Ангара, дочь Байкала

Дата: 12 Января 2023 Автор: Шубин Александр

О книге стихотворений Елены Крюковой "Иркутский рынок"                                                                                                                                                          
       
С первой главки поэмы погружаешься в яркий, необычайно чувственный, глубокий, по смыслам и переживаниям, мир героини, готовой "выстонать всю правду" об этом многомерном, многоликом – праведном и неправедном своём мире-отечестве.
 
...Ох, мой рынок! Ну, давай, в огнях торгуй!
В небеса швыряй замерзлых сливок буй!
Мой буй-тур, алмазный княжич, снеговей -
Синь-вина плесни в ладони мне, налей!
Горсть подставлю, кожу горечью сожгу,
Жадно выпью, захмелею на бегу,
Только выстонать всю правду - вышел срок! -
Только выбросить дареный перстенек
Во сугробы, только выстыть на ветру,
Только выкрикнуть: не смейся! не умру! -
Над заваленным орехами лотком,
Над завязанным отчаянно мешком -
Нежный омуль там, да вяленый чебак,
Мне, безумке, ты, рыбак, отдай за так!
Я - все эти оснеженные лотки!
Я - собакам кость из пламенной руки!
Я - лимоны, мед, вся золотая снедь,
Я сверкаю, не даю вам помереть,
Я кормлю собой собак, зверей, людей
На изломе, на отлете площадей,
Вот уже я пища ваша, град и весь,
И себя насущным хлебом дам вам днесь!
 
Словно искры от Алатырь-камня пролетают - одна за другой - все сорок главок поэтической симфонии, уводя то во времена Вергилиевых од, то в шаманские дебри первобытных духов, то в гулевую вокзальную толпу – вперёд, по торной дороге жизни героини, через унижение, нищету-голод, потери родных, безнадёжье, в постоянную борьбу с преследующей героиню и всё более и более овеществляющейся "Смертушкой" – со всеми этими ипостасями и безудержной природной щедрости, и бесчеловечной  системы "рынка", с призрачными привилегиями мнимой свободы. 
 
я так иду краше павы купчихи важней
кто-то мне в спину швыряет крика снежок
баба разложит на синем снегу омулей
ягоду алую сгребет в кровавый стожок
не прикасайся ко мне пока нежно иду
в воздухе снежном ко смерти веселой плыву
я целовалась когда-то ах на ходу на холоду
переходила вброд поземковую траву
как любили и как предавали меня
как подавали меня монетою в горсть
как посылали руганью злей огня
то ли хозяин а то ли под водку гость
Рынок сибирский и вольно птицы летят
вдаль по-над торжищем
сколь я стою теперь
кто бы сказал кто бы нить отмотал назад
сеть рыбацкую кинул в черную дверь
сколько солнца и сколько торговок вопят
так зазывают - душа - наизнанку чулок
не рассказать никому деисусный мой ряд
не объяснить уж лучше рот на замок
не вспомянуть а может пора вспоминать
не помянуть а может рюмку поднять
молча горько торжественно исполать
выпить за радость за дней убитую рать
                                 
Детективное развитие сюжета с трагическим падением героини на самое социальное дно, с ощущением приближающейся трагической развязки – в проявлении избыточной яркости страстной живописи, пристального любовного, болезненно-жертвенного и ревнивого внимания к детальности каждой картины, учащающихся реплик типа: "...ярко-красно с досок ягоды текут", "Я – глазурь-печатка – пламенем во мрак...", "...я лежу на ближнем кладбище в новых могилах...", "И стала я лодкой, и бедный Бог рыбалил во мне, одинок...", ассоциативных сцен: "Шаманка", "Эшелон", "Плащаница", "Русская рулетка"... и, наконец, предфинальная "Истина" и финальный фатальный выстрел – разворачивают всё предыдущее прочтение, кажущуюся бессистемность развития сюжета в иную, совершенно оправданную реальность: в уходящем сознании умирающей героини мгновенно-выпукло проносятся все сорок картин уходящей жизни, куда время от времени вторгаются веселые, а порой и отчаянные песенки-прибаутки - частушки-портреты - сегодняшних насельников «Рынка», замыкая всё действие в огромное ассоциативное поле иного прочтения этой трагедии.                                                                                                       
 
...Наш мороз людей кует
В животах беременных.
Покупает, продает
Нас
Пространству-Времени.
 
Надо жить, чтобы жить -
Удивили эк кого!
А любить, чтоб любить,
Пусть любить и некого!..
 
Есть кого!
Этот мир
В варежке промерзлой,
Обносившейся до дыр, -
Весь живой, не мертвый.
 
Люди плачут и поют,
Блестя глазами грозными.
Люди серу жуют
Зубами морозными...
 
...На снегу лежу искристом, молнией слепящем.
Умерла я, молодая, смертью настоящей.
 
Из виска текут потоки. Чистый снег пятнают.
Револьвер лежит жестокий. Настоящий, знаю.
 
А душа моя, под небом в плаче сотрясаясь,
Видит все, летит воздушно, чуть крылом касаясь
 
Тела мертвого и раны, баб с мешком орехов,
Мужиков, от горя пьяных - в ватнике прореха,
 
С запахом машинных масел пьяного шофера,
С запахом лисы и волка пьяного Простора...
 
Вот так девка поигралась! Вот так угостилась!..
Наклонитесь над ней, жалость, радость, юность, милость...
 
<...> Это смерть моя выходит, буйной кровью бьется,
Это жизнь моя - в народе - кровью остается.
 
 
Но сквозь исповедальную эту историю судеб человеческих, сквозь остывающее искрение памяти начинаешь различать главного героя этой поэмы,  появление которого ожидалось русской литературой давно и пристрастно: это явление роскошно-глубинного, истово-музыкального народного, полифонического языка, о котором долгое время говорили -  "богат!" - и показывали руками: "широко!", как показывают, говоря о размерах, о просторах Байкала.
 
...Ох, Град-Пряник, - а далече, между скал,
Меж мехов тайги - лежит Бурхан-Байкал,
Сабля синяя, монгольский белый нож -
Косу зимнюю отрежет - не уйдешь...
Синий глаз глядит в отверженный зенит:
Марсом рыбка-голомянка в нем летит,
Омуль - Месяцем плывет или звездой -
В нежной радужке, под индиго-водой!..
Да нерпенок - круглоглазый, ввысь усы -
Брюхо греет среди ледяной красы,
Ибо Солнце так торосы дико жжет,
Что до дна Байкала льется желтый мед!..
 
Ох, Град-Пряник!.. Я дошла: тебе мой стон.
С Крестовоздвиженской церкви - зимний звон.
Лязг трамваев. Голубиный громкий грай.
Может, Град мой, ты и есть - Господень Рай?!
Я работницей в любой горячий цех
Твой - пойду! - лишь из груди сорвется смех,
Поварихою - под сводами казарм,
Повитухою - тут волю дам слезам...
 
И вот из этой широты-глубины и настоящего-природного, и символического, поэтического Байкала пробилась Ангара русского слова, которую уже трудно не заметить и невозможно остановить  - это первородное сверкание, эту сибирскую мощь, эту самоцветную радость России, первоявленную на странице вечной, насущной книги русской Поэзии.                                                                                                                     
             
 

 

Перейти в архив


Оценка (0.00) | Просмотров: (564)

Новинки видео


Другие видео(193)

Новинки аудио

Сотри со лба печаль...
Аудио-архив(216)

Альманах"Клад"  газета "Правда жизни"  Книги издательства РОСА
© 2011-2014 «Творческая гостиная РОСА»
Все права защищены
Вход