Мушка

Дата: 24 Января 2019 Автор: Виктор Верин

Преподавательский состав индустриального техникума, в недалеком прошлом, а ныне – колледжа, праздновал День учителя уже третий час.  Все официальные речи произнесены, концертная программа исчерпана, столы разгромлены, дискотека в разгаре. Математик Михаил Петрович Мушка вышел на крылечко. За ним увязался завхоз Пётр Алексеевич. По фамилии его никто не помнил, хотя каждый видел ее на различных накладных, актах и прочих хозяйственных бумагах.  Другое дело – фамилия Михал Петровича. Один раз ее, услышав, уже не забудешь. Мушке было за пятьдесят. Седой. Сухощавый. Высокий. С выпуклыми глазами и «дикой» бородой. Он был неразговорчив. Хотя, как стало известно коллегам, в свободное от службы время занимался он сочинительством. Его повести и рассказы печатали в толстых литературных журналах, а стихи – в местной газете. Жена его что-то преподавала в соседнем кооперативном колледже. Дочка училась в каком-то институте.

 

Петру Алексеевичу недавно исполнилось 34 года. Здоров. Хоть и с легкими залысинами, но красив какой-то естественной природной красотой. Любитель и любимец женщин. С неистребимым налетом былой морской профессии и громовым рокочущим баритоном. До развала Союза жил какое-то время в Риге, потом в Питере, а теперь вот в столицу перебрался... И в завхозах оказался.   

 

- Ну что, Михал Петрович, сбежали от наших дам?

 

- Да подышать вышел.

 

- Так сейчас же самое интересное начинается – они на стол канкан плясать полезут.

 

- Честно говоря, ничего интересного в этом не вижу.

 

- Тут вы, конечно, правы, дорогой Михал Петрович.  Наши дамы в подпитии забывают о своем возрасте и задирают юбки, словно им все ещё по семнадцать лет. И каково же нам все это вытерпеть без водки? Они-то сейчас, небось, думают, что мы от соблазнов скрываемся. Неужто, не догадываются, что на них просто смотреть уже неприятно, когда они в неглиже?

 

- Женщина в любом возрасте может быть привлекательной. Эротика, как и красота вообще, - в гармонии и в мелких деталях.  Достаточно внимательнее посмотреть на картины Рембранта и Рубенса, чтобы в этом убедиться. Просто всему свое время и место. Ну а наши барышни, выпив, немножко утратили чувство реальности. Есть такое дело. Хотя и не все…

 

- Да они не столько выпили, сколько притворяются. А интересно, как они дома праздники отмечают…

 

- Ты знаешь, Петя, люди по природе своей двуличны, и порой женщина в обществе и женщина дома – это два совершенно разных человека.

 

- Вы не поверите, но я об этом знаю не понаслышке. Я же был женат.

 

- И что?

 

- Поженились, когда я еще в мореходке учился. Сын в Риге родился. Но там мы жили в родительской квартире. Пять комнат. Отец, мама, дедушка с бабушкой еще были живы. И ее родители недалеко. Все казалось замечательно. А когда уехали в Питер, то жить пришлось в общежитии. Я еще в рейсы ходил, а она устроилась воспитателем  в той же общаге. Собственно говоря, из-за этого нам его и дали. Общежитие-то принадлежало ткацкой фабрике.  Мы почему-то решили, что так лучше будет – отдельно от сослуживцев. Сначала я думал, что она просто с непривычки ничего по дому не успевает, и, возвратившись с моря, с шутками-прибаутками делал уборку, гладил белью, бегал за продуктами, кашеварил на камбузе. Пацан подрос – помогал. Но чем дальше в лес, тем больше дров. Успокоившись, что ли, уверовав в постоянство штиля семейного, она и за собой перестала следить.

 

- Да по сколько ж это вам лет было?

 

-  Где-то за четвертной.

 

- И ты их бросил?

 

- А что было делать? Терпение закончилось. И еще претензии ко мне же постоянно… Если бы я от них не ушел, так я бы спился и в разврате потонул. Я же с детства к порядку морскому приучен. На корабле все по местам до миллиметра разложено, пылинки не найдешь, обед по расписанию. Даже когда на гражданку ушел в торговый, а потом на комсомол перевели, все равно привычка-то осталась. Да и не в этом дело. Получается, что она мне постоянно пренебрежение свое выказывает. Вот, мол, живу, как хочу, а на тебя мне наплевать. Зачем же тогда жизнь такая?

 

- Ради сына.

 

- Я все это понимаю отлично. И Вальку мне жалко. Но разве лучше было бы для него, если б отец ходил все время злой и пьяный или старался бы из дому убежать?

 

- Может быть ты сам виноват? Мало внимания ей уделял?

 

- Может быть, может быть… Но ведь как получается. Иду, бывало домой в хорошем настроении, подарки им с рейса несу. Захожу домой – она хмурая, растолстевшая, непричесанная, в каком-то бесформенном халате с журналом на диване валяется, в холодильнике и на кухне либо вообще пусто, либо одни консервы да фаст фуд из ближайшего киоска. Ну ладно, пусть тогда я простым мотористом был. Когда в комитете комсомола пароходства работал, вроде как к интеллигенции приписали. Костюмчик завел. Говорить научился. Визиты всякие. С собой ее иногда брал. Так на людях – само совершенство. А как домой пришли – словно мордой об стол, извините.

 

- Вы, наверное, просто не любили друг друга.

