Улица провалилась, как нос сифилитика. Река – сладострастье, растекшееся в слюни. Отбросив бельё до последнего листика, сады похабно развалились в июне. Я вышел на площадь, выжженный квартал надел на голову, как рыжий парик. Людям страшно – у меня изо рта шевелит ногами непрожёванный крик. Но меня не осудят, но меня не облают, как пророку, цветами устелят мне след. Все эти, провалившиеся носами, знают: я – ваш поэт. Как трактир, мне страшен ваш страшный суд! Меня одного сквозь горящие здания проститутки, как святыню, на руках понесут и покажут богу в своё оправдание. И бог заплачет над моею книжкой! Не слова – судороги, слипшиеся комом; и побежит по небу с моими стихами под мышкой и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.
Геннадий Голядкин Сердце поэта
Рёвом истребителя над глупым «хи-хи» У горл обывательских жгучее лезвие! Это поэт читает стихи! Это из поэта лезет поэзия! Откликнулись мною раструбы площадей, Заполнились мною улиц кларнеты. Я весь этот город. Мой вопль – везде! Слушайте, люди, душу поэта! И встанут люди. Застынут люди. И стану для них я и Бог, и Вселенная, Помнишь – несли Саломее на блюде Главу Иоанна усекновенную? Вот так же и я – на блюде сердца Себя понесу вам, непонимающие! Которым бы лишь на задах усесться И пасти открыть изрыгающе-лающие! Но что мне до вас, кривляки, ответьте, Вы, интернетные и телевизорные? Наброситесь скопом на сердце поэтье И на куски раздерёте мизерные! Получится – пусть! Но напрасно тщились. И жаль, никогда вам не станет ясно, Что вы не к душе моей приобщились – Урвали лишь клочья сырого мяса! Ну что, насытили тощий животик? Ну что, причастились святой душою? ...Сердце поэта тогда живёт лишь, Когда оно – целое. Когда – большое…