Фантастические повести и рассказы.

Дата: 18 Декабря 2014 Автор: Чекусов Юрий

1.     Вызов

2.     За гранью жизни

3.      Зов

4.     Из курса древней истории

5.     Кто вы такие?

6.     Путь на Клондайк, или космические негодяи

7.     Фантастика

8.     Цархардон

 

 

 

Вызов

 

Сарбалыков понимал, что его вызов не идет ни в какое сравнение с другими - в спиритизм он не верил, галлюцинациями не страдал, мания величия его не преследовала.

«Но не рехнулся ли я? Откуда взялись и благодаря чему «проросли» во мне чрезмерные силы объемного, труднообъяснимого воображения? Мой «вызов» можно расценить как вызов судьбе, обстоятельствам, быть может - даже природе или стихии».

Георгий, низко надвинув шапку и засунув руки в карманы шубы, неторопливо направился к станции метро. Сегодня ему досталось - фрески сложные, старинные, и Сарбалыков долго и кропотливо возился над их восстановлением. Всю ответственную работу по возрождению к новой жизни барельефов, фресок, древних росписей заведующий реставрационными мастерскими доверяет почему-то в последнее время только ему, Георгию Сарбалыкову.

«Почему бы это?

Новое, неизведанное ранее чувство ощутимо помогает мне в работе - шеф хвалит, превозносит, подкидывает сложные и серьезные «задачки», какие не по плечу иной раз и опытному работнику мастерских.

«Мне нравится, но под конец дня чувствую себя разбитым», - Георгий как в тумане зацепил идущего навстречу мужчину плечом, пробормотал на недоумевающий взгляд: «Извините».

Последние недели около Сарбалыкова вечно толпятся любопытные. Шеф говорит, что это опытные специалисты-профессионалы в области архитектуры, археологии, истории, искусства. «Опытные» косятся на Георгия с интересом. Как-то случайно он услышал их разговор о том, что пора серьезно заняться «этим реставратором», ибо то, что он творит - неповторимо, непостижимо. Шеф тоже поглядывает на Сарбалыкова странно, раньше такого за ним не наблюдалось. Не выдержав, Георгий со злостью спросил его:

- Что, плохо?

- Наоборот.

- Тогда в чем же дело?

- Вот я и не пойму. Стараюсь разобраться.

- Напрасно. Помочь вам не могу, я сам себя начинаю плохо понимать.

Эта сцена отчетливо всплыла в сознании Георгия. Впрочем, так ли уж плохо он разобрался в своем «смятении»? Объяснение у него было - Сарбалыков мог «вызывать» своей непонятной силой объемное реальное воображение из художественного материального бытия. На секунды, на миг. Но и такого мгновения было достаточно, чтобы задать себе вопрос - откуда это? Почему?

- А что, раньше я плохо работал? - Спросил Георгий тогда шефа.

Тот задумчиво смотрел на Сарбалыкова:

- Если бы все так работали. В тебе талант... И я рад, что два с лишним года назад ты пришел именно в нашу художественно-реставрационную мастерскую. Но, парень, боюсь я за тебя. Ты так и не женился еще?

- Успеется. Разменял только четверть века.

- Это, конечно, двадцать пять - для мужчины самый прекрасный возраст, до старости далеко. Но, думаю, семья тебя бы встряхнула, направила твою энергию в определенное русло. Сумбурность мысли у тебя в последнее время. Странный стал. Так можно быстро сгореть, Георгий...

Шумел вокруг громадный и красивый Город, готовящийся через пару недель вступить, как и вся страна, в Новый Год.

Сарбалыков зашел в станцию метро; медленно идя к механическим контролерам, пошарил в карманах. Мелкой монеты, как на грех, не оказалось. Георгий поскучнел: придется стоять в очереди к разменному аппарату. И хоть не было особого повода для того, чтобы сердиться - к каждому из аппаратов стояло не более пяти-семи человек, и очередь продвигалась стремительно, - Сарбалыков занервничал.

Сжимая горсть медяков в руке и на ходу, выбирая из них один, Георгий лавировал среди людей. Он уже был на пути к заветной цели, монета в его руке приготовилась нырнуть в щель «контролера», сзади деликатно напирали на него люди, когда громкий возглас «Сарбалыков, стой! Не пропадай в небытие» вверг его в смятение. Получилась заминка.

- Стойте, не торопитесь, - перекрыл громовой голос шум недовольных.

Высокого роста мужчина протолкнулся чуть вперед и относительно легко вытащил за шиворот заклинившего человеческий поток растерянного Сарбалыкова.

Мимо шли люди, любопытные оглядывались, с удивлением смотрели, как высокий и худощавый парень мял в своих объятиях квадратного крепыша.

- Георгий, здорово! Жив, бродяга.

- Всеволод? Ты!

- Где ты пропадал, Сарбалыков? Здесь какими судьбами?

