Дед. Эпизоды его войны.

Дата: 24 Октября 2015 Автор: Чекусов Юрий

Дед у меня есть...

 - Деда,а дед-а…

Он, хитро сощурившись, смотрит на меня.Ожидает вопроса. Подковырки, как он говорит, с моей стороны.

Но меня не обманешь. Да если вдруг такое дед сделает? Это что, значит, никому не верить? Нет, деда такое себе не позволит, я к кому тогда еще побегу. Не к папке ж с мамкой, они у меня хоть и хорошие, и ласковые, но до дедушки им ой как далеко. Я разве не права?Это только дед прикидывается таким хитрым, но меня-то ведь, его любимую внучку, не обхитришь. Значит, так: дедуле надо глазки состроить, прикинуться сиротой казанской (кто ж, интересно, это такие - сирота казанская) и уж потом сразу огорошить его: «Деда, я хочу, а мамка не дает, а папа и слышать не хочет». Того-то и о том-то. Да неужто дедуля мой родной, любимый и уважаемый, да не поможет? Да быть того не может. И совсем он не хитрый, дедушка, дед, деда мой хороший! Ну, а кому ж я со своими бедами с ясельными, детсадовскими, школьными, юношескими и взрослыми и пойду? А неужто правду говорят, что дедушки и бабушки любят внуков и внучек больше, чем папы с мамой своих детей? Я это слышала, случайно, конечно, но и потом не раз, от воспитателей и учителей, от всяких теток и парней. Может, правду говорят? Вот так и рос мой дед со мной,вначале он был для меня «деда», затем дедушкой, а когда я хорошо подросла и крепко поумнела, то и я, как бы заново обзавелась человеком, которого уже называла просто, коротко и конкретно ДЕД.Мы оба с ним взрослели, точнее это была я такая,а дед мой просто –напросто, оказывается, старел. Для меня со временем мои папа и мама могли превратиться в отца и мать, они для меня всегда были одновременно и молодые, и старые, и красивые, и причудливые. Но вот мой дед всегда оставался как камень недосягаемым. Вроде все везде одинаково, любопытно и интересно, странно и хорошо, но в этой жизни дед для меня стал понятием незыблемым и олицетворял все сразу и вместе. Не много ли? Немало для крохи и повзрослевшего человека.

- Ну, что молчишь? С духом собираешься?

Да, я сейчас вот еще подумаю и скажу, все как есть.

- Жаловаться будешь? На папу с мамкой?

Да, как же это деда догадался?

-Обидели ребенка? Ай-яй. И что-то не дают, бедняжке? Ну давай, плачься.

Ну уж нет, не дождешься, деда.

Но «деда», с годами который стал «дедушка», а потом и вовсе превратился в короткое и емкое огромное понятие, значимое как «дед», просто дед, оказывается всегда любопытным и понимающим. Он, конечно, большой и старый, но всегда интересуется моей жизнью и заботами. Добрый и обязательный. И очень грамотный, мы даже с ним какие-то задачки потом решали по арифметике, учили географию, возлюбили вместе с ним историю.Если мама что-то не может, по моей школьной программе, дед всегда поможет - может и долго мы с ним сидим за уроками, я даже иногда засыпаю и потом «тройки» получаю, но зато интересно. Дед мой грамотный, говорят, что семь классов школы закончил. Что-то только помешало дальше. И я уже знаю что.

Война. Где он и успел повоевать.

 

* * *

Дед, когда оставался иногда со мной, и сказки-то толковой и не мог рассказать. У него, по его рассказам, колобок попадал куда-то к Серому волку и последний подавился им, а лиса в битве около проруби оторвала хвост волку. В общем, не умел он рассказывать толковые и добрые русские сказки, все-то у него получались какие-то странные и загадочные страшилки и недоделки. За что и попадало порой от бабушки. Но мне нравилось, страшно и интересно было, не то что эти всякие сю-сю в детском садике. Я ж говорю, что дед у меня грамотный, целых семь классов кончил. Не беда, что не доучился, закончит, я ему подмогну. Но зато сколько он историй знает, сначала мнется-мнется, а потом как начнет рассказывать – интересно, только коротко и не очень понятно, будто боится, что бабушка нас подслушивает. «Да, не бойся ты, дедушка,» - говорю я ему. А он замолчит, уставится на меня так задумчиво и ласково гладит по голове. Приятно.

Страсти какие-то там он не рассказывал. Про королевства всякие – говорил, да так интересно – дома, парки, поля, дороги, воронки, горящие брички. И в тех царствах, за тридевять земель – польских, немецких, и других чудеса, мол, происходили, всякие разные и даже порой нехорошие.

- И давно это было?

- А?Давно. Только ты мамке и бабушке не говори о том, что я рассказывал.Женщины не любят таких королевств и государств.

- Не скажу, дед. Вот тебе честное слово.

- Верю.

- Дед, а сколько это «давно»?

- Да как бы тебе сказать. До тебя. В общем, тебя и в помине тогда не было.

- А это как?

- Ну не пришло еще твое время. Всему свой срок.

- А мама с папой где тогда были? А ты, дед?

- Вот я там и был, в три-девятом немецком царстве. А если бы не сходил туда, то и твоих мамки-папки не было бы.

- Дед, ты у меня как Илья-Муромец, да?

Вечером «Илье-Муромцу» попало, оптом. Все обрушились на него, а потом вдруг сразу замолчали. «Что, верно что ли, что нас и вообще на этом свете могло и не быть? Кабы не ДЕД.»

Последний взглянул на сына. И тот сразу вспомнил, как его отец выступал в свое время на праздниках в их школе, рассказывал мало и скупо, всё больше вспоминая«год, направление главного удара, наименования фронта, итоги.» И очень мало о себе, чуть побольше о «месте прописки» своих медалей и орденов, и обязательно про однополчан.Своих, чужих, знакомых, случайных.

Про эти случаи и эпизоды, которые не вошли в учебник истории, фронта и полка - он тоже не рассказывал направо и налево. Не хотел, не мог, не имел права. Так как все они, всё это было буднями войны, ратным трудом,малозначимыми вроде бы эпизодами войны…

Великой Отечественной Войны 1941-45 г.г.

Дед умел все - построить дом, застрелить волка, сшить зимнюю шапку, скатать валенки, поймать налима, обуздать дикого жеребца, сделать мебель, вырыть землянку, считать на счетах, варить суп, солить капусту и грибы. Однако вот тяжело совладать с детьми своих детей, начинается запоздалая жалость, странный страх, желание «не опоздать». Да и зачем знать внукам и внучкам о тех страшных боях, днях уже отгремевшей вроде бы войны?! Время-то идет, десятилетиями отсчитывая поступь той великой Победы.

Солдат, это ж не глобальные военные действия? Сержант, это ж не взятие опорного стратегического пункта? Офицер, сколько еще до государственной границы СССР?Генерал, скоро ли Берлин, до которого мы шли долгих 1418 дней и долгой дорогой от Бреста до Волги и потом на ЗАПАД!?

- Дед, а ты немцев убивал?

Вопрос, конечно, интересный и серьезный. И отвечать приходится.

- Приходилось.

- А много ты их поубивал?

А они нас жалели? Пожалели? Со страшного Сорок Первого года. Нет пощады таким врагам. И не путайте добро со злом, правду с ложью, задумку с выдумкой. За все надо расплачиваться и нести ответственность. И фашизму – тоже, вместе с их нацизмом; нет им прощения!

- И много наших солдат умерло?

- Погибло. Много. И не только на своих родных полях. Но и в Европе.

- Это давно было.

- Срок давности для германских вояк той войны не существует. За всё в этом мире надо отвечать.

«А ты мне еще что-нибудь расскажешь о войне? Своей войне, про твои эпизоды.»

Про разведку. Рукопашную. Что еще было? То, что ты ползал по грязным канавам под огнем – слышали. Неужто на войне нет оркестров, торжеств, вручения героям наград, психической атаки?

«Ну, так слушай».

 

Непосредственно на самой Передовой своевременной сводки Совинформбюро и не услышишь. Не до того. Некогда. Так, поговоришь, послушаешь, подскажут, поспоришь, обругают недоверчивым - глядишь и все фронта встанут на месте и на место и до победы будет близко, ближе, совсем близко, один шаг, скоро!

(правда, в три-десятом царстве не так уж быстро все делается).

Но вот послушать бы ее так, как в нашем огромном Союзе ССР её воспринимали тогда, весной 45-го! Имеется ввиду – в спокойной обстановке, без артобстрелов и ленинградского «метронома», громко, четко, для всех, голосом Ю. Левитана. Здорово ведь! Наш тылзаслужил такое право! И фронт тоже.

Вот только не всегда слышат на самом фронте сводки Совинформбюроо них же самих.

Чем бы запомнилась эта сводка СИБ для «прошлого» ДЕДА, которую передали 21-го марта 1945-го года, которую, конечно, он не слышал и которая, странно ли это, звучала именно в его день рождения?

Вот так. А как? Передаем Сводку Совинформбюро от 21 марта 1945 года. «Налет на Веспрем, бомбардировка. В районе острова Бернхольма потоплено 4 транспорта. На Кенигсбергском направлении… Войска 3-го Белорусского фронта…На всех фронтах уничтожено 89 танков и САУ, 51 самолет противника». До Победы оставалось полтора месяца, всего-то 49 дней из ЭТИХ 1418-ти.

 

Зря что ли ДЕД воевал? Его сыновья потом друг другу интересные и хорошие письма буду писать. Да вы их сами послушайте – о чем могут писать тридцатилетние матерые мужики. Вот пишет старший младшему:

«Я вот на досуге пришел к схоластическому выводу. А именно относительно одной черты характера нашего отца. Обрати внимание на следующий факт: буквы слов на бумаге разделены. А потой градации (которую ты мне показывал пять лет назад) почерковедения, это говорит о мужестве человека. И не напрасно все-таки в госпитале запрашивали у отца письменные данные для представления к награждению орденами: Славы I степени и III-ей. Только непонятно все же, почему ему так и не вручили их. Хотя какие слова можно сказать об этом, если до сих пор разыскивают родственников, потерянных из-за войны».

А вообще-то мы стараемся находить и обязательно находим в человеке именно то, чего он достоин и каким бы мы его хотели видеть. Да, и по статусу для ордена Славы: трех ступеней, для солдатского и сержантского состава, представление обычно начинается с III-ей степени.

Вот не вернулся бы ДЕД со «своего евротура 45-го», смогли бы прочитать вот такое письмо - письмо его «послевоенного», старшего сына:

«Сейчас нахожусь в «поле». Лето короткое, много комаров в этом году, лемминги не часто встречаются (мышь тундровая, крупнее полевой), олени видимы издали (в бинокль просматривается тундра), песцы изредка приходят(подходят близко, когда голодные).Гуси, утки, куропатки, поморники - эти пронзительно кричат, и иногда резко и низко пикируют над головой (поморники - речные чайки, черноспинные). Отдельные озера во льду, возле берегов льда нет – дальше ледяное поле, можно даже ходить. Вдоль берега полоса чистой воды позволяет плавать на лодке. Комары заедают - репеллентов от них нет. Терпимо, не тайга. Долго они здесь не будут – неделю-три. Из гнуса еще мошка появилась. Пока без накомарника и репеллентов обходимся.

Мне пишите по адресу: Красноярский край, г. Талнах, ул. Строителя…

Проснулся рано. Без часов на руке. И браслет тугой был у часов. Бичи сняли может.Веселый народ.Вышлите мне кожаную офицерскую полевую сумку.

Что еще писать? Полярный день. Солнце не заходит. Через месяц будет уходить за горизонт.

До свидания. 19 июля 1983 года».

 

* * *

Но вот перед тем, как мне вспомнить мои эпизоды войны, разрешите всё-таки мне упомянуть весь «сброд» из моей головы, что так засел в контуженных мозгах. Ну, кроме меня самого пусть никто и не слушает, непонятно будет и слишком мудрено,впрочем - детям моим не грех и послушать такое лишний раз, а вот внукам и внучкам - стоит ли, вопрос, хотя ведь и им тоже надо и необходимо!

Что же там угнездилось в беспокойной голове ДЕДА?

