Плавали, знаем...

Дата: 18 Мая 2020 Автор: Калуцкий Владимир

14 мая - 115 лет со дня Цусимского сражения

 

Что тебе снится, крейсер «Аврора» ",
В час, когда утро встает над Невой?
(из песни  «Крейсер Аврора», автор стихов: М.Матусовский, композитор: В.Шаинский)

 

...
На хуторе его все звали - дед Флот. В моей памяти он остался высоким стариком с патриаршей белой бородой. Как сейчас вижу его на выгоне с большим посохом: дед пас гусей. Тогда еще можно было расспросить его об истоках странного прозвища. Теперь же пришлось все восстанавливать по архивным бумагам.
Итак, перенесемся в начало века, в город Бирюч.

 

1
Дружный хохот за окном кабинета воинского начальника вынудил подполковника Семенова выглянуть во двор. Там, в кругу рекрутов, петухом ходил соломоволосый крестьянский парень — конопатый и длинный — и под собственные частушки выделывал крутые коленца.

— Меня мила хоронила
Под пуховую под шаль.
— Дорогая, дай пошарю,
— Дорогой, пошарь, пошарь!

Призывники, сплошь крестьянские сыновья, хлопали ладонями в такт и рвали воздух взрывами смеха. И вот уже, оттеснив урядника, в калитку присутствия потек ручей нз родни и односельчан рекрутов. Малиново развернулись меха гармошки и тот, конопатый, теперь уже вплетая свой голос в переливы инструмента, вроде открыл второе дыхание:

— Шел я лесом, шел я низом,
У милашки нос карнизом,
Видно, батя был нахал,
Эх, по пьянке отстругал!

«Ишь, разошелся, — с усмешкой подумал офицер. — Небось, дома при бате таких частушек не заводил бы. Сказать уряднику, чтоб осадил малость, а то еще к чарке потянутся».
Подполковник потянулся к звонку, разлил по присутствию трель и вошедшему ротмистру, ведавшему призывом, велел:
— Принесите-ка мне формуляр на этого весельчака. И пусть он сам войдет.

 

Через пару минут, развернув папку, Семенов уже все знал о рекруте. И для него уже не были открытием слова парня, когда тот, еще горячий от пляски, стал у двери кабинета:
— Емельян Иванов, сын Синельников, барин... Чего надо-то?
Семенов, сдерживая смех, оглядел его ладную, крепко сбитую фигуру, и сказал, скорее сам себе, чем рекруту:
— Видимо, крестьянин Иван сыночка отстругал не по пьянке. На флот хочешь, деревня?
Емельян переступил с ноги на ногу, скрипнули половицы:
— Нам это ни к чему, барии... Хозяйство, понимаешь, завел отдельное, женился анадысь. С Ульяном Поздняковым две пары волов на два хозяйства купили... Не, нам хлот никак нельзя. Там же семь лет служить! Ты нас куда ни то запиши в пешую али конную часть, что б на пять лет... Волов, понимаешь, купили, хотели мельницу у обчества отсудить.
Семенов посерьезнел, поднялся, поправил пояс на кителе.
— Я тебе отныне не барин, а ваше высокоблагородие. И пойдешь ты на флот, там тоже частушки любят. Кругом — марш!
Семен понуро развернулся, и уже у порога не выдержал, по привычке выдал скороговорку:
— Пачаму качану качанеть у чану? — недоуменно полупропел он. А Семенов, глядя ему вслед, подумал:
«Ничего, парень, во флотском экипаже тебя быстро отучат от деревенского «пачаму». И, стукнув пером о дно чернильницы, подполковник вывел в формуляре Емельяна: «В Балтийский гвардейский флотский экипаж».

 

2
Первый свой срок на гауптвахте матрос Емельян Синельников получил в тот день, когда давал присягу на верность государю императору.