 

- Не любили? Может быть, и не любили. А кто о любви говорит? Но жили-то как все. Кто сейчас по любви живет? По любви вообще жить невозможно. Это опасно для жизни – сердце не выдержит. Любовь… Её, может быть, и нет совсем.  Я вот уже старше Ильи Муромца, а любви что-то не встречал. А может быть, все же и была любовь. Только еще и уважение должно быть…

 

- Ну, ладно, Петя, идем обратно, а то нас сейчас искать кинуться. Праздник все-таки. Потом договорим. Только вот если бы у меня сын был, то я, наверное, все стерпел бы. Это ж продолжение рода – главное предназначение человека. Хотя, конечно. зарекаться нельзя. Нам неведомо как мы в действительности поведем себя в той либо иной ситуации. Это мне легко тебя судить со стороны. А как сам себя повел бы… Не знаю.

 

Техникум располагался на тихой улочке в старинном трехэтажном особняке, утопающем в зелени. Вечером здесь редко кто мимо проходил, хотя через квартал уже бурлила жизнь возле метро. Что среди учащихся, что среди преподавателей преобладали представительницы прекрасной половины человечества. Кроме математика и завхоза мужчин представляли директор и молоденький парнишка, который право преподавал, только что после университета. Все остальные учительницы – барышни далеко за тридцать. Хотя нет, были еще Рита – «немка» - лет тридцати с небольшим и Валя – «химик» - двадцати восьми лет.  Вот в кабинет химии они и спрятались, распить вчетвером бутылочку коньяка из петиных запасов.

 

Преподавательницы, видать, каким-то образом договорились между собой о распределении мужского контингента, потому как Валя, миловидная, чуть-чуть полноватая блондинка, активно обхаживала завхоза, а Рита, строгого вида, подтянутая, стройная элегантная брюнетка, подсела к Мушке. Пары получились вполне гармоничные. Петр и Валя привносили в компанию бурное веселье на грани приличия, а Рита и Михаил менее темпераментно, но  поощрительно, поддерживали игривую атмосферу. Пили  из стерильных химических пробирок. Закусывали дольками мандарина и шоколадом.

 

Когда в пустом коридоре послышались  шаги, то хозяйка кабинета погасила свет и оборвала очередной анекдот в исполнении Петра, попросту, прижав его голову к своей груди.

Кто-то подошел к двери. Подергал ее.

 

- Валентина Николаевна, - послышался голос директора, - Вы здесь? Мы Вас потеряли…

 

Не дождавшись ответа, директор техникума, мужчина в самом соку, внешне похожий на популярного телеведущего с такими же очками на остром носу и подкрашенными в черный цвет волосами, еще какое-то время потоптался у двери и пошел дальше разыскивать учительницу химии, которой он явно симпатизировал.

И только когда в коридоре все стихло, Валентина отпустила Петра...

 

- Ох! – только и произнес он, но быстро сориентировался и тот час же попытался укрепить свои шансы на развитие отношений. - Напрочь забыл, о чем говорил до этого, чуть не задохнулся, но

готов вновь заключить себя в плен ваших чудесных первичных признаков.

 

И далее разговор пошел о женской и мужской анатомии, который, как бывает у людей образованных и начитанных, не перерастал в пошлость и собеседники понимали то, что было не сказано, угадывали отсылки к литературным и киносюжетам и прочее. 

Когда коньяк закончился, крутанули бутылочку на поцелуи и желания... И солидный Михаил Петрович, не кочевряжась, целовал Рите колено, а Валю кусал за мочку уха.

Расставаться не хотелось. Рита предложила поехать к ней домой.

Так получилось, что она одна жила в большой двухкомнатной квартире. С мужем разбежались, и пока тот где-то налаживал новую жизнь, квартира оставалась в ее распоряжении.

 

-  А ты, как, Миша? – тихонько поинтересовалась она у Мушки. – Я бы была очень рада, если бы ты пошел с нами. Сможешь? Если нужно будет вернуться домой, то вызовем такси. Но если хочешь, то сможешь остаться до утра. Валя-то с Петей точно у меня до утра зависнут.

 

- А поедем. Сколько же можно впихивать себя в кем-то сбитые рамки? Вся жизнь, возможно, как раз за пределами этой рамы…

 

- Ой, Михаил Петрович, и вы еще обязательно почитаете нам свои стихи. Те, которые эротические. Я слышала-слышала, что вы не только нудные философские длиннющие романы пишите, но и очень даже в духе Баркова сочиняете. – Приобняла его Валентина. – Кстати, все гении оставили свое след в эротике. И это неизбежно, потому что эротика – самая интересная часть человеческой жизни.

 

- Потому что она, моя прекрасная коллега, эротика - есть не что иное, как возвращение к естественному образу жизни человека, загубленному цивилизацией.

 

- Ох, как умно вы говорите, Михаил Петрович. Обожаю умных мужчин. Но Петечка наш тоже замечательный герой. Вы все, друзья мои, выдающиеся личности. Между прочим, Петр Алексеевич, я уверена, что с вашими организаторскими талантами вы на нынешней должности долго не задержитесь. И совсем скоро мы будем гордиться тем, что были с вами знакомы. А пока давайте организуйте нам оперативно перемещение в иное место дислокации. Ритуль,  у тебя там выпить-закусить имеется?

 

***

Жила Рита на окраине города в старой пятиэтажке. Петр живо ознакомился с территорией и уже мог ориентироваться свободно буквально через несколько минут. Дом дореволюционный, наверное. Высокие потолки. Лепнина.  Остатки камина. Похоже, что раньше квартира была еще больше, может даже на весь этаж, а потом ее перегородили на несколько квартир поменьше. Везде полно вещей. Сервант забит посудой. Черное большое пианино или рояль, Петр совершенно не разбирался в этом. На стене висело огромное зеркало в богатой деревянной раме с завитушками. Хрустальные люстры.  Огромная кухня. Круглый стол.