- Ну, Марков, ты меня напугал. Хватил, как медведь в тайге...

- Боялся, что упущу тебя.

И сразу стало легко и радостно на душе Георгия. Еще бы - вот он, Марков, его лучший друг по институтским временам, рядом! Долой плохое настроение, прочь усталость и тоску. Едем, едем ко мне. Куда? Как куда? Ко мне. Что? Да, я местный, а ты, Марков, что же, приезжий, что ли? Едем, там разберемся - за столом, в тиши, в разговорах.

Оказалось, что и Маркову, который учился в Городе первый год в аспирантуре и жил в семейном общежитии, ехать в том же направлении.

- Что ж ты тогда вытащил меня из метро? - С улыбкой спросил Сарбалыков.

Всеволод в ответ захохотал:

- У тебя ж на лбу не написано, куда ты едешь! А вдруг бы сбежал?

Они сидели в маленькой квартире Сарбалыкова за изящным журнальным столиком, напротив шумел цветной телевизор. В комнате горел яркий свет.

- Рассказывай, - гудел Марков, - где пропадал, почему так внезапно, ни с кем не простившись, бежал из института?

- Вначале ты уж, - Георгий распечатал прихваченную по пути в магазине бутылку коньяка, плеснул по рюмкам.

Всеволод глянул на бутылку, промолвил, как тогда в магазине, после покупки коньяка: «Неплохо живешь, хорошо устроился. Не пойму, кто ты, как ты. И что ты представляешь из себя сейчас. А, Георгий?»

Марков, не дожидаясь хозяина, поднял рюмку, молча приглашая друга по старинной студенческой привычке - в то время они пили, лишь обмениваясь взглядами и отлично понимая друг друга без слов. Однако Сарбалыков даже не пошевельнулся. Всеволод опрокинул содержимое рюмки в рот, крякнул и потянулся к нарезанным долькам лимона.

- Георгий, у меня все обыденно, как у многих других. Закончил полгода назад институт, стал, как и полагается по окончанию, искусствоведом широкого профиля. Так, по крайней мере, записано в дипломе. Могу рисовать, лепить, чеканить, владею дизайнерским делом, хорошо знаю искусство прошлого и настоящего. Кстати, закончил с отличием. В институте занимался практической и исследовательской работой. Меня заметили...

Марков вдруг оживился, перескочил на другую тему, пытаясь расшевелить друга. У него складывалось впечатление, что Георгий завидует ему, что вот, мол, ему, Маркову, удалось окончить институт, поступить в аспирантуру, посвятить себя любимому делу. Всеволоду стало жалко друга; и тем больше хотелось узнать, почему Сарбалыков, учившийся на «отлично» первые два курса, вдруг еле-еле закончил первый семестр третьего курса, запутался в «хвостах» и бросил институт. Декан факультета, хорошо знающий этого умного парня, отговаривал, обещал помочь. Но Георгий забрал документы...

- Не так уж у тебя все обыденно, - усмехнулся Георгий, перебив друга. - Ты - отличник, аспирант.

- Но тебя ожидало то же самое!

- Да, Всеволод, почти то же самое, если не больше. Учти - ты этого не знаешь - на наш будущий выпуск планировалось только... одно место в аспирантуру.

- Что? Ты хочешь сказать, что ушел из-за меня?

- Не торопись, Всеволод. В конце второго курса меня вызвал к себе декан нашего факультета и заверил, что если я также буду держать в дальнейшем - стипендиат, спортсмен, общественник, научные рефераты и творческие работы, - то мне обеспечено после института место в аспирантуре - без вступительных экзаменов, без перерыва в учебе, в Городе. Да-да, там, где мы сейчас с тобой находимся. И под занавес разговора он сказал: «Я уже обговорил такое решение с ректором».

Воцарилась гнетущая тишина. Не ошибаясь можно было сказать, что они оба мыслями своими перенеслись сейчас за тысячи километров отсюда, в Сибирь, в крупнейший город ее западной половины. В стены института тех лет. Вспомнились первая их встреча, начало дружбы. Ничто тогда не мешало быть им вместе: Сарбалыков, родом с Алтая, к родителям ездил нечасто - далековато, трудно добираться, а поэтому больше проводил время в читальне, мастерских, спортзале; Марков, родом местный, любил блестящее времяпрепровождение, что, однако, не мешало ему хорошо учиться. Старшим из друзей был Сарбалыков, Марков был помоложе на два года.