Под гулкими сводами Исаакиевского собора молебствовал викарный архиерей, торжественно терялись в немыслимой высоте звуки молитвы, и все четыре тысячи моряков стояли со снятыми бескозырками, внимая словам святого отца. И в тот момент, когда архиерей делал передых, воздев долу очи, Емельяна словно черт дернул за полу новенького бушлата. Он раскрыл рот, и вроде бы негромко выдал скороговорку:
—У попа ...опа пониже пупа.
Но прозвучали эти богохульные слова под куполом собора столь громко и отчетливо, что его святейшество на добрую минуту потерял дар речи. И все четыре тысячи моряков и гардемаринов почти не сдерживая хохота, зажали рты руками.

Командир крейсера «Аврора», капитан второго ранга Евгений Сергеевич Егорьев до побеления суставов сжал рукоятку кортика. Такого конфуза не случалось с его командой за всю долгую службу. И лишь только матросы оставили собор и построились в каре на служебном плацу, он без лишних слов сказал:
— Матросу Синельникову объявляю семь суток ареста за оскорбление духовного лица при исполнении им служебных обязанностей. А всей остальной команде проследовать в столовую на праздничный обед по случаю приобщения к братству российских моряков!
И пока команда крейсера «нажимала» в столовке на кулинарную новинку—макароны по-флотски — Емельян за железной дверью гауптвахты хлебал чай с сухарями. Но отсидел он всего четыре дня.

 

На пятый солдат-охранник, в бескозырке, с красными погонами, отодвинул тяжелый засов:
— Выходи строиться, сундук.
Солдаты откровенно недолюбливали моряков в гарнизоне, ответ, впрочем, получая тем же. Все флотские для сухопутных считались «сундуками», солдат же, в зависимости от войсковой части, моряки дразнили то «бобрами», то «холявами», то еще хлеще. На этот раз Емельян, увидев на погоне солдата цифру «7» отвесил ему шутливый поклон:
— Спасибо за пристанище, хомут. Быть бобру не подобру драну,—одарил он охранника напоследок своей прибауткой и предстал пред грозным взором мичмана Зеленцова.
— Собирай пожитки, — коротко велел офицер,— завтра наш корабль уходит в плаванье. Положенное досидишь в корабельном карцере, балагур чертов.

 

И уже через несколько часов глядел Емельян Синельников в трюмный иллюминатор, как тяжелые дымы от десятков кораблей стелются над зяблыми водами Балтики. Эскадра адмирала Рожественского вытягивалась в Финский залив, держа общее направление к расположенному на другом краю земского шара городу Порт-Артуру.

 

К вечеру первого дня плавания к командиру корабля Егорьеву в каюту заглянул старший помощник. Высокий, с аккуратной бородой капитан-лейтенант обескураженно сказал капитану:
— Черт-ее что, Евгений Сергеевич. Пора вино выдавать, но анкерок раскрывать некому! Баталер наш, оказалось, в береговом лазарете остался, и заменить его некем, и так боевое расписание едва прикрыли. Может, запросим у флагмана человека хотя бы на время похода?
У капитана совсем пропало настроение. Ведь с самого начала движения начались неприятности с «Авророй». Отшвартовываясь от причала оборвали канат. Уже отплыли, как оказалось, что на борту нет ни одного комплекта сигнальных флажков. По оплошности старшего механика не сменили пресную воду в цистернах, и теперь до самой Дании придется пить теплую, с привкусом керосина, влагу. Тут еще мичман Зеленцов едва успел на трап с этим трепачом-матросом...
— Постойте, постойте, старпом! Незачем флагмана беспокоить. У нас есть лишний человек. В карцере сидит матрос, по фамилии Седалищев, или что-то в этом роде. Ну-ка, приставьте его к нашему хозяйству, авось— справится, дело нехитрое при его легком характере. В походе и нужен такой баталер, чтобы настроение поддерживал. Только не подпускай его к корабельному священнику, шельмеца!
И, глянув на макет Исаакиевского собора, укрепленный на столе, капитан рассмеялся на всю каюту.

