"Пять вечеров" в Старом Осколе

Дата: 27 Июня 2015 Автор: Виктор Верин

 В Старый Оскол приехал московский театр «Современник».

Давали «Пять вечеров» Володина…

Эту постановку я смотрел не менее десяти раз в разное время в разных театрах, с разными актерами и режиссерами. И каждый раз спектакль быль о чем-то своем.  Да ещё фильм Никиты Михалкова, снятый в 1978 году с Гурченко и Любшиным. Каждый режиссер находил в пьесе какой-то свой мотив для постановки. Я видел спектакль, поставленный,  как гимн труду («все профессии важны, все профессии нужны»), видел спектакль как зарисовку питерской культуры общения, как пронзительную историю утраченной любви, как историю одиночества, как историю поиска самого себя, как образец советского мировоззрения и, наоборот, как антисоветский вызов, как историю возрождения простых человеческих отношений, как трагикомедию и как драму, как вечный вопрос взаимоотношений двух поколений и как вопрос о взаимоотношении личности и общества… И более того, каждый актер, даже стараясь подражать «киношному» Ильину, все равно,   выдавал что-то свое, особенное. Такова гениальная простота этой пьесы.

Но изначально, в 1954 году вышел сборник рассказов Володина, где в рассказе «Пятнадцать лет жизни» появляется прообраз будущей пьесы, написанной в 1959 году и сразу же поставленной Г. Товстоноговым в БДТ (Большой драматический театр им. А.М. Горького), где Ильина сыграл  Ефим Копелян, Тамару - Зинаида Шарко, а Славу – Кирилл Лавров. Спектакль был об оттепели в обществе и в человеческой душе.  Там впервые прозвучала песня «Миленький ты мой…»  в исполнении Зинаиды Шарко, которая, как утверждал Товстоногов, создала такой точный, глубокий, интересный образ Тамары, что он даже и предположить такого не мог. Это был триумф искусства переживания. Спектакль стал визитной карточкой БДТ. На него приезжали из других городов. Им восхищались и его гневно критиковали, обвиняя в мелкотемье, бытоописательстве, дегероиизации нашей жизни и прочее.

И поэтому для старшего поколения зрителей сравнения со спектаклем Товстоногова и с фильмом Михалкова всех последующих сценических воплощений пьесы Володина неизбежно.    Ведь насколько был совершенен спектакль БДТ – прошло более полувека, нет уж в живых ни режиссера, ни актеров, а спектакль жив в зрительской памяти, в рассказах,  в театральной критике, в театральных учебниках, в образном мышлении.

И в этом сравнении спектакль Александра Огарева, поставленный в московском «Современнике» явно проигрывает. Нет в нем «питерской культуры», тонкого володинского лиризма, нет тех речевых полутонов, заставляющих замереть зрительный зал, нет точных сценических образов и нет того действия, которое позволяет актеру  прожить свою роль на сцене.

Впрочем, для этого актерского состава, наверное, такая задача неразрешима не в силу  отсутствия у них таланта и актерского мастерства, а из-за несоответствия их фактуры авторскому замыслу.  Мне очень интересны актерские работы Сергея Гармаша. Даже в телесериалах, он умудряется создать замечательные художественные образы, раскрыть сложные характеры. Но в данном случае ни он, ни Евгения Симонова никак не соответствуют, на мой взгляд, тому, чтобы пробудить у зрителя ощущение прекрасной любви, страсти, красоты, нежности, наивности, простоты. Ведь Тамара – это  звезда. А звезды не стареют и не увядают,  что замечательно передали в своих актерских работах Шарко и Гурченко. А Симонова в роли Тамары – это угасшая звезда. Ильин всегда был центром Вселенной, которого любила сама Звезда и до сих пор не разлюбила… Он все еще полон сил и энергии. Он всего лишь на миг усомнился в себе… А Гармаш в роли Ильина – это уставший, пожилой человек.

 Автор мыслит образно. И внешний облик, индивидуальные физические качества героя участвуют в  интерпретации замысла, в создании произведения искусства.  В том числе,  и драматург мыслит образами. И уж, конечно, режиссер, замысливший проникнуть в авторский замысел, должен бы.   Но не случилось…  

Как и не случилась самая первая постановка «Пяти вечеров» в «Современнике» Олегом Ефремовым, попытавшегося создать некую сказочную историю в голубых тонах. Говорят, что автор пьесы тогда заявил, что не имеет никакого отношения к этому.

Это, более к вопросу о том насколько целесообразно режиссеру заниматься не сценическим воплощением авторского замысла, а экспериментом по созданию иных трактовок на основе драматургического материала.

Но, тем не менее, свое 50-летие «Современник» отметил выпуском  новой постановки «Пяти вечеров». Сначала Тамару играла Елена Яковлева. Говорят, что очень близко к образу, созданному Людмилой Гурченко. Возможно, так как и общая событийная канва спектакля взята, скорее, не из текста пьесы, а из киносценария.

В фильме судьба Ильина прослеживается неопределенно – недоучился в институте, воевал, работал на севере, занимался спортом… И лишь временами в поведении его (Любшин) проскакивают интонации, движения, напоминающие тех, кто вернулся во времена оттепели к жизни из мест отдаленных.  Между прочим, кажется, в постановке Ленкома, где Ильина играл Андрей Соколов, этот факт был, наоборот, выделен и подчеркнут. 

