Доктор с удивлением посмотрел на старушку. Отмахиваясь руками от людей в очереди, она… она точно вплыла спиной вперёд, не останавливаясь тараторя:
- Нет, нет, нет! Без талона – никогда! Спрошу – и всё! Только сейчас! Один раз в год!
Устало присела на стул у стола, смахнув со лба капельки пота.
- Ох, до чего же люди упрямы! Почему?
Погрозила пальцем заглянувшему:
- А ну, не подглядывай! Что? Кто? – даже рот открыв от неожиданного удивления, виновато тотчас проворковала: - Главный врач, кажете, заходил? Сам!!! Да вы не печальтеся! Надо – мигом догоню, скажу, что подобает… что надо… Нет? Тогда он сам зайдёт, и не раз, попомните моё слово! Чего говоришь? Смотрю! Что вижу? Стену, доску и … двоечника рядом – с палочкой в руке… Ох, и распустилась молодёжь сейчас! Управы на вас нету! Почему? Почему?! Тебе, милок, сколько лет? За тридцать? А ты до сих пор букв не знаешь, не ведаешь, у восьмидесятилетней старушки допытываешься вот… Чего говоришь? Ох, насмяшил-то, насмяшил! Да на эти палочки твои и смотреть ни к чему. Ты скажи, из дерева какого выточены они, так и наружный цвет, и внутренний рисунок скажу. Сразу! Чего? С тобой в тёмный угол? Да, узнал бы дед мой! Он мигом бы тебе показал дно… дно речное, каменистое! Глубины огромной!
Ефросинья Яковлевна расправила до этого момента ссутуленные плечи и гордо взглянула на окулиста. Медсестра повела бровью, подмигнула, улыбнувшись.
- Чего, милок, говоришь? Чистые слёзы… А они для смеха аль для плача? А? Эха, ха… Ничего ты, видать, не имеешь пока. Так знай, милок, как семья дружная – нужная! Так и такое лекарство вот, порой, - не нужное! Живи – да радуйся!