После того, как закончилось все ЭТО, ему со скрипом, ворчанием и большим недовольством, наконец-то, выдали абсолютно новенькую - муха не сидела - офицерскую книжку, где значилось, что он лейтенант, наград не имеет, за границей не был, не воевал, ранений нет. Одним словом, нет, прочерк, нет или «не».
Все бы ничего, мало ли лейтенантов после военных училищ, в частях и гарнизонах, после институтских сборов. Вот только лейтенанту-то нашему всего двадцать с копейками, да и рождения он далеко не военных тех грозовых лет. Как он стал таким, как и почему - про то и сказ пойдет. Может, время было такое? Да вроде нет, воюют всегда и везде, как и должно быть во второй половине того дражайшего двадцатого столетия - подло, мелкопакостно, научно и бестолково, не спросясь своих и чужих. Ну так что же? Сила есть, ума не требуется. И все ж - когда сие и для чего случилось?
Неоднократный Герой Советского Союза доживал последние годы своего правления и жизни - до смерти второго Ильича оставалось два шага. Впереди еще не маячила великая и ужасная Перестройка, еще в силе была наша знаменитая и непобедимая Контора и только разворачивался Афган. ... Вот такие были тогда годы для неизвестного лейтенанта. Знаете, сказку: «В нужное время и в нужном месте...» Вот так надо попасть, чтобы схватить удачу за хвост или лихо загреметь под жизненный откос. Для будущего крутого лейтенанта жизнь проявила в своем негативе два одновременных и далеких по расстоянию таких вот нижеприведенных факта.
Из неофициальной встречи-беседы высокопоставленных лиц Державы:
(без протокола)
- Слушай, твоя хваленая контора куда смотрит? Почему из Африки орут, что мы попираем их свободу и мешаем патриотическому движению. Борцы за мир принюхиваются к нашим делам - мы им твердим, что мы чистенькие и добренькие, что мы оттуда не то что ушли, а нас там, мол, вообще не было. Кубинцы вывели оттуда свои когорты и своих советников, причем быстро, вовремя, бодро и толково, не оставив никаких следов своего пребывания. А твои что?
- Мы ж не армия. И не министерство обороны - они наследили, пусть и следы свои заметают. Я и мои что?
- Не понял! Я не понял! Кто ж за порядком и исполнением реляций будет смотреть, а? Наблюдателей много, а контроля никакого. Ты знаешь, что мы оттуда убрались, а вот базу опорную бросили бесприютно.
- Бесприютно? Я не ослышался?
- Нет, не ослышался. И не прикидывайся сиротой. Так ты знал про базу? И не понял, что ее надо уничтожить? Чтобы не оставалось никаких шансов для доказательства того, что мы там присутствовали.
- Но это ж у черта на куличках. Что могут сделать мои несколько агентурных работников?
- Надо было вовремя подсказать воякам.
- Виноват.
- То-то. И?
- Есть выход. Создать...
- Молодец, действуй. Ну, что ты еще мешкаешь?
Из размышлений сержанта-дембеля Советской Армии:
(мысленно, без огласки)
«И что мне еще не хватало? Всего несколько недель прошло, как прибыл домой из армии... Толком даже и не успел дембель свой отгулять, а уже влип безобразно! Приехал. Встретили. Как полагается. Отец, в далеком прошлом цыганский барон, давно осевший и оседланный, больной уже, с ухмылкой встречал меня, среднего своего сына... Мать заплакала, отец был невозмутим, мать повешалась на мои сто десять килограммов воинского спортсмена-сержанта, мастера карате в сто восемьдесят восемь см, а цыган мой «старшой» (в общем-то, я - русский, из Центрального региона нашей мощной Советской Державы) с усмешкой (иль показалось?) смотрел на меня, такой полуседой и волосато-закольцованный, выбритый как всегда в любое время до синевы цвета металла титан...»
Я успел выпить с моим папашкой сто армейских грамм, успокоить мать... что я еще сумел и успел? Не помню. Ах да, устроился на завод электрооборудования (которых в своей специфике так мало в стране), отпахал там даже несколько смен. И потом вдруг случилось...»
... Бьет цыган своего сына, а его спрашивают - мол, за что, да еще с утра? Отвечает цыган - к вечеру наберется его грехов, тачкой не отвалишь...
... Молоденький зэк, вновь прибывший, глухо вскрикивает: «За что, шеф? В чем я успел провиниться?» - «Было бы за что - совсем бы убил!» ...
- Эй, ты, - он двинул своими 110-ю. - Пройти можно?
- Ой, ба, пред нами крутая черная матросня в беретах, ай не так? Мор-пер? Воздушно-десантно-голубые беретики? Ну как прямо в нашей славной ар-мей-ке! Но ты-то, кто, славное чадо... Не наш ли...
... «За что мы т-е-б-я, «уважаю»? Де-пор-ти-руем, крутой!»
- Кого? - бывший мастер спорта по карате, спец по боевой подготовке, сержант, 110-85, приписан к войскам спецсвязи.
- Разбить рожу? Сейчас иль потом? Такому крутому - и не грех...
Сказано ими - и начато ими. Он их не трогал первым.
«То, что я попал в их долбанное СИЗО - доля не моя. Знаю, что должен и обязан уважить свое Отечество - до упора и до... еще раз упора.
Я - человек со спортом и вроде как без автомата. Вроде как не боец?»
Правильно. Ошиблись. Ошибаетесь.
По тем временам мой дан - боец, вперед ушедший образ героического Афгана. Не совпадает падеж русского слова - но я-то причем здесь?
Я - из спортроты. Элитной. Не зря сержант... Многих ломал.
И я особо не виноват, что кому-то не понравился и заломил трех придурков с ножами... Нет, я - не... Я пришел. Меня встретили. Пытались... Что?
... Я любил девчонку, дочь главного прокурора. Она меня ждала. Она меня встретила и дождалась, моя родная «кубышка» ... Да и они, прокуроры, меня ждали и надеялись на что-то...
- Эй, ты! Что? Не мог аккуратнее пройти?
- Не смог, кто ж меня плечом зацепил?
- Я?
- Или я-я???
... Бились мертво и зло, пока не разняла милиция.
- А нам плевать! Да чтобы я сдох…
... Меня замяли под новый «грех»! Вот так славно и внятно «подох» старшина-боец после дембеля. Ой, да бог с ним и с ними.… не впервой! Ну а тут вспомнили и о сиротных и убого-нищих, как к делу пристроили. Это вроде как чтобы без дела не трепыхались: Родина на них потратилась - быть им и долги возвертывать, грешникам непрямым и пьяным... вот, цыган, туда и сваливай... Вот «туда» и свалил ныне потерявший имя свое официально Цыган. Просто и понятно, без вопрос-восклиц-знаков. Живы бум - не помрем... годится? Да кто ж знает такую собачью пакость - после того будем ли мы?
... Была повестка его матери, в которой настоятельно рекомендовалось сходить с сей официальной - за всеми крутыми печатями - к ним насчет работы сына, да и подсказать, за что, чем и как, что того - именно самого Цыгана - пригребли на самый обыденно-серый поганейший нормальный «офицерский сброд». Все правильно. Сбор - на два месяца. «Партизаном».
Они очнулись в Ростове. Никто их не усыплял и не принуждал. Присягу не требовал, ибо дали они ее еще заранее - Союзу ССР. Полторы сотни воинов пришли под Знамя, исполнить Волю народа и «иже с ним»! Да будь-де так! Будни воинские, да и иль спецназовские - есть они все будничные. И до тошноты понятные, простенькие и неудобоваримые, смертельные и гнусные...
Командир первого взвода - Цыган. Из военного досье: Юрий Андреевич - вынослив, к политике равнодушен, предан, исполнителен, силен... Спортсмен, но скорее технический, чем военный... Кличка - погоняло по гражданке и на срочной «Цыган» ... Но не цыган. Без амбиций, упрям как бык, и еще раз - вынослив.
- Да будет так, - сказал полковник ГРУ. - Пусть этот Ю.А. Цы будет комвзвода номер один. Потянет. Ибо от первого взвода и идет ниточка ко всему.
- Кто «берет» роту? Эту... самую, - полковник скривился. - У них... Да там, сам черт не поймет: взвод у них - под полсотни, рота - охренелая, а сам комроты - всего-навсего старлей, хотя тому впору носить как минимум спец-капитана. Так кого ж нашли для роты?
- Нашли, товарищ полковник! И именно он - старлей, человек без имени и политики, афганец, человек из нашего детдома, награжден орденом за былое приранен и контужен... крут и неуправляем.
- С ним справимся? Я спрашиваю - вы с ним справитесь?! Или?.. Али?.. ГРУ шуток недолюбливает. Ан вам объяснить по-другому?
- Но-но, полковник! Есть по вашей шхере и гусь с винтом... помягче. На то и мы, люди из Конторы! А вы... - обеспечьте операцию.
- Где вы были ранее?
- А ВАС про ТО и забыли спросить?
- Да пошли вы...
- Не забывайтесь, полковник!
- Век буду помнить.
- Так как, старлей - туда?
- Да... потянет.
* * *
- Ты кто? Цыган? М-м-м, странно... Ну и зачем ты здесь, сивый цыган?
- Но-но...
- Но и тогда что, хренов конокрад?..
- Я не пер коней, мои - из рода цыганских баронов...
- Да что ты говоришь, барончик! Ой-ей-ясь! И не страшно? Не поганенько в душе твоей гремучей?
- Дороги не переходил...
- И грехов не имеешь? - плотный коренастый старлей зрил в него прямо и упрямо. - Ангел?
- Я что-то имею...
- Запомни, ты, «партизан» - ты до этого играл в солдатики, старшина, счас комвзвода один.
Цыган задумчиво оглядел свою будущность в виде старлея, коротко и ясно сказал: «Я понял, шеф! Твое слово - закон. Где и как?»
- Там, где собака не сует... Кроме тебя, Цыган, есть и еще комвзвода № 2 и комвзвода № 3... И жить-здравствовать они будут при нас, в куче... четверо в одной блат-хате, то бишь в маленькой зачуханной казарме. Цыган - ты «номер один», остальные - ...
