Здесь жили русские...

Дата: 11 Февраля 2015 Автор: Иванова Людмила

    Когда все русские разбредутся по материкам и странам в поисках работы, счастья и денег, будут заниматься физикой, химией и математикой, убирать квартиры, сидеть с детьми, а в Москве будут жить китайцы и прочие потомки Чингисхана, может быть, кому-то захочется узнать, как здесь жили русские - обитатели средней полосы России, белобрысые, голубоглазые, добрые и простодушные...

    Я начну издалека. Так случилось, что однажды я попала в страну страданий людей, терпящих бедствие, израненных, измученных. Это было отделение гнойной хирургии городской больницы. Зимой здесь ампутируют обмерзшие конечности бомжей, борются с гнойными язвами, а летом - с укусами всевозможного гнуса и клещей. В советское время леса обрабатывали, а потом прекратили - клещи и разгулялись на воле...

      Ощущение фронта в отделении. Страшные открытые раны. Врачи выглядят героически и не дают себе расслабиться, слишком пожалеть больных и упустить что-то серьезное. Заведующая отделением приходит первая. Рано утром орлиным взглядом осматривает пространство и вселяет надежду в страждущих. Врач Алексей Владимирович - наоборот, весь округлый, с круглым лицом, но тоже очень строгий и славится мастерством при операциях. 

      В отделении порядок. Комфорта, конечно, мало, палаты на шесть человек, а кровати такие высокие, что больные карабкаются на них всеми четырьмя конечностями, а потом сидят, свесив ноги и не доставая ими до пола. Кровати не функциональные, то есть различные их части не поднимаются и не опускаются. Зато в это время по всей Москве кладут плитку, а на здравоохранение денег не хватает...

      Когда я проснулась ночью после операции, у моей кровати сидела старушка, вернее сказать, пожилая женщина, очень уютная и улыбчивая. Она сказала: 

      - Я Вас повернуть не могу, но воды подать - пожалуйста! Могу кнопку нажать, чтобы вызвать сестру.

      - Кнопку не надо!  - ответила я. 

Воду выпила. С этого началась наша дружба. 

      - Как Вас зовут?

      - Маша.

Ну конечно, именно Маша её должны звать. Она помолчала и вдруг говорит: 

- Я вот сижу, переживаю: может, я зря аккордеон-то продала? Вернее, внуку позволила. А он купил электрогитару. Они ансамбль организовали, но он распался.  Гитара теперь валяется. А я с этим аккордеоном по всей стране ездила, по всем городам - я же офицерская жена. Конечно, я бы сейчас аккордеон и не подняла. У меня инсульт был три года назад и теперь правая рука плохо работает. Я ведь самоучка. - А как же вы научились? - Очень просто. Папа на гармошке играл. До войны мы жили в Реутове, в бараке. Папа строил. Так в воскресенье с утра куча ребят около дверей нашего барака - ждут, когда папа выйдет играть. Тогда все больше частушки играли и дробили:

Пошла плясать - половицы гнутся,Сарафан короток - ребята смеются!

- А когда война началась, сколько Вам было лет?- Двенадцать.

Наш остров страданий спит. Ночь. Я даже не думала, что в одном месте может собраться столько беды. 

     Молодая женщина, что обитает на койке в углу, -  одинокая пианистка, работает в музыкально-педагогическом училище концертмейстером и, слава Богу, безумно любит свою профессию. Она живет со слепым отцом и мамой после инсульта. Ее брат - компьютерщик и переводчик, ездил на работу зимой на велосипеде по очень красивым местам, через Лосиный остров и Ботанический сад. Но однажды на аллее его сбила машина. Водитель не знал, что там нельзя ездить. У брата было множество травм: переломаны руки, ноги, ребра, черепно-мозговая травма. Теперь он инвалид III группы. Как только это случилось, жена бросила его, оставив ему ребенка восьми лет. Наша героиня сразу оказалась ответственной и за больных родителей, и за брата с племянником. Мать, оставившая ребенка с отцом-инвалидом, не дает на его воспитание ни копейки.

