ПОВЕСТЬ
В поисках смерти
к понятиям любви и справедливости
через страсти и предательства,
обманы и ошибки…
Вместо предисловия
Плач в читательскую рубашку.
Часть первая.
В Москве.
1. Сашка.
2. На Манежной площади.
3. В гостинице «Россия».
4. Жека Рог.
5. Эволюция справедливости.
6. Медосмотр.
7. В тренажёрном зале.
8. Инструктор Вася.
9. «Застаканная» философия.
10. Скинхеды.
Часть вторая.
На Кавказе и в Сибири.
1. О записках.
2. Поединок на ножах.
3. Батяня Листков.
4. Тихие беседы с Яковом.
5. «Народный» генерал.
6. Работа под прикрытием.
7. Сомнения.
8. Зачистка.
9. «Снайперша» на привязи, или Дуэль.
Часть третья.
Письма.
1. Госпиталь.
2. К творческому началу.
3. Любовь второкурсника.
4. Неля.
5. Возвращение.
6. Письменная ловушка.
7. Верочка и Тонечка.
8. Московский заказ.
9. О друзьях-товарищах.
10. Ирина.
11. О той девчонке.
12. Опасные знания.
13. Антиподы.
14. Инна.
Часть четвертая.
ПОПУТЧИКИ.
1. Дорожная услуга.
2. Рассказы о любви.
3. Компромисс.
4. Несостоявшееся знакомство.
5. Пари.
6. О предназначении и об удовольствии.
Вместо эпилога.
Последние письма или, Место встречи…
Вместо предисловия.
Плач в читательскую рубашку
Если бы не Ита, то я, наверное, так и продолжал бы влачить жалкое существование, уподобляясь растению. Выращенный на определенных нравственных ценностях, я никак не мог приспособиться к рыночным законам и пребывал в ужасной депрессии. В тайне от самого себя, где-то в глубине души я все еще надеялся на счастливый случай, но в то же время я совершенно ничего не предпринимал для того, чтобы спровоцировать судьбу на более пристальное внимание ко мне.
Можно сказать, что в таком состоянии оказался я из-за собственного идеализма. Я, видите ли, был очень начитанным молодым человеком и, вступая во взрослую жизнь, свято верил в идеалы добра и справедливости, в любовь и дружбу. Карьера у меня складывалась как нельзя лучше. После окончания юридического факультета все пророчили мне «хорошую командирскую» должность в одном из элитных подразделений Управления внутренних дел. Вокруг меня постоянно было много приятелей и приятельниц. Но, по большому счету, с женщинами, честно говоря, мне не везло. Как правило, я выбирал самых непостоянных и коварных, обижая тем самым тех, кто действительно питал ко мне какие-то чувства, и, по любым меркам, были наиболее достойны моего внимания. Возможно, что за такую неразборчивость я и поплатился в последствии.
Иллюзии поры юношеского максимализма стали рушиться, преподнося мне уроки настоящей жизни. Из первого урока я извлек, что когда женщина говорит о любви, то не стоит безоговорочно верить ей, так как зачастую она пытается судить о том, чего не знает.
Уроком вторым стала иллюзорность дружбы. Те, кого ты считал, чуть ли не своими братьями, на деле всего лишь эксплуатировали твою удачу. Как только я совершал непрактичные, с точки зрения житейской логики, поступки, например, взял да и уволился из милиции, прервав рост своей «блестящей» карьеры без всякого разумного на то объяснения, так сразу же большинство «друзей» поспешили от меня дистанцироваться…
Впрочем, я не прав. Были люди, которые тогда не отвернулись от меня, а даже пытались поддержать… Но их помощь не могла спасти меня, ибо они сами были столь слабы и беззащитны перед обществом… Я не принял их милость и выбрал одиночество, отказавшись от многих земных радостей. Постепенно я привык к такому существованию, приспособился к окружающей среде. Никому не верил. Ни к чему не стремился. Плыл по течению. Предложили поучаствовать в организации российской газеты в провинции. Пожалуйста! Какая разница, чем и где заниматься? Кому-то еще нужен – и прекрасно!
И тут появилась Ита. Точнее, она появилась чуть раньше, когда я еще возглавлял в Питере небольшую фирму, занимающуюся оказанием юридических и информационных услуг. Сначала была случайная встреча в офисе. Ее направили к нам для прохождения практики с факультета журналистики. Одна из многих… Она пришла, поулыбалась, ушла… и вернулась под каким-то надуманным предлогом. Знакомство состоялось. Я обратил на нее внимание, выделив из всех прочих. Изначально такой индивидуальный подход был не в ее пользу, так как она показалась мне вульгарной, излишне самоуверенной, наивной и недалекой девчонкой. Когда коллега, которому она безумно понравилась, попросил устроить вечеринку, куда можно было бы её с подружкой пригласить, то я согласился исключительно из чувства мужской солидарности. Но все получилось совсем не так, как мы предполагали. Ита выбрала меня… В крайнем случае, она, немного покапризничав, простила мне то, что мы разыграли их на спичках, и что в результате розыгрыша она доставалась мне – то ли согласилась с судьбой, то ли действительно сама сделала выбор?.. Несмотря на то, что Ита была моложе меня на двадцать лет, никакой разницы в возрасте я не ощущал. Она как-то сразу стала понятной и родной, что в жизни бывает исключительно редко…
На другой день после вечеринки, я подарил ей алую розу и попытался красиво расстаться, начав лепетать, изображая смущение, о своем разочаровании в жизни и все такое прочее, что, по идее, должно было несколько охладить ее пыл. Но опять все произошло с точностью до наоборот. Ита истолковав превратно все мои предостережения, по всей видимости, решила, что я просто-напросто хочу от нее отделаться. А может быть, по неопытности ей действительно показалось, что она влюбилась в меня, в чем сразу же и призналась, ввергнув меня в прострацию. Что мне было с ней делать? Благо, подоспела пора уезжать в провинцию. Осушив ее слезы прощальным поцелуем, я с легким сердцем, в полной уверенности, что роман наш прекратился, шутя, пригласил ее последовать за мной. И каково же было мое изумление, когда некоторое время спустя, я получил от неё телеграмму. Она поехала из Питера в российскую глухомань. Для дочери богатых родителей из заграничной Эстонии, студентки Питерского университета это был поступок. Затем, вместе со мной она терпела все неудобства командировочной жизни и мое периодическое хамство, когда я в очередной раз пытался выпроводить ее, разглагольствуя о непреодолимом возрастном и социальном разрыве между нами. Но попытки мои избавиться от нее были тщетны – она все время возвращалась. И сердце мое дрогнуло. Я отказался подчиниться собственному разуму, который пытался убедить меня в том, что чудес на свете не бывает, что жизнь – это не любовный роман, что все у нее пройдет, что она не сможет выдержать мое затянувшееся возвращение к жизни, что не сможет она пожертвовать ради меня своими здоровыми амбициями…Да и сам я – смогу ли пожертвовать горько-сладостным отрешением от суетной жизни ради нее? Но когда тебе под сорок, то порой так хочется во что-нибудь или кому-нибудь поверить. И сам себе, не признаваясь в том, я поверил Ите. Зря? Может быть, все же следовало прислушаться к голосу собственного разума? Не знаю. Впрочем, Ите ее родители, мои ровесники, твердили почти то же самое. Они настаивали на том, чтобы она прекратила прогуливать занятия в университете и возвратилась в Петербург. Совершенно правильно настаивали. И ультиматум ей предъявили по всем правилам рыночной экономики - или берись за ум и не строй из себя взрослую барышню до окончания университета, или из дому не поступит больше не одного денежного перевода – пусть, мол, твой избранник и позаботиться о твоем достойном обеспечении. Все это было убедительно для нее и понятно для меня. Содержание такой молоденькой «штучки» требовало денег, с помощью которых можно было бы обеспечить привычный для нее с детства образ жизни. Да и Северную столицу ей оставлять насовсем не хотелось …
Ничего конкретного я ей не сказал, но начал потихоньку входить в дела и «делать» деньги. Мне нужен был еще месяц, чтобы закончить выполнение взятых на себя обязательств и за счет причитающегося мне вознаграждения выкупить квартирку в Питере, поношенный «Форд» с форсированным движком и путевки на элитный черноморский курорт. Пришлось вспомнить опыт работы бизнес-адвокатом и заняться юридической практикой для платежеспособной части населения.
Ита уехала в Питер сдавать сессию. Не виделись мы уже около двух месяцев. В то время я занимался «отмывкой» денег одного из своих ненавистных клиентов, соблюдая при этом, максимально правила конспирации, так как ни мне, ни ему не нужно было огласки. Над составлением бумаг сидел ночами. Днем на основной работе засыпал на ходу, валился от усталости с ног в прямом смысле этих слов. Хоть и противно мне было помогать ненасытным человекообразным хорькам скрывать наворованное богатство, но делалось ведь все это ради НЕЁ! Эта мысль, казалось, должна была меня успокоить, тем более что с каждым днем я приближался к тому состоянию, когда смог бы удовлетворить любое ее пожелание. Но желал ли я сам быть вместе с Итой? В мыслях даже боялся я произнести этот вопрос, но каждый раз пытался оттянуть принятие окончательного решения, придумывал всякие предлоги, чтобы не ехать к ней и как-то поймал себя на мысли, что радуюсь стечению обстоятельств, препятствующих нашей встрече, в форме волокиты с оформлением визы, загранпаспорта или еще чего-нибудь. По всей видимости, я испугался кардинальных перемен в привычном укладе жизни и тянул время в ожидании случая, предоставляющего возможность оправдать свою нерешительность, ставшую реальной причиной разрыва наших отношений. Я надеялся, я почти верил в то, что молодость возьмет свое, что она не выдержит долго одиночества. Она уже познала удовольствие, которое можно получить с мужчиной, а их, мужчин, вокруг в избытке – молодых, энергичных, красивых, остроумных, стремящихся к тем же удовольствиям. И, наконец, дождался. Выслушав по телефону очередную порцию моих заверений в необходимости отложить мой приезд к ней еще на какое-то неопределенное время, она решительно заявила:
- Я говорила, что никогда не смогу простить тебе измену. Думаю, что и ты тоже…
Глупая, жестокая девчонка! А если бы я тебя, в самом деле, любил? Впрочем, если бы любил, то давно уж обнимал ее колени, а не прятался бы за надуманные причины своего отсутствия. И она прекрасно чувствовала подобную неискренность. Но, все равно, обидно… Сердце екнуло и на какой-то миг замерло от такой новости. Ну, зачем она вытащила меня из небытия? С одной стороны, роман затянулся, и его давно было пора прекратить, чего и сам в тайне желал. Но, с другой стороны, было такое ощущение, что в моей душе убили веру в чудо, в любовь…Осталась только тоска. Я не способен на высокие чувства. Ничего нового не случилось... Впрочем, это был первый случай, когда я разменял слово «любовь», не любя. Зачем? Захотелось угодить молоденькой девчонке? Нет. Пожалуй, меня привлекло ее стремление к самопожертвованию ради любви. Было интересно наблюдать за ней и надеяться на то, что огонек чувства разгорится в костер. В моменты отчаянной внутренней борьбы между ее страстями, когда на какой-то миг любовь одерживала верх, всячески хотелось поддержать ее, и как-то в порыве нежных чувств я даже сболтнул: «Я физически не смогу жить без тебя». Я вспомнил этот случай и ухватился за него как за ценную находку. Раз сказал – значит нужно соответствовать! Вот куда нужно идти дальше! Вот чего ты еще не знаешь - ты не знаешь того, что делается на краю жизни. Но покончить с собой – это грех и еще большая слабость, чем поверить женщине. Пусть судьба и дальше ведет меня. Отправиться я решил туда, куда всегда бежали поэты от несчастной любви – на вечно воюющий Кавказ. Хотя, может быть, бежали и не от любви, а, скорее всего, от разочарования в жизни. Надоела и мне вся эта мышиная возня. Борьба за право просто честно жить стала неизбежностью, похожей на битву Дон Кихота с ветряными мельницами. Я не хотел уподобляться несчастному безумцу, но и продолжать вести скотский образ жизни не было сил терпеть. Поэтому – на Кавказ!
Но сначала была Москва…
Часть первая
В МОСКВЕ
1. Сашка.
В первый же вечер служебной командировки в Москву на фестиваль театров малых городов России, я позвонил из гостиницы своему питерскому приятелю, известному радикальными патриотическими взглядами.
- Саша! Привет! Ты как-то рассказывал о Русском легионе. Не подбросишь мне их московский адресок?
Сашку многие считали не совсем нормальным. Да и сам я при первой нашей встрече был того же мнения. Но стоило мне с ним пообщаться, увидеть его картины, почитать его стихи, и мнение мое переменилось на прямопротивоположное. Сашка обладал огромным интеллектом и неисчерпаемым творческим потенциалом, что давало ему право на снисходительное отношение к массе суетливых человечков, копошившихся в пыли проходящей мимо истории. Ему нравилось разыгрывать из себя дурачка и наблюдать за самодовольством своих собеседников, не видящих дальше кончика собственного носа, распухшего от гордыни до размеров мирового экрана, защищающего внутренний мир его обладателя от потоков разума, совести, чувственности ... Многое в творчестве Сашки было созвучно моему душевному самочувствию. Он умел находить красоту там, где другой ее не видел. Он спасал красоту, обращая на нее внимание своими картинами. Когда-то он работал художником на Ленфильме, а когда Союз развалился, а следом и мощнейшая киностудия, Сашка не ударился в бизнес, отказался от заманчивых предложений и остался свободным художником, берущим заказы только для того, чтобы обеспечить себе минимум на пропитание, содержание квартиры и студии. «Мне противно работать на этих подонков, прорвавшихся к власти,– заявлял он,- Если бы я увидел, что для торжества идеи всеобщей справедливости нужна была бы от меня жертва творческой свободой, то я, не задумываясь, пошел бы работать туда, где был бы наиболее полезен – убирал бы мусор, мел улицы, пахал землю… Но делать что-то сейчас – это лить воду на мельницу, которая тебя же и перемелет. Демократия и рынок – это подлейшие демагогические изобретения, направленные на оболванивание и порабощении народов, но я ничего не могу им противопоставить, так как нет организации, способной осуществить противостояние, нет лидеров»… И все же, у Сашки были интересные знакомых в самых различных слоях общества, в том числе и среди тех, кто пытался что-либо доказать с помощью оружия.
Ни о чем не расспрашивая, Сашка продиктовал мне номер сотового телефона. Я тотчас же по нему перезвонил, и мне назначили встречу на Манежной площади.
2. На Манежной площади.
Москва. Центр. Манежная площадь. Ясный солнечный день. Нескончаемый поток машин. Толпы гуляющих на фоне всемирно известных исторических стен Кремля. Под площадью ворчит супермаркет. То и дело мелькают «членовозы» с «мигалками». Чиновники рангом пониже важно шествуют к своим кабинетам, облачившись в униформу – черный костюм, белая рубашка, непонятного цвета галстук. Вокруг Манежной попарно гарцуют конные милиционеры. Красные попоны на лошадях, подогнанная по фигурам форма на всадниках. Может быть, это ряженые, как тот боярин на Красной площади, с которым может сфотографироваться любой желающий?.. Да, нет. Похоже – это взаправдашние стражи правопорядка…
С громадного экрана над входом в метро москвичей и гостей города приглашают в театр Эстрады на «Труп на теннисном корте» с Хазановым и Мигицко, представляется новый номер журнала «Культ личностей» с Гурченко, Фоменко и Муссолини – «диктатором и сердцеедом», напоминается о концерте Ларисы Долиной и Игоря Бутмана, о галерее высокой моды… «Культурная жизнь» столицы бьет ключом, впрочем, как и деловая. Нынешние москвичи известны своей деловитостью. Все более или менее крупные дела делаются в Москве. Подавляющее большинство перемещающихся по Манежной – молодежь с пивом, сигаретой и «мобильником».
«Але, привет! По чем возле вас баксы скидывают?»
« Да ты че? Такой прикид на стоко не тянет…»
« Давай башляй за кайф, а вечером перетрем…»
« Я в нете такой бутик зачатила…»
« Не, в школе такой товар не прет…»
Приблизительно такой могла быть стенограма телефонных переговоров с Манежной площади. Между тем солнышко просушило газоны, нагрело гранитные бордюры, и поиск свободной скамейки стал неактуален, так как теперь можно было расположиться всей компанией прямо там, где стоишь, чтобы уже в сидяче-лежачем положении продолжать борьбу с пивом и сигаретами путем их уничтожения. Обиходная речь юных москвичей и москвичек практически ничем не отличалась от речи их сверстников где-нибудь в глухой российской провинции, тот же набор слов с матерком, те же темы –
тусовка, обновка, бабки, балдеж…
Чуть ли не ежеминутно к урнам возле скамеек подходят представители старшего поколения москвичей. Им не до отдыха и не до стыда - им бы выжить, им бы поесть чего-либо. В урнах они ищут объедки. А еще они спешат подобрать пустые бутылки из-под пива. К собирателям тары здесь относятся с терпением, с некоторой долей снисхождения. Какой-то подвыпивший юнец вступает с одним из собирателей в разговор, бравируя перед подружкой, типа, ну смотри, какой я крутой - с простым народом общаюсь, мол, все мне до фени:
- Бутылки, дед, нет у меня, мы баночное пьем – оно правильнее.
- Да, - отвечает мужчина в заношенном до невозможности костюме, но при галстуке и с большим портфелем, - конечно, современный баночный дизайн более приемлем в новых условиях потребления слабоалкогольных напитков, но, к сожалению, у нас еще не отлажен механизм переработки вторичного сырья… Я пробовал собирать банки, но их принимают в очень немногих пунктах далеко отсюда и по очень низким ценам…
- Во, загнул, профессор! Хочешь «косячок» затянуть?
- Благодарю вас. Нет. Я бы не отказался от обычной сигареты…
А это что за крик? Ребенок? На коленях стоит возле будки биотуалета пацан лет двенадцати и колотит по его стенке зажатой в руке рваной красовкой, которая, по всей видимости, не налезла на замотанную грязным бинтом ногу. Убедившись в бесперспективности своего занятия, он пополз на четвереньках к центру Манежной, и, перебравшись через проезжую часть, прилег прямо на тротуаре на теплый гранит. Когда его потревожила уборочная машина, он отполз на газон и прокричал оттуда что-то нечленораздельное. Затем он извлек из огромного пиджака окурок и зажигалку. Прикурил. Затянулся. Упал лицом на газон и стал, есть траву.
Тем временем проехала по новому кругу пара конных милиционеров. Рядом со мной на лавочку уселись две старшеклассницы – пивка выпить да по-сигаретке выкурить. На противоположной скамейке появилась еще одна девушка постарше крашенная блондинка. Она достала из сумочки красочный журнал и углубилась в чтение. На большом экране вновь рекламировали неунывающего хохмача Фоменко, который как-то в пору существования бит-квартета «Секрет» согласно кивал головой на заявление то ли Максима Леонидова, то ли Заблудовского, о том, что их мужская дружба крепка на век, и если что-то помешает им вместе выступать на эстраде, то они уйдут работать на завод или все-равно куда, лишь бы не расставаться. Но не ушел на завод никто. Первым сбежал из «Секрета» Леонидов, возомнив себя последователем Элвиса Пресли, сыграв его роль в мюзикле. Да к тому же и голос еврейских предков позвал на землю обетованную. Потом и Фоменко подался в шоу-бизнес, оставив «Секрет» без особых мучений… Времена красивых поступков сменились временем шоу. Настала пора «рубить бабки» и «разводить лохов» через телевидение. На кой черт нужна слава участника бит-квартета, когда можно хорошо поиметь на поприще шоумена. Там был один из четверых, а здесь единственный и неповторимый грубовато-пошловатый, то есть свой «в доску» для «высшего света», сформировавшегося из «братков» и «демократов». Теперь его знают все. Даже эти пожилые собиратели бутылок, которые по-прежнему продолжают систематически осматривать урны в поисках еды. На шоу они, конечно, билет не купят, но реклама и газеты, вытащенные из «мусорок», делают информацию о «звездах» доступной и для них.
Еще трое любителей пива, купив по бутылке здесь же с рук у бабушки, подстелив газетку, разместились на гранитном высоком бордюре. Парням лет по двадцать. В кожаных куртках, в джинсах. Один из них поднялся и подошел к валяющемуся в траве подростку. Присел возле него на корточки. Протянул сигарету. Тот, как должное, принял подаяние и, не рассматривая, сунул в карман. Руки его в грязи, в цыпках...
- Чё у тебя с ногой?
Подросток что-то невнятно пробормотал и отвернул ошметки бинта. Открылась ужасная гноящаяся рана.
- Ва-ва. А-а-а!- пояснил он, как бывает ему больно и, считая, что достаточно продемонстрировал свою благодарность за полученную сигарету, не обращая на парня внимания, улегся вздремнуть на зеленом газоне.
Тлеющий окурок прилип к его нижней губе. Вместо подушки он использовал кроссовку. Парень положил рядом с ним еще несколько сигарет и пошел к свом товарищам, негромко ругаясь:
- … им уже на все наплевать. Они в открытую жируют, гады! Валим, мужики, отсюда, а не то я какому-либо «сопляку голубому» невинному башку сорву.
Конная милиция появилась по третьему разу. Остановили двух арабов. Проверяют у них документы, не слезая с лошадей. Девчонки рядом со мной дососали по второй бутылке пива. Реклама зазывала на карнавал джаза. На светофоре остановился желтый троллейбус с надписью «Осторожно, дети!» Подросток, поднявшись с газона, что-то радостно крича, понесся на четвереньках за уборочной машиной. Внимание на него больше никто не обращал. Правда, совсем юные тинэйджеры тормознули возле подземного перехода и один бросил другому:
- Ты смотри, живой еще, бля! Ползает сучонок…
Девчонки закусили пиво сигаретным дымком и понеслись к какому-то Жанну на клеевую тусовку. Я посмотрел в сторону девушки с журналом и … встретился с нею взглядом. Она улыбнулась.
- Отдыхаете?
- Да, вот… - несколько растерялся я.
- А что записываете. Если не секрет? Не стихи ли?
- Да нет. Заметки. Зарисовки с натуры от нечего делать.
- Меня вы тоже зарисовали?
- Несомненно, - осмелел я,- так как вы самый приятный объект для наблюдения.
- Вот как? Тогда давайте знакомится. Меня зовут Лена. А вы Сергей Воронежко. Не так ли? – и предупреждая мою попытку выразить словами недоумение, добавила тихо, - Вы уж извините, что сразу не подошла. Я тоже люблю понаблюдать за новыми людьми. Я из Русского легиона.
Для рекрутов Русского легиона были забронированы номера «люкс» в гостинице «Россия». Я оказался не одинок в своем стремлении поквитаться с жизнью. Легион существовал не первый год, и поток добровольцев не иссякал. Правда, и потери были весьма существенными. Кто-то погиб, кто-то стал калекой, кто-то попал в тюрьму… Да, и такое случается. Ведь легион – это нелегальная организация. И все, что мы делаем - незаконно. Только за ношение оружия можно было привлечь к уголовной ответственности каждого. А что уж тут говорить об ответственности перед законом после того, как оружие побывало в деле. Бойцы легиона оставили свой след в различных точках планеты – в Чечне, в Югославии, в Прибалтике, в Грузии, на Украине, в Ираке, в Пакистане… Всегда этот след был анонимен. Никогда Легион не афишировал себя. Кто стоял во главе Легиона, никому известно не было. В крайнем случае, рядовые легионеры этого не знали. Да никто из них особенного любопытства и не проявлял. Существовал Легион за счет добровольных пожертвований, «крышевания» и «экспроприации». Я тоже выступил в качестве спонсора, передав в фонд Легиона все, что было заработано для Иты. Я так же отказался от денежного вознаграждения, которое выплачивалось легионерам, участвующим в боевых операциях. Точно так же поступил и мой новый приятель Жека Рог. Наша «зарплата» шла в фонд поддержки легионеров, получивших увечья в результате участия в акциях, в боях. Из этого фонда осуществлялась и поддержка семей погибших легионеров. Жека сказал, что на Северном Кавказе, где-то в районе Железноводска есть целый санаторий, принадлежащий Легиону. Может быть, и нам придется побывать в этом санатории – госпитале. Хотя лучше бы, конечно, сразу, без мучений. Боже упаси от беспомощности.
4. Жека Рог.
История Жеки Рога была проста до обидного. Молодой, энергичный, умный, он после юридического факультета МГУ легко и быстро сделал себе состояние на должности бизнес-адвоката ряда крупных московских фирм. К тридцати годам у него было все, что считалось признаками благополучия. Не хватало молодой красивой жены. Он решил устранить подобное несоответствие и сделал предложение самой красивой студентке Москвы, будущему искусствоведу, любительнице веселых кампаний и легкой жизни. Свадьба была на зависть всей столице. Жека стал абсолютно счастливым человеком. Детей решили до окончания ВУЗа не заводить – оставалось всего-то каких-то два года. И вдруг… Жека не справился с одним из дел и проиграл процесс. Очень распереживался и… не оправдал надежды еще одного клиента. Полоса невезения впервые попалась на его жизненном пути. И он еще не знал, что значит терпеть поражение. Теряя клиентуру, он соответственно, терял деньги, что не нравилось его жене. Молодые и красивые женщины любят победителей. Не успел Жека и глазом моргнуть, как его законная супруга закрутила роман с его же, более удачливым на тот период, другом. «Сердцу не прикажешь»- объяснила она Жеке. Здорово, да? Как я его понимал! Сам ведь был почти в такой ситуации. Может быть, поэтому, а может быть, в силу профессиональной корпоративности, как бы там ни было, но мы с ним подружились. Кстати, Жека Рог – это псевдоним. Здесь все под псевдонимами. Я тоже взял свой старый литературный псевдоним Серж Казбич. Вот такая у нас получилась парочка – Рог да Казбич.
5. Эволюция справедливости.
Но не стоит думать, что Русский легион весь состоял из таких вот обиженных жизнью как я и Жека. Здесь полно было разных судеб. Например, один очень даже известный писатель, который, как и положено настоящему писателю, сидит в «Матросской тишине» за свои убеждения и пишет оттуда пламенные воззвания к легионерам. Официально он сидит, конечно, за призыв к свержению существующего государственного строя. Говорят, что несколько раз он участвовал в боевых операциях Легиона в качестве рядового бойца. Это уже потом он стал пытаться придумать какую-то идеологию для Легиона. А какая здесь может быть идеология? Борьба за справедливость? Я помню, когда защищал диплом в университете, один профессор спросил меня: «Вы что, действительно считаете возможным создание идеальной модели справедливости?» Когда я ответил утвердительно, он величественно хмыкнул: «Ну что ж, дерзайте, молодой человек. Правда, до вас на практике это никому не удавалось». Я тогда завелся и произнес целую речь: «Выработать четкое понятие справедливости и на его базе разработать модель общественных отношений – это первоочередная важнейшая задача для юристов. Это наша обязанность – не только теоретические изыскания, но активная пропаганда приобретенных знаний. Наша пассивность уже привела к тому, что понятие справедливости определяют продажные политики, одевая его в те одежды, которые приходятся ко двору конкретного заказчика. И самое страшное в том, что, зачастую, в роли таких беспринципных политиков выступают выпускники юридических ВУЗов. Они приобрели за время обучения навык манипуляции нормативными актами. Но не получили ни малейшего представления о конечной цели нормотворчества…» С точки зрения обогащенных знаниями и жизненным опытом университетских преподавателей, я нес идеалистическую чушь, о чем мне честно и сказал после защиты мой «научник». Но все же меня не выгнали из аудитории, и защиту диплома на тему «Право и справедливость» зачли на «отлично». С тех пор мой энтузиазм заметно снизился. Я стал более терпелив и равнодушен.
В Русском легионе, конечно же, не открыли определение понятия справедливости, годное для всех случаев жизни. Более того, на собеседовании с представителем Легиона в гостинице «Россия», куда меня привела Лена, мне многое не понравилось. Здесь сильно попахивало русским фашизмом. Но в данный момент мне было на это наплевать. Главное – здесь можно было поиграть в пятнашки со смертью, а во время такой игры все посторонние мысли из головы вытесняются инстинктом выживания - ни о чем другом думать не приходится. Наилучший вид отдыха. Как раз то, что мне надо – или вырваться из полузабытья, или перебраться в мир иной. Скорей бы в дело…
6. Медосмотр.
После устного собеседования я прошёл настоящее медицинское обследование. Врачу не понравилось мое сердце.
- Если бы я перестал верить своим глазам и руководствовался бы вашей кардиограммой, то я должен был бы представить вас в лежачем положении, обессиленного, в предынфарктном состоянии. Вы знаете, куда вы хотите попасть?
- Да. Конечно.
- И вы думаете от одного стресса вылечиться другим? Я не уверен, что ваше сердце выдержит такую терапию.
- Я думаю, что только такая терапия и может спасти мое сердце. Я устал от слаборитмичной монотонной жизни. У меня кровь в жилах от тоски застывает. У меня психика из-за отсутствия нагрузок расслабляется. Еще немного благоденствия – и я превращусь в идиота.
- Да, молодой человек, как для вас это не покажется странным, но в ваших домыслах нет ничего необычного для этого места. К сожалению, у вас типичные симптомы обыкновенной депрессии, вызванной неустойчивой ситуацией в личной жизни или в социальной среде. Но я не собираюсь проводить с вами сеанс психоанализа. Я здесь для того, чтобы определить степень допуска для участия в активных мероприятиях Легиона. И для меня картина ясна. Вы способны еще работать головой и вполне адекватно воспринимаете окружающую вас действительность. Ну, а о степени пригодности для дальнейшей активной эксплуатации ваших мышц и прочих частей тела вам скажут в другом месте.
7. В тренажёрном зале.
Установив мне диагноз, эскулап отправил меня в тренажёрный зал. Инструктор показался мне знакомым, но кто он и откуда конкретно, вспомнить не мог. Он погонял меня по разным тренажёрам, а затем предложил поспаринговать. Когда через пятнадцать минут я все еще был на ногах, он остановил спарринг.
- Не ожидал увидеть тебя здесь, да к тому же в таком озверевшем виде. Я думал, что ты давно в окружении президента. А может быть ты и есть «казачок засланный» из его бывшей конторы? Не узнал, что-ли? Питер. Восьмидесятые. Общага ментовская. Неужели забыл? На дискотеке как сцепились тоже не помнишь? Василий я, незабвенный комсорг наш Сергей Викторович Воронежко.
- От того Василия мало что осталось. Возмужал.
- А ты все таким же пацаном смотришься. И технику не наработал - выезжаешь на одной злобе. И откуда ее у тебя столько?
- Это, Василь, не злоба… Точнее, злоба, но на самого себя. Но ты-то как здесь? Последние слухи до меня доходили о том, как ты успешно совмещал службу в милиции с «крышеванием». Так здесь что – банда или отдел МВД?
- Здесь, Серый, что-то типа народной милиции. И мне это нравится. Даже если мне перестанут платить бабки, то я все равно буду молотить на Легион. Но, вообще-то, у нас, чем меньше знаешь, друг о друге, тем лучше – выдавать некого будет, когда припрут.
- Кто припрет?
- Да хоть кто. Мы же для всех вне закона. Никто за нас заступаться не будет. Официально нас нет. На данном этапе мы кое-кого устраиваем и нас не трогают, до тех пор, пока не наступили на чей-нибудь очень любимый мозоль. Так что никаких иллюзий не строй.
- Я и не строю.
- Ты где остановился?
- В «Центральной».
- Не понял. Наши все здесь.
- У меня в Москве еще есть кое-какие незаконченные дела по основной работе.
- А-а-а! Так ты к нам развеяться. Экстрима захотелось. Ну, давай-давай. Тоже неплохо.
- Можно сказать и так, если хочешь.
- Физически и теоретически ты к войне готов… Только на фиг тебе на Кавказ переться? Ты ж и по горам ходить не умеешь.