Да, они - четыре офицера в добротном закоулке весьма странной казармы спец-Ростова... остальные их - рота - в плотно пригнанном пространстве, зло и жестко собранных в сём мире. И... и... и... - «Рота, подъем!» «Рота, стройся!» «Рота - на учения».
Рота, рота... Рота - стрельбы ночью, днем, по мишеням, навскид, рукопашные, десантные, мордоворотные, страшные и в крови... - это они.
Ростов-Батюшка их встретил гостеприимно - не они первые...
Казарма роты-«спец» была толковой. В спецзоне, вдалеке от прочих... За колючей проволокой с вышками сторожевыми - ну, ни дать, ни взять зэковские зоны. На том и стоим. Под знаком «секретности». Внутри - удобоваримые и толковые помещения: одно - на всех, но деленное на четыре огромных и правильных четырехугольника, ибо каждый спецвзвод - будь при «сам», и другим «не дам», но при состыковке - «будь», излишеств не «балуй» ... В общем: всё и все - вместе, но повзводно. Разделяй и... Ростов их, всех этих «спец», любит. Здорово уважает. Да куда ж они без НЕГО... не впервой. Не первый год замужем. Не таких видали. Не таких ломали. И не такие здесь побывали. Но да и то: знаем сим! Одним словом - слом: Ростов-батюшка (век бы его не знавать!).
Старлей, Цыган, двое взводных, рота «наотмашь», Ростов, сбор всех по принципу «с бору по сосенке». Готовы, спецы? Родина зовет. Они должны были вложиться в две недели. Боевых учений и выполнения задач. Встать! Лечь! Ползи! Пинки и... Почем и зачем азы взрывного дела... Да, рукопашный бой! Штурм - фронт - даешь в бога! В бога мать! Страшненько? А им нет!
Старлей бдил: «Тебя не касаема судьба твоих взводов».
«А вас, а вас, а-а-ваз, - и каждую ночь взвывала сирена и через тридцать секунд рота строилась - при всем облачении - на плацу. Потом сирена выла трижды за ночь... Не успевающих «шли» - спецназ - черные морды, от которых не жди пощады. Офицерью этой странной роты - чуть поблажки. И наконец: выгнали роту за сорок секунд на плац, уложили в щебень за границей плаца и дали команду всем раздеться догола, затем гоняя их до изнеможения впотьмах целых сорок минут. Не пощадили и офицерский состав спецроты. «Зверье над» было страшным и било всех отстающих и «любопытствующих» прикладами автоматов по мордасам и затылкам. В следующую ночь - повторилось.
Цыган взвыл. «Комбат, нас голых к Африке готовят?»
«Догадлив, - процедил бывший афганец. - Сволочи, но дело знают... меня там еще не хватало!»
Тактика. Разведка боем. Ночной бой. Диверсии. Взрывное дело. Рации. Стрелковое, бронетанковое, гранатометы, ножи, духовое, арбалеты, базуки, мины - все круто, бегом, до отупения... И - «мордой об стол», заставляя за минуты понять курс наук, на что требуются часы, сутки и месяцы спец-диверс-подготовки.
- Слушай, комбат! - взъярился Цыган. - Я что, похож на неизвестного лейтенанта?
- Будешь, - сплюнул - извечно чистоплюй - вдруг на пол себе под ноги старлей. - Не хошь - заставят. Не сумеешь - сломают. И не таких Афган ломал...
- Но я ведь!..
- Правильно. И сам про себя не знам. Я не знаю про «твоего» старшину, Цыган... но про тебя, Цыган, наверняка будущего лейтенанта, - гроша ломаного не дам.
- Но я ведь из партизан, из запаса?!
- Ну и что? Всех не пожалеешь.
- Почему ты даешь им право издеваться над собой? Ведь ты ж афганец, орден...
- Меня спросили? Да и я, как бы тебе не сбрехать - повинился чуть пред старшими... А так бы быть мне со второй «красной», звездочкой лишней на погоне и, главное, туда - в Академию. Там нас ждут и уважают, звезды на нас вешают - а и сами не в обиде.
- Так за что? Тебя, правдолюб красно-орденоносный?
- Меня? Так это просто. Набил рожу кой-кому... в Афгане. И пристрелил бы!
- И ты?
- И я... Орден, четыре медали, ранение, направление в Академию - все коту под хвост... Я тебя не пойму, старшина: а ты-то кто? Тебя-то зачем хотят загубить, гражданского?
- Подстава.
- Старшин не подставляют.
- Но меня...
- Если тебя, мало-гражданского старшину, взяли ко мне первым замом...
- Ну и?
- Я тебе не очень верю, старшина.
- Я мастер карате и мастер дзюдо.
- Из спортроты, что ли, Цыган?
- Да, из нее... но и не только. Кой-куда нас совали.
- Есть регалии?
- Две медали... младшие мало чем удостаиваются...
- Медали твои, чать - побрякушки юбилейные?
- Обижаешь, командир.
- Стукач, что ли? Подсад и рохля по-над для «старших» - все ли мы, мол, праведно деем. Вроде как по Уставу: параграф первый - командир всегда прав. Параграф второй и последний: если командир неправ - смотри параграф первый». Так?
- Старлей, командор! Кто такие еще два наших комвзвода... и для чего нас так в грязи дрессируют?
- Заткни язык в задницу, Цыган... И сам не знаю! Но коль пошла такая пьянка - режь последний... так ты из горячих... чуть других? А веры тебе?
- То же думаю, старлей. Но не в их интересах рассоединять нас четверых.
... И снова, встряхивая автоматами, редкой цепью и углом, ложились десятки мотострелков их роты в грязи... А с ними, чертыхаясь, плюхались в грязи жижистой их командиры. Всех предупредили: как на «боевых» - один из десяти боевой. Окромя того, против вас - «зеленые» береты. Жуть!
- Мать их за ногу! - немногословно сказал старлей, когда из дымящегося поля боя вынесли двоих убитых и трех раненых. - Давно я таких учений не видел...
- Процент потерь на учениях, - хмыкнул Цыган.
Пуля снесла ему напрочь армейскую «тюбетейку»-пилотку.
«Завались», - пихнул старлея вбок, зацыкали пули.
Поле боя «залегло». Спец-противник пока ждал, но некогда ему - собираются брать всю эту вшивую рать, неудобоваримую - с бору по сосенке, хренотень на плесень - рьяной атакой: без рыка, на одном дыхании, зло!
- Капитан, - выдохнул Цыган. - Что это за учения - «Щит»? Не-кабы-сдох-нам-пришел?
- Еще не капитан... да и ты пока не лейтенант. Дуй... и борзо! В обход посылай наших комвзводов... на то ты у меня и ЗАМ хренов! Они, мои, знают.
- Будь дело! - Цыган пропал...
* * *
- Вы очень неплохо справились с заданием, - «голубой полковник» внимательно вытаращился на ничуть не боявшегося его старлея.
- Так точно! - от души гаркнул афганец. - От души. Если не мы - то, кто? Да это ж Александр Васильевич сказал...
- Академия по тебе плачет?
- Мне «предположили», что она умерла.
- Сука, старлей... громыхаешь...
- Как велели, господин полковник. От ваших, с моим «сбродом» - отбился...
- Да... ты?! Годен.
Инструкторы дело знали. Четыре взвода, по отдельности живя при Ростове, знали только свое и про свое... А ненависть из крутых спец-инструкторов Ростова так и перла, но впредь ее встречали. Откуда же эти люди из четырех взводов происходили? Неясно.
- Ненавижу, - скрипел зубами Цыган. - За что?
Старлей дал ему по зубам.
- Ты не забыл, что я ношу черный пояс? - процедил Цыган.
- Не забыл, дерьмовый старшина, но и помню то: не зазря нас...
... Вот так они и жили. Недолго и счастливо. Жили врозь, но дети были.
«Не про нас ли так сказано? - скрипел зубами Цыган. - Без суда и следствия, из огня да в полымя, а и потом с корабля прямо на бал».
Офицеры спец-их-роты жили отдельно, сделали их по «двойкам»: в каждой узкой конуре две узких кровати, одна тумбочка, голый (деревянный - здоровье их должно пригодиться родине) пол. Да-да, это и вся меблировка кадровиков, удобства прочие где-то на стороне. Барак - казарма для взводов роты - огромен по площади, кровати для солдат и сержантов - в один ярус. Между взводами изолирующие по вечерам и перед отбоями - простенькие учебные классы - учебные пособия и наставления были приходяще-уходящими.
- Первый - пошел в поле!
- Второй - на полигон.
- Третий - в класс.
Так что все идеально и просто - толком не знают друг друга, малознакомы, не склочны, оттачивают мастерство, в учебных взводных учениях - не считая озверелости и неприятия на «далекое и прогнозируемое будущее» - бушуют боевые страсти, накал и страшный азарт. Многие участники «далеко» после дембеля, но не забыли свои спецназы, разведки, береты и горячие точки. Да воздастся им, нашим славным сынам наполовину без родичей и во остальную часть детдомовским и приютным!
Страшны были особенно ротные учения, где отрабатывалась внезапность, спайка, реакция и смысл военного гона. Кой-кого отправили «под Ростов», чуть немногих - в дальние гарнизоны Союза.
Через две с небольшим недели ратников нельзя было узнать: огрубели лица, придубели руки. Приобули их в десантные сапоги африканских революционеров, одели в «хак-рвань-и-дрань» черных народных повстанцев...
Круто их «обуяли», надраили и подчистили… «На том и стоим», - сказал Александр Невский. «На том и стоять будем!!» - порешили его пра-пра-пра-хх-...индеи внуки.
Большего - со временем - им дано не было... Так что прощай, батюшка-Ростов, отец головорезов и воинских спецов. Аль не пора ли расстаться и дружески подать друг другу дружескую «лапу»?!
Ростов - не тот, но и не «другой» - шапку не сломал, поручкаться не заимел желания... и ночью их подняли по боевой тревоге, готовность номер один, однако не торопя «зло» и давая на сборы приличное время. Потом коротко рыкнула сирена - инструктора как с цепи сорвались, подгоняя всех подряд пинками, тумаками, зуботычинами - всех, кто «подрядился» на сей бессмертный рейд. «Родина вас не забудет», - зарычали эти цепные псы, потомки СМЕРША.
- Берегись, Цыган, - проскрежетал старлей. - Сметут, сволочи! Отыграются...