И не сказать, чтобы там все было разложено по полочкам,по отсекам и по годам. Скорее это сумбур и винегрет из обрывков, мелких деталей жизни, любопытных разговоров, каких-то случайностей. Да посудите сами.

… Корабли мимо прогребли, спасайтесь на лодках.

… жмет мне руку сосед по госпиталю и завещает мне этаким пророческим голосом: «Ну, вот и все, что ли? Рад был познакомиться, не скучно было с тобой. Раньше почему-то вот не удосужились встретиться, а теперь вот прощаемся. Ах да, вот тебе махорка на дорожку. Ну и что из того, что ты не куришь? Да знаем мы, знаем. Годится тогда на обмен, мало ли что подвернется случаем. Хотя бы шило на мыло. Годится? Вот еще прими лезвие немецкое, чистое и новое, а то какой же это жених, небритый и со щетиной. Ведь не женат еще? И без невесты или ждет кто дома? -Он обнял его рукой, похлопал по плечу и добавил с горькой усмешкой: - Дерзай. На каком фронте воевал? А то все недосуг было спросить.Поправляйся дома, отъедайся, а то вон какой худющий. А я пока здесь еще задержусь, вдруг да рука новая отрастет».

…«Составы всё ещё идут, домой наши возвращаются.Вон сколько народу на перроне. Думаете, это отъезжающие? Да нет, все с цветами, бегают у теплушек, встречают победителей. Своих надеются встретить. А вы Агапова там не встречали?Все домой едут, а от него писем уже давно нет. Застрял, говорите, где-то? А может и вправду сильно подранило? Так вы уверены, что он найдется? И вернется, да?!»

… После войны он стал сильно ненавидеть электрички, снующие взад-вперед и вечно переполненные мешочниками, шинелями, забулдыгами и инвалидами-нищими, на груди которых виднелись медали «За отвагу» и «За победу над Германией». Уж он-то знал эти медали. И цену им. Что ж, подавали милостыню копейкой и хлебом. В вагонах и тамбурах шум, возня, кражи и потасовки, курят где попало, кто папиросы, а кто и вонючую махру. Бабки сердобольные ведут промеж собой душевные беседы. Вокруг хрустят, шебуршатся как запечные тараканы, монотонный негромкий шум вроде того, что издают сверчки в избе. Падают с третьей багажной полки фанерные чемоданы и сонные люди. Раздольеодним словом.

… А в далеких госпиталях далекой теплой стороны шумят арыки. Больные и госпитальный персонал готовятся к походу на городские танцы. Там всем место, в выходной прекрасный день, туда берут и приглашают всех – раненых,не долеченных, медсестер, молоденьких солдатиков и усатых дядек с обожженными лицами и покалеченными пальцами. Кому помогают, кто сам идёт или костылях в сопровождении смешливых санитарок. Никого не бросают, никого не забыли.

- Тебя ждут, старшой?

- Нет. А тебя, лейтенант?

- Не очень. Вроде пока не к кому.

- Сопьемся?

- Не хочу. Хотя можно. Я-то чуть поболе, тебя воевал, вот пропал сейчас. Жена личной жизнью занялась, без меня, я вот с покалеченной рукой остался. Кто примет? Пойду на парад клянчить.

- Ничего, лейтенант. У меня выбор тоже не богат, кто жив еще, а кого уже нет из моих.

 

* * *

И рассказывал дед, порой и с понимающей улыбкой на лице. Просто и доступно, чтобы было ясно и понятно для маленького человека, сидящего напротив него с широко открытым ртом и распахнутыми в восхищении глазами. Ведь как все просто и доступно для подрастающих внучат. Героя из себя он не строил, он и был таким на самом деле в понятии своих слушателей. И коротенькие рассказики его были незамысловаты и будничны.

- И страшно, дед, было? Очень?

- Видишь ли, я тогда молодым был. Ну, конечно постарше, чем ты сейчас. Страх был, но маленький, не до того было.

- Но ты все равно ничего не побоялся, да, дед?

- Ну тут по нам и угодило. Чуть в стороне.Плот наш (сооружение ветхое) враз распался и развалился, остатки от удара перевернулись. Знаешь, когда снаряд в воде рвется рядом – красиво, столбом, высоко. И брызги. С летящим остальным куда попало. Так что не очень это здорово!

- А плавать-то ты умел?Тогда.

- Проплыл немного, до берега не так далеко было. И речка эта не такая, чтобы уж очень широка, не Днепр же.Было это в октябре или даже в начале ноября. Но помню, здорово холодно было. Знаешь, когда зубы лязгают и скулы сводит, а тело огнем горит и стынет.

… мы плывем, они по нас бьют и стреляют, рядом снова рвануло, воды нахлебался и мороз жжёт, ко дну тянет;сбросил с себя все, кроме автомата, и гимнастерку тоже, с двумя медалями, одна из них «За отвагу» была, сапоги умудрился содрать в воде, тогда и легче стало…

-Сильно замерз?

- Ничего. До берега добрались, а там уж и теплее стало. Даже жарко.Тебе хоть интересно слушать?

- Ты хорошо рассказываешь. Даже лучше бабушки. Та всё о трудном детстве говорит, жалуется, зато сказки складно излагает. А то, что ты мне рассказываешь, не сказки ведь. Только ты мне тогда честно говори, правду. Знаю, что ты не врешь.

Любил дед внучат своих.Подрастают смышленыши. Жалко, что не часто их видит, всё больше сам со своей бабкой к ним ездит. В гости что ли, так это правильно называется?Да и сынов своих редко видит, разбежались и разъехались по сторонам.Но–«забегают», обязательно,внучат бросают иногда на время и на попечение. Ну, там на лето, при больших у них командировках и проблемах. Мало ли чего в жизни случается, не всё так порой гладко, и у меня так бывало.

- Ну, ты здесь без нас не мучился, отец?И горячкой не страдал? А то вон мать жалуется, что ты во сне всё в атакуходишь.

… бредишь что ли, старый, или кошмары и фантомы мучают; пора ведь и угомониться, ведь тебя уже не закапывают в земле разрывы снарядов и танки; и порохом уже не воняет, не бьет в нос паленым и горелым; да и многих твоих однополчан уже нет, начиная с тех сороковых...

… и по канавам уже не надо уползать от немецких мотоциклистов; и падать в грязь и лужи под свист пуль и разрывы снарядов;и о немецком «Вальтере», который ты добыл в бою и который у тебя отобрали в госпитале, не жалей - перестрелял бы сдуру и ненароком кого-нибудь...

- Да ты не боись, отец!Не печалься, что так далеко разметало нас от тебя. Зато вот свободно ходим по стране нашей, что ты отстоял вместе с другими. Добываем себе славу и пропитание, внучатамвот твоим свои уже сказки показываем и рассказываем.

- Ой, ли? На том и стоим? – дед горьковато усмехнулся в седые усы.

- Молодые тебя хоть слушают? Слушаются? Набирают ума-разума, говоришь…

- Бать, да ты у нас совсем рехнулся.

- Сейчас?Или – до того?

- Вообще.

- То-то вы у меня такие умные,покончали институты – и туда же, в дамки! Мир надо для этого ещё посмотреть.

- Ну, мы и смотрим.По мере возможности и сил своих. Это ты у нас железный, один такой.Куда уж нам за тобой угнаться!

- То-то же. Уральцы не должны бояться холода и перемен, лишнего не болтают, не предают.Крутые и упрямые.И вообще, что я тут распинаюсь, объясняю простые истины.

* * *

Но давайте шутки в сторону. Вряд ли вот такое, что расскажем дальше, дед сталбы рассказывать подрастающим внучатам. Хотя как сказать. Возраст молодежи не должен быть тут помехой.

Что имеет человек в нагрузку за свое существование в этом мире? Будни, про которые можно и сказать только, что будни есть будни. И получается для обычного человека жизнь - это будни, работа, эпизоды.

И война каждого солдата в том и заключается, из того она и состоит – будни, работа, эпизоды. И у деда всё это было… пора и узнать про них. Итак…

 

Эпизоды войны.

 

1.

-Разговорчики в строю!

- Отставить!

- Что значит «явился»?

- Здесь вам не дома.

- Приказы обязательны для исполнения.

- Почему вид у вас такой «расхристанный»!?

- Что значит «не успел»!

… Военный лагерь выпустил новую партию подготовленных для фронта военнообязанных лиц рядового и сержантского состава. С гражданскими теперь их не спутаешь – подтянутые, аккуратные, бодрые, но все одинаковые на первый взгляд как братья – близнецы. У них теперь все далеко позади – присяга, военное обучение, подъемы и марши, полигоны и стрельбы. Строевой подготовкой их мучили недолго, тяжко приходилось в ночных марш-бросках по тревоге, нищий паек считался курсантским, занимались огневой подготовкой и тактическими задачами. Лазили в противогазах по грязи, в лужах стыли по учебным окопам. Да мало ли чего было, все как полагается. Несколько раз зачем-то, с подачи ротного старшины, штурмовали обледенелую горку в районе военного лагеря, вот потеха была! К вечеру новобранцы всегда падали с ног, а до отбоя этого делать не разрешали. «Загоняли, как сидорову козу!» - бурчали недовольно и даже сердито. А что такое «сидорова»? С козой-то ясно, они нам еще её покажут - огромную и рогатую. Но вот «сидорова»? Хозяин это нерадивой козы, Сидор, да? Каков поп - таков приход, так что все верно в этой присказке. Но ведь сидором считается и заплечный мешок солдата, где у него хранится всё его наличное имущество - пара сухих портянок, кусок хлеба и сухари, бритва опасная для бритья, кусочек мыла, химический карандаш и листочек бумаги. Вот это и есть сидор, все остальное у солдата на себе.

- За эту науку еще спасибо скажите.

- Тяжело в ученье - легко в бою.

- Скоро ваш выпуск.

- Готовьтесь к военным действиям морально и физически.

- Писать оттуда нам не рекомендуется. Все там будем…

- Подъем!Приготовиться к загрузкев эшелон и отправке на фронт.

В районе прифронтовой станции их немного побомбили. Вот тогда многие из них увидали взрывы авиабомб, и большинство, скорее всего, впервые вместе с командой «Воздух». Как это ни странно, но им не выдали перед отправкой на фронт новое обмундирование. «Выделяется из резервного фонда, то есть бывшее в употреблении или подпорченное временем. Так что, ребята, не будет вам новых гимнастерок и шикарных брюк-галифе, и погоны будущие не блестят. Но не волнуйтесь, не берите в голову – амунициясправная, подшита и подштопана где надо, дырки случайные залатаны, сапоги как новые, чуть ли не блестят. Почему, спрашиваете, не дают новые?Тыл потихоньку начинает готовиться к мирной жизни».

В штабе дивизии их распределили по полкам и ротам. Получив свои направления и пожав на прощанье руки, бывшие соратники по военному лагерю распростились и кинулись каждый по своим тропинкам, с попутной оказией, в сопровождении. Кто как мог.Молодежь рвалась в бой, зря что ли они страдали без сна и увольнительных в учебном военном лагере. И каждый из них мечтал выжить в этом кромешном аду, надеялся, что уж он-то не погибнет. Вот только кто же все-таки поляжет на полях сражения, мертвым сном успокоится в окопах и на нейтральной полосе?

«Вот и успел на войну», - думал Борис Теплов, шагая по убегающей извилистой тропке, будто заманивающей его куда-то. Дорогу ему объяснили толково и он не стал ждать сопровождающего, пришлось бы чуть ли не до вечера торчать среди офицеров. «До фронта добрался, теперь на передовую бы попасть без происшествий», - так размышлял он, упрямо двигаясь туда, где погромыхивало.

Не стоит уточнять на каком фронте и в каких армиях и полку происходили те события. Те события и эпизоды ведь тоже не вычеркнешь из памяти. Вот и был Борис Теплов одним из таких. Из них. Обычный паренек, среднего роста, светловолосый и худощавый. В голове стучало молоточками, что все уже позади, полевые кошмары и бепрестанные «ползи, окапывайся, ложись, в атаку». И так до бесконечности, до помутнения. Может сейчас ему уготована другая жизнь?«Другая. И мерилом ее будет: жизнь или смерть!»Вставать под пули в безмятежной тиши полей и лесов;окапывайся, в чем твое и спасение; стреляй - за твоей спиной бойцы, рота, дивизия, страна наконец. «Ну,и немного покомандую. Не зря же учили».