 

Но расположились они в большой комнате прямо на ковре.  Петр уже был в тельнике. Валентина в Ритином махровом  халате. А вот сама Рита и Мушка так и остались в костюмах, в которых пришли. Мушка даже пиджак не снял.  Разошлись по комнатам около трех часов ночи. 

 

Поутру, когда Петр вышел на кухню водички попить, обнаружил там Мушку при полном параде.

 

- Ты че, Михаил Петрович, всю ночь здесь просидел.

 

- Нет, все нормально, Петя. Я просто привык рано просыпаться. Когда бы не лег, но с первыми лучами солнца, у меня возникает потребность творчества.

 

- А, ну да, извини. Я ж и забыл, что ты из другого мира. Только странно как-то – такой солидный дядька, математик к тому же, а эротикой балуется и матерком не брезгует. Хотя стихи ты вчера читал, конечно, круто. Талант ты, Михаил Петрович. С матом, а прилично. Но это ж, наверное, нигде не напечатают.

 

- Этого и не нужно. Для таких стихов достаточно того, что вы, например, их послушали и оценили. А по большому счету, я их пишу для себя. В них то, что невозможно реализовать в реальной жизни. То, чего, наверное, мне не хватает – откровения, простоты, эротики,  новизны отношений…

 

- Вот это ты зря. Это как воздержание. Когда о чем-то мечтаешь, а не получаешь - очень вредно для организма. Мы вот когда в автономку ходили, то чего только друг другу не понарассказываешь. И все про всех знаешь. Как говорится, куда ты денешься с подводной лодки. Так вот, как правило, те, кто вел себя по писанным нормам – не пил, не курил, не ругался, не смеялся, не дрочил, не обнимался, тот и сгорал быстрее всех. То в депрессию впадали, то в загул уходили при первой возможности. Да и семьи распадались, чаще всего, как раз у таких вот правильных. А бывали еще и жены-дуры. Ну, типа моей бывшей. Они не понимают, что если человек не реализует свои фантазии, то в организме у него начинают происходить необратимые процессы. Вот, говорят, на западе моряков дальнего плавания обеспечивают женщинами для секса, так же как сигаретами и виски. Люди живут в мире реальном. И им нужны реальные события. Или хотя бы отражение реальных событий, но не вымысел в чистом виде.

 

- А я даже с тобой и спорить не буду. Потому  что ты почти прав. Любая фантазия имеет реальную основу.  Даже  если ты находишься в тысяче километров от женщины, то она может быть рядом с тобой.  

 

- Вот-вот. Молодняк, например, порнографический журнал слюнявит, а у кого-то фотка жены в кармане у сердца. И жена там не постеснялась, дав фору любому «Плейбою». А когда Интернет у нас начнет работать как надо, так тогда можно на любом расстоянии без особого воображения поддерживать интимные отношения.  А есть те, которые фотку для паспорта  на память дают или вместо откровенного письма с интимными подробностями – формальную открытку с Новым годом шлют. Так пусть потом и не предъявляют претензий к своим мужикам. Нельзя мужчиной пренебрегать и себя возносить. Но дело в том, что это ситуация универсальная. Неважно где ты находишься – на корабле или в институте благородных девиц. Я ж, например, вижу, Петрович, что у тебя тоже нет понимания с супругой-то. Иначе фиг бы то сюда пошел…  Как ты, кстати, дома-то объяснишься?

 

-  В плане фотографий и интернета ты прав частично, потому что, все равно, важно живое общение. Важно видеть глаза друг друга, прикасаться друг к другу, обладать друг другом. Виртуальное общение не может полностью заменить живой контакт. Только на какое-то время. К тому же, порой, фотография из паспорта или пара простых слов о любви, гораздо эффективнее в плане мотивации твоих поступков и желаний, нежели фото нелюбимой женщины в обнаженном виде. Я заранее предупредил, что поедем на дачу к директору. Не хотел возвращаться домой. Если бы не случилось это вот … гости у Риты, то я бы просто по городу до утра шлялся.  Или в кабинете у себя остался бы.

 

- Совсем так плохо? Вы ж на людях такая милая пара. Она вроде, как и следит за собой. Что случилось-то, Петрович? Поделись. Легче станет.

 

- Да ничего особенного. Как раз то самое о чем ты и говоришь. Жена вполне довольна ходом жизни. Для нее главное, чтобы все как у всех или еще лучше. И это все должно быть по-правилам. И у нас есть все, что положено – взрослый ребенок, квартира, дом  в деревне, машина, работа, теща… Что еще нужно человеку для счастья? Иногда мы еще бываем близки? Хотя теперь никто не мешает и еще есть силы, и место, и время, но и в близких отношения она тоже не позволяет себе ничего лишнего. Мои эротические стихи считает пустой тратой времени и моим позором, упрекая меня в том, что я из ума выжил на старости лет. О том, что бы родить сына и слушать не хочет… Возраст. А что возраст? Многие женщины в сорок лет рожают даже впервые. Но тогда же измениться жизнь. Наступит неопределенность. Придется опять о ком-то заботиться. Не останется времени для себя. Хотя когда ты полностью предоставлен самому себе – это тоже тяжело… Вот ты свободный человек. И хорошо тебе?

 

- Вопрос риторический? Вот смотри, сейчас там,  в комнатах этой квартиры спят две вполне еще симпатичные женщины. Обе уже многое испытали, узнали. Замужем побывали. Опытные, казалось бы. А Валька до сих пор целоваться не умеет. Напрягается вся. Кусается, считая, наверное, что так темперамент свой показывать надо. Пришлось её  учить расслабляться, почувствовать нежность, ласку. И когда я ей сказал, что высшее удовольствие ты получаешь, когда не гонишься за удовлетворением собственной страсти, а пытаешься сделать счастливым своего мужчину, то она меня не поняла сразу. Сама все о любви говорит, а  любить не может – только о себе и думает.  Вот как ты как писатель, это объяснишь?