     Моя соседка справа - женщина крепкая. Рассказала мне, что у них случилось несчастье с дочерью. Зять в электричке заступился за женщину в тамбуре, и его быстро выкинули из поезда. Он разбился насмерть.

     Худенькая женщина всё время плачет, молится и ссорится со своей дочерью, утверждая, что та очень упряма. У неё умер восемнадцатилетний сын. У меня тоже умер сын в прошлом году.

     Как может собраться столько бед в одной палате?

    Четыре часа. Пятый. Вдруг залаяли собаки. Мне кажется, они хотят меня поддержать. Я - собачница. У меня всю жизнь были собаки - разные, но все дворняжки. Последнюю звали Кузя. Она погибла год назад от укуса клеща. Я до сих пор вижу её почти человеческое лицо, страдальческие глаза. Из последних сил она лизала мою руку. Я прощалась с ней в саду...Какое счастье, что есть сад и я застала его цветение! Сначала распустились пионы. Роскошный, огромный куст, цветущий красным цветом посреди лужайки, а чуть поодаль - темно-розовый. Красные пионы почти никогда не пахнут, а наши - пахнут. По всему саду раскинулись кусты жасмина. Они цвели долго, наполняя дурманным запахом всю округу. А потом зацвели липы. Я так ждала их тончайший аромат! Я сидела под липой у маленького пруда, в котором время от времени рассекают гладь вод семь золотых рыбок, выпущенных туда моим мужем. У пруда живет важная лягушка. Я с ней разговариваю: «БРЭКЕКЕКС!!!»  Она удивленно отвечает: «БРЭКЕКЕКС!!!» Распустились цветы лотоса, совершенно волшебные, их посадила моя невестка Надя, биолог. Такого просто не бывает. Я надеюсь, что все это поможет мне выздороветь. 

    Машенька подошла:

    - Попить хотите?

    - Спасибо, Маша, я все время хочу. Все во рту пересохло. Губы запеклись. Маша, вы сказали, когда война началась, вам было 12 лет?

   - Да, мы в лагере были, а потом в Москве началась страшная паника. Все уходили, уезжали, пытались попасть на поезда. И был приказ - увезти всех детей из Москвы. Нас прямо всем лагерем погрузили в поезд на Казанском вокзале, и мы отправились в направлении Рязани, с вещами, какие были у нас с собой. Мы в лагере были вместе с сестрой Зиной. Проехали примерно 300 километров. Поезд остановился на станции Ольхи, и нас стали разбирать пришедшие на станцию колхозники. Нас с сестрой взяла женщина, очень простая, деревенская. Нам она показалась бабушкой. Мы ее так и звали - бабушка, хотя ей не было и 40 лет. У нее было четверо своих детей. Она не могла даже выговорить слово «эвакуированные» и называла нас «выковыреванные». Относилась она к нам очень тепло, по-родственному. Муж у нее ушёл на фронт, и вскоре его убили. Вообще в селе мужчин не было, только один безногий инвалид, уже пришедший с войны.- Маш, не голодали вы?- Нет, нет, нет. Я помню, рано утром бабушка пекла четыре хлеба, а в обед варила в русской печке большой чугун с картошкой. Мы, все дети, её чистили и бросали в миску. Бабушка толкла ее толкушкой и поливала молочком, солила, и мы ели. Иногда даже маслица в нее кидала. Корова была кормилицей. При воспоминании об этом обеде у Маши лицо становится светлое, улыбчивое. - Мы учились, а все свободное время работали в колхозе. Осенью убирали овощи, летом пропалывали. Всем отмеряли делянки. На эвакуированных давали трудодни. Вместо физкультуры нам преподавали военное дело. Все школьники учились ползать по-пластунски и метать гранаты. Я была старостой и командиром. Самым последним в шеренге у нас стоял маленький мальчик Вася. Его мама была работником санэпидстанции. Она ходила по деревням, проверяла, у кого есть вши. Всю завшивленную одежду сносили в приемник и прожаривали. Я хотела отрезать свою косу, она была ниже пояса, но ни хозяйка, ни соседи мне этого не дали. Относились как к чуду какому-то. Хозяйка давала мне яйцо, чтобы я вымыла им волосы. Свои радости и праздники были и в войну. Усталые подростки собирались вечером на улице и дробили, то есть пели частушки, били чечетку. Вот, например:

