Как мы и договорились, автобус нас ждал на стоянке.
Франческо уже был за рулём.
— Доброе утро! — приветствовал он.
Русских туристов с каждым г
одом становилось всё больше, и итальянцы были вынуждены изучать наш язык.
Впрочем… если люди хотят понять друг друга им, зачастую, и язык не нужен: в ход идут глаза, мимика, жесты. И напротив. Сколько примеров, когда люди, горящие на одном языке, нисколько не понимают друг друга. Не хотят.
— Buongiorno! — любезно ответили мы, и тот час автобус тронулся с места.
Вчера, после поездки в Венецию, я посетовал, что не могу приобрести кое-какие вещи, которые считал истинно итальянскими, которых и здесь, в высокогорной Канацеи, я ни разу не увидел, и Франческо, с которым мы были два года знакомы и уже запросто общались, найдя общность, прежде всего, в весёлом обращении друг к другу (иногда я называл его "каналья!"), посоветовавшись по телефону с женой, предложил мне поездку в неизвестный городок Предаццо.
— А меня возьмёте? — спросила Ольга,— у меня занятия с инструктором только в час дня.
Я прикинул: с девяти до часу — четыре часа. Наверное, успеем.
— Поедем, если хотите. Завтра, сразу после завтрака.
— Хорошо.
Утро было ясным, но солнце ещё не вышло из-за гор, поэтому воздух и снег на склонах казались синеватыми.
Пустой автобус легко катил по единственной в долине дороге. По радио зазвучала знакомая мелодия, которая окунула меня в годы моей молодости.
— Челентано, — сказал я.
Франческо, видимо тоже заворожённый мелодией, молча кивнул.
Справа и слева были голубые горы, покрытые ещё мрачными в этот час высоченными елями.
Безоблачное небо обещало хороший погожий день и всё: мелодия, покой, чистота альпийского утра, умиротворённые плавной ездой лица моих попутчиков, свобода в которую я будто окунулся, оставив там, в Канацеи своих товарищей, настраивали меня на самые приятные мысли и ожидание от этого дня чего-то невероятного.
Только когда проезжали Маену, нам пришлось немного поволноваться. Впереди велись дорожные работы, и движение было затруднено. Впрочем, с помощью спорых действий местных полицейских и эта проблема решилась неожиданно быстро.
Я спросил Франческо, кому принадлежит автобус и не стесняем ли мы его своей прихотью, и он ответил, что автобус его собственность, а нас он прихватил по пути, так как ему надо было забрать группу туристов где-то возле Тенто.
И я успокоился, и продолжил любоваться местным пейзажем.
Ольга дремала. Солнце уже вышло из-за гор и сквозь огромное окно освещало её смуглое лицо.
— Predazzo! — воскликнул Франче
ско, приглашая взглянуть на улицы города.
Городок (или деревня) был небольшой с единственной, как и везде в долине, главной улицей.
Серые двухэтажные дома теснились друг против друга.
— Franco Moda!
Я увидел слева от дороги витрину небольшого магазина с каменными ступенями.
— Jeans! — сказал Франческо, показав направо, где в цокольном этаже красиво оштукатуренного дома разместился другой магазинчик.
Потом Франческо показал нам автобусную станцию, откуда мы должны были самостоятельно вернуться назад.
— Ciao! — сказал он, на прощанье грустно улыбаясь, улыбаясь, как человек который желал нам всего доброго и которому ужасно не хотелось с нами расставаться и ехать куда-то за незнакомыми ему людьми.
Городок, как я уже сказал, был небольшим и в этот ранний час пустынным.
После нашего курортного городка с обилием машин, пряничных гостиниц, магазинов с ярко освещёнными витринами, лыжников в разноцветных костюмах, он казался безлюдным.
— Как называется этот город? — спросил я Ольгу.
— Не помню, — улыбнулась она.
Как раз нам навстречу шла пожилая женщина, какую только и можно было встретить на улицах этого тихого города. Это была скорее старушка, которую и старушкой назвать нельзя было.
Пустив в ход руки и отчаянно жестикулируя, я объяснил, что мы приехали из другого города, да и вообще — из России, что нам здесь очень нравится и что мы напрочь забыли название этого чудесного городка.
— Predazzo! — сказала женщина.