 

- Это обыкновенный человеческий эгоизм. И еще, ведь говоря про любовь, мы иногда говорим о разном. Сейчас часто слышим о том, что можно заняться любовью. Ее делают синонимом страсти, секса, если хочешь. А на Руси, ведь, когда человека любили - его жалели…  Ценили больше себя.  Бескорыстно жалели. Это, по-моему, и есть настоящая любовь. Готовность отдаться не только телом, и даже не столько телом, а душой. Полностью. Без оглядки. Без ожидания ответных чувств. Без каких-бы то ни было ожиданий…

 

-  Это все красивости…  Хотя я, когда мне женщина нравится, действительно ни о чем ином не думаю кроме как ей удовольствие доставить. Получается, что я всех люблю?

 

- Так ты говоришь о сиеминутном удовольствии. И даже такие порывы  есть далеко не у всех, как ты сам говоришь. Но жизнь-то ты не бросаешь к ногам каждой женщины, которая тебе нравится. Ты все же бережешь ее для кого-то... Или для себя…

 

  - Ну, ты знаешь, дело не только в словах. Мы и реально в жизни путаем одно с другим. Зачем пытаться обыкновенный секс подменять любовью? Я не большой знаток, но вроде как даже есть религии, где свободный секс  пропагандируется. В царской России публичные дома были нормой.

 

- Да и в советской России тоже были сторонники свободных отношений между мужчиной и женщиной. Ты же, наверное, слышал о теории стакана чистой воды Александры Колонтай.  Одна из умнейших женщин. Дворянского происхождения. Первый советский дипломат. Она утверждала, что секс должен восприниматься как любая жизненная необходимость, точно так же как необходимость пить, есть и прочее.

 

- И что в этом не так? По-моему, она была права. Почему мне навязывают какую-то ущербную мораль, заставляя стыдиться того, что естественно?

 

- Это сложный вопрос, Петя. Я давно пытаюсь в этом разобраться. История знает много примеров, когда люди жертвовали собой ради любви, не помышляя о сексе. Любовь – это категория духовной близости, а секс – свойство телесной жизни человека. И уж тем более, никакого отношения к любви не имеет эротика. Это определенное эстетическое направление. При чем, как  и в культуре в целом, у разных народов есть свои особенности в пространстве и во времени. Мы сейчас удивляемся тому, что мусульманки скрывают до сих пор свое тело и лицо от любопытных мужских взоров под свободными длинными одеждами. Но ведь совсем недавно и в России были в моде закрытые платья в пол, сарафаны. И практически было невозможно увидеть женские обнаженные коленки на улице.

 

- А в бане-то русской мылись все вместе – и мужчины, и женщины.  А восточные сказки … Там же полно эротики. Кама-сутра опять же.

 

- Я повторюсь, сказав, что всему свое время и место. Если у тебя в семье полная гармония, то ты от эротики за пределами своего дома получаешь либо эстетическое удовольствие, либо остаешься к ней равнодушен. А если ты озабочен проблемой выживания и у тебя нет ни сил, ни времени, ни денег на романтические развлечения? Тогда у тебя одно только раздражение от того, что тобой воспринимается, как блажь тех, кто с жиру бесится или больной на голову или что другое. Если же у тебя нет семьи, а потребность в сексе является нормальным для организма, тогда любое проявление эротики вызывает у тебя соответствующее желание. И поэтому понятно, когда женщина раздевается перед мужчиной, с которым собирается заняться сексом, но для кого она обнажается на улице? По глупости? Подражая тем, кто, завлекая самцов, якобы соответствуют современным тенденциям моды? Только ведь моду создают те, кто имеет возможность тиражировать свои слова. Даже если я написал эротический роман, где привлекательная героиня нагишом гуляет по Москве, то ей не будут подражать до тех пор, пока книгу не распиарят, пока не выйдет фильм по ее мотивам… Так что получается? Власть специально создает конфликтную ситуацию, извращая нормы морали, культурную основу общества? По глупости? Или помогая тем, кто зарабатывает на этом конфликте интересов – огромной армии чиновников, деятелей шоу-бизнеса, психологов, сексоглогов, порноиндустрии и прочее…  Эротика становится искусством в благополучном обществе. Но и там она должна быть в ограниченном количестве как хорошее вино, а не сплошным суррогатным потоком на эстраде, телеэкранах и на улице….  Все, Петя, взаимосвязано в этом мире.

 

-   Петрович, я прямо от тебя тащусь. Честное слово. Ты такой вот молчун по жизни, но когда начинаешь какую-то тему разматывать, то прямо в другого человека превращаешься. У тебя и речь другой становится. Оживаешь. Глаза блестят. Молодеешь. Я как-то на уроке тебя видел. Прямо как в театре. Девчонки сидят как завороженные, в рот тебе смотрят. Но, по-моему,  ты любишь все усложнять, а потом по полочкам раскладывать. Сразу видно, что математик и лирик в одном флаконе.  Только опять же вот про благополучное общество. А разве в простонародной среде не было эротики? Среди крестьян? А сейчас? Если б не было спроса на эротику, так ее бы не показывали по телевизору. А кто телевизор смотрит? Тот, кто не может сходить на эротику живую – в театр, в кабак, в сауну с девочками…

 

- В свое время эротикой называли литературу о любви. Сейчас под эротикой многие понимают  описание секса в рамках общепринятых норм приличия, то есть то, что не относится к порногорафии. Я же для себя определил эротику как описание прекрасного через красоту женщины.