- Не боись, командёр! И мы споем... я - впереди, ты - за мной, двое взводных - за тобой, а и лучше бы наоборот!
- Понял, Цыган, пошел хвостом. Бди!
В боевой экипировке - весьма странной и легкой для предполагаемого «сафари» - они рванулись на плац. Рычащая темнота и тусклый свет ждали будущих счастливцев. Но вот когда и как обратно - слабо???
Отыгрались кошке мышкины слезы. Багровый «голубой» полковник стоял у бортовых воинских «Уралов» и пылал от гнева. А вокруг кипела бойня: отдрессированные и проснувшиеся (от «спячки») «афро» от души мочили контингент Ростова-воин-батюшка. Жуть брала! И надо было что-то - ЧТО? - решать-ать... ять, мать, в твою ногу! «Завалишь, полковник, дело - не сносить тебе головы. Я уж не говорю про твою карьеру».
Боевые порядки «афро» прорвались к «Уралам», занимая их брезентовые кузова, рядом притыкались их боевые дозоры. Как обучили - так и делаем. До стрельбы пока не дошло - мочили, в основном, друг друга прикладами, рукопашным боем, подсечками, да и удары ногой были в ходу. Страшно - аж жуть!
«Сейчас начнется покруче!» - Цыган вышиб с траектории своего движения двоих чужих, шарахнулись в сторону еще двое, вразбег еще набегали трое. - Адью, - всхрапнул он громко. - Фас, комендоры!
Офицеры рассыпались в плотную цепь и сразу завалили нападающих. Манил плац туманным и глупым огнем.
- Стоять, суки! - старлей задрал свой «Калашников» в небо и нажал курок. Вздрогнула мгновенно шокированная толпа - не чья-то, а военнообязанная!
«Все! Свалки не избежать!» - полковник потянулся одной рукой к голове, вторая рука дернулась к кобуре.
И завис над плацем - воинским - Ростовским глас божий Георгия Победоносца: «Да доколе ж вы злыдень свою будете бдеть?»
- Роте занять места в «Уралах». Комвзводам - в их кабинах. Охрану извне - до отхода, затем при отъезде забрать всех до едина. В кабине последней машины - мы с полковником... - старлей не орал, просто говорил «рупором». - Моей авангардной машине - из кузова - открывать огонь при первой же провокации... Полковник, командуйте отбой своим мордоворотам. Далее нам ваши «овчарки» не нужны, ибо мы следуем на аэродром, где нас...
И откуда всё прознали?
Взвыли тяжко машины и уверенно попели на таран ворот военного спецлагеря. И - все! - разлетелось вдребезги...
Самолеты стартовали... «Полковника - к чертовой матери!» - прикрикнули кое-где. «А героев - не ждать!» - глухо порешили наверху. Ну вот и лады.
Кто вы такие?.. Вас «Здесь» не ждут?
Мерно гудел транспортный военный самолет, в утробе которого мирно покоился спецбатальон особого назначения, по численности явно не превышающий штатного расписания стрелковой роты, по обучению - явно сброд «с бору по сосенке» с гордыней, претендующий на элиту «спец». Экипирован блестяще, на все случаи военной охоты... нечасто такое нам дано, да и не всем охочим до приключений. Все были: «морально устойчив», «предан делу партии». Молодые «бывшие» или же «деды» срочной - таков контингент спецбатальона.
- Командир, - Цыган прихрипнул, - а скажи: так можно - голодных, холодных, полусонных, полусдохших - и в путь?!
- Можно! - глянул в ответ старлей. - Нужно, старшина. Им-м-м! Наше дело не базарное: гавкнул - и стой, а еще лучше - кусайся.
- И если в грудь не схватишь ты свинца, медаль на грудь подхватишь «за отвагу». Звучит, командир?
- Высоцкий всегда звучал. «Вы лучше лес рубите на гробы, в прорыв идут штрафные батальоны...» Звучит?
- Да. Так мы - ... ?
- Мы - солдаты. И нам отдают приказы. Ты ж служил, знаешь Устав: параграф первый - командир всегда прав; параграф второй - если командир не прав, смотри параграф первый.
- Страшный, тебе не хватает еще одного ордена?
- Цыган, я-то ведь чуть поболее знаю о нашей «командировке», а прочим - знать лишнее и не требуется... пока.
- Я - лишний? Значит, эта сотня советских отборных головорезов - избыток эсэсэсэра...
- Боюсь, мне нечем тебя утешить. Я - не военный отдел кадров... а там дело знают. Ведь ты не женат?
- Нет. Я тебе же говорил: вроде как не успел.
- Забыл, - горькая усмешка скользнула по лицу «старшего». - Не забыл, старик, и знаю - не догулял ты, охомутаться не успел... да ведь и я почему-то до сих пор свободен и ума у меня хватает только пока на ордена и, быть может, на звезды.
- Умеешь хватать с неба звезды?
- Они разные, звезды: на погоны, на грудь, на могилу, на счастье. Ты какую хочешь?
... Страшно аж жуть... - В.С. Высоцкий.
Идущий да пусть осилит дорогу.
А уходящий - пусть уходит.
В одну и ту же реку дважды не входят.
Коней на переправе не меняют.
Вот именно так - или примерно так, мнилось сейчас Цыгану...
Первый - он и есть первый. Первый - РДВ, спецвзвод - из трех отделений: разведочный, диверсионный, взрывники. Они все должны пойти туда или только впереди и сразу, или же - позади и потом на убой... красавцы! Гренадеры! Усы встопорщились, рот звереет в оскале - цвет и элита войсковая... поем вам песню. Его командир, взвода первого - старшина под «погонялой» Цыган. Второй и третий взводы - штурмовые, ими командуют офицеры кадра.
Несуразица: старшина и «кадры»? Зато старлей вписывается как нельзя кстати.
Самолет, маршрут, промежуточная посадка «где-то», дозаправка, сопровождение... или сопровождения... Везде бдит сопровождающий, отлажена система и - ...!
«Мы не будем воду мутить. Удавим черных сразу, - глаза страшного лейтенанта отсутствовали в перспективе, глядя через все в жизненную пустоту. - Плевать на их революционный фронт и на повстанческое движение - разберутся потом сами, в одиночку и потом, без нас. Мне сказали коротко и ясно...»
... Значит так, исходя из тактики и стратегии, она им - база - не нужна. Нужна, но они за нее передерутся. База сейчас - мертвая зона, мы должны туда успеть? Шапками не закинь, палец в рот не клади...
Как хотел старлей отгрести «капитана» и урыть в Академию! А что, имеет право - он, боевой офицер, при регалиях и опыте.
Никто не даст нам избавленья, ни бог, ни царь и ни герой... Цыган тоже думал. У него отец был цыганом, мать - украинка. И когда к его отцу пришли из табора и потребовали, чтобы он, Андри - цыган - цыганский барон, вернулся к исполнению своих обязанностей, на то был ответ: «Я стал оседл, мне далее с табором не по пути. Да и жену взял со стороны, не имею права вновь к баронству». ««Мы тебя убьем», - сказали ему. - Позорить Роман-род никому не дано. Тем паче - баронам». «Попробуйте», - отвечал Андри...
Сухота. Пыль. Жара странная и горячая, будто сжигает легкие и выжигает остатки сжиженных мозгов после долго-нудного полета. Горохом посыпались из АНа (сильна дисциплина, силен приказ) на раскаленную землю военные люди штурмспецназа. Молча, без пинков и мата, сгрудились кучно и повзводно под крыльями самолета (широк, могуч, разлапист... а какая тень и удобства!). Ходили перед строем Цыган и два комвзвода. А в это время старлей бил майорскую морду (из военной прокуратуры) и тихо, толково и вдумчиво скрежетал своему «сопроводителю»: «Ты дело свое поганое, покамесь, закончил. Не в твоих интересах пока громко глаголить... Я не знаю, какую уж вы там связь имеете и пароли, со своей стороны гарантирую тебе, голубоглазый, полную явь и поддержку. Я при тебе оставляю своего верного хлопца, из моих афганцев: не успеешь сходить под себя - хлопнет, кровью умоешься. Твои хреновы «кадры» чуть здесь ушами прохлопали... Понятно говорю?»
- Да.
- Самолет будет ждать нас. Вместе с тобой и моим афганцем. Почему не вылетел сразу - отбрехивайся пред своими верхами сам и под присмотром... жизнь дорога - отвесишь три короба. Сколько ждать? Мало. Не знаю точно. До упора. Всех не положат. Приведу всех оставшихся... Уловил, нехристь?
И они ушли. Точнее, она - спецрота. Запутались... - батальон спецназначения размером с гулькин нос. Новости идут на континенте быстро, а посему солдаты с места и рысью, при выкладке, в жаре и пекле, ушли в джунгли - вперед, на сотни российских верст, ибо нет в рай-ад дорог и нету небесных «вертушек» ...
... Им не позавидуешь - слава богу, что полуголодные, отогревшиеся, отдохнувшие и злые...
И только «пыль, пыль, пыль из-под сапог, отдыха нет на войне солдату...» Как там В.С. Высоцкий спел, а? «... идут по Украине солдаты группы «Центр». И только пыль, пыль...» Далеко ль Украина 40-х от Африки 80-х?
... Знаменитая и грозная КГБ («Контора») была создана в Союзе после смерти Берии (отец атомной промышленности, расстрелян) на графских развалинах ЧК, ОГПУ, НКВД. Крутые люди... вспомните их: при Брежневе? При Горбачеве? После Ельцина... Никого не забыли? Никто не забыт.
«Я, ты, он... Я - ты - он -она - вместе - огромная - страна», - слыхали мы и эти сказки. Непревзойденная С-о-ф-и! И про «Солнечный круг...», когда «... небо вокруг!»
Взвейтесь кострами, синие ночи,
Мы пионеры - дети рабочих!
... Сейчас все они расшарахались там, где собака свой куда-то не совала!
А В.С.В. бы сказал «страшно аж жуть», но они и мы уже не стали понимать его «юмора».
Сотни верст африканских... Да дык, где ж наша гребано-вертолетная мощь, покедова наша не прет куды надо?
- Ближе «точек» нет. Сходим с «борта». Уходим по маршруту. Все свое несем с собой. Много ли? Далеко? Да! - старлей обозлено глянул на своих «тупых» пом-ов. - Хотите выжить - сумейте! Я вам попытаюсь помочь. Мы, чучела-чучелы, повязаны насквозь и вкось! Встать, слушать параграф первый.