Мой миленочек  дурак, любит девок, любит баб, А я ему и говорю - люби бабушку мою.

Полюбила я миленка, грязного, немытого, Почему я не купила мыла духовитого?

А дальше идет проигрыш! Инструментов у нас не было, и все хором пели: «Кыр, кыр, кыр, кыр, кыр, кыр, кыр!» И под это дробили. Так я закончила 9 классов, а вернее, мы еще не закончили, когда вдруг пришла повестка в школу и Васю призвали в армию. Оказывается, ему тогда исполнилось 18 лет. Мы провожали его всем классом. Я после окончания школы была направлена в педагогическое училище. За год я его окончила, стала работать в школе и отработала четыре года, выпустив начальные классы. Я списалась со своими сестрами, которые за это время уже вернулись в Реутов. Теперь я больше всего в жизни хотела вернуться домой в Москву, но у меня не было паспорта, тогда у колхозников вообще не было паспортов. Я понимала, что если я уеду самовольно, то меня будут судить. Меня бы и судили, был большой скандал после моего отъезда, но заступились родители моих учеников, которые меня очень любили, всегда обо мне заботились: кто крынку молока принесет, кто краюху хлеба. Поехала я. Было у меня немножко денег, сухарей мешочек, картошка в мундире, яички. Ехала на подножке, успела вцепиться в поручни отходящего поезда. Удалось проехать до следующей станции, согнали. Ждала следующего поезда. И так я ехала от Рязани до Москвы целый месяц. Измучилась вся. Били меня проводники, спихивали. И все же я добралась до своего Реутова. Там у меня сестры уже работали. А я устроиться не могу, нет паспорта. Пошла в домоуправление, они говорят: «Вот будешь у нас работать бесплатно, мыть, стирать, через год выпишем тебе паспорт». Они там пили, гуляли, а я все убирала. Сестры меня кормили. А весной получилось вот что: я была у сестры, она отдельно жила, вдруг меня зовут: «К тебе приехали». Иду. Такой боевой дяденька в кожаном пальто, офицер, разговорчивый, а с ним молоденький лейтенант, тоже в кожаном пальто. Погоны блестят. Они говорят: «Мы из Китая приехали» (Они с чинкайшистами боролись). Там у них аэродром был. Я гляжу, никого не узнаю. Этот молоденький лейтенант говорит: «Помнишь? Я Вася! Мы учились вместе». Я смотрю - действительно Вася, только возмужал. Такой же белобрысый. А этот дядька ходит гоголем, такой боевой, говорит: «У Вас товар, у нас - купец! Мы свататься приехали! Нас Васина мама прислала. Ты ей очень нравишься».- А вы что, Маш?- А что, я согласилась. Он симпатичный. И погоны блестят. И пальто кожаное. Он стал ко мне приезжать каждый день. Приезжает, и в руке маленький букетик незабудок в газетке. И так каждый день. А через неделю уехал. Вы не думайте, мы даже не целовались, только разговаривали. Через некоторое время приехал. 9 мая. Был субботний день. Мы расписались. 