- Причина моего ухода из института попроще, чем ты предполагаешь. Это я говорю по отношению к тебе, приноравливаясь к твоей философии, - заговорил Сарбалыков. - До поступления в институт я работал у себя на родине три года, дружил с одной девушкой. Мы любили друг друга, собирались пожениться. Но вот мне втемяшилась одна мысль - о ней я скажу позже; я ринулся в институт. Поступил, начал поиски своей идеи. Я забывал себя в работе, копался в литературе, пропадал в мастерских - в ответ забывала меня девушка, я терял ее. Она любила меня, но, устав ждать и посчитав, что я отрекся от нее, вышла через два года моей учебы в институте замуж. Это был первый удар. Вторым ударом стало то, что меня избрали кандидатурой в аспирантуру, - а я не был готов, так как не видел конца своим поискам, хуже - был только на подходе к истокам. Стало скучно, бесцельно. И вдруг - в начале второго семестра третьего курса я «выкопал» в одной малоизвестной брошюре, что ищу не там. Что я искал?

Я бросил институт. «Ждать» диплома у меня не хватало сил. Несколько месяцев я скитался в поисках по Алтаю, Тоболу, Иртышу, пока следы не привели меня... в Город.

Понятно? Нет.

Я еще мечтал использовать свою специальность для заработка на кусок хлеба. Судьба улыбнулась мне - я попал в реставраторы. Вначале - в ученики. Но... меня заметили, - Сарбалыков улыбнулся, выпил из рюмки. - По истечению двух лет меня считали профессионалом, высококвалифицированным специалистом.

- Значит, деньги заменили тебе любимое дело, подругу? - Марков не сводил пристального взгляда с друга.

Сарбалыков посерел лицом:

- Всеволод, ты мою подругу не трогай. В том, что она уже не моя, виноват лишь я сам... Ты, кстати, начиная где-то с конца второго курса, дружил с одной хорошенькой девочкой - Людой, и, думаю, я не ошибусь, если скажу, что она сейчас твоя жена, - Георгий усмехнулся. - Надеюсь, что хоть ты предпочел твердую позицию в жизни по отношению к разным прочим соблазнам.

- Да, ты прав, - прозвучало в ответ. - Люда - моя жена, у нас ребенок. Они со мной здесь. Георгий, ты меня извини за откровенность...

- Валяй, чего там.

- ... Но когда ты начинаешь говорить в таком тоне, мне кажется, что ты стараешься меня уязвить. Тебе сейчас чуждо многое, ты - аскет в своих странных поисках, а поэтому быть с тобой в компании сейчас тяжело.

Сарбалыков вздохнул:

- Когда я уходил из института, я знал, что меня заменишь только ты и никто другой: ты отлично учился, был полон самолюбия - и сейчас такой же, и для тебя мой уход был одним из великолепных шансов стать «лидером». Не будем скрывать - ты знал тогда про будущее место в аспирантуре, но отлично понимал, что оно не для тебя. Давало знать неудовлетворенное честолюбие, а ты не привык к такому - неясно видеть впереди себя будущую дорогу. Учись я дальше - всего того, что сейчас ты имеешь, не было бы. Да-да, и Люды в том числе - тебе не хотелось казаться перед ней обыденной серой вороной. Но я был старше тебя, опытнее - и так уж получилось, что я ушел с твоей дороги.

Пауза была мучительной, дрогнула рука Маркова, наливающая коньяк, золотистые капли упали на столик. Но Сарбалыков, казалось, не заметил, лишь мотнул головой:  «Не хочется, я чуть попозже. Хочу тебе еще кое-что рассказать».

- Еще в школе, - голос Георгия стал глуховатым, - я услышал про одного малоизвестного художника. Сейчас трудно сказать, что именно тогда заинтересовало меня в нем, тем более его работы - да и то, только графика и черновые наброски - я увидел, а точнее нашел, лишь за два года до своего поступления в институт. Скорее всего какие-то невероятные легенды про его жизнь и творчество; немалую роль в этом деле сыграло и обстоятельство, что художник был родом с Алтая, в буквальном смысле земляк, ибо долгие годы начала своего творчества он жил в сорока километрах от моего родного села.

Как ты знаешь, я с ранних лет остался сиротой и воспитывался у тетки. Кто мои родители, чем они занимались - я знаю смутно, тетка на рассказы была скупа. Что уж тогда говорить о предыдущих поколениях моих предков. Да и, честно говоря, история прародителей меня волновала мало, не до того было да и других забот хватало, более существенных.

Художник, поискам которого я посвятил многие годы, был одаренным, но, как вспоминают старики и старожилы, странным человеком. Он мог очень долго готовить картину в набросках и черновиках, после чего быстро рисовал ее. Готовая картина стояла у него много лет, потом он начинал в одно прекрасное время доделывать ее.

Его багаж творений не так велик - несколько десятков картин. Часть из них безвозвратно погибла в его мастерской вместе с самим художником при весьма странных обстоятельствах, другие «разбрелись» по свету.

Меня, Георгия Сарбалыкова, художника-недоучку, и этого необычного художника по фамилии Тенешев разделяет время длиной около ста лет. И вместе с тем сближает одна жуткая особенность - картинам Тенешева сильно удивлялись, не понимая, как это можно так достоверно, с жизненно-жесткой и резкой хваткой, писать их. Глядишь на его картины - и в душе становится неспокойно, создается впечатление, будто ты вписан в картину, являешься ее неотъемлемой частью. Явление, согласись, из ряда вон выходящее.