 

- А вот что у тебя с Риткой-то? Любовь? Секс? Эротика? Или не сговорились?

 

- Да все нормально у нас с Риткой? Нам было интересно пообщаться в разном формате. Она не простой человек. Очень вся в себе. Ей сложно. Сложно поверить, что все еще может быть хорошо.

 

- Петрович, все обязательно будет у всех хорошо. Главное ни о чем не жалеть и всех любить бескорыстно и без ложной скромности – всей широкой русской душой. Мы же живем. И все у нас стабильно. У нас с тобой есть замечательное сегодня и еще более восхитительное завтра. Ну, мы с тобой как бы не заболтались? Ты очень интересный мужик. Я обязательно прочитаю твои книги и о них поговорим. Возьмем бутылочку, и ты мне все объяснишь. Хорошо?

 

- Конечно. А сейчас давай уже девчонок будить. У нас же сегодня не выходной….

 

***

Такой вот вроде бы обыкновенный корпоративный  праздник. Повеселились. Расслабились. Поболтали.  А с утра началась новая трудовая неделя. Каждый погрузился в свои проблемы. Время так быстро понеслось, что его просто не замечали. Не замечали дни, недели, годы… Порой, находясь в одном здании техникума, можно было не встречаться неделями. Иногда в коридоре перекинешься «приветами»  или в учительской увидишься. Хорошо, хоть совещания иногда бывают.  Вот и в этот раз директор зачем-то собирал всех на большой перемене. Что там такого придумал, что даже завхоз понадобился.

 

- Привет, девчонки. Чего это нас всех концентрируют в зоне прямого управления начальства? – поинтересовался Петр у толпившихся в приемной учительниц, и, не обращая внимания на посыпавшиеся с разных сторон «не знаю», подошел к Валентине.

 

- Как учебный процесс? Никакой личной жизни? Вся жизнь детям и обеспечению деятельности родного техникума?

Валентина не успела ему ответить, так как сам директор распахнул дверь кабинета и пригласил к себе. Был он необычно серьезен и даже угрюм. Ни с кем не поздоровался, а, молча, опустился в кресло за столом и ждал, пока все рассядутся.  Тягостная атмосфера погасила все разговоры и в кабинете наступила неловкая тишина молчания.

 

- Вообщем так, - наконец разорвал сгустившуюся атмосферу напряжения директор, – преподаватель нашего техникума, преподаватель математики  Мушка Михаил Петрович…. Он не вышел сегодня на работу...

 

В кабинете зародился шумок, словно коллективный вздох облегчения. Делов-то оказывается, Мушка прогулял уроки. Может в деревне задержался и позвонить не мог. У них же дом в деревне есть.  Ну и что теперь, из этого трагедию делать? Появиться? Разберутся. Стоило из-за этого народ собирать. И чаю теперь не успеешь попить до начала следующего урока. Сейчас начнет расспрашивать, кто что знает, да кто что говорил. Делать нечего…  Ну, скорее, что ли. Чего сидеть то молча?

 А директор, действительно, опять замолчал и смотрел почему-то в стол, словно пытался там чего-то разглядеть.  Или ждал, пока все успокоятся…

И вдруг, Рита неловко встала из-за стола и, нетвердой походкой, прикрыв лицо руками, вышла из кабинета… И было слышно, как в приемной она заплакала. Горько. Навзрыд.

 

– Да что случилось, – вскочил Пётр

 

– Михаил Петрович не вышел на работу… – Директор, наконец, оторвал взгляд от стола и посмотрел прямо в глаза Петра. – Михаил Петрович покончил жизнь самоубийством. Он выбросился из окна своей квартиры на одиннадцатом этаже.

 

Петр обнаружил Риту в лаборатории кабинета химии.

 

-  Ну чего она, - попытался он прояснить ситуацию у Валентины.

 

- Ревет и бормочет, что чего-то не успела, не спасла, не сказала…

 

- Чего не успела?

 

- Пойди, спроси у нее. Она ж всегда сплошная тайна. Слова лишнего с нее не вытянешь.

 

- Да сейчас вряд ли это будет правильно. Они что, продолжали встречаться с Мушкой?

 

- Похоже на то.

 

-Ну, ты как-то все же попробуй успокоить ее.

 

- Разберусь. Иди занимайся своими делами. Если будет нужно – найду тебя.

 

 Но так тогда ничего Рита и не сказала. Отговорилась тем, что просто близко к сердцу приняла случившееся, нервы, мол, сдали.

 

***

Петр Алексеевич ушел из колледжа. Подался в политику. Вступил в какую-то партию и даже стал руководителем ее региональной организации.  Избрали его в местную думу, где он состоял в комитете по культуре, образованию и просвещению. Где-то через год он  неожиданно появился в составе  депутатской комиссии. Было волнительно ему ходить по старым коридорам. Видеть знакомые лица.  Заглянул и в кабинет химии. Там по-прежнему преподавала Валя.  Не дожидаясь окончания урока, она дала ученикам какое-то задание и затащила Петра в комнатку, где размещалась лаборатория. Здесь тоже практически ничего не изменилось. Разве что новый компьютер стоял на столике…

 

- Очень хорошо, что ты здесь. А то взошел на политический небосвод и ни телефона ни оставил, ни надежды на встречу…

 

- Валечка, я ни на секунду вас не забывал. Особенно тебя. Но так все закрутилось.

 

- Да успокойся. Я не о себе.  Мушку помнишь?

 

-Конечно.

 

- Ты книги его читал?

