Жеребёнок и кобыла паслись почти возле пруда. А в стороне, на опушке леса стоял табун. Телега остановилась метров за триста, лошади заволновались. С телеги сошли конюх Юра, зоотехник Ирина и Егорка-пятиклассник.
Егорке показалось, как будто он это место где-то видел, хотя был он здесь впервые. По одну сторону дубы, один огромный, как маврикийский. Вот изгородь из тонких стволов берёз, разделяющая дикий лес, поле и луг от загона. Дверь загона широкая, из таких же стволов берёз, видимо, никогда не закрывается. Она покривилась и почти лежит на траве. По другой стороне - шалаш, покрытый высохшей травой.
В стороне, рядом с кобылой, лежал жеребёнок. Зухра ожеребилась два месяца назад и теперь ходила за ним, как за малым дитя. Он стал плохо сосать, и у неё болело вымя. Было жарко, но под мощным дубом тень оберегала их от палящего солнца.
Вдруг лошади рванулись, мерин уводил кобылиц с жеребятами в поле. Выбитая, вытоптанная копытами глиняная дорога, отдаёт отзвук, словно глиняная чаша. И словно сотни барабанных палочек ударили в глиняный барабан. Но погонщик остановил их и вернул в загон.
Солнце над прудом светит так ярко, словно хочет воду в нём вскипятить, как чай. Егорке хотелось окунуться в эту кипь воды, но он терпит, понимая – тётя Ира на работе, а не на отдыхе.
Из родника течёт ручей в пруд.
Ирина осмотрела жеребёнка под дубом у родника и погнала кобылу к телеге. Кобыла всё время оглядывается, пытаясь остановиться, но ей уже надели уздечку. За ней бежит жеребёнок на тонких ножках. Он так слаб, что всё больше и больше отстает. Зухра останавливается, натягивает повод, она хочет подождать своего жеребёнка.
– Но! Пошла! – Ирина вспрыгнула на телегу, подстелив сено, свесив ноги в высоких грубых ботинках. – Пошла! Идёт твой малыш. Успокойся, Зухра. Полно. Но! Юра, может Крепыша положить на телегу? – Она удерживает лошадь сильной рукой крепкой тридцатилетней женщины. - Отстаёт он,
– Добежит, – заверил Юра, хлопая себя: овода и слепни садились на его загорелую, шоколадную спину. – Кусают овода.
- Вино делает человека прозрачным…
- Лишь мумия страдает молча.
- Вот и кусают. Жеребёнка надо на телегу.
– Брыкаться начнёт тут, – смеётся, весело глядя на Иру.
Вторую неделю тридцать-сорок градусов жары, листья кукурузы свернулись в трубочки, чтобы сохранить влагу.
На широкой, как двуспальная кровать, телеге помимо конюха Юры и Ирины парился Егорка. Он перешёл уже в пятый класс в Москве.
Зухра то беспокойно отставала, то набегала на металлическую телегу. Ему нравились лошади, но он боялся их силы. Он так волновался, когда метнулся табун. У него на шее на кожаном ремешке висел новенький фотоаппарат (подарок на день рождения). Но мальчик испугался и теперь жалел, что не щелкнул, не сделал сэлфи, когда бежал табун на него.
Три года назад сестра звала Ирину переехать в Москву, но она застряла на конезаводе. На холме золотилось поле подсолнечника.
Егорка подскочил на телеге и оглянулся – над ним зубы кобылы, из пасти капает слюна и запах, как из болота. Он отшатнулся. Вскрикнув, не услышал сам себя.
Ирина взмахнула вожжами:
– Назад Зухра! Тпр-тпр-р! Ах, ты! Бессовестная! Она не укусит! Я тебе дам!
Она уздой стукнула кобылицу по морде.
- Егор, не бойся, она не тронет! Это внучка Кубика. Куда лезешь, Зухра?
Зухра волновалась, выдёргивая повод, тревожно громко ржала.