Существует, значит, определенная связь - пришел я к выводу - между манерой творчества Тенешева и тем впечатлением, что остается в душе человека после просмотра картин художника, - Георгий сделал паузу, - и у меня в последнее время что-то похожее... Шеф смотрит, вижу - очень доволен, но почему-то в смятении. В чем причина - не пойму. Ах да, Всеволод, ты же не в курсе. Ладно, о моей работе реставратора потом.

Сарбалыков встал, подошел к книжному шкафу и извлек из его недр большой бумажный планшет.

- Посмотри наброски Тенешева, которые я раздобыл незадолго до своего поступления в институт.

Всеволод с любопытством смотрел на два большеформатных листа, где специальным карандашом была набросана одна и та же сценка: крутой обрыв над мутной рекой, темное небо, побоище на берегу, лодки и челны на реке с вооруженными в них людьми, град стрел. В глаза бросался, одержимо выделяясь из всей массы линий, тонущий могучий человек, закованный в стальной панцирь с орлами на груди.

- Назовем его, к примеру (да я так и привык), «Гибель Ермака». Вглядись, в чем разница этих, казалось бы, одинаковых набросков? С одного из них Тенешев потом сделал картину.

Один из рисунков казался обыденным, но второй из них сильно поразил воображение Маркова. Набросок, представлялось, вырастал из листа, ему мало было двухмерного пространства, и он, непроизвольно поражая зрителя, тянулся к Всеволоду. Оцепенение Маркова при виде рисунка будто и было третьим измерением. Он только и мог сказать:

- Н-да, ну и дела. Почему же ты мне его раньше не показывал...

- Тенешев был неусидчивым. Создав несколько сильных произведений и за счет этого прослыв не вполне нормальным, он начал путешествовать. С Алтая он двинулся в Сибирь, был на Тоболе, где жил несколько лет. Затем след его жизни я потерял... Картины Тенешева не висят в известных музеях и галереях - видно не посчитали, что они достойны такой оценки, хотя я думаю, им место именно там. Однако кое-где на Востоке я видел их в небольших музеях и в частных коллекциях - сразу скажу, что впечатление сильное и неотразимое, несмотря на то, что картины относятся к разным периодам жизни и творчества Тенешева.

Марков не сводил взгляда с друга.

- Георгий, дорогой, возьми меня в помощники. Уже несколько месяцев я ищу интересную тему и не могу определиться. Все мне кажется мелко, избито. И ты, думаю, поймешь, почему - недаром тебе дан дар провидца: все, чего я хотел достигнуть, осталось позади, а впереди - пустота и бесцельность. Давай вместе! Я буду работать как вол, помогу тебе во многом и, даю гарантию, мы защитим эту тему! Ведущим будешь ты, Георгий.

- Всеволод, я знаю твою ненасытную натуру. Но ты - человек честный, и с тобой соседствовать можно. Значит, ты согласен работать со мной? Или пусть даже я с тобой - ведь у тебя диплом, знания, место в аспирантуре. Так? А я лишь заочно - и то в будущем - заканчиваю институт. Да, тот самый. Наш...

Подожди, не перебивай. Помогать мне пока не требуется: цель я свою не достиг, но... Уже на завершении к ней. Вот так, Всеволод. Огорчил? Не делай кислую мину. И тем не менее мне нужен консультант и помощник. Да-да, не удивляйся. Я завершаю свои поиски, но мне необходим всепонимающий эксперт. Вот тут-то ты мне со своим багажом и пригодишься, с учетом и того, что ты меня более-менее знаешь.

- Как это более-менее? - Воскликнул Марков.

- А вот так. Ты меня знаешь больше как хорошего друга, чем как человека с его внутренним миром. А именно про последнего и пойдет в будущем наша речь, наша совместная работа. Так как, Всеволод, по рукам? Плоды работ - пополам.

Они облегченно и дружно рассмеялись, пожав друг другу руки.

- Слушай, Всеволод, дальше. Саму суть мучившей меня проблемы. Или вопроса - называй как хочешь. Откуда во мне, потомке крестьян и скотоводов, прорезался художник? Именно художник, ибо меня так в свое время называл и декан, пророчествуя мне блестящее будущее! За последнее время я набросал несколько картин. Нет-нет, пока не покажу, и не проси, Всеволод. Понимаешь, такое впечатление, что в них чего-то еще не хватает...

- Георгий, зачем такие сомнения? Значит у тебя талант, усердие, труд, что и предполагал наш декан в свое время.

- А если предположить, что это еще и плюс наследственность, доставшаяся от дальних поколений?

- Может быть и так. Алтайцы - народ искусный.

