Мы дни на дни покорно нижем. Даль не светла и не темна. Над замирающим Парижем Плывёт весна… и не весна. В жемчужных утрах, в зорях рдяных Ни радости, ни грусти нет; На зацветающих каштанах И лист – не лист, и цвет – не цвет. Неуловимо-беспокойна, Бессолнечно-просветлена, Неопьянённо и не стройно Взмывает жданная волна. Душа болит в краю бездомном; Молчит, и слушает, и ждёт… Сама природа в этот год Изнемогла в бореньи тёмном.
Геннадий Голядкин Ромашка на бруствере
Нас Время грубо гнёт и беспощадно Засовывает головы в ярмо. И будущность черна и безотрадна, И не хватает часа на письмо. Мы снова утрамбовываем бруствер И в полный профиль черпаем окоп. Какое там – о чувстве и искусстве – Сейчас не отхватить бы пулю в лоб! Где та весна? Где соловьи и трели? Где белизной слепящий Божий храм? Где нега на разбросанной постели И росные тропинки по утрам? Пусть в небе синь, но это небо – тяжко. Пусть день велик – да ночи коротки! На бруствере случайная ромашка – И той сшибает снайпер лепестки. Но – раздувает ноздри пряный запах! Но – соловей в обугленных ветвях. Но – кандалы на медленных этапах Рифмованные звякают слова. Душа, вдохнув, весенне разогнулась, И вдруг исчез стоявший в горле ком. Ромашка тоже к солнцу потянулась Простреленным последним лепестком.