- Я служил срочную в Горном Алтае.
- Да что ты говоришь? В Москве, между прочим, можно развеяться не хуже, чем в Чечне. Сегодня вечером занят?
- Нет.
- Приходи сюда. Посидим. Слегка выпьем. Вспомним молодость. Попаримся в сауне с девочками. С ребятами тебя познакомлю. А завтра, если захочешь, свожу тебя на местную акцию.
Здесь, пожалуй, следует прерваться и пояснить, кто такой инструктор Вася, и как мы с ним познакомились.
8. Инструктор Вася.
В далекой юности, лет восемнадцать назад служил я в ленинградской милиции, заочно обучался на юрфаке ЛГУ и жил в ментовской общаге на улице Есенина. В то время парнем я был активным, жизнерадостным - возглавлял Совет общежития и крутил дискотеки. Вот именно на дискотеке, как вы, наверное, уже догадались, я и познакомился с Василием.
Сижу я себе тихонько за ди-джейским, тогда еще диск-жоккейским пультом, треплю всякую пургу в микрофон между песнями, развлекаю публику и краем глаза замечаю какую-то возню у входа. Дискотека в тот вечер была «специализированная» - вход только по пригласительным билетам. Я как лицо ответственное, передаю свой микрофон помощнику и к выходу. А там Василий нагло прет на контролеров, мол, в своей общаге куда хочу, туда хожу.
- Что-то я тебя в общежитии не видел, - вмешался я.
- А тебе какое дело? Я, может быть, сегодня только поселился.
- И сразу такой бурой?
- Чего?
Постояли мы друг против друга, поиграли в «гляделки». Он захотел оттолкнуть меня, но я устоял и схватил его за запястье. Сила в моих руках была немалая. При внешней худобе этакий сюрприз. Я на этом частенько импровизированный армрестлинг разводил. Многие соглашались побороться со мной на руках и попадались. Я дал почувствовать Василию силу своего рукопожатия. Это, как всегда, сработало. Он слегка успокоился. Я же решил его добить.
- Если у тебя с избытком энергии проблемы, то спустимся на первый этаж. У нас там есть комната для тихих бесед.
- Да я тебя…
- Вот там ты и попробуешь меня сделать.
На первом этаже общаги мы соорудили что-то типа маленького спортзальчика на месте бывшей прачечной. Спустились мы туда. Помахали руками-ногами. Никто никого особенно не задел. От его ударов я уходил, а на него старался особенно не нападать. В конце концов, пар мы выпустили и… познакомились. Потом я встретился с ним на стадионе «Динамо» у тренера по рукопашному бою. Какое-то время занимались с ним в одной группе. Как-то вместе участвовали в соревнованиях. Выступали за одну команду. И в командировку в так называемую «горячую точку» мы тоже попали вместе. После того, как я ушел из милиции, я еще несколько раз случайно встречался с ним на улицах Питера. Но последние лет десять я о нем ничего не слышал. И вот встретились. Кстати, я нередко встречаю своих бывших сослуживцев в самых неожиданных местах. И порой такое впечатление складывается, что только тогда была жизнь, а теперь одни воспоминания.
9. «Застаканная» философия.
Вечером мы парились в сауне гостиницы «Россия». Было нас пятеро мужиков. Василий познакомил меня с легионерами. Петро Галун и Рэкс Лохматый пришли в легион по идейным соображениям. В Москву приехали на побывку из Югославии. Жека Рог спустился за пополнением с Кавказских гор. Все воевали уже по второму году.
Попарились мы. Попили пивка. Потравили мужские байки. Когда появились девочки, я и Жека поднялись в номер, захватив ящик водки. Следом прибежал Василий.
- Мужики, да вы чё? Классные же тёлки… Где вы в горах сможете так оттянуться.
- Ну вот и давай, Вася, постарайся там и за нас тоже… А когда надоест, поднимайся к нам – нальем. У нас сегодня есть стремление напиться, - пояснил Жека, разливая по первой.
- Не. Вот как раз напиться у меня не получится. Я ж вам говорил, что акция завтра. Собирался и вас с собой прихватить, а вы в загул.
- Не боись, Василий, - вмешался я, - когда будешь собираться на акцию, загляни к нам.
Пили мы с Жекой в тот раз по-черному. За всю свою предшествующую жизнь я, наверное, столько не выпил. Почти не закусывали. Курили сигареты одну за другой. …И не пьянели.
- У меня уже давно такое, - пожаловался Жека, - сколько бы не выпил – ни в одном глазу. То же самое от сигарет. Хоть бросай.
- И эту радость природа отобрала…
- Да не природа, Серж, а собственная глупость и впечатлительность. У нас с тобой и мозг, и сердце, и душа зациклились на несуществующем понятии любви. Все процессы в организме стопорятся. И настолько этот стопор силен, что ничем его не сломать.
- Не только любовь, Жека. В крайнем случае, у меня. Все одно к одному. Стечение обстоятельств. Судьба… Кризис среднего возраста. Крушение юношеских иллюзий. Полжизни прошло, а я все еще в позиции «на старт». Все, что было наработано в пору юношества – коту под хвост, и ни любви тебе, ни друзей, ни славы, ни богатства. Так хотелось быть кем-то, быть полезным для человечества, что-либо выдающееся совершить. А получился «пшик».
- Вроде бы и не дураки… Университеты позаканчивали…
- Неправильное у нас было отношение к жизни. Мы все к чему-то готовились, а нужно было брать, хапать с самого начала. К жизни должно быть потребительское отношение. Книги нужно меньше читать…
- Ага, и не думать совсем. Жалеешь, что скотиной не стал?
- Почему же не стал? Кто я, если не бессловесная скотина? Что я могу изменить в этой жизни? Ничего. Только я ко всему прочему еще и не любимая у хозяина скотина. Потому как проку от меня никакого.
- Да мы и с пастухами-то ничего поделать не можем. Не достать нам даже их, не то, что хозяина. Держат нас специально в таком состоянии, чтобы все жизненные силы уходили только на выживание. Рынок, мать его за ногу…
- Нам дают потреблять от жизни одну стотысячную от ее благ, лишая доступа к остальному. Но блага-то все эти и производят потребители одной стотысячной.
- Парадокс. Ладно, мы – бездельники, ничего не производящие. Но громадное большинство людей физического и умственного труда несут добровольное ярмо такого общественного обустройства, когда ничтожная часть богожительствует за их счет…
- Потому что во всем мире нет ни личности, ни организации, даже теории нет, предлагающей разумную реальную альтернативу этому обществу. И в то же время, вот так вот за стопкой водки любой нормальный мужик изложит тебе удивительно справедливое видение мира. Все все знают, и никто ничего не делает.
- Но мы-то кое-что делаем. Как говорится, не было счастья – несчастье помогло. Перестав любить жизнь, мы, придя в Легион, другим делаем жизнь хоть немного легче, избавляя их от паразитов и прочей всякой мрази.
- Ох, Жека! Не знаю. Я на своей шкуре убеждался не единожды, что, делая добро, ты творишь зло. Я с детства стремился помогать людям. И сначала до меня долго не доходило, почему у меня появляются недоброжелатели, если я все делаю ради кого-то и ничего для себя. И лишь недавно я понял, что стоит тебе кому-то помочь, как этот кто-то вскоре начинает считать, что я ему просто обязан помогать и впредь, что это не акт моей доброй воли, а прямая обязанность. И более того, этот кто-то ставит умозрительно в прямую зависимость от меня свои дальнейшие успехи и неудачи. Если ему не везет – я виноват. Почему это я ничего не делаю для его спасения? Почему последнюю рубашку с себя не снял и ему не отдал?
А если я его поднял достаточно высоко, то он пытается побыстрее избавиться от меня, чтобы не напоминал я ему своим видом о том, что он не сам всего достиг, а ему помогли. И это при том, что я никогда ни от кого не требовал благодарности. Я перестал верить людям. Может быть, это и есть основная причина того, что я здесь… И любовь здесь не при чём. Любовь – это болезнь, к сожалению, неизлечимая. К тому же, чисто мужская болезнь. Женщины любви не знают. Им знакома только страсть. Поэтому они так много говорят о любви… А живут страстями. Страстей-то много…
Философствуя в подобном духе и наслаждаясь взаимопониманием, когда один продолжает, развивает мысль другого и наоборот, мы не замечали как бежит время. Приход Василия вернул нас к действительности. Было восемь часов утра.
- Ба! Да вы что, совсем спать не ложились?
- Нам это ни к чему, - поставил я пустой стакан на стол,- излагай задачу.
- Ты уверен?
- Василь,- поддержал меня Жека, - Серж будет моим напарником. Тебе это о чем-либо говорит?
- Ну, раз так… Нам нужно прикрыть скинхедов..
- Что?- не сдержался я,- за этими бритоголовыми придурками стоите вы?
- Ты не кипятись. Мы за ними пока что не стоим. Но это одна из наших задач. Сейчас они практически неорганизованны. Их лидерами часто являются нереализовавшиеся переростки, иногда, деятели националистического направления. Но чаще всего, это обыкновенные уличные подростковые банды со своей символикой. Они зачастую не наблюдают разницы между фашизмом и нацизмом. Просто, в толпе они чувствуют силу, которой не обладают в отдельности. Пацанам нравится, когда их боятся, когда о них говорят, что они круче футбольных фанов, потому что они как бы за чистоту рассы. Такие группировки были в России всегда. Если у них не появится толковый идеолог, то они рассыпаются. А если появится? Не лучше ли опередить такое появление и направить их энергию в нужную сторону? Серж, я тебя не узнаю. Ты же всегда выступал за справедливость. Перегорел, что ли? Благодаря нам, акция скинов не будет носить дикий характер. От нее не пострадают случайные люди.
- Конкретнее, Маккиавели, - Жека сдернул с себя футболку, готовясь залезть под душ.
- Они традиционно более всего любят устроить мордобой евреям и азерам. Мы их и навели на притон, где торгуют наркотиками и нашими шлюхами. Раздолбить такой гадюшник – святое дело. Милиция их не трогает, светские власти не замечают – все куплено. А «черные» не меньше скинов воображают, что именно они высшая расса аллахом избранная для того, чтобы «русские свиньи» на них пахали. И пашут… Обнищавшие, доведенные до отчаяния, пашут за копейки, за кусок хлеба, а потом, когда подсадят на иглу – за дозу. Девчонок наших они используют в качестве рабочего скота для траханья. А тем дурочкам и невдомёк, что их разводят – думают, что они сами выбирают. Но это до поры до времени, пока их в наглую насильничать не начнут, так как продадут потом куда-либо в горы, либо использовав, грохнут и зароют в ближайшем лесочке. Эта группировка держит в Москве несколько продовольственных рынков, где, кроме сбыта наркотиков, опускают наших фермеров да колхозников.
- И вы против них хотите бросить пацанов?
- Серж, ты не видел этих пацанов в деле. К тому же, мы как раз и будем страховать их от неожиданностей, не допуская стрельбы и втягивания в разборку посторонних. Самих скинов мы используем втемную. Они о нас не догадываются. Наши «папы» считают, что для открытой работы с ними у нас не хватает кадров.
- Мы с голыми руками прикрывать их будем?
- Зачем же так? – Василий расстегнул сумку и вывалил ее содержимое. - Выбирайте на любой вкус – дубинки, нунчаки, электрошокеры. А это на крайний случай,- он аккуратно положил два пистолета. - Я решил – пусть будет знакомая система. Узнаешь родной ПМ?
10. Скинхеды.
Вместе со мной в акции участвовало восемь легионеров. Не так уж и много, чтобы обеспечить прикрытие для сотни бритоголовых подростков, намеренных разгромить кафе, где собиралась взрослая банда. И не просто банда, а «хачики», занимающиеся наркотиками… Василь провёл краткий инструктаж.
- Глаза не мозолить. Себя не обозначать. Действия охраны азеров предупреждать. Огнестрельное оружие применять в самом исключительном случае. Стрелять по конечностям. Начало в двенадцать дня. В это время у них сходка. Скины собираются в десять у ВДНХ. Галун и Лохматый отслеживают их от места сбора до акции, предотвращая случайные эксцессы. Ветер и Токарь работают внутри объекта. На вас охранники. Змей, Облом и Финиш снаружи. Я, Рог и Казбич рядом в летнем кафе. Постоянно поддерживать со мной связь. Все. Разбежались.
На место Василь привел нас за два часа до «самых главных дел» для того, чтобы можно было осмотреться и привыкнуть к местности. Жека Рог пошёл на акцию только ради компании со мной.
- Не люблю я эти разборки. В горах всё проще. Там идет война. Есть конкретный враг, которого нужно уничтожить, иначе он уничтожит тебя. А здесь черт знает что. Приходится верить тому, что кто-то про кого-то сказал.
- Ладно тебе, праведник, - перебил его Василь, - будто-бы в горах ты дерешься не с теми, про кого кто-то что-то тебе сказал. С какой стати чечены для тебя враги? А? Тебе сказали, что они бандиты, ты и поверил, и мочишь их, хотя и не в сортире, но тоже вполне успешно. Я тебе скажу так, что большинство чеченских боевиков – нормальные ребята. У них просто другого выбора не было. Как нет его и у многих наших доморощенных бандитов. Система государственной власти поставила нас всех раком. А они не захотели подставлять свои задницы. Они захотели нормально жить. Чтобы «телки» их нормальные любили, чтобы жилье у них нормальное было, чтобы они стариков своих нормально содержать могли. Ну, а как ты этой нормальной жизни добьешься? Как? Нужно обязательно либо кого-то обмануть, либо у кого-то отобрать… Либо пойти на такую работу, где платят прилично. Например, в бандиты или, если хочешь, в боевики, или самому стать государевым человеком, чтобы кормится на борьбе с бандитами за счет работяг… Так что друг без друга никуда - если бы бандитов не было, то государство их придумалобы.
- Да, Василь, - искренне удивился я, - ты возмужал не только физически. Сам книжек начитался или подсказал кто выводы такие?
- Не надо иронии, Серж. Когда мы с тобой убивали, прикрываясь милицейской ксивой, то не задумывались ни на секунду над правильностью сделанного. Сегодня все совсем по-другому. И, пожалуй, ты пока что не поймешь меня. Вот сходишь с Жекой в горы и, если, дай бог, вернешься живым, то и закончим этот разговор. Хотя, знаешь что? Я, пожалуй, сам к вам подскочу отдохнуть от городской суеты. Подышу на вашем перевале горным воздухом. Ты, Жека, как – не возражаешь?
- Наше дело маленькое. Кому куда ехать, не мне решать.
- Ладно, решим. Только ты, Серж, дождись меня. А то мне кажется, что ты больно спешишь с жизнью распрощаться. Это дело нехитрое. Всегда можно успеть.
- Мне, на самом деле, все вокруг осточертело. И, возможно, именно по той причине, которую ты назвал – отсутствие нормального пути к нормальной жизни. Кишка оказалась у меня тонка. Я не смог стать ни бандитом, ни дельцом, ни лизоблюдом.
- Вот-вот. Все вы такие чистоплюи. И кореш твой – Рог, такой же. Слабаки – это точно. Чуть что – губы надули и бежать. Да, ладно, было бы вас двое таких, а то ж вас, чертовой интеллигенции, пруд пруди. Из-за вас и бардак сплошной в мире. Потому что вы всё всем всегда уступаете. Мозги у вас варят, а отстоять свою точку зрения, пробить свою идею к жизни, не можете.
-А ты можешь?
-Я боец, а не философ. У меня, на самом деле, идей нет. Одни чувства. Это вам нужно мозгами крутить, а не мышцами.
Жека ухмыльнулся, потянул через соломинку сок из пакета.
- Кончай, Василь. Сейчас время не то, чтобы идеей перевернуть мир. Все решают «бабки» или, как ни архаично, грубая физическая сила или сила оружия. К тому же, мне глубоко наплевать на все человечество. Я здесь – и этого достаточно. Ты лучше скажи, с какой это стати инструктор по физкультуре акции самостоятельно проводит. Уж не левая ли это халтурка на благо конкурентов, обреченных на разгром «хачиков»?
- Я на Легион пашу уже третий год. За это время, как говорится, зарекомендовал себя с положительной стороны. Иногда, в связи с нехваткой кадров да из-за скуки, я берусь за отдельные мероприятия. Среди скинов есть наш паренек, специально туда засланный. Я его не знаю, но именно он направляет волну «народного гнева» в нужную сторону.
На улице появился арьергард боевого отряда скинов. На вид - нормальные подростки. Особо даже не шумели. Одеты, правда, одинаково – в кожанные куртки или жилеты и, конечно же, бриты наголо. У многих за плечами рюкзачки или в руках газетные свертки. На часах – ровно двенадцать. Газеты скомканы и брошены на асфальт. В руках оказались бейсбольные биты. Из рюкзачков извлекаются цепи, дубинки, нун-чаки… Толпа выросла мгновенно. Они сочились со всех подворотен. Громить кафе начали молча, без единого выкрика, деловито уничтожая все и всех на своем пути.
- Следим за подходами. Если кто попытается прорваться на подмогу, то мы должны пресечь, - предостерёг Василь.
Но наше вмешательство не потребовалось. Все закончилось за восемь минут. Пацаны рассеялись так же внезапно, как и появились. Ушли с места событий и мы.
- И что здесь интересного? – возмутился я.- Где обещанный приток адреналина?
- Извини, брат, - улыбнулся Василь, - на этот раз обошлось все на удивление организованно. Я так подозреваю, что все же кто-то со скинами поработал до нас. Такой порядок в их боевых рядах – удивительное дело. Боюсь, как бы нас, в свою очередь, не подстраховали «старшие» легионеры. Мне тоже слегка обидно – даже не постреляли…
- Все к лучшему, Серж, - успокоил меня Жека,- будем считать, что Василю не удалось испортить тебе впечатление от встречи с Кавказом.
Но перед поездкой на Кавказ, мне предстояло как-то решить вопрос по основному месту работы. Совсем порвать с легальным миром я не решался. Поэтому я предполагал по-возвращению в свой провинциальный городок, попросить у начальства предоставить мне очередной отпуск, а если не получится, то придумать причину для отпуска за свой счет.
Но выдумывать ничего не пришлось. Едва я вошел в кабинет главного редактора, он поинтересовался:
- В санаторий поедешь? Есть горящая путёвка в Железноводск…
Ну, так что это, дорогой Читатель? Стечение обстоятельств? Случай? Или судьба?..
Часть вторая
НА КАВКАЗЕ И В СИБИРИ
1. О записках.
Зачем эти записки? Никак не для того, чтобы произвести впечатление на случайного читателя подробным описанием ужасов войны. Это многократно сделано до меня, хотя, вряд ли нужно с кем-то делиться знаниями, приобретенными убийцей. Как бы не называли тех, кто убивает, какими бы причинами не пытались оправдать убийство, но факт его совершения останется фактом, и ничего хорошего, ничего, чем можно было бы гордиться, нет и не может быть во всем этом… Куда важнее и интереснее мне представляется возможность рассмотреть те изменения, которые происходят в душе человека, попадающего в различные жизненные ситуации на пути к намеченной цели, в моей душе. И как меняется оценка цели по мере приближения к ней. Записки мои изначально были случайны, некоторые сразу же уничтожались, некоторые терялись. Потом мне захотелось для самого себя запечатлеть в рукописном слове образы тех замечательных людей, которые встречались на моем пути и предостеречь кого-либо от тех, кто за красочным многословием скрывает человеконенавистническую сущность свою. Порой мне казалось, что я вплотную приблизился к познанию истины, к понятию справедливости, и что я просто обязан поделиться подобным открытием со всеми. Но делая очередной шаг, я находил новые сомнения, а конечная цель моих исканий отдалялась, появлялись в ней новые очертания. Порой цель раздваивалась, и я в нерешительности замирал на месте. Куда идти? Зачем? Почему мой путь еще не прерван? Что мне предстоит еще совершить? Не заблуждаюсь ли я в том, что существует какое-то предназначение для меня? Не впал ли я из одной крайности в другую? Имел ли я право остаться жить? Пытаясь найти ответы на все эти вопросы, я доставал уцелевшие путевые записки своих похождений и старался как-то их систематизировать, восстановить утраченные фрагменты, разбудив воспоминаниями память…
2. Поединок на ножах.
Представитель Легиона встретил меня на станции Биштау и отвез в горы на так называемый Перевал, где формировались отряды легионеров. Я сдал все имеющиеся у меня документы (по ним кто-то будет устроен в санаторий) и стал никем. Если меня убьют, то мой труп опознать будет очень сложно.
Перевал представлял собой бывший пионерлагерь. Здесь нас переодели, накормили, вооружили, разбили по группам. Утром следующего дня каждая группа ушла по своему маршруту. После полудня я встретился с Жекой Рогом.
Мы работали там, где федеральные войска и представители МВД изображали «хорошую мину при плохой игре». Нас не касались условности писанных законов. Мы жили по неписанным законам современной войны. Часто о наших действиях писали в газетах, как о разборках между отдельными бандами боевиков. Хотя, с первых же дней пребывания в отряде Легиона, у меня сложилось такое впечатление, что о нас знали и те, и другие.
Одной из первых акций был отстрел участников теракта во Владикавказе. Я так и не знаю, от кого мы получали наводку, но основную часть боевиков мы накрыли во время перехода в горах. Пленных не брали. Переговоров не вели. Остальных вылавливали по городским квартирам, в кишлаках и аулах. Навсегда останутся впечатления от первого соприкосновения с тяжелораненым городом. Казалось, что трущобы городской бедноты поглотили превилегерованный центр, содрав косметический глянец с фасадов домов, разбив или запачкав стекла в многочисленных окнах-очках, исковеркав модные оправы витрин и вывесок, уничтожив ароматы дорогого парфюма подвальным запахом и гарью горелой резины. В жирных лужах плавали обломки мебели, какие-то тряпки… И для оставшихся в городе обитателей бывших комфортабельных кварталов все это было уже обычным. Люди привыкли к военному быту, не пытаясь его изменить, приспособились к нему. Большинство нормальных здоровых людей приспособились к тем тяжким условиям существования, которые возникли по вине кучки психически больных бездельников, возомнивших себя вершителями человеческих судеб. В который уж раз история повторяется – паны дерутся, а у холопов чубы летят.
Нам не нужны были постановления суда ни в отношении чеченцев, ни в отношении русских. Когда нам попался каптер из контрактников, торгующий боеприпасами и обмундированием, Жека предложил ему на выбор – застрелиться или драться на ножах с любым из легионеров на том условии, что если победит, то его отпустят. И этот придурок почему-то выбрал меня. То ли потому, что я был самый худой среди легионеров, то ли потому, что не обращал на него никакого внимания.
- Жека, тебе делать нечего – гладиаторские бои устраиваешь? - возмутился я.- Давай просто сдадим его контрактникам. Пусть сами с ним разбираются. Думаю, что мало ему не покажется.
- Серж, не подводи меня. Я же пообещал. Пусть и такой мрази, но все же… А ты разомнешься. Дёрнешь лишний раз судьбу за хвост. Я же вижу – ты скучаешь. Избавь мир от этого паразита, и тебе сразу станет легче.
Боже мой! Я ведь этого совсем не хотел. Да, мужик – вор. Причем, воровал у своих же боевых товарищей. Пока они рисковали жизнями, он за их спинами накапливал капитал, сбрасывал жене в Орловскую область деньги, шмотки… Мародёрствовал, наезжал на чеченских стариков и женщин, отбирая порой последнее. Ему не место на Кавказе, но убить его? Конечно, где бы такой подлец не оказался, он всегда окажется подлецом. И ведь он никого не жалеет. Почему я должен его жалеть? Потому, что у него жена и ребенок? Но тогда нужно прощать всех убийц, у которых есть семьи… Нет, это не повод, чтобы сохранить ему жизнь. К тому же, он выбрал меня себе в жертву. Убив меня, он надеется получить свободу. И после этого я его жалею? Еще непонятно, кто кого должен жалеть. Может быть, он на ножах дерется очень даже здорово в отличие от меня. Мне не приходилось заниматься подобными делами уже более десяти лет, как минимум. Ну, Жека, спасибо, удружил!
- Давай, давай, Серж, закаляйся. Реальный спарринг. Кто кого. Ставки максимальные.
По началу, я все еще надеялся обезоружить его и на правах победителя убедить Женьку передать пленного федералам с доказательствами мародёрства и торговли армейским имуществом, но сразу же подвергся такому стремительному нападению, что для размышлений времени не осталось. Мозг мой, на какое-то время отключился, уступив место инстинктам. Я очнулся только когда почувствовал как из-под моих рук в конвульсиях покидала человеческое тело жизнь. Мой нож торчал в его шее… Штык-нож… И было такое ощущение, что через рукоятку ножа вошла в меня энергия убитого. Дрожь прошила каждую мышцу, сжимая их как перед броском. Мгновения оказалось достаточно, чтобы вернулось то, из-за чего я в свое время ушёл из милиции – уверенность в необходимости поступать с подлецами, ворами, бандитами и прочими подонками только так, как я только что разделался с каптером, уверенность в моем праве на убийство ради установления справедливости переполнила моё сознание. Хотелось насилия, расправы, торжества победы над теми, кто был уверен в своей безнаказанности, воруя, обманывая, калеча и лишая жизни невинных, беззащитных, слабых, доверчивых… Сгусток энергии вырвался из меня нечленораздельным стоном. Два легионера попытались оторвать меня от трупа, но я разбросал их, не прилагая ни малейших усилий. Те бросились было наказать меня за такую грубость, но Жека остановил их.
- Не трогайте его!
Обернувшись на голос, я подошёл к нему вплотную и протолкнул по звуку сквозь ком в горле:
- З-р-я т-ы э-т-о п-р-и-д-у-м-а-л, Ж-е-н-я!
Вытер кровь со своей руки об его лицо и пошёл, как мне казалось, по тропинке в гору. На самом деле, я брёл по склону, усыпанному мелкими камнями, рискуя каждую секунду скатиться вниз, увлекая за собой лавину. Наконец, я споткнулся, упал и замер, боясь шелохнуться, даже дышать старался потише, надеясь, что в таком случайном положении я смогу успокоиться, удержаться от буйного помешательства.
Все время, пока я приходил в себя, Жека сидел невдалеке, готовый, в крайнем случае, вырубить меня, предохраняя от безумства. И лишь когда совсем стемнело, он подошёл ко мне.
- Извини, Серж. Я был неправ. Завтра же мы сменим обстановку.
Случилось это на третий день после моего появления на Северном Кавказе. Дальнейшие события развивались не менее стремительно.
3. Батяня Листков
Часа в четыре утром следующего дня Жека поднял меня с койки и увёл с перевала к вертолётной площадке. После небольшого перелета мы оказались на каком-то аэродроме. На самолете летели подольше (я успел выспаться). Выгрузили нас в лесу, но лес был другой, не похожий на тот, что на Кавказе. На «джипе» нас подвезли на объект, напомнивший мне правительственную дачу на Каменном острове в Питере. Усиленная охрана. Повышенная комфортабельность. Судя по тому, что на воротах стоял прапор в войсковой форме, попали мы в какую-то легальную контору, где, как успел по дороге объяснить Женька, мы должны будем поработать немножко по специальности, согласно распоряжения руководства Легиона. Под специальностью, по всей видимости, подразумевалась юридическая практика, что не совсем меня устраивало. Я бы предпочёл, чтобы меня продолжали использовать как бойца с опытом работы в армейской разведке и в «ментовке». Но, прислушавшись к более опытному в делах Легиона Жеки, я помалкивал. В ожидании встречи с должностным лицом, мы приняли душ и теперь развалились в креслах перед телевизором, удовлетворяя информационный голод, не забывая так же и о наполнении своих желудков всяческой снедью, в изобилии разложенной на журнальном столике.
Я думал, что меня уже ничем нельзя ни удивить, ни испугать, но когда откуда-то из глубины помещения появился тот, для разговора с которым, как мы предполагали, нас сюда доставили, я невольно вздрогнул и встал, вытянувшись по стойке «смирно». Жека бросил на меня удивленный взгляд, но, тем не менее, тоже привстал из кресла.
- Здравствуйте, ребята. Садитесь, пожалуйста. Вы, Сергей Викторович, похоже, меня узнали…
Еще бы, черт побери, я его не узнал! Хоть и прошло достаточно много лет, но настоящие боевые командиры остаются в памяти бойцов навсегда. А именно таким боевым командиром был майор Листков. Это о таких как он поют «Любе» - «Батяня комбат»… Как-то вместе с ним мне довелось трое суток без пищи и сна пробираться через тайгу… Но это другая история, и о ней я, быть может, расскажу как-либо потом. А сейчас вернемся к той неожиданной встрече.
- А я бы тебя не узнал, если бы не ознакомился перед встречей с личным делом…
- Не мудрено. Таких как я у вас было не мало.
- Не скажи. С тобой мы начинали формировать дивизион. И нам есть что вспомнить. Но, наверное, твоему товарищу это будет неинтересно. Да и время нас поджимает.
- Товарищу очень интересно, - подавшись вперед, тихо произнес Жека,- каким образом у вас оказалось личное дело Сержа Казбича да, по всей видимости, и мое. Раз уж нас Легион сдал, то хотелось бы знать – с кем мы имеем дело.
- Не стоит так волноваться, Евгений Николаевич. Никто никому вас не сдавал. Я же всего лишь генерал-майор российской армии. И в сегодняшней встрече участвую на тех же основаниях, что и вы, то есть в качестве приглашенного специалиста. Просто я прибыл несколько раньше и поэтому успел ознакомиться с вашими делами у организатора нашей «тайной вечери».
- И кто же организатор?
- Насколько известно мне – это служба безопасности. Государственная служба. Федеральная. И вас они просчитали совершенно самостоятельно. Легиону ничего не оставалось, как согласиться на сотрудничество, откомандировав вас сюда.
- На кой черт? – Жека явно нервничал. - У них что – юристов своих нет?
- У них нет легионеров с юридическим образованием и со столь многообразной практикой, куда входит и служба в войсках, и в милиции, и журналистская деятельность, и судебная практика…
- Значит, генералы прекрасно осведомлены о Легионе? А может быть, вы его и организовали?
- Евгений Николаевич, ну право же, не стоит нападать на меня. Я хороший. Вот Сергей Викторович может подтвердить. С минуты на минуту прибудет представитель безопасности и, если вы с ним договоритесь, то мы приступим к обсуждению деталей. Я лишь могу сказать, что нарушать присягу, данную Родине, я не собираюсь. К тому же, чем занимаетесь вы в своем Легионе, я отношусь без особого отрицания. То, что нам предлагают сделать, я считаю правильным. И еще, по поводу четвертого участника нашей бесседы. Я, честно говоря, не уверен, что он представляет свою организацию официально. Но это не меняет суть дела.
- Товарищ генерал… Простите, господин генерал-майор…
- Виктор Алексеевич.
- Виктор Алексеевич, - поправился послушно я. - А вы-то сейчас где? Кем?
- Да все так же. В штабные-записные не пошёл. Командую воинской частью. Большего, извини, пока что сказать не могу.
- А где мы?
- Сибирь.
-Спасибо, - хмыкнул Жека, - очень конкретно. А если мы захотим вернуться обратно на Кавказ?
-Вы туда и вернетесь,- произнес высокий, худой человек, с большими залысинами, в темном костюме, черной рубашке, сером галстуке. Он подошёл к нашей компании и представился:
- Яков Сергеевич. Вас побеспокоили по моей просьбе. Прежде, чем мы приступим к обсуждению главного вопроса, я хотел бы попросить вас, Сергей Викторович, и вас, Евгений Николаевич, чтобы каждый из вас уделил мне несколько минут для приватных бесед. Если вы не возражаете, то начнем с вас, Сергей Викторович, пройдемте в соседнюю комнату.
4. Тихая беседа с Яковом.