- Подумай об этом. Меня не спрашивай - я не знаю и не нашел ответа.

Еще немного о Тенешеве. Я познакомился здесь, в Городе, с одной семьей. С семьей девушки, которую я полюбил.

- Георгий, я рад за тебя. Молодец!

- Подожди. Эта семья одним своим корнем уходит родиной на... Алтай. Странно? Мало ли чего не бывает на свете. Когда я узнал такое, я еще крепче полюбил девушку, да и в ее семье ко мне относятся как к родному. Семья эта - уже третье поколение, живущее вне Алтая.

Мой будущий тесть, находясь как-то в прекрасном настроении, показал мне - он очень редко кому их показывает - две имеющейся у него картины Тенешева. Тесть будто знал, как испортить мое душевное равновесие. При этом еще небрежно заметил: «Тебя, Георгий, как художника, наверное, они заинтересуют». Еще бы! Для меня картины были огромной удачей, настоящей находкой. Да будь счастлив тот день, когда я случайно столкнулся на улице с его дочерью!

Одна из картин была «Космос и будущее» - в тот период жизни общества, когда была создана картина, это было яркой фантазией и считалось нелепой и бредовой утопией (как Тенешев, не видевший и не знающий Большого Космоса, мог себе представить такое?! Тогда как такие идеи в то время зарождались лишь на бумаге выдающихся ученых). Уму непостижимо.

    Сарбалыков говорил горячо, долго, то восхищаясь смелой фантазией Тенешева, то возмущаясь невниманием нынешнего поколения, забывшего в суете сует взглянувшего в будущее художника-алтайца.

- Только теперь я начинаю понимать твои творческие скитания, завидую тебе и твоей целеустремленности, - говорил Марков другу. - И еще раз убеждаюсь в непоколебимости характера. Но постой, где же и для чего я нужен? Ты вроде бы великолепно справился с задачей поиска. И еще не сказал, что же это за вторая картина у твоих знакомых?

Сарбалыков в ответ хитро улыбнулся. Ранние, добрые морщинки сбежались у его глаз.

- Всеволод, я думаю, ты догадаешься. Подумай, не торопись.

Трудно нам угадать путь мысли Маркова в этот момент, уловить ход размышлений - но услышим же тогда ответ.

- Второй картиной была... «Гибель Ермака». Так? Так. И она является воплощением того, второго наброска, который поражает воображение. Так?!

- Ну вот, - с облегчением вздохнул Георгий, - ты мне и начинаешь помогать. Да, все так. Два имеющихся у меня наброска я тестю не показывал. Он у меня вроде богатого мецената, да вдобавок большой сторонник национального искусства. Тесть давно обрусел, алтайский язык знает только со словарей, но гордится, что род его пошел с далекого и красивого горного края. Он просто-напросто выманил бы эскизы у меня, купил, упросил подарить или что-нибудь в этом роде - я бы не устоял перед его обаятельностью и одержимостью.

- В последнее время я заметил в себе странную особенность, - продолжал Сарбалыков.

- Как я понимаю, это связано со здоровьем, с какими-то странными ощущениями?

- Ты догадлив, Всеволод.

- Сам делаешь мне такой настрой. К врачам не обращался? Считаешь ненужным, да? А к психологам, специалистам парапсихологии?

- Подожди, Всеволод. Не обращался, так как считал рано и не с чем к ним еще идти. Скорей мне надо консультироваться с фокусниками... В своей голове я чувствую большой заряд, огромную концентрацию всех тех чудес, которыми сейчас занимается современная наука. Всего понемногу - гипноз, телепатия, биотоки, иллюзия, фокус, четырехмерное пространство. И выражается все это своеобразно - я будто оживляю то, на что нацеливаюсь и что хочу понять. Вкладываю сюда и свою художественную натуру-профессию. Результаты потрясающие и внушительные, на работе - особенные, там я непревзойденный. Как-то полушутя я говорил на эту тему с одним знакомым иллюзионистом. Он взглянул на меня искоса и также полушутя ответил: «Тебя излечит более сильный, в худшем случае - он тебя... «съест». А я тебе в таком деле не советчик».

- Шутка шуткой, - сказал Марков, - но, может, доля правды и есть. Проводи меня, поздно, пора и честь знать. Да и жена, наверное, беспокоится. По пути доскажешь.

Они вышли на улицу, медленно пошли по тротуару.

- Слушаю дальше, Георгий.