Ирина сидела боком на телеге, и мужская рубаха в клетку туго натягивалась на её высокой груди.
– Юра, отстаёт Крепыш! Я слезу, пешком дойду с Зухрой и Крепышом.
Егор молчал, в горле, пересохшем от жары, слова застряли.
– Кумыса бы сейчас таджикского! Эх, в России места много, а привалиться негде. – И вдруг запел: – О, мой далёкий, Кай-ракум, я сын твой в изгнанье, – но восточный мотив резко оборвался, словно перерезали.
– Хомут да дуга вся недолга. – Конюх отдал вожжи Егорке, спрыгнул с телеги и стал подгонять жеребёнка сзади. – Пошёл!
Жеребёнок догнал кобылицу, она рванулась вперёд, опять нависая над телегой.
– Куда? – крикнул Егорка, чуть не слетев на землю, держась за вожжи, как за стропы парашюта.
Лошадь рванула, телега понеслась.
– Я вам спортсмен, что ли? Парашютист? Забодай вас комар! – Юра бежит за телегой, кобылицей и жеребёнком.
– Шагом, Малыш! – Ирина легонько хлестнула по шее. Овода разлетелись. – Шагом! Егорка, придержи вожжи! Натяни! Да сам не вылети! Упрись ногами в борт телеги.
Малыш был больше Зухры в полтора раза, он давно перешёл из спортивных лошадей в производители и смирился.
– Положим Крепыша на телегу? – попросил Егорка.
– Сам дойдёт! – подталкивал его конюх. – Недаром в лошадиных силах измеряют моторы.
– Он маленький, – возразил негромко Егорка.
– Такси тут ему что ли! Вон оно едет международное такси – Джип-п-п.
Навстречу ехал новый сверкающий, как чёрный жемчуг, джип.
Егорка перепутал левую вожжу с правой. Понесло его на иномарку.
– Куда! – Выхватила вожжи Ирина, серо-малиновая клетчатая рубаха треснула. – Стоять, Малыш! Стоять! Тпр-пр-р!
Директор сообразил, кто «рулит» конём, и свернул.
- Здорово! – приветствует хозяина Юрий.
Хозяин джипа стекло не опустил – пыль. Поприветствовал ладонью, как Сталин на параде.
Крепыш отстал, конюх шёл рядом с телегой, балагуря, напевая частушку:
«Я у мамы отдыхаю,
Ничего не делаю.
Только знаю, поливаю
В саду розы белые».
– Отстаёт. – Глядела на жеребёнка Ирина. – Всё. Сейчас ляжет.
– Дойдёт, – затеял Юрий спор, словно на скачках.
Но жеребёнок остановился и лёг.
– Доедешь сам? – Ирина отдала вожжи мальчику, спрыгнула с телеги.
– Сам? – Егорка посмотрел в карие глаза тёти Ирины любопытным лошадиным взглядом. – Доеду! Хоть напьюсь там.
– Не бойся. Да вожжи не выпускай! – Рубаха на Ирине, перекосилась, пуговичка на груди расстегнулась. – Сам дойдёт до конюшни. Малыш, дойдёшь?
Мальчик весело «зарулил». Оглянулся: Ирина в мужской клетчатой рубахе, в брюках, как мужик, махнула ему рукой. В Ирине было что-то основательное, сильное, мужское, и мальчику это нравилось. Он приехал на конезавод только вчера из Москвы. Ирина согласилась оставить столичного племянника на месяц у себя в деревне.
Золотая пыльца солнца падала с неба и золотила шляпки подсолнухов, золотое поле слева от дороги сверкало, переливалось.
Только отъехал Егорка, как слышит, его зовут.
– Егор! Назад!
Услышал Егорка голос конюха и стал тянуть за одну вожжу сильнее, чем за другую. Лошадь стала разворачиваться, но мешала телега, огромная, как двуспальная кровать.