Спецбатальон, под боевой нагрузкой, именуемой как легко-личной экипаж, должен пройти сотни (сколько?) км по той-хреновой-им-незнакомой-африке, дабы выйти из «цивилизации» и попасть в пункт назначения. Других путей нам не дано. И, иже с ним: потертостей ног быть не должно, больных не треба, малярии и лихорадки южной с хиной не требуется.
Старлей, старшина и оба комвзвода сняли с предохранителя автоматы, передернули затворы. Есть автоматический огонь. Есть там еще один у АК - одиночный. Нам не требуется завал! И каждый пощупал свой штурмовой нож... - судилище смерти.
Потом будут лаборатории холодного оружия «спец. наз.». Они будут «делать» для: морпехов, беретов, дельфинов и... и... вот только не путайте с той историей 80-го... 80-х...
На том и стоим.
Велика наша держава Российская была: от Финляндии (линия Маннергейма 40-го года) до Польши (Варшавское воеводство). Знала наша Российская Империя и про Персию, Афган, уж не будем говорить про Среднюю Азию. Дай-то бог и всему-то свои времена. Дал им Ленин свободу, а они плюнули в ответ. Старлей знал... про все про это, на то он и был страшным лейтенантом Армии Советской. Палка, та самая, не о двух концах, она просто ломается в жестких условиях.
- Что? - он уткнулся страшным взглядом в командира разведки.
Весь в пыли, грязный и зачуханный, старшина разведотдела - вытерпел, только глухо забубнил в ответ. То, что требовалось.
Через пять минут главный разведчик громогласно храпел опосля чарки водки, у комбата сгрудилось все офицерье. «Значит, так... - подтвердил старшой. - За что боролись - на то и напоролись».
И через десять минут совещаний комбат зарычал так, что старшина разведки привскочил, поправил свой лихой афро-головной убор - и с недосыпу доложил: «Старшина разведки Цымбалюк. Готов к выполнению...»
- Старшина, ты отвечаешь за свои слова?
Цымбалюк передвинул кепи на левое ухо:
- Командир, с ваших слов... получается обратное...
- Меня не интересует ваше мнение. Кто? Что? И почему...
- Да, страшный лейтенант. Как вы и предполагали - все наоборот!
- Чтоб ты сдох, старшина! Со своим многословием.
- Так точно... Чтоб я сдох.
- Живи, Цымбалюк... Ты еще нужен Родине. Так вот, товарищи офицеры. Цымбалюк со своими разведчиками принес нам новости... которых я ждал... но не дождался от своих «разводящих». Обстановка...
И тишина...
... Что-то охота поговорить. Иль время пришло? А быть может, пауза зловещая требуется? Но ведь что-то требуется? Не зазря ж наши герои кровь прольют. Что, страшно, гражданские и политические деятели? Не бойсь, рваный человек - откупятся орденами, погонами и дальними гарнизонами... Не мы первые...
План - разнарядка была одна: четкая и ясная. Факт и «фрукт» пред старлеем. «Ты не печалься, ты не прощайся, все впереди у нас с тобой!» Но старлей знал, песня из кинофильма «Большая руда» - не его песня. Он любил фильм «Неотправленное письмо» из жизни геологов - но то был и не его опять же фильм.
Старлей уважал свою житнягу. Пресную, крутнягу, под напрягом, полусдохшую в жаре Афгана... Там он был сам и при рулях.
«Живите сами и будьте сами! Думайте: быть вам или не быть?»
«Орливый» сопляк - страшный лейтенант - ведал сие! Против судьбы не пойдешь, но и на поводу нельзя. С судьбой спорить - ...
Холодное Забайкалье. Горячий Афган. Тяжелое неуютное детство. За что и как? Чем я наказан?
... Без знаков препинания, без «фунтиков» и синтаксиса... Ты - кто? И неужель дана тебе голова ради того, чтобы шапку носить головоломную? Да быть того не может! С головой, своей ли, чужой, дружить надо... Надобно бы!
А с небосвода бесшумным дождем падали звезды (В.С.В.).
- Что, старшина? Что??? Что ты вытаращился, будто вновь народился на свет грядущий... Отвечай, сволочь.
Разведчик задохнулся от злобы:
- Нас предали, командир... То, что я видел...
- Что ты увидел?
- То, что я увидел - мало нам не покажется. Ты мне шепнул на ухо пред этим...
- Ну и?
- Ну и... Нас предали! Бросили на растерзание. Заклали нас.
- А ты мне, паникер, ничего нового не открыл.
- Так ты знал?
- Догадывался.
- И молчал?
- Докладывай, старшина моей разведки! Или пристрелю как суку при всех...
- Понял, командир! Вверенное мне подразделение разведки, и я с ним доносим при одном из моих убитых и троих «тех», что... база занята.
- Кем? Она должна быть пуста и контролироваться нашим малым контингентом...
- База оккупирована местным самозахватом. Кто они: демокрары, либералы, революционеры, оппозиционеры... черные иль рыжие, злые или довольные - я не установил.
- Почему, старшина? Кто они и почем?!
- Командир, мы становимся смертниками.
- ... к тому и шли... Офицеры! Вам что-то ясно?
- Слушай, мой Чингачгук, мой старшина разведки, мои глаза и уши...
- Весь внимание, командор...
- Ты отвечаешь за свой «сброд»?
- Я не я буду... командир, нас боданули!
- А я тебя и не обязываю. Старшина, в угол! В угол!!! И там, там тебе место... Офицеры, обращаюсь к ВАМ!
Комбат... Должность у него такая, такая крутая... крутолобая, дабы не молча передергивал автомат АК - думать обо всех.
... Странно, чем думали наше эм-вэ-дэ, «укрепив» старлея сего во «статусе»? Но, видно, силен наш «страшный» и еще «кто-кто»... Избрали не из худших. Да вот страшный лейтенант оказался в силе, зачем-то «подзадержал» «борт». О чем и стало «прямо в Москву».
Центр - дыбом. И не поймут, что там, в нашей Аф...
Долго «избирали» нашего старлея на должность героя... учтя его правильные ордена и «будущие», упав до «звезд» и превыше... - куда уж лучше герой?!
- Так что? Нас продали? - старшина сверкнул черным лицом, схватившись одновременно за АКМ и штурмовой нож. - Мы обречены? И... за что???
- Молчать, бараны! Приказ - есть благородный приказ. Дело есть дело - и надо его... «есть»! Кто и во что «есть»? Вот тут-то и оно...
Посидели, оплеванные, при всей той форме амбициозности верха специнформслужбы. Но ничего стало не ясное. Ибо - враг, натуральный и беспощадный, не явь его - он впереди, чего и не ждали! «Припыли», так вроде называется картина народного художника. Его же картина «Не ждали».
... Что вы ждете от «меня» - реляций и вооружения крутого... Да оно и было ли? Пошло оно все конем. При памяти, без погон, без регалий и пр. Тошнит?
Главные - на тридцатом этапе нарвались именно на то, чего и не ждали.
Правильно, черная и правильная разведка «туда» донесла...
... Ну, здравствуй, это я!..
* * *
«За Державу обидно», - сказал будущий Герой Советского Союза, старший лейтенант, командир спецбатальона, погибший буквально через несколько часов после своей знаменитой фразы «В нашей дружественной Африке». В смерти моей не винить... прошу известить мою жену и дочь.
Но этого никто еще не знал. Не было проблем... Да и должны ли быть?
«Я тебя, мудрый начальник КГБ, не заставляю делать революций в Южной Америке - не успеваешь, ты хоть с Африкой разберись!»
Комитет государственной безопасности - КГБ официально создан в нашем прекрасном и миролюбивом СССР в 1954 году, после смерти «отца» и расстрела куратора атомной промышленности товарища Лаврентия Павловича по фамилии Берия - страх и ужас - родил Н.С. Хрущев.
Уже Хрущеву Н.С. пришел на смену новый генсек…
А не пора ли нам на покой, старший лейтенант? - Рано хоронишь, старшина. - А ты успеешь? - Попробую, Цыган! В гости к богу не бывает опозданий. - Дак что ж нам поют там наши ангелы?
... К бою! Автомат на взвод. Приготовиться к атаке. Все - зло, тихо и мирно - вот только афро-раскраска и немирные морды страшны и жутковаты... Так уж вы нас извините, европейцы - вас здесь не ждут!
Старлей почему-то любил песню, весьма негероическую:
Вот мчится тройка удалая
По Волге-матушке зимой.
Ямщик, уныло напевая,
Качает буйной головой!
О чем задумался, детина, -
Седок приветливо спросил, -
Какая на сердце кручина,
Скажи, тебя кто огорчил?
О, добрый барин, скоро святки,
А ей не быть уже со мной!..
Старлей был из детдома.
Цыган ему:
- Ну не переживай, рабочая скотина. Все мы у этой жизни в гостях.
Как сказали наши лучшие из лучших предков: ... помним!
... на том и стоим...
... велика Россия, но отступать некуда...
... сдадим Москву, но сохраним Россию...
... за каждую пядь...
Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой! У старлея просто и напросто - отец умер от ран Великой Войны...
Вы знаете простейший Факт: кто воевал на передовой с сорок первого - давно уже лежит в могиле. Это про них - дезертиры, штрафники, окруженцы, это про них проливают свои крокодиловые слезы наши незабвенно-неподражаемые особые отделы и СМЕРШ. Тот, кто воевал с 43-го - именно тот остался жить, выжил после фронта или же остался инвалидом... и дети их - «моральные» уроды, дети тех, кто пел по вагонам и клянчил на «казенку» (была тогда такая водка, закупоренная сургучом на горлышке бутылки). В послевоенном «муравейнике» было страшно жить - народ выжил, Сталин умер, Берию пристрелили... И все плакали по своим героям.
Зачем нам берег турецкий?
И Африка нам не нужна!
Их много было, завывателей с большой колокольни - Цой, Тальков, Круг, все они и каждый из них неподражаемы и неповторимы, но только все они вышли от...
От гения 80-го! Из бомбардировщика он смерть понесет аэродромам...
Это «он!» сказал:
- Пусть пробуют они, я лучше пережду.