... С некоторых пор Сарбалыков стал ощущать, что взгляд его стал... Ну, будто бы сильным, странным, начал обладать силой вызова основы предмета из неживого бытия. Вызов, однако, распространялся лишь на то, что связано с его работой художника и реставратора - на хорошего исполнения многоцветные картины, стереофотографии, фрески, росписи стен. «Вызов» образов из мертвого полотна и камня был слабым - они оживали в пространстве для него на считанные секунды и даже доли секунды. Никто другой почему-то «вызываемых» не видел. Кроме него. Сарбалыков долго сосредотачивался, иногда до боли в голове, и посылал концентрированную энергию вызова - и оживали в воспаленном мозгу, перед диким выражением его глаз камень и полотно. Но глаза почти сразу же закрывались, не вынося огромной нагрузки. Когда Георгий открывал их - перед ним вновь был камень и мертвое, пусть даже и одухотворенное, полотно картины или настенного рисунка. Он опять закрывал глаза, вспоминал и запоминал. Потом лихорадочно хватался за работу. Итоги, как было сказано выше, потрясающие!

Он попытался «вызвать» образы со второго наброска «Гибели Ермака». Не удалось. Сарбалыков понял, что с карандашной графикой ему не справиться, черно-белое ему не под силу. Но голова после этого сеанса не болела, мозг был чистый и ясный. Невольно приходила мысль, что на оригиналах картин художника Тенешева он будет всесилен и может даже выйти победителем. Ибо только картины Тенешева наиболее ярко и отчетливо давали ощущение трехмерности пространства, а четверное - время - добавит он, Сарбалыков, земляк странного и одержимого художника. Надо только реально все оценить и учесть: критическое расстояние, соответствие реальной и изображенной на картине обстановки, величину силы «вызова» и величину вызываемого образа.

- Идем, - Марков резко дернул Сарбалыкова за рукав. - Идем обратно к тебе.

- Зачем? - Недоумевающе спросил Георгий, испуганный резкой переменой настроения друга.

- Докажешь мне, что это не пустая болтовня.

- Ты мне не веришь? - Вскипел Сарбалыков.

- Дело вовсе не в недоверии. Проведем эксперимент. У тебя в квартире висит прекрасная стереофотокартина. Вот мы ее и «опробуем».

Да, напротив журнального столика висела прекрасная фоторабота. Отделанная техническими работниками, она представляла собою органически завершенный шедевр.

... Где-то вдали синие туманные горы, перед ними густая, непролазная зеленая цепь леса. И прямо оттуда или откуда-то сбоку, справа, выходила на простор одна из многих гордых и непокорных рек, устремляясь своим течением, казалось, прямо на зрителей. В правой части картины виден берег, заросший густым, подернутым осенними красками увядания кустарником; в нижнем левом углу трудно привязываемый к истинному и непоказанному берегу реки высокий травостой. По центру картины - перекат на реке, который можно определить по ряби воды в этом месте, по ее более темному цвету и нескольким полузатопленным то ли кустарникам, то ли водорослям... Такова была стереофотокартина.

- Вот она! Садись, Георгий! Действуй! - Марков плюхнулся в кресло, повернув его так, чтобы сидеть лицом прямо к картине.

Затихли. Наступившая тишина в комнате казалась вязкой, ощутимой. Всеволод до боли вглядывался в картину, стараясь не пропустить тот миг, когда в картину будет влито Георгием «вдохновение». Вот прогремит вызов друга, будет принят и... И казалось Маркову, что и он сам в состоянии «оживить» картину; надо вот только сосредоточиться, вперить взгляд... Нет, не в стенку, она тут ни причем и поэтому не надо «протыкать» глазами картину, спотыкаясь о жесткость стены.

Что произошло дальше, Марков понял не сразу. Из стены - или из картины? - вырвался мутный бурный поток, ударил в грудь. Взвихрились перед глазами мелкие гребни и брызги горной реки, обдало водяной пылью, опрокинуло кресло вместе с Всеволодом к противоположной стене.

Марков ощутил сильную боль в затылке. «Видно ударился сильно о пол». И на несколько мгновений его сознание отключилось...

Он открыл глаза. Где он, что с ним? Все по-прежнему: друг, поникнув головой на грудь, сидит в кресле, но журнальный столик чуть сдвинут от него.

- Что это, Георгий, померещилось мне?

Сарбалыков поднял голову, повернулся к Маркову. Тот увидел, как медленно поднимались веки Георгия - значит, он сидел в кресле с закрытыми глазами.

- Померещилось, говоришь? Не думаю. Во-первых, подними свое кресло и сядь. Чувствуешь во рту привкус речной воды? Будто пропадает, говоришь, это не беда - так оно и должно быть. Вот еще одно тебе доказательство. А теперь потрогай кресло, свой костюм. Влажные? Все правильно. Да ты сиди, не дергайся: пройдут минуты - и все будет сухим, даже влажность воздуха в комнате восстановится. Спрашиваешь, почему?

Объясню. Впрочем, ты и сам понимаешь, что закон сохранения энергии незыблем: Я - «взял», удержать эту эфемерность не в силах и поэтому все возвратится туда, в небытие. Даже силой своего мозга я не в силах поколебать данный закон. Здорово болит голова. И жалко разлитого коньяка - выпил бы сейчас с удовольствием.