Рота, куда попал Теплов, была здорово измотана в последних боях и сильно обескровлена. Но приказа о замене, отходе и долгожданном отдыхе не поступало. Полк ждал в обороне.

- Явился сержант?Уж как-то ты внушительно смотришься. -Командир роты, взглянув на подтянувшегося Теплова, коротко и как-то неодобрительно хмыкнул. - Значит, говоришь, к нам? А почему один? Ты не успел случайно повоевать, виду тебя больно бравый. И откуда же ты такой к нам прибыл?

Но Теплов спокойно -учили же чему-то толковому в военном лагере - смотрел на него. Сказывалась выучка.

- В первый взвод пойдешь заместителем комвзвода. Доучивать тебя сейчас некогда. Не будет стажировки и дополнительных вольностей. Ясно?

- Так точно, товарищ старший лейтенант.

- То-то же. Нам сейчас вот такие «всякие» нужны, я сообщал по команде наверх. А может, еще подойдут? - Истарлей выжидающе, с надеждой уставился на сержанта. -Полк наш на позиции не меняют потому, что участок посчитали второстепенным. Порешили там, что наличными силами отобьемся при необходимости от нынешнего неактивного немца. Везет же другим.

Вот так Борис «провоевал»первые несколько дней. Паек ему понравился – пусть реже, если нередко, кормили, но все ж сытнее, чем в учебном центре. Да и вообще начало казаться, что уже целая вечность канула в пустоту. Ну что за фронт?

За эти дни ленивой обороны Теплов познакомился с немногочисленными бойцами своего первого взвода, молодыми парнями и усатыми пожилыми солдатами, каждый из которых уже успел провоевать от нескольких недель до многих месяцев. «Да, ты не смущайся, - говорили ему старожилы, - и не таких видели». И уж совсем по-свойски успокаивали: «Не ты первый». Но конец фразы «и не ты последний» умалчивали. Забрел несколько раз Борис и к другим бойцам своей роты - во второй и третий взвод, благо что не так далеко, но и там для себя что-то сверхнеобычного не увидал. Свой командир взвода ему понравился, своей простотой и доступностью, не строил из себя бывалого вояки. А тем временем стояло относительное затишье, постреливали изредка, по ночам с той и другой стороны негромко шумели на нейтралке, и Теплову такая позиционная война казалась скучной и бесцельной. Но да что уж тут поделаешь, какие прорывы и атаки для местного участка фронта! И получалось, что здесь все не так значительно и изменений в ближайшее время не предвидится.

С глубокого тыла бойцам пришли посылки, этакие небольшие свертки в грубойплотной бумаге. «А нам-то за что? Такое счастье подвалило». Но все были рады будущим немудреным кисетам, трубкам, шапочкам, табаку, портянкам. Порадовали и первый взвод немного, для души. Командир роты наугад взял посылку из скромной кучки серых пакетов и протянул Теплову. «Держи, Борис. Для тебя она будет первая. Только учти, что долг платежом красен. Не забудь». А молодому сержанту и на самом деле было любопытно, что же там за чудеса ждут его, солдата Советской Армии. В посылочке лежало письмо и хорошего качества краги, то есть перчатки с раструбами. «Вот это вещь!» - присвистнул Борис. Был там еще и табак, но Теплова он не заинтересовал как человека некурящего. Зато его солдаты одобрительно крякнули, заполучив табак просто так, без торга и обмена по принципу «шило на мыло», «не глядя, что в кулаке». Расположились маленькими группками в извилистых ходах сообщения, закуривали на дне окопов и в рукавах, молча предвкушая те недолгие минуты умиротворенности и удовольствия, которые нечасто преподносит фронтовая жизнь. И вроде как подтверждали, что «уважил нас сержант».

Спрашивается: и зачем козе гармошка, а солдату добротные кожаные краги? Не было печали, теперь вот думай,куда их пристроить.

Теплов присел тут же недалеко, в свободное «гнездо» окопа, не торопясь прочитал письмо, пытаясь понять «как там жизнь, где не слышны выстрелы», и начал писать ответ «своей» незнакомке. Такие переписки, как он слышал и иногда был их невольным свидетелем, для того времени были вполне обычным явлением. Рядом с Борисом на земляном приступке, где обычно располагают перед боем гранаты, лежали краги;Теплов кидал взгляд на них, чему-то улыбался и снова продолжал писать. Писать было неудобно, получалось не очень складно, как тут не волноваться такому бравому вояке как он, сержанту на передовой. Он и не заметил в пылу своего сражения на бумаге, как рядом с ним остановилась фигура - не до того было.

Старшина роты, кадровый военный лет тридцати пяти, начавший свой боевой путь чуть ли не с самого лета начала войны, был грузноватым, среднего роста и очень жесткимв своих требованиях человеком. Он равнодушно смотрел на Теплова: «Видно из новеньких. Что-то не упоминаю, не видел его до этого, ишь, разулыбался, цветет как роза…» Старшина не то чтобы не любил новеньких, он их просто презирал, ценя вместе с тем и зная наперечет старых бойцов роты, которых и осталось к настоящему времени наперечет. И чем с более позднего срока боец воевал в его роте, тем старшина больше его не замечал,случалось что даже и «зажимал» в вопросах обмундирования и продовольствия. Таков уж он был, Яков Самойлов, старшина роты и старый вояка - требовал беспрекословного подчинения, невзирая ни на что или кого. Совесть при этом его была спокойна и чиста, а что, повоюйс моё сначала, а потом уж рот поперёк разевай. Ведь «старичков» надо уважать, уважить,чуть ли не во всем, а уж потом что-то просить у непосредственного ротного начальства, к которым Самойлов себя и относил. Подумаешь, звездочки и лычки, у Якова самого «две поперек» на погоне. Ведь не он же сам выдумал, что ефрейтора надо бояться больше, чем командира батальона: тот один на сотни солдат, а ефрейтор и старшина вот они, рядом, на каждый час твоей жизни поставлены.

Старшина хотел было уже пойти дальше, но тут его взгляд упал на краги. Завороженными глазами он впился в них. «Слышь, сержант, - нарушил молчание Самойлов, - отдай-ка мне эти краги».

Теплов быстро вскочил на ноги, сразу оценил кто перед ним стоит, вскинул руку к каске, с которой заимел привычку никогда не расставаться, и отрапортовал: «Замкомвзвода первого Теплов». Старшина представился ему в свою очередь, сделав это ровным, ничего не выражающим голосом, хмыкнул: «Что-то не видел тебя раньше? Из новичков? Ну, вновь прибывших. Так вроде пополнения не обещали. А я тут занят был последнее время, у комбата, потому и не свиделись раньше».

- Краги? Не могу, - таков был ответ Бориса. - Они мне еще пригодятся.

- Да ты, наверное, не знаешь, что с ними и делать-то. Пригодятся!Ха-ха-ха, - Самойлов язвительно рассмеялся. – Два дня на фронте, а уже начинаешь прибарахляться. Ну пусть не два дня, больше. Кашу маслом не испортишь. Где их взял, отвечай.

- В посылке прислали.

-Заботятся, значит, про сынка?

- Дома забот и без меня хватает. Безадресной посылкой эти краги пришли. А мне по жребию достались.

- Знаю насчет посылок. Сам их привозил в батальон. Значит, не отдашь краги?

- Нет.

Яков разозлился и прошипел прямо в лицо Теплову: «Ну, пожалеешь». О чем говорили эти двое в нише окопчика - никто рядом не расслышал.

Старшина ушел, а Теплова затрясло от обиды. Что он может знать, этот Самойлов, о его жизни и о делах его большой семьи? Всем нелегко.

Ночь прошла спокойно. С обоих сторон стреляли редко, больше «вешали» в небо осветительные ракеты. Изменений, казалось, не предполагалось никаких. Но едва начал таять серый предрассветный туман, как цепи немцев, усиленные танками, атаковали позиции полка.

Вот что-то и началось.

Основной удар немцев пришелся в правый фланг, стоящий там батальондрогнул, не выдержал натиска наступающих, и был смят. И позже, когда этот же батальон закрепился на новых рубежах, уже ничто не могло изменить положения - батальон давили и крошили до тех пор, пока он окончательно не поредел. Немцам удалось углубиться в прорыв, и полк попал в полуокружение. Однако, время лихих наскоков и отсекающих ударов для немцев уже давно миновало, это был для них уже далеко не сорок первый год.

Были атакованы и позиции батальона, в котором служил Теплов, но здесь немцы действовали слабо, вроде как для отвода глаз. Левый же фланг полка не был почти затронут.

Теплов сгоряча садил из автомата по набегающей цепи немцев. Вокруг стоял треск, рев, и в эти громынастойчиво вплетался лязг надвигающихся танков. Все ж немцы неплохо подготовились к наступлению, только вот на что они рассчитывали этим местным прорывом? «Побереги патроны», - сквозь шум он услышал своего соседа. Борис поежился, смотря на не так далекие железные коробки, неумолимо ползущие на позиции батальона. «Обкатку» танками Теплов проходил в учебном центре, но там хоть и было страшновато, все же казалось нереальной игрой. Но одно дело там, где танк пофыркает и поерзает над твоим окопом, другое – здесь, где не собираются с тобой шутить ни под каким предлогом. Он потрогал лежащие рядом гранаты, пришло некоторое успокоение.

Метров за сорок до линии окопов немцы окончательно подрастеряли боевой пыл и залегли под плотным огнем обороняющихся. Их танки отстали, потоптались на месте,медленно разворачивались и уходили обратно. Лишившись бронированного прикрытия, не так уж многочисленного, немецкая пехота сделала еще одну, последнюю попытку дорваться до окопов и свалиться там и туда на головы русских солдат. Встретил их неплотный, но сильный огонь. И немцы начали отходить, невозобновляя больше на этом участке атак. Бойцы в окопах ожили. В первом взводе повеселевший лейтенант обходил своих людей, выясняя обстановку и потери. «Активных штыков на-сейчас имеется…» -комвзвода шевелил губами. «Отбили. Уполз,гад, в свою конуру. И что это на него сегодня нашло», - шутили солдаты, глядя своему командиру след. Теплов вытер взмокший лоб подкаской, где заимелась царапина, улыбнулся: «Ну вот, и для меня началось. Не так уж он и страшен». В ответ ему закивали.

Но он, фашист, был страшен: смяв правый фланг, он заключил остатки побитых батальонов полка в свои объятья, и лишь наступившие сумерки помешали тому, что полк не попал в бестолковое окружение.

Теплов был очень удивлен, когда узнал, что командир полка отдал приказ об отходе. И ночью ротыпотянулись по «коридору» к своим.Шли недолго, но молча и тяжело.Под утро подразделения полка начали выходить в расположения советских войск. Люди, измотанные муторым ночным маршем и перестрелками в темноте, засыпали на ходу, часто падали, тыкались как слепыев впереди идущих. Теплову тоже приходилось несладко,в спешке и неожиданности отхода он даже портянки не успел перемотать перед маршем и теперь вот мучился.После нескольких часов перехода и блужданий ноги давали о себе знать. С этой хитро-премудрой операцией перемотки портянок Борис был знаком. Правильно, конечно, ее бы назвать «намотка портянок», а прочее для разгильдяев, кто не хочет поберечь свои натруженные ноги от натирающих до крови сапог. Он сделал шаг в сторону, присел на обочине узкой проселочной дороги. «Ой, лихо! - Теплов тяжело вздохнул и начал сдирать с себя прикипевшие намертво сапоги. – Ну и влип я. А бойцы шли и шли мимо, не останавливаясь. Кто-то шепотом матерился, спотыкался или ронял себя на землю, но все старались не отставать и не останавливаться. Теплов и не удивлялся, что к нему не подходят, не останавливаются рядом - человеческая военная машина, будто заведенная неизвестным механизмом, катилась только вперед. Но вот кто-то завис над Борисом, и он поднял голову. Услышал: «Что, щенок, рассеялся? Немцам хочешь достаться?»Это был старшина Самойлов. Они узнали друг друга, и оба полыхнули ответной ненавистью.