- Я не люблю манежи и арены...
- Бой будет завтра, а пока...
- А до войны вот этот склон немецкий парень брал с тобою, он падал вниз, но был спасен - и вот теперь, быть может, он свой автомат готовит к бою.
- Ну, здравствуй, это я!..
- Открыли самый дальний закуток, в который не заманят и награды...
Старлей долго взвешивал свое решение - целых четырнадцать минут, - потом взводы ушли на штурм крепости, занятой африканскими патриотами. Стояли все насмерть (на братских могилах не ставят крестов, и вдовы на них не рыдают...). Завалила судьба всех. Кроме первого спецвзвода с их командиром Цыганом, старшиной - того страшный лейтенант поберег для Родины!
Момент для штурмовой атаки был выбран удачно - под вечер. Черные повязки на лбу отличали своих, морды раскрашены «в темь», тихо и молча подкрадывались в глушь и вглубь...
Их ждали. Опытный и серьезный противник... черный от зависти. И нашему КГБ не отмыть этого черного пятна, лишь покрасив «прошлое» в свой трехъярусный цвет.
Лейтенантов «выбило» сразу - кто и где их подбирал в военных кадрах... Старшина бдел («звездил» по команде упертого старлея) в засаде - навроде Александра Невского при Чудском побоище... «И не моги башку подставлять при любом исходе», - наказал он Цыгану, который увидал потом что-то страшное... «А что если вперед мой спецвзвод, а, страшный?»
- Вышибут. И будет наш результат весьма плачевен!
Слезы, большие и соленые от пота, и сопли - от злости - глотал Цыган, но не осмелился нарушить приказ своего командира... а что взять со старшины спецвойск, мастера каратэ, мастера дзюдо (это уж потом ему предложат «инструктора рукопашного боя», и он почему-то откажется: с тех пор он начнет пить мертвым боем).
Какой-то недотепа сказал... Ах да, вспомнил: «И пил солдат из медной кружки беду и сопли (??) пополам». А что, Цыган, если бы тебя ждали дома молодая жена и малюсенькая дочь... Слава богу, отдел кадров службу знает...
Спустя годы, Цыган спросил свое африканское привидение: «Ты кто?» «Конь в пальто». «А-а, понятно. Зачем пришел?» «Напомнить». «А зачем? Я не забыл своего комбата...»
И пошли ВЫ все ВОН! Со своими звездами. Так можно?
А кто сказал, что нельзя?
Почему им можно?! А нам нельзя? «Кто сказал, что кроме каски нам нельзя носить шляпу и галстук? Ты мне, чучело африканское, сумеешь ответить, а... р-р-р!» «Пьян ты, Цыган!» «На том и стоим. Пшли вон!»
С судьбой шутить? Не завидую...
Это был завал полнейший. Сталей выбрал правильное время атаки. И все равно он был не прав: соваться со своим куцым, пусть даже «спец» - умойте рожи... Умылись кровью - африканские патриоты своих территорий «за здорово» не отдают... Но ведь и у «страшного» не было хода назад. «Так, может, слиняем? - предложил комвзвода-три. - Родина нас ждет, родина нас...» Правильно, пацан: Родина нас не поймет. А посему...
Вперед и вверх! А там... ведь это наши горы - они помогут нам. Ибо лучше гор могут быть только горы, на которых ты еще не бывал.
На том и закончился африканский «совет в Филях». Последнее слово осталось за «фельдмаршалом».
Когда Цыган увидал ту африканскую бойню, у него почему-то и зачем-то пропал дар речи. А ведь недаром говорил его батя, бывший цыганский барон, отказавшийся от короны ради славянской жены: «Что, страшно, щенок? Мой сын!»
Комвзвода-три жизнь затрахала сразу - из африканского автомата Калашникова. Наши АК везде в ходу и всегда в цене, израильские и американские «не прут». На нашем АК установи прицельную планку - и вперед! Хошь очередями, скупо иль богато, а можно и одиночными и под стать снайперам, только передерни тот самый «клавиш»...
Комвзвода-два завалило геройски, когда он вломился уже в советскую цитадель.
- ... Комбат, а ты кто?
- Наш батальон - куцый хвост. Поэтому, старшина, не дави тупостью... Не уважаю армейщину.
- Комбат, ты - кто?
- Конь в сиреневом пальто.
- А почему не в кожаном?
- Не дорос. У генералов свои сыны есть.
- Ну и что? Тебе ж прямая дорога в академию... с твоими-то наградами и военным опытом.
- Видно, переросток. Да ты не волнуйся - капитан меня уже догоняет, а, быть может, уже и есть пред твоими глазенками. Что впялился, врать я не приучен... у нас там за ложь и глаза выбьют.
- А где это - на Урале? Сибирь - слышал.
- Урал чуть поближе.
- И ты там...
- И я - там, чем и горжусь. Только ты, дрань черноземная, не запомнишь имя моего зачуханного долбанного городишка - их там много, и я горжусь своим городом!
- Ну, если так, комбат...
- И не иначе!
(Когда был этот разговор - трудно сказать... Но он был и случился, только потом Цыган страшно сожалел, что так и не запомнил «фамилию» того города). Бог нам судья!
На братских могилах не ставят крестов. И вдовы на них не рыдают... А если твоя могила где-то в Корее, во Вьетнаме, в Южной Америке, на Кубе, в Египте, в Сомали и Конго... Тогда что? Ходить и доказывать, что ты Герой - и даже живой, случайно лишь захороненный, а?
* * *
- Ты кто?
Этого человека буквально вломили силой в строй «спецконтингента».
- Ты кто?
- Не вол-нуйсь, страшный! Я - это Я...
- Наушник? Семушник? Ты - кто?
- Разрешите доложить, командир спецроты...
- Р-р-р...
- Правильно... собака след не берет.
- И... из... издева...
- Никак нет! Инструктор. Я - советник про афро... для вас.
- Но ты же сержант... дерьмо! Какой из тебя... хрень!
- Спокойно, командор! Без мата и оскорблений.
- Тебя подослали?
- В каком-то смысле - да.
- Пристрелить сразу... или потом?
- Не торопясь...
- И на шиша ты нам для мебели сдался?
- Комбат, пока ты «воюешь» и дрючишься на аэродроме - ...твои ошибки... - но когда там, в черноте, начнешь шпарить свои афганские таланты - вот ужо тогда я буду!
- ГРУ? - опешил старлей.
- Да не, - сержант свободно освободился от хватки двух сопровождающих. И сказал: - я сам по себе: «майонез для салата».
- Это как?
- Товарищ командир, к вам можно обратиться?
- Говори, спецура! Не очень понял, кто ты, сержант, и для чего приставлен ко мне...
- Все просто, командир. Нудно и весело... до коликов!
- Изволите, спец-сержант, насмехаться?
- Никак нет, товарищ офицер. Что я вас знаю, как капитана - так это я просто подслушал... Служба у меня такая. Я из спецотдела. Но не путайте опять же - я не шпион, не захребетник и про ваш «капитанский погон» случаем узнал, слух просто мой не подвел. ... Вы меня, товарищ старший лейтенант, не так поняли... Слушай, старшой! Если ты останешься при памяти в сей заварушке - бог тебе в память! Но запомни, шансов у нас мало...
- Не стращай, крутое «ГРУ». Как, кто и зачем ты оказался у нас? Пристрелю.
- Да с богом, - сержант кинул пред «стар-богом» израильский автомат УЗИ. Спросил не без юмора: - Так сразу, «страшный», али потом?
- Пристрелю потом. А сейчас...
- А сейчас, комбат, будем жить дружно. Выгони всех, абсолютно всех вон... и дружка своего Цыгана. Я у тебя счас самый необходимый!
Два тяжелых взгляда скрестились... Злоба, злость и недоверие светились в этих глазах.
- Как ты, зачем и почему оказался у нас, сержант?
- Я - не подослан. То, что ты творишь - тебе обойдется боком.
- Угрожаешь?
- Нет. Ни в коем случае.
- Тогда, сержант, рассказывай.
- Начинаю. Во-первых: Я - Фома Неверующий, в звезды не верую...
- А в судьбу, сержант?
- Извините, товарищ офицер, СА и есть СА...
- Сержант, я думал, что у нас нет наемников...
- Пока нет. И слава богу! Старлей, ты воевал?
- Пришлось.
- Вот потому и говорю тебе: воюй дальше.
- Так ты кто, сержант... Зачем тебя засунули ко мне в последний момент?!
Сержант, спец-афро, хмыкнул типа «такое ли видали» и - о горе! - вдруг почудилось настоящее горе, сквозь его чудо-жизнь...
- Так что, афро-инструктор - ты кто? ГРУ?
Сержант криво усмехнулся.
- Кто я? Конь в пальто. Только никогда я не был... пошли вы все глубоким командором!
- Это как?
- Молча. На три буквы.
- Не ошибся, сержант?
- А и некогда... не для того и стою здесь, старлей!
- Давай, инструктор, за дело! Кто ты и что, зачем появился здесь?
- Вопрос правильный.
- Нас... меня... всех... подшпилили ли?
- Нет, комбат. Не торопись, шеф... Я - спец по Африке, выпускник университета им. Патриса Лумумбы.
- Что?..
... Открыли самый дальний уголок, в который не заманят и награды... Открыт-закрыт и порт Владивосток... открыли Прагу, Лондон Магадан...
Но мне туда не надо. Ну не берет собака волка, хоть плачь. Не стоит плакать-то, конь в пальто. Значит, собака не доросла, раз «не берет»... али волчара «перерос». Все мы вышли из народа, там же и сгинем.
Двое - командир и инструктор - изучали насмешливо друг друга.
- Слушай, инструктор, - ухмыльнулся недавно подошедший Цыган, - а ты кроме своей родной Африки видел чё?
- Это типа, старшина: Манька чё да горячо, а?! Да? Нет такого в нашем русском языке «чё» да «ничаво»... Уловил, старшина? Я ведь и не таких стодвадцатикилограммовых ломал... Не на тренировках - в боях, когда здорово воняет распоротыми кишками.
Комбат цвел от разговора, Цыган серел от злости, офицеры-комвзводы разинули рот аж от зависти.
- Командир, - тихо и внятно говорил их африканский инструктор, - я - тамбовский... то, что я почернел и протух - не моя вина. Есть кому нами покомандовать.