Проследовав за Яковом, я оказался в маленьком строгом рабочем кабинете. Ничего лишнего - стол, кресло, стул, сейф, настольная лампа, компьютер, принтер, телефон, шкаф, корзина для бумаг, на окне - закрытое жалюзи.
- Для начала уточним одно обстоятельство. В 1992 году, уже три года как уволившись из МВД, вы работали в районной газете. Так?
-Так. Но прежде, чем мы продолжим разговор, хотелось бы узнать, с кем я разговариваю, так как одно дело, когда со мной работают как с безликим легионером и совсем другое, когда полностью индентефицируют мою личность.
- Я к этому и веду. Итак, в 1992 году вы прошли медицинскую комиссию и психико-физиологическое обследование на предмет трудоустройства во вновь формирующийся следственный отдел госбезопасности в качестве следователя. Вы так же написали вот это заявление.
На стол легла ксерокопия написанного мною много лет назад заявления о согласии на сотрудничество с соответствующим учреждением. Я помню, как писал его по образцу в коридоре особнячка на Воинова после очередного общения с кадровиком и дачи расписки о неразглашении. Со следователем госбезопасности я познакомился во время подготовки газетного материала о контробанде наркотиков. Мы были с ним почти ровесники. Узнав, что у меня за плечами юрфак ЛГУ и шесть лет службы в милиции, он предложил перейти на работу к нему в отдел, мол, люди нужны с образованием и опытом, но без тесных связей в системе. Я подходил как нельзя лучше. И борьба с контробандой наркотиков представлялась мне достойным занятием. Но когда казалось, что вопрос с моим новым трудоустройством уже решён, все как-то неожиданно и непонятно зависло в воздухе. Кадровик сказал, что позвонит, и словно забыл обо мне. Я несколько раз поинтересовался своей судьбой, но мне рекомендовали ждать. Я и не стал настаивать. Тем более, что появились новые газетные проекты. Жизнь закрутилась, годы понеслись вскачь, но заявление мое, оказывается, сохранилось.
-Ну и что? Уж не хотите ли вы сказать, что вам потребовалось десять лет на мою проверку и теперь вы предлагаете мне идти поработать следователем?
-Нет, конечно. Точнее, не совсем так. Предлагаемая нами работа, по сути дела, представляет собой похожую практику, но, скажем так, не совсем официально. Ту мощную структуру службы госбезопасности, которая была создана в СССР, раздавили и разметали на сотни частей... - Чем же эта структура была мощна, если позволила себя раздавить и разметать? Да к тому же, собственно, основную свою задачу - сохранение государственной безопасности не выполнили. Страны, безопасность которой нужно было обеспечивать - нет.
-Причиной тому стал формалный подход к идеологической работе и увеличение безмерное бюракратического аппарата. Служба была парализована, как внешним фактором народного безразличия к своей судьбе, так и извне чужеродными элементами внедрения. Как говорится, « лопухнулись».
- Так чего же после драки кулаками махать? Или созрели для реванша?
- Я думаю, что нам сейчас не стоит затрагивать столь глубинные вопросы. Все гораздо проще, для вас, в крайнем случае. Сегодня служба безопасности РФ находится в ситуации не менее сложной, чем тогда служба безопасности Союза. Союзную собственность окончательно разворовали, поделили и проели, промотали. Настал черед Российской Федерации. И мы не хотим, чтобы история повторилась.
- Не нужно, Яков Сергеевич. Не станете ж вы утверждать, что у РФ осталась еще хоть какая-то собственность, что все давно не продано по-дешевле под видом приватизации, международной деятельности, усовершенствования организационно-правовых структур в сфере государственных образований и прочее?
- Стану, Сергей Викторович. Хотя и идет жесточайшее разграбление природных богатств и трудовых рессурсов России, но еще есть шанс. Последний шанс - остановить, или хотя бы приостановить этот губительный процесс. Сегодня в частных руках добыча и переработка полезных ископаемых. Вскоре в частные руки перейдет энергетический комплекс. Начнется распродажа земли. И тогда все. Государство становится некоммерческой организацией без средств производства, с уставным капиталом в объеме бюджета, формируемого только за счет налогов и сборов.
- Ну, а вам-то что? Будете обеспечивать безопасность кучке олигархов, а по-нашему “ крутой братвы”, под которыми окажется территория, называемая Россией. Конкуренция, я думаю, среди них будет. Всегда кажется, что у соседа кусок слаще. Так что придется вам их друг от друга защищать. Или вы патриот?
-Не стоит иронизировать, Сергей Викторович. Вы же почему-то не подались за острыми ощущениями к своим бывшим коллегам, а ныне авторитетным питерским бандитам, а пришли в Легион.
-Да в Легионе все как-то проще. Как говорится, ничего лишнего.
-Не лукавьте. О таких как вы говорят - “мент по жизни”.
-Ну, это вы зря. И я, кстати, еще не знаю, окончательно не решил, как быть дальше. А здесь вы мне, действительно интересную идейку подбросили. Если выберусь я живым из этой заварухи, не податься ли в Питер, к браткам, чтобы рассчитаться кое с кем за “борзость” и обман? А то тут недавно обвинили меня во всепрощении. Да вот и вы, похоже, взываете к мщению. К тому же, я вам откровенно сознаюсь, что жалости к российским дельцам-коммерсантам я не испытываю не малейшей. Я полон пролетарского гнева.
-Я не зову вас мстить. Но расклад таков, что сколько бы мы не собирали данных об антигосударственной деятельности конкретных фигурантов - ничего не меняется. Дела не доходят до суда. Пробовали осуществить судебное разбирательство на территории нейтральных государств, но вы сами можете наблюдать результат на примере Бородина. И тогда родилась идея инициировать судебное разбирательство с помощью группы независимых юристов и журналистов.
- Вы уж извините, но так и флаг вам в руки. Почему же не работаете с коллективами «Совершенно секретно» в Москве, «Ваш тайный советник» в Питере? Там публикуется полно разоблачительных материалов. Более того, на сколько мне известно, они непосредственно сотрудничают с прокуратурой в плане возбуждения уголовных дел. Глядишь, то министра в бане покажут, то «братка» ментам сдадут…
- Бросьте, Сергей Викторович. Все это – отработанный материал.
- Ну, а почему же вы не объявились, когда я сам пытался раскрутить газету « Закон и беспредел»? Почему не помогли? Вы же, наверняка, видели, как я спустил на нее все, что у меня было, все до копейки. И я бы ее вытащил – не организуй среди учредителей разброд ваш бывший коллега, и не исчезни основной финансовый источник вместе с директором ювелирной фирмы.
- Тогда это было еще преждевременно с точки зрения тех, кто принимал решения.
- Так это вы помогли мне загнуться? И куда вы дели ювелира?
- Он жив, и с ним все благополучно. Я приношу вам извинения за те неудобства, которые принесла вам опека моих коллег за прошедшие годы.
- Но на кой черт вы загнали меня в провинцию?
- Вообще-то, вы сами туда уехали, что для нас было неожиданностью. Но зато теперь смог состояться этот разговор. Кто знает – чем бы вы сейчас занимались, оставшись в Питере?
- Да вы хоть понимаете, что всю жизнь мою искромсали? Хотя, вам ведь не привыкать в такие игрушки играть…
- А в какие игрушки вы играете в Легионе?
- А кто меня довел до жизни такой? Я-то все на судьбу валю… Постойте! А Жека?
- Евгений Николаевич попал в наше поле зрения благодаря контакту с вами. И мы считаем, что вы вполне могли бы работать вместе и в дальнейшем.
- Что вы ему скажите?
- Это зависит от того, как закончится разговор с вами.
- Конкретно – что вы хотите?
- Работать начнете в Барнауле. Мы предоставим вам помещение, деньги и все необходимые материалы. Речь идет об очень известном … человеке. Любимце публики. Свой в доску парень. На самом деле – весьма активно наращивает капитал своей семьи за счет государства, точнее, за счет народа. И, если его сейчас не остановить, то процессы произойдут весьма разрушительные. Регион не только будет полностью истощен, но, вполне вероятно, что будет истребован вариант создания еще одного независимого государства за счет территории России. Запусти мы это дело обычным путем – получим еще одного Черномырдина или Чубайса. То есть его в крайнем случае, отправят в почетную отставку или переведут на менее публичную должность. Но реально наказан он не будет.
- О ком речь?
На стол легла фотография политика, которого я считал чуть ли не единственным честным человеком на «политическом олимпе». Немножко туповатым и грубоватым, но честным.
- Не верю.
- А я и не требую верить. Я предоставлю вам документы, а вы, изучив их, сами сделаете соответствующий вывод.
- Ну, а дальше?
- А дальше вы начнете через зарегистрированную газету не просто сливать компромат, но настаивать на возбуждении уголовных дел по фактам публикаций, отслеживать судебные разбирательства, выбивать окружение…
- Зачем здесь Листков?
- В случае вашей неудачи, он использует силовой вариант. А пока его разведчики нам здорово помогут. Вам не нравится такая «крыша»?
- То есть, нам придётся самостоятельно отвоевывать себе место под солнцем сибирским?
- Заодно проредите мир преступный, а не то слишком уж обнаглели.
- Я не смогу принять участие в таком длящемся мероприятии. Через семнадцать дней я должен быть на основной работе.
- Мы решим эту проблему.
- Но я не хочу… Пока что не хочу менять все в своей жизни основательно.
- Но разве не мечтали вы о своей независимой ни от кого газете?
- Ваша независимость весьма относительна. Согласитесь, что несерьезно делать какие-то выводы после нашей беседы? Даже если предположить, что вы действительно тот, за кого себя выдаете. Кстати, вы, может быть, все же покажите свое удостоверение личности? А не то вы обо мне все, а я о вас – ничего.
- А вам со мной работать не придется. Листкова же вы знаете.
- Но подумать-то я хотя бы могу?
- Да. У вас времени до сегодняшнего вечера. В 21.00 вы должны будете дать мне окончательный ответ. Сейчас отдыхайте, думайте. Вас не затруднит, попросить зайти ко мне Евгения Николаевича?
Что-то беспокоило меня в предложении Якова. Что? Все выглядело весьма и весьма привлекательно. Но почему я? Почему Жека? Не такие уж мы специалисты в области права и журналистики. Почему нас пригласили столь оригинальным способом в столь интересный момент? Зачем создавать новую газету? Зачем все так усложнять? Не спишут ли нас на каком-то этапе? Кто такой Яков? То, что он имеет отношение к ФСБ, подтверждает наличие у него моего заявления. Но клиента он нам подбрасывает… Для начала все-таки стоит посмотреть те документы, которыми они обладают. Сегодня, к сожалению, лицемерие широко распространено в коммерческо-бандитско-политической среде. Возможно, я тоже клюнул на искусственную харизму народного героя и заступника. Но что мы сможем реально сделать? Подготовить материалы для публикаций. Подготовить материалы для судебных разбирательств. При поддержке неких влиятельных лиц эти материалы получат реальное продвижение. Листков нас прикрывает от всяких неожиданностей явного характера. Можно, конечно, попытаться выскочить из-под них, когда будет газета… Ага! Размечтался! Выскочишь. Как же. Не стоит держать себя за умного.
Вообщем, мои раздумья остались незавершенными. Но ознакомиться с материалами мы с Жекой согласились.
- Не дрейфь, старина, - Жеке подобное предложение, в отличии от меня, прибавило оптимизма.- Мы такое дело закрутим, что не только Сибирь, а вся Россия-матушка вздрогнет.
И вздрогнуть было от чего. Для работы нас обеспечили всем необходимым. Отличная телефонная связь, Интернет, пароли к закрытым информационным базам и сами материалы – копии документов, аудио и видеозаписи, фотографии. Миф о народном герое рассеивался.
5. «Народный генерал»
Пока наш герой был молод и полон тяги к плотским удовольствиям, то его вполне устраивала воинская служба. О карьере он не задумывался. Ему нравились грубые мужские компании, солдатские разборки. Физической силой бог его не обидел, и именно благодаря ей, он заработал авторитет среди сослуживцев. Авторитет кулака. Особенной любовью он пользовался у солдат. Они разговаривали на одном языке, часто матерном. Уже будучи самым молодым в армии генералом, он любил по утру зайти в казарму на построение и напомнить, что в солдатском возрасте больных не бывает, разве что «стоит и не падает». И здесь же, скинув рубашку, бежал вместе со всеми на зарядку. Обедал он тоже вместе с солдатами, из одного котла. Ну, как такого не полюбить?
Для офицеров он тоже был удобен, так как штабная работа его не прельщала, а значит, опасности в карьерной гонке не представлял. Генерал сам говаривал частенько, что туповат для штабных забав, что место его в действующей армии. Но тут начался распад Союза. В политических верхах подковёрная возня выползла наружу. Одряхлевшая элита выронила из рук вожжи власти, и многие стремились к ним пристроиться. Страну рвали на куски. Генерал был в полном недоумении. Конкретные четкие указания сверху перестали поступать. О нем как бы забыли, но, как оказалось, не все.
Один из быстро набирающих вес политиков-сепаратистов предложил ему выступить в качестве спасителя Отечества и отца родного для солдат, преданных и брошенных на произвол правителями на вдруг оказавшихся чужеземными территориях. Такая слава приемлема для него, тем более, что думать самому ничего не надо. Что, где и как говорить - за него решали советники да помощники. К тому же, вся эта говорильня неизвестно за чей счет, но хорошо оплачивалась. Главное условие - самостоятельно не высовываться, никаких несогласованных шагов, никакой самодеятельности. И тогда, не только свою старость можно будет обеспечить, но родным и близким создать нормальные условия для существования. Процесс пошёл. Началась дорога в политику. Успехи очевидны. Сначала в представительной власти, затем – в исполнительной. Вошёл во вкус. Показалось, что может рулить самостоятельно. Воровать стал по-черному. Пристраивает во власть своих родственников. На счетах зарубежных банков оседают миллионы долларов. Приобретаются особняки в Вене, в Париже, в Калифорнии. Обсуждается проект продвижения генерала в Президенты России. Запасной вариант в случае проигрыша на выборах – создание независимой Сибирской республики. Чушь? А как быть с физическим устранением неугодных? С подкупом избирателей? С «крышеванием» крупных предприятий? С гигантскими суммами «черного нала»? С формированием за казенный счет собственной боеспособной армии?
6. Работа под прикрытием
К утру мы с Жекой и Листковым разработали план совместных мероприятий. Жека занялся регистрацией агентства журналистских расследований, газеты, автономной некоммерческой организации и фонда. Параллельно он знакомился с судом, прокуратурой, местной коллегией адвокатов, прорабатывал возможные варианты различных направлений, возникающих в процессе судебного разбирательства. Я начинал работу с материалами, выходил на свидетелей, изучал подходы к соучастникам, знакомился с местными ментами, бандитами и журналистами, подбирал кадры. Листков… Листков – это был наш спецназ, наша служба безопасности и разведка. В девять утра мы вновь встретились с Яковом. Мне и Жеке были вручены новые документы. Работать предстояло под чужими фамилиями. Нас обеспечили транспортом и офисом в центре города. События понеслись с молниеносной быстротой. На второй день нашей командировки в Сибирь нам удалось отработать первое заявление в суд. В качестве истца выступал… Впрочем, я бы не хотел, даже не то, чтобы не хотел, но было бы неразумно подробно описывать происходящие в Сибири события, так как участники этих событий, по-прежнему, живут в своем городе. Вместе с ними живут их жены, дети, родители. Для них они герои, не побоявшиеся вступить в противоборство с сильными мира сего. Для меня – маленькие трусливые подлецы, готовые в любой момент либо сбежать, либо откупиться, либо наброситься на кого-нибудь, будучи уверенным, в своей безнаказанности.
В тот же день в сопровождении бойцов Листкова я наехал на брата генерала, которому была отдана на откуп одна из важнейших отраслей края. Размахивая новенькой журналистской ксивой, я попытался пробиться к самому, но попал только к начальнику службы безопасности.
- Что за газета такая? Не читал. Не слышал. Не рановато ли браться за серьезные темы?
- В самый раз. И читать, я думаю, вы будете нашу газету с интересом. Так могу я ознакомиться с документами, подтверждающими целевое использование денежных средств, выделенных вашему обществу из городского бюджета в соответствии с этим постановлением? – и подкрепил свои слова ксерокопией документа.
- Хорошо. Оставьте свои координаты. Я передам вашу просьбу, и с вами свяжутся в ближайшие дни.
Ничего иного я и не ожидал. Главное, как можно больше шума наделать. Обратить на себя внимание. Заставить их забеспокоиться. Стоп! Стоп! Стоп!
7. Сомнения
Неожиданная мысль обожгла меня. Мы сейчас наделаем шума. Затеем судебные и бандитские разборки. Заполним прессу компроматом. А затем, независимо от результата, Листков применит силовой вариант и отбудет к месту своей службы, скорее всего, в какое-либо « забугорье» к ограниченному контингенту. Меня и Жеку, точнее, наши трупы находят в каком-либо пикантном месте с неопровержимыми уликами, указывающими на причастность к уничтожению генерала. Подтверждением тому и наш активный наезд на него. Потом всплывает наша связь с Легионом, и появляется причина активизации работы по его уничтожению. Нужно попытаться как-то поговорить откровенно с Листковым. Но все мои попытки связаться с ним не увенчались успехом. Вечером я поделился своими сомнениями с Жекой.
- Не вижу резона, - попытался он успокоить меня,- у нас прекрасные судебные перспективы. Даже если тебе не удастся подкрепить материалы свидетельскими показаниями, мы сможем возбудить уголовное дело по факту кражи государственного имущества в особо крупных размерах путем мошенничества с использованием служебного положения...
- Жека, если даже Контора не смогла довести процесс до конца, неужели удастся нам? Здесь явно какой-то подвох.
- Согласен. Но что мы, черт побери, теряем? Какая разница – где свернуть шею?
- Не знаю. Не люблю, когда меня используют в темную.
- Старая песня. Будто в Легионе с нами играют честно.
- Ну и что будем делать?
- Ты хочешь раскрутить газету?
- Не будь наивен, Жека. Нашу газету, возможно, и зарегистрировать не успеют…
- Хорошо. Поставлю вопрос иначе. Тебе доставит удовольствие расшевелить осиный улей, испортить настроение зарвавшейся мрази, дать возможность простым честным людям облегченно вздохнуть?
- Может быть. Только не боишься ли ты подсесть на синдром разводящего? Не возомним ли мы себя высшими арбитрами, наподобие Василия, который всегда уверен в том, что у него есть право наказать, отобрать, убить?
- Я не боюсь, хотя и предвижу такой вариант развития событий. Но чему быть, того не миновать. Ты знаешь, я оказывается соскучился по судебным процессам… И еще, наверное, тебе нужно об этом знать. Когда у меня с Яковом была приватная беседа, он передал мне письмо от моей бывшей жены. Она разыскивает меня. Умоляет о встрече. Пытается убедить меня в том, что любит меня, что без меня не может жить, что была молода и глупа…
- И ты решил её простить?
- Не знаю, Серж. Не знаю. Я, наверное, все же люблю ее столь же сильно как и ненавижу. Смотри, что пишет: «Родной мой. Единственный. Отзовись. Я готова последовать за тобой, куда тебе будет угодно, хоть в тундру. Я не понимала, что я люблю тебя и только тебя. Мне казалось, что вся жизнь у меня впереди, и что главное в жизни – получать наслаждение, удовольствие. Но вот не стало тебя, и ничто меня не радует. Прости меня. Не совсем. Я понимаю, что предательство нельзя простить. Но позволь быть рядом с тобой. Позволь попытаться доказать тебе мою любовь!» Я и не подозревал в ней таких эмоций. А каков слог!? А!? Ты думаешь, такое можно написать нарочно?
- Женщинам свойственно заблуждаться. Может быть, у нее были временные неудачи на любовном фронте, и сейчас она уже жалеет об этом письме.
- Конечно. Скорее всего, именно так оно и есть.
- Но тебе все же захотелось засветиться? Захотелось, чтобы она узнала о твоих геройских буднях, о той опасности, которой ты подвергаешься из-за нее?
- Да. Дал слабинку. Хитрить с тобой не буду. Захотелось еще пожить и погреться в лучах славы под грохот побед… Яков пообещал помочь решить все проблемы в Москве, если я надумаю вернуться.
- А какой для них смысл – дать тебе возможность подняться в Москве, после того как здесь ты наследишь под чужой фамилией?
- Именно поэтому я и допускаю возможность, что силовая акция против генерала не будет применена. К тому же мы с тобой практически нигде фигурировать не должны.
- Извини, но я уже вышел на прямые контакты.
- Зачем?
- Захотелось. Не удержался. Более того, местная «братва» уже пыталась меня пробить. Не знаю, какую легенду про нас запустил Яков и что за крыша у нас кроме Листкова, но нагличать они не стали. На завтра у меня встреча с Брагой.
- Это что за напиток?
- Краевой криминальный авторитет. Генерал его слегка поприжал, заставил делиться, так что у него имеется зуб на нашего фигуранта.
- Ты не говорил, что у тебя есть концы среди бандитов.
- Дела давно минувших дней наполнят старость впечатленьем… Сокурсники да сослуживцы мои расползлись по всей стране и сражаются по разные стороны баррикад.
- То есть, ты засветился по полной?
- А ты?
- Ну и я. Мне тоже пришлось кое-кому засвидетельствовать свое почтение, чтобы доказать наличие определенного уровня квалификации, позволяющей вести со мной доверительный разговор и заключать сделки.
-Проще говоря, ты за один день вышел на прокурора и судью, которые согласились войти с тобой в долю с полученного гонорара.
- Можешь добавить сюда налоговую полицию, которая нам здорово пригодится.
- А каким образом мы зацепились за них?
- Не у одного тебя сокурсники да сослуживцы. Страна наша маленькая. Сибирь не так уж и далеко от Москвы.
- Кто-то из нас глупит – или мы, или Яков… Публичное мероприятие, основанное на индивидуальных профессиональных качествах, невозможно совместить с условиями конспирации на уровне полной анонимности исполнителей.
- Значит, публичного мероприятия не будет. Понятно?
- Ни в зуб ногою. Я интуитивно что-то чувствую, но сформулировать никак не могу.
- Давай попытаемся вместе. Направление мысли можешь определить?
- Зачистка…
- Кто и кого?
- Всех – Легион, Листкова, Генерала, Якова. Все спишут на междоусобицу. Инициатором, возможно, выступает тот, кто в свое время всех их и создал. Рабочий ресурс, по всей видимости, исчерпан. Кадры необходимо периодически менять. Иначе начинается их неконтролируемый рост. Но на том уровне, где играют генералы, просто замены чреваты вдвойне. Спокойнее – убирать старые кадры…
- Складно излагаешь. И мы попали в самый водоворот совершенно случайно.
- Не совсем. Десять лет назад я устраивался на службу следователем госбезопасности. Яков продемонстрировал мое заявление о сотрудничестве. По всей видимости, за мной приглядывали, если не постоянно, то систематически. Так что, похоже, что это я подставил тебя.
- Может быть, каким-то образом логическая цепочка их рассуждений замкнулась на тебе, но не стоит думать, что Легион был для них загадкой. Я не исключаю их участия в создании Легиона. Ты же сам прекрасно понимаешь, что чем нестабильнее в обществе обстановка, тем больше можно поживиться. Да и поразвлекаться они любят. И еще один момент – сейчас покупается и продается все. Так что не исключено, что твое заявление выкупили. Не исключаю и вариант обыкновенного российского кавардака. Даже в госбезопасности в эти годы была большая текучка. С документами обращались весьма небрежно.
- Прекрасно. В итоге – от чего ушли, к тому и вернулись. Мы даже не уверены, что имеем дело с госбезопасностью.
- Или с госбезопасностью какой страны?
- Но генерал-то сволочь? Документы-то подлинные. Первые контакты подтверждают их подлинность.
- Подобные выводы делать рановато, но, похоже, что все идет к тому.
- Может быть, сделать ноги обратно на Кавказ и уйти в абреки?
- Далековато. Сами не доберемся.
- Впрочем, ты, похоже, ведь и не собирался полностью порвать со своей прежней жизнью.
- Не собирался. Но на двух стульях-то не усидеть. Это давно известная и много раз подтвержденная истина. Так что, может быть. Пора настала сделать выбор.
- Значится так. Я думаю, что необходимо найти Листкова и проанализировать собственные возможности для передвижения по территории страны. Во-вторых. Необходимо выйти на связь с местным отделением Легиона, что, кстати, нужно было сделать в первую очередь.
8. Зачистка.
Листков появился ночью. Поздоровавшись, он переключил работающий телевизор на канал местных новостей.
- Давайте, ребята, посмотрим итоги дня. Нужно кое в чем убедиться. Тогда, может быть, нам не придется задавать друг другу лишние вопросы.
Главной новостью информационного выпуска была гибель Генерала. Машина, на которой он ехал, со своим ближайшим помощником, упала в пропасть. Комиссия выясняет причины.
- Вы знаете причины аварии, Виктор Алексеевич? – поинтересовался я.
- Это, ребята, не моя работа. Я не успел. Но я знаю и другую новость. Сегодня же убит Яков. Застрелен в гостиничном номере. Цепочка оборвана. Я вас вывезу за пределы края, а уж дальше вы сами. Меня здесь не было. Ну а вы, похоже, наследили. И дай Бог, чтобы Яков ничего не сказал.
- Вы хотите сказать, что Яков умер не сразу?
- Я хочу сказать, что мы оказались лишними на этом игровом поле. Тот, кто нами двигал, похоже – проиграл. Я - такая же пешка, как и вы. С Яковом просто-напросто как-то пересекались по армейской службе. Он обратился ко мне как к бывшему боевому приятелю. Я поверил ему, так как знал его в трудную минуту, да и доводы его были убедительны. Осознавая опасность затеваемого мероприятия, о других участниках я не расспрашивал. Что касается смерти Якова, то у меня есть информация, что предварительно ему пытались развязать язык.
- Виктор Алексеевич,- Жека подался вперед и почти шёпотом спросил,- а какой вам смысл оставлять нас в живых?
- Ребята, я вам еще раз говорю, что я в эти игры не играю. Я здесь случайный человек. Я – солдат. Мне все это противно, и у меня сейчас одна мысль – побыстрее унести отсюда ноги. Не верите мне, не хотите воспользоваться моей помощью – как знаете, но если вас возьмут в оборот, и вы разговоритесь, то и мне тогда несдобровать. А если я помогу вам исчезнуть отсюда, то обо мне некому будет рассказывать. Меня здесь не было. По месту службы у меня алиби – я с группой спецназа на секретных учениях. У вас же единственный выход - хотя бы временно затеряться на Кавказе. Я все же надеюсь, что эта история вскоре закончится, скорее всего, как поделят богатства края…
- Когда вы собираетесь уезжать?
- Сейчас. Машина у порога. Выскакиваем за город - там мои бойцы уже ждут нас на марше. К утру будем за пределами края. Подброшу вас к ближайшему железнодорожному узлу, и рванете в сторону кавказских гор на электричках.
- А самолета у нас нет?
- Есть. Но самолетом очень рискованно. Воздушные пути под жестким контролем. Хотя окончательно сориентируемся на месте. Вперед?
- Вперед!
А что нам еще оставалось делать? Уходить через местное отделение Легиона? Его нужно было еще найти, предварительно связавшись с Москвой или Питером, в то время как счет, похоже, что шел на минуты.
Листков не обманул. Он сделал даже больше, чем обещал. Прощаясь, я назвал ему свой абонентский ящик. У каждого легионера есть свой почтовый абонентский ящик, в котором хранится его завещание. Если легионер погибает, то представитель Легиона вскрывает завещание и поступает в соответствии с тем, что в нем написано. Этот же почтовый адрес служит легионеру для связи с внешним миром. Многие вели через абонентский ящик переписку со своими родными. Два раза в месяц курьер Легиона проверял почту и доставлял письма адресатам.
Командировка в Сибирь, с учетом дороги туда и обратно, заняла у нас семь дней.
9. Снайперша на привязи, или Дуэль
Добравшись до перевала, мы обнаружили там одного Василия. Точнее, не одного… Возле собачьей будки в ошейнике и на железной цепи сидела девушка лет 19-20. Она была совершенно голой. Её черные волосы, по всей видимости, подрезанные штык-ножом, валялись на земле. Сжавшись в комочек, пленница бросала на нас отнюдь совсем не испуганные, а злобные взгляды разозленного породистого щенка, дополняемые хищным оскалом надменной усмешки и топорщившимися остатками волос на голове, как вздыбленная шерсть на загривке взбешенного яростью зверя. И не смотря ни на что, девушка была красива.
Прежде, чем продолжить рассказ, я хотел было извиниться перед читателями за то, что в дальнейшем я сохранил прямую речь такой, какой она была на самом деле, без литературной правки, без многоточий, без обтекаемых намеков… Любой пересказ – есть искаженная правда, а я пытался отобразить реальность того времени, дающую возможность не только понять, но почувствовать причину своего конфликта с обществом, с природой, с самим собой. К тому же, задумайтесь над тем, откуда берутся правила письменной и устной речи. Не есть ли они всего лишь констатация единожды сказанного или написанного? Ни есть ли правило - разбор существующего, то есть уже кем-то созданного? Ни есть ли верх лицемерия не говорить так, как говорит человек в непринужденной обстановке, не сдерживаемый рамками приличия, установленными другим таким же человеком? Что безнравственнее – записать разговор, так как он происходил, сохранив интонации, или изощряться в соревновании с Эзопом, всячески стараясь уберечь читателя от языковой среды, описываемого места и времени? А это, смотря на что вы претендуете, кем вы себя считаете. Если вы допускаете наличие у себя литературных способностей, то тогда вам надлежит доказать это читателям, умелой работой со словом, профессиональными оборотами письменной речи, созданием высокохудожественных образов и моделированием развития сюжета таким образом, чтобы избежать примитивного копирования окружающей действительности, для чего есть журналистика, например, чтобы не опускаться до прямолинейного пересказа своей точки зрения, а чтобы дать возможность читателю самому понять и почувствовать все то, что вы вложили в слова, написанные на бумаге. А со словами в литературе сложно, так как нужно найти именно те, которые не унизят читателя, которые помогут создать объемное, многоплановое представление об описываемых событиях и об участвующих в них литературных героях. Раз уж я решился войти в литературный мир со своими записками, а мне хочется думать, что я войду в него, то нужно уважать правила этого мира и не стремиться найти оправдание своей профессиональной несостоятельности в аппеляции к имеющимся примерам разножанровых эпистолярных экспериментов до меня, в попытке прикинуться борцом за правду жизни и прочее. Поэтому дальнейший свой рассказ я постараюсь продолжить на литературном языке, в той степени, конечно, в какой мне удалось им овладеть. Остальное пусть дополнит ваше воображение. Ну, а за те обороты прямой речи, которые всё же остались в повествовании, извините, но такое уж было время да, к сожалению, и не было – есть…
- Привет, мужики, - обрадовался нам Василь, - я к вам из города вырвался, а вас нет. Где были-то? Я уж второй день здесь торчу. Группа в рейд ушла. Хорошо хоть трофей мне оставили. Не хотите прибалтийскую сучку поиметь с дорожки?
- Ты чё, Василь, - Жека тряхнул его за плечо, - совсем озверел, что-ли?
- С волками жить – по-волчьи выть. Она сама себе судьбу выбрала. Снайпер она чеченский. Когда нашего легионера растянули между деревьев, то она, бля, на спор отстреливала ему конечности: левое ухо, правое ухо, левое яйцо, правое яйцо… И за это ей бабки не платили. Ей это нравилось. Так что ж ее теперь просто убить и всё?
Что ему можно было возразить? Я стоял рядом с Жекой и не знал, как поступить. Мы оба презирали женщин. В нас был силен дух боевого товарищества… Но издеваться над женщиной, пусть даже садисткой и убийцей, врагом?
- Василь, - выдавил я из себя,- но нельзя же уподобляться им. Давай просто прикончим ее и все...