– Подавай такси! Забодай тебя комар! – шутит с прибаутками конюх. Штаны у него с дырками, а рубаху летом он не носит. – Не бежит Крепыш, видишь, Егорка. Может, вызовем такси ему?
– Такси подано! – Подъехал Егорка.
– Сами поднимем?
– Не поднимем. – Ира засучила клетчатые рукава.
– Брыкаться будет! Играешь? – Играет черными глазами конюх. – Не довезём. И кобыла не даст положить. Поеду за мужиками.
У Егорки забрали вожжи, он спрыгнул. Старая телега задребезжала громче, понеслась к конюшне. Конюх правил стоя, когда-то он был жокеем.
Егорка остался с Ириной ждать подмоги. Жеребенок ткнулся мордой в ногу Ирины, словно прося у неё защиты. Егорка любил тётю Иру за смелость, с которой она обращалась с лошадьми, за силу, в которой она не уступала мужчинам.
– Что, тень нашёл? – разговаривала с Крепышом Ирина. Тени от неё почти не было, солнце в зените, жара, как в пустыне. – Вот сфотографируешь, скажут: «Фотошоп».
– Тётя Ира! – нажал кнопку фотоаппарата Егорка, но вдруг ему показалось, что Зухра поставила огромное копыто на ногу жеребёнка. – Тётя! Она наступит! Наступит!
– Пошла! – Ирина отталкивала Зухру, загорелыми полными руками упираясь в её бок.
– Пошла! Смотри, куда ставишь, Зухра! Подвинься! Они его бы загрызли в лесу!
– Кто? Волки?
– Слепни! Кровососущие! Жуть.
– Они там топтали тебя что ли? – мальчик гладил жеребёнка.
– Крепыш, ты как? – жалел мальчик, заслоняя Крепыша, глядя, расширенными зелёными глазами, как тяжело и часто дышит жеребёнок. – Пить хочешь?
Загнанный Крепыш лежал. Зухра обнюхивала его. Маленький, красивый, шоколадный, белые носочки у копыт, белая звездочка во лбу.
– Видишь, обнюхивает: её это жеребёнок или не её.
Дыхание Крепыша стало прерывистым.
– Он не умрёт? – Егорка наклонялся, заглядывая в глаза Крепышу, словно спрашивая его самого.
Ирина посмотрела на Крепыша, он дышал, как женщина при родах, ей казалось, он сейчас заплачет.
– Глаза у него зелёные… - Ирина старалась отвлечь племянника. – Чистый изумруд. Как у тебя.
У Крепыша шевелились губы и вздрагивали ноздри, он смотрел на Егорку и хотел сказать ему: «Пить! Пить!»
Вернулся Юрий с Сергеем. Его уважительно зовут дедом. Но он стариком себя не чувствует. Просто публика скандировала: «Дед! Давай! Давай!». И если бы чужая кобыла не наехала, то его Диксон пришёл бы первым. До слёз было обидно.
– Такси подано! – насмешливо доложил дед.
– Крепыш не дышит. – Моргал глазами Егорка. – Смотрите!
– Выживет! У него 19 рёбер, не 18. Его Крепышом назвали. Читал про Крепыша-то? Знаешь, что даже внучатый племянник Льва Толстого выбирал для писателя на нашем конезаводе скакуна. Он искал такого жеребца, чтобы лёгкой была дорога.
Мужики подняли Крепыша, Зухра дернулась, заржала, обдавая пеной мальчика.
– Отведи кобылу! Отведи дальше! – Сергей толкал в бок Зухру.
– Да здесь он! Здесь! – Ира уговаривала кобылу и с силой и опаской отводила её от телеги. – Успокойся, Зухра!
Кепка с головы Иры упала.
– Сколько вырезали коней! А тут за одного шуму! Было десять табунов – остался один табунчик! – гневно стрельнул глазами дед. – Как этих не сожрали? От табуна не отставать!