 

- Я боюсь, что скоро совсем разучусь читать. Так и не выбрал время. А что ты спрашиваешь? Узнали почему он тогда через окно вышел?

 

- Незадолго до того, как все случилось, он оставил мне флешку. Сказал, что там его неопубликованные рукописи, что на всякий случай, что бы не потерялись, если что вдруг с его компьютером случится… Я, честно говоря, флешку взяла и забыла про нее. А тут попалась на глаза. Я ее открыла. Там действительно его рукописи… Много.  Стихи. Романы. Отдельные записи всякие. Я пыталась читать. Мне показалось все очень сложно. Я не понимаю этого. Но здесь есть что-то типа письма. Мне кажется, что это письмо тебе.  Я … прочла его. Буквально вчера вечером. Тебя собиралась искать. А ты вот сам здесь. Ты только обязательно прочти. Мне кажется, что это важно.  

 

- Расслабься ты, Валя. Обязательно прочту. Конечно же. Я ему обещал. Сегодня же и прочту. Ты на почту мне его скинь…

 

- Нет, ты сейчас сядешь за мой компьютер и прочтешь его прямо здесь. Я же тебя знаю, Петя. Не обманывай сам себя. Оно небольшое.

 

- Ну, право, Валечка, сейчас никак. Я же с делегацией. Мне бежать надо.

 

- Петенька, я тебя сейчас здесь закрою. И ты не выйдешь отсюда, пока не прочтешь это письмо.

 

- Даже так? Ну, тогда с тебя кофе.

 

***

«Жанр неотправленного письма не нов в литературе. По сути, вся литература – это письма кому-то. Часто – самому себе.  Но я захотел написать своему молодому коллеге. Может быть потому, что никогда не скажу ему этого. А если и скажу, то он меня не услышит. Он, полный жизненных сил, скорее всего, сочтет все услышанное за старческое брюзжание и не придаст ему никакого значения. И, скорее всего, он будет совершенно прав.  Наверное, этот разговор нужен мне для того, чтобы попытаться понять себя, свое разочарование в жизни, свое бессилие… Оправдаться.

Да, я хочу найти оправдание своему решению, дорогой Петр. Какому? А это я, наверное, узнаю, когда закончу письмо.

 

Твоя жизнь лучше, интереснее, насыщеннее, чем та, которая есть в моих сочинениях. Она настоящая.  Жизнь, а не существование. Пусть неправильная с чьей-то точки зрения, но дающая тебе возможность двигаться по пути саморазвития. Туда ли он ведет, куда ты хотел бы или нет – это уже другой вопрос. Для большинства людей вместо собственного пути приготовлены тропинки выживания и дороги рабства во благо себе подобных. 

 

Живя в советском обществе, я ощущал себя не иначе как великой индивидуальностью, угнетаемой системой, заставляющей меня быть винтиком, обезличенной частью утопической идеи.  Тогда мне казалось, что семья, дети, общество – все это какие-то естественные мелкие элементы моего пути к абсолютной истине, открываемой через художественное творчество. Смешивая высокоинтеллектуальное содержание с вульгарной формой, я наслаждался производимым эффектом, не подозревая, что уже не иронизирую, не очищаю зерна от плевел, а обесцениваю основные понятия, разрушаю, а не создаю художественный образ  героя нашего времени. Я не почувствовал, не понял, не заметил ту грань за которой народная культура подменялась псведокультурой, ее извращенной формой, ее отрицанием.

 

Но в какой-то момент я, вдруг, словно прозрел.  Я увидел свой путь как бы со стороны и ужаснулся. Все самое важное, имеющее хоть какую-то ценность, я сделал, не противостоя обществу в котором жил, а следуя его нормам, отражающим народные традиции.

 

Я находил оправдание своей привольной жизни только тем, что все же был хорошим учителем и не посмел перенести на детей свои  комплексы и заблуждения. Те работы, которые были опубликованы, и которые, как мне казалось,  были искажены в угоду цензуре и  лживой морали,  виделись мне теперь единственно чего-то стоящими во всем моем литературном творчестве. Я был благодарен обществу за то, что оно гарантировало безбедное существование не только мне, но и моей семье.  Да,  мы не шиковали на две учительские зарплаты, но все необходимое у нас было. И девочка наша ни в чем не нуждалась.  Она бесплатно училась, ездила на различные соревнования, в летние лагеря отдыха. Да и всей семьей сколько раз мы были в санатории, путешествовали по стране.   

 

После окончания пединститут, я попросил, чтобы меня направили по-дальше от Москвы – хотел жизнь узнать. Тогда еще каждому выпускнику института не только было гарантировано тудоустройство, но он обязан был  отработать три года по специальности там, куда его направят. Так я оказался в  Красноярском крае. Там впервые опубликовали в толстом журнале мою повесть.  Там я познакомился со своей будущей  женой.  Она меня и уговорила вернуться в Москву. Преподавал в школе, занимался наукой, а потом  я решил написать большой роман. Но нигде не работать официально в советской стране было нельзя. Каждый должен был трудиться на благо общества, и общество заботилось о каждом. Мне не позволили стать тунеядцем-графоманом, меня не бросили на произвол судьбы, не забыли. Предлагали в  профессиональные писатели пойти, но я не решился. Устроился в этот техникум, что бы было больше времени для художественного творчества. И я творил.

 

Пытался развенчать существующую систему общественных отношений, противопоставляя ей свободную эротику, где можно все, что вам нравится. Но, ведь, эротика – это не секс и даже не прелюдия к нему. Хотя и в сексе все нравиться должно не только тебе, но и твоему партнеру, как теперь говорится.  Партнеру по получению удовлетворения от процесса воздействия на физиологическую и эстетическую основу человеческого организма.

