К 50-летию Белгородской региональной организации Союза писателей России

Дата: 8 Апреля 2014 Автор: Калуцкий Владимир

  Не понимаю и не приемлю словосочетания «местный поэт». Такая же нелепость, как местное вдохновение, или местный алфавит.  Поэт - он и в Африке поэт, чему яркий пример Пушкин. И люди, о которых я стану теперь говорить - просто поэты, без всяких приставок. Хотя объединяет их именно местность - наш Белгородский край.

   Да больше того! Я стану перебирать их книги, отмеченные личными дарственными надписями. В этом тоже отличие моих поэтов от поэтов других мест, чьи книги  с подписями я тоже представлю, но в другой раз.

   Теперь же передо мной стоит задача. Поэты - люди особо ранимые, и просто теряюсь - в какой последовательности представлять вам гостей моей книжной полки. Ведь если фамилия поэта начинается на «Ч» - это совсем не значит, что он для меня менее значим, чем поэт с первой буквой в фамилии «Б».Потому алфавитный подход отпадает.
  Тогда может - по талантливости книжек?
  Ну, братцы! Кто ж возьмет на себя грех выстраивать поэтов в затылок друг другу! Запишу человека в хвост очереди - а он через пятьдесят лет станет классиком. Потому зажимать никого нельзя.
  А давайте так. Я сейчас разберу книги и сложу их по алфавиту. Да-да, выстроим книги  от «А» до «Я», чтоб ни кому не обидно было,
  И приступим, помолясь.
  Да, вот еще. Я уверен, что у любителей поэзии по России много таких книжек. Но мои ценны именно дарственными надписями. Понимаете - просто томик - он, как чопорный незнакомец - элегантен графикой, застегнут в переплёт, говорит отцеженным выверенным языком.
  А книжка с подписью - это тот же томик, но словно с порезом вены, с капелькой крови на манжете.На иной книжке подпись - как укол булавки : «Дружески. Перовский». На другом - беглым курсивом, в полстраницы,нервно - словно порез бритвы : «Володе Калуцкому. Дружески, виновато, на всё доброе и светлое. Вл. Молчанов, 19.12. 1995».
   И подписи - это  уже то, что делает отдельные томики не просто единицами тиража, но - документами эпохи, хранителями живого прикосновения поэта.
   Так вот. Книги сложил стопкой и приступаю. Не без некоторого трепета.
   Ещё бы. Первая книга - и уже событие. Помню - услышал о ней в программе областного радио. Там и сам автор выступал - Николай Перовский. Шёл 1973 год.
   Это нынче книги пекутся, как блины - печатают, кому не лень. В основном - пена, в которой тонут настоящие вещи. А тогда….
   О, тогда самая тонка брошюра, вышедшая в области - была общественным событием. Тогда в области ни у кого, кроме сектора печати Обкома партии, не было издательской лицензии. Наши белгородцы, уже прошедшие цензуру и одобренные редакционными советами, годами столи в очереди на издание в Воронеже, в Центрально-Чернозёмном книжном издательстве. А уж в Москве напечататься..! Всё-равно, что на Марсе.
  И вот «Николай Михайлович Перовский рассказывает нам о своей новой книге стихов «Август». Николай Михайлович, если не трудно - прочтите самое любимое ваше стихотворение из нового сборника. Нашу слушатели особо ценят авторское чтение».
  Легкое потрескивание эфира, а потом с некоторым нервом, напористо, динамик донес мне :
  
 «Я каждый раз испытываю страх
Перед пустым листом бумаги…
О , муза! Одари меня отвагой,
И помоги  мне сделать первый шаг!
пусть будет слабой первая строка,
А смысл её корявым и не новым -
Я отыщу единственное слово,
Минута вдохновения близка…».
   Боже мой! Это был обо мне, начинающем сочинителе, и , оказывается - было не толь ко со мной! Но я тогда и мечтать не мог встретиться с поэтом. Они были небожители,поэты, и их было мало,-штучный товар.Их имена  знали мальчишки и девчонки в самых дальних хуторских школах. Чернухин, Аляутдинов, Овчарова, Белов,загадочная, как Ассоль - Таня Олейникова… К одеждам бы прикоснуться - уже счастье.