      Пришел врач на перевязку. Боюсь до смерти. Очень болезненно. Во время перевязки читаю «Отче Наш». Глаза в потолок. Стараюсь не пищать, но иногда попискиваю. Но потом вздох - отпускает....Я чуть не умерла от заражения крови. Смерть была очень-очень близко. Я попросила позвать священника, соборовалась, причастилась, и все в палате причастились. Приходил иеромонах из Сретенского монастыря, совсем молодой. Мы с ним знакомы давно. Он занимается работой с детьми в монастыре, в воскресной школе. По этому вопросу мы и встретились, ведь я руковожу музыкальным театром для детей. Вся палата приняла появление священнослужителя с большой радостью. Все потом благодарили. И настроение было удивительно благостное. А мне кажется, я начала выздоравливать. Мой симпатичный доктор, Алексей Владимирович, который до сих пор смотрел строго, неулыбчиво и, мне кажется, не очень надеялся на меня, сказал: «Пошло на улучшение!» и улыбнулся. Все мои вокруг запрыгали. Хотя конечно прыгать еще рано. Но через два дня перевязка была уже без боли. Как хорошо, что у меня сейчас отпуск! Я ничего не срываю, ничего не отменяю. Мой муж сидит у меня с утра до вечера и постоянно бегает в аптеку. Все время нужны новые лекарства, а их иногда трудно достать, и ему приходится объезжать всю Москву. Я умоляю его хотя бы съездить переночевать на дачу, подышать свежим воздухом, но он отказывается. Моя сотрудница, Людмила Викторовна, тоже не поехала в отпуск. Провела его со мной. Недостатка в посещениях нет. Вообще ученики - это большое благо. Пишут под диктовку Света К. и Наташа Ю., помощник режиссера нашего театра. Приезжал Игорь, наш заведующий постановочной частью, набил кожицу на дверь, чтобы она не хлопала. Он привез ягод с дачи: крыжовник, малину, смородину. По-моему, я никогда не ела столько ягод. Угощаю Машу, тороплюсь у нее обо всём расспросить.

      - Машенька! Ну а дальше?

       - Дальше мы расписались, и он сразу отвез меня в Джанкой. Как кочуют офицерские жены, так и я всю жизнь. Начали с Джанкоя. Квартиру мы снимали, конечно, никаких вещей у нас не было, посуду я не взяла - ни кастрюли, ни сковородки. Пошли в универмаг, а там только плевательницы и ночные горшки. Что делать? Соседка выручила, дала мне взаймы кастрюльку.Зато какой благодатный край! Летом дыни, арбузы, помидоры. Я ездила убирать их со школьниками и заработала себе деньги на костюм. А еще муж купил мне свадебный подарок - аккордеон. Красивый, с перламутром. Я начала учиться на нем, вспоминала, как играла на гармошке, и стало получаться. Я собрала женщин, человек пять, и мы создали самодеятельный ансамбль, немудрёный, но все лучшие песни разучивали и устраивали концерты в военном городке, а это такая радость. Мальчишки, девчонки стоят толпой, облепят, слушают, как мы поем. Все военные песни: «Землянку», «Темную ночь», «Старинный вальс - осенний сон». У нас так красиво это выходило. Нам хлопали, как в настоящем театре. Но главным моим делом было учить Васю. Он ведь не закончил школу, и надо было пройти 9 и 10 классы. Он мечтал поступить в летную академию. У нас родился сын - Геннадий. И через некоторое время Вася поехал в Киев сдавать экзамены. И мы с ним - я и грудной Геннадий. Вещи отправили контейнером, который ушел в другой город. Таким образом мы оказались без ничего. Ребенку как-то постель соорудили, а сами спали на полу на газетах. Киев безумно красивый город. Каштаны! Лето! И когда Гене исполнился годик, я снова начала собирать своих соседок и петь под аккордеон. С Васей мы жили очень хорошо. Он ни в чем мне не перечил, даже было обидно. Я ему говорила: «Ну скажи хоть что-нибудь против!» А он: «Нет, мамулечка, нет! Все как ты хочешь!» Особенно ласковых слов он не говорил, скромный был очень. В одном он только со мной не соглашался -  я иногда хотела отрезать волосы и сделать короткую стрижку, а он ни за что не давал. Так у меня коса и осталась ниже пояса. Я разбивала несколько яиц, желтки взбалтывала, смачивала ими голову, оставляла на 20-30 минут и смывала сначала в Днепре, а потом в Волге, потому что мы поехали в Ахтубинск. Так они, бывало, плывут по волнам, волосы мои - чистые, гладкие, блестящие!