 

Как и в любом  обществе в целом, в эротике есть свои представления о прекрасном, о справедливом. Эротика основана на естественной природной красоте человеческого тела. С сексом эротику объединяет лишь общий объект использования, выражаясь сухим языком науки, то есть это самое тело человека. Но если в сексе, тело человека используется для получения плотского удовлетворения, то в эротике речь идет об удовлетворении эстетическом. На балет многие ходили в свое время не столько за музыкой, сколько за эротическими впечатлениями от танцовщиц и танцоров.

 

Сегодня и на эстраде пытаются использовать эротику для привлечения зрителя, но, по-моему, то, что там сейчас происходит – это уже какая-то пошлость, не имеющая к эротике почти никакого отношения, так как в основе не идея красоты человеческого тела, а откровенная имитация сексуальных игр, прелюдий, пошлых намеков.

 

В эротике главным составляющим после красоты тела должна быть возможность развития, совершенствования, безграничности постижения прекрасного. Ведь нам всегда нравятся женщины,  у которых есть какая-то манящая доступностью недоступность, которых нужно добиваться, покорять, познавать. Нагота хороша в бане или у врача, а в эротике должны присутствовать  еше какие-то элементы, дающие дополнительные краски, мелодию, ощущение, будящие воображение, открывающее образное восприятие мира, недоступное в иной ситуации. В любой женщине есть что-то прекрасное.

 

И когда-то мне казалось, что через эротику можно показать индивидуальность человека, противопоставляя ее идее равенства и общественным интересам. Обнажая человека, вместе с одеждой мы сбрасываем и все условности общества, все привилегии. Но это не совсем так.  Вернее, даже совсем не так. Да, каждый человек индивидуален. Но его личностные качества могут быть оценены только другим человеком. Красота его тела может воздействовать на чувственную основу другого человека, которая, в свою очередь, сформировалась на основе культуры народа, к которому ты принадлежишь. Понятие прекрасного – часть твоей культуры.  

 

И я не лукавлю, говоря, что в каждой женщине есть что-то прекрасное. Нужно просто уметь выделить то лучшее, что у тебя есть, а не пытаться быть как все. То, что приемлемо одному, противопоказано другому. Если   перед тобой на столе станцует канкан девушка со стройными ногами, ты скажешь – как эротично. Если женщина начнет вместо танца просто демонстрировать свое тело, изображая похоть, то ты воспримешь это как порнографию. А если женщина  будет еще и не с идеальными формами, то, пожалуй ты пойдешь за бутылкой водки.  Бывает, что у женщины  плохая фигура, зато удивительные глаза, ангельский голос, идеальный изгиб шеи, круглое колено, грация в движениях или еще что-то особенное. Но вместо того, что бы подчеркнуть женственность этой своей особенностью, многие ее напрочь игнорируют. Измени какой-то элемент в одежде, в прическе, в косметике, в прафюме, в музыке, в движении, в поведении – и ты из пошлой девки превратишься в королеву эротики.

 

И, конечно же, женщина должна забыть про сигареты. Запах женщины, влажность ее губ, мягкость голоса и многое другое убивается сигаретным дымом. Как правило, курят женщины либо некрасивые, либо глупые, либо несчастливые, которые чего-то стыдятся, которые таким способом проявляют свою агрессию – а я специально такая, потому что хочу быть такой. Нет. Ты не специально такая, а потому что не знаешь, что ты можешь быть иной – красивой, женственной, привлекательной, эротичной… Тебе просто не надо стараться быть как все. Нужно быть самой собой в своем обществе.

 

 Впрочем, я никогда не писал эротических произведений. Даже в моих стихах  элементы эротики присутствуют как форма изложения, как элементы образа, позволяющие  донести главную идею, главное содержание. Я пытался через разговорную речь, через так называемую нецензурную лексику, которая у нас вся основана на взаимоотношениях мужчины и женщины,  показать то, что  за внешней нецивилизованостью, отрицанием официально-причессанной лексики, простотой и грубостью, скрываются подлинные прекрасные человеческие отношения, наполненные понятиями любви, чести, ответственности, долга, порядочности, красоты, добра… 

 

Мне казалось, что так будет читателю проще понять, что так будет интереснее. Но выходило наоборот. Идея терялась для читателя за формой, и я считался даже в профессиональных литературных кругах интеллектуально-эротическим писателем, разрушающим основы двойной морали советского общества.  Но уж если говорить о двойной морали, то на фоне сегодняшнего общества, о прошлом теперь я вспоминаю с сожалением. То, что тогда было единичным случаем и нам казалось неприличным, теперь стало нормой в повседневной жизни. Если раньше  я был уверен в том, что силой художественного слова можно сделать человека лучше, что можно изменить общественное мнение, то теперь слово обесценено засильем  лжи, глупости, пошлости. Если я пытался посредством эротики и уличной речи рассказать о любви, о правде, о характере русского человека, то теперь в романах о любви я нахожу только секс, ложь, насилие, эгоизм, стремление к выгоде и получению удовлетворения любым путем.

 

Здесь, на этой флешке, я собрал практически все, что считаю готовым для того, чтобы представить читателю. И если тебе, Петр это покажется интересным, если ты увидишь здесь правду  жизни, то так оно, наверное, и есть. Ну а если ты не станешь  ничего читать кроме этого письма, то, значит, мне не удалось избавиться от  последствий эксперимента по искажению самого себя надуманной формой и ложными представлениями. Хотя, для того, что бы понять истинные ценности,  их нужно потерять. Так, в крайнем случае, произошло со мной. 

