Я в полосатом халате
Сижу на медовом снегу.
Грозная вся от проклятий,
Чистоту живота берегу.
На спине моей татуировка.
Там дыня изображена:
Разрезаны сноха и свекровка,
И дочь, и муж, и жена.
И пятки замерзли в снегу, ломти вяленой дыни.
Я в ватном халате сижу и кричу о сыне.
На белом солнце пустыни севера дикой:
Подайте! Господа ради Хрипа и Крика!
Но люди оглохли. Их уши залеплены воском.
Старик из толпы на меня скалится волком.
Ударить хочу оскал! - но в морозе зыбком
Плывет, слезясь, зыбясь, умирая, - Улыбка!
И я кулачишко жму, и ногтями – в кожу:
Мой старый отец, прости, ты мне всех дороже...
Мой нищий дед, возьми, - из полы халата
Вот этих грошей, худых, липучих, проклятых:
Иди и купи себе булку, - а я, таджичка,
Зажгу огонь и руки согрею над спичкой,
Мальчонке гребнем повычешу с макушки болячки:
А снег – золотой, богаче всякой подачки,
И я беру его в горсть и ем, и целую,
Башку окунаю в снег свою седую -
И рот мой раструб, и рот мой свело от крика:
О том, как любовь велика, нищета велика.
И царский халат на снегу сумасшедше ярок -
Павлиний хвост, колибри, Судный подарок
Из кованого сундука Чингисхана -
Толпе стоязычной, ястычной, пьяной и рваной,
Дробящей град сей ломами и каблуками,
Ледащей, горящей голодом – над веками,
Летящей – любовью, чадящей – у изголовья,
Поющей – псалмы, поящей невинных – кровью,
Скребущей проказу – когтём – по загривкам пьяным,
Дающей от сердца нищим – лишь корку льдяну.