- Я пока ничего у них не забыл. Не надо принимать чужих мыслей за свои.

- Что? Подлец! - Яков тяжело задышал и схватил Теплова за гимнастерку.

- Не замай, сдачи дам.

- Я с сорок первого воюю! Ты еще молокосос против меня, а говоришь такое…

- А ты не обижай людей своим недоверием.

- Таких обидишь. Портянки не научился заворачивать.

Они как петухи стояли напротив, готовые сцепиться. И снова взгляд старшины упал на краги, торчащие из карманов галифе: «Не надумал еще?» - и кивок на предмет вопроса.

- Сказал же. И думать забудь.

- Ты знаешь, что во время марша изколонны без разрешения выходить нельзя! - Самойлов скрипнул зубами. - А почему нарушаешь? Будешь наказан.

- Не стращай, старшина. Иди. Выйдем – разберемся.

- Разберемся, - зловеще пообещал Яков и, повернувшись, пропал в темноте.

Теплов одел сапоги и потянулся к цепочке солдат.

 

2.

Полк, избежавший западни, отдохнувший, пополненный из резерва, снова стоял в обороне. Но затишье закончилось, в воздухе пахло чем-то надвигающимся. «Жареным запахло», - начали шутить местные острословы. Немцы нервничали, не жалея боеприпасов лупили почем зря по позициям полка, поливали из пулеметов, постреливали из снайперских винтовок, так что ухо приходилось держать востро.

«Эх, молодо-зелено, если в вас что-то есть, мало-мальски ценного, так это ваша молодость. Чему-то мы вас научим, а остальное уж вы сами». Кто же это говорил и где, мучительно вспоминал Теплов.

А сейчас, здесь, требовались уточненные данные и более полные сведения об обороне немцев. И полковая разведка лазила на нейтралку чаще, чем полагалось по их штатному расписанию. Были успехи, были и неудачи, да и немцы стали подозрительнее, сильно их стала смущать активность советских разведчиков в полосе этой дивизии. Порой нейтральная полоса расцвечивалась огнями и вспышками, а то и гробовая тишина стояла,аж жутко было, но такое не часто случалось. В ту ночь разведчики тремя бесшумными тенями в сопровождении младшего офицера промелькнули походу сообщения и замерли на одном из участков. «Где комвзвода?» - шепотом спросил офицер у одного из бойцов. Из темноты навстречу разведчикам показался лейтенант со своим сержантом.Последний был Борис Теплов. Именно с позиций их взвода сегодня ночью уходили на «охоту» разведчики, как порешило дивизионное начальство. Сопровождающий офицер наклонился к лейтенанту:«Проводить. Встретить. Только не обознайтесь. Если им вдруг какая помощь потребуется - надо сделать. Все понятно?» Разведчики скользнули через невысокий бруствер и исчезли с глаз. И потекли бесцельные минуты ожидания, когда вздрагиваешь от любого пустяка, ждать-то оказывается, труднее. Теплов вглядывался в темноту, пытаясь мысленно себе представить, чем конкретно заняты в данный момент разведчики. Нарушил его мысли лейтенант, который пошел предупредить своих бойцов про разведчиков, мало ли где те могут выйти к своим. Разведчики хоть и народ опытный, но и у них немало что случается.

Наконец нейтральная полоса грохнула и заполыхала пламенем. Ночь превращалась в день. Немцы открыли беспорядочную автоматную стрельбу. Борис вздрогнул и плотнее вжался в стенку окопа. А впереди перед ним продолжало изредка громыхать. Что-то там случилось и было еще непонятно, чем же им можно помочь. Вспышки огня на миг вырывали из темноты неясные и расплывчатые контуры и очертания, затем снова навалилась бездонная, кромешная, болезненная тьма.

Человек вывалился с той стороны бруствера неожиданно и прямо чуть ли не на Теплова. Даже не отдышавшись, он захрипел: «Спасибо, хоть вы не подстрелили. Что вытаращился, помоги втащить «языка». Настоящий тюк мяса, еле дотащил. Из-за него, гада, убит Петька». Борис не знал кто такой неизвестный Петька, не успел еще увидать «языка», но вину того полусвязанного немца, валяющегося около окопа, осознал полностью. И желания что-то спросить у разведчика, узнать подробности событий на нейтральной полосе у Теплова враз растаяли. Знать, конечно, хочется, но стоящий перед ним разведчик, будто немой, разводил руками в воздухе. Они перевалили за бруствер и оттудавтолкнули в окоп ценный «груз», видно так необходимый командованию. Но и это, оказывается, было не всё.

- Друг, - хрипло выдавил разведчик. – Помоги мне товарища вынести.

Теплов молча и вопросительно уставился на него.

- Ну чего вытаращился? Непонятно что ли? Если трусишь, так и скажи. Другого попрошу, не откажет. Мы, ты понял, когда Петьку-то убило, потащили «языка», и тут моего напарника ранило. Что тут неясного, забирать его надо.

Теплов только успел кивнуть и снова поспешил за разведчиком. А в ушах будто все еще стояла бубнящая речь разведчика: «...и тут моего напарника ранило. Чувствую, что не дотащу двоих. Я к своему, бросил«языка»-то, что с ним случится. А напарник мне, мой подраненый, и говорит, мол, ты тащи его, а я потихоньку за вами, нам без «языка» возвращаться нельзя, очень нужен, не поймут по-другому». Своего подранка они нашли быстро, он уже вышел из зоны прямого обстрела, но, ослабев, полз теперь очень медленно. Тащили его, враз обессилевшего, вдвоем, с разных сторон за плечи рывками, волоча по неровной земле без жалости, сожаления и осторожности. Все трое только потихоньку рычали, но работали и двигались слаженно. Сосредоточенно сопели, пыхтел и Борис, который мысленно фиксировал свои действия: - тянуть, стоп, дальше, готов, тянуть, стоп. И вдруг Теплов почувствовал, что тянет раненого один, а где-то рядом в землю ушли шальные пули.

Разведчик, вышедший один из троих с нейтралки с «языком», был мертв. Борис понял это сразу, едва только прикоснулся к нему. Дальше раненого он уже тянул один, спокойно и осторожно. Теплов не знал куда выйдет, полз наугад, но видно сегодня счастье было на его стороне и был он сейчас даже без своей обязательной каски, не до того было впопыхах. Его уже встречали, в том числе и сопровождающий на вылазку разведчиков офицер. Аккуратно и быстро, будто непослушные мешки их втащили в окоп, где они и свалились на дно.

Наметанный глаз офицера дивизионной разведки без дополнительных пояснений понял что произошло. Медсанбат далеко?

- Пусть этот сержант и кто-нибудь еще с ним в помощь сдадут срочно раненого. Выполняйте. - Он взглянул на Теплова. -Задача ясна? Выполняйте. А я потом забегу туда, проясню ситуацию.

Офицер крепко пожал руку Борису, замявшись спросил, словно чуя нехорошее.

- А где ж еще двое?

- Уже нет.

- Немного понятно. Займемся срочно «языком».

Теплов взвалил на плечи раненого разведчика, ставшего ему уже дорогим, махнул рукой своему комвзвода –«я пошел, по приказу» и двинулся, пригибаясь, по неглубокому ходу сообщения, чуть позади потянулся один из бойцов взвода. Он подошел к землянке комроты, положил раненого на замаскированную в кустах подводу - хозяйство ротного старшины. «Подожди тут, - обронил он бойцу, - предупрежу командира, да отвезем разведчика в медсанбат, там разберутся». Сопровождающий уселся рядом с раненым, глянул на его повязку, закурил.

Теплов шагнул в землянку и опешил от неожиданности. Там пили, закрытая фляжка лежала на чурбане и стояли кружки. Удивление Бориса было, однако, не от того, что потребляли это зелье, это явление на фронте обычное, на тоони и «сто грамм боевых» и прочие причины. Комроты пил со своим старшиной, вроде как бы доказывая своими красными рожами, что обстановка на их участке фронта устаканиласьи что теперь они одна компания.

И первым, будто всаживая клин в неподатливую чурку, заговорил среди этих троих старшина.

- Подойди. Почему без разрешения. Докладывай, что у тебя там случилось. Про разведчиков мы в курсе, был тут ихний офицер. Явился...

Теплов шагнул вперед, развернулся в землянке, насколько это позволяло, встал около допотопного стола.

- Прибыл! - отрубил Борис. - Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант. Тот утвердительно кивнул головой и совершенно трезвым голосом добавил: - Говори, сержант.

- Разрешите на подводе отвезти раненого в медсанбат, - и, будто отвечая на молчаливый вопрос в глазах командира, добавил: -Разведчик. Приказ офицера дивизионной разведки. Может подтвердить мой комвзвода.

И тут Самойлов не выдержал. Вытаращив пьяные осоловелые глаза, он хрипло гаркнул: «Как стоишь? И почему ты, сержантишка, к командиру роты обращаешься, а не ко мне?Подвода - ведь это моё хозяйство. Или чего-то забоялся?» И никто - ни офицер, ни сам Теплов не успели ему что-то сказать, как он выхватил наган из-за пояса и...

Пока гремели выстрелы и пуля за пулей всаживались около Бориса, оконтуриваяего голову на не слишком большом расстоянии, комроты вздрагивал, не сумев выдавить ни одного восклицания. Видок у него был явно опешенный, тот ещё. Теплов только побледнел, когда прозвучал шестой, последний выстрел. Тяжелым невидящим взглядом вперился в старшину. «Плохо если невзлюбит плюгавенькое начальство».

«Забирайте подводу и отвезите раненого», - прозвучало в наступившей тишине. Это сказал комроты. Потом он ударом выбил наган из руки старшины и заскрипел зубами:«Вот этого нам и не хватало. До полного счастья!Что не поделили-то?»И пока Борис ватными ногами переступал к выходу, пока он оказался за плащ-палаткой, висевшейвместо полога и заменяющей условную дверь, слух его успел уловить несколько фраз из диалога за спиной.

- Зажрался, Яков?

- Ну-у? - ответный голос звучал неуверенно.

- Под трибунал захотел? А кто вместо тебя воевать будет?

-Не скажет. Есть же у него совесть.

- А вот ты где-то ее уже успел потерять. Ты глянь на себя...

 

3.

... И кончилось затишье. И грянул гром. Огненный вал встал на позициях немцев. Шквал металла, черный занавес земли, багрово-желтые всплески огня. Даже как-то красиво, издали. Грохот перерос в сплошной получасовой гул и перед глазами сейчас встала только сплошная жуткая, смертельная стена. Затем огненный вал сдвинулся вглубь немецких позиций, и полк поднялся в атаку. Ох как трудно и тяжело отрываться от родного окопа, тяжелеют на ногах сапоги и бруствер становится непреодолимо высоким. Немцы пока в атакующих не постреливают, в себя приходят после русской артиллерии, грехи замаливают «о, майн готт». Но ведь не всех же выбили и положили по окопам, все равно стрелять навстречу будут. Вот только когда же они начнут огрызаться после огненного шока. И поэтому Теплов встает и с опаской, осторожно, но каким-то немыслимым прыжком преодолевает свой бруствер и бежит с бойцами вперед. Впереди неустрашимо маячит сутуло-сгорбленная фигура командира роты с автоматом в руке, не любил старший лейтенант размахивать пистолетом, автоматом в крайнем случае хоть по зубам можно вдарить, а с «пукалкой»что делать в атаке. Первую минуту рассыпавшиеся цепью солдаты шли молча, ускоряя шаг, ожидая встречного огня. Перед немецкими окопами зародилось то грозное русское «Ура», без которого тишина становилась убийственной для наступающих.

Наступление началось. Для Теплова оно было первым и поэтому особо впечатляющим. Все-то в жизни бывает часто в первый раз. Но сапоги дорогу знают, так говорят в народе, и солдат добавляет к этой мудрости что-то вроде:«Ну, а теперь галопом, вскачь, без разрыва и отдыха, без привала, подряд, рысью, марш - вперед, служивый, война ведь новых сапогов не уважает, враз свистящими осколками каблуки срежет у залегшего солдата». А то!