- Нет, интеллигенты задрипаные,- взорвался Василь,- хватит сопли по заднице размазывать. Пока вы где-то сидели и бумажки сочиняли, от вашей группы осталось меньше половины. Эта сучка будет сидеть на цепи до тех пор, пока ее все легионеры не попробуют. А вы еще и чеченку притащите, чтобы она за ней убирала. Они берут наших в рабы, а мы будем делать рабов из них.
- Вперед к рабовладельческому строю !
- Кончай трепаться, Серж. Ты сюда пришел за острыми ощущениями, так получи их. Бабы тебе всю жизнь испортили, а ты их жалеешь.
Конечно, эту женщину нельзя было отпускать на свободу. Она заслужила смерть. Она уже никогда не будет нормальным человеком, так как она убивала легко и много. И Василь прав в том, что боятся и уважают они только силу и жестокость. Их нужно использовать так же, как они нас. Но... В моем пистолете патрон был в патроннике. Я сбросил собачку предохранителя и выстрелил ей сначала в голову, а потом в сердце.
- Ты чё сделал ?
- А ты, Василь, иди в спортзал командуй. Здесь тебе вообще делать нечего.
- Ну, все, ты меня достал. Я тебя, мразь, терпел... Теперь хватит. Ты только и знаешь, что всю жизнь языком треплешь. От тебя никому никакой пользы. Такое дерьмо, как ты, только место поганит. Я удавлю тебя.
- Прекрати, Василь. Я не буду с тобой драться.
- А кто сказал, что я буду с тобой драться. Я просто пришибу тебя.
- Этого не будет,- вмешался Жека.- Ты, Василь, действительно, зря сюда приехал. Уберем ее труп и замнем дело. Мы все взвинчены. Не хватало еще друг друга мочить.
- Именно этого нам и не хватает. Нам нужен естественный отбор. Выживут сильнейшие, способные работать...
Я развернулся и пошел прочь.
-Нет! Стой! - Василь в несколько прыжков догнал меня, и ничего не оставалось, как упереть в его грудь ствол пистолета.
- Остановись, Василь. Может быть я не прав. Извини. Но иначе я поступить не мог.
- Мог- не мог. Какая мне разница? Ты слабак. Ты тетку на цепи пристрелил, а меня - тебе слабо будет.
Жека схватил Василя за руки.
- Василь, я буду на стороне Сержа. Мы вдвоем скрутим тебя. Успокойся.
-А я спокоен. Я просто говорю Казбичу, что он мудак. И если не хочешь драться, то давай будем стреляться. Ты всегда был трусом. Ты все время сцал драться! Тебя мандраж бьет. Ты и в ментовку, и сюда пошел, чтобы справиться с этим мандражом, чтобы за “пушку” спрятаться. Только не хера у тебя не получается. Ты раб, а не человек. Червяк.
- Хватит. Любому терпению есть предел.
- Что? Стреляемся?
- Нет.
- Ну,бля ! Ну ты козел ! Ну, ты допрыгался - я найду в Питере твою малолетку и посажу ее на цепь вместо этой сучки. Они же землячки. Напомнить тебе ее адресок? Номер мобильника сказать?
- Что ты еще узнал ?
- Больно мне нужно что-то про тебя узнавать. Для этого в Легионе своя служба есть. А я сделаю так, как говорю. Или стреляемся, или я твою соску в тираж запущу. Ну! Герой! Ты ж, помню, все Лермонтовым восхищался. Мы почти в тех самых краях, где Печорин прикончил Грушницкого. Помнишь ? Повторим их фокус? Встанем на краю ? “ Я по краю самому пройду...” Ай, ду-ду, ду-ду...
- Мужики. - Жека окончательно растерялся,- кончайте ерундой маяться. Серж не поддавайся на треп.
- Это не треп, Казбич. Это не треп. Я достану ее.
- Но ты же знаешь, что я с нею не поддерживаю никаких отношений.
- Я тебя знаю. Идеалист хуев ! И знаю, чего ты из Питера дернул. Тебя ж на “телке” развели как последнего “лоха”.
- Хорошо, хватит воспоминаний. Из чего стреляем?
- Только стреляемся по-настоящему. Мне твой труп просто так не нужен. И не вздумай палить в воздух. Иначе я всё равно доберусь до Питера. Понял ?
- Понял.
- Серж ! Она того не стоит. Василь! Что вы делаете ? Из-за баб...
- Бабы, Жека, здесь неприем. Пошли на площадочку. Здесь недалеко. Только пистолетик какой-либо мне прихватите. Пошли-пошли. Жека, ты у нас будешь секундантом. Один на двоих. Если кто-то сковырнется со скалы и еще будет жив, то будь другом, не сочти за труд добить, чтобы не мучился...
Площадка действительно оказалась как нельзя лучше подходящей для задуманного. Обрыв с двух сторон. С третьей стороны неприступные скалы. Красотища. Тишь да благодать.
-Подбрось-ка, Жека, монетку, -обратился Василь,- разыграем стороны и очередность.
-Давай-давай, Жека - поддакнул я,- “орел” налево, “решка”-направо, Ты что выбираешь ?
-” Орел”.
Жека бросил монетку. Выпал “орел”.
- Ну что, Серж, очко жим-жим. Бросаем на очередность?
- Бросаем.
Монета взлетела на воздух во второй раз. Жека поймал ее на лету и прихлопнул на тыльную сторону ладони.
- ”Решка”.
- Опять тебе шанс, Казбич. Смотри, не промажь. Я-то на таком расстоянии не промахнусь. И не надейся. Расходимся.
Мы разошлись в разные стороны. Жека сидел у скалы, зажав голову руками. Василь стоял на самом краю площадки, улыбался и махал мне рукой.
- Давай, Казбич, не дрейфь. Ручки-то не трясутся? Не тяни время.
Сплошные неприятности от меня в этой жизни. Гоняет меня по одному и тому же кругу. Василь прав во всем. Он сейчас разводил меня точно так же, как когда-то в Питере сделали другие. Я уехал из этого замечательного города, чтобы сохранить жизнь и покой женщине, которой на меня было наплевать… Будет правильным, если Василь прикончит меня. В конце концов, не этого ли я хотел, отправляясь на Кавказ. Итак, мой выстрел. Моя цель… Я начал медленно поднимать руку с пистолетом. И вдруг какая-то страшная сила швырнула меня об скалу, до которой было не менее двух метров. От удара грудью у меня перехватило дыхание, в голове раздался звон, подкатила тошнота и застряла в горле, рот наполнился соленым и теплым… Я почему-то увидел себя в школьном дворе, играющим в «классики». Но я никак не мог понять - сколько мне лет и кто играет со мной. К тому же мне никак не удавалось попасть по баночке из-под «ваксы».
Часть третья.
ПИСЬМА
1. Госпиталь.
«Здравствуй, Ита. Извини, что я пишу тебе, что я вообще еще жив. Но так уж получилось. Видно, еще не время. Хотя я осознаю, что мое письмо к тебе – это свидетельство моей слабости. В то, что происходит со мной, я и сам порой не верю. Иногда мне кажется, что все это мне снится, что со мной не может такого случиться в реальной жизни, что скоро я проснусь и все у меня будет как у всех – дом, работа, семья, увлечение… Но вот я не только проснулся, я возродился, вернулся из потустороннего мира, и вновь все по-старому. И вновь зачем-то вспомнил тебя. Но в то же время я знаю, что процесс самому мне уже не остановить. На этот раз я дойду до конца. Не только из принципа, как ты говоришь, потому что слова сказаны, обещания дадены и за них нужно держать ответ, но в силу отсутствия физической возможности существования без половины самого себя, зная, что она, эта самая половина, принадлежит кому-то другому. Извини за чересчур откровенный характер моего письма. Я точно сошел с ума. Устроил перед тобой душевный стриптиз. Но я надеюсь, что, пренебрегая моим телом, ты сможешь понять и оценить мою душу. Ведь она ничего не требует от тебя в материальном и физическом плане. Разве что немного времени, терпения и тактичности. Впрочем, ты можешь относиться к моему письму как к рассказу о ком-то другом, а не обо мне и тебе. Только, пожалуйста, не делись ни с кем НАШИМ письмом. Пусть это будет наша маленькая тайна. Хорошо? Сможешь ты пойти на такую жертву? Пожалуйста! Я думаю, что в этом не будет ничего предосудительного. Тем более нежелательным является факт прочтения письма кем-то третьим, потому что я оказался среди тех, кому грозит ответственность перед законом. Может быть, ты и слышала что-либо о Русском легионе. Это нелегальная организация русских боевиков. На добровольной основе они участвуют в различных боевых действиях. Кто-то здесь по идейным соображениям, кто-то из-за денег, а кто-то, как и я, из-за того, что обыденная жизнь осточертела, и захотелось поторопить свою судьбу. Я оказался на Кавказе. Познакомился с замечательным человеком – Жекой Рогом. Во многом мы с ним похожи. Оба когда-то получили юридическое образование, у обоих были… Не знаю, как и назвать тебя. Наверное, подруга. А у Жеки была жена, намного моложе его. Все это очень нас сблизило. Пожалуй, я нашел друга. А вот повоевать мне много не пришлось. Меня стукнуло взрывной волной о скалу, и вот уже третий день я валяюсь в госпитале. Жизнью своей я обязан Жеке. Сам будучи ранен, его сильно посекло осколками скалы, он все же вытащил меня из-под огня. Не бросил. Вот теперь «отдыхаем» в «горном санатории». Когда сутками лежишь, прикованный к постели, в голову лезут самые невообразимые мысли… Я знаю, что ты не любишь писем – ни читать, ни писать. Поэтому, если моя писанина доставит тебе хоть какое-то беспокойство, дай мне об этом знать, и я больше никоим образом в твоей жизни не появлюсь. Позвонить мне пока что нет возможности, но написать можно на абонентский ящик. Периодически мне доставляют его содержимое.
Но, впрочем, все это лишнее. И я отлично знаю это. Я утратил способность контролировать себя. Я испугался подступившей смерти и поспешил объяснить хоть кому-то состояние своей души, которое, как кажется в такие минуты, и есть самое главное, что было в этом мире, что останется после тебя в памяти живых… А ведь если никто не знал, какая у тебя душа? Если ты так и уйдешь, никем не познанный?
Ну, пожалуй, и хватит. Пока. Серж Казбич.
Р.S. – Это, если ты помнишь, мой литературный псевдоним. Теперь это также мое боевое прозвище».
2. К творческому началу.
Написать Ите письмо меня подтолкнул Жека. «Раз ты страдаешь графоманией, то воспользуйся моментом затишья, попробуй развить творческое начало. Кто знает, может быть, в этом ты обретешь новый смысл жизни? Может быть, из-за отсутствия творческой реализации хандришь?» ...И вручил мне общую тетрадь и пару простых ручек. С чего начать? Описать мои приключения на Кавказе? Попытаться раскрыть чувственную подоплеку того, что происходит со мной... Впрочем, совершенно неизвестно - сколько проживут эти записи, сколько проживет их автор. Состояние мое было не ахти. Такое ощущение, что все внутри поотрывалось и любое неосторожное движение вызывало тошноту и ужас того, что сейчас я рассыплюсь на кусочки, из которых меня не удастся собрать никому. Чем я лучше смертника? А перед смертью можно все, можно претендовать на выполнение последнего желания. И желание это – поговорить с кем-то из прошлой жизни, с кем-то, кто был близок, кто был другом, кто вселял в тебя надежду... Пусть не переговорить, но хоть слово поддержки услышать, прочитать слово “ держись “... Нет. Одно предложение - “ Ты был классный парень и мы на тебя не в обиде, мы прощаем тебя...” Нет! Даже слов не надо мне никаких. Самому выговориться. Пусть никто не поверит. Это будет на их совести. А я все равно напишу письмо... Письма... Бывшим друзьям и Ите... Кто она мне? Не много ли от нее требую? Ведь она еще ребенок. А с точки зрения нравственности? Не причиню ли я вред Ите письмом? Я и не успею написать больше одного письма. Долго я здесь лежать не собираюсь. Как только смогу стоять на ногах - сразу же вернусь обратно... Хотя еще неизвестно, куда это - обратно. Наш “ перевал “ вычислили и обстреляли. Что случилось с Василем? Жека утверждал, что видел, как он свалился со скалы. Меня и Жеку отправили в госпиталь Легиона, которой находился в горах близ Биштау. Неплохо оборудованный стационар. Раненных собралось около десяти человек. Своя операционная. Процедурная. Сестра милосердия Нелли. Учится в Москве в медицинском. Как оказалась в Легионе?... Пока отшучивается. Она, как солнышко, появлялась в нашей палате. Всегда аккуратно причесанная, с милой улыбкой, пахнущая свежестью, с блеском молодости в глазах.
3. Любовь второкурсника
“ Здравствуй Ита! Теперь верю, что Сирано де Бержерак мог писать своей любимой по десять писем в день. Казалось бы, о чем так много можно писать. Но ведь мир души безграничен. И даже если исписать десять тысяч страниц, то не удастся передать и малой доли того чувства, которое поселилось в душе влюбленного поэта.
Пристрастие к писательству такая же неизлечимая болезнь, как и любовь. У подавляющего большинства людей их нет - они не могут ни любить, ни писать. Они проживают жизнь, не ведая ни радости, ни горя - ни от любви, ни от творчества. И даже не стремятся к этому.
Однажды в Питере я стал свидетелем общения второкурсника юридического факультета института водного транспорта с девушкой. Она его обвиняла в том, что он изменяет ей с ее же подругой, а он клялся ей в любви, уверял, что она единственная в мире, что жить без нее не может, что все остальное для него ничего не значит, что бес попутал... Она поверила или захотела поверить. Поцеловала его. Улыбнулась. Вытерла слезы и ушла, предупредив на прощание, чтобы вечером на свидание не опаздывал. Он ее проводил, зашел ко мне в кабинет, через открытую дверь которого я и слышал весь разговор. Выглядел мой практикант очень довольным своей победой...
- Слышали, Сергей Викторович, чуть было не залетел... _
- А ты что, действительно, ее любишь?
- Да какая там любовь...Вы уж меня извините, но это все несерьезно. Любовь- это всего лишь расстройство нервной системы, психики. А мне как будущему юристу, необходимо владеть собой в полной мере постоянно. Сегодня мне эта девчонка пока еще нравится. Она полезна для моего здоровья, вызывает положительные эмоции. Но в то же время я не боюсь ее потерять. Семьей, при наличии денег, я обзаведусь в любое время. Любовь же - это привилегия нищих, к которым я, к счастью, не отношусь...
Он умный мальчишка, из хорошей обеспеченной семьи. Папа - начальник охраны одного из крупнейших в городе промышленных предприятий, а мама в свое удовольствие содержит модный косметический салон в центральном районе Питера. Этот молодой человек всегда очень вежлив, интеллигентен, одевается скромно, но со вкусом. Денег у родителей он практически не брал, связями их не пользовался. Он пришел на практику в мою захудалую фирму, хотя мог выбрать любое престижное предприятие, вплоть до городской коллегии адвокатов.
- Пока учусь, попробую побродить по низам,- объяснил он мне свое появление. - А уж если к окончанию института не найду тропинку наверх. то тогда, несомненно, приму помощь от родителей. На то, в конце концов, они и родители...
И он не исключение из правил. Он - герой нашего времени. Он - потребитель жизни. Весь мир для него. Он лишен предрассудков. Он счастлив каждый день от самого процесса существования. Он приятный молодой человек. С ним очень легко в общении. Но женщина, по его мнению, всего лишь физическая потребность мужчины. А слова любви для нее - это внешний возбудитель, приводящий ее в состояние готовности перед употреблением. Вот какой цинизм у молодых, подумал я тогда. А сейчас я начинаю склоняться к тому, что он прав. Женщины хотят быть только физиологической потребностью мужчин. И к взаимоотношению полов нужно относиться проще. Это такая же необходимость, как сон, прием пищи и прочее. Зачем же обставлять эту обыденность какими-то суевериями, типа любви, препятствуя разумному, естественному положению вещей? Люди не моногамны. Существует многоженство. Со дня сотворения мира есть любовники. Растет колличество повторных браков... Так не пережиток ли прошлого - ЛЮБОВЬ, где на протяжении всей жизни он и она являются друг для друга единственными? Наверное, это одно из уходящих, потерянных нами, людьми, свойств. Это настолько тонкая материя, настолько идеальный вариант гармонии, что в нашем нестабильном мире он стал невозможным. Это как умение слушать музыку. Как дар стихосложения. У всех заложены такие способности, но внутренняя гармония, как обязательное проявление этих свойств, существует не у всех, и не каждому удается развить их.
PS:
Когда в горах под артобстрелом,
казалось, что расстрелян страх,
я вдруг подумал:” Слава Богу,
что нет войны в твоих глазах,
что ты не видишь униженья
людей перед смертью на войне,
что ты не ведаешь стремленья
к скорейшей смерти на земле»...
4. Нелли.
Стукнуло меня о скалу все же весьма прилично. Спина моя представляла собой сплошной огромный синяк, а любое резкое движение вызывало тошноту и боль, разливающуюся волной по всем внутренностям. Вынужденное бездействие угнетало.
Не помогали даже письма. Между тем, на Кавказе события активизировались. В Каспийске 9 Мая во время праздничной демонстрации какие-то подонки взорвали бомбу прямо в идущей колонне. Утром наш госпиталь накрыли федеральные спецслужбы. Я еще находился в обычном состоянии полудремы, когда в палату ввалился Жека Рог с этой новостью. Началась суматоха. Все входы-выходы были перекрыты. То ли Легион наступил не на тот государственный мозоль, то ли таким образом официальные структуры реагировали на теракт в Каспийске. Это же совсем рядом с нами. Однодневный переход. А тут, нате вам, какой-то не существующий госпиталь. Откуда он, если его нет? Откуда у больных огнестрельные ранения? Почему люди без документов? Те, кто мог ходить, вместе с медперсоналом уходили через заброшенную штольню. Когда-то здесь был проход к минеральному источнику. В позапрошлом веке в этом здании была лечебница. Таких заброшенных корпусов по горам Кавказа много.
Жека не захотел меня оставить. Сначала он и Нелли буквально волокли меня. Потом я потихоньку приноровился и поковылял сам. Нелли была родом из этих мест, и мы шли в какой-то поселок к ее родителям. Отмахали горами километров шестьдесят. Вот оно- лучшее лекарство ото всех болезней. Голова, правда, по-прежнему, трещала и внутри что-то болталось, но уже жить можно.
Погода была мерзкая. Вершины гор дымились черными тучами. Холодный резкий ветер. Неожиданный короткий дождь. Из нас троих одета более или менее только Нелли - кроссовки, джинсовый костюм и какая-то курточка. Я и Жека в пижамах и шлепанцах. К тому же, рубашки нам пришлось укоротить и оторвать рукава, чтобы привязать шлепанцы к ногам. Получилось что-то наподобие лаптей. Но когда мы добрались до посёлка, то от этих «лаптей» осталось одно напоминание. Ноги были все в крови. Хорошо, что наступили поздние сумерки. Проскользнули к Неллиному дому незаметно, подобно привидениям.
Отец Нелли – полковник в отставке. Мама – учительница музыки. У них одна школа на три посёлка. Отцу – шестьдесят два, а маме – сорок восемь. Нелля с ними о чем-то пошепталась, и никаких вопросов они нам не задавали. Налили по двести грамм – согреться. Дали помыться и переодеться. Обработали раны на разбитых ногах. Накормили. Спать уложили.
Я оказался в маленькой комнатке где-то наверху дома. Раскинулся на свежей постели. Устал чертовски. Но была это здоровая усталость. Проснулась жажда деятельности. Хотелось выбраться из сложившейся ситуации. Разобраться. Выжить. Любовь к жизни?.. Прямо по Джеку Лондону…
Скрипнув дверью, проскользнула во внутрь Нелли. Подсела ко мне. Разговорились. И тут природа взяла свое. Страсть поглотила нас. Мы одновременно потянулись друг к другу. Меня всего разрывало от желания обладать ею. Такое же напряжение, похоже, испытывала и она. Ее тело дрожало под моими ладонями. Губы податливо открывались для поцелуев… Но что за наваждение? В самый решающий момент я почувствовал обнаженное тело… Иты. Я уловил запах Иты. Увидел насмешливые глаза Иты.
Я осторожно отстранился от Нелли, встал и рванул на себя створку окна, пытаясь сбить горным ветром жар страсти. Нелли замерла. Навернувшиеся слезы поблескивали в темноте.
- Что? – спросила она. - Что случилось? Я что-то сделала не так?
- Нет, Нелли, нет! Ты совершенно ни в чем не виновата. Это я… Я не хочу тебя обманывать. Я бы сейчас был с другой женщиной. Не с тобой. Сам не могу понять, что происходит. Я ее никогда не любил. Я не хочу ничего помнить о ней. Она давно уже с другим… А сердце не хочет ей изменять… Чушь! Я хочу тебя, Нелли! Очень тебя хочу! Но.. Может быть, всё это из-за контузии? Нелли! Я ничего не понимаю…
Так, или приблизительно к тому, я ей говорил, пытаясь быть искренним. Нелли сидела, закрыв лицо руками, и тихо плакала. Я, голый, стоял возле открытого окна и не знал, что предпринять. Наконец, последний раз всхлипнув, она поинтересовалась:
- Она красивее меня?
- Да нет! Что ты? У нее масса недостатков. Красивее тебя вообще невозможно быть, - и здесь я почти не лукавил, так как в своем типе она была полным совершенством. - Я, наверняка, переутомился. Все-таки без подготовки, сразу из больничной койки рвануть такой марш-бросок непросто.
Нелли улыбнулась, вскочила с кровати, оперлась подбородком о мое плечо.
- Извини. Я просто эгоистичная дура. Мне показалось, что я могу потерять тебя, что это единственный миг, когда я могу поймать свое счастье. Извини.
Так мы и профилософствовали на тему любви и страсти до утра… Смешно? Не похоже на правду? Конечно. Я и не заметил, как все произошло. Нели словно околдовала меня. Заговорила. Я не чувствовал усталости. Она творила со мной все, что хотела. Она обладала всей женской мудростью. Она была колдуньей. Такого не могло быть, но такое было! Отдавая себя ей, я с каждым разом чувствовал новый прилив сил. Откуда? Она так же, без остатка, отдавала себя. Искренне. По-настоящему. Без сожаления.
Уходя, Нелли предложила мне остаться у ее родителей до полного выздоровления.
- А за это время, может быть, привыкнешь ко мне и забудешь ее. Ты здесь обязательно поправишься. У меня есть замечательные врачи среди знакомых. Потом уедем в Москву. Мне там предлагают хорошую практику. Есть возможность получить жилье. Подумай. Не отвечай сразу.
И я остался размышлять на заданную тему, а Нелли уехала… впрочем, неважно, куда именно она уехала. Она должна была забрать из тайника наши документы. Когда она вернулась, я и Жека были готовы к дороге. Я не решился кардинально изменить свою жизнь. Струсил. Постарел, наверное. Жека ехал в Москву, а я в свой провинциальный городок. Там я буду долечиваться и ждать известий от Жеки Рога. Как только он разберется в ситуации, то сразу даст мне знать. Весь Легион вряд ли уничтожили. Его филиалы разбросаны по всему миру, и мы были намерены вернуться в его ряды.
5. Возвращение.
«Здравствуй, Ита! С одной стороны, я, конечно, обрадовался твоему звонку. Но, с другой стороны… Словно и не было у нас с тобой ничего. Словно только вчера познакомились. Меня от одного твоего голоса бросило в дрожь. Заходили в кабинет люди, что-то спрашивали, я им что-то отвечал, но все это время меня трясло в прямом смысле этого слова. Я не мог совладать с собой. И это все после того, как мне казалось, что на Кавказе мне, наконец-то, удалось остудить свое сердце. Как бы не так. Ложь самому себе. Зачем так устроен мир? Неужто в самом деле, во искупление греха первородного?
Не обманывал я тебя, Ита, ни в чём. И о своей прошлой жизни, и о той женщине, у которой ты меня увела, я всё тебе рассказывал. Помнишь, как гуляли мы ночью по Кировскому проспекту и я тебе рассказывал про одного своего приятеля, который стал прототипом главного героя моей неоконченной повести «Азартные игры»? Мне показалось, ты поняла, что рассказывал я о самом себе. Сейчас я оглядываюсь назад и пытаюсь понять, почему я поддался азарту. Только ли из-за того, чтобы отвести беду от близкого мне человека? Или это было только предлогом для того, чтобы прикрыть свою слабость, свою порочность, которая прорвалась наружу при первой же возможности? Наверное, не только поэтому. Еще и потому, что страшная пустота в моей груди заставляла, требовала чем-то заполнить её, чем-то равносильным желанию любить и быть любимым. А что кроме смерти может быть равно любви? Только риск – быть или не быть!? Еще упущенное время для создания карьеры…Я стремился компенсировать его удачей, случаем. Но не свела меня судьба с удачей, не захотела познакомить с фортуной. Разве что один раз пощадила – отвела смерть, когда в «русскую рулетку» играл. И такие глупости были. И это прошло. Нелепо все. До невозможности нелепо. Так же как и то, что вновь все повторяется в моей жизни, только уже с другими людьми. И вновь мне приходиться делать выбор. И вновь, я поступил так же как и десять лет назад. И вновь основным доводом для принятия решения была безопасность женщины не совсем безразличной мне. А, может быть, и не женщины конкретной, а определенный принцип, определенные нравственные нормы, которыми я руководствуюсь в жизни. Они главнее всего. Главнее денег. Главнее карьеры. Поступить по совести, даже если никто об этом не узнает – это и есть мой основной принцип, мое понятие чести, как ни громко это звучит… Громко и глупо для многих, для очень многих людей. Но не для меня. Может быть, именно поэтому, я и остаюсь ни с чем?.. Хотя, почему же ни с чем? Ведь я остался жив. Я возвратился назад. Домой? Но мой ли это дом? Никто меня не встречал – ни на вокзале, ни в редакции. И вдруг навязчивая бредовая до безумия мысль вытеснила из моей головы остатки разума – ты ждешь меня дома! Чтобы отогнать наваждение, ускорил шаг и пою про себя песенку, пытаясь сосредоточиться на ее содержании. Захожу во двор и останавливаюсь. Смотрю на окна своей квартиры. Свет не горит. Подымаюсь на девятый этаж. Открываю дверь. Щелкаю выключателем. Заглядываю в комнату. Никого. Обессиленный, опускаюсь на диван. Некоторое время сижу неподвижно. Затем поднимаюсь, включаю телевизор, чайник, залезаю в ванную. Смыв дорожную пыль, выпил кофе и, завалившись на кровать, уставился в телевизор. Стал забываться – звонок в дверь. Я сначала не поверил. Думал, к соседям. Нет. Опять звонок. Подхожу к двери. Пытаюсь открыть замок и не могу, не получается. Вместо того, чтобы отодвинуть засов, я кручу защелку, которая и так открыта. Наконец, сообразил… Распахнул дверь. Инга – наш спецкор по музыке.
- Привет. Ты один?
- Один.
- Можно к тебе?
Как она мне потом рассказывала, глаза у меня вылезли из орбит.
- Да, конечно, заходи. А что случилось?
Она мнется. Еще что-то спрашивает. Я, полный разочарования из-за того, что за дверью оказалась не та, кого я ожидал увидеть, наконец-то нащупал в кармане халата пояс, завязал его, тем самым, высвободив руки, и сделал прглашающий жест.
- Да проходи же, раз пришла…
И тут из-за двери появляются директор и шеф-редактор газеты. Я не застал их в редакции, когда заходил туда, и они заехали ко мне домой, чтобы поинтересоваться - как добрался. Посмеялись. Поболтали на кухне. Распрощались до завтра. Проводив их, я зашел в ванную. Взял зубную щетку – твоя. На стене мочалка – твоя. Лосьон после бритья – подарен тобой. Захожу в комнату. На столе иконка – вместе покупали в Казанском соборе, а потом ты тайком положила ее мне в карман пиджака, предварительно освятив… Сердце сжалось. Понял, что теперь мне не уснуть. Засунул под язык таблетку валидола, оделся и потащился по тёмной грязной лестнице на улицу. Отгоняя мысли о тебе, опять использовал приобретенную на Кавказе тактику – пел про себя песни, декламировал стихи. На улице – сильный ветер. Кутаясь в плащ, добрался до железнодорожного вокзала, перешёл через пути и вышел к речке. Нашёл наш пляж, на котором любили мы с тобой купаться прошлым летом. Уселся под деревом, прикрыл глаза, вытянул ноги. Просидел так около часа. Начал замерзать. Ну, думаю, раз появились ощущения, значит очухался. Придя домой, лег и моментально уснул. Что снилось – не помню. Проснулся, по-привычке, в пять утра. Самочувствие – отличное. Попытался даже сделать что-то типа зарядки. Приготовил лёгкий завтрак, кофе. В редакцию пошёл пешком. Мысли, по-прежнему, о тебе. Но, как мне тогда показалось, думал я о тебе отстраненно, спокойно. Но мне так только казалось…»
6. Письменная ловушка.
Письма Ите оказались совершенно неожиданно чем-то, наподобие наркотика. Я подсел на них. Было неважно – доходят они до адресата или нет. Стало необходимостью выплеснуть на бумагу содержимое души и отправить в путешествие через всю страну. Разновидность графомании? Зависимость от писем просматривалась не только в моем упорном стремлении их написания, но и в том, что я сам начинал верить в то, что пишу. Пытаясь сочинить рассказ о бурлящих якобы в моей груди чувствах к ней, я действительно стал неравнодушен к … воображаемой Ите. Именно к воображаемой. Это была не реальная девчонка, а образ, созданный моим воображением. Ита была всего лишь прототипом. И появись она в действительности, весь мой чувственный мир моментально рухнул бы. В очередной раз всё получилось с точностью до наоборот. Предполагая отвлечься, моделируя в письмах жизнь по своему желанию, я изменил свое собственное мироощущение, нарушил состояние своей души, оставив неизменными жизненные обстоятельства. Я попал в самим же созданную ловушку и пока что не представлял, каким образом смогу из неё выбраться.
7. Верочка и Тонечка.
Придя в редакцию, я принялся разбирать накопившиеся бумаги. Заглянула Верочка. Она учится на журфаке и подрабатывает в редакции нашей газеты в качестве агента по рекламе. Часто нам приходилось что-либо делать вместе. Например, она помогала в подготовке и проведении встреч с общественностью. Верочка пробовала писать стихи. Все ей еще было интересно. Задержавшись в редакции допоздна, я нередко провожал её до дома. Все считали, что у нас с нею роман.
Потом у нее как-то случилась неприятность. Она позвонила мне в редакцию и, захлебываясь слезами, попросила приехать ко мне же домой. Ждала она меня на лестничной площадке. Кое-как удалось её успокоить. Выяснилось следующее. Верочка решила на рынке разменять двадцать долларов у цыган, которые предлагали более низкий курс и которые, естественно, кинули ее. «Какие доллары, девочка? Что ты к людям пристаешь? Не мешай работать». А для нее двадцать долларов, подарок дяди на какой-то праздник, представлялись огромными деньгами.