- Энто точно - протух на африканском курорте... валяешься, они дерутся, валюта идет, чем не жизнь.
- Извините: вы видели северное сияние... миражи... четырехсуточные галлюцинации??? - инструктор все так же насмешливо смотрел на своих спец-командиров.
Старлей вперился в сержанта и с ужасом понял, что видит пред собой не альбиноса, а полуседого молодого парня, который его спрашивает чуть ли не в третий раз:
- Командир! Ой-й, Ёй-й! О чем задумался, детина?..
- Седок приветливо спросил... - механически договорил старлей слова знаменитой песни.
- Какая на сердце кручина... Да я не о том, у нас, в детдоме, много было таких... типа меня, оставшихся сиротами от боевых отцов. Еще вопросы?
- Есть, сержант, - два комвзвода вперились со своих офицерских высот в грудь сержанта. - Коль ты крут, то где твои побрякушки на «иконостасе», куда обычно молятся жены военных?
- Нам не разрешается брать их на боевые операции. Да и не женат я. Плакать по мне пока что некому... Хотя хранит мой орден и четыре медали одна знакомая девица, которая пытается меня дождаться. Командир, а у вас больше?
- Да. Спасибо за ваш вопрос. А теперь к делу. Что и как, инструктор, мы должны заиметь? И как нас поимеют? Ты сам-то...
* * *
... Слушай, Цымбалюк, а ты дурак, геройский старшина, разведчик богом данный. И умом не обделенный...
- А что, должен быть... обделенным?
- Тебе-то зачем это - быть затычкой?
- А разве я...
- Ты такой же, как и все, не герой и не подлец, просто брошенный в огонь... в нужном месте и в нужное время. Ежели не ты - так другой.
- А как же раньше? К чему моя срочная и потом...
- Все ты огреб божьей милостью. Кроме юбилейной есть и боевая награда. Аль забыл?
Цымбалюк в ужасе встряхнулся, блажь привиделась. Но уже в подсознании скреблось то чувство поганенькое: а не пора ли бросать эту «сверхсрочку»...
Что, вокруг меня сейчас, в Африке Немыслимой, одни моральные и недалекие уроды? Ведь ты, Цымбалюк, всегда изображал свойского и сильного, хотя порой муторно было в своем детдомовском интернате, где чаще выживала сила и вечернее бесправие преподавателей-воспитателей, где на отшибе была девчоночья верность... Нас здесь собрали? Таких? «Уродов», за которых уже не собираются отвечать и которые мало уже кому нужны... и потом тоже? Сироты, детдомовцы, дети проклятых и отказные, дети погибших славных военных - все в кучу, до свалки, авось куда пригодятся... Может, в Африке... А те ребята, командиры взводов - второго и третьего, они - кто? Да, офицеры, хотя почему-то на всех нас не видно сейчас лычек, погон и звезд - знаем друг друга только в морду и то, что он старший, где и как, и что он командир наш по времени. Вот и все, да? Все серо и крыто, без погон, регалий и «честь имею»... Этакие серые мыши в черно-черной мгле саванны. «Цымбалюк, да ты не один ли из этих теней-привидений?»
А еще Цыган любил слушать колокольный звон, это еще до армии. Звонили, как и полагается, утром в восемь, к заутренней... город у Дона старинный, набожный и казацкий, церквями не обделен: начинался звон с храма, ему вторили церковь, где ранее бытовали стрельцы, потом церковь с бывшей Ямщицкой слободы. «Страшный» лейтенант не был идиотом, да и не держал таковых в армии. Хотя... Вот контуженных сразу убирают и списывают на мизерную пенсию, но дураков порою терпят. Точнее - самодуров.
Не таков был капитан Устинов. Все-то он «знал», страшный лейтенант-афганец, берегущий бойцов под Кабулом в страшном Кандагарском ущелье... Знал, сказали, он про своих офицеров-африканцев, слышал и то: «Старлей, ты рано встал. Такие нужны. Молод, однако, хитер и бобер... попер! Тебе дали, Устинов, капитана, и ты могешь уйти из Афгана на покойную и толковую службу на Родине - на «мороз», к примеру?! Нет? Зачем тогда сильно проштрафился и не потрафил сильным мира сего? Ах, голова не склоняется... зачтем твое будущее капитанство, на задание пойдешь старлеем, так проще, вроде как из униженных и оскорбленных. И помни, капитан Устинов, что не быть тебе майором, быть тебе майором, если... Вот твои подчиненные. Ознакомься с личными делами и приступай к делу. Отринь гордыню, и тебя ждет Академия, молодые полководцы нам требуются. Необходимы для страны, для нашего будущего... Про советника-сержанта капитан Устинов не знал и духом не ведал, а ведь «духов» вроде знал... Устинова-старшего уважали, насколько, конечно, можно любить и уважать в действующей армии. Этого худощавого паренька, лет под двадцать от роду, младшего сержанта, ценил не только его командир роты, но Устина, как его все прозвали за неунывающий характер, уважал и знал лично комбат, бывший погранец, который был ой как крут и справедлив. «Коля, - говорил своему любимцу комбат, - не бережешь ты себя. Когда-нибудь нарвешься на неприятности. Что после войны-то делать собираешься, а, Николай, - красотку заведешь, на гражданке будешь? Да ты не бледней, сержант... Зайди-ка ты, Коля, ко мне минуток через пяток-десяток в мой «блиндаж» - дело есть, хлопнешь сто водочки за меня - майора дали. Поздравишь меня и пойдешь дальше, перед офицерами там не конфузься - свои все. Ну!» Разговор этот, как помнится, происходил в середине декабря сорок четвертого. За плечами русских к тому времени лежали три знаменитых поля - Куликово, Бородино, Прохоровка. Где и зачем нас ждет четвертое?
Чуть ли не под самый Новый Год немцы взъерепенились перед позицией батальона и устроили вместо празднования настоящее побоище. «Выбились из графика», - мрачно бормотнул комбат, но было ясно, что тут уж не до шуток и дело швах. По-любому предстояло выдержать немецкий натиск. В том тяжком бою погиб майор - командир батальона... Миной немецкого миномета накрыло Устина, убиты десятки солдат. Выдюжил ли батальон, удержался ли? Думается, что да. И бренные останки Устина поволокли и повезли все дальше и дальше от передовой: половина ступни правой ноги срезало (как бритвой), нашпиговало Устина осколками и щедро засыпало ожившей от спячки землей. В казенной своей долгой дороге он сильно и обо всем бредил, мечась в горячке, но одно он твердил часто: «...расскажите мне про сорок пятый... расскажите мне о сорок пятом...» Ну что тебе, Коля Устин, сказать о 45-ом? Большой Год, мы победили, у тебя нет полступни и из тебя извлекли восемь осколков, оставшиеся два в тебе будут плавать еще с десяток лет, пока не закончат свое дело. Тяжко дались Устинову-старшему его послевоенные годы. После госпиталя он вернулся в родные холодные края, успел похоронить еще молодых мать с отцом, оказался неплохим сапожником, переселился в соседнюю Атамановку с его погостом на горе, запил от одиночества и мотался мытарем по электричкам, пока его из жалости не подобрала вдова-солдатка. А что?! Зажили по-человечески, и даже сначала очень даже неплохо, вот только при родах сына Устинья умерла, а через пару лет от старых ран погасла и жизнь Устина. И в детдоме Устин-младший не хвастал никогда родителями, про своих маму и папу он говорил степенно и с достоинством, рассказывал про полковника-Героя и про военную санитарку. В военное училище Устин-младший попал без проблем, «согласно» своему рапорту почти сразу же попал в Афганистан, к самому его «началу», и оказался весьма подающим надежды. Комбат капитан Устинов дело знал.
Блэк сплин. Чисто английское понятие, переводимое как черный сплин. Впрочем, почему «черный», само по себе слово «сплин» говорит уже за себя. Смог - тоже слово и понятие английское, погода у них там, в Англии, такая - грязный отравленный туман, не чета российским, сибирским и таежным туманам. И если белый свет в спектре семицветный, то черный не расщепляется на цветовую гамму, черный - антипод белого. Сплин - это черная погода с грязным метущим туманом в душе человека. Сплин случается с любым человеком, посещая и овладевая им ежегодно, а то и два раза в год. Английский сплин и русская хандра - одно и то же. И когда в человеке русском накапливается усталость от работы, когда его вплотную достанут заботы и промахи, когда сверху как кирпич нападает неудача - тогда приходит хандра, страшно несусветное чувство, которое начинает трепать душу, как треплет щенок тапочек. И тогда душа становится неподвластной и муторной... стрессы снимаются запоями, загулами, безразличием, цепной злостью, тяжелой работой. Но только злость - плохой помощник, крик - от бессилия, лень-матушка раньше нас родилась, и жрать надо не больше, а меньше. Но любой пес, остервенело лающий и рвущийся с поводка, должен же когда-то охрипнуть, устать, остепениться...
База - она и есть база, временное сооружение, этакий комплекс, переживающий в дальнейшем сам себя. База возводится на время и потом долго приказывает жить... помните советские послевоенные бараки, целинные, поселковые, приисковые, живущие и поныне подчас, кое-где и кое-как никак не желающие умирать, как тот свободолюбивый столетний старец.
Эта «африканская» база была обнесена изгородью, где сплошной, но в основном проволокой. Несколько небольших приземистых зданий барачного типа, скорее казармы или военно-административные здания. Склады, гора пустых бочек, блокпост на КПП. Все это приходило в запустение, на территории царила затхлость и беспорядок, везде армейский хлам, пустые одиночные деревянные ящики (оружейные и из-под продуктов) и ржавеющая тара ГСМ, дыры в изгороди. Военный контингент, в связи с политической неразберихой здесь, убрали от греха подальше, и осталось на базе дежурное подразделение да охраняемые ими остатки невывезенных и неликвидированных мин, снарядов и стрелкового оружия. Разведкой Цымбалюка старлею было донесено, что «наших» теперь на базе нет и не видно, и дальнейшая их судьба неизвестна и непонятна, зато база полна черными революционерами-повстанцами, которые в избытке шатаются по базе и в ее округе. В разведку с ребятами ходил и сам старшина разведки, которому старлей навязал и «проявившегося на свет» сержанта советника-инструктора.