Но огонь выжег почти всех немцев первой линии, остатки их были выбиты в короткой стремительной атаке. И, как говорится в таких случаях у военных: «На плечах отступающего противника наши войска начали развивать наступление». Бои закипели во втором эшелоне, перетекали вглубь. Трудные метры военной дороги!

Так уж получилось, что рота, в состав которой входил взвод Теплова, слишком глубоко вклинилась в немецкое расположение. Огрызаясь автоматным огнем и собрав разрозненные силы в кулак, немцы сдержали натиск роты и начали в свою очередь ломиться вперед. Создалась непонятная обстановка, и было трудно разобраться где свои, а где немцы. То тут, то там советские бойцы добивали окруженных врагов, чуть ли не рядом немцы в упор поливали из автоматов загнанного в «мешок» противника. Такая неразбериха продолжалась несколько часов, после чего подошедший танковый резерв тяжелым катком навел «железный» порядок и устремился дальше на запад.

Вот те несколько часов «неразберихи» чуть и не стоили Теплову жизни. Под ответным сильным натиском немцев рота поспешно, не успев даже подобрать своих раненых и бесхозное оружие и боеприпасы, начала откатываться назад. Отдельные бойцы также оказались в этой путанице и кутерьме предоставлены самим себе, ну то есть, уж если прямо - сами по себе. В числе таких «счастливцев и удачливых» оказался и Теплов, оказавшийся в нужное время и в нужном месте - на гребне контрудара немцев. Значит, кому-то и жизнь сохранил из успевших отступитьбойцов роты. Вроде как прикрывал своих. Борис выпустил очередь из своего автомата ППШ, скосил глаза на запасной диск -надо бы и поберечь патроны, не грех,да не получается вот. Теперь можно и чуть назад. Пригнувшись, он отбежал метров на двадцать - тридцать. «Ну, а теперь вон в ту канавку-ложбинку, и по ней уходить до своих, получится почти что без помех». И только приготовился к завершающему рывку, как заметил зашевелившегося в стороне бойца, лежащего лицом вниз. Ну, явно свой. «Да он жив, оказывается». А в уши уже бил догоняющий резкий говор немцев. Борис метнулся к бойцу, грубо и резко его ухватил и бесцеремонно поволок в ближайшие редкие кусты. Боец охнул и замолк.

Показались немцы. Осторожно, крадучись, они шли точно в направлении Теплова. Или ему так казалось? Сердце громко стучало в груди. Сейчас что-то будет... Сбоку по немцам полоснули из ручного пулемета, они шарахнулись в сторону и пропали из вида. Теперь где-то там затрещали выстрелы, куда переместился скоротечный бой. Но два немца, оторвавшись от своих, выскочили на то место, откуда Теплов утащил бойца. Они присели, лихорадочно огляделись и, видно найдя место безопасным, о чём-то залопотали на своем языке. Теплов неторопливо и тщательно приложился к автомату, прицелился, автомат задергался в его руках и немцы, скрючившись, ткнулись в землю. Установилось затишье. Шумели где-то в стороне, а здесь никто не тревожил. Борис перевернул бойца на спину и присвистнул - личной персоной перед ним лежал ротный старшина Яков Самойлов, взгляд у того был пустой и бессмысленный, руки безвольные.

«Пристрелить что ли его? Чтоб не мучился. С плеч долой. Нет, не так. Вот как: с глаз долой, из сердца вон. Тяжелый выбор...»

Когда Яков наконец сфокусировал зрение и стал различать окружающее, то увидел, что на него внимательно смотрит сержант, замкомандира первого взвода. Которого он так невзлюбил, который не пришелся к его «двору». Кажется, началось всё из-за каких-то краг. Как мелко и пакостно. О, боже! Но главное - перед ним свой, русский, а не эти рожи, в которые он устал стрелять за все то время, что воевал. «Слушай, - зашептал Самойлов осипшим голосом, - Теплов, не бросай меня здесь. Уж лучше сразу дострели. В атаке меня... из автомата по ногам».

Я сам не выйду.

И свидетелей нет.

Вот такие две несказанные фразы висели в воздухе.

«Пройти с начала войны. Быть живым и невредимым. А загнуться здесь... Нет!Нет!!» И громко – сержанту: -Не бросай. Вынеси.

Борис так жалостливо посмотрел на старшину, незлобиво процедил:

- Добить бы тебя на самом деле, коль немцы не успели.

Но ответ, молчаливый, уже был: -Да что ж мы, звери какие что ли! Не фашисты ведь оголтелые.

В сущности, почему они не возлюбили друг друга, не захотели понимать?Каждый из них не знал судьбу другого... но поинтересуйся они этим, глядишь, может ипо другому бы все повернулось. Война  скоротечна в человеческих отношениях, проволочек не любит и гарантий не предоставляет - не успел, значит опоздал, и людей калечит не только физически.

Теплов брезгливо перетащил старшину в лощинку, пристроился рядом сам. Впору и закурить, перекур маленький устроить, вот только где-то рядом немцы, а наших пока не видать.

Но вот из глубины подлеска затарахтел танк, около него бежали бойцы из соседних рот батальона, вроде как линию наступления подравнивали. ПередохнувшийТеплов, уже было собирающийся сооружать волокуши для старшины из ничего и подручными средствами, облегченно вздохнул. Оба поняли, что теперь вот уж точно спасены.

А за волной пехоты появились и санитары. Вооруженные, на всякий случай, мало ли что, вдруг какой недобитый немец надумает их пострелять. Теплов сдал им «с рук на руки»Самойлова, пожилой дядька-санитар сунул ему цигарку:«На вот, покури сержант. Очапайся. Некурящий что ли? Это же надо, и каких только чудес на фронте не бывает».

Командир роты, завидев Теплова, одобрительно закивал: «Живой?! Где ж это ты потерялся. Молодец! Старшину не видал?»

 

4.

Не нравились Теплову уличные бои, из-за их стесненности и неожиданных вывертов. Ну не любил он эти уличные бои, ох как не любил! Да и кто их, кстати, из солдат уважает?Ну покажите пальцем, ткните в грудь того смельчака, кто может так безмятежно воевать, я уж не говорю - в городе, хотя бы в полуразбитой деревне. Ну? Не знаешь с какой стороны в тебя выстрелят и откуда на тебя кирпич упадет. Да еще не забудьте, что гранаты и лимонки наиболее употребительны именно в уличных боях. Кинул ее за угол, в окно, в щель - и готово! Так что уличный бой - искусство в своем роде. Главное, не оплошай. Не нравятся солдатам уличные бои, но законы войны ведь не считаются ни с чьими прихотями или какими-то желаниями, ибо здесь двевраждующие стороны определяют взаимоотношения в тесном пространстве не только оружием.

Полк штурмом брал небольшой польский городишко. Последний был с претензией на старину, с запросами на оригинальную архитектуру, одним словом этакий самодовольный польский пан-город. Стреляли отовсюду: с окон, из подворотен и подвалов, с крыши и из-за углов. Того и гляди, получишь пулю оттуда, откуда и не ожидаешь.

Много смертей и всяких успел уже повидать на своем веку Борис Теплов, и геройских и глупых. Нераз хоронил товарищей, многих проводил в госпиталь. Теперь они со своим командиром взвода, лейтенантом, вроде как уже «старички». Ну, Теплов ладно, недавно на фронте, а вот его лейтенант, молодой парнишка, здесь чуть подольше, пораньше прибыл в полк, и удивительно, что до сих пор держится, не побило еще, а ведь для молоденьких лейтенантов война опаснее всех прочих. Лейтенант подрастерял половину своих теоретических знаний и доверял больше практическим навыкам.

-Товарищ лейтенант, - шутил по этому поводу Теплов, - плохойвы топограф, в карту редко заглядываете.

- А зачем лишние заботы? - отмахивался комвзвода. - Если надо - приведут, доставят, если что не ясно - объяснят, а где непонятки есть -так научат, что...

В белых полушубках - в городе еще кое-где лежал снег, с автоматами наперевес они бежали по улице, прижавшись к одному из зданий. Втянутые в водоворот уличных боёв, теперь по инерции они будут участвовать в них, до определённого конца. И это при том, что подрастеряют взвод по закоулкам, почти утратят с ним связь, собьются в кучки или же растянутся в непонятнойлинии и направлении наступления. Над головой по стене зацокали пули, противно защелкали рикошетом. Комвзвода вжал голову в плечи, нырнул с опаской в ближайшую подворотню, Теплов шарахнулся заним,сработало своего рода «начальству виднее». Укрытием та подворотня оказалась хилым, пришлось поработать: разворотив подвал небольшого дома двумя гранатами, обработали его ответным автоматным огнем. Затем крадучись, задами каких-то пристроек вышли вновь на открытое пространство подразрушенной улицы.

- Ну и? Где ж наши ребята? Да и мы хороши, скучились вместе. Ничего, разберемся.

Пространство улицы отделялось от двора высокой, длинной и массивной металлической решеткой на выступающем полуметровом сплошном основании. Если покороче сказать - через посекундный взгляд - стреловидное надежное сооружение, само тяжеловесное достоинство старины. Теплов выглянул из-под него и в тот же момент зажужжали вокруг пули. Каску Бориса легонько пришмякнуло с левой стороны.

- Сержант, успел что заметить? -вопросил комвзвода.

- Наши по улице навстречу идут. Эх, нам бы к ним сейчас. И зачем нас черт вместе увязал, мы же, лейтенант, со взводом сейчас нужны.

- То я и говорил. Где густо, а там пусто.

Они пролежали под прикрытием фундамента минут пять, выжидая тишины и вышли через фигурную калитку на улицу. И начали осторожно красться вдоль той же грандиозной решетки.Метров через сорок, уже чуть ли не на углу, они в упор столкнулись возле какой-то доморощенной баррикады с кучкой немцев. Лейтенант с Тепловым успели открыть огонь из автоматов первыми, рассеяв немцев в ближайшую подворотню, а сзади их нагоняли уже наши солдаты. Как произошло дальнейшее, Теплов помнит смутно: отприлетевшей откуда-то сбоку мины рядом вздыбилось, дрогнула махина решетки и начала крениться со всего размаху на них.

В уличных боях для ведения таких действий каждому подразделению атакующих, каждый их роте обычно предполагают свои сектора наступления. Каждому - свое. Знакомят по карте, на местности, дают пояснения. И командиры доводят «сектор действия» до своих подчиненных. Это согласно доктрины военной тактики, на самом деле и часто получается всё наоборот, с поворотом на 90 и разворотом на все 180 градусов. Слишком много неясностей и хватает неразберихи.

Набежавшие бойцы дружно подняли тяжелую решетку и вытащили их оттуда, где почему-то лейтенант лежал сверху на Теплове. И до чего ж нелепая смерть... на боевом посту. Хорошо зашибленный, но целый, Теплов с трудом встал и воззрился на лежащего лейтенанта. Так кто ж из них повинен в случившемся? Искать крайнего здесь, сейчас - неблагодарное дело.

- Товарищ сержант!Очнитесь. Это вашчто-ли командир? Еще дышит. Забирайте, вон там ваши догоняют. А нам пора дальше, там где-то впереди наш лейтенант во главе группы прорыва. Это мы тут подзадержались.

Командир взвода еще дышал, и так хотелось надеяться на лучшее. И нету него никакой вины, что вот так его, решеткой!

«Да знаю ли я своего командира взвода? - подумал Теплов. - Откуда он такой? Издалека ли шёл? Все не до того было, все некогда!»

У фронтовиков ведь при встрече и для знакомства всего два наводящих вопроса:«Давно на фронте?», «Долго воюешь?», а для уточнения – «На каком фронте был – Первом,Втором...»

Вечером нашедший Теплова старлей, командир их роты, предложил сержанту: «Выпьем что ли, пехота? Помянем твоего лейтенанта.Побудешь временно за командира взвода, пока нового пришлют».

5.

Это произошло тогда, когда полк стоял на переформировании. Уже стоял, а не тогда, когда был выведен на отдых из боев. И заметьте, что это произошло, а не случилось, так как есть разница в этих двух понятиях. Что может случиться, то и, возможно, случится, от такого никто не застрахован на фронте, но вот когда происходит такое – это уже явление, событие, происходящее из ряда вон. Солдату на фронте особо не дотеоретических выкладок, но случается же такое. Происходит, редко, но бывает.