 

А Емельян в это время сладко спал на голом, привинченном железному полу топчане в карцере корабля. Даже вернее так: в карцере Емельяна не было. А старался он, одетый в красную новую косоворотку, на общинном лугу под Верхососной, и сверкала в травах его коса: вжик, вжик! Арина в легкой летней поневе и светлой косыночке (сам к Великому воскресенью подарил!) раскладывала на широком рядне домашнюю снедь. Ошметок сала с красными прослойками, кувшин топленого молока, крупная не чищенная картошка, соль тусклыми кристаллами... И по всему лугу, насколько хватало глаз, женщины раскладывали своим косарям сплошь такие же обеды. Спиртного — казенного и домашнего — ни-ни! Мужики знали, что после водки любой из них не косарь. Звенели крупные слепни, накрепко прилипая к конским спинам, в светлом ключе стояла, едва шевеля хвостиком, мелкая рыбка. А июльское солнце, выцветшее, как стираная рубаха, совсем не двигалось, загоняя людей под тень многочисленных кустов на лугу. Белые груди Арины, как тесто из дежи, выпирали за грань поневы, и Емельян воткнул косье в упругую почву луга: обед в медовый месяц — это вам не только вкусный борщ!.. Черт, и не приласкать Арину, эвон в недалеком кустарнике глазки сверкают: от Ульяна Позднякова и тут не скроешься! Никак не примирится дружок с тем, что предпочла его девка Емельяну.
—Ну, я ему щас! — Емельян выломал из лозняка тонкий прут и кинулся к делянке дружка и компаньона...
Но тут сильная рука цепко рванула его за плечо, и посадил моряка на топчане. Мичман Зеленцов кулаком без перчатки, двинул Емельяна в скулу и велел:
—Марш к боцману, обормот! Не разговаривать!

 

Боцман, Савелий Кузьмич, служил в своей должности уже второй десяток лет. Крысу, как говорится, на этом деле съел. Он только глянул на Емельяна и сказал офицеру:
— Годится к баталерному делу, ваше благородие. По роже вижу, что воровать не станет. Вот поднатаскаю его денька три-четыре, и лучшего тряпичника на всей «Авроре» не сыщете.
Боцман тоже подошел к Емельяну, с минуту оглядывал его фигуру, а потом ни с того, ни с сего ка-ак двинет в скулу. Емельян прикусил язык, но устоял:
— Молоток! — Савелий Кузьмич потрепал его по плечу и крикнул своему помощнику: -- Чарку новому баталеру Емельяну Синельникову.
Но Емельян сплюнул кровь в бухту пенькового каната и скаазал:
— Не пьо я, господин боцман. Батька не велит.
И юркнул в дверь орудийной беседки, куда его широким жестом пригласил Савелий Кузьмич.

 

4
Эскадра адмирала Рожественского шла на Дальний Восток вокруг Европы и Африки. И когда она уже телеграфировала, что минула Капштадт, в Морском министерстве спохватились, что при ушедших кораблях нет наград для господ офицеров и солдат за грядущую победу над супостатом. Донесли императору. Николай покусал ногти и распорядился награды к Порт-Артуру вести по железной дороге.

 

А при Капитуле российских орденов (случаются же такие совпадения!) уже ходил в денщиках у полковника Прохоровича наш старый знакомый— Ульян Поздняков. Повезло ему — на фронт не попал, и служить-то придется всего пять лет. Он и ходил гоголем, твердо зная, что за два года разницы сумеет уломать Арину перейти в его семыо от Синелыниковых. Затмила очи солдату ревность, даже о двух парах совместных-волов забывал...