Пошли мы на рынок. Нашли там пикет милиции. Переговорил я с опером из угрозыска, поведав о своем милицейском прошлом, рассчитывая на проявление с его стороны компаративной солидарности. Сработало. Он быстро нашёл «смотрящего» от цыган и популярно ему объяснил, что или они возвращают девчонке деньги, или милиция устраивает на рынке зачистку. Деньги вернули в течение десяти минут. По дороге с рынка Верочка просила ее не бросать и все такое прочее, вплоть до обещания первой брачной ночи. Теперь, каждую свободную минуту она прибегала ко мне, делилась своими секретами. Какое-то время я относился к ней, как к ребенку. Да она и была, по сути, еще ребенком – наивным, с детскими увлечениями. Я щадил её, берег, надеясь в глубине души на то, что, может быть, и в самом деле, смогу сделать её жизнь счастливой. А ей между тем хотелось просто жить – не когда-то в отдаленном будущем, а сегодня, сейчас познать все тайные прелести взаимоотношений между людьми, между мужчиной и женщиной… Ну чего хочет на самом деле девчонка, оставаясь на ночь у мужчины, распивая с ним бутылку коньяка? Стоит ли прислушиваться в это время к её предостерегающим фразам типа «Если ты меня уважаешь, то, пожалуйста, не надо» ? Но вот нападает на меня порой такая идеалистическая блажь, когда пытаюсь доказать неизвестно кому первенство духа пред плотью. Доэкспериментировался. Мое непонятно чего требующее отношение к ней в конце концов вылилось в обиду, в сомнения в истинности чувств и даже вообще в наличие таковых. А когда я опомнился и попытался с ней объясниться, то было уже поздно. Бабочка зарождающихся чувств упорхнула. Огонек страсти вспыхнул и погас. Все мои попытки были отвергнуты, чем я наслаждался, с манией мазохиста прислушиваясь к неизведанным ранее ощущениям душевных переживаний, испытывая на прочность свое сердце, предоставляя ему возможность либо остановиться от тоски, либо пробудить у меня любовь к жизни. Наши отношения перешли в новую фазу. Началась игра в равнодушие. И вот теперь эта девочка зашла в мой кабинет, остановилась возле стола и …смотрит молча – слова, готовые сорваться с приоткрытых губ, замерли. Я делаю вид, что с какой-то важной бумагой разбираюсь, а сам, поймав ее взгляд, отчетливо вспомнил, как смотрелся в зеркало в госпитале. Если до неудавшейся дуэли с Василием у меня были только виски седые, то теперь словно кто пригоршню снега мне на голову высыпал.
Наконец, Верочка прохлопала ресницами и спрашивает.
- Где ты был?
Я начинаю отшучиваться, несу полную чепуху, а она меня не слушает, перебивает.
-Ты хоть понимаешь, что ты делаешь?
Развернулась и убежала, не дожидаясь ответа. И вот уже слышен ее смех из коридора, слышно как затеяла с кем-то возню… Повзрослела девочка. Повзрослела. Только сердце мое почему-то не вздрогнуло. Меня к ней больше не тянет. А одно время, признаюсь, такое состояние у меня было. Разрыв с Верочкой я переживал очень сильно, хотя и пытался убедить себя в отсутствии какого-либо права присутствовать в её жизни в любом ином качестве, кроме друга. А сердечко все равно шалило и толкало на ночные безрассудства по барам и ресторанам. В одну из таких ночей, возвращаясь домой пешком, забрел на мост над железнодорожными путями. Оперся о перила, и тут горячей волной изнутри вышибло весь алкогольный дурман, оставив сладостное ощущение решимости поступка. Сколько здесь – метров пять? Куча чернозема внизу…Минут пятнадцать собирался с духом, а потом прыгнул. Ногу даже не подвернул. Испачкался только. Организм еще в воздухе вспомнил все, чему учили полтора десятка лет назад, сгруппировался для переката, как нужно. Сел на рельсы. Поезд, чтоли, подождать? Дождался не поезда, а двоих мужиков с недопитой бутылкой самогонки. Взяли третьим. Сгоняли за догоном. Утром проснулся в полуразрушенной хибаре на грязном топчане. Живой.
***
«Здравствуй, Ита! В последнее время я стал склоняться к тому, что существует иное измерение пространства, где главенствует наш дух. Он управляет судьбой независимо от разума и плоти. Наверное, твой дух решил зачем – то изолировать меня от мира земного. Для чего? В этом какая- то мистика. Твой телефонный звонок раздался именно в тот момент, когда зашла Тоня. Она, кстати, очень сильно похудела, постриглась, покрасилась, сделала эпиляцию, приоделась. Короче – стала следить за собой. Помолодела. Похорошела. С тех пор, как ты встретила её в редакции и приревновала ко мне, она здорово изменилась. И не только внешне – она теперь возглавляет издательство. Ко мне зашла просто так, проходя мимо. Поняв по моим репликам в телефонную трубку, с кем я разговариваю, она приветственно помахала мне рукой и тактично удалилась в коридор. Я думал, что Антонина ушла по-английски, не попрощавшись, но ошибся. Когда через полчаса я вышел на улицу, то обнаружил, что она поджидает меня.
- Угостите одинокую девушку чашечкой чая, немолодой человек, а не то я совсем окоченела, дожидаясь окончания ваших телефонных переговоров.
Пошли в кафе «Гора». Его отремонтировали – смотрится как в Москве, только продавщицы остались по-прежнему надменными, неряшливыми, хамовитыми - как в Городке. Так вот, зашли мы в кафе, посидели, поговорили на отвлеченные темы, чайку попили, и тут она меня тоже спрашивает.
- Неужели ты ничего не понял до сих пор?
Да что ж все такие понятливые вокруг? Один только я дурак.
- Понять, - говорю ей, - не значит сделать. Я нищий не только материально, но и духовно. Я же не просто так взял себе литературный псевдоним Казбич, это не только имя горца – абрека из «Героя нашего времени», но и судьба у меня такая же как и у него, судьба человека с покалеченной душой. И совершать глупости – это для меня нормально.
Антонина очень неглупый человек – своего она в жизни добьется. Я же для неё, как и для тебя, смогу быть только обузой, помехой. Зачем? Лишний… Помнишь, в школе, когда изучали Чехова и Гоголя, было такое понятие как «галерея лишних людей»? Вот я и есть достойное пополнение для этой галереи».
8. Московский заказ.
В конце мая объявился Жека. Оказалось, что Легион основательно «пощипали» не только на Кавказе. В Москве Жека по старым явкам никого не нашёл, и ему ничего не оставалось, как вернуться домой. К величайшему своему удивлению, он встретил там свою бывшую жену. Она жила одна, часто бывала у его родителей. Она ждала его. И Жека «поплыл». Он принял её. Много ли мужчине надо? Улыбнитесь ему, взгляните поласковей, пустите робкую слезу, коснитесь нежно рукой – и он ваш. С одной стороны, я был рад за Жеку, но с другой – я не представлял, что с ним будет, если она опять его предаст. Ведь не даром же говорят, что случайного предательства не бывает, что если предал один раз, то предаст и в другой – это уже натура у человека такая. Хотя Жека прошёл через такие испытания на прочность, что ему теперь сам черт не страшен.
Позвонили ему утром.
- Евгений Николаевич? Здравствуйте. Вы как-то оказывали юридические услуги одному моему приятелю, и он весьма лестно отзывался о ваших способностях. Я занимаюсь восстановлением полуобанкротившегося предприятия и мне очень нужны услуги опытного адвоката. Позвонил вам наугад – и такая удача!
Жека, вернувшийся в Москву без единой копейки в кармане, сразу же согласился на встречу. Приехал по названному адресу и встретился с … Леной. С той самой Леной, которая встречала меня на Манежной площади в то время, когда я искал выход на Легион. Она, кстати, многих встречала в первый раз, но потом среди легионеров ее никто никогда нигде не видел. И разговоров серьезных она ни с кем не заводила – так, дорожный трёп человека, которого послали в качестве провожатого. Но на этот раз у Жеки состоялся с Леной обстоятельный разговор. Она полностью или почти полностью владела ситуацией и заявила о своих полномочиях, подкрепленных серьезными финансовыми возможностями.
Жека получил предложение заняться легализацией части сохраненных структур Легиона и решением проблем, возникших в связи с задержанием ряда легионеров в Москве и на Кавказе. Естественно, Жеке доверялась лишь малая часть информации, впрочем, как и Лене. Но и такое доверие было смертельно опасным, в том случае, если исполнители попытаются отойти от дел, ведь даже самый преданный и осторожный может проговориться, а здесь, скорее всего, Жека просто-напросто попался на глаза в неподходящее для себя время… Хотя, как знать? Он поинтересовался возможностью моего участия в деле и, услышав, что сам может подбирать себе помощников, сразу же приехал ко мне. В принципе, задача не казалась нам особенно сложной. Главное – запустить механизм, правильно расставить исполнителей. При том информационном и финансовом обеспечении, что мы получали, осуществить задуманное было несложно. К тому же, гонорар был нам обещан более, чем приличный. И я согласился. Через два дня я был в Москве.
9. О друзьях-товарищах.
«Здравствуй, Ита! Каждый твой телефонный звонок выбивает меня из колеи на несколько дней. Я не понимаю, от кого и зачем ты черпаешь информацию о моем прошлом. Зачем? Ведь у нас нет будущего… Но почему меня так встревожило и расстроило то, что ты обо мне узнала? О том, что я когда-то играл по-крупному, из наших общих знакомых не знал практически никто, кроме моей бывшей жены и Игоря Иудина… Неужели у тебя с ним какие-то отношения? Неужели?.. Ита!?. Я не могу в это поверить, но это так. Не с бывшей же женой моей ты общаешься, от которой ты меня и увела, по сути дела. Да лучше б с ней, чем с Игорем. Это удар по очередному гвоздю в крышке моего гроба. Когда-то я считал Игоря своим другом. Валяясь в госпитале, когда потерял надежду выжить, то написал ему прощальное письмо. Боже мой! Как же я глуп! Я совершенно не приспособлен к жизни. Стоило ли возвращаться к ней, чтобы понять это окончательно. Но зачем ему это нужно? Неужели фамилия оправдывает сущность человека? Помню, мы все подшучивали над ним и удивлялись, что он не поменяет фамилию на какую-либо более благозвучную, взяв хотя бы фамилию матери, которой он иногда подписывал свои журналистские материалы. «Нет,- отвечал он,- не фамилия делает человека, а человек – фамилию». Неправда. Есть какая-то сила в словах – зависимы мы от них в поступках своих. Ведь он не только перемалывает мне кости, находясь далеко в Питере, не только чернит твою память обо мне, но и моим родственникам и коллегам здесь стал слать письма, уверовав, что я не выжил, пытаясь сорвать с них хоть шерсти клок, сваливая на меня все, что возможно и невозможно. Зачем это? Ведь это же именно я когда-то подобрал его на улице, научив профессии, дал возможность заработать на кусок хлеба, а введя в определенные круги общества, предоставил возможность творческой реализации. Я не знаю теперь – можно ли вообще хоть кому-то верить. Я теперь даже Жеке Рогу не верю, хотя и обязан ему жизнью… Такой жизнью. Нужно же было ему играть в героя, вытаскивать из-под артобстрела. Может быть, вытаскивал, чтобы использовать потом, чтобы в должниках у него ходил? Я совсем запутался, Ита. Как бы ты поступила на моем месте? На все начхать и рассмеяться? Подумать над тем, как извлечь из сложившейся ситуации выгоду? Утвердить свое превосходство, раздав всем по заслугам? Или сделать вид, что ничего не было до завтрашнего дня?..
Хотя все это – крик души в пустоту. Даже если ты решишься еще раз позвонить, то меня не застанешь. Я уезжаю в Москву. Пока».
11. Ирина.
За работу я получил три тысячи долларов. Так много денег у меня не было давно. Себе я взял одну тысячу – раздать долги, а остальное передал Жеке на обустройство нашей московской конторы. Да-да. Мы с Жекой решили вернуться к активной жизни и открыть в Москве юридическую контору. Жека присмотрел для меня квартирку недалеко от Тверского, в тихом зеленом переулочке. Была и еще одна причина моего согласия на переезд в Москву – я познакомился с Ириной. Случилось это еще в апреле, перед первой командировкой от Легиона. Она учится на журфаке МГУ и подрабатывает менеджером в рекламно-издательской фирме, офис которой располагается в той же гостинице, где был у меня забронирован номер. Я зашел поинтересоваться столичными расценками на полиграфию. Она очень грамотно, вежливо, быстро, с улыбкой все объяснила, подарила буклет и визитку, а я в ответ на ее любезность вручил ей два пригласительных билета на театральный фестиваль. Я думал, что Ирина придет на спектакль со своим парнем, так как и предположить не мог, что такая девушка не имеет с десяток поклонников, а она пришла одна. «Ну что ж, - говорит, - раз вы меня пригласили, то будьте любезны за мной ухаживать и не забудьте домой проводить». Пошутили, посмеялись, проводил я ее домой, обменялись адресами. Потом, приезжая в Москву, я еще несколько раз встречался с нею. Она мне звонила. Оттаяла душа моя возле нее. Слышу ее смех, вижу её лукавые глаза, ощущаю на плече её горячее тело… И так мне становится спокойно, хорошо, радостно… Но по договору у нас с Жекой еще одна командировка по делам Легиона. В случае успеха обещано нам по десять тысяч долларов. Бешенные деньги. Ирина ничего об этом не знает. Я для нее – замредактора газетенки с зарплатой 2000 рублей и без всяких перспектив на столичную жизнь. Её это устраивает. Единственный каприз – она захотела тайно обвенчаться со мной. Как она говорит, для того, чтобы укрепить своей души прекрасные порывы, оградить их от соблазнов мирских. Во всем остальном она согласна со мной до неправдоподобности. Она сама сказала, что хочет от меня ребенка, что переведется на заочное, что уедет ко мне … Может быть, все это просто слова, как было в случае с Итой? Ведь они, практически, ровесницы. Хотя, на самом деле, Ирина гораздо самостоятельнее Иты. Она независима в своих поступках, так как учится «на бюджете», а заработок на фирме позволяет ей обходиться без помощи родителей. Она не отягощена никакой зависимостью – не пьет, не курит, не играет, имеет разносторонние интересы, легка и контактна в общении с людьми, не имеет комплекса сожалений о прошлом и будущем. На одной из вечеринок, куда она меня затащила, чтобы познакомить со своими друзьями, отвергнутый ею однокурсник, подвыпив до уровня «друга и брата», выразил мне свое соболезнование, так как, оказывается, мне досталась женщина, пожирающая мужчин. По его словам, Ирина стала женщиной лет в двенадцать и я у нее, как минимум, двухсотый. Но пусть это даже так – Ирина свежа и обаятельна, в ней нет ни грамма пошлости, развязанности… Я вижу, как многие оборачиваются нам вслед, и это греет мое мужское самолюбие. Но все это неважно. Мы не расспрашиваем друг друга о прошлом. Без слов между нами установился определенный такт, взаимное уважение, подразумевающее, в том числе, и уважение к тайне прошлой жизни. Нельзя вываливать на алтарь все. Что-то нужно оставить у порога храма.
Конечно же, я говорил с ней о разнице в возрасте. Она лишь расмеялась, а потом очень серьезно сказала, что лучше прожить счастливой месяц, чем не счастливой сто лет. И еще – если я надумаю сбежать от неё, то она либо родит ребенка от нелюбимого и будет страдать всю жизнь, будучи для меня живым укором, либо покончит с собой. Я почти уверен, что она не шутит, ибо у меня уже есть один такой живой укор.
На третьем курсе университета одна сокурсница обратилась ко мне с предложением любви и дружбы. Я, будучи в то время связан определенными обязательствами с другой женщиной, ответил, что дружить – пожалуйста, а вот насчет любви – я как бы не готов. Не в том, мол, дело, что ты мне не нравишься, а как бы у меня другая есть. Она же мне заявила, что на другую ей наплевать, так как никто как она меня любить не сможет. Я начинаю лепетать что-то о сложности чувства любви, что я такового к ней пока не испытываю, так как не дорос еще до таких серьезных отношений, что нужно сначала университет закончить, а потом уж… «Ерунда все это – уверенно обрывает она меня. - Если ты меня не возьмешь, то я, назло тебе, совращу «препода» или руководителя практики, рожу ребенка и буду матерью-одиночкой». Естественно – я ей не поверил. А зря. Она именно так и поступила. До сих пор воспитывает ребенка одна. Пару лет назад я её случайно встретил. Работает прокурором в одном из городов «Золотого кольца». Смеется. «Ну как, - говорит, - совесть не мучает? Ты уж не обижайся, что так получилось. Припекло тогда так, что света белого не взвидела. А сейчас ничего –живём вдвоем с дочерью. Нам хорошо. Наверное, даже тебя не пустим к себе надолго. Хотя и рада я, что ты до сих пор не женат». Вот тебе и третий курс! Как я должен был поступить? Переспать с ней?
Но с Ириной я намерен был связать свою судьбу не только ради удовлетворения её желаний. Мне казалось, что я нашёл родственную мне душу.
12. О той девчонке.
« Здравствуй, Ита! Теперь о той девчонке, которая в восемнадцать лет сделала аборт. Да, она любит поговорить, и она вполне могла поведать свою историю как мужу, так и совершенно незнакомому человеку, в том числе, и тебе. Так что при встрече передавай ей привет. И раз она не считает нужным хранить эту тайну, то я могу объяснить, что произошло. Это, прежде всего, была женская тайна, и я первым не мог её рассказать никому, даже тебе… Написал и задумался над тем, что глупо, смешно и подленько я выгляжу в этом письме. Я оправдываюсь перед тобой в своей письменной болтливости, в своих прежних связях с женщинами, словно совершил еще нечто более ужасное, что пытаюсь скрыть или словно твое мнение обо мне сделает мою жизнь боле приятным занятием. А еще я подумал, что вряд ли судьба так много внимания уделяет нашей случайной встрече, постоянно сталкивая тебя с моими старыми знакомыми. Вряд ли ты могла познакомиться с ней или с ее мужем. И Игорь Иудин не знал ее… Кто же постоянно корректирует твои знания обо мне? Кто этот наш общий знакомый, который ничего не забывает и помнит все то, что и сам я порастерял во времени ?
Да, ту девочку звали так же, как и тебя. Только настоящее имя было у нее Маргарита. Ита – так было короче, удобнее, прикольнее. Ей нравилось, когда ее так называли. Огненно-рыжая, золотиста… Даже ресницы огромных глаз были как золотые пушинки. Уговаривая её сделать аборт, я руководствовался твоими же убеждениями и сомнениями, мол, что ты будешь делать со мной через десять лет… Да, мы расстались с ней по моей инициативе. Но она вышла замуж все равно за человека гораздо старше её, за офицера, приехавшего в Питер на переподготовку. Вместе с ним она служила в пустынных песках Казахстана, обеспечивала ракетные пуски на Байконуре. Несколько лет назад в Питере она позвонила мне. Мы встретились. Они с мужем и ребенком вернулись в Россию. По ее рассказам, у нее замечательный муж. Она была все такой же – немножко наивной, доброй говорушкой. Мы остались друзьями. Я искренне рад, что она нашла себе хорошего мужа. Я так же был бы рад, если бы и у тебя судьба сложилась благополучно, чтобы ты как можно скорее нашла человека, ради которого тебе не было бы жалко ничего. И в этом ты обретешь истинное счастье, в сравнение с которым не идет ни одно из тех, как тебе кажется, удовольствий, которые ты сегодня получаешь от жизни. Тогда ты увидишь всю мелочность бытия своего и пожалеешь, что поняла все так поздно, что столько времени потрачено впустую….»
13. Опасные знания.
В основном делами Легиона занимался Жека. Я был у него на подхвате. Получая даже малую толику информации, я порой приходил в ужас. Куда мы опять влезли? Кто же нас оставит в живых с такими знаниями? Это не безобидный клуб любителей пива и не политическая партия. Это синтез криминального мира с политикой. Власти, конечно, всегда были корумпированы, но здесь происходило нечто иное. Изначально, похоже, что действительно, существовала только группа бойцов, которые в свое время получили хорошую военную подготовку и которым нравилось воевать, которые не находили себе места на «гражданке» и которые были неравнодушны к вспыхивающим то там то здесь вооруженным конфликтам, определяя по принципу «наш-не наш» или «нравится – не нравится» правых и виноватых, выступая, как правило, на стороне слабого, помогая утвердить справедливость. Так было. Никто ими не командовал. Никто им не заказывал клиентов. Средства к существованию они добывали в бою. Иногда им платило командование, а порой и правительство тех, кому они помогали. Но организации как таковой не было. Была просто группа молодых ветеранов различных войн, этакая стая «псов войны». Организующая сила появилась позже. Кто? Кто-то из их же среды, решивший поставить дело на постоянную основу? Политики? Патриоты?
Много лет назад, в самом начале перестройки в Питере я сталкивался с людьми, пытавшимися противостоять развалу страны, пытавшимися восстановить понятие справедливости силовыми методами, а попросту говоря, отстрелом бандитов и проворовавшихся чиновников. Костяк группы составляли действующие сотрудник милиции. «Дело Морозова», названное по фамилии, как предполагалось, одного из их лидеров, застрелившегося при задержании, всячески уберегали от утечки информации. Там, похоже, произошёл конфликт между частями идейно настроенных участников сообщества и откровенно криминальных элементов, привлекаемых для сотрудничества то ли в качестве специалистов, то ли из-за необходимости считаться с особенно жестким в те времена бандитским контролем над территориями. Я тогда совсем недавно уволился из милиции, работал в районной газете и имел некоторое касательство к этой истории в качестве новоиспеченного журналиста. «Морозовцы», не рассчитывая на свои силы, пытались стравить между собой бандитские группировки, но то ли не хватило решительности в последний момент, то ли кто-то их заложил… Пропали они из моего поля зрения. И сколько я их не пытался разыскать – бесполезно.
Что же касается Легиона, то с ним обошлись так же, как со скинхедами. Кто-то со стороны заботливо поддерживал движение, отслеживал настроение в его рядах и неспешно формировал постоянно действующую многоуровневую и многофункциональную структуру. Хотите повоевать? - Пожалуйста. Хотите денег заработать быстро и много? – Пожалуйста. Хотите почувствовать себя борцом за справедливость, дав «прикурить» чиновникам и бандитам? – Пожалуйста. Хотите сами побыть бандитом? – Пожалуйста. Нужно всего лишь позвонить по нужному телефону, встретиться с нужным человеком, и вы окажитесь в нужное время в нужном месте. Прямо-таки нужник какой-то. Служба удовлетворения идейно-озабоченных… А, может быть, формирование параллельной, альтернативной государственной структуры? Эко куда замахнулся? Этим политики занимаются, а здесь, похоже, люди обыкновенный бизнес делают… Хотя… Любой государственный переворот или изначальное формирование государства начинается с того, что людям обещают в результате их «огосударствления» решение всех их проблем, а наиболее активной части населения дают прочувствовать доступность государственных привилегий сейчас и сразу, что и происходит в Легионе. Создается как можно более разветвленная сеть из таких прикормленных активистов, и вокруг них начинает формироваться структура, способная наращивать капитал и оказывать воздействие на общественное мнение, а в Легионе – еще и решать проблемы кардинальным методом по принципу «нет человека – нет проблемы». Значится так, скорее всего, изначально у легионеров возникла проблема пересечения государственных границ и перемещения по территориям государств с оружием в руках. Решить эту проблему можно было только двумя путями – либо подкупить государственных чиновников, либо договориться с бандитами. Каким путем пошли легионеры? На первых порах было только сотрудничество с бандитами. В чем заключалось сотрудничество? Контрабанда. Участие в разборках.
Затем были созданы свои каналы пересечения границ, были куплены свои чиновники, но связи с криминальным миром остались прочными. Более того, появился совместный бизнес. Большинство легионеров, сражаясь в Югославии за братушек, не подозревали, что кто-то за них получает немалые дивиденды с войны. Никто нам с Жекой этого не рассказывал, но все легко просчитывалось. Но вскоре я заметил, что Жека делится со мной не всей информацией. С каждым днем он становился все мрачнее и мрачнее, а однажды категорично заявил.
- Серж, я дальше работаю один. Ты возвращаешься обратно. Двоим вязнуть в дерьме бессмысленно.
- Может быть, ты объяснишься подробнее?
- Будет лучше, если подробностей ты знать не будешь. Просто поверь мне. Я втянул тебя в это дело, надеясь, что нам придется заниматься обыкновенной адвокатской практикой в отношении задержанных легионеров, разрабатывать документы для регистрации охранных предприятий, военно-патриотических и спортивных клубов, коммерческих предприятий, туристических агентств. Договоренность изначально была именно такой. Я не хотел тебя терять. Ты сегодня мой единственный друг, единственный человек, которому я могу доверять. И хотя у тебя нет опыта работы в Москве, и практической пользы от тебя не так уж и много, но я всегда мог на тебя положиться, всегда мог с тобой посоветоваться… Но все заходит слишком далеко. Нам с тобой катастрофически не везет.
- Жека, не надо беспокоиться о моем будущем. Я уже взрослый мальчик, и не хуже тебя понимаю, с кем мы имеем дело. Я так же понимаю, что пользы от меня в Москве пока что не много. Поэтому у меня встречное предложение – давай поработаем с боевыми отрядами легионеров.
- Нас уничтожат при одной только попытке контакта, не санкционированного свыше.
- Но ведь нам удалось самостоятельно выбраться из Сибири.
- Может быть, нас не тронули для того, чтобы использовать до конца, чтобы не привлекать новых людей.
- Знаешь, Жека, у меня складывается представление, что у Легиона нет единого центра и можно сыграть именно на этом.
- Можно было бы, если удалось бы установить кукловодов. С нами по-прежнему преимущественно работают втемную. И решись мы обратиться в госбезопасность, то заложить сможем лишь исполнителей. Но этого делать не стоит в принципе, так как государственные игры наиболее отвратительны, а игроки на их поле - первейшие сволочи, прикрывающие свою подлость пустословием… Да мне ли тебе говорить? Наши чиновники ничем хорошим от бандитов не отличаются. Я бы не хотел, чтобы Легион распался.
- Так в чем все-таки проблема моего присутствия?
- Мне предложили обставлять откровенно криминальные разборки. Похоже, что я становлюсь специалистом в этой области. Если ты по-прежнему будешь рядом со мной, то спокойно работать в Москве мы не сможем оба. Никогда. Нам либо придется и дальше работать на бандитов, либо нас сделают «дойными коровами», либо спишут в расход.
-Тем более, пока есть возможность, мне нужно втихую съездить на Кавказ. Нужно создавать гарантии собственной безопасности, создавать собственный вариант силовой защиты. Жека, я должен съездить на перевал.
- На перевал нужно ехать мне. Тебя там никто не знает.
- Ты мне подскажешь – к кому нужно подойти.
- Добро. Пусть будет так. Но с Кавказа в Москву ты не вернешься. Поедешь до Биштау. Найдешь Неллиного отца…
14. Антиподы.
« Здравствуй, Ита! И чего я стремлюсь дстичь своими письмами к тебе? Себя, что ли, переделать хочу? Сохранить иллюзию твоего присутствия?
И самое интересное заключается в том, что, объективно рассуждая, мы с тобой два антипода, два человека с противоположными взглядами на жизнь. И в то же время на каком-то генетическом уровне нет никого более похожего друг на друга, чем мы с тобой. Шутка природы. Наказание мне за прошлые, а тебе за будущие прегрешения перед Творцом. Ну да ладно, дела это потусторонние, там пусть с нашими душами и разбираются. А пока мы на этом свете, то с твоего позволения, я расскажу тебе о том, что происходит вокруг меня сейчас. Уезжать мне завтра, а значит, сегодня я смогу побыть с тобой наедине, то есть написать тебе письмо…»
15. Инна.
Оказывается, пока я выяснял отношения с Неллей, Жека завербовал ее отца. Особо-то вербовать его, конечно, не пришлось, так как он почти все знал о Легионе от Нелли. Практически он сам подошёл к Жеке и предложил ему свою помощь на будущее. Вот эта помощь и потребовалась. Неллин отец был моим проводником в горах. За один день мы побывали на всех необходимых точках, посетили и «перевал». Все функционировало, как и прежде, словно ничего не произошло. Даже госпиталь принимал раненных легионеров. Я совершенно ничего не понимал – в какие игры с нами играют и кто?
Не всех ребят, которых назвал мне Жека, удалось разыскать – кто-то погиб, кто-то пропал без вести, кто-то медленно умирал, подсев на иглу, но с четверыми все же я переговорил. За каждым из них тянулась цепочка связей с другими легионерами. Через некоторое время все четверо должны будут исчезнуть из поля зрения Легиона, тем самым переключив окола сорока бойцов под нашу координацию, которая будет осуществляться из Питера и Самары. Мы начинали свою игру. Казалось, что все сделали мы тихо и аккуратно. Никто не должен был догадаться, что изменение в раскладе сил на Кавказе произойдут при участии Жеки Рога, который безвылазно торчит все это время в Москве и изображает активность в легализации бандитских разборок, мозолит глаза на всевозможных стрелках, тусовках, толковищах… И чем же все это закончится?
Возвращался обратно я опять через Биштау. Добравшись до станции, уселся на лавочку, закутался в подаренный отцом Нелли плащ-накидку и настроился на ожидание опаздывающего на сорок минут поезда. Дождь, как часто бывает в этих местах, начался совершенно неожиданно. На станции – ни вокзала, ни крытой платформы. Люди прячутся под зонты. Рядом девчонка. В шортиках и легкой блузке. Внешне, слегка похожа на юную Наташу Королеву. Но, оказалось, что зовут ее Инна. Ей двадцать два года. Работает медсестрой в поселке Воронежской области. Здесь была в санатории на водах. Возвращается домой. Ни зонта, ни плаща с собой нет. Сидит – дрожит. Я приоткрыл полу своего дождевика и призывно кивнул ей головой. Она, словно ласточка, нырнула ко мне под мышку. Прижалась. Мокрая. Холодная. Но вот согрелась. Разговорились. Познакомились. И что такое во мне привлекает молоденьких девушек? Может быть то, что я стал относиться к ним пренебрежительно, что не стремлюсь переспать с каждой обладательницей смазливой мордашки и стройных ножек? Может быть потому, что стал больше прислушиваться к своей душе и искать родственную ей душу среди женщин? Только вот обаяние мое непродолжительно. Стоит познакомиться со мной поближе, узнать, что в сорок лет не имею я ни кола, ни двора, ни блестящего будущего, ни героического прошлого, а лишь в избытке потраченное впустую время за письменным столом или компьютером в тщетных попытках найти какие-то слова, как девичий пыл остывал… Романтика романтикой, но в двадцать лет буйства жизни хочется реальной, а не на бумаге. Сам когда-то был таким… Да и сегодня… Зачем я связался с Легионом, если не для того, чтобы разбудить дремлющую во мне животную потребность наслаждаться жизнью каждый миг? «Но, может быть, хватит, Серж, тебе молоденьких девочек?» – задал я мысленно себе вопрос и неожиданно услышал как кто-то другой, где-то в глубине моей же головы, возразил мне: «Да не хорони ты себя заживо. Успеется. Воспользуйся ею, как тобой воспользовались». Ну, точно, «крыша» поехала. Голоса стал слышать. Инну, тем не менее, покрепче прижал к себе и дал волю своим рукам, свободу передвижения которых по девичьему телу никто не ограничивал. Стоянка поезда – две минуты. У меня одиннадцатый вагон, у нее – семнадцатый. Заскакиваем в мое купе, бросаю на полку сумку, и идем к ней. У нее пустой плацкарт. Часа два посидели, поболтали, пообжимались, потом к ней подселили пассажиров и я побрел к себе. Стрельнул в тамбуре у мужика сигарету, выкурил, зашел в купе. Две пожилые полные женщины делились воспоминаниями о поездке в Норвегию. На верхней полке паренек лет семнадцати. Немой. Одет аккуратно. Улыбается. Книжку читает. Прикрыл я глаза – делаю вид, что сплю, а сам опять песни про себя пою, пытаюсь всякие мысли мрачные от себя отогнать. Спать! Спать! Забыть на время обо всем. Выспаться…
Часть четвертая.
Попутчики.