Интересный народ в армии - призывники и добровольцы, кадровые военные, молодые и пожилые. Каждый попал на фронт разными путями, но чтобы там ни было, мысли и желания у них все же одни - добить врага, скорей закончить войну, для чего опять же надо его бить и бить. Жестоко, без жалости, до конца, чтобы его кованный грязный сапог не топтал советскую землю, ни земли славян и европейских народов. Вот когда добьем врага в его логове - вот это уже будет похоже на конец войны.

Откуда, почему обладали фашисты такойнечеловечностью, ненавистью к людям? Таким вопросом порой задавался Теплов. Сам себе он уже смог бы ответить. Теплову в составе полка доводилось освобождать полуразрушенные деревни и даже как-то раз пришлось с танковым упреждающим десантом освобождать концентрационный лагерь. Почти брошенный фашистами, но еще не лишенный окончательно жизни, чуть еще недобитый и недозамученный. Встречали их изможденные люди, больше похожие на скелеты, чем на человеческую плоть, в глазах стоит нездоровый блеск. Узники, бараки, колючая проволока по столбам. Нет, такое трудно забывается. Смотри, Теплов, запоминай!

- Крепко держитесь за скобы. Кто послабее или мерзнет - на моторную площадку, там тепло снизу, подогреет вас. А вообще-то будьте внимательны, не нарессорной карете поедете. Не все так катались, на броне поделам?! - командир танка закончил наставления новоявленным наездникам, поправил шлемофон и нырнул в люк. - Двигаемся, ждут нас.

Но тогда тем более непонятно, как это не знать тех задач, что возложены на них, советских солдат. Уничтожай врага, так настоятельно должна подсказывать твоя совесть. Тогда откуда же отдельные личности, избегающие боя с фашистом или бегущие с фронта?Что ими руководит - дезертирами, мародерами, самострельщиками? Страх и паника - плохие помощники для солдата. Разве не надо было Теплову и другим прорываться тогда на танковой броне к воротам концлагеря и с ходу вступать в жестокий бой с остатками немецкой охраны во имя спасения сотен человеческих жизней! Да, здесь, в огненном котле боя подчас и забываешься о своей жизни... а ведь может случиться разное. Но разве лучше затравленно дрожать над своей шкурой, когда общая беда висит над миллионами людей?

Полк выстроили рано утром. Без предупреждения и дополнительных командирских объявлений. Коротко и понятно – «Подъем!» Рота Теплова оказалась на правом фланге, где напротив расположился комсостав полка.

Выступал офицер особого отдела. Прохаживаясь перед строем, он говорил:

- На основании решения, - голос его относило по сторонам, - приговариваются к расстрелу…

Его угрюмо слушали. Даже взгляд самого командира, уважаемого и боевого подполковника, был однако рассеянным и тупо невнимательным. Ну не любили особо на фронте этих лощеных и труднопонимаемых недоступных «особотдельцев» с их вечно недовольно-занятыми физиономиями. Боялись, но не понимали. Конечно, всякой дряни и мусора хватает, да и подлянки хватает в действующей армии. Нужен, конечно, особый отдел, кто-то же должен заниматься вопросами надежности, искать крамолу в умах и настроениях. И всё равно... это ведь даже не СМЕРШ – «смерть шпионам», не контрразведка так необходимая. А этим, вечно недовольным, раскрывающе-вынюхивающим всё не так – нетобрякнул сгоряча, какую-то листовку для «козьей ножки» подобрал, трофей не сдал. У простой матушки пехоты уважением пользовался разведчик, любили артиллеристов - богов войны, радовались чумазым таксистам, что придут на выручку «королеве полей». Вот это люди! Но, да и мы сами-с-усами.

Их стояло перед развёрнутым строем стрелкового полка двое, приговоренных военным трибуналом к высшей мере наказания, и одного из них Теплов даже узнал в лицо. Без ремней, погоны сорваны, лица серые и заросшие, в глазах пустота. Один из них пытался удрать в другую сторону, дезертир, второй... стрелялся, был осужден в штрафной батальон, вышел оттуда и вот снова... ненароком подстрелился. И смотреть на них было противно. И жалости-то особой к ним у бойцов не чувствовалось. Когда в морозном воздухе отзвучали последние слова военного приговора, дезертир кинулся бежать. Но да куда от себя убежишь, что ты сможешь сказать своим родным и близким, стаким ярлыком, с каким и останешься в памяти на веки вечные. Особист молча, без паники и укора в глазах, выхватил пистолет из кобуры. Все видели... вот, наверное, раньше такие казни устраивали принародно, для устрашения. Все увидали, что выстрел был произведен в воздух, успели вздрогнуть, а бежавший упал на стылую землю и забился в истерике.

Офицер особого отдела проходил перед строем, тыкая пальцем – «выходи». Когда он остановился перед Тепловым, тот крепко зажмурил глаза. Офицер оглядел его погоны, покосился на автомат, усмехнулся и тихо прошептал: «Сержант, страшно?» - и шагнул дальше.

«Заряжай!»Команда как в старые добрые времена.

Двенадцать отобранных солдат передернули затворы и вскинули к плечам свои винтовки. Сухо прогремел нестройный залп.

Многое умел Теплов, все могБорис, но вот стрелять по своим, даже вот так, тяжело. Как-то не верится, рука не подымается, но, все ж, есть оказывается еще подонки на свете... «Прощайте придурки и недомерки, уроды войны. Трудно воевать с такими вот рядом и идти в атаку», - бормотнул стоящий рядом с Борисом солдат.

Чуть позже пришлось Теплову увидать и еще одно приведение приговора трибунала в исполнение. Двое пьяненьких солдат обобрали польскую семью, оскорбили дочь хозяина. Девушка билась в слезах и истерике, а хозяйка тупо, непонимающими глазами смотрела то на нее, то на её обидчиков. Вот здесь, прямо на месте, и застала насильников «летучка» военного трибунала. Хозяин было заикнулся, что, мол, пожалейте этих двоих солдатиков, не со зла они. Но разговор былкороток – оба былиповешены, на таких вояк было жалко даже патронов и время. Хватало суровости военному суду, справедлив был, ведь только с чистыми руками и спокойной совестью надо было идти на запад...

Каждому своя награда. По заслугам.

…видно нужны на фронте особые отделы. Так же, как устаревшая винтовка Мосина образца конца прошлого века, когда до конца войны оставалось не так уж много времени...

 

6.

Вот он, бежится-торопится навстречу. Их много, я один. И надо выбирать цель, одного того единственного, кто попадется мне в предстоящей свалке...

Когда уже не хватает сил, напряжениясломать противника - а сделать это надо обязательно, таков приказ военного начальства и глас твоей совести, - солдат вступает в крайнюю критическую фазу. Так зарождается рукопашный бой, когда нервы на пределе и бойцы готовы, кажется, живьём сожрать врага. Ярость, не находящая выхода в бесплодных усилиях к победе, заставляет сходиться противников вплотную. Это для солдата предел, здесь он зависает на короткий миг от атаки, отключаясь от внешнего мира. Теперь он видит только свой штык, лопату, автомат, усатую или бритую морду врага, серо-зеленые ненавистные френчи. Весь мир вмещается теперь для бойца на конец штыка, в натруженный кулак...

Они схватились уже недалеко от немецких окопов. Гитлеровцы с выпученными глазами, пьяные; наши тоже для «сугрева» хватили свои традиционные «сто грамм». Перед боем кто бесшабашновыпивал свою наркомовскую норму, кто прятал на «после атаки». Мороз был изрядный, скорее в воздухе стояла изрядная сырость и влажность, пар из человеческих глоток заклубился на узкой полосе схватки. Теплов бежал навстречу немцам вместе со своими и в тоже время никого не видел, лишь расплывался какими-то серыми неясными пятнами замаячивший враг. Подхлестывая себя криком «Ура», он намечал себе противника. Выбрал.

Это был немолодой, но еще и нестарый, крепкий немецкийкапрал. Его заросшее густой щетиной лицо, звериный оскал лица не предвещал абсолютно ничего хорошего. Не было ничего дружелюбного в свою очередь и на лице Теплова. И теперь они бежалинавстречу друг другу - гитлеровский капрал и русский сержант. Наверное, тоже самое творилось с другими - уже заранее предполагая кто с кем встретится и сцепится, немецкие и советские солдаты будто приценивались к своему противнику. Незадолго до стычки крики и шум будто обрезало, цепи атакующих встретились молча, и вновь все взорвалось лязгом, глухими ударами, выстрелами, отборным обоюдным матом.В рукопашному бою убегать нельзя, это как закон: побежишь - и обязательно расстреляют вдогонку, в спину, в упор, как беззащитную мишень. Это понимали обе стороны, дравшиеся с ожесточением обреченных. Кому-то, одной из них, суждено остаться здесь навечно.

Теплов ткнул штыком вперед. Как когда-то, давным-давно умело тыкал соломенные чучела на учениях. Но видно рановато: немец с появившейся в его руке шанцевой лопатой, успел отклониться в сторону, судорожно схватился второй рукой за ствол винтовки Бориса. Теплов дернул на себя.Ох, сколько у него перебывало в руках оружия - винтовок и автоматов разной «масти» и калибра - получал, выдавал, имел сам. И знал, как им пользоваться. Но сейчас получался самый непонятный ступор, и немец уже взмахивал лопатой. Ну и что тут могло получиться, если предполагать, что надо действовать так? или вот так?или эдак? а если бы он так сделал? Зачем? То, что происходит в действительности, в реальном мире, уже потом никак не изменишь, разве что только дополнишь запоздалым воображением.

Теплов винтовки не выпустил. Получил удар лопатой по каске, покачнулся. Вот и сослужила хорошую службу привычка почти постоянно носить каску, трудно с ней расставаться в окопе и при атаке. Лопата проскользнула по каске, ударила в воротник, в ту же секунду Борис сумел чуть провернуть винтовку, так как хватка немца чуть ослабла. И ему удалось развернуть винтовку, толкнуть ее вперед. Штык вошел немцу в грудь, капрал захрипел и повалился в направленииТеплова.

Рукопашный бой скоротечен - отстрелялись, отмахались, снова отстреляли. Затем уже добили, зачистили; проверили окопы, ячейки, карманы, ходы сообщения, блиндажи. Готово! И вот после тех минут, когда здесь встретились, сцепились и схватились атакующие и обороняющие, наконец, наступает относительное затишье, одиночные выстрелы не в счет, и зависает призрачная тишина, перерастающая потом и когда-то во что-то иное и последующее - сапоги дорогу знают. А сейчас изрытая земля была завалена трупами и ранеными, остатки снега были красноватого цвета.

И хмель прошел. И боевой пыл угас. Только озноб остался.

Однако, хорош русский штык на русской винтовке. Только успей вовремя приладить его на ствол винтовки. Подолгожданной команде: «Примкнуть штыки! В атаку, цепью»...

 

7.

Полк встал на отдых, оказавшись в прифронтовой полосе. Свою задачу он выполнил с честью, а потому командование решило дать передышку потрепанному в боях полку после продолжительного наступления. Расквартирован полк оказался на окраине с виду приличного городка. Вот вам, бойцы, краткосрочный отдых на несколько дней! Спрашивается, что может быть желаннее безопасного покоя после утомительной окопной жизни и изнурительного наступления? Отвечаем - потом тяжело и муторно вновь втягиваться во фронтовую жизнь.

Теплов сходил с несколькими добровольными помощниками - все молодые, «старички» отнекивались - из своего взвода к ротному старшине, тот неплохо порадел для своих по такому случаю, выдал аж почти все необходимое. Сколько веселья было!Ребята отмылись, отскреблись, штатный парикмахер - брадобрей подстриг желающих изаросших, кое-кто даже заказал «стрижку модельную, без вшей, с чубом или без него», за что полагалось «поблагодарить» весельчака и балагура мастера власяных дел, кто чем мог - словом, патроном, кусочком сала, папиросой... а то как же! Все нажитое непосильным трудом брадобрей тут же затоваривал следующему клиенту, от чарки однако не отказывался - сам управлялся. Пытался тут навести порядок старшина, но не прошло. Вот, подстриглись, помылись, ополоснулись, кое-что из обмундирования заменили. Смотришь, и настроение поднялось, начали шутить и беззлобно зубоскалить, в ход пошли сальности. Теплов глядя на них, отечески улыбался.