  А потом мне повезло. В те годы у поэтов и писателей был добрый обычай - проводить по районам дни литературы. Садились они в рейсовый автобус всем тогдашним отделением Союза писателей СССР и ехали по городам и весям. И тогда случались настоящие праздники слова.
  Вот так неожиданно к нам в Новый Оскол приехал с бригадой и Николай Перовский.  Я к тому времени его «Август» уже купил, и на встречает он мне так и написал на лицевой странице «Дружески. Перовский». Не думаю, чтобы он запомнил эту встречу, но я с тех пор называл себя знакомым поэта Перовского.
  Вот какие воспоминания разворошили во мне всего два слова прозы удивительного поэта.
  К слову - о Союзе писателей. В нынешнем году исполняется 50 лет нашему областному отделению Союза. И признаюсь - я подхожу к книгам с точки зрения того, - состоит ли поэт в творческом Союзе, или нет? И не случайно это. Просто членство есть некий знак качества стихов - тут никуда не денешься. Причем - вне всякого сомнения - высокая поэзия всегда у тех, кто состоял в Союзе советских писателей. Тогда бездарь получить заветную членскую книжку с тисненым золотом  орденом Ленина получить не могла  ни за какие деньги, ни по какому блату.
  Это был билет в бессмертие, извините за пафос.
  Так вот Николай Перовский и состоял в том откалиброванном Союзе.
  Нынче планка сбита. Но всё равно поэты, имеющие статус членов Союза писателей Россиив своих творения на голову выше остальных. Это неоспоримо.
  И отсюда начинаю подробнее.
  Вы знакомы с поэтом Юрием Макаровым ? Если нет - спросите у своего ребенка. Все школьники области воспримут это имя с улыбкой. Удивительно, потрясающе доходчивый детский поэт! Он и сам похож на мультяшного Громозеку - огоромный, словно с множеством рук и улыбка шире лица - будто держит во рту полумесяц. У него много книг, и все есть у меня с авторской подписью. Как вот эта небольшая - «Белополье». «Володе Калукому на добро" .  И подпись, где буква "Ю" выполнена в виде лукавой рожицы.
«Это было всегда, это будет,
Будут дни не светлы, не легки…
Умирают деревья, как люди,
За собой оставляя ростки».
Я Юре Макарову много раз говорил : не пиши стихов для взрослых. Твой читатель - дети.
 Он на меня за это обижается. И печатается, печатается, печатается. В Татарстане,Москве, на Украине. Вежде, где есть дети.
 … Да, если так дальше пойдёт, то у меня поля Интернета не хватит написать обо всех отложенных книжках. Скажите - как я буду выглядеть в глазах Людмилы  Брагиной, если о её "Белом наливе» напишу вскользь? Скверно буду выглядеть, а ведь она мне книгу подписала искренне : «Володе Калуцкому с дружественными поэтическим приветствием на всё самое добр,пое и светлое в жизни. 16.04.97».
  Люда! Прости, родная - я бы о тебе поэму написал. Но тут пока - одно твое откровение:
«И облака скитаются по свету
Беспородной и бесцельной чередою,
ненужные зиме, чужие лету -
Им не пролиться влагой молодой.
Так сердце, позабытое тобой,
С весенним облаком живет одной судьбой».
  Хорошо!
  Мне вообще кажется, что у Люды ненаписанного много больше, чем написанного. Впереди у нее - годы сладкого труда.
  «Сладкого»? Это я - о поэзии? Да полно - что я знаю о стихах? Тем более, если рядом произносят легендарное, почти мифическое имя - Игорь Чернухин!
  Я ходил во второй класс, а Игорь Андреевич уже был именем. Тогда и услышал я о нем. Кажется - и строк не запомнил, а имя врезалось в память. Необычное : Игорь - гарь, да еще Чернухин. Мне оно напоминало жаркий древесный уголек, живший в нашей печке. Когда на него прямо глядишь - он чернеет и гасит внутри  себя огонек. А отведешь взгляд - тут же в уголке глаз - рубиновое ,пятнышко. Так для меня и Игорь Андреевич тогда - неуловимое имя, а всегда где-то рядом.