— Предаццо! — повторил я, зная, что скоро вновь, ослеплённый его тихой прелестью, забуду его имя, — Предаццо! Белиссимо! — не скрывал я своего восторга.
Женщина живо откликнулась на мои восклицания, и я взял её руку в белой вязаной перчатке: ладонь была маленькой, хрупкой, я почувствовал её тонкие пальцы, которые будто что-то вспомнили, слегка ответив мне.
— Чао! — сказал я, — Предаццо, бениссимо! — повторял я и видел, как огоньки загорались в её вдруг помолодевших глазах.
Мы уже далеко отошли друг от друга, а я всё ещё помнил ее ладонь в своих руках.
— Как здорово! Ольга, не обращайте внимания, мне правда очень хорошо. Какой покой во всём, и только здесь, среди этих гор можно было встретить такую старушку, которую и старушкой назвать было бы неверно.
Ольга согласно улыбалась.
— Ну что, на станцию? Уже одиннадцать. Надо возвращаться.
— Да-да, конечно. Знаете, я совсем забылся. Как здесь хорошо. Я понимаю, что мы всего лишь туристы и видим всё, так сказать, с лицевой стороны, не зная истинной жизни простых людей, и всё же. Какая красота, какой покой. А женщина? Вы её помните? — и я снова ощутил её тонкие взволнованные пальцы в своей ладони.
Дошли до станции. На площади, перед дверьми, какая-то мулатка предложила нам свои изделия. Мы даже не взглянули на них. Как-то не хотелось сейчас думать ни о чём другом.
Купили билеты и предупредительный кассир, видя, что мы иностранцы, любезно показал нам расписание. До оправления нашего автобуса был ещё целый час и мы отправились в кафе.
Пока я мыл руки, Ольга заказала мне чай и штрудель. Сама она пила кофе из маленькой чашечки, больше похожей на напёрсток.
Мы расположились у окна, за которым на фоне залитого солнцем неба вставали снежные горы. Небо бы было нежно-голубым с белой полоской пролетающего далеко над горами самолёта.
За соседним столиком сидели несколько молодых людей. Было тихо и уютно.
Я осторожно разглядывал Ольгу. Смуглое азиатское лицо, раскосые глаза, умный спокойный взгляд (лёд и рассудительность), хорошо остриженные каштановые волосы, длинная шея, тонкая кожа… Всё это как-то не вязалось с тем, что она подруга Володи. Очень они были разные. Хотя… Может, это обстоятельство и сближало их?
— Я выросла в Узбекистане,— вдруг сказала она,— Мой отец — кореец. А вообще, чего только во мне нет! Моя бабушка была немкой, — добавила он спокойно, но не без чувства гордости. Или мне это только показалось?
"Гремучая смесь", — подумал я.
Она изящно брала свою чашечку и делала маленький глоток. В прозрачной пепельнице тлела тонкая, такая же изящная, как и она сама, сигарета.
Теперь, разговаривая с ней, я без стеснения разглядывал её гладкие, ухоженные руки, отличный маникюр, благородно сиявший лаком тёмно-бордового цвета.
Этот городок за окном, казалось специально спрятавшийся между гор от любопытных глаз, пустынные улочки, безлюдные магазины, это кафе и неспешный, по своему, интимный разговор, всё это располагало к доверительной беседе.
— Знаете, Ольга (она предлагала перейти на "ты", но я так и не смог), у меня была женщина. Вы чем-то на неё похожи.
Ольга будто ждала этих слов. Затянувшись сигаретой, она внимательно посмотрела на меня. Она не один раз уже спрашивала себя: от чего этот парень всегда в одиночестве? Может у него другие пристрастия? Да нет.
Володя говорил, что вроде нормальный мужик. Она даже пыталась познакомить меня с кем-то, но у неё из этого ничего не получилось. Я дал понять, что мне это ни к чему.
— И эта женщина приучила меня к чему-то хорошему, — продолжал я, — красивым вещам, запаху дорогого парфюма, любви, какой она может быть помимо плотских утех. А потом её не стало.
— И тебе теперь этого не хватает, — угадала мои мысли Ольга.
— Да. И теперь мне этого ужасно не хватает.
— Понимаю.
На обратном пути ехали молча. Лишь однажды Оля предложила мне яблоко. Я благодарно обнял её ладонь, ладонь дрогнула, будто вспомнив что-то.