Отечески... Вам, наверное, смешно –Борис то ведь ещё молодой, очень молод. Но он прав, это - его солдаты и то, что они улыбаются, ему приятнее вдвойне, и это очень всем нравится. Еще свежи в его памяти суровые, опаленные лица солдат в одной из последних тяжелых атак. Своих и немецких. Пехотных и танковых. Отбитых и проведенных с величайшим трудом. Но ведь это было!

К Теплову подошел командир роты. «Я по делу, до комбата, а ты организуй всех на концерт. Начало в четыре. Не опаздывайте, а то желающих будет много. Концерт будет в том здании, видишь вон в конце улицы», - он показал рукой и ушел.

Весть о концерте явно порадовала всех: зашевелились, зашумели. Готовы были задолго до шестнадцати – ноль ноль. Теперь ждали только распоряжения Теплова - построиться, вперед и с песней, вот только голоса чуть охрипли, даже у молодых от прошлой злости. А на Бориса вдруг и неожиданно напала такая лень и хандра, что и - от бабки что-ли успел услышать: «Что и пером не описать». Он обрядил вместо себя командира первого подразделения, каковым был младший сержант, выходец из народа, из низов армейских, что не заканчивали там всякие курсы и военные обучения, заполучая спецнавыки и будущие «украшения» на погонах чисто и только на фронте. Таким можно доверять и довериться, хоть и генералами они не станут. Не успели?Не успеют? Ну не хотелось Теплову никуда идти, просто бы вот так лечь и отдыхать. Не снимая сапог. С явным нарушением устава. С соблюдением правил военного положения. И он лег на подстилку из сена. Задремал.

Спал он, как и положено, недолго. Минут сорок. Будто толкнул кто невидимый. Борисвскочил и начал приводить себя в порядок. Ох, и попадет же от командира роты. Поспать-то я хоть где сумею игде смогу, а вот посмотреть концерт... нечасто такие удача и радость!

Концерт уже шел. Можно сказать, что и давно. Народу был полон маленький зал и все подступы и подходы к нему; внутри плотно лежали, сидели, располагались на четвереньках (как правильно сказать - стоять на коленках?) и, конечно, стояли, и потом снова, уже плотно, стояли. В задних рядах, в самых распоследних было однако довольно свободно - обзора никакого и только голоса и музыка красивые издалека. Теплов пытался чуть протиснуться из задних рядов, не удалось. И успокоился окончательно. Его чуть оттеснили и оставили в покое – удел приходящих к шапочному разбору, так что пришлось вот так, заочно смотреть и внимательно слушать.

Нравилось всё и всем - хлопали, аплодировали. Хотя, какая разница меж всем этим выражением солдатского восторга. Да и как не порадоваться, украдкой не смахнуть слезу - песни фронта, старорусские и боевые марши, пародии... душу щиплет и рвет.

Аккуратно и осторожно Теплова похлопали сзади по плечу. «Друг, интересно? Дай взглянуть, товарищ сержант». «Да подожди, - дернул плечом Борис. - Не мешай. Самому ничего не видно, одни головы и макушки». Увлеченный Теплов даже не повернул головы:а что, здесь все равны - рядовые и капитаны, и не поинтересовался как обычно в «незнакомой» деревне – ктоже есть за спиной. Да и кто это может быть? Наверняка такой же засоня, как и он сам.

«Разреши хоть одним глазом глянуть», - снова попросил голос сзади. Теплов поморщился, но солдатская солидарность взяла верх, и он посторонился насколько смог. Сзади стоящий шумно втиснулся в это пространство, метнул лукавый взгляд на Бориса, бормотнул«спасибо, служивый» и уставился вглубь зала. Что он уж там видел, но вот сам Теплов опешил: вплотную с ним стоял человек с такими звездами на погонах, что куда уж там комбату Теплову, да и укомполка такого на погонах не было. Ну точно, этот рядом стоящий человек посвоим звездам явно подпирал под маршала. Или же был таким? Теплов узнал его - из рассказов и приказов, обстановки на фронте. Уже знаменитого и прославленного полководца войны. «Знал» Теплов их всех и особое уважение у него вызывали Конев и Рокоссовский, пользующиеся длямногих солдат фронта особым статусом и огромным авторитетом.

- Виноват, товарищ генерал – растерялся Теплов. - Бог не дал на затылке глаз.

- Да чего там, - тот добродушно махнул рукой. - Концерт хороший?

Из передних рядов людей, стоящих в дверном проеме, на них неодобрительно зашикали. Головы, однако, редко поворачивались назад, а были устремлены глазами на сцену.

- Ну, давай! – генерал понимающе усмехнулся и отошел. - Не буду мешать.

И долго вслед смотрел ему оробевший, но внутренне улыбающийся Теплов.

И все, кто успел увидать того человека в военном мундире во время концерта... топо солдатской легенде был если не сам Жуков, Георгий Константинович, то уж сам Василевский точно, и никак не ниже рангом. Такого человека увидать!!

8.

Весна была ранней, а зима еще не успела уйти. Разбитые дороги очень затрудняли наступление, но полк шел, отмечая свою последнюю военную весну. Где-то полк разворачивался.

…я не задаю странных вопросов, и каждый отвечает на них сам...

Где-то полк разворачивали, он временно закапывался, затем снова походными колоннами шел на запад или же на север, в сторону европейско-Петровского моря. Обтекая, локализовывая, добивая осколочные немецкие фронты и противостояния. Случались по«дороге» казусы и непредвиденные фронтовые задержки. Война ведь катилась к закату, подходила к концу, и мало ли еще каких пакостей на своем пути мог ожидать советский солдат сорок пятого года. Вот так и полк, его дивизия, вместе с сержантом Тепловым шли, катились к черту в преисподнюю, добивая и уничтожая непредвиденные гитлеровские группировки.

А теперь вот батальон застрял на распутье, вместе с поставленной перед ним боевой задачей - разорить впереди, или же в округе, стоящий, находящийся перед бойцами... да вот он и сам, сразу непонятный и отчужденно холодно-загадочный – то ли маленький монастырь, с виду что ни самая настоящая мини-крепость, толи то костел с подворьями. Понимайкак знаешь, как то себе представляешь: невысокая зубчатая толстая стена вокруг, угрюмое здание самого монастыря внутри, виднеющийся верх часовенки с молчаливыми колоколами. В самую пору местным католикам помолиться, но здесь зачем-то занял глухую оборону гитлеровский гарнизон, малочисленный, но хорошо вооруженный и до предела обозленный. Наглядный пример древнеримского постулата:враг хорош только мертвым. И в этом мире есть две формы бытия, две возможности жизней ваших: когда захочешь, и когда надо! Но они несоизмеримы и плохо сопоставимы меж собой, отсюда порой идут разногласия для человека и в самом человеке.

Подступы открытые, безо всяких там рвов и эскарпов, даже без дотов, но и без ложбин и кустарника... хочешь ломись в «лоб», атакуй ворота, есть желание - штурмуй стены «неприступного замка». А скорей всего - поляжешь еще на подступах и ну закапываться в мелкие окопчики маленькими саперными лопаточками.

- Что хочешь, в общем, то и делай, - тоскливо процедил командир штурмовой роты. Именно ему выпала незабвенная честь начать баталию первым. - Но факт состоит именно в том, что этого укреп-района быть не должно.

Командир другой роты, атакующей эту «цитадель» чуть рядом отвлекающим и поддерживающим маневром, в ответ на бестолковый вопрос – утверждение промолчал – «мне б твои заботы». «Остальному» батальону предстояло обложить «богоугодное» заведение и не допустить немецкого прорыва из «знаменито-монастырского котла».

В общем - все на местах, по местам, ивзвод Теплова в числе штурмовой роты - должон же кто-то показать геройские виды и дела. И штурм начался. Поддержан был с обоих сторон автоматным и пулеметным огнем; громыхнули первые разрывы гранат; сплошной гул накрыл всю площадь атаки. Теперь каждый из атакующих был предоставлен самому себе, а все они вместе – одной цели, смять противника с разных сторон и направлений. Что уж там думали сами обороняющиеся - это их дело, ихние проблемы.

Из окон монастыря вырывались языки пламени, пыль стояла столбом. Во дворе горели два немецких танка, от них клубы черного зловещего дыма и огня возносились вверх, в хмурое негостеприимное небо. Везде валялись трупы советских и гитлеровских солдат. Штурмовая рота выполнила свою задачу... Почти вся рота полегла в своем страшном бою.

Подъехавший подполковник, командир полка, знал о предстоящем штурме, потому и специально дал крюк во время своего продвижения со старого КП на вновь подготавливаемый. Машина остановилась, и припорошенный в белый цвет подполковник медленно и осторожно - давало еще знать о себе последнее ранение в плечо, когда группа немецких солдат внезапно вышла на их старое полуразрушенное КП. - вышел и остановился тут же. Он, лейтенант образца 1943-го, за два года боёв дослужился до старшего офицера, вот недавно стал подполковником. А ведь когда он и сам был командиром роты, вроде бы не так давно, а теперь вот... Командир полка смотрел вперед, видел последние эпизоды боя сквозь пролом, где когда-то стояли крепкие ворота, увидал и то, как на самой верхотуре колокольни заплескался на ветру красный стяг. «Взяли», - разом выдохнули окружающие офицеры, стоящие позади полуседого подполковника.

Взяли! Ура!Слава...! Но еще минут десять не прекращались выстрелы - командир полка стоял не шелохнувшись, теребя бинокль и изредка хлопая себя по офицерской планшетке. Он научился ждать и предполагал исход штурма. И когда в проеме - проходе показалось с десяток солдат, грязных и оборванных, он с тоской почувствовал, что это - всё, роту выбило начисто, ни одного пленного немца не было. Старшим по званию в этой кучке выходящих из дыма и пекла был сержант Борис Теплов, ему повезло - из офицеров оттуда никто не возвратился. И только тогда подполковник, не говоря ни слова,двинулся им навстречу - живым и мертвым, пожал всем руки, вновь вернулся к Теплову,глухо спросил: «Тяжко было?» И потом:

- Вы молодцы. Представить всех к наградам.

Но сержант будто не слышал, глядя бессмысленными потухшими глазами на командира своего полка.

- Что с ним? - встревожился подполковник, обращая свой вопрос к остальным бойцам.

- Оглушен. Пришлось немного откапывать из камней.

- Контужен, значит.

«Кто, кто вернет нам их, теперь вечно молодых и уже не здоровых людей?» - тихо шептали губы Теплова. Но шепот его услышали все. Звенящая тишина была ответом сержанту, и сам себя он не слышал.

Это была для Бориса Теплова самая большая и страшная война за весь его период участия в боевых действиях и на передовой.

... ведь правильная и верная жизнь та, кто узнает и увидит своего (своих)правнуков. А все остальные - живут прошлым, мучаются несбывшимся. Для начала сына или дочку родить должны!Говорили же так твой отец, твой дед, учили же тебя кнутом и словом. А ты? Но иначе жить не моги –«солому» твоей жизни сломают. Так что, те ребята, у многих из которых еще и детей-то не было, не говоря уж о внуках - не правильную жизнь, неверно прожили? И пусть она, эта их жизнь была коротка, но они ее прожили хорошо, верно и правильно. И спасибо им за то, что мы есть...

9.