Марков таращился на Сарбалыкова, все еще от удивления не приходя в себя.

- Здесь пахнет физикой, а не фантазией и художеством. Но все, Георгий, беремся за дело вплотную. Довольно испытывать тебя.

- Беремся, - утомленно сказал Сарбалыков. - Однако учти, что в дальнейшем я согласен на опыты только с картинами Тенешева. Так как, чувствую, что все прочее неподсильно, да и, честно говоря, небезопасно для моего мозга и психики...

Потекли дни совместной работы друзей. Новый год Георгий со своей невестой встречал в кругу семьи Маркова. Было весело, несмотря на малочисленность гостей. Всеволод в мыслях весь горел нетерпением и даже в новогодний вечер не отставал от Сарбалыкова со своими догадками и гипотезами.

- Да брось ты, - отмахивался от него Георгий. - Оставь меня хоть на сегодня в покое. Отдыха хочу, умиротворения. Танцевал вот сейчас с твоей Людочкой - она жалуется, что я отобрал тебя у нее. Ни одного вечера, говорит, дома не сидишь. И где ж ты, интересно, пропадаешь?

- Дело делаю, Георгий! Наше дело! Рыскаю по залам и музеям, частным коллекциям и магазинам, ворошу в библиотеках и читальнях книги. Не забывай, что я еще учусь.

- Ну-ну, значит, не забываешь. Въелось?

Честолюбие Маркова после того случая было подстегнуто, и он, как человек деятельный, почувствовавший верную карту и бурность розысков, с увлечением отдался делу. По вечерам его и на самом деле трудно было поймать дома. Но видно прав был Сарбалыков - картин Тенешева в Городе не было, литература о нем не упоминала. Неудовлетворение охватывало Маркова. Вскоре он решился на отчаянный и, казалось бы, ненужный шаг - послал запросы с целью выяснения родословной Сарбалыкова. Для чего? Всеволод, неплохо разбираясь в психологии людей, пытался увязать в единое целое своего друга и того далекого художника Тенешева. Целый ряд фактов опровергал такое построение мысли. Вместе с тем оставалось убеждение, что между Сарбалыковым и Тенешевым есть неопределенная взаимосвязь. Что между ними общего? Долгими вечерами Марков просиживал в думах, вспоминая шаг за шагом рассказы Георгия.

Где-то в середине февраля он неожиданно предложил  Сарбалыкову:

- Слушай, тебе тесть доверяет? Может, попросишь у него «напрокат» картину о Ермаке?

- Зачем? - Вскинулся Георгий, но, внимательно взглянув на друга, сказал: - А, понимаю. Опыт. Пора, пора. Думаю, что он даст на время, скажу, что для своего хорошего друга - не откажет. Тем более, что свадьба на носу.

- О! Когда?

- Поближе к лету. Так договорились. Но, Всеволод, учти: судя по картине - там осень. Сейчас февраль, значит, я заранее обрекаю себя на неудачу. Самое лучшее время для нас - это конец апреля, начало мая. Утром, когда еще хмуро; весенняя вода также холодна. Понимаешь меня?

- Верно, Георгий.

... К Маркову приходили ответы на его запросы, он, не доверяясь своей жене и не показывая их другу, классифицировал их, увязывал по времени и месту действия. Прояснялось пока мало. Одно, правда, подозрение у Маркова рассеялось - хотя оно и в свое время было для него маловразумительным: будущие тесть и зять Сарбалыков были неродственны и в далекие времена.

- Какая глупость, - вздохнул с облегчением Марков. - И как это могло мне прийти в голову.

Он брел, сам не замечая куда, пока не остановился перед небольшим антикварным магазинчиком на окраине города. Здесь, в ветхом магазине, он уже как-то был, не встретив там ничего примечательного. Раздумывая, войти ли, он шагнул к двери - сердце вдруг бешено заколотилось, предчувствуя удачу. С козырька над крыльцом с сосулек капала ему на пальто и на голову веселая апрельская капель - он рванул дверь, шагнул внутрь.

Прямо на него, в упор, пристальным тяжелым взглядом серо-голубых стальных глаз смотрел человек. Марков откачнулся на несколько шагов вправо.

В магазине покупателей не было. Только Марков и продавец (уместно ли такое название для человека, торгующего произведениями искусства, я не знаю...). Однако вместе с тем здесь незримо чувствовался этот третий, на картине. На Маркова по-прежнему в упор продолжал смотреть человек с картины.

- Физика, как говорит Георгий. И более в этом явлении ничего, - успокаивал себя Марков, не в силах оторвать взгляда от портрета.

Продавец ухмыльнулся, заметив состояние Всеволода.

- Что, проняло? Странная картина. Выставлена второй день, а от покупателей отбоя нет. Их смущает лишь цена да сама... картина. Но, будьте уверены, через два дня она будет в чьей-то коллекции. Такой товар не залеживается.

Марков отступил влево.