  Спустя годы мы познакомились. Не думаю, что знакомство это что-то дало Игорю Андреевичу. Но меня оно свело с самым чистым человеком из всех, кого встречал. И книги  его для меня - не книги - учебники. Причем - и в прямом смысле тоже. Ведь точные, с филигранной  отделкой стихи есть мерило моих попыток сочинительства. Выдержанные в лучших традициях русской классической поэзии, стихи Игоря Андреевича уже вошли в сокровищницу нашей литератцуры.
 Да вот - хотя бы книга «Берег Памяти». Это - первая из подаренных мне автором. Она тоже досталась мне на Днях литературы, но уже в Бирюче, в далеком 1976 году. Я тогда работал в районной газете «Знамя труда» и помню, как мы всей редакцией завалились в гостиницу к приезжим литераторам. Там Игорь Андреевич и написал на своей книжке «Вл. Калуцкому с надеждой. Игорь
Чернухин, 17 11. 1976 года». Не знаю, о какой надежде писал тогда поэт, но с тех пор я всегда подписываюсь не иначе, как «Вл. Калуцкий».
  А та книжка выпущена была Центрально-Черноземным издательством. Там  была впервые напечатана хрестоматийная теперь поэма «Бел-город»:
«…Застучали топоры 
У горючей Бел-горы,
У горючей Бел-горы
Застучали топоры,
Плотнички-работнички,
Божие, веселые,
Ходите,молодчики,
По градАм и селам».
  Что ни  строка - то запах стружки.
  А совсем недавно у Игоря Андреевича вышел  двухтомник «Между прошлым и будущим». Проза. Высокой пробы, как это бывает у поэтов. Смело можно ставить рядом с «Жизнью Арсеньева» Ивана Алексеевича Бунина. Тот  же накал, то же мастерство.
  …Да.
  Богатый я человек. В знакомых у меня - много людей, и все  лучше меня. Учись и набирайся. Вот хотя бы Вера Кобзарь…
  Она намного моложе меня, но зову я её не иначе, как крёстной матерью. Тут - наша тайна, а я пишу об открытых для всех вещах. Как её книга «Весенний дождь» . Да, конечно с подписью, и подпись я тоже тут не приведу. А вот стихи из книг и - пожалуйста :
«Сорвется с неба яркая звезда,
Высвечивая сонную округу,
И свет её умчится в никуда,
Над чистым полем и цветущим лугом.
Всего лишь  вспышка ослепит глаза,
И ночь на миг покажется темнее…
Да по щеке прокатится слеза,
Да сердца стук всё чаще и большее»,
 И пусть кто-то докажет мне, что у Рубцова об этом же написано лучше!
  Вера Петровна, я бы говорил о твоих стихах еще и ещё, но тут вполнеба замаячил Виктор Иванович Белов.
  …О-о-о, - Белов!
  Помню, я как-то на одно из его посещений Бирюча писал эпиграмму:
 «Вы слыхали о торнадо?
Ну, тогда, без лишних слов
Расскажу вам, если надо, 
Как является Белов».
Белов - это не стихи. Это стихия. В высших своих проявлениях он выбрасывает из себя такой протуберанц, что даже признанные великие на миг растворяются  в его огне. Такова, например его «Картошка». Даже теряюсь, пытаясь определить - что оно такое? Так написать? - откуда силы. С Хопра ли, где он родился, с Харьковской ли горы, где сейчас живет?
  Нет, из сердца. Я приводить стиха не стану - поищите сами, если еще не читали. А приведу вам другое четверостишье, из книги  «Вербы над Хопром», что вышла в том же Центрально-Чернозёмном издательстве еще в 1976 году:
«Хлеба, хлеба! Как морем еду.
Хоть все тропинки знаю тут,
Боюсь, меня с велосипедом
Хлеба с размаху захлестнут.