- Пойдет с тобой, Цымбалюк. И не ерепенься. Кто нас за несколько десятков километров до базы вывел так точно и в укромное местечко? А ведь спрятать сотню человек не так просто. Этот инструктор сам явился к нам и раскрылся. И провел дальше, посоветовал провести не только разведку, но и наблюдение.
- Верно, командир. Тут ты прав. Но ты ему веришь?
- Видно, что он из наших парней, тамбовский. Кстати, он один из специалистов-советников этой базы... сам сказал мне.
- И вдобавок, старлей, он явно до сержанта не дорос, точнее - перерос. Из офицерья, матерый, тамбовский волк ему друг.
- Возможно, Цымбалюк. Он много не рассказывает. А то, что говорит - толково.
- Нас, разведчиков, как-то странно учили на этих наших последних двухнедельных курсах. Но говорили правильно, вдолбили. Ты послушай, старлей, интересно...
...единая дорога ведома только ее единому проводнику... а вот уж как он ее одолеет - одному Богу известно. Так не успел сказать Иван Сусанин. Глаза и уши! Не верь глазам своим, а мир слушай своим шестым чувством - подсознанием, интуицией, предчувствием. Помни о первом советском военном топографе: матрос Железняк шел на Одессу, а вышел на Херсон.
... Ну, дык: Сусан и Африкан - всем нам ам! На базе в черномазье...
Подход к базе открыт и для обзора обороняющих чист. Только в одном месте изгороди заросли близко подходят к территории базы. Блокпост при входе в КПП (контрольно-пропускной пункт) напоминает добротно обвалившийся мини-полигон.
Успевать ворваться в базу надо было до темноты - здесь нет сумерек, и когда солнце, постояв на краю горизонта, резко сваливает из обзора, падает чернильная темнота. До темноты необходимо и разобраться с захватчиками базы - в кромешной тьме это трудно сделать, тогда все кошки серы.
Стрелять на поражение. Патронов не жалеть. Уничтожить живую силу противника, не допустив ее утечки за пределы базы. Второй взвод штурмует, точнее, в стремительной атаке штурмом захватывает блокпост КПП. В это время третий взвод в отвлекающем маневре дезориентирует врага, врываясь через худую изгородь в том месте, где так близко заросли и кустарник - это не так далеко от КПП, дабы не было большого разрыва между взводами в бою.
... Разведчики Цымбалюка тихо сняли, навечно успокоив ножами, два внешних дозора, тихо прошелестели подтверждающим сигналом. Все, «защитники» базы ближе к вечеру стеклись в казармы - и теперь путь был чист. Второй взвод цепью пошел на блокпост, затем сложился углом уже ближе к цели и, наконец, клином распорол блокпост. Освещения и прожекторного света не было - по времени рановато включать, да и кто на брошенной базе оставляет его стопроцентно исправным. Завязался бой, геройского командира второго взвода убили при входе в базу.
Первый взвод старлей придерживал на потом, подальше от боя, где только кое-где участвовали разведчики Цымбалюка. Все минеры, диверсанты и саперы тихо и молча сидели около командного пункта своего комбата - ждать надо тоже уметь, у них работа потом, своя, после стрелков. Самым последним из этой засады был лежащий и кусающий пальцы от нетерпения военный фельдшер с сумкой на боку, на которой красовался небольшой красный крест.
Третий взвод после сигнальной ракеты стремительно прорвался из зарослей через старые прорехи и новые дыры изгороди и растекся по базе навстречу второму взводу, помогал ему огнем в спину обороняющих, одновременно круша и отсекая казармы с их обитателями. Командира третьего взвода убило почти сразу.
Всё остальное получилось по истечении уж не такого малого времени, по принципу: делали как лучше - получилось, как всегда. Получился долгий и изнурительный бой, непредвиденный, какой бывает с превосходившим по численности и непонятным по замыслам противником... Сколько их и для чего они здесь, еще придут с другими? - такие вопросы наверняка были у обеих воюющих сторон.
Бой был жестоким. «Позади Москва», - горько пошутил один из отделенных... придет и то время, когда младое подрастающее поколение с замиранием в сердце будет спрашивать нас: «Папа, а за кого немцы в войну воевали? За наших?» И тогда тебе придется ответить наконец-то себе: «А наши за кого воевали в Африке?» 1961 год объявили годом освобождения Африки, с тех пор прошло два десятка лет, и африканцы тоже научились воевать. Конечно, они уступали белым в военном профессионализме, но они старались...
Запылали бочки с остатками ГСМ, взорвались и взрывались потом, горел армейский хлам. Ножами и штыками, а чаще шквальным автоматным огнем уничтожались наглые захватчики базы. Патронов не жалели, ибо в пути сюда, на долгожданную базу, их не довелось исстрелять. Дорвались сейчас. Поливали огнем выскакивающих из казарм и зданий, сначала методично и прицельно, потом входя в боевой бессмертный азарт и раж, забыв об осторожности в горячке схватки. Время и ситуация становились бесконтрольными, дальнейший бой походил на охоту и засады, стало от взрывов и пожаров намного светлее, чет то предполагала наступающая тропическая ночь.
Старлей выпустил в дело отделение диверсантов. Они тихо просочились в полуразрушенную базу, гранатами и ручными гранатометами РПГ рушили опорные и не сдавшиеся еще пункты противника - они тоже дело знали. Все знали свое дело - и белый, и черный солдат... Написано же черным по белому, а что написано - то вырубается лишь русским топором, которому подвластны и те «воробьи, что вылетят и не поймаешь».
Старлей достал из нагрудного кармана маленькую плоскую фляжку - трофей с Афгана. Глотнул из нее, не обращая внимания на жадные и недоуменные взгляды саперов-минеров. Тоже мне - забудут за потом. А счас им нельзя никак расслабляться... «И ты, фельдшер, пока не лезь в бучу. Рано. Не дай бог подстрелят ненароком, что мы без тебя делать будем, а, Гиппократ? Я вот, к примеру, могу только бинты да уколы, и то забыл». Воен-брат затих, и даже икать перестал.
И когда Цымбалюк донес через своего гонца, что «оккупанты» численностью до нескольких десятков человек уходят, прорвались... Оторвались от погони и уходят в эту саванну-джунгли, старлей удовлетворенно хмыкнул: «А и черт с ними. Нам их сейчас не догнать. Мы им хорошо пятки смазали... да и не смогли бы мы их полностью потрафить, положить на чашу весов. Уходящий пусть убегает».
- А если вернутся? Тогда что? Ну и?
- Обязательно вернутся. Учатся у нас. Но по утрене... здесь же солнце рано встает и сразу все видно, да? Хотя, нас и так далеко видно... однако же, как там у нас - оберегемся от черного волка огнем!
Трупы лежали везде и повсюду. Солдаты второго и третьего взводов добивали неуспокоившихся одиночек, диверсанты добивали и резали «не своих», заполошенный фельдшер бегал от кучи до рядком лежащих.
- Цымбалюк, сноси наших. И считай по счету «груз 200». Выяви на свет всех живых и мертвых.
- Цыган! Ай как успел прокоптиться, дурак! Ты мне живой нужен. Дорвался... что, давно не стрелял с калашникова и не швырял гранаты на полигоне?
- Инструктор, что тебе твой Патрик Лумумба говорит? Уходить, говорит, надо?! И то правильно, - старлей криво ухмыльнулся. На пьяного авантюриста капитан Устинов явно не походил.
Минеры-подрывники тоже дело свое знали. Постараются, что и базе уже не потребуется дополнительная или следующая ликвидация. Кровавый пожарный бой и плюс взрывники - зарастет сюда тропа, в эти развалины джунглей...
Подрывники рвали все, что еще чуть живым осталось на базе - КПП, казармы, администрацию, склады с остатками боеприпасов, вышки, ангары... при знании дела и с хорошей выучкой на «всё и всех» хватит родимой взрывчатки. Где по старинке - тол (а если полностью и по-научному, то правильно он зовется тринитротолуол), а где и зажигательные пули, огнеметы и современные мины. Дело сделано. Пожар и взрывы на всю округу. Уходящие в темноту люди, несущие на себе немного раненых и оставив убитых за спиной своей в «геенне огненной». Хоронить своих нельзя, закопать и забросать чужих можно. Следов, что «они были здесь», оставить минимум. Легенда о нападении на русскую базу и уничтожении их гарнизона черными повстанцами должна сработать. «Чуть посереет, и даже еще раньше - они вернутся, разнюхаются, они у себя еще те следопыты, - и кинутся вослед».
- Веди, инструктор, - старлей взглянул на липового сержанта. - Ты должен знать здесь все ходы и выходы, и дорожку нашу обратную в том числе. Только маршрут укороти, а то больно нам долгий давали на прибытие сюда.
(«Цымбалюк, смотри за «Лумумбой» в оба. Зри назад и смотри перед. Понял, старшина?»)
... Ну а теперь, не пришло ли время «размышлений у парадного подъезда»... Впору, и потом некогда будет схватиться за «бесцельно прожитую жизнь», автора строк которых уже исключили из списка живых. Некрасову, тому было легче: усадьба под Псковом, поместье не из бедных, хошь - стреляй на охоте. А на досуге не грех и поговорить о России и жене. У нас проще: так же открыто... послушайте их души... ...Сначала душманы, потом бушманы. И конца нет «нашим» врагам. ... Интересное сафари получается: при саванне и баобабах, зверье и «охоте».
... - Земеля, ты чьё?
- Сказали, что ничьё. Детдомовское.
- Тогда за что страдаем? Кого победим?..
... - Так будем песни петь о полосе нейтральной? Или лучше о Безымянной высоте или про березовый сок...
... У них свои заботы, у меня свои радости.
Только оконтужен, и даже не ранет...
... Сейчас сержант отрубит нам трубы.
- А нас еще много... у него?..
«Наградим героев, тихо утихомирим матерей, растолкаем и поможем (мы же можем?)».
«Дадим ордена и медали. За ратный труд. Слышь ты, чучело? Если будешь себя хорошо вести».
«Слышь ты, чучело, хоть ты вдыхай российский воздух, хоть выдыхай африканский... Он лучше?»
«Вы что-то не поняли - этой базы не должно быть. Ее нет на политической карте, да!»