 

Государь император лично вручил полковнику Прохоровичу четыре баула с орденами и несколько чехлов с золотым георгиевским и анненским оружием. Наказал государь полковнику после морской победы перейти в подчинение к адмиралу Рожественскому и по справедливости наградить героев.
— И наказать нерадивых, — добавил царь. — Для чего наделяю вас прокурорскими функциями на время всей командировки на Дальний Восток.
Нелегко оказалось нести все четыре баула из пролетки в вагон поезда Николаевской железной дороги, но крепкий Ульян за один раз перетянул еще и наградное оружие. Холодной апрельской ночью паровоз задышал белым паром, прокричал несколько раз, словно набираясь сил, и потянул за собой разноцветные вагоны курьерского состава. В зеленом спальном вагоне, как и положено денщику высокого начальника, у драгоценных баулов дремал нижний чин Ульян Поздняков. И снился ему луг за Верхососенском, и полногрудая Арина, у края зеленого прибоя, над холстиной со снедью для своего Емельки.

 

5
На виду острова Мадагаскар эскадра погасила дымы. Оказалось, что угля здесь на складах размещено лишь по нескольку десятков тонн на корабль.
— С ума сойти, — читал капитан сигнальные флажки на флагманском корабле. — Неужели правительство не могло заранее позаботиться о топливе?
Егорьев велел спускать шлюпку. На весло сел и Емельян, и легкая лодка заскользила по лазурному зеркалу вод. Приткнулись к борту флагмана, вслед за капитаном поднялись на серую громадину броненосца.
Вице-адмирал Зиновий Петрович Рожественский возлежал на шезлонге, под белым ажурным навесом. На столике перед адмиралом —тропическое фрукты и бутылки с тонким горлышком. Он поднялся навстречу Егорьеву, радушно распростер руки:
— Рад приветствовать, Евгений Сергеевич! Знаю, знаю, — он протестующе замахал белой перчаткой,— мы тоже возмущены отсутствием угля. По ведь на вашей «Авроре» это почти не отразится. Крейсер ведь вошел в состав флота всего два года назад, его новые машины экономичны и надежны. Вы и с таким запасом угля можете дойти до Малайзии. А каково калошам вроде «Осляби» или «Урала»? Да у меня три четверти эскадры способны только пожирать уголь, едва держась крейсерской скорости!
Он пригласил Егорьева к столику, денщик плеснул в высокие стаканы манговый сок.
— Вся беда в том, — говорил адмирал, и стоящий тут же навытяжку среди прочих Емельян Синельников слышал его слова, — что во всем здесь явно прослеживаются происки японцев. Они буквально перед нашим приходом на базу скупают почти весь уголь, оставляя нам запас лишь на несколько дней ходу. Они задерживают движение эскадары, но я не понимаю, зачем это делают? Ведь в их интересах скорее дать нам бой, чтобы закрепить свои победы у берегов Японии. Вам что- нибудь понятно, ведь вы окончили Морскую академию по артиллерийскому классу?
— Думаю, что да, — ответил капитан Егорьев,-— Очевидно, что из-за активных боевых действий на море у орудий японских кораблей калибр снарядов перестал соответствовать размерам стволов. Адмирал Того теперь наверняка в спешном порядке и занят сейчас отливкой новых стволов корабельных орудий. На это нужно время, потому он и старается задержать нас в пути. Чтобы в Восточном море встретить нас новенькими артиллерийскими орудиями.
— Видимо, это так, — уныло согласился флагман и закончил:—А теперь извольте, Евгений Сергеевич, приготовить крейсер к учебным стрель¬бам. Пока броненосцы станут грузиться, прочим боевым кораблям подтвердить готовность к бою.

 

...И вот они вновь на «Авроре». Выстроившемуся вдоль правого борта экипажу капитан дает задание:
— Прошу серьезно отнестись к стрельбам. За призовое место обещаю дополнительную порцию водки. Разойтись но местам!
А там, в двадцати кабельтовых в сторону открытого моря, семь эсминцев уже выстроились в одну прямую. Взмах сигнальщика на флагмане и эсминцы зачадили, уходя в море и волоча за собой по два деревянных щита-мишени. На «Авроре» все притихло на минуту, и тут же, одновременно с другими, орудия крейсера начали дергать хоботами, выплескивая вместе с сипим пламенем невидимые снаряды. Любопытные аборигены Мадагаскара с берега с интересом наблюдали, как вздыбилось море за эскадрой, и воздушная волна от выстрелов завалила на сторону сердито зашумевшие береговые пальмы.
Рассеялся дым, и Емельян заломил бескозырку, обескураженно глядя в море, где нетронутыми качались в волнах щиты-мишени.
- Матушка-заступница!.. Нашему бы теляти да волка съесть...