В Воронеж я должен был приехать в 16.08. Дальше предстояло добираться на автобусе или на попутках. Моя новая знакомая Инна выходила на несколько часов раньше. Я увидел её на платформе. Помахали руками друг другу на прощанье. Поезд тронулся. Я распечатал пачку «Vinstona». С наслаждением вытянул сигарету. Бросил окурок в металлическую пепельницу на двери тамбура, а следом за ним и мелко изорванную записку с адресом Инны. Зачем? Не знаю. Растерянность какая-то напала, сожаление об отсутствии чего-то важного, утраченного, непонятого… Постоял я еще какое-то время в коридоре, высунув голову в открытое окно, и полез на свою полку, надеясь дочитать одолженный у соседа детектив Чейза «Скорее мертвый, чем живой». Надо же, как кстати он оказался в этом купе. Название романа точно характеризует мое нынешнее состояние. Вроде бы жив, даже что-то удалось сделать… Удалось ли?
Проснулся я от звона бутылок и веселого мужского гомона. Пока я спал, в купе поменялись соседи. Вокруг столика, на котором уже красовались початая бутылка водки и закуска, сгрудились трое парней и блондинка с внушительным бюстом. Один из участников весёлой компании был в форме проводника, второй родом явно из Грузии, а третий спортивного телосложения лет тридцати, с короткой стрижкой русых волос, тамадил. Увидев, что я открыл глаза, он обрадовался мне как старому знакомому и пригласил принять участие в застолье. Кочевряжиться я не стал, тем более что и выпить, и закусить было бы сейчас в самый раз. Тамада наш оказался из Питера, но детство его прошло в горах Грузии. Он был неистощим на тосты, анекдоты, забавные истории. Когда водка закончилась, он предложил мне сходить за «догоном» в вагон-ресторан. По дороге мы встретили двух официанток с тележками, нагруженными штучным товаром. Женщины были слегка подвыпивши, с блестящими глазами, коварными улыбками, красивыми ногами, в расстегнутых чуть ли не до пояса форменных рубашках. Уговорив их завернуть в наше купе и там дожидаться нашего возвращения с трофеями из общепитовского заведения, мы ускорили свое передвижение через вагоны. Прикупив водку, мы начали бег через тамбуры в обратном направлении, обсуждая на ходу варианты ожидающего нас приятного времяпрепровождения, и так увлеклись, что чуть не сбили с ног элегантно одетого мужчину – тот едва успел посторониться от резко распахнувшейся двери. Недружно извиняясь, мы отступили назад, пропуская его в вагон, и тут вдруг на моего приятеля словно столбняк напал. Стоит, рот приоткрыл и смотрит в ту сторону, куда ушёл случайный встречный. Я зову его, за плечо трясу, говорю, что поторопиться надо, так как девчонки могут нас не дождаться, а он в полной прострации только бормочет: «Не может быть… Не может быть...». Наконец, он как бы очнулся и предложил перекурить: «Черт с ними – с девчонками… Впрочем, ты если хочешь, то иди. На водку. А я постою, покурю». Пытается прикурить и не может. Руки трясутся. «Ну,- думаю,- дела. Кого же это он встретил? Чего так разволновался?» Любопытно даже стало. Стоим. Дымим. Я не тороплю его. И, наконец, он заговорил…
« Ехал я как-то в одном купе с молодой парой. Они все время ворковали, как голубки. Особенно она к нему прижималась, была исключительно внимательна, ласкова. Оба здоровые, красивые. Когда они выходили в коридор, возле окошка постоять, то все пассажиры невольно любовались ими. Ехали мы уже более суток. Перезнакомились все давно. И вот муж ее приглашает меня выйти покурить. Вышли. Курим. Смотрю, что-то он нервничает. Ну, сделал я вид, что не замечаю ничего – мало ли что там между ними случилось. А он мне и говорит, так, мол, и так, прошу тебя, переспи с моей женой. Я опешил, даже пепел забыл стряхнуть, а он продолжает – вижу, говорит, что ты парень нормальный, и жене моей нравишься, и к тому же никогда мы с тобой более не увидимся, так как после этого лета мы уедем очень далеко отсюда. И объясняет, что после ранения, полученного на войне в Чечне, он лишился своего мужского достоинства. Начисто! Представляешь? Никакой речи о восстановлении и быть не могло – восстанавливать было нечего. Полный инвалид… А жена его не бросила. Говорит, что если он что-либо с собой сделает, то она тоже на себя руки наложит. Забрала его из госпиталя, а он с тех пор все страдает из-за того, что не может ее молодой организм обеспечить полноценной жизнью. Вот и уговорил её на такой эксперимент в поезде. А я, дурак молодой, интересно мне все... Как же от халявы отказаться? И согласился я. Захожу в купе, а там под простынёй ждет меня молодая, очаровательная, обнаженная женщина. Все случившееся потом было просто великолепно. Такой женщины у меня никогда не было и, наверное, не будет никогда. Знаешь, я раньше читал в книгах, что есть женщины, рожденные для любви, и не понимал, как это. Ну, думал, нимфоманки какие-либо или очень впечатлительные дурочки. Нет. Нет! Есть женщины, которые растворяются в тебе, которые теряют всю жесткость человеческого тела и поглощают тебя, принимая твои ласки каждой клеточкой, каждой порой своего организма, излучая при этом невероятную жизненную энергию, превращающую тебя в какое-то совершеннейшее существо, в Бога, который познал наивысшее благо Вселенной. Она вся раскрылась передо мной, и я утонул в ее страсти, в ее теле, в ее душе. Прошло полчаса, а мне казалось, что полминуты, полсекунды, и, что если я оторвусь от нее, то поезд сойдет с рельсов, небосвод обрушится на землю,… Но она так ласково, нежно отстранилась от меня и прошептала, прошелестела, как лепестки цветов в райском саду, наверное: « Пора. Уходите. Спасибо». Я стал ей говорить что-то о любви, о невозможности происходящего, стал просить ее адрес, а она мне: « Пожалуйста, я вас очень прошу! Я люблю своего мужа, и сделала это только ради него». Как у меня хватило сил сдержаться, не сказать ничего про неё мужа? Оделся я. Вышел в тамбур. Докладываю ему, что всё, мол, в полном порядке, а сам глаза в сторону отвожу. Он меня благодарит и тоже в сторону смотрит. Потом достает он сто долларов и протягивает мне. И я взял. Представляешь, он меня купил. Купил! Я продался, как обыкновенная проститутка.
Мы вместе вернулись в купе. И всё выглядело так же, как в начале пути. Они, по прежнему, не скрывали своего трепетного отношения друг к другу. Напрасно я из-под полуприкрытых век следил за ней в надежде, что она хотя бы взглянет на меня. Напрасно. На ближайшей станции они сошли. Он попрощался со мной за руку, а она… Она посмотрела мне прямо в глаза, слегка улыбнулась и сказала: « Я вам обещаю, что всё будет хорошо. Прощайте». Меня как холодной водой окатили. Что будет хорошо? Что она мне обещает? Что? Ехал я тогда отдыхать на Чёрное море. Вот и сто долларов как раз кстати пришлись. Пустился в загул, стараясь забыть о дорожном происшествии. Но как это сделать, если каждая частичка моего тела помнила её!? Требовала её! Я словно наркотик мгновенного привыкания попробовал. Как она может жертвовать собой? Ведь наверняка она испытывает острую постоянную потребность в мужчине. Не могла же природа просто так создать совершенную женщину, лишив её страсти? Да я и сам убедился, что это не так, что она пылает нереализовавшейся страстью, заживо сгорает в её огне, добровольно, не желая загасить её, отрекшись от любви своего мужа. Но и он тоже хорош. Ведь понимает же, что мучает её, что причиняет ей невыносимые страдания. Если бы любил, то освободил бы её от себя. Как? Да хотя бы ценой собственной жизни. Неужели она того не стоит? Или между ними настоящая любовь. Та, о которой писали в средневековых романах? Та, ради которой пренебрегают всем прочим? Что они испытывают по отношению друг к другу? Что? И нет мне с тех пор покоя. Я брежу ею постоянно. Попытался было разыскать их, но тщетно. А потом еще... Помнишь, она обещала мне, что всё будет хорошо? Я потом, позже допер – она обещала, что всё будет хорошо с нашим ребенком. Я им ребенка сделал! Им донор был нужен, а не просто мальчик для удовлетворения желаний. И сколько я себя не уговаривал, что не имею права вмешиваться в их жизнь, все равно наступает время, когда я опять сажусь в этот поезд, в надежде, что случай вновь сведет нас. Четыре года… Я уже почти живу на магистрали от Биштау. И, самое главное, меня постоянно не оставляет предчувствие того, что она где-то здесь, неподалеку…И вот этот мужик, которого мы встретили… Он очень похож на него…»
Замолчал. Уперся лбом в грязное стекло. Подъезжали к какой-то станции. Поезд сбавлял ход, заглатывая порции света дорожных фонарей, словно примеряя воздушную желтоватую подкладку для своего наряда, готовясь к встрече новых пассажиров, которые суетились на перроне, пытаясь угадать, где остановится их вагон.
Появились официантки, обрушившись на нас волной бесшабашной весёлости и озорного жизнелюбия. Пообещав истребовать с нас повышенную порцию особого внимания за опоздание к званному банкету, они поспешили к своему суровому шефу, а мы вышли проветриться.
- И что ты намерен делать? – спросил я его.
- Хочу только увидеть её ещё один раз. Только увидеть, убедиться, что всё у неё хорошо, что она не передумала…
- А если у неё сын?
- Этого и боюсь. Вдруг не смогу отказаться от него? Да и от неё…Но, может быть, это не он? Я пойду… Пройдусь по вагонам. Сам. Ты не ходи со мной. Я сам. Все нормально…
Я вернулся в купе, а попутчик мой так больше и не появился. Остались его вещи на полке, куртка на вешалке – в её кармашек я и опустил записку с адресом своего абонентского ящика. Интересно было узнать, чем закончится его история. Только мне кажется, что вряд ли она закончится. Если задела его краешком крыла безответная любовь, если он соприкоснулся с истинным чувством, то это надолго, навсегда, до последних мгновений его несчастной жизни. Ему не удастся избавиться от ее образа, как бы он не стремился к этому… Впрочем, в жизни бывают невероятные случаи, каких не придумаешь при всем своем желании… Мог ли я сам предположить, что жизнь моя сложится подобным образом?..
2. Истории о любви.
«Здравствуй, Ита! Еще совсем недавно, я был убежден, что современные девушки мыслят глобально только в сфере обустройства своего личного благополучия. Понятия души и духа остаются для них пустыми разговорами. Пренебречь мирскими удовольствиями и материальными благами ради какого-то абстрактного чувства – сегодня это будет рассматриваться как диагноз. И реальных примеров, подтверждающих такую точку зрения, находил я немало. Взять хотя бы историю моего хорошего приятеля из МЧС. Работает подрывником. В этом году мины и бомбы полезли из земли особенно активно, и его чуть ли не каждую неделю показывают по телевидению на разминировании, берут интервью для радио и газет. Герой, одним словом, но в личной жизни, тем не менее, не сложилось. Здесь, в провинции, он оказался потому, что молодой жене не понравилось, что он служить пошёл на Кавказ – его туда распределили после окончания воинского училища. А там, как известно, постреливают, и женщине с маленьким ребенком особенно трудно приспособиться к быту в состоянии повышенной боевой готовности. Через полгода совместной жизни предложила она бросить службу и податься к её родителям, кажется, в Волгоград, чтобы заняться там организацией торговли в ларьке – на пиво и сигареты у нас всегда большой спрос.
Но тот не согласился, так как нравилась ему служба армейская. Чувствовал он, что это призвание его. А жена тоже с характером оказалась – взяла ребенка и ушла. После такого оборота моему приятелю и служба стала не в радость. Чуть было не запил с горя. Уволился из армии, но к жене не поехал, считая ее предательницей. Сюда подался. Но и здесь история повторяется. Познакомился с девушкой, а она ему заявляет- зачем ей муж, который может погибнуть в любую минуту, подорвавшись на мине или снаряде? Для повседневной личной жизни ей бы что-либо поспокойнее, поудобнее, попрактичнее…
Сегодняшняя молодёжь смеется над женами декабристов, добровольно последовавшими на каторгу за своими мужьями. Зачем? Ведь им было что терять – не бедными крестьянками оставались, а из богатых дворянских семей…
А Нина Чавчавадзе?!.. Ты, наверное, и не знаешь кто это? Она вышла замуж за Александра Грибоедова, когда ей еще не было и шестнадцати, а ему минуло тридцать лет. Она – юная обворожительная грузинская княжна. Он – автор знаменитой пьесы «Горе от ума», блестящий российский дипломат. Они прожили вместе всего лишь четырнадцать недель. Александр Грибоедов погиб во время выполнения дипломатической миссии в Тегеране. Взбунтовавшаяся толпа растерзала его. Нина осталась вдовой. Она была очень красива и умна. К ней сваталось немало завидных женихов, но она в течение тридцати лет, до самой своей смерти оставалась верна любви к Грибоедову. И умерла она, наверное, потому что сил больше не было жить без Александра. Она осталась в городе, охваченном эпидемией какой-то ужасной болезни, в качестве врача, хотя не обязана была этого делать, хотя ее всячески уговаривали уехать.
Как давно это было… Но вдруг судьба стала сводить меня с людьми, которые на личном примере, словно пытались убедить меня в том, что есть все же и сегодня женщины, способные любить. Любить по-настоящему, безрассудно, на всю жизнь, больше жизни… Честь и хвала им! О таких женщинах нужно писать в учебниках. Им нужно ставить памятники. Им нужно посвящать стихи…».
***
Добравшись до своего городка, я поспешил к компьютеру, чтобы отчитаться перед Жекой о проделанной работе. В ответ он сбросил на e-mail открытку, которая означала, что он «рубит хвосты» и лучше, если я какое-то время не буду маячить на горизонте. И вновь стечение обстоятельств способствовало мне, так как почти сразу же предстояла месячная командировка в далекую деревню. Но перед самым отбытием я познакомился с семейной парой, чья история потрясла меня до глубины души. Мне показалось, что в их жизни отразился весь смысл нашего существования, всех поступков и стремлений…И все это – любовь, ибо не знаю я, чем еще можно объяснить то, что они вместе…
В свое время Он закончил военное училище в Москве. Служил в пограничных войсках. Когда было ему уже за тридцать, Он вернулся в Москву, поступив в Академию Генерального штаба. И было на улице лето. Выпускные вечера в школах. Настроение великолепное. Ничто не отягощяет легкость беззаботной жизни – ни семья, ни нужда, ни горе, ни беда. Познакомился с одной выпускницей. Красиво познакомился. Встретив ее на улице с компанией одноклассников, Он сразу обратил на нее внимание, но не знал, как подойти. Стоял в сторонке, ел мороженое, смотрел как они дурачатся возле фонтана. И вдруг Она сама подбежала к нему и попросила фуражку, чтобы сфотографироваться. «Форма – неотделимая часть офицера, - пошутил он, - так что придется вам забрать фуражку вместе со мной». Сфотографировались компанией, пошли к набережной. Он предложил ей покататься на катере. «Вот если бы на вертолете, то я бы согласилась,» - засмеялась Она. На другой день Он прилетел за ней в школу на вертолете. Договорился с местными «погранцами», а те, в свою очередь, с «гаишниками». Против такого натиска Она не устояла. Пока Он учился в Академии, встречались чуть ли не каждый день. Прошло более года. Сказаны слова любви. Им обоим казалось, что чувства взаимны.
Она из профессорской семьи. Отец – крупный ученый-физик. Мать никогда нигде не работала. Дочь – избалованный, единственный ребенок. Школу закончила с Золотой медалью. Без труда поступила в институт международных отношений. Будущая атташе по культуре за рубежом. Весь мир был у ее ног.
Между тем, Он выехал к себе в часть на границу, чтобы принять участие в реорганизации подразделения и в приеме пополнения из военных училищ и «срочников». Уехал на пару недель и… пропал. Ни письма. Ни звонка. Наконец, пришло письмо от его сослуживца. Оказалось, что спасая солдата срочной службы, Он подорвался на гранате и в результате ранения, ослеп. Своего товарища он попросил написать Ей, что он погиб. Зачем, мол, калеке портить жизнь молодой красивой женщине, еще девчонке, ничего не изведавшей, дальше Москвы никуда не выезжавшей. Но товарищ решил по-своему и описал все, как было на самом деле.
Она бросила институт, Москву, родителей и поехала на южную границу, куда-то в Казахстан, в пустыню. Отыскала воинскую часть, госпиталь, но к Нему Ее не пустили, потому что оказалась она для него никем – и не жена, и не сестра…
Несколько дней Она не может прорваться к нему. Отчаявшись, позвонила своему отцу, который сразу же подключился к решению проблемы и быстро ее урегулировал через знакомых генералов. Все у нас делается по знакомству. И вот Она у него в палате. Он не только ослеп, но осколочные ранения на лице и боку оставили следы на всю оставшуюся жизнь. Перебиты сухожилия, и два пальца на левой руке ему не подчинялись. Он уговаривал Её, просил, умолял уехать. Он, привыкший быть лидером, оказался в беспомощном состоянии, и ничего не мог дать Ей. И Она… испугалась. Уехала. Бросила Его. Вернулась в Москву. А Её отец… перестал с ней разговаривать. Казалось бы, радоваться надо, что у дочери хватило здравого рассудка не связывать свою жизнь с калекой, а он, родной отец, сказал Ей, что Она предала самое святое, что есть в этом мире – Любовь. Он, конечно, помогал своей дочери деньгами, но от общения с нею отказался. Он словно вычеркнул её из своей жизни. Она бросилась к друзьям, в надежде найти понимание среди них. И нашлось немало молодых ловеласов, готовых утешить её любым способом. Дело дошло даже до того, что опять пришлось обращаться за помощью к папе – аборты тогда были запрещены. Папа сделал все, что было нужно, ни о чем не расспрашивая, ничего не говоря – договорился с врачом, заплатил…
Прошло еще около года. Все вроде бы успокоилось. Подзабылось все. Она собралась замуж за молодого сотрудника министерства иностранных дел. И отец отошел – стал разговаривать с ней. О Нем же никто не вспоминал. Словно и не было Его никогда в настоящей жизни. Готовились к свадьбе. Пригласили гостей. На торжественное бракосочетание Она… не пришла. Напрасно Её ждали. В своей комнате на заправленной кровати Она оставила конверт с письмом приблизительно следующего содержания: «Дорогие мои мама и папа, простите меня! Я не могу это сделать. Я все еще люблю Его. Я люблю Его каждую секунду. Я чувствую, что Он нужен мне, так же как я Ему. Папа, спасибо тебе. Ты, как всегда, прав. Я поступила подло. Любовь нельзя предавать, потому что она одна единственная, так же как и вы у меня. А другой жизни, как и других родителей, у меня не будет. И любви другой не будет… Простите. Я позвоню вам, как только найду Его…» Ну и дальше просит извинений у жениха и еще что-то несущественное.
В официальных структурах Ей долгое время не давали никакой информации все по той же причине - Она не имела родственных связей с ним. И все же Она нашла Его. В госпитале, где лежали обреченные на смерть, где умирали. Сначала, когда Он туда только поступил, Ему делали операцию за операцией, но становилось Ему все хуже и хуже. Он не хотел жить. Да Он уже и не жил. Его организм не воспринимал лекарства. Зрение утрачено навсегда, а все остальное… Не знали, что лечить.
«Так бывает, – объяснял Ей врач, - когда человек не хочет жить, когда он не хочет бороться за жизнь, то медицина становится практически бессильной. Мы и так заставляем Его жить, вмешиваясь в его организм насильственным путем - держим Его на искусственном питании. Стимулируем работу сердца».
Первое время Он во сне звал Её, а потом замолчал. Совсем замолчал. Ни с кем не хотел разговаривать. Пригласили психиатра, но и тот не смог пробить стену, которой Он отгородился от всего живого. Вот Его и перевели в этот госпиталь… умирать. Вот в таком состоянии Она Его и нашла. Зашла в палату. Стоит возле Его койки. Слезы ручьями. Молчит. В тот момент казалось Ей, что от неё одной зависит - жить Ему или умереть, что Она в силах вернуть Его к жизни своей любовью. Но Она понимала и то, что сейчас определялась Её дальнейшая судьба, что оставаясь с ним, она не может рассчитывать на легкую, веселую, беззаботную жизнь. А ведь Она так молода. Она так хотела посмотреть мир. И Она, в конце концов, ничего не обещала ЭТОМУ человеку. Тот, которому Она признавалась в любви, кому клялась быть верной до гроба, был другим, полным сил и энергии, с прекрасной перспективой роста карьеры, благополучия. Да и Он обещал Её совсем другую жизнь – полную блеска, улыбок, движения…
Он лежал неподвижно, и было непонятно – спит Он или нет. Она поправила сбившуюся простынь и вышла, так ничего и не сказав. В коридоре Она потеряла сознание. Медсестра едва успела Её подхватить. Отпоили Её валерьянкой. Один из санитаров предложил подбросить до железнодорожной станции. А Она слезы вытерла и к главврачу.
- Могу я, – спрашивает,- забрать Его отсюда?
- Куда?
- Домой.
- Но я не могу отдать Его постороннему человеку. Здесь Его навещают бывшие сослуживцы. Мы постоянно следим за его состоянием. А там, куда вы собираетесь его забрать? Вы меня, девушка, конечно, извините, но вы бросите его через месяц одного. И что с ним будет?
И тогда она попросила разрешения остаться в госпитале. Главврач согласился. Она помогала санитаркам и ухаживала за Ним. На другой день Он заговорил с Ней.
- Зачем ты приехала?
Неужели проговорился кто-то из медперсонала? Или Он видит Её? Она же просила пока что не говорить Ему ничего о том, что она здесь… Нет. Он не прозрел. И медперсонал не проговорился. Он почувствовал, что Она рядом.
Они поженились. Брак регистрировал начальник госпиталя. Свадьбу справили в его же кабинете.
Дела пошли на поправку. Силы постепенно возвращались к нему. Достаточно скоро врачи разрешили покинуть госпиталь. За время лечения у него накопилась пенсия да еще Минобороны выплатило компенсацию. На эти деньги они и переехали в Городок. Остановились у престарелых родителей того самого солдата, жизнь которого Он спас. Чуть погодя военкомат помог им получить «малосемейку». Там родился у них сын, а год спустя – дочь. Он вел активную общественную работу в обществе инвалидов – был там кем-то вроде юрисконсульта. Она сначала работала санитаркой в больнице, а позже перешла воспитательницей в детский садик. И вот живут вместе уже более сорока лет. Есть внуки. Он начал писать стихи. Накопившиеся чувства, переживания нашли выход в поэзии. Собственно говоря, по этому поводу меня и пригласили к ним в гости, в качестве сотрудника газеты, ведущего рубрику о культуре. Я и раньше слышал про их историю, вернее, читал в местной газете, но одно дело – читать, а другое - соприкоснуться с людьми самому. И было для меня нелегко пережить эти мгновения. Зависть смешивалась с горечью, радость со страхом сглазить чужое счастье. Все смешалось в душе моей. Сижу в уютной чистенькой квартирке, слушаю, как автор читает свои стихи по памяти, и не могу сдержать слезы. Чувствую – щеки мокрые, а утереться стыдно. Наклоняюсь к чашке с чаем, чтобы как-либо незаметно смахнуть слезы-то, но Она всё замечает и, кажется, что всё понимает, что творится со мной. Она подходит, кладёт мне на голову сухонькую, теплую руку.
- Ты не теряй веру, сынок. В лучшее верь, в людей…
А я уткнулся ей в плечо и не сдерживался больше, зарыдал. Наверное, все слезы, накопившиеся за взрослую жизнь, прорвались наружу. Он перестал читать стихи.. Помолчал, давая мне время выплакаться, и сказал:
- Ты уж извини. Не ожидал, что мои стихи такое впечатление могут произвести. Хотя мне самому порой страшновато их читать. Наверное, нельзя так откровенно разговаривать даже с самим собой. Должна оставаться какая-то тайна жизни, неприкосновенная человеком…
А спроси меня тогда – о чем стихи его, я и не сказал бы ничего, потому что мыслями был я далеко отсюда – там, где проходила их молодость, о которой они рассказывали и там, где разбились мои надежды на счастье, хотя преграды были куда менее страшные. И Она видела это. Она все понимала. Она все чувствовала. Бог наградил Её способностью чувствовать то, о чем многие и не подозревают – она знает, что такое Любовь!..
Деревня пошла мне на пользу. Окреп. Собрался с мыслями. Пора было возвращаться. От Жеки вестей не было, и я решил наведаться в Москву. Зашел к Ирине. Она была в бешенстве из-за того, что не виделись больше месяца, и заявила решительно, что больше меня одного не оставит, поедет со мной куда угодно. Мне едва удалось уговорить её подождать еще пару недель. Набрал, на всякий случай, номер Женькиного телефона. Трубку подняла женщина.
- Але. Слушаю вас.
- Добрый день. А нельзя ли Евгения Николаевича?
- Одну минутку.
Как? Он здесь? В Москве? Почему же он молчит? Почему со мной не связался? Что происходит?
Голос Женьки был холоден и даже слегка грубоват, что давало основание предполагать несвоевременность моего телефонного звонка. Тем не менее, мы договорились с ним о встрече возле университета тем же вечером.
Я пришел за полчаса до назначенного времени и пытался высмотреть Женьку в толпе, выдавливаемой из метро. Поэтому и не обратил внимания на затормозившую возле меня новенькую иномарку.
- Привет, - буркнул Женька, протягивая руку. – Садись в машину. Не будем людям глаза мозолить, – и уже в машине, не поинтересовавшись, как у меня дела, продолжил, - ты зря приехал, не дождавшись от меня сообщения. Все пока что развивается так, как мы и предполагали. Только я нахожусь под очень жестким контролем, из-за чего тебе какое-то время лучше держаться на расстоянии от меня.
- Да я, вроде бы, и так уже достаточно запачкался и нет никакого смысла выводить меня сейчас из игры…
- Нет, Серж! Нет! Все, что было – не идет ни в какое сравнение с тем, куда я окунулся. И слава богу, что я удержался от соблазна потянуть тебя за собой.
- Ты что-то путаешь. Все решения я принимал самостоятельно и никуда ты меня не утянул бы…
- Всё так, все так... Но, все равно, боюсь, что сотрудничество наше не состоится, и в Москве тебе, честное слово, лучше не появляться. Ну, повоевал ты немного, развеялся и вали отсюда подальше. Деньги твои я готов отдать, как только скажешь.
- Деньги, которые мы собирались вложить в совместную фирму?
- Серж, ты можешь на меня обижаться, говорить, что угодно, но только брось это дело. Отступись. Я прошу тебя. Сделай это для меня.
- Я что-то не пойму, о ком ты больше печешься – обо мне или о себе?
- Я и так повязан по рукам и ногам… Жена ко мне вернулась…
- Догадываюсь. Но что это меняет?
- Ну… Вот ты скажи, зачем драться хотел с Василем? Молчишь? Так тебе та девчонка чужая, а я хочу нормальную семью, детей хочу. Понял?
- Приехали. Пришла пора отцом семейства становиться.
- Не паясничай. Тебе не понять моего состояния, потому что ты никогда не испытывал ничего подобного.
- Да уж куда нам? И что ты, интересно, будешь рассказывать своим детям про их папу, чем он занимался в пору их зачатия?
- Ну чё ты злишься, Казбич?
- Да не. Я ничё. Я токо спросить хотел, а как же те ребята, которые, поверив тебе, сорвались с Кавказа, не без моего участия?
- Я со всем разберусь сам. Более того, у меня сейчас есть возможность зачистить свидетелей наших похождений, представив тебя как случайного любителя экстрима, который ничего не знает.
- Загоняешь ты меня обратно в клетку, Жека. Может, все таки вместе?
- Поверь, не надо тебе этого!
- Да чего - этого? Что ты со мной, как с девственницей возишься? Ты можешь называть вещи своими именами?
- Нет. Не могу.
- Хорошо устроился. А если я сам вернусь в легион?
- Твое право. Только вряд ли, ты выживешь на этот раз. Ты не проживешь и одного дня. Того Легиона нет.
- Тебя, что ли, отбеливают?
- Дай мне срок, Казбич. Спасибо за все, что ты сделал, но остальное оставь мне. Ну как мне тебя убедить? Я не хочу тебе зла.
- Привычка терять друзей спасет меня от горького разочарования.
- Что за ерунду ты несешь?
- Совсем нет. И я тебя понимаю. У тебя появился шанс хорошей жизни. Ты его хочешь использовать- это нормально. Я, наверное, поступил бы так же.
- Я поставил им условие, чтобы тебя не трогали…
- До тех пор, пока я не проявлю самостоятельность, не полезу во всякие дела…
- Если ты отойдешь от дел, то мне, может быть, удастся вывести тебя из- под удара.
- Убьешь Лену, Листкова и еще десяток легионеров?
- Не дергайся, Казбич. Ты так же уязвим, как и я. Ты уже не сможешь сказать, что тебе нечего терять. Ты приносишь людям одни несчастья.
- Мне что ж теперь, в монастырь податься?
- А это все зависит от глубины твоих чувств.
- Значит, ты так любишь свою жену, что сделал ее заложницей?
- Ну, рискнем мы сейчас? И что? Нас раздавят, как мошек. Рано еще…
- Неужели все так хреново? Каждый сам за себя… Слушай, Жека, может быть, вся история – это тоже художественная литература? Может, никогда и не было тех, которые приносили в жертву свои жизни ради торжества идеи справедливости и всеобщего счастья?
- Всеобщее счастье складывается из счастий каждого.
- Вот – вот. И я о том же. Нужно сначала взять очень много счастья для себя одного, так много, чтобы было не жалко поделиться им с другими. И перспективой этого дележа можно оправдывать все подлости, совершаемые на пути к обладанию личным счастьем. Не увлекись, Жека. Счастья никогда не бывает много. Его всегда не хватает.
- Я трезво сморю на вещи, Казбич. Тебе самому решать свою дальнейшую судьбу. Ты вправе мне не верить, хотя повода я такого тебе не давал. Конечно, я не могу за себя ручаться, не могу утверждать, что во всех ситуациях я буду вести себя адекватно своим собственным предположениям. Никто на это не способен. Но при первой же возможности, я клянусь тебе в этом, при первой же возможности я приду к тебе!
- К чему такой пафос? И не надо жертвенности. Хочешь поиметь один все удовольствия от выживания в гадюшнике? Пожалуйста. Разве я спорю? И не будем углубляться в историю вопроса. Я тебе мешать не буду. Спасибо даже скажу за то, что выводишь меня из игры. Что я еще должен сделать?
- Мне потребуется год – полтора… Было бы лучше, на всякий случай, если бы ты в это время не встречался с Ириной.
- Что-то я не понял? Если я не при делах, то почему бы мне не заняться обустройством личной жизни? В кои веки нашлась девчонка, которая что-то во мне обнаружила ей необходимое, так сразу же отказаться от нее велят.
- Вдруг я не удержу ситуацию под контролем, и начнут доставать тебя.
- Так меня и достанут без особого труда. Я прятаться не собираюсь. Армии телохранителей у меня нет.
- Они все равно не поверят, что ты ничего не знаешь.
- Спасибо. Объяснил и успокоил. А я только-только выкарабкался из комплекса лишнего человека. Может мне свои записки о Легионе опубликовать? А?
- Да-да, конечно. Не забудь только свои похождения описать. Можешь сразу же и санкции себе подыскать в УК.
- Не горячись. Я серьезно. Изменим фамилии, имена, подадим как художественное произведение, но кому надо, тот поймет.
- Ой. Не надо, не смешите меня. От твоих художественных изысканий никому ни холодно, ни жарко. Впрочем, поступай, как знаешь. Я тебя попросил дать мне время. Если считаешь такой подарок для меня невозможным, то давай, публикуй, пиши… Только все же я считаю, что все должно быть вовремя. Через год, Серж. Через год твои записки будут в самый раз. У тебя сейчас нет последней главы. Через год она будет. Я тебе обещаю. Но не исключаю и такой возможности, что тебе придется спасать меня, обозначившись в полный рост. И правил никаких не будет. Но я должен напомнить, что если нельзя достать противника, то выбивают всех, кто был рядом с ним, пытаясь спровоцировать его на неосторожный поступок.