Но в спектакле Огарева все проще – выгнали из института, ушел из спорта, подался на Север водителем, где до сих пор и прозябает, а в Питер приехал, из-за жалости к себе, не сумевшему реализовать свои юношеские амбиции, приехал туда, где подавал большие надежды, где был любим…     В процессе общения со своей памятью, с Тамарой, с друзьями, с представителями нового поколения, с Питером, он самоутверждается, вновь ощущает себя целостной личностью, ощущает свою полезность обществу, перестав стыдится себя, вновь обретает привлекательность, прежде всего, для Тамары.   Но такое ощущение, что когда Тамара признается ему в любви – « Я тебя уважаю» - то это не признание в любви, а жалость. И соглашается ехать с ним из жалости. И засыпает  у нее на коленях не человек, вернувший спокойствие и уверенность, а  тот, кого пожалели.  Тексты актерами как бы проговариваются, а не проживаются. А внутреннего монолога  и совсем не слышно… Хотя нет, было. Один раз. Когда Ильин (Гармаш) рассказывал Кате как Тамара провожала его на фронт. Какая-то искренность накрыла зал, приковала внимание зрителей к сцене… Но это, пожалуй, единственный момент, так как в большинстве случаев, режиссер пытался развлечь зрителя пародийностью жизненных сюжетов, чувствуя, наверное, провальность динамики спектакля. Так  была уничтожена лирическая героиня Зои (Галина Петрова). Ведь кто такая Зоя? Это та же Тамара - только у нее не было Ильина. Она так же одинока. Она так же глубоко в душе робко надеется на любовь. Но отчаяние уже  переполняет ее. Она уже теряет надежду. Она готова на безрассудные поступки… Это ж какие страсти, какие переживания. А Галина Петрова словно решила посоревноваться с Кларой Новиковой в мастерстве сатиры. И зал иногда реагирует. Как и на реплику Кати (Дарья Белоусова) на обеденном столе: «Вы меня расплескали». Выпивка и курение, как, наверное, кажется режиссеру – это то, что сделает спектакль привлекательным. Гармаш курит на сцене сигарету за сигаретой... Кстати, как-то в спектакле «Варшавская мелодия» в постановке Виктора Оршанского  герой Валерия Пашковского должен активно курить, а актер по жизни не курящий, да, с точки зрения режиссера, курение в театре для детей и молодежи как-то не соответствовало его представлениями о театральной культуре. И тогда актер с режиссером разработали такую динамику событий, так выстроили мизансцены, что актер ни разу не закурил, ну  у зрителя создалось полное впечатление того, что он заядлый курильщик.

 Или еще вспоминается случай с Евгением Лебедевым.  После премьеры «Холстомера» его пригласили на встречу со студентами, где зашел разговор о том, как правильно изобразить на сцене лошадь. Студенты придумывали какие-то костюмы, технические приспособления, декорации, но все как-то не получалось. А Лебедев вышел…. И произошло чудо. В мгновение ока он перевоплотился в Холстомера. (Между прочим, события в рассказе Чехова длятся пять ночей. Магическое число для прозы, ставшей драматургией?)

Питерские актеры середины прошлого века, вообще, часто демонстрировали свое мастерство, доказывая свое главенство на сцене. Рассказывают, что как-то группа актеров из БДТ поехали на фестиваль исторических спектаклей в Выборг. Приехали, а транспорт с декорациями где-то застрял. И они сыграли «Бориса Годунова»  без костюмов и декораций так, что зал утонул в овациях.

В спектакле А. Огарева декорации как бы должны изображать типичный питерский двор-колодец и коммуналку, создавая соответствующую атмосферу. Ну откуда эти аляповатые ворота? Из фрагментов ограды Михайловского садика? Или все же из какого-то московского купеческого особняка? И эти огромные снежные комья…  Это якобы жизнь накатила?  Но суть искажения временной и городской среды даже не в сценографии. Мы о каком времени говорим? Какую эпоху пытаемся воссоздать на сцене и в нашей памяти? То замечательное советское прошлое, о котором тоскуют многие представители старшего поколения? То простоту и искренность отношений? Питерскую культуру? До  всемирного фестиваля молодежи и студентов в 1957 году или после? У меня было ощущение какого-то коктейля из 50-х и 70-х. Отношение к девушке, к рукопожатию, к поцелую…. Мне как-то сложно поверить в девушку 50-х, зажигающую на столе со шваброй и прочее. Да и весь образ Кати, созданный Дарье Белоусовой,  в основном какой-то нарочито дерганный, с оттенком клоунады.

Возможно, что для тех, кто не смотрел иных постановок по пьесе Володина, кто не смотрел фильм Михалкова, спектакль покажется интересным, хотя бы в силу сюжетной интриги. Хотя, после антракта, и слева и справа от нас были пустые кресла – слева сидела молодая пара, а справа – две взрослых женщины.

                Для молодого поколения, наверное, непонятно, почему Тамара читает письма Маркса, предполагая, что речь идет о политике и что в контексте бытовой сцены, вызывает смех в зале, несмотря на то, что письма Карла  Маркса  к Женни Маркс, к своей жене, проникнуты такой любовью, такой поэзией, что перед этим всепоглощающим чувством просто невозможно  не снять шляпу, если ты хотя бы мечтаешь о великой любви.

                Но вот и завершающая финальная фраза Тамары: «Только б не было войны…». В нулевые, помню, она вызывала смешки в зале, а теперь зал притих, насторожился. Война рядом. И фраза звучит как предостережение, как призыв любить жизнь…