 

6
В Иркутске полковник Прохорович велел перецепить свой вагон от состава КВЖД к экспрессу на Владивосток.
— Порт-Артур вместе с полуостровом уже весь у японцев, — говорил он сопровождающим его людям, когда за окном проплывали сопки Прибайкалья. — Но эскадра Рожественского и Небогатова все-равно прорвется к Владивостоку. Там и отметим мы наших героев. Но ротмистра Стахевича и рядового Позднякова я отправил через Кяхту в Китай с заданием добраться в наше консульство в Чемульпо и встретить эскадру там, если она все-таки не прорвется. Полномочия у ротмистра столько же обширные, как н мои. Однако я уверен, что ему не придется встретить эскадру, и флаг адмирала Рожественского мы встретим в порту Владивостока. Посему, господа, уже сейчас надо заполнять наградные формуляры с тем, чтобы на месте оставалось лишь внести в них звания и фамилии российских героев.
И полковник равнодушно пробежал взглядом по толпе иноверцев, которые промелькнули на маленьком полустанке со склоненными непокрытыми головами.
— Кстати, — заметил он, — в этих местах водятся даже тигры. На обратном пути приглашаю господ офицеров на охоту.

 

7
...И они показались. 27 мая 1905 года адмирал Того обрушил на эскадру Рожественского всю мощь своей обновленной артиллерии. На дно Цусимского пролива один за другим опускались русские корабли и уже совсем скоро потрясенная Россия запоет «Не скажет ни камень, ни крест, где легли Во славу мы Русского флага». Разгром оказался полным. Рожественский попал в плен и многие тысячи спасшихся русских моряков на концах японских багров вылавливались из безразличных к людским судьбам волн. Впрочем, обо всем этом впоследствии великолепно написал Александр Николаевич Степанов, участник того сражения. Он очень подробно рассказал нам о том, что видел тогда лично.

 

Он лишь не видел, как быстроходный новый крейсер «Аврора», гремя всеми своими сорока пушками и тремя торпедными аппаратами долго держала японцев на почтительном расстоянии, сумев нанести эскадре Того громадный ущерб. Но сама «Аврора» горела, «хлебала» соленую воду пробоинами, а баталер Емельян Синелыников уже давно потерял счет времени, помогая канониру у бокового 152-миллиметрового орудия загонять в казенную часть тяжеленные остроносые снаряды.

 

У их пушки уже давно отказал механизм амортизации, и потому гильзы после выстрела отлетали не на палубу, как им и положено, а в боковую шлюпку, что дымилась прямо под стволом орудия. И когда канонира и самое орудие снесло прямым попаданием с японского миноносца, Емельяна швырнуло на эти гильзы, а прямо на него упали еще несколько матросов. А шлюпка, резко провиснув, носом вниз пошла в воду. Емельян, целый и невредимый, еще долгие секунды погружался в глубину, а когда начал выплывать, то мимо него темными точками продолжали уходить на дно тела матросов. Он выплыл, покрутил головой, как собака стряхивая воду, и тут же уцепился в латунную гильзу, что упала вместе со шлюпкой. На этих гильзах, торчащих, как пустые бутылки, уже укрепились многочисленные матросы, и так плавали теперь, с ужасом ожидая осколка в спину...