- Жека, но если я буду вне игры, то чем я тебе смогу помочь?
- Чуть позже я передам тебе всю информацию, необходимую для того, чтобы задействовать силовой резерв.
- Добро. Такой расклад меня вполне устраивает. В крайнем случае, все становится более или менее понятно. Слушай, раз мы не будем создавать совместную контору, то сможешь ты причитающиеся мне деньги незаметно подвести Ирине? Через какой-либо гранд, выигрыш?
- Могу. Сумма, правда, большая, но все возможно. Нуждаться она ни в чем не будет. Но себе-то возьми хоть немного. Не помешает. Поверь.
- Верю-верю. Я сейчас перехвачу у тебя тыщонку на отвальную, а остальное все же Ирине пусть останется. Может быть, действительно, она теряет больше всех… Но мы-то с тобой на прощанье нажремся?
- Извини, Серж. Я обязательно сегодня выпью, но один. Не будем рисковать.
- Ну, в таком случае, будь… Слушай, а у тебя нет с собой фотографии твоей жены?
Жека, молча достал паспорт. С обратной стороны обложки была вставлена фотография молодой привлекательной женщины: темно-каштановые волосы с мелкими кудряшками окутывали миловидное личико с чуть-чуть курносым носом, живыми, озорными глазами и чувственными в улыбке губами, ниже которых с левой стороны заметна маленькая родинка, мрамор обнаженных плеч и сводящий мужчин с ума изгиб шеи…
***
Весь вечер и весь следующий день я провел с Ириной. Мы гуляли по Москве, заходили в рестораны, в магазины, в клубы. Полученные от Женьки деньги словно жгли мне карман, и я стремился поскорее избавиться от них. Излишняя моя активность объяснялась еще и тем, что я никак не мог решиться начать разговор с Ириной о необходимости прервать наши взаимоотношения. Несколько раз я пытался было что-то говорить, но в итоге сводил все к неудачным шуткам или к невнятному бормотанию. Может лучше письмо ей написать? Нет. Совсем нехорошо получится. Даже подло… Подлость и нужна. Пусть возненавидит меня и сама бросит. Ей так легче будет. А мне? Не мальчик, чтобы такие фортели выкидывать – сердечко может не выдержать. Да и зачем расставаться насовсем? Время потянуть, может через полгода все и рассосется, может усложняет все Женька... Да что я говорю? Что это? Себя пожалел? Совсем недавно смерти искал, а теперь хорошей жизни захотелось? Захотелось! Что-то новое почувствовал я. Что?
Проходили мы мимо монастыря Сержа Радонежского. Как раз пускали на подворье туристов. Долго разговаривали с монахами. Среди них много тех, кто принял постриг в тридцать три года – бывшие офицеры, бизнесмены, ученые, бандиты, артисты, даже один весьма известный кинорежиссер оказался здесь. Видеокассеты с его фильмами до сих пор с успехом продаются. Один из них, комедию о буднях российской армии, я смотрел и очень мне не понравилось – ерничество какое-то, зло смеется над тем, причин чего не понимает… А что если?.. Что если остаться в монастыре?
Проводив Ирину домой, я вернулся и разыскал настоятеля. Он принял меня. Впервые в жизни я исповедовался и получил отпущение грехов. Настоятель сказал, что чувствует во мне рост пробуждающейся положительной энергии, способной творить добро в миру, а потому надлежит мне не за стены монастырские стремиться, а послужить творчеством своим, если не Господу, то людям праведным и истине святой, способствуя возрождению, очищению и распространению истинных понятий любви и справедливости, как высших проявлений гармонии человека в прообразе души его. И в тот миг, когда рука его коснулась моей головы, показалось мне, что чувствую и я все, о чем он говорит, и картина мира обрела ясность в моей голове, освещенная светом надежды и целесообразности. Почувствовал я и то, что не готов к монастырской жизни, что нет у меня смирения, способствующего продвижению от душевного к духовному. А без этого не будет веры в то, что дает счастье служителям Бога. На прощание мне разрешил настоятель побыть одному в келье. Этот час наедине с собой… Или с Богом? Этот час окончательно укрепил во мне любовь к жизни, любовь не как средство для получения удовлетворения, а как путь к самопожертвованию, к постижению истины чувственного мира.
***
«Здравствуй, Ита! Пора бы нам поставить точку. Совсем уж было не собирался тебе писать, но наш последний разговор заставил меня вновь сесть за компьютер. Вряд ли кто-то, кроме меня, скажет тебе правду. Каждый будет стремиться извлечь из общения с тобой какую-то личную выгоду. Впрочем, точно так же поступаешь и ты. Мне же от тебя уже совершенно ничего не нужно. Кроме добра, я тебе ничего не желаю. Так что давай без обид. Вся жизнь состоит из ошибок и открытий. Ты была моей очередной ошибкой. Не будь тебя, я, наверное, до сих пор так и жил бы спокойненько, ни к чему не стремясь, довольствуясь стабильностью существующих отношений, особо не волнующих и ни к чему не обязывающих. Но не женщиной, а стихией прошлась ты по моей жизни. И я пережидать тебя не стал, а вышел навстречу, почувствовав искреннее стремление к любви. И не сколько из жалости к самому себе вступил я в одностороннюю переписку с тобой, а сколько из-за желания сохранить твой прекрасный порыв к освоению чувственного мира собственной души. Пусть без меня. Не важно. Как оказалось, я самодостаточен в восприятии окружающей действительности и перемен стал искать не с горя, а от скуки, от разочарования в людях, в надежде, что в экстремальной ситуации, когда стоишь на грани жизни и смерти, становишься более гармоничен, более чувствителен к собственной душе. Но и в этом случае, катарсис доступен только тем, кто уже имеет представление о душе на основе собственных переживаний, а не со слов кого-то. Ты же, действительно, необузданной слепой стихией пронеслась мимо меня, разрушая все на своем пути, все хлипкие сооружения моих отношений с другими людьми, создававшиеся годами, десятилетиями. Так что, если рассматривать ситуацию с точки зрения времени, то мне приходится говорить о потерянных не месяцах, а многих годах, отданных тебе. Да и один год жизни сорокалетнего мужчины стоит гораздо больше года девятнадцатилетней девушки. С возрастом года становятся более ценными. Но все, что происходит с нами в этой жизни, имеет какой-то смысл, хотя не всегда мы способны правильно понять его. Виной тому наш страх перед собственным развитием. Понимаешь, человек проходит несколько стадий развития. Сразу после рождения для него главное, чтобы кормили. Потом он начинает осваивать органы осязания и обоняния. Потом он учится ходить, говорить, общаться. Постоянно расширяется круг удовольствий, получаемых от жизни. Вместе с формированием тела, формируется и сознание человека, и его внутренний душевный мир. Верхним внешним признаком развития любого животного является его половое созревание, но для человека на этом этапе развитие не прекращается. А вступает в новую стадию – открывается возможность развития целостного человеческого организма в его стремлении к полной гармонии…»
Если Москва чем и хороша, так это огромным информационным накоплением – неисчерпаемый кладезь для литераторов и журналистов. Надо бы вести записи более аккуратно – если решусь всерьез заняться литературным творчеством, то они мне здорово пригодятся.
Вот и сегодня Ирина, почуяв, что со мной творится что-то неладное, могущее разорвать наши отношения, потащила меня знакомиться с вдовой известного актера Розова. Когда ему было пятьдесят лет, он женился на студентке первого курса театрального института, где читал лекции. Ей было двадцать три… Не прошло и года, как у них родился сын. И были они счастливы, хотя Розов не накопил богатств, не обладал огромной славой, богатырским здоровьем. Около двух лет назад Розов полез на дерево, чтобы спилить сухие ветки над дачным забором, упал, ушибся и умер от болевого шока на глазах у своего маленького сына, лет пять ему было. Два года прошло с тех пор. Два года вдова Розова отказывается от самых заманчивых предложений повторного брака. Она не может найти никого, достойного памяти Розова, хотя сватаются к ней молодые, здоровые, богатые, знаменитые…Что же такое она испытала со стариком, больным Розовым, если никак не может его забыть? Пока мы пили чай у нее на кухне, словно по предварительной договоренности заглянул актер театра и кино, с участием которого недавно прошел на экране телевизоров весьма неплохой фильм. Он сыграл одну из главных ролей, этакого супермена, настоящего мужчину. В жизни, судя по разговору, он совсем не такой - больше поэт и философ. Ему сорок один год. Его жене семнадцать. Живут вместе почти два года. Счастливы. « Этой Светке – Малолетке, - говорит актер, - я обязан тем, что я есть, что я душу свою познал, а не растворился окончательно в пороках общества…»
По всей видимости, Ирина решила, что я вновь, в самый решающий момент, испугался развития наших с нею отношений в силу большой разницы в возрасте и на конкретных примерах пыталась доказать несостоятельность таких опасений. Более того, она настаивала на том, чтобы немедленно обвенчаться… И в самом деле, зачем отказываться от собственного счастья? Зачем сгущать краски? Если до сих пор меня никто не трогал, значит, никому я не нужен… Не стоит преувеличивать значимость собственной персоны. Жека просто – напросто утратил чувство реальности. Ему везде мерещится опасность, что он сам для многих стал теперь источником смертельной опасности. Я очень осторожно попытался разузнать – что происходит вокруг него, но попытки мои особым успехом не увенчались. Отчаявшись, я решил наплевать на осторожность и пошел в ресторан гостиницы « Россия». Первый, кого я там увидел, был Василий.
- Ба – ба – ба! Не зря говорят, что на ловца и зверь бежит. А я, Казбич, ловец, ой, ловец, - Василий шагнул ко мне от барной стойки, раскинув руки и довольно улыбаясь. Лицо его было обезображено несколькими шрамами. Он заметно прихрамывал, но в целом выглядел уверенным в своих силах. Обниматься он, что ли, будет? Похоже, что не так уж Жека и не прав… Василий подошел ко мне вплотную и похлопал по плечам.
- Рад – рад тебя видеть, Казбич. Ей богу, рад. Я даже разыскивать тебя собирался… Ну что ты молчишь? Язык проглотил? Живой я, как видишь. Живой и здоровый. Здоровее некоторых буду. Пойдем, что ли, присядем, потолкуем.
Он увлек меня к столику, который был накрыт на двоих.
- Ты кого – то ждешь?
- Не поверишь. Тебя. Почти месяц прихожу сюда каждую неделю, заказываю стол на двоих и жду. Не может быть, думаю, чтобы Казбич сюда не сунулся. Не может быть такого. Я чувствовал, что ты придешь. И нам плевать на то, что Рог заматерел. Правда? Ты же решил выйти из игры. Я знаю. Это на тебя похоже. Ты же не боец, чуть что не так – в кусты…
- Тебе, Василь, наверное, сильно по голове попало. Заговариваешься.
- Да? И ты борзеешь? Думаешь за Рога спрятаться?
- Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь. Чего ты ко мне привязался?
- А ты зачем сюда пришел?
- Думал, кого из ребят встретить.
- Ты не поверил, что на легион всерьез наехали? Молодец. Ну, вот ты одного из ребят встретил. Дальше что?
- Что с тобой случилось? Как ты выжил?
- А тебе что, жалко?
- Ну что ты, в самом деле, взъелся на меня? Что было – то прошло.
- И быльем поросло… Так тебе бы хотелось? Да?
- Мы с тобой прямо здесь разборку устроим?
- Нет. Я только не могу понять, ты дурак или такой крутой. На кого ты надеешься?
- Мне не на кого надеяться, кроме как на самого себя. Я пришел в Легион по собственной инициативе. Все, что от меня требовалось, я выполнял качественно и считаю, что деньги отработал сполна.
- Ты стал брать за работу деньги? Это прогресс. Значит, все же вернулся к тебе вкус к жизни… Вернулся. И помирать ты теперь не хочешь. Так надо понимать?
- Мне наплевать, как ты будешь понимать.
- А зря. От меня многое, может быть, зависит в твоей новой жизни. Многое… Так ты хочешь знать, как я выжил?
- Как?
- Да никак. Я просто не погибал. Помяло немножко, пошвыряло по камням, пока в низ летел, и все. В расщелине отлежался и уполз. И от ваших, и от наших… Ладно, Казбич. Это все треп, и это неважно. Ты, в принципе, нормальный парень. И из-за той сучки я, конечно, завелся зря. Хотя такой кайф обломал. Сознайся, и самому ведь хотелось? Секс и полная власть над женщиной? А? Шо може буты краше, як говорят мои кореша хохлы… Но дело, я думаю, нам все же надо закончить.
- Зачем? Я что, мешаю тебе?
- Не повезло тебе, Казбич. Я на тебе зациклился.
- Не живется тебе спокойно.
- Нет, не живется.
- Может, тебе к психиатру сходить?
- Не. Я не маньяк. Я фаталист. Цыганка мне нагадала, что если после стычки с тобой выживу, то буду жить долго и счастливо.
- А если серьезно? Чего ты от меня хочешь?
- Ты знаешь, похоже, что ты маньяк, а не я. Ходишь тут, чего – то вынюхиваешь, о каком – то Легионе расспрашиваешь. Я же простой массажист в сауне. Не желаете ли массажик? Беру недорого?
- Не желаю.
- Зря. Зря. Я хороший массажист. Особенно девушкам нравится… Я ведь из – за тебя чуть не погиб, Казбич. Ты бы, небось, пристрелил меня? Или в воздух собирался палить? Да, кстати, как у тебя на личном фронте?
- А у тебя?
- Ты забыл, Казбич. Я – боец, солдат удачи. У меня нет личной жизни и никогда не будет.
- У меня мало времени…
- Понял. Понял. Готов ответить на все ваши вопросы, сер.
- Я могу вернуться в Легион, если захочу? С кем мне об этом можно поговорить?
- А что же твой дружок рогатый?
- Я с Жекой связи не поддерживаю.
- Рассказывайте сказки, дядюшка, кому-либо другому. Ты думаешь, что я просто здесь отираюсь у всех на виду и никто меня не трогает, в то время, как весь Легион перешерстили… Ты все забыл. Ты забыл, что мент – это не профессия, а призвание, что мент – это навсегда. Понял, наконец – то? Или разжевать?
- Да ты, Вася, обыкновенный провакатор. А сам, наверное, мнишь себя героем?
- Провокация – есть профилактика правонарушений, упреждающий удар по потенциальному преступнику. Ты думаешь, что Рог с нами не будет сотрудничать?
- Я ничего не думаю и ничего не знаю. Вы просто развели меня, как лоха… и не ошиблись. Я обыкновенный лох. Переоценивать меня не надо. Время зря потеряете.
- Отрицательный результат – тоже результат. Но, может быть, все же и пригодишься где-нибудь. Например, к приятелю своему наведаешься. А то он что – то от народа оторвался.
- Что? Не достать?
- Ох, Казбич, ты, Казбич…И где ты на мою голову взялся? Сидел бы в своей провинциальной дыре, считал бы копейки от зарплаты до зарплаты. Нет. Ему, видите ли, помереть захотелось. Ну так и помирал бы, а то как прижало по-серьезному, так сразу же и расхотелось. Переболел своей малолеткой, что ли? Как там она? Хочешь, узнаю с кем трахается?
- Василь, я совершенно ничего не понимаю в ваших играх. Я случайный человек в Легионе.
- Это ты моему шефу расскажешь. Заодно и про то расскажешь, куда вы с Рогом с перевала на неделю слиняли. Это – то помнишь?
- Ты блефуешь, Василь. За тобой никого нет.
- Думай, что хочешь. Тебе организовать силовое задержание или, по старой памяти, прогуляемся вдвоем до моих апартаментов?
- А не боишься, что сбегу?
- Куда ты денешься, голубь сизокрылый? Ты о своих голубках забыл, что ли? Мож их на суп сварим? Ну, ты дурак все же. От какого чёрта сюда приперся? На самом деле, ничего личного, Казбич. Я на тебя уже не серчаю, но в интересах дела, сам понимаешь.
- Может быть, и понимаю, только, Василь, ведь тогда под пулю ты лез натурально. Ты запутался, Василь.
- Ни фига я не запутался. Каждый зарабатывает бабки, как может. Это раз. Каждый удовлетворяется, как хочет. Это два. Понял?
- Относительно.
- Да хоть заносительно. Пойдем!
Шел я за Василием, лихорадочно пытаясь найти какой-то выход из сложившейся ситуации, и ничего придумать не мог. Кто такой Казбич, по всей видимости, знали не только Василь и Рог. Не сам же Василь в перерывах между тренировками в спортзале занимался поиском Иты. Допустим, что в Легионе была структура из бывших, а может быть, и из действующих спецов оперативно-розыскной деятельности, которая и осуществляла сбор компромата на легионеров, и что сейчас произошел в Легионе раскол на спецов и бандитов. К последним, похоже, попал Жека, а Василия крепко держат на крючке спецы.
- Василь, а тебя-то на чём держат?
- Я сам держусь. Мне пока что интересно.
- Врешь?
- Не зли меня, Казбич, а то до места не дойдем.
- Давай не дойдем. Закончим разговор вдвоем?
- Ты не кончай раньше времени. Поговори с паханами.
- Сколько человек знает обо мне?
- Откуда? Откуда мне знать об этом? Как вы все мне осточертели!.. Я не могу тебя ни отпустить, ни пристрелить.
- Жаль. Жаль, что все забюрократилось даже за пределами официального правового пространства.
- Избавь меня от словоблудия. Пришли, тем более.
Тот самый спортивно-оздоровительный комплекс, где мы собирались перед отправкой на Кавказ. Бог мой, это же совсем недавно было, а такое впечатление, что прошло лет двадцать. Два охранника на входе тщательно обыскали меня, сложив на столе аккуратной горкой все, что удалось выудить из моих карманов. В комнате отдыха Василь плюхнулся в кресло, вытянул ноги, откинулся головой на спинку и прикрыл глаза.
- Расслабься, Казбич. Хочешь – телик посмотри, хочешь – в сауне попарься, хочешь – просто посиди. Минут двадцать-тридцать у нас есть. Потом подъедут переговорить с тобой.
- Последнее время я только и делаю, что переговариваю.
- По большому счету, ты сам во всем виноват. Давно пора определиться с кем ты, а то не нашим и не вашим.
- Потому что не нужен я ни тем, ни другим.
- Сделай так, чтобы был нужен. Иначе, не мельтеши перед глазами. Молчи в тряпочку, как все. Мой тебе совет – когда будешь переговаривать, то постарайся показаться нужным.
- Спасибо за совет. Учту.
Устроившись в свободное кресло, я принял то же положение, что и Василий. Больше всего на свете не люблю ждать. Неизвестность тяготит меня. Впрочем, результат предстоящего разговора можно предугадать. Скорее всего, мне предложат стучать на Жеку, а то, что он категорически не подпускает меня к себе – их мало интересует. Ах да, Василь обмолвился о нашей поездке в Сибирь… Значится так. Верхушка Легиона раскололась и теперь ведутся игры между претендентами на абсолютное лидерство, а я опять оказался невовремя в ненужном месте. Нахамить? Деру дать? А как же… Вот этого не надо. Не надо оправдывать свою трусость чувством ответственности за жизнь другого человека. Предлог это. Всего лишь зацепка для подлой душонки, стремящейся во что бы то ни стало сохранить жилище в форме тела человеческого, зовущегося Казбич. Я стал накручивать себя, подталкивая к решительным действиям, но Василь, словно подслушал мои мысли, и не открывая глаз неожиданно громко и четко сказал:
- Ты сейчас, Казбич, не дергайся. Тебе выгоднее поговорить, приблизившись к тем, кто владеет информацией о тебе. Будь моя воля – я бы с тобой не возился, потому что человек ты пустяшный, но не я решаю. Тебе зачем-то шанс дают…
В предбаннике послышалась какая-то возня. Василь открыл глаза, чтобы посмотреть на часы и… больше он ничего сделать не успел. Комната быстро заполнилась вооруженными людьми. В дверном проеме появился Жека Рог.
- Извини, Казбич, я не стал тебя предупреждать, что наш друг Василий жив-здоров. Кто ж знал, что ты сюда сунешься? Вас словно тянет друг к другу. Ну, раз все так вышло, то будем вместе поджидать гостей. Ты не против, Василий?
- Не паясничай, Рогалик. Ты не самый крутой на этом свете. Еще неизвестно, чем закончится твой шухер. Ты уверен, что поступаешь правильно?
- А ты мне оставил выбор? Если бы ты не прицепился к Казбичу, то какое-то время мы бы с тобой еще поиграли, но я не могу оставить в беде своего боевого товарища.
- Ты все равно ничего не сделаешь с тем, кто сюда придет.
- Хотя бы познакомлюсь.
- Оно тебе надо?
- Как-то же выживать среди вас нужно?
- Лучше выживай подальше отсюда. Ты же не собираешься нас всех здесь замочить?
- А я, пожалуй, прислушаюсь к твоему совету. Я забираю Казбича и ухожу. Извини за беспокойство. Идем, Серж.
Я послушно поплелся за Жекой, ни о чем его не спрашивая. Вышли из гостиницы. Сели в машину. Сидим молча. Минут через десять я не выдержал.
- И долго мы будем здесь торчать?
- Пока не придет тот, для встречи с которым тебя приглашали. Я почти наверняка знаю кто это, но на всякий случай, хочу убедиться лично.
- И кто это?
- Весьма важный чиновник из Правительства Российской Федерации, пришедший туда с помощью Президента. И я не знаю то, чем занимается этот чиновник сейчас, делается с ведома Президента или нет. Нет. Должно быть – нет. Иначе, мы бы уже не разговаривали с тобой… Ты, Казбич, лишаешь меня оперативного простора. Что мне теперь делать с этими людьми? С Василем что делать? Тихо! Вот они подъехали. Смотри. Узнаешь?
Да, конечно, узнал. Эту противную холеную физиономию я помню еще по Питеру, когда он там резвился, банкротя предприятия, которые не удавалось приватизировать. Но почему он? Голова кругом идет. При чем здесь этот мошенник мирового масштаба и наши мелкие разборки? Похоже, что не такие уж и мелкие, раз интерес к ним проявляется у столь влиятельных персон.
5. Пари.
«Здравствуй, Ита! И почему мое сердце задевают разговоры с тобой? Ты же, по сути, и не говоришь ничего, а так, подначиваешь меня… Даже по телефону это тебе удается. Вроде бы и влечения к тебе, отдавшейся другому, нет никакого – полное равнодушие, а сердце весь день после общения с тобой болит, причем, всерьез, до валидола, словно есть у него с тобой какие-то дела, мне неведомые. Или тоскует оно по тому чистому сердцу, заключенному, как в темнице, в твоей груди, закованное в твои детские фантазии и страхи? Может быть… Но теперь, я думаю, мне удастся спасти его от остановки или, наоборот, от того, чтобы оно не разорвалось на кусочки. Закалку оно получило, будучи ввергнуто вместе со мною всем в круговорот испытаний по полной программе – от стремления к смерти через падение в бездну пороков и разврата до душевного очищения и самоутверждения. А сколько людей не прошло этот круговорот? Скольких поглотила пучина страстей? Уж и не помню, рассказывал ли я тебе о том, как достал статистику по нашему городку о самоубийствах из-за несчастной любви… За год что-то более семисот человек. Это только по маленькому городку! А по стране? А в мире? Это же сотни милионнов жизней! Причем, статистика такова, что у женщин чувственность созревает гораздо раньше, чем у мужчин. Уже в 14 лет девочки предпочитают смерть жизни без любви. А спад женской решимости отмечается только после двадцативосьмилетнего рубежа. Мужчины безумствуют, в основном, с двадцати одного до сорока двух лет. Пик влюбленностей у женщин приходится на двадцать три года. У мужчин – на тридцать пять. Общее колличество мужчин, покончивших жизнь самоубийством, гораздо больше, чем женщин. Причем, здесь еще не учитывались те, кто рванул на войну, спился. В статистическом отчете фигурировали только те, кто отравился, застрелился, спрыгнул с верхнего этажа, повесился, бросился под поезд или иным способом, нашел как поквитаться с жизнью, но при этом с убедительно проявленным мотивом «из-за любви», подкрепленным посмертной запиской или свидетельскими показаниями. Так что губите вы нашего брата без сожаления как на настоящей войне, делая это то ли по глупости, то ли нравится вам это…
Мы же встретились с тобой в то время, когда мне «седина в висок, а бес в ребро», а тебе пришла пора почувствовать себя женщиной. Очарование твоей молодости внушало надежду на то, что из набухшего семени всё же прорастёт не чертополох, а прекрасная роза. Не оправдались надежды. И тем лучше для тебя. Розы нежны и ранимы, несмотря на свои шипы, а чертополох живуч, приспосабливается к любым условиям. Легче в жизни быть чертополохом – жить без сердца, без души. Может быть, это совсем лишние составляющие человека, где собираются ненужные эмоции, чувства, мысли, и их нужно удалять, подобно аппендиксу? Может быть, душа – это вирус, болезнь, а не гармония? Может быть, человеку не дано превзойти примитивный животный мир? Нет! Нет! Нет! В каждом из нас идет непрерывная борьба двух начал – животного и человеческого, проявляющаяся в наших поступках, словах, чувствах. Я наблюдал отражение такой борьбы в блеске твоих шальных глаз. Порой этот блеск отражал энергию созидания, а порой – силы разрушительные, вовлекающие в тьму пороков. И мне почудилось, что ты прорвалась сквозь начальный этап развития человека как биологического существа и что ты осознанно отдаешься в дальнейшей жизни своей душе, что теперь у тебя безграничные возможности для самосовершенствования, когда не являются преградами никакие условности бытия. И в эти минуты ты была прекрасна! Не было на Земле никого, более достойного преклонения поэтов! Ты была прекраснее булгаковской Маргариты! Но как оказалось, это было движение вслепую, неосознанно, непрочувствованно… Так бывает в диких горах, когда человек оказывается там впервые накоротке со смертью. Тогда мгновенно раскрывается вся его сущность. Человек случайный, не чувствующий своей души, не замечает окружающей его красоты, не чувствует атмосферу боевого братства. Он весь напрягается, делается нервным и неосторожным, готовым убить любого. Такой опаснее врага. Он испуган сделанным им самим шагом. Он готов забыть о стремлении к душевному покою и вернуться к тому существованию, которое он влачил до этого. Он уже не хочет того нового, как ему казалось, наиболее полного ощущения счастья, которое ему сулила выигранная битва со смертью. Ему не нужно полного счастья. Ему хватит того кусочка, который как у всех. Пусть будет его меньше, но дольше попользоваться можно будет им. Пусть это будет не то, о чем мечталось, но зато что-то конкретно досягаемое. А здесь еще неизвестно, что будет. Убить могут, так и не дав испытать того счастья, о котором только читал да слышал. Назад! Скорее назад! И он уже проклинает того, кто привёл его сюда, рассказав о существовании абсолютного счастья. Ну, и скатертью дорога таким. Каждый выбирает сам свою жизнь. Мы даже не обижались на таких «легионеров», а только помогали им побыстрее вернуться к прежней жизни. Так приблизительно произошло и с тобой. И со мной едва не случилось…».
***
Я категорически заявил Ирине, что о нашем бракосочетании и ее переезде ко мне до следующего лета и разговора быть не может, потому что у меня вскрылись кое-какие невыполненные обязательства. Нелегкий был у меня с нею разговор. Порой казалось, что я готов согласиться с ее доводами, но губы сами произносили: «Нет!»- словно кто-то напустил на меня порчу. И дело было совсем не в Женькином предостережении. Мне показалось, что хватаюсь я за Ирину, как утопающий в трясине за последнюю соломинку, чтобы неизбежно утянуть ее за собой, так как чудо не случится. А если что и случится, так это то, что когда решишься схватиться за соломинку, она, подхваченная ветром, мелькнет перед твоим носом и будет такова среди ей подобных.
Да и Жека вызывал у меня двоякое чувство. Хотелось ему верить, но как, если сам он в себе разобраться не может, если соблазн близкого благополучия, утраченного в юности, будоражил забытые инстинкты выживания в человеческой стае? Как, если он сам не знал, какое решение он примет завтра?
С одной стороны, я наслаждался собственной силой воли, подчиняющей организм единожды оброненному обещанию, но, с другой стороны, не давало покоя, терзало неотступно ощущение неумолимого бега времени, уносящего с собой в небытие удовольствия молодой жизни. Зачем на старости лет предаваться воспоминаниям о своей принципиальности? Глупость и расточительство это, а не принципиальность. Жизнь дается для удовлетворения потребностей живого организма. Жи-во-го! Вот и живи! Наслаждайся жизнью! Удовлетворяй все свои желания! Не становись рабом условностей! Не поддавайся лживым речам демагогов… Все рассуждения о морали, нравственности, справедливости – есть жалкая попытка самооправдания тех, кто не смог ничего добиться сам, кто оказался за бортом корабля или, в лучшем случае, в подсобном помещении, где находятся те, кто должен за возможность своего существования обслуживать пассажиров, угождать им, удовлетворять их потребности в комфортабельном путешествии по высшему классу. А мое место все же, похоже, за бортом. Не удержался я на палубе. Как говорится, «в сорок лет ума нет – и не будет». Так стоит ли мне еще чего-то ожидать? К чему сдерживать себя?
Сначала я все же решил проверить свое похотливое начало виртуально, чтобы либо самоутвердиться перед следующим шагом, либо успокоиться, убедившись в невостребованности. На сайте знакомств я разместил о себе информацию. Все, как положено – пять фотографий во всех ракурсах и анкета: возраст – 40 лет. Рост – 182, вес – 69, зп – 2000 рублей, образование – высшее гуманитарное, увлечение – литература и фотография, профессия – служащий муниципального учреждения, ищу женщину, которая раздует семейный очаг и будет терпеть мои творческие заскоки и нищету. В первый день я подумал, что у меня какие-то неполадки с электронной почтой. Так как ящик долго не открывался. Но оказалось, что он просто забит письмами. И так продолжалось четыре дня. Затем стали приходить по два-три письма в день, а к середине следующей недели поток писем иссяк. В общей сложности я получил 314 посланий. В основном, как ни странно, писали из Москвы и Питера. Одно письмо пришло из Германии, одно – из Казахстана, одно – из Израиля, одно – из Рима, шесть – из Таллина, много было писем из Минска, Киева, Воронежа, Брянска. Я рассортировал их по возрасту респондентов. Самой молоденькой было шестнадцать. Самой старшей – тридцать четыре. Больше всего писем пришло от двадцатитрехлетних – аж восемьдесят четыре письма. Я был удивлен, обескуражен, но доволен собою. С некоторыми я все же вступил в переписку - интересно же, зачем им «старый пень» нужен. Оказалось, что надеятся в российской глубинке найти настоящую неиспорченную любовь. Вот те на! Извинился я перед всеми и сознался, что не нуждаюсь в женщине, что нашел уже. Но две самые настырные продолжали писать. Одна - 23 лет, художник-дизайнер из Москвы, другая - 28 лет, врач из Ялты. Переписка наша носит дружеский характер на основе выявившейся общности интересов в области литературы, философии, потребления жизни.
Но на этом я не успокоился. Пошел в бильярдный клуб и не просто снял там пару подружек, а заключил с ними пари. Условия такие: запираемся у меня в квартире на субботу, воскресенье для вселенского разврата – если я первый прошу пощады, то плачу им по сто долларов, если кто-то из них сдается, то выбывает без всякого вознаграждения. Ударили по рукам. Девчонки просты, веселы, без комплексов и предубеждений – затея им понравилась. Перед уходом они проболтались о нашем пари кому-то из завсегдатаев клуба и вскорости на нас стали делать ставки. Понедельника многие ждали с нетерпением. Опять же, какое-никакое, а новое развлечение для маленького городка – есть о чем поговорить. Мы же, затарившись на двое суток выпивкой да закуской, удалились в заданном направлении. Стартовали ровно в полночь. Они надеялись на молодость, а я на опыт. Они стремились добиться от меня физической усталости, а я надеялся, что они не выдержат состояния повторяющегося оргазма, когда теряешь ощущение реальности… Первой сдалась Алёнка. Случилось это около половины пятого утра в воскресенье. Она отвалилась к стене, пробормотала: «Сдаюсь», - и уснула моментально. Эльвира же была неугомонна. К одиннадцати дня я уже ничего не соображал и, казалось, что тело существует отдельно, само по себе. Вдруг Эльвиру пробило дрожью, она покрылась мурашками, сползла на пол и только головой замотала, приняв, наверное, мой стон облегчения, за призыв к активным действиям.