... «Ну вот и плюнули в душу русского патриота и романтика. Довольны?»
... А что нам осталось ждать? У моря погоды? Может, отцы-командиры не подведут...
... Так что? Есть за что погибать???
... А ты все бурчишь? Продолжаешь буйствовать... во имя чего? Торжества кого?
... А ты не вали на полы...
«Тебя приготовили для... лейтенанта - вот и сдай экзамен! (захотел офицерский курс впустую?)»
«И это железный закон: у каждого поколения свой график и свои законы. Свои каноны и свои ордена!»
... - Рад стараться! А вы с этим - «не с тем» - встречались?
Старлей как-то скособочился на носилках, на которых его несли. «Жизнь моя: он впустую - гражданский, а я вхолостую - военный. Вот и повоюй!» Вспомнилось:
- И не боишься лишиться орденов и погон? Аль пенсия не нужна?
- А по харе хошь, полковник? (Тебе, полковник, при удаче даруют с царского плеча генеральские лампасы и дырку для ордена, да?)
Старлея достала шальная пуля и контузия при ближнем разрыве гранатомета - у повстанцев они тоже были, и они умели ими пользоваться. Теперь несколько десятков солдат, огрызаясь от преследователей, уходили.
Ну воистину, как стая голодных волков загоняла зимней ночью одиноко приблудившегося конного... конь хрипит, а бывший ветеран войны садит из ружья-обреза. Потом страшный лейтенант впал в беспамятство, и фельдшер даже не помог. Солдаты шли, качались в такт несколько носилок-самоделок, а старлей все бредил, исступленно бормоча в поту: «Расскажите мне про восемьдесят второй... покажите мне его!» От «гончих» солдат уводил инструктор-советник, отлично справляясь со своими обязанностями, умело обходя африканские селения, ведя переговоры с «дружественными» и недружественными. Но два раза их арьергардные дозоры вырезались...
После одного из переходов случилось необычное. Вроде как из ряда вон выходящее. «Гончие» здорово цеплялись и вполне достали преследующих, сильно утомив их долгим маршем. Решили сделать приличный привал, поесть и покемарить, выставив боевые посты охранения, для раненого старлея сделали даже из широких листьев что-то типа крытого шатра - чуть получше все же будет командиру на мягкой подстилке, не качает, не бередит души уставших бойцов. И вдруг старлей попросил зайти к нему советника-инструктора. «Дело есть к нему. Позови, Цымбалюк», - старлей запавшими глазами внимательно посмотрел на старшину, зачем-то вновь повторил: «Пригласи Сусанина...»
«Я еще не осатанел, чтобы заглядывать в 82-й!» - орал старлей, когда Цыган заскочил в командирский шатер. Крик привлек и взбудоражил солдат, те начали оглядываться на своего «старшого» - Цыгана. И он ворвался к своему комбату. Там, невозмутимый, стоял Цымбалюк, приветствующий своего боевого соратника, и так обыденно произнесший: «Это ты Ю-Ай-Цы? Ну наконец-то!» Цыган сразу, не оглядевшись, взорвался: «Я тебе не китаец, дурная домбра!»
- Верю, Цыган, верю. Взгляни.
- Он нам нужен, Цымба? - впадая в беспредел, тупо спросил Цыган.
- Старлей - наш бог, офицер от бога. От него и дальше многое зависит... выйдем ли мы живые из этой передряги, а и не только мы - с нами несколько десятков невинных, он за них и дальше нес груз... а этот!
Пистолет Цымбалюка, казалось, еще дымился, а у его ног лежал простреленный советник-инструктор - убитый падал на Цымбалюка.
- Он нас завел и предал. Точнее - вел на убой и уничтожение. Наш комбат вовремя раскусил его, заорав паролем «Это вам не сорок пятый, СМЕРША на вас нет»... или, может, что-то по-другому... Я не пойму, когда стралей бредит и когда он трезв. Цыган, хошь из его трофейной фляжки хлебнуть... да не засти, простит нас. Там не коньяк и даже не водка... самогон. Он нас простит, мы ему потом виски туда плеснем, может, воспримет... Да он и не бредит, да, Цыган, смотри - таращится».
Прибежавший военфельдшер, не почитая чины, обложил их матом, вдобавок пнул все еще стоявшего столбом Цыгана... «Управы на вас нет, вояк!», отпихнул пистолетного Цымбалюка, сразу же зашипевшего: «Тс-с, ты... ты - тс-с, ни слова там нашим. Старлей должен жить, ты, Гиппократ... Я не знаю, что ты сделаешь - коли шприцами, обмотай бинтами, - но наш страшный лейтенант должен быть живой!»
- Ты мне веришь, Цыган? Нас осталось... И этих добить? Офицеров нет, одни мы. Выведем ребят... от греха подальше? Ты мне веришь, Цыган... не продашь военному суду. Бог мне за убийство - мой старлей, а он поймет... души наши грешные и геройские. Цыган, ТАМ ты меня не заложишь... у меня есть мой комбат, который подтвердит, который «вызвал» огонь на себя этого Гапона - а я стоял за шатром и слышал, я давно не доверял инструктору. Да спроси нашего комбата, он подтвердит...
«Отряд не поверил в потерю бойца. И яблочко-песню пронес до конца...» Круто изменив маршрут под руководством старшины Цымбалюка и почти без потерь, он дошел в свой утерянный рай, в некогда изначальный и потерянный пункт А. Время X («икс») для них миновало, время «Ч» (сверим часы) отошло.
Эх, выпить бы и уйти в мир иной. Мир других реалий, не совместимых с оным миром. Тогда забудется, и прошлое придет с такой явью, но не будет так страшно и стыдно за свою молодость (это у кого с совестью все ж какой-никакой порядок). А так, вообще-то, под грузом лет тяжко жить и еще менее - существовать. А что? - кошмары уже не мучают, вспоминаешь что было, приятно и хорошо, пытаешься забить нехорошее вглубь сознания (а оно не удается... паскуда! И потом идешь, как на Севере, бегут мурашки, как на благословенных Югах). Много нагрешил? Да не более других: судьбы чужие порушил да исковеркал, женился не там и не на той, стоптал кого по ходу дела аль не заметил походя. Но помогал многим, спас и удружил, вытаскивал из ямы, ценил друзей далеких, не отходил от беды людей... И все же, все же! Эх, выпить, что ли?
Тот мудрый Муравей, что из басни знаменитой, натаскал ворох добра... А Стрекоза-то где? Хотя, конечно, я трактую Крылова зачем-то и сейчас наоборот. Но не во зло, поверьте! А еще... Знаменитые Крылова - они, кстати, все знамениты - его сто двадцать семь официальных басен: «Лебедь, Рак и Щука». Каково! Вам... в небеса, вглубь аль назад - семейной, народной «повозкой» - слабо?
Тьфу ты... вот и порт-причал близок. Афганца моего у самолета - транспорт до Родины - нет (на нет и спроса нет? Нет человека - нет проблем... где он... куда и насколько?)
Самолет «тянули», пока его не взяли на «пики» мой последний взвод и иже с ними Цымбалюк и Цыган - уж им-то не поздоровится... Впрочем, запасным А. Невский простил, только не понял свой головной полк (Рано сдали? Не устояли? Или... аль измена у россов?..)
Я, капитан Устинов, ужо без памяти и при смерти, улетаю со своим легионом из Карфагена в свой Рим. «Опять бредит, - заключил неутомимый фельдшер. - Совсем от боли рехнулся».
И тогда я взял бутылку водки, нет - две, и не застрелился после военного трибунала. Так могло быть для страшного лейтенанта? А что - одежка по нему, его тридцать с лишним рыл, вывезенных из Африки - список налицо, подтверждали, что их командир лежал насмерть пластом, а другие, энти, шли в голове и хвосте... Вот так и приключилось.
Не были им рады... этому взводу - ведь он погиб при исполнении служебного долга, да? Впрочем, и базы нет - что самое главное!
А посему...
* * *
Вечная слава героям. Ну никого не забудем, про всех упомним. А и то правильно!
Вам нужен эпилог? Будет. Только не отдельно от массы, общим тиражом...
«Зачем они явились обратно и не умерли? Почему не погибли как герои?»
- Базы нет?
- Нет.
- А остальное?
- Есть недоразумение...
- Не криви душой душа. Сколько и зачем? - сдвинулись мохнатые брови. - Устал я, а все лезете в душу, как порешил, дорогой? - внимательные и старческие глаза смотрели на говорившего.
- Ну... этих... туда, прочих - покедова, остальных - пусть живут.
- Пусть живут, - в ответ. Вздохнул. - Будто сам не ведаешь: срочники есть? По дальним гарнизонам. Зачесть всем сборы и оплатить на их работе - пусть идут благодарности. Взять подписку о неразглашении сроком на 25 лет... Они где, в Ростове еще? Освободить, отпустить, покрасить, дайте звезды на погоны, ушлите в Афган за дальнейшим геройством. Насчет орденов и медалей здорово не беспокойся - не желательно сие... да и за что? Но в общем, орлов не тормози, а щенков до конуры. Закрывый... Тоже мне, никуда без меня!
Вот и все, пожалуй.
Цымбалюку, после курсов прапоров и медали, посветило еще долго не только жить, но и повоевать прилично. Остался таким же неунывающим, не раненным и бдительным.
Цыган - лейтенант запаса, не попадающий под воинские сборы, свысока плюет на «офицерского» военкома и в ус не дует - он без дальнейшего разрешения на призыв по воинским сборам. Женился на прокурорской дочке, разбежался с ней и пьет по-черному, с работы не гонят...
Капитан Устинов воевал в Афгане, Приднестровье, Чечне. Награжден сильно и весь начинен шрамами и осколками. Не погиб... По дороге на свою родину полковник Устинов умер за рулем собственной машины. Говорят, что уже заказывал генеральский мундир.
А я - вот он, перед вами. Один из тех - из них, кто выжил в том сафари. 25 лет уже прошло, могу и вспомнить: «Не все вернулись с поля боя, кто жив, а кто убит, но слава их высокая тебе принадлежит».
С уважением к вам остаюсь лейтенант запаса, отличник боевой и политической подготовки... На том и до свидания. Что узнаю нового - сообщу. Впрочем, что о старом вспоминать.
Вы чье, старичье???