 

С развалом Советского Союза, казалось бы, для меня лично ничего не изменилось. Я так же преподавал в техникуме. Получал зарплату. Более того, в последнее время, вышли две моих книги, которые хвалили критики. Но я с каждым днем ощущал горечь какой-то огромной потери, катастрофы, беды. Мне казалось, что вся жизнь была потрачена на что-то недостойное… И ничего настоящего после меня не останется. Ничего. Я не смог создать ни настоящей литературы, ни настоящей семьи. Вместе со мной исчезнет и мой род, и те идеи, которые я оказался не способен облечь в слова.  И уже  вряд ли я смогу что-то изменить. 

 

Той страны, в которой я родился и вырос, частью которой я был, уже нет. В этой стране – я предоставлен сам себе, я превращен в товар, который либо покупают, либо выбрасывают за ненадобностью на помойку, где ты можешь попытаться выжить, пробравшись по головам других, ближе к солнцу, либо постараться как можно незаметнее  уйти в небытие. И я уже понимаю свою жену, которая не хотела второго ребенка. В Советском Союзе мы жили, уверенные в том, что даже если с ними что-то случиться, то общество позаботиться о семье, о детях. Теперь никому нет дела до чужих детей. В одночасье исчезли человеческие отношения между человеками. Осталось одно лишь представление, игра, изображение отношений. То, что раньше было формой стало бессодержательным содержанием…

 

Вот такая эротика получается, дорогой ты мой Петя. И какое же напрашивается решение?  Ты бы на моем месте, наверное, развил бы бурную деятельность, пытаясь успеть все  исправить. Но есть такая истина народная про то, что имеем – не храним, а потерявши – плачем. Это, как раз, моя ситуация. Поэтому, послушай старого дурака – не оставляй своего сына. А лучше – возвращайся в семью. Ты же сам говорил мне, что в любви – главное не самоудовлетворение, а забота о любимом. Вот и прояви заботу о тех, кого любишь.  И будет у тебя все нормально тогда и с эротикой, и с уважением…  Ведь когда у тебя есть чувство ответственности за любимого человека, то это наполняет смыслом твою жизнь. И ты застрахован от всяких пороков, выдаваемых за свободу выбора. Тебе тогда будут просто смешны все извращенные проявления человеческих слабостей.  И направь свою бурную энергию на благо людей. Вдруг, у тебя что-то получится… Получится дать людям надежду, точку опоры…

 

Вот видишь, опять к нравоучениям скатился. Совсем старый стал… Жизнью испорченный. Вымышленной жизнью. Полной лжи, формализма и насилия. Настоящая – она, как  раз, в красоте естественных взаимоотношений, когда живешь ради жизни, а не ради уничтожения ее. Я, похоже, свою  жизнь потерял…  Она осталась где-то там, где были моя страна и мой род человеческий…

 

А душу свою, наверное, лучше всего отдать Богу…

 

За сим, прощай, дорогой Петр  Алексеевич…»

 

***

- Прочел?

 

- Прочел.

 

- И что?

 

- Что и что? Обычное дело для несостоявшегося писателя. К тому же у него еще пунктик этот был о продолжении рода. Бог ты мой. Да если бы каждый свой род продолжал,  мы бы уже все от перенаселения планеты друг друга поубивали бы. А так жил в свое удовольствие. Делал что хотел. Писал что хотел. Это еще все из-за того, что, будучи человеком творческим, он не мог ничего из своих фантазий  в реальной жизни воплотить. По девочкам не ходил, а жена его не понимала. Вот и задумался... Меньше думать надо было, а больше жить.. Хотя, конечно, не ожидал я от него, что так вот он закрутит. Я думал, грешным делом, что он обычный эротоман, а он вишь ты как глубоко копал...

 

- Ты дурачком, Петя, не прикидывайся. Поможешь издать его рукописи.

 

- Ну что ты на меня так наехала-то? Я тебе что – Союз писателей или министерство культуры?  Его и так, между прочим, много издавали. Вон и в библиотеке его книги есть. Я тут недавно даже был в какой-то на вечере его памяти. И в книжном магазине, слышал, его книги до сих пор продаются.  Тебе надо в Союз писателей эту флешку отдать. Они тебе еще и спасибо скажут. Или в этот журнал литературный, где его романы публиковали. Хотя, по закону, ты сможешь опубликовать его рукописи только с разрешения его жены и дочери – его наследников.

 

- Петя. Остановись. Я к тебе обращаюсь, а не к кому-то. Вот ты и договорись с его родственниками.

 

- Валя, Мушка нормальный, конечно, мужик был. И обещал я ему… Почитать его обещал. Ну, как-то вот…

 

- Что-то ты Петя косноязычным стал. Раньше за тобой такого не замечалось.

 

- А чего ты-то вообще… Почему у тебя флешка оказалась? Почему он Ритке не отдал её?  А где  она, кстати?  Что-то я ее нигде не видел сегодня.

 

- Наверное, потому, что надеялся, что я тебе её передам. И что ты мне не откажешь, если я попрошу тебя помочь издать эти рукописи. А  Рита в декрете.

 

- Да ты что? С мужем сошлась опять? Молодец…Ну, а с изданием книги я посмотрю, что можно сделать. Не обижайся. Давай флешку. Все что можно сделать – сделаю. Мушка он сейчас на слуху в культурных кругах. Может, что и получиться. А то, что Ритка мудрая женщина, я знал. Себе на уме она такая всегда была. Выждала время и все уладилось. Учись у подружки.

 

- Нет, Петя. Она с мужем не сошлась. Она одна ребенка воспитывает. Сына. Ивана Михайловича Мушку…

 

***

Почти год спустя вышла книга с избранными произведениями Мушки. Но Петр Алексеевич никакого отношения к этому событию не имел...