Полемическое отношение к поэтической славе, а через ее образ и к «памятнику», начатое в русской лирике В. Маяковским и В. Каменским, поддерживается и продолжается в лирике В.С. Высоцкого.
В 1973 г. им был написан «Памятник», произведение, стоящее в ряду долговой многовековой традиции одноименного жанра. В нем биографическая тема переплетается с панегирической, открывается и по-своему решается проблема славы поэта.
Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в привычные рамки не лез.
Но с тех пор, как считаюсь покойным, –
Охромили меня и согнули,
К пьедесталу прибив ахиллес!
Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту,
И железные рёбра каркаса
Мёртво схвачены слоем цемента –
Только судороги по хребту [2].
Эти строки «Памятника» послужили заключением, согласно Е.И. Солнышкиной, о том, что «жизнь несвободная для героя даже после смерти – тюрьма» [6, с. 172].
Данное замечание верно в рамках рассмотрения темы свободы в творчестве Высоцкого. Однако альтернативный взгляд на «Памятник» в контексте традиции жанра представлен в выступлениях и работах В.А. Зайцева, Вл.И. Новикова, Г.Н. Токарева и Ю.В. Шатина [3, с. 65-70; 4; 7; 8].
В частности, согласно В.А. Зайцеву, «Памятник» Высоцкого «модифицировался в новую форму «монолога памятника», которая приобретает черты исповедальности» [3, с. 69]. В стихотворении, с точки зрения Ю.В. Шатина, «последовательно описывается весь путь, проделанный жанром от мифологизации образа поэтической славы до демифологизации образа поэта» [8, с. 207]. И действительно, «Памятник» начинается с описания превращения лирического героя в монумент как символ вечности (описывается снятие посмертной маски), затем происходит открытие памятника, сопровождаемое песенным аккомпанементом:
Тишина надо мной раскололась,
Из динамиков хлынули звуки,
С крыш ударил направленный свет,
Мой отчаяньем сорванный волос
Современные средства науки
Превратили в приятный фальцет.
Очевидно, здесь вплетается еще один тематический мотив, представленный оппозиционно, мотив лжи и правды. Лирическому герою не по вкусу его статус в роли стандартизированного памятника, тем более не похожего на живой оригинал. Он решает совершить обратное превращение – выломиться из образа памятника, сковавшего его личность и вернуться «к себе-истинному» [1, с. 27].
Командора шаги злы и гулки.
Я решил: как во времени оном –
Не пройтись ли, по плитам звеня? –
И шарахнулись толпы в проулки,
Когда вырвал я ногу со стоном
И осыпались камни с меня.
Накренился я – гол, безобразен, –
Но и падая – вылез из кожи,
Дотянулся железной клюкой, –
И, когда уже грохнулся наземь,
Из разодранных рупоров все же
Прохрипел я похоже: «Живой!»
И паденье меня и согнуло
И сломало,
Но торчат мои острые скулы
Из металла.
Не сумел я, как было угодно –
Шито-крыто.
Я, напротив, ушел всенародно,
Из гранита.
Лирический герой Высоцкого добивается своего – низвергает памятник (темницу души) с пьедестала и вновь становится живым. Это отрицание, нежелание быть памятником связывает Высоцкого с Маяковским и Каменским и по-модернистки обытовляет миф, развенчивая его трансформативное начало. При всем при этом кульминация развития сценария этого действия достигает апогея именно в «Памятнике» Высоцкого. Не зря поэт описывает открытие памятника при искусственном пении его же «с намагниченных лент». Смерть искажает истинные прижизненные черты человека и возводит его в ранг кумира нередко путем лицемерного почитания и прославления.
С нашей точки зрения, жанр «Памятника» модифицировался не только вследствие исторической смены литературных эпох (полемика с классикой несомненна), но также свою роль в этом процессе сыграло то обстоятельство, что В. Высоцкий, как и его творческие предтечи, были ориентированы в своем творчестве на рецепцию их устной «живой» речи. Отсюда исповедальность, пророчество слова. В. Маяковский и Вл. Ходасевич выступали перед публикой с декламацией своих стихов, а Высоцкий исполнял свои песни под гитару (аэд, рапсод). В связи с этим мы выделяем оппозицию «памятник» – «антипамятник» в соотношении «письменное слово» – «устное слово». С этой стороны понятным становится противление памятникам, как символам неживого, искусственного слова. Поэтому мало что остается от традиции кроме общей тематической направленности, а «память» структуре стихотворения полностью стирается. В традиции написания (М.В. Ломоносов, Г.Р. Державин, А.С. Пушкин) образ памятника – символ поэтической славы, поэтому он метафоричен и вместе с тем метафизичен (как абстрактна слава), то у Высоцкого памятник материализуется, конкретизируется, становится объектом. Отсюда и движение поэтической мысли уже обращено у поэта, в частности, на внешнюю описательную сторону памятника. Недоверие, высказанное Высоцким вечной славе, перемешивается еще с одной важной составляющей поэтического творчества – репутацией.
Репутация – это не только мнение, честь, имидж, доверие, авторитет [5, с. 7-28], но и способность оставаться самим собой в лучших проявлениях, не потерять узнаваемое «лицо» и быть таким, каким тебя воспринимали современники. По своей убежденности В. Высоцкий, заложив идею несогласия с традиционной славой, отдаляющей поэта от народа, эгоизирующего его, остался, как и «при жизни», в «Памятнике», близким народу («ушел всенародно»), ярким поборником «диссидентской», оппозиционной программы по отношению к власти, также, как и к ханжеству самопрославления. Его кредо «поэтической репутации», вложенной в строки «Памятника», выглядит антагонистической и с точки зрения жанровой направленности модифицирует стихотворение в «Антипамятник».
И вот, по прошествии тридцати пяти лет со времени смерти поэта В. Высоцкий сквозь прочтение «Памятника» вновь предстает в нашем восприятии непреклонным перед судьбой, неизменным перед самим собой, несгибаемый перед властью, вместе со своим народом. «Поэтическая репутация» Высоцкого не пострадала, а напротив – уцелела и упрочилась.
Литература