать с Мангазеей), что год сейчас 6623 от Адама, что правит городом посадник Мокей, что торгуют они зубом морского зверя и пшеницей с Ганзой...
Я связался с пароходством. Просил,умолял их поверить мне, пытался переслать картинку, но оттуда сурово справились о моём здоровье и сохранности груза.
Замеры за бортом соответсвовали всем условиям мая 2011года. Я двинул "Боярина" к месту встречи со старпомом. Тумана уже не было, и через полчаса мы стояли в точке встречи.
Увы. Ни берега справа, ни острова слева мы не видели. Серое и бесконечное, мятое Карское море. А голос старпома из динамика тревожно спрашивал : "Где вы, капитан? Мы вернулись с богатейшим этнографическим материалом!"
Получилось так, что "Боярин" и шлюпка стояли в одной точке океана, но разнесенные во времени почти на семьсот лет! Я переговаривался с экспедицией, получал от них картинку. На их картинке были берег и остров, но не было "Боярина".
Я задержал корабль на месте на два дня. Долгие переговоры с Мурманском, пароходством и Москвой привели к тому, что меня признали сумасшедшим и отстранили от управления судном. Более того - вечером меня насильно пересадили на шедший нашим курсом китайский сухогруз "Вей Пин" почти под арест, и спустя месяц передали во Владивостоке на руки врачей-психиатров.
И долгое время я не мог связаться со старпомом. Лишь глубокой осенью, когда меня перевозили в другую клинику, я уговорил врача настроить радио на известную мне волну. Боясь самого себя, я запросил старпома Головнина. И он мне...ответил! Он рассказал, что приспосабливается к жизни в Мангазее, что профессор умер от неизвестной инфекции, и что у него самого кончается питание в батареях. Ну - понятно, всюду, где только можно, я стал требовать новые батареи. Я не знал, как передам их пропавшей экспедиции, но это был уже второй вопрос. Понятно, что такое поведение лишь прибавило мне славы помраченного. А ведь все снимки, записи разговоров со старпомом остались на "Боярине". Без меня никто не найдет им применения.
Ну, и меня усиленно лечили. А прокуроры надеялись посадить. А тут еще немцы шум подняли из-за исчезнувшего профессора. Словом - букет неприятностей. И я понял, что надо забыть о Мангазее. Словно его и не было. Иначе мне никогда не выбраться из сумасшедшего дома.
И два месяца назад меня выписали. Я вернулся не в ту однушку, где ты у меня бывал, а в эту роскошную квартиру, что принёс мне "Боярин". Но годы лечения инвалида из меня сделали, разжижили спиной мозг. Спасибо - ребята из экипажа не забыли, сделали коляску под валун. Ну, чтоб не забывал друзей и Север. А мой пример заставляет их держать языки за зубами. Вот так и живу. Да, и еще. Ты мою хозяйку не узнал? А ведь вы встречались. Ну, вспомни вечеринку по случаю присвоения мне майора? Итальянскую балерину помнишь? Так это она. Но тут - отдельная история. Кстати - она тебе сейчас устроит на ночлег. Спокойной ночи и извини, что утомил, брат.
Я осторожно поднялся с краешка стула, где просидел все эти часы, не шевелясь, и осторожно спросил :
- Фёдор, как ты сам себя чувствуешь ?
Он охотно ответил:
- Да, вылечился я! Уже никому своей истории не рассказываю. Да и сам в неё не верю. И тебе зря рассказал. Ну, ступай спать, утро уж скоро.
Я поднялся и взялся за ручку двери. И уже в спину услышал крик чайки:
- Завтра, прежде чем уехать, не забудь купить мне новых батареек.