     Перевязка сегодня очень больная. Я корчусь. Закричала. Заплакала. Стыдно. Почему сегодня так? Все-таки это странное отделение - гнойная хирургия. Передо мной лежит книжка Протодиакона Василия Марущака о профессоре медицины архиепископе Луке (Войно-Ясенецком). Он прошел все ссылки, был на берегу Северного Ледовитого океана, где всего восемь домов, в других страшных лагерях. Его пытали. Уму непостижимо, как он выдержал. И везде, где он был, он пытался оперировать. В конце концов, как это ни парадоксально, за свои труды он получил Сталинскую премию. Оперировал всегда при иконе, которая висела в углу, и не соглашался убрать ее. 

     Я считаю себя верующим человеком. Всё моё детство прошло в доме бабушки и дедушки, где в углу были иконы. Дедушка молился утром и вечером. В девять лет я почему-то захотела креститься. Попросила об этом у бабушки с дедушкой. Они пригласили на дом священника и совершили обряд. Тогда же я должна была вступить в пионеры, и дедушка с надеждой спросил меня: «Внуча, в пионеры не будешь вступать?» «Как же, дедушка, что ты!»Такая была жизнь. Наверное, я думала о Христе примерно так же, как секретарша Олега Николаевича Ефремова в театре «Современник»: она считала, что Христос и был первым коммунистом на земле.Дедушкины иконы достались мне. Моя тётка просила, чтобы я забрала их, когда дом уже был продан. Мне отдали их сразу. Одна из них, Казанская Божья Матерь, и сейчас висит у меня в доме. Ею благословляли мою бабушку, когда она выходила замуж. А другую икону, Иверскую, я подарила своему младшему сыну Александру. В 2010 году он захотел отремонтировать оклад и нашёл записку: «Благословение матери в городе Быхове 1900 года 15 дня отъезжая на военную службу на дальний восток в город Порт-Артур в Крымскую сапёрную роту». Этой иконой моя прабабушка благословляла дедушку.Я была потрясена. 


     Машенька завтра уходит. Милая женщина. Она вырастила хорошего сына. У неё хорошая невестка. Только вот муж рано умер. Он был в то время уже в чине полковника.

      -  Машенька, а отчего он умер?

     - Не знаю. Он ведь был заправщиком на аэродромах, может, чем вредным заправлял самолеты?Святая простота.- Машенька! А какие вы песни пели?- Ну, сначала все военные: «Землянка», «Старинный вальс - осенний сон» на три голоса, «Тальяночку», а ещё я очень любила «Вот кто-то с горочки спустился». Там такие замечательные слова: «Зачем он в наш колхоз приехал? Зачем нарушил мой покой?». Ой!  Еще «Старый клён». Меня и сейчас волнуют старые песни.  Сейчас таких не пишут. - Слушайте, Маша! А вы мою песню никогда не пели? - А какую? - А вот Гелена Великанова пела: «Может быть, может быть...» - Ой! Пела! Пела! Очень любила! А это ваша песня? А мы и не знали. Автора не объявляли.А я теперь буду долго вспоминать её косы, плывущие по волнам Волги...

Перейти в архив


Новинки видео


Другие видео(192)

Новинки аудио

Елена Крюкова "Обнаженная натура"
Аудио-архив(210)

Альманах"Клад"  газета "Правда жизни"  Книги издательства РОСА
© 2011-2014 «Творческая гостиная РОСА»
Все права защищены
Вход