 

Потерять сознание не давал резкий эфирный запах от пороха, стлавшийся над морем. И атрос сам помог японскому моряку со шлюпки выловить себя багром и сам перевалился через ее деревянный край.
--Рюсски герой! — весело щурился из-под крысиных усиков японец, а Емельян со дна шлюпки показал ему кулак:
— Вот и пришлось качану коченеть в чану, елки-палки.
А мимо шлюпки на буксире у горящего японского броненосца прошла полузатопленная «Аврора». На мостике ее стоял раненый капитан второго ранга Евгений Сергеевич Егорьев и плакал.

 

8
Русский консул в Чемульпо принял ротмистра Стахевича холодно;
— Какие к дьяволу награды, ротмистр! Эскадра разбита и пленена. Возвращайтесь со своими орденами, и без вас тошно... Да велите своему денщику руки мыть, все-таки за георгиевское оружие держится, хоть и в чехле оно.
Ротмистр, едва сдерживая кипение, коснулся рукоятки кортика:
— Денщик, между прочим, четверо суток со мной тут укрывался в сопках: ведь японцы по следу шли, пока вы тут чаи гоняли.
— Но-но, я не позволю...
— И я не позволю, — повысил голос ротмистр,- и полномочиями императорского прокурора приказываю вам отправить меня в Японию, в лагеря пленных русских моряков. И уже мне дано право решать, казнить их или миловать. Извольте исполнять, пока я не отстранил вас от должности и не лишил дипломатической неприкосновенности. Боюсь, тогда и вам придется узнать, что такое ночевка в сопках.
Консул узнать этого не хотел, а потому сразу же снесся с французским консулом. Французу было интересно, чем эта история закончится, и скоро линкор "Паскаль" принял на борт ротмистра Стахевича и рядового Позднякова. Это шедший к японским островам корабль прихватил их с оказией. Нужно же французам подробно знать размеры катастрофы русских!
А полковник Прохорович даже не доехал до Владивостока. На одной из станций он принял телеграфную ленту и узнал о разгроме. Прохорович пожевал губами и сказал своим людям:
— М-да... Жаль, но героев из них не получилось. Велю-ка я прицепить нас к обратному составу... Кстати, господа, и поохотимся заодно на тигров, ведь время командировки еще не истекло.

 

9
Студеной январской порой в жарко натопленной горнице Арина Сидельникова месила тесто, и белые груди ее выпирали за край сарафана По комнате плавал ядовитый дым самосада, и голый мальчонка держался за края мамина платья, с опаской глядя на незнакомого солдата у окна.
— Там я и нашел Емельяна, — дымил в рукав Ульян. — Признаться, командир Егорьев его и чуть не первого в списки внес. Ну, ротмистр Стахевич и приколол ему круст... Да только не жилец он, хоть и герой по теперешним временам. Эка невидаль— снимут с вас налоги как с семьи георгиевского кавалера! У него нутро отбитое, поди, помер теперь. А хозяйство-то у нас с Емелькой на двоих, вон и волы, я гляжу, в теле. Тебе и переходить никуда не надо, Арина. Выходи за меня замуж,— вновь твердил Ульян, и в мозгу его колыхались большие белые груди Арины.
Она вытерла руки о край дежки, шлепнула, отгоняя, сынка, и сказала:
— Вот Бог, вот порог тебе, Ульян. Пока не вернется муж — забудь сюда дорожку.
И Ульян ушел, а потом уехал, потому что служить ему оставалось еще долгих четыре года. И уже в казарме ему все чаще вспоминалась любимая частушка Емельяна:

«Я свою соперницу
Отвезу на мельницу,
Изотру ее в муку
И лепешек напеку».

 

* * *
И я еще хорошо помню деда Емельяна, по прозвищу Флот, который в белом тумане пас белых гусей. После плена он еще служил на Балтике со своим капитаном Егорьевым на вызволенной из плена «Авроре», но в те времена, когда крейсер начал стрелять холостыми — но на весь мир —выстрелами, ветеран Цусимы уже жил на хуторе, что раскинулся над памятным ему лугом. Я не знаю, что снилось ночами крейсеру «Аврора», но старому моряку наверняка грезилась самая яркая страница из её героического прошлого...