Мой путь - до полевого стана,
Дорогой еду, как по дну,
Коль  море колосом достанет,
Знать, выбьет спицу не одну,
Шумят хлеба! В свой край влюбленный 
Гляжу вокруг… А срок придёт -
Введут комбайн, открыв кингстоны,
И море все в него войдет.
  А какова стока «Хлеба с размаху захлестнут»!Нет, напишите лучше!
  На книге подпись : «На память о В. Белове. Может - свидимся. 14 апр. 1977 г». Это тоже свидетельсвто  о днях литературы в Бирюче. Спустя годы, когда Виктор Иванович работал на областном радио, мы часто встречались. Но что-то случилось - я беру вину на себя - и мы ,разошлись, как комбайны в хлебном поле.
  Хотя - разве это так? Вот  же книга. «Может -свидимся»?
  Собственно, растерял я в белгородских поэтах не только Виктора Ивановича. Живет там и творит еще один Виктор. Вернее писать - «Вiктор». Фамилия - Череватенко. Щiрый украiнский пiсменник. Сей двуязычный змий пишет одинаково ладно что на русском, что на украинском языках. Да сам же себя и переводит.
 Хотя - не только себя.И не только переводит. Его стихи - как плач о нынешнем сумбуре на Днепре. Вот   послушайте:
Кiiв  I Русь?
Як роз,езднати?
Просто у полi
Стовпи закопати?
Треба мовчати,
Треба брехати,
Треба про рiд свiй
Нiчого не знати.
Стоiть коло хаты
Засмучена мати…
Прикорно дивитись
На Киiвську Русь.
 Я удивлялся  Виктору Череватенко, пока не узнал, что он - детский доктор. А потом понял . Конечно - это же плеяда Чехова, Булгакова, Вересаева. Из докторов выходят лучшие писатели. Тем более - повенчанные с Украиной.
  Нынче, насколько пользуюсь слухом, Виктор Яковлевич получил добротную литературную премию. Что ж - деньги  доктору лишними не будут. А поэту - тем паче.
  А еще если при  этом сознаешь, что уже нет поэтов, которые никогда никаких премий  не получат. Но имена их уже сами по себе - награда, готовое название для пока не существующих премий.
  А почему нет? Если бы мне вручили литературную премию имени Александра Филатова - я был бы счастлив. Но  пока такой премии ,не учредили.
  Но есть книги с этим именем. Вот у меня с подписью - «Огни зовущие» : «Со скромной надеждой быть прочитанным, От автора. 4 нояб. 1980 года»…
  Я помню ту встречу в стенах Белгородского педагогического института им. М.А. Ольминского. Переполненный зал и черноволосый красавец -поэт. Громовержец в инвалидной коляске. Это он читал из новой книги :
- В поле не ездил с прошедшего лета -
Зерна упали. Взошли зеленя.
Странно однажды родиться поэтом
С долей такою же, как у меня.
…Что бы я мог? Непослушные ноги
Вдруг затекли, не пройдя полпути.
Поле мое, ну, прости, ради Бога,
Поле мое, ради Бога, прости.
  Стоял зрелый застой. Это я тут слово «Бог" в его стихе написал с большой буквы, самочинно. Тогда было нельзя, тогда Бога не было. Но был Саша Филатов. Честный, как Нагорная проповедь, и творчески раскавыченный, как Евангелие.
  Даже если бы он не был поэтом - это всё равно был магнит. И если он молчал, то молчание было наполнено высоким смыслом. Когда говорил - смыслом исполнялись слушатели.
Хотя должен признать, что иногда в поэзии гораздо доходчивее получаются негромкие, обращенные как бы вовнутрь поэта и читателя, стихи. Вот как в сборнике Павла Савина «Перехлёсты дорог». Книжку мне подарил автор давно, в 1994 году, но с тех пор она стала у меня настольной. Не преувеличиваю - если бы вы увидели мой рабочий стол, то на ней нашли бы «Перехлёсты дорог» самой затёртой. Я как раскрыл ее почти двадцать лет назад, так и не закрываю. Тут многое сошлось. И то, что мы с Павлом Ивановичем почти земляки - оба с Тихой Сосны, только с разных берегов. Признаться - есть в фигуре поэта что-то от меловых круч. Он словно искусстно вырезанное из белого куска изваяние - совершенен, белоголов. И настрой его - негромкая лирика с гражданскими мотивами. И сами стихи - тот же классический русский размер, в который лучше всего укладываются мысли и чувства.