Теплов был стрелок, родом из пехоты. Звучит гордо: матушка-пехота, царица полей. Обычно так их в шутку обзывали чумазыетанкисты. Делом Теплова, его будничной работой было стрелять из автомата и винтовки, ходить в атаки, командовать разношерстнымвзводом, заботиться. Однако пришлось на его долю и что-то другое, на войне такое не редкость. Танковый десант, необходимая порой стрельба из снайперской винтовки. Мотопехота - как грозно звучит, когда вот так «верхом» на броне танка «тридцатичетверки»; кто же не любит попутной быстрой езды, разве что ленивый, но,да и он понимает, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

Приходилось порой пострелять из пулемета. Из ручного,это само собой. Но ведь довелось косить упорно лезущих немцев из станкового пулемета, заменяя при этом собою одним весь пулеметный расчет. Минометов Теплов не любил, и особенно почему-то свои, хотя в учебке им показывали их и разъясняли что к чему. Но все же -прилетает эта дура-мина откуда ни возьмись и когда не ждешь подарков, здравствуйте, говорит, вот и я. Особенно минометов Борис начал бояться после одного из рассказов случайного знакомого минометчика. Тот рассказывал с интересом, с каким-то странным смаком: «А заряжающий не понял или просмотрел, что мина еще не вышла из ствола. В тот раз много им было работы. Ну и опускает в ствол, не дождавшись вылета старой, следующую мину. Что там после этого осталось, от железа и расчета, догадаться не трудно. Кумекаешь? Ну, тогда и проваливай, не мешай.

- Да поддержать нас надо. Помочь.

- Сделаем. Для того на ваш курорт и прибыли.

... а если пулеметная лента в станковом пулемете тогда пошла бы на перекос- Теплова в один момент в буквальном смысле растоптали бы сапогами, до того силен был натиск немцев, и хана тогда его взводу и роте предназначалась, тяжкое положение было... а вот если своя же мина угодит в наступающих бойцов, ведь и такое бывало, когда идешь вслед за огневым артиллерийском валом, прижимаясь к нему, как к родной матери –«заградиловка» называется, комусмерть, а кому прикрытие, кому горе, а кому мать родная. Но все ж хорош миномет, особенно когда зажимаешь к бесполезной земле немцев по ту сторону склона. Вот и с разведчиками Теплову удалось даже пару раз сходить на вылазку, мало ли что требуется кроме «языков» - послушать, посмотреть, засечь интересное. Про разведку боем уж не говорю. Сказать, чтобы охотно брали Бориса разведчики с собой, неправдой будет. «Нельзя нам брать гражданских» - говорили они. Спасибо комбату, подсуетился со мной к ним, сказал: «Для разведки, досмотра, засечки нехорошего и скрытых огневых точек. Пусть с вами слазит пару раз, нейтральную полосу посмотрит, может охоту от увиденных ночных ужасов отобьет слоняться там, где нам не положено».

Впрочем, как говорится, на войне всякое бывает, хватает разных чудес. Навык и опыт -великая сила. Да и в военной жизни авось все сгодится. От и до, по возможности..от возрастающей потребности.

10.

Теплов, вот и закончится скоро твоя военная жизнь. Старослужащих и пожилых после победы разгонят, демобилизуют, а вас, еще молодых, могут и оставить где-нибудь здесь за границей для несения гарнизонно-комендантской службы. На год еще хватит такой волынки - тянуть лямку солдатской жизни. Уж как-нибудь и ее осилим...

Ну вот, товарищ Теплов, вроде как и заканчивается твоя Великая война! Немного еще - уже осталось, потерпи. Вот только возьмешь этот портовый город около Балтийского моря и считай, что ты уже на белом коне. Да ведь тебе не впервой - освобождать, штурмовать, брать города и поселки на тех участках большого фронта, которые по сводкам проходят как второстепенные или многозначащие. Когда солнце ударило по окопам, он приоткрыл глаза, потянулся. Эх, хорошо-токак, на миг позабыть о войне, расслабиться и не вспоминать о свисте пуль над головой, посидеть спокойно в окопчике и, подняв воротник сырой шинели, быть может, даже закурить по фронтовой привычкеглубоко в рукав шинели. И не видеть эту покареженную и изуродованную землю!

А весна уже наступала, вступала в свои законные права. Но не до того было советским солдатам, когда они бежали в атаку под огненным смерчем врага, не дыхание весны они чувствовали в этот момент, а могильный холод. Даже артиллерийский налет не успокоил и не отрезвил гитлеровцев. И немцы ударили по наступающим прицельным кинжальным огнем, батальон залег. И теперь, казалось, никакая сила не выковырнет бойцов из родимой матушки земли; кое-кто даже начал рыть саперными лопатками неглубокие занорыши, вроде как хоть от пуль спасение, а на большее и не рассчитывай. Затаился батальон, как зверь перед новым прыжком. Туман начал рассеиваться, и стали более четко просматриваться немецкие позиции. Снова застонала чужая земля, разрываемая тяжелыми снарядами артиллерии –«бог войны» не дремал.

Сколько Теплов воевал на фронте? Год, два? А казалось, что он уже здесь вечность. Многое хлебнул, вволю досталось солдатской «каши», не одни сапоги сносил, на груди медали за ратные труды. Героем один раз стать не трудно, тяжелее им быть каждый день.

Как давно это было - отправка на фронт, бомбежка его эшелона, первый бой, долгожданная винтовка, подергивание автомата в руках. Он, сейчас уже сержант и уважаемый вроте человек, с волнением вспоминает первые уроки войны, свои первые шаги... Что-то и призабылось, затерялось в памяти, или же просто хотелось не вспоминать....тот бой, когда в огне автоматных очередей он неожиданно завалился в неприятельский окоп… или его первая разведка, где разрывом гранаты его зашвырнуло от своих, и он «потерялся» на нейтральной полосе более чем на сутки... а тот упорный бой в обороне, за который он был представлен командиром полка к ордену Славы третьей степени...

А теперь впереди – немец, сзади – наши и освобожденнаячужая земля. «Зачем мне чужая земля?» Горела земля, тихо умирал посеревший снег, дымился воздух. А наверху яркое солнце...

... Вздыбилась рядом земля, чуть ли не в упор, будто рассвирепела за задержку, вышвырнула из канавки и подкинула его воздух.

И полетел солдат Борис Теплов куда-то, где его должны спросить о праведности жизни. После боя, там возле мини-окопчика и большой воронки рядом и нашли его, полузамерзшего и в полузабытьи, всего в крови наши санитары. Случайно нашли или же специально искали вот таких - речь не о том. Везли их на лошади; сосед Теплова по телеге, раненый в живот, умер по дороге, а перед этим все просил пить.

- Дайте, хлопцы, попить воды. Горит все внутри.

- Нельзя тебе, - угрюмо отвечал санитар. - Не полагается таким вот… хуже будет.

- А что, жалко вам, да?Нет воды у вас, ребята?

- Да есть у нас всё... И водка, и вода. Вон твоему соседу, что молчит, влилинемного водки, замерз бедняга и крови много потерял. А тебе нельзя, теперь уже ничего нельзя. Терпи, помолчи напоследок... Откель будешь? Смоленский герой, значит!

 

* * *

…Ну и что из того, что прожил ты всего девятнадцать лет. Так ведь ПОКА прожил. И не ВСЕГО или там «ещё только девятнадцать», а УЖЕ 19-ть, целых девятнадцать лет. Да ты не журись, парень - вот если тебя вовремя здесь найдут, подберут и удирающие немцы не успеют добить, значит жить будешь. Подлатают в госпитале, подлечат, подкормят;до свадьбы заживет. Вот только отвоевал ты уже свое, и День Победы, до которого ты долго и упорно шагал, но так и не дошел всего-то навсего 49 дней, встретишь ты его, этот большой Праздник, уже далеко от этих негостеприимных земель. Не один ты такой, и легко отделался ещё - тысячами полегли здесь славныесоветские солдаты, но твой полк, верь нам, еще дальше воюют, и весьма успешно.

Ну и что из того, что тебе только 19-ть. Так уже вон, в люди выбился - сержант все ж; генералом, конечно, не стал, да и не будешь. А если бы тебе сейчас было большеи ты бы гордо называл себя старослужащим - то вряд ли был бы сейчас живым, немного их таких - старше годами и первых призывов в действующую армию остались в списках живых... кто убит и покалечен, и успокоился в родной земле и на чужбине.

Ты славно прожил свои годы. Фронт -это же не место у Христа за пазухой. На казенных харчах, в справной одежке и обувке был – что жаловаться-то? Э-э-э, где ж это ты так сильно подпалил шинель... и грязь где такую сильную нашел? А каску новую тебе больше не дадут, хотя и порабы!Глянь-ка вон на нее, вся в царапинах и вмятинах. Да и зачем она тебе уже - отвоевался, голубь сизокрылый. И чего бы дальше и теперь не воевать?! Харч казенный - привезут и накормят, быть может даже вовремя - бывают же опоздания полевых кухонь на фронте. Оденут, обуют, вооружат - о чём заботиться, в том же тылу во многократ хуже, а в недавно освобождённых и того хуже, с разрухой и нищетой. И твоим домаай как несладко. Но ведь живут, работают и ждут. Ждут тебя, победы, новых невзгод. Помнишь одного казаха, старослужащего, из твоего взвода, который всегда поправлял: «Не казах, казак я. Там в степях приволье ираздолье, едешь бывало по ней и поешь».

- Что видит этот акын со своей домброй, о том и поёт. Сам с собой разговаривает, - улыбался Теплов.

- Да ты посмотри, какая красота по сторонам. Седой ковыль, полынь. Перекати-поле и алый мак.

- Слушай, казак, а ты хлеб с лебедой случайно не пробовал?

- Обижаешь, сержант. Ты бывал в степи?

- Да знал немного. Мой отец родом с Северного Казахстана. Агаповский район, деревня Конюхово. Может, слыхал что про нас, моих?

- Да где ж там. Казахстан большой. Россия тем более!

- Верно, батыр, на то она и Россия, чтобы быть такой могучей.

... нет того казака, Теплов, уже в живых. Как напишут в таких случаях –«погибгеройской смертью», где-то сразу после тебя там, где-то в Польше или же Восточной Пруссии... Не в своей привольной и раздольной степи.

А вот тот, который рядом с тобой шел в атаку на приступ. Да ты ж его неплохо знал, из твоего он взвода. Ты посмеивался над ним, как же такой недомерок попал на войну, в славную Советскую Армию.

- Да я б тебе с грехом пополам на вид дал 18 лет.

- Уже спасибо. Там, откуда нас забирали, я больше соврал.

Он из белорусских партизан был. И люто ненавидел немцев с их фюрером. Имел две медали: «Партизану Отечественной войны»второй степени и медаль «За отвагу» с серебром. В армейских рядах с прошлого, 44-го года. И Теплов это хорошо знал, как то, что Белая Русь - издревле святая Русь, и что то, что она Белая - значит справедливая и чистая. На глупое словечко «бульбаш» тот не обижался, чем постоянно доказывал, что у истинного белоруса  душа правильная и широкая, несмотря на их территориальные болота и леса. А что такое отбеленный лен!? ...Вот призабыл Теплов с годами, как звали того паренька - он вперед ушел тогда.

* * *

Теплов так же, как и другие бывшие солдаты, ветераны Той большой - Великой Отечественной войны надевает награды в День Победы и подолгу стоит у Вечного огня.

На войне он был мужественным человеком. И, значит, не напрасно все-таки в госпитале запрашивали на него письменные данные для представления к награждению двумя орденами Славы.

Много хороших песен нравится слушать деду. Очень уважает песню, где «этот... деньпорохом пропах», даже Высоцкого порой слушает, мотает головой и очень тихо роняет «не так это было... ...всё не так, ребята... а вот тут правильно... и поет хорошо, с душой». Теплов никогда не подпевает, не забывая о последствиях своих контузий и ранений…

Сказали деду как-то с укором: «Тебе не печально?Упустил своё, надо - не надо - пришел, ушел...» И ответил дед, хоть и заумно, но грамотно: «Ты же вот не печалишься о своей пустой жизни? Ну и мне надо было перестать «печалиться!»

Интересно с дедом разговаривать. Он, конечно, не всё рассказывает, как мне кажется. Наверное, думает, что не пойму или рано.

Дед у меня был...

Не успел он все рассказать. Я – за него!

 

Перейти в архив


Новинки видео


Другие видео(193)

Новинки аудио

Пригвождена (стихи Н. Борисковой, муз. Дорианыч)
Аудио-архив(215)

Альманах"Клад"  газета "Правда жизни"  Книги издательства РОСА
© 2011-2014 «Творческая гостиная РОСА»
Все права защищены
Вход