Спали, как убитые, до девяти вечера, а затем пили мартини, слушали музыку, разговаривали. В принципе, я остался собой доволен, а главное, спало то напряжение, которое возникло после возвращения из Москвы, которое давило и днем, и ночью, не давая ничего делать, ни о чем думать, лишь тупое сожаление о происшедшем и покорное ожидание пробивались к моему восприятию. На прощание я дал девчонкам по сто долларов и попросил забыть обо мне. Как бы не так? Задружили. Иногда по вечерам не дают мне скучать. И почти никакого секса. Чисто товарищеские отношения. Им не с кем по-человечески поговорить, хотя обе учатся в институте. Полной неожиданностью для меня было то, что Алёнка пишет стихи. Она спортивного телосложения, слегка подкачанная на бодибилдинге, а Эльвира как пушинка, с тонкой талией, стройными ногами, с кудряшками ниже плеч. Ей бы стихи писать, ан нет. Аленка говорит, что у них к мужчинам презрение, так как среди них, в основном, либо самцы тупые, либо пьяницы, либо самовлюбленные маменькины сынки. Девчонки самоутверждаются тем, что снимают понравившихся им мужчин на спор. С их точки зрения, секс – это обыкновенная физиологическая потребность организма, а любовью для красного словца обозвали всего-навсего обыкновенное сексуальное влечение. «Вот сегодня,-говорит,-у меня к тебе любовь, а завтра , может быть, к Эльвире потянет». Я пытался ее переубедить, рассказывал истории о настоящей любви, о том, как влюбленные жертвовали собой ради любимых, но усилия мои не увенчались успехом. Любовь, как и веру в Бога, не доказать словами. Ты понимаешь, что такое Любовь только после встречи с нею. И стало мне так стыдно и нехорошо на душе… Люблю ли я кого-либо? Что я делаю? Не угодил ли я в ловушку собственных сомнений?
В один из таких вечеров сижу в кресле, потягиваю вино из тонкого стакана, улыбаюсь и покачиваю головой, выражая восхищение Эльвирой, которая запорхнув на журнальный столик, показывала, как выступала стриптизерша в ночном клубе.
На что я трачу время? Развлекаюсь с девочками, а Жека в это время рискует жизнью… Рискует, да только не своей. Он тоже развлекается с женой… Не то. Совсем не то. Чего же меня мучает совесть? Из-за Ирины? Или из-за Иты? Было бы у тебя женщин поменьше, и совесть тогда былабы поспокойнее. Но ведь для каждого мужчины женщина бывает только одна, как истина. Путь же к истине тернист и долог. И очень часто за истину мы принимаем нечто иное, а разобравшись в ошибке, идем дальше… Дальше… Куда? К заранее обозначенному финишу? Смешно. Чего тебе еще надо? У тебя была возможность добиться всего, чего захочешь, но ты не воспользовался ею. Теперь не совесть тебя мучает, а сожаление о неиспользованной возможности…
- Я, похоже, не вовремя, - прервал мои размышления чей-то голос, да и Эльвира сбилась с ритма, прикрылась руками и вопросительно посмотрела на кого-то у меня за спиной. Я обернулся. Ирина разжала пальцы и, на колени мне упали ключи от квартиры.
- Извини. Ты думал, что потерял их, а я хотела устроить сюрприз своим неожиданным появлением. Похоже, что сюрприз удался…
И в это время из ванной вышла Аленка, на ходу заворачивая вокруг бедер махровое полотенце.
«Здравствуй, Ита! Гораздо страшнее то, что у тебя изменилось определение понятия любви. Оно у тебя обесценилось. Ты называешь любовью секс, влечение, привязанность, страсть, получение удовольствий… Все в твоей голове перемешалось и ты пренебрежительно бросаешь: «одной любви хватит, как максимум, лет на пять, не более…» А потом нужно искать новую? Выходит, что так. Вся жизнь в твоем представлении – это получение удовольствий. Но что такое удовольствие? Прислушайся к самой себе! Когда ты получаешь удовольствие от еды, сна, секса, курения, нахождения в большом городе и прочее, то, как это отражается на твоем самовосприятии? Разве удовольствие получает только одна часть тела? Помимо того места, которое тебе почесали, ты испытываешь некий, так называемый, душевный комфорт. То есть, опять душа. Значит, все таки она реально существует и все наши удовольствия и наслаждения в конечном итоге оцениваются ею. Значит, наивысшее наслаждение мы можем получить только тогда, когда поймем, на что способна наша душа, чего она жаждет, какое удовольствие наиболее полно охватит наш организм, ибо душа существует в развитом состоянии в гармоничном человеке, а гармония человеческого организма и есть душа. Понимаешь? Ну, как тебе еще объяснить? Вот смотри, до тех пор, пока ты не познала жизнь с мужчиной, у тебя, наверное, было какое-то самое приятное удовольствие, например, ласки матери, манная каша вечером, купание в теплом море или еще что-то, ради чего, как тебе казалось, можно пожертвовать всем прочим. Потом, решившись стать женщиной, ты находишь, что наивысшее наслаждение в оргазме. Но тебе опять так только кажется потому, что есть еще целый мир, в миллионы раз больше того, который ты познала. И там существуют самые совершенные удовольствия, образующие состояние полного счастья. Но до этого мира, так же как и до половой зрелости, нужно дорасти, а для того, чтобы войти в него – нужно сделать шаг, нужно решиться на этот шаг. Задумайся над тем, почему люди, очень многие, не довольствуются тем набором примитивных средств получения удовольствий, который широко распространен и доступен практически каждому? Почему не худшие представители человечества уходят в религию, в творчество, в пьянство, в наркозависимость? Что за удовольствие они ищут? Значит, эти удовольствия настолько сильны, что ради них можно отказаться от жизни? Только ради того, чтобы на миг испытать эти удовольствия, люди отдают все. И вера, и творчество, и опьянение – все это есть стремление искусственным путем достичь совершенства, гармонии чувств, раскрепостить душу, то есть познать то, что естественным путем приходит к человеку только в состоянии настоящей единственной и неповторимой любви, когда человек ощущает собственную гармонию и свою гармонию с миром. И хотя в этот миг из него не брыжут соки сексуального желания и похоть не выворачивается наизнанку стонами и вздохами, но то, что он испытывает и есть величайшее наслаждение из всех, существующих во Вселенной. И оно вечно. Даже если ты остаешься один, оно сопровождает тебя постоянно. И ты уже счастлив. Нужно только не обронить это ощущение, не разменять его на обиды и горечь утрат. Нужно суметь выстоять, когда, вдруг, тот, кого ты считал выше себя, скатывается обратно к подножью горы. А дальше есть разнее пути: можно и не жить, ибо большего не познать в этом мире, а можно поделиться с другими своим обретением через творчество, через добрые дела, через самопожертвование. Теперь уже не к гармонии я иду через искусство, а обратно к людям с гармонией в душе. Я обрел любовь к жизни через презрение к смерти. Опасность уже не волнует мою кровь. Радость творчества и способность нести людям добро наполняет содержанием мою жизнь. И я верю монахам, утверждающим, что за молитвами и покаянием, они испытывают удовлетворение в сотни раз превосходящее оргазм от выброса спермы в женскую вагину. Я им верю, но сам не готов к такому. Может быть, я нахожусь, все еще на низшей стадии развития, но кажется мне, что это крайность противоположная примитивному животному существованию. Ты скажешь, что все это пустые слова? Ничуть. Нужно только задуматься над ними. Ведь ты же читала не только Довлатова, но и Камю, и Гессе. Или тебе остались непонятными рассуждения об абстракции, о свободе духа? К чему привели поиски наивысшего наслаждения Синдхартхи? А Иегова? Или эти имена, ставшие символами веры миллиардов людей, воспринимаются тобой как нечто несопоставимое с собственной личностью, и ты считаешь, что тебе не дано постичь то, что было доступно им? Но возвратись тогда к самой себе. Сможешь ты получить то же удовольствие от игры в бильярд, если у тебя «кошки на душе скребут»? Вряд ли. Так и воздействие на различные части тела… Когда у тебя светло и радостно на душе, то простое прикосновение, может вызвать восторг и желание, а если ты раздражена, то те же ласки могут вызвать только новую волну раздражения…».
***
Сора с Ириной меня почему-то не очень расстроила. Очерствел, что-ли? Впрочем, за всю жизнь у меня было всего три женщины, разрыв с которыми я очень сильно переживал. Это были три женщины, которые услышали от меня признание в любви. Со всеми остальными я как-то обходился без этого. Одна из этих женщин была моей бывшей первой и последней женой. И было это лет пятнадцать назад. Вторая – совсем молоденькая девятнадцатилетняя журналистка Верочка. Третья – её ровесница Ита. Все, пожалуй, на этом пора остановиться. Три – хорошее число. И то, что случилось с Ириной – к лучшему. Нельзя использовать человека для удовлетворения своих низменных потребностей без предоставления чего-то взамен. А взамен Ирине я ничего стоящего предоставить не мог. Впрочем, как и всем остальным. Нахлынувший, казалось, поток жизненных сил, отступал, уступая место штилю равнодушия обиженного чувства недооцененности, типа того, что раз не хотите, чтобы я вас облагодетельствовал, так и не надо, пусть вам же хуже и будет от такого невнимания к моей особе. Более того, я требую внимания к себе не лишь бы кого, а только тех, кого считаю достойным этого. Но, намеченные мною на роли благодарных зрителей, не желают занимать места в партере и ублажать меня овациями и криками «браво», делая тем самым неуместными сами геройства, совершить которые я был готов. Действительно, кого и чем я хотел облагодетельствовать? Не лучше ли истратить остатки дней своих на сотворение литературной «нетленки» в назидание потомкам, которые окажутся более тонко организованными, способными постичь прекрасное не в искусственном образе, созданном как интерпретация идеи автора, а в естественном природном единстве, в целостности личности как самодостаточного организма, не ставшего частью мутного потока лживой цивилизации, обращающей людей в простейшие формы существования, в водоросли, в рыб, единственной задачей которых является противостоять течению на крутых изгибах, дабы не быть выброшенными на прибрежные камни, где смерть от хищных птиц и палящих лучей солнца.
Охваченный столь бредовыми идеями, я слонялся по пустой квартире из угла в угол, не находя себе практического применения. Один. Опять один. Оттолкнул от себя, обидел всех, кто тебя хоть немного ценил, уважал, может быть, даже любил… Попробовать реабилитироваться? Попробовать объяснить свои поступки? Попробовать найти в них хоть какой-то здравый смысл? Я сел за кухонный стол. Взял авторучку. Открыл общую тетрадь. На первой странице написал «Русский легион». Будет-ли кому-то интересно читать о том, что произошло со мной? Стоит ли писать правду? Художественное произведение потому и художественное, что создается с претензией на искусство, которое представляет жизнь на такой, какая она есть, а такой, какой мы хотим ее видеть, приукрашенной, упрощенной, понятной, логически обоснованной.
К тому же, речь далеко не каждого воспринимается легко. Многие из нас просто-на-просто, не умеют нормально говорить. Я, в том числе, не использую и сотой доли возможностей русского языка. Моя речь похожа на возгласы питекантропа. И мысли мои не новы. Наверняка, найдется немало людей, которые сумели выстроить более четкую цепочку определений основных понятий, с которыми мы сталкиваемся в жизни, и сделали это более образно, более высокохудожественно. Вот им-то и нужно постараться помочь в реализации их творческого петенциала, а не пытаться изобразить из себя невесть что. Помогая им, помогаешь и себе, и другим, кто ищет форму для выражения своих мыслей и чувств.
В пору жизненного благополучия в петербургский период я постоянно помогал тем, кто занимался художественным творчеством. Создал клуб «Такт» девизом, которого было «РРР», что расшифровывалось как «раскрепощение, развитие, реализация» творческого потенциала, естественно. Еженедельно собирались в литературной гостиной, которую открыли в одной из районных библиотек. С 1994 года стали издавать литературно-художественный альманах «Лад». Проводили литературно-музыкальные вечера. Для многих, участие в работе клуба, стало единственной возможностью творческой реализации. Возрастные рамки авторов альманаха колебались от пяти до девяносто пяти лет. Реализация творческого потенциала рассматривалась не как самоцель, а как путь к познанию истины, по которому пойдут за тобой другие. Любой, по настоящему творческий человек, мучается предчувствием близости этого пути, и пробирается к нему толпы образов, череду событий, ощущений, чувств, бушующих в его душе, безграничность которой подавляет самого автора, сжимая сердце толщей страха и сладострастия. И здесь, на начальном этапе творческого поиска, самое сложное испытание для автора – не потеряться, не остаться на уровне примитивного потребителя адреналина, образующегося в результате соприкосновения с новым миром, недоступным для тех, кто озабочен только сохранностью своей благополучной основы. Ему кажется, что он уже нашел то, что манило, звало в дорогу, но, на самом деле, это, всего лишь, начало, это всего лишь способ передвижения в направлении осознания человеческого предназначения в природе, в мире… Кто сможет пойти дальше? Кто сможет сделать следующий шаг вперёд? Кто не будет топтаться на месте в слепом экстазе осознания собственной избранности? Никому не дано знать этого заранее. Все проверяется в движении, ничто не поддается планированию в этом направлении, а результаты, чаще всего совершенно неожиданны…
***
Увлеченный реализацией идеи оказания помощи многочисленной армии графоманов, в надежде отыскать среди них парочку гениев, я даже как-то подзабыл о Жеке. Времени свободного не было, а значит, не было и возможности заниматься самобичеванием, некогда было жалеть себя. Я опять был кому-то нужен… И на детский театральный фестиваль «Дуга» в Питере я поехал с удовольствием, совершенно не сопоставляя свою поездку с чем-то иным, кроме расширения творческих связей. Но стоило мне сойти на перрон Московского вокзала, как воспоминания поглотили меня. Каждый шаг по Невскому проспекту вызывал зримые образы безвозвратно ушедшей юности. На пару дней меня приютила знакомая журналистка, а затем я перебрался в гостиницу, которую оплачивали организаторы фестиваля. Мой коллега, с которым я должен был делить гостиничный номер, воспользовавшись, случаем, укатил по своим делам, в соседнюю Эстонию, и в моем распоряжении оказались апартаменты «люкс» со всеми удобствами для приятного времяпрепровождения. Как-то не подумав, я позвонил в Москву Ирине, и она ближайшим поездом приехала. Встреча была неловкой. Мы оба не знали, что говорить друг другу, старательно избегали объяснений по поводу случившегося… Молодая, очаровательная женщина, готовая простить мое сумасбродство, ждала меня вечерами в гостиничном номере, а я, как безмозглый юнец, бегал по местам былых свиданий с Итой. Больше года прошло с тех пор, как мы расстались, а я до одури курил сигарету за сигаретой, пытаясь заглушить незваную тоску, обмануть сердце и с упрямой тупостью бродил от Казанского собора до кафе «У Казанского». Мы часто назначали здесь свидания. Первый раз, когда она сказала, что будет ждать меня «У Казанского», я прождал ее более часа у Казанского собора, что через дорогу напротив. И когда, окончательно потеряв надежду, собрался уходить, она прибежала: «Я так и подумала, что ты перепутал…» Я, вообще-то часто заставлял ее ждать. Как-то возле того же «У Казанского» довел ее до слез. Договорились вечером здесь встретиться, а у меня были какие-то важные переговоры, и я вспомнил о ней часа через два. Уверенный в том, что она не дождалась меня, просто, на всякий случай решил пройти мимо и … Влепила она тогда мне пощечину и расплакалась, уткнувшись в мое плечо. Впрочем, слезы были у нее легкими. И, похоже, ей даже нравилось немножко пострадать. Когда все было хорошо, она выдумывала какую-либо трагедию, дулась полчаса, провоцируя оправдания, а затем, когда ей это надоедало, заявляла, что какая же она дура, что главное совсем не в этом, а в том, что мы любим друг друга.
Ближе к полуночи я забрел в район Озерков и очнулся от забытья под окнами квартиры своей жены. Двое подростков нагло рассматривали меня: …обдолбанный наверное, - услышал я завершение фразы, видимо характеризующей мое состояние, но заметив проявление жизни на лице заторможенного, отодвинулись подальше, - Так сколько времени-то, дяденька?
- Поздно, ребята, поздно. Вам уже домой пора. Идите. Первый час ночи…
Стрельнув у меня сигарет, они издали еще некоторое время понаблюдали за мной, и, убедившись, что я и не пьян, и не под наркотиками, и легкой жертвой я не буду, ушли восвояси.
Тогда тоже было около часа ночи. Мы с женой уже легли в постель, когда раздался телефонный звонок. Трубку взяла Таня.
- Тебя. Скажи своим женщинам, чтобы ночью хотя бы не звонили…
Звонила Ита.
- Ты можешь сейчас подойти к метро «Просвещения»?
- А что случилось? Что ты здесь делаешь так поздно?
- Ну, ты мне скажи, ты можешь подойти? Мне очень нужно тебя увидеть. Сейчас.
- Хорошо .Только больше некуда не ходи. Жди меня на входе в метро.
Жене я сказал все, как есть, что влюбленная в меня практикантка требует, чтобы я к ней вышел, что я сейчас пойду, отшлепаю ее, отвезу домой на Васильевский остров и вернусь. Вернулся я утром. Жене рассказал практически все, как было на самом деле. Метро было закрыто. Около часа пытались дождаться маршрутки, периодически, согреваясь, чаем в кафе. Она мне говорила о любви, о том, что все время думает обо мне, что ей необходимо, чтобы я был рядом, что она приехала, потому, что больше не может быть без меня, что она понимает нелепость своего поведения, но, ведь и я способен на безумства, и я испытываю к ней тоже влечение?... Я поддакивал ей, уверяя, что, действительно, она мне далеко не безразлична, но, что не стоит так торопить события, что сейчас нужно поехать домой, а завтра все и проясниться - может быть, это временный минутный порыв, может быть, нужно выждать, дать возможность самой себе разобраться в собственных чувствах… Затем я поймал такси. На обратной дороге попал на разводку мостов. Пришлось гулять по берегу Невы до утра. Таня только вздохнула:
- И за что тебя женщины любят? Вот что я в тебе такого нашла? А эта дурочка сама еще не знает, что хочет… Ладно, ты чай или кофе будешь. Давай быстрей, а то мне на работу пора.
С Ириной простились мы вежливо и холодно, как вынужденные знакомые.
- Спасибо за науку, - бросила она на прощание, - Будешь в Москве, заходи. Только позвони предварительно.
А в первую же ночь по возвращению в Городок, позвонила Ита.
- Привет. Мне показалось, что ты был в Питере…
- Да, я был там.
- Почему не позвонил?
- Оказалось, что дружеская встреча с тобой выше моих сил. Я безнадёжно заразился тобой, и ещё немало времени потребуется, чтобы справиться с такой болезнью. Я когда ехал в Питер, то у меня была мысль – остаться там навсегда, но сбежал, едва дождавшись окончания фестиваля, потому что был на грани того, чтобы побежать искать тебя, чтобы ходить за тобой тенью…
- А, может быть, наоборот – увидел бы меня, и все прошло? Может, ты всё выдумал? Когда ты еще приедешь? Когда увидимся?
- Нет. Пусть со мной останется та Ита, которую я выдумал, которую, как оказалось, я полюбил. А от тебя я все же постараюсь оторваться. Я уеду так далеко, чтобы не было возможности вернуться.
- И куда же? Скажи. Мне интересно. У тебя есть возможность уехать из страны?
- Это для тебя не важно.
- Но, послушай, я же тебе всё рассказываю.
- Разве?
- Ну а что тебя интересует? Спрашивай.
- Не стоит.
- Ну а писать ты мне будешь?
- Нет.
- А я уже привыкла к твоим письмам… Занятно, как роман с продолжением. Но, впрочем, как знаешь. Я, кстати, все те письма, которые ты мне прислал, отдала твоей бывшей жене. Я ей сказала, что ты очень страдаешь, что ты ни в чём не виноват, что ей нужно написать тебе или позвонить. Я правильно поступила? Ну что ты молчишь? Ты же ходил к ней после того, как уже со мной был? Ты же хотел вернуться к прежней, спокойной жизни, словно меня и не было вовсе? Правда? Было такое? Ты мне не позвонил, когда приезжал в Питер, а пошёл к ней? Так? Ну и что она тебе сказала? Она поняла тебя? Она простила тебе интрижку с практиканткой? Простила? Ну же! Не молчи!
- Не стоит тратить время на мутное прошлое. Нам время тлеть, а вам цвести. Так не надо нарушать процесс тления. Удачи тебе в учебе и личной жизни. Спокойной ночи.
- Ну, попробуй, усни…
Я нажал рычаг телефона и … только через полчаса отпустил его. Все это время я просидел, с зажатой телефонной трубкой в руке, уставившись на циферблат каминных часов, на котором вместо стрелок и цифр мелькали картинки из последних двух лет моей жизни после знакомства с Итой.
В почтовом ящике было два письма - одно от Жеки, а другое от случайного знакомого, поведавшего мне тогда невероятную историю о том, как муж предложил ему переспать с его женой. Прошло около года с того мимолетного дорожного знакомства. И вот, я вскрыл конверт с письмом.
« Здравствуй, Сергей! Я обнаружил твой адрес на салфетке, которую ты засунул в карман моей куртки, и решил рассказать тебе конец той истории. Помнишь еще её? Отправившись следом за показавшимся мне знакомым мужчиной, я нашел его в спальном вагоне. Это был он. И она была там, с ним. И ребенок... Я заглянул в купе, извинился, захлопнул дверь и выскочил в тамбур.
Шёл к ней, настроенный на объяснение, на то, чтобы предъявить какие-то свои права, но хватило сотой доли секунды её присутствия, чтобы все мои желания были подчинены одному единственному – не навредить ей, не разрушить её счастье. А то, что она была счастлива – это было очевидно. Я почувствовал это. И я почувствовал, что самое большее, что я могу сделать для неё… и для нашего ребенка... – никогда не появляться в их жизни. Я даже не знаю кто у нас... у них...- мальчик или девочка. В конце концов, это неважно, хотя мне ведь тоже хотелось счастья, счастья обладать ею, счастья воспитывать нашего ребенка, счастья быть рядом, счастья быть для неё. Но так получается, что для меня осталось только одно счастье – не быть, не быть рядом с нею, а значит – не быть вообще. Это невозможно объяснить… Такое, наверное, чувствовали солдаты, подымаясь в смертельную атаку, защищая не абстрактную Родину, государство, а своих любимых женщин, детей, родителей. Они платили своей жизнью за их жизнь. Может быть, это сравнение слишком пафосное, может быть, я слишком высоко оцениваю свою жизнь, но ведь это моя жизнь… Она у меня одна. Второго шанса, как в сказке, никто не даст мне.
Зачем я тебе пишу? Да потому, что никому из близких друзей и родственников не могу я излить свою душу – меня сочтут за сумасшедшего. А ты хотя и случайный дорожный знакомый, но что-то зацепило меня во время нашей встречи… Показалось мне, что ты поймешь меня, что было нечто похожее и в твоей жизни. Я почувствовал это по твоему молчанию, по блеску твоих глаз, по дрожи сигареты в твоих пальцах в то самое время, когда я рассказывал тебе свою историю. Я не знаю, кто ты, чем занимаешься, но это и неважно, так как выбора на сегодняшний день у меня нет.
Я дал денег проводнику, чтобы остаться в том вагоне. Несколько раз чуть было не столкнулся с нею в коридоре, но то ли она меня не узнала, то ли сделала вид, что не узнала. Сошёл я с поезда вместе с ними, увязался следом и выяснил о них все – фамилию, адрес… Сообщаю их тебе. Сохрани их. Ты останешься единственным человеком, знающим их тайну. Извини за то, что свалил на тебя такой груз. Человек я, по всей видимости, подлый и малодушный, так как даже чужую тайну не смог унести с собой в могилу - захотелось с кем-то разделить ношу. Что тебе с ней делать? Не знаю. Может быть, в глубине души, я надеюсь на то, что ты как-либо расскажешь ей о том, как я страдал по ней, о том, что я все знал… Может быть, тогда она обнимет сына, мне почему-то кажется, что у нас все же сын, так вот, обнимет она нашего сына, заплачет, и на его испуганный вопрос: «Почему?» - ничего не сможет ответить, а только крепче прижмет его к себе. Может быть, ты смог бы рассказать ей о моей героической, но совершенно бессмысленной смерти на поле боя… Но не делай этого. Не стоит потакать моим слабостям. Мне кажется, что ты сможешь достойно обойтись с теми знаниями, которые тебе мною переданы, а именно – ничего не предпринимать. Разве что, по случаю, поинтересоваться – как ей живётся, нет ли острой необходимости в помощи? Я понимаю, что просить тебя о помощи ей – это с моей стороны сверхнаглость, тем более что и денег я тебе оставить не могу. Всё, что было – пропил. А было, поверь мне, немало. Но и это забыться не помогло. Компаньоны по бизнесу, поняв, что им меня из запоя не вытащить, избавились от меня. И я их в этом не виню. Они не виноваты в том, что я сломался. Никто в этом не виноват. Никто. Такова моя судьба. Таково мое предназначение. Мне суждено умереть ради жизни другого человека, любимого мною человека. Скажешь, что такого не может быть? Что нельзя полюбить за полчаса? Можно. И люблю я её не за совершенное тело, не за ее страстность… Я готов получить ранение на войне вместо ее мужа. Лишь бы быть нужным ей. Зачем? Зачем нужным? Наверное, затем же зачем она нужна мне. Мне нужно, чтобы она была рядом, чтобы она просто была… Ну все. Хватит. Прощай. Я с гор спустился – в горы и ухожу. Там, как и тысячу лет назад – война, а на войне как на войне – судьба сама распорядится моей жизнью».
Ну и что мне было делать с этим письмом? Радоваться, что кто-то пошёл по моему пути? Удастся ли ему пройти его? Не найдет ли он то, что ищет? Или же, как и я, он выйдет на новый путь? А что мне делать с адресом этой женщины?
Я разорвал письмо на мелкие кусочки и открыл следующий конверт - от Жеки.
« Привет, Казбич! Уничтожив это письмо, ты можешь спать спокойно. Я его лично опустил в твой абонентский ящик. Да-да, был я в твоем Городке и не зашёл к тебе. Извини уж. Не захотел лишних объяснений. Вообщем, значится таким образом. Все твои контакты я зачистил, так что даже не пытайся пройтись по старым следам. Сам я со своей дражайшей половиной покидаю эту беспокойную страну, надеюсь, что навсегда. В связи с этим, деньгами, к сожалению, я с тобой поделиться не могу. Дорожные расходы, обустройство на новом месте, молодая красивая жена… Да ты и сам все понимаешь и не осудишь меня, потому что у тебя теперь есть более ценная веешь – ты свободен от каких бы-то ни было обязательств, ты такой же, как все «раб нашей жизни общей». Я не стал более циничен. И отношение к тебе у меня не изменилось, иначе я бы и не писал этого письма. Так уж, Серж, распорядилась судьба. Мне предстоит жить среди игрушек цивилизации, общаться на чужом языке, ублажать уже единожды предавшую меня женщину и крутиться-крутиться пропеллером, наращивая финансовый капитал. Впрочем, по поводу последнего я, скорее всего, перегнул. Я думаю, что смогу стать рантье. Справедливо ли это по отношению к тебе? Да! Да! Да! Ты можешь забыть о Русском легионе. Ты остаешься на РОДИНЕ. Пусть нищий и преданный любимой женщиной и друзьями, но на РОДИНЕ. И, к тому же, тебе не нужно будет прятаться под чужой фамилией, у тебя не будет оснований дрожать за свою шкуру – вдруг ее продырявит снайпер. Я дарую тебе спокойствие и возможность жить на земле, где ты родился. Сочиняй, пиши, развивай свое творчество литературное. Мне нравились твои записки о Легионе. Честное слово. Может быть, не так красочно, как в романах, но порой я узнавал в них свои несказанные слова. Будь здоров, Казбич! Не поминай лихом. Больше не свидимся».
Ну, что ж, похоже, что действительно закончилась история с Русским легионом. На всякий случай, я позвонил в Питер Сашке. С тех пор, как он дал мне номер телефона легиона я так и не нашёл времени хотя бы поблагодарить его. По домашнему номеру никто не отвечал. Перезвонил в студию – тоже никого… Не может быть! Не такой же ценой? Не мог Жека так глубоко провести зачистку?.. Не мог… Наверное, Сашка просто _ на-просто уехал куда-либо. Он же часто уезжает. Он же не обязан сидеть и ждать, когда я ему позвоню. Нет. Нет. Это было бы очень большой ценой за мое спокойствие. Проявиться Сашка. Никуда не денется. Небось, с натурщицами где-нибудь завис…
***
«Здравствуй, Ита! Пишу тебе в последний раз. Больше, как и обещал, я тебя не потревожу. И звонить мне не стоит, тем более что вряд ли я буду дома или на работе. А пишу я затем, чтобы закончить свою мысль о любви, чтобы не осталась недоговоренной столь важная тема, главная тема всей человеческой жизни, каждого человека. Но для того, чтобы познать любовь, почувствовать внутреннюю гармонию, собственную душу, нужно суметь пренебречь всем остальным. Это очищение необходимо для проникновения в мир высшего наслаждения. Но если подобное очищение ты будешь воспринимать как жертву, то не стоит обманывать ни себя, ни других – ты не готов к настоящей жизни. Это все равно, если бы ребенок по чьему-то наущению отказался бы от каши и попробовал бы вина. Вино не принесло бы ему радости, а, наоборот, вызвало бы тяжёлые последствия. К великому сожалению, многие люди остаются в «детском» возрасте навсегда, так и не познав истинной радости удовлетворения души. Немалая вина в этом и тех, кто, достигнув соответствующего уровня развития, пребывает в состоянии эгоистичного пренебрежения к тем, кто ползает в пыли животных инстинктов и лживых норм цивилизации. Но их тоже можно понять, так как стремление помочь человеку обратиться к собственной душе часто заканчивается враждебными проявлениями с его стороны. Или же, в лучшем случае, того, кто говорит о душе, о вечной любви, сочтут чудаком и будут относиться к нему снисходительно, мол «мели Емеля» да только жить не мешай так, как мы привыкли, так, как живут другие, вырывая кусок послаще из глотки друг у друга, обманывая и предавая на каждом шагу… Но, тем не менее, нужно уметь прощать, ибо такое их поведение есть следствие их невежества. И если их уже невозможно поднять до уровня полноценного человека, то нельзя отдавать в их власть новые поколения, нельзя позволять им губить новые невинные души. Я не сошёл с ума и не ударился в религию. Я счастлив, в чем и признателен тебе. Не абсолютно счастлив, ибо нет у меня полной гармонии, разрушенной ошибкой-ли, обманом-ли, но знанием возможного счастлив, ибо испытал это, познал, почувствовал, понял…
Что же касается нашей возможной встречи?... Давай встретимся 10 октября 2010 года в 10 часов 10 минут у памятника Гоголю на Малой Конюшенной напротив Казанского собора в Питере. Не забудь и не перепутай – 10.10.10. в 10.10. Ну, а пока пока…»
Железноводск – Биштау – Попово-Лежачи – Москва – Санкт-Петербург – Старый Оскол.