– Так это же Крепыш – внук того Крепыша! – Ирина светилась гордостью за свою работу, за победы, призы, награды, которые добывают лошади для людей. – Егорка, ты не видел ещё нашего Балагура!
– После революции в семнадцатом на конезаводе ни одного коня, ни одной кобылы не оставили!
- Как в «Трёх сестрах» будем: работать, работать и работать. – Ирина проигрывала Чехова.
– А если и работы нет! - Дед горячился, от волнения дышал, как загнанная лошадь. – Всё порушили, до основанья! А деньгами коня не купишь! Коня надо вырастить. Тут! На своей земле.
– А Зухра – приз Барса в Раменском получила. Ты видел, как Крепыш играет?
– Если жеребёнок по зорям много играет – волки съедят. – Юра поймал слепня и раздавил в кулаке.
– Человек часть природы, а не хозяин, – поправила Ирина.
Ехали, громыхали. На телеге пахнет сеном и потом. Всем хотелось быстрее укрыться от жары. Проехали леваду, там пара коней под старым дубом.
– На потную лошадь овод валится, забодай его комар. – Юрий передёрнул плечами.
– Крепыш болеет, кашляет.
– Кваску бы, холодненького.
– Или чарку горячего!
– Помрёшь от самогона. Не пей, козлёночком станешь. Но никак не конём!
– Егорка, сбей слепня!
– Оп! – мальчик ударил с размаха по жёлтому двукрылому кровожадному слепню.
Зухра бежит рядом, глядя тревожными глазами на Крепыша. Его держат за ноги.
– Пошла!
Зухра зависла над телегой, хочет что-то сказать тем, кто едет на сене.
– Осторожно! Куда?! – Ирина ударила кобылицу поводом.
– Ты что машешь? Забодай тебя комар! – не стерпел Юра.
– Оводы! Присосались!
– Это слепни. Ух! Яма!
Егорка еле удержался.
– Не дышит! – изумрудно блеснули слёзы у мальчика. – Открой глаза, Крепыш. Умер? Тётя Ира!
– Сейчас его доктор Живаго полечит, – убил слепня на чёрной загорелой руке Юра.
– Приехали! – Спрыгнул с металлической телеги дед. – Если бы был свой, на руках бы жеребёнка донёс. А они загнали, как на скачках. Не жалко. Чужой. И в революцию уничтожили, как будто кони за людей в ответе.
Въехали в конюшню.
Вдруг Крепыш рванулся, вскочил, задними ногами уперся в землю, а передними всё ещё держался за телегу, как ребёнок. Телега остановилась.
– Живой! – вскрикнул Егорка и от радости тоже слетел с телеги.
– Исключение из всех правил! – спрыгнула Ирина. – Наш! Орловский рысак! Ему стоя аплодирует весь мир!
– Крепыш! – Егорка вбежал в денник. – Крепыш! Крепыш! Живой!
Зухра мирно смотрела на мальчика и жевала мелко нарезанную изумрудную траву.
В денник заглянул дед:
- Егорка, у нас тут маврикийский сохранился. Своя Третьяковка. Живая картины. Видел? Шишкин «На окраине дубового леса». Я писал там. Хозяин купил, понравилась. В Москву увёз.
- Вы – художник? – удивился мальчик, он думал, что все художники живут в Москве, - Я видел там шалаш.
- Вот из этого шалаша я и писал. Научись смотреть и видеть.
- А жеребёнка вы нарисовали?
- Он позировать не умеет, бегает и бегает. А с фотографий я не пишу. Мне живая природа нужна, натура. Вот как тут у нас.
Подошёл Юрий с чайником, посмотрел на мальчика и улыбнулся:
– Егор, забодай тебя комар, принеси свежей водицы из колодца. Джигит голоден, а конь его должен быть сыт. Дай нам с дороги водицы напиться
Егорка радостно побежал за водой, звеня и играя ручкой алюминиевого чайника.
10 октября 2024