На книжке надпись : «Владимиру Устиновичу с благодарностью за добрые слова в мой адрес. 21.04.94 г.» Теперь уж и не помню - о каких тёплых словах идет речь. А вот сама книга - суть как раз тепло души. Там есть одно стихотворение - «Неперспективная деревня»- которое читается, как биография нашего крестьянства:
«У хат разломаны ограды,
Чертополох высок и лих,
Да кто же так тебя ограбил -
Земля прапрадедов моих?»
Вся книга - как попытка понять - что с нами происходит? Проходят по страницам образы друзей детства поэта, шумят ветры в листве деревенских верб. Всё меняется, но неизменной остается вера поэта в лучшее:
«Лишь тропки памяти остались,
Да холмик с выцветшей звездой.
Но снова правит добрый аист
На старом дереве гнездо».
А знаете - сейчас ловлю себя на мысли, что все наши поэты живут и выживают едино от надежды на лучшее. Они и есть та чаша, в которой тлеет уголёк в беспросветной тьме нынешнего бытия. Вот дунет ветерок - и разнесет искры, а там упадут они на страницы новых поэтов - и вспыхнет пламя слова - самое светлое и горячее пламя мира.
Да уже вспыхивает. Иначе,как частичкой света не могу назвать книгу Юрия Шумова со вроде бы неподходящим к нашему настою названием «Плач». «От автора. Желаю Вам счастья в жизни, успехов творческих, здоровья. PS. Прошу прислать отзыв на книгу. 10.10 93».
Двадцать один год минул, а я так и не отозвался. Если это искупит вину - вот мои несколько строк о «Плаче»…
А, собственно - почему за книгу другого поэта должен говорить я? Пусть она сама за себя и скажет. Хотя бы так :
«Постою у сиротского дома.
Помолчу.
И пойду не спеша.
Мне сиротская жизнь незнакома.
От чего ж заболела душа?
Понимаю - вины моей нет,
Просто рядом прошёл ненароком.
Только кажется - долго вослед
Чьё-то детство
Глядело с упреком …»
Привел я эти сроки, и вдруг поймал себя на мысли : пожалуй, сострадание присуще русской поэзии даже больше, чем любовь. Кажется - вот перед тобой чиновник. Уж какие в нем чувства, когда на нем висит хозяйство целого города!
Но когда чиновник - поэт, то этого не спрячешь ни за какими параграфами. А то, что Николай Молчан - поэт, понимаешь с нескольких строк:
«Перестану водку пить,
Перестану баб любить,
Брошу сразу, одним махом
Буду жизнью дорожить,
Сигареты не курить,
И без всякого там страха
Буду просто-просто жить…
Обернусь для всех монахом.
Но зачем, скажите, жить,
Бросив баб и бросив пить?
Сомневаюсь в этом.
Может - это хорошо,
Только не поэтам».
На такую греховность стиха можно бы не обратить внимания, если не знать, что автор - мэр города Строитель, И вся его книга «Прошу слова» - будто ключик к миру поэзии. Ведь чиновники его ранга в жизни скорее дают, чем просят слова. Но Николай Молчан в поэтический цех входит тихо, словно ученик. Однако стихи этого , в прошлом моряка, и хозяйственника доказывают, что именно в поэзии нашел он себя, а читатель в нём своего поэта.
Мне иногда пеняют, что я хвалю слабые стихи. Но в случае со следующим автором согласятся все спорщики : в книге «Птицы России» » поэт Виталий Щиголев по-настоящему состоятелен. Тут тонкий сплав знания темы и мастерства. Виталий как-то гостил у меня, мы бродили по хуторским окрестностям, и я поражался, как он понимает природу, как он умеет разговаривать с птицами и стебельками :
«Не исчезают в жизни чудеса,
,Живет в душе неведомое царство,
Я пью,вдыхаю птичьи голоса,
Как самое целебное лекарство.
И сразу легче чувствую вину,
И забываю о щемящем горе,
Когда я растворяюсь и тону
В самозабвенном безмятежном хоре»
На книге надпись : «Володе на добрую память. Да хранит тебя Бог! 11.Х.1997 год».
Мы с тех пор не виделись. Я слышал окольно, что самого Виталий Бог хранит плохо. Даже не знаю - жив ли он сейчас. Но когда открываю его Птицеслов,то переживаю бурю чувств:
«Ищут в шишках семена
Клювики-кресты.
Приближается весна -
Щелкают клесты.
Ни морозы, ни метель
Птичкам не страшны.
Зарумянят стайкой ель,
Как лесные сны.
И о лете не грустят -
Весело свистят,
Посреди зимы растят
Голеньких клестят.
Если песенка слышна -
Это не с проста.
Начинается весна
С голоса клеста».
Что до меня - я бы ввел «Птиц России» Виталий Щиголева в программу начальных классов. Знать и любить природу и Родину надо учиться у таких поэтов.
И обязательно у Владимира Михалёва. Я написал это имя, и захотелось почтительно встать перед ним. Ибо Михалёв - это уже советская русская классика. Вот уж сколок русской поэзии, со всеми слоями и прожилками. Пастух, которому навевал строки ,ветер, для которого вязь древесной коры складывалась в изумительные стихи :
«Опять в руках пастуший посох,
Никак иначе не могу.
Люблю стекающие росы,
И пляску красок на лугу.
Сполох зари высоко вскинут,
А над макушками ракит
Подойник неба опрокинут
И дужка месяца звенит.
Спешу на выпас до рассвета,
И трезво думаю о том,
Что в мире стоит быть поэтом
И даже просто пастухом».
Книгу «Радость" « Владимир Васильевич мне подарил в Старом Осколе, на давней встрече его с читателями. Он вообще далеко от своего пастбища не уезжал. Как Атлант,сил набирался в родных ковыльных полях. И подписал томик так «Володе от вечного путника на добрую дорогу. 12. 6. 79 г»
С тех пор так и бреду по жизни, с напутствием удивительного пастуха:
«Чем жива любовь извечная,
Тем и поэзия жива -
И ей к лицу слова сердечные,
А не усердные слова».
И уж коли зашла речь о словах сердечных - самое время обратиться к творчеству Владимира Молчанова.
Я очень виноват перед этим человеком. Нет,совсем не в том, что часто не схожусь с ним во мнении относительно жизни нашего отделения Союза писателей. Тут ведь как о погоде: на неё не обижаются. Не нравится - меняй климат.
Моя вина иного рода. Даже допускаю, что Владимир Ефимович забыл о том случае. Но тень от него легла на отношения помимо нашей воли.
Тому уже двадцать лет, как Молчанов подарил мне свою книгу «Подснежники» . Дарственную надпись из неё я уже приводил в первой части этих, заметок. И вот , в силу своей дурной привычки читать книги с карандашом в руке, я и процарапал «Подснежники» вдоль и попрек. А спустя время на вопрос Ефимовича - читал ли я его стихи - я и показал его «Подснежники» в помарках, Я тогда думал, что делаю этим честь автору, но надо было видеть сумеречный взгляд поэта. Он решил, что я наловил в стихах ошибок и неудачных строк.
Но ведь всё наоборот! Я подчеркивал то, что считал удачей, что цепляло сердце, что вызывало слезу от
восхищения. Да вот хотя бы это место:
«Я в люльке неподвешенной пищал -
Крюка стального не было у ней.
Вождь недостаток стали возмещал
Стране одной фамилией своей!»
Каково?! Точнее не скажешь.
А лирика ?
«В роще птицы притихли,
Посвежел старый сад.
А в пруду, будто в тигле
Лето плавит закат».
Мог ли я это не подчеркнуть?
И в новых книгах, что Владимир Ефимович дарил мне, я уже не делал пометок.