- Скажите, кто художник?

- Минутку, все забываю... Какой-то Ше-ме... Нет... Во-о, читаю. Те-не-шев!

- Он, - резко выдохнул Марков и подошел к картине. В ее углу четко написано: «Автопортрет». И роспись Тенешева - ее Марков знал и мог поручиться за подлинность подписи художника на картине.

Автопортрет поясной. Строгий человек, каменное, чуть широкоскулое лицо, гордо посаженная голова, не отталкивающий, но труднопереносимый взгляд глаз, не уступающий пронзительным черным глазам гипнотизера - таким был изображен Тенешев. Таким был он, наверное, и в самом деле. Волосы - цвета черного вороньего крыла; ослепительная белоснежная сорочка, наглухо застегнутая; без галстука. Пиджак - продольные чередующиеся черные и темно-серые полосы; аналогичный фон вокруг...

Резкий контраст и резкая неизгладимость, доходящая до жуткости.

- Вот только не пойму, - продолжал бубнить продавец, - зачем, да и как, создано такое жуткое творение. Но что-то есть, а? Как вы смотрите, ваше мнение? Нечасто такое увидишь.

«Так вот он каков, Тенешев!»

Не слушая продавца, Марков перебил:

- И сколько она стоит?

- Картина? Недорого, - продавец злорадно ухмыльнулся, - всего-навсего... - И назвал сумму.

Вечером того же дня Георгий Сарбалыков нашел Маркова.

- Всеволод, готовься, через две-три недели попробуем. Лови момент. А что ты как вареный, закручинился, бедняга. Что гнетет? Говори.

- Потом, потом. Без тебя, однако, я не решу.

Через несколько дней мучительной борьбы с самим собой Марков был вынужден обратиться к Георгию - свой собственный бюджет не выдерживал автопортрета Тенешева. С продавцом того магазинчика он договорился, что картина не будет продана другим клиентам, за что, конечно, Марков не останется в долгу, подбросит за оказанную услугу.

- Дай мне, Георгий, взаймы.

- Пожалуйста, - Сарбалыков полез в шкаф. - Сколько тебе? - И услыхав, присвистнул. - Ого! По-крупному идешь, Всеволод! Что же такое решил приобрести, если не секрет? Что? Для наших дел, значит. Поконкретнее говорить не хочешь? Ладно, держи. Если твоя комбинация с деньгами удивит меня, - надеюсь, ты мне все же откроешься потом - то тогда все расходы беру на себя. Договор! Без всяких дополнений и разногласий. Нельзя сравнивать твой скромный бюджет с деньгами талантливого разгильдяя-реставратора, к тому же работающего сдельно.

Оба друга рассмеялись шутке.

Так картина «Автопортрет. Тенешев» оказалась у Маркова. Он не торопился показывать ее Сарбалыкову, ждал почему-то окончательных ответов на свои запросы. Маркову хотелось продемонстрировать плоды своей помощи одним махом, эффектно. Так, чтобы Георгий сказал ему: «Я в тебе, Всеволод, не ошибся!».

А через две недели наступивший выходной подсказал им, что пора начинать опыт с картиной «Гибель Ермака». Погода была как по заказу: немного сумрачной и мрачноватой, хотя и пахло в воздухе наступающим летом. Первым понял, что настал их час, Сарбалыков; рано проснувшийся в то утро, он на такси заехал к Маркову и застал его разбирающим утреннюю почту и корреспонденцию.

- Семья спит? - Шепотом спросил Георгий.

- Да. А ты чего?

- Едем. Картина в машине. «Карета» подана к вашему подъезду. Не тяни. Своим скажи, что вернешься через несколько часов. Место, куда едем, я выбрал заранее.

- Эх, - сокрушенно произнес Марков, - не мог потерпеть несколько минут - у меня тут интересный материал.

- Потом.

Всеволод с сожалением глянул на несколько нераспечатанных конвертов - то были ответы на одни из последних его запросов - сунул их в стол и начал одеваться.

... Они установили полотно картины на шестах около самого берега, резко срывающегося к речке.

- Так надо. Чувствую, что это самое то, что необходимо, - пояснил Георгий на безмолвный вопрос Маркова.

На реке было безлюдно в этот ранний час. Где-то в стороне лишь маячила одинокая фигурка мальчишки-рыбака.

Друзья залегли метрах в двадцати от картины, чуть наискосок.

- Слушай, - неожиданно спросил Сарбалыкова Марков, - ты занимался в последнее время своими картинами?

- Да. Но что-то меня гнетет в них... Эх, Тенешева бы мне в учителя, - он отвернулся от Маркова и впился цепким взглядом в Ермака на картине. И протянулась между ними невидимая связь, голубовато запульсировала в воздушной нити, связывающей Георгия с Покорителем Сибири.

... Но пусть читатель не подумает, что данный вызов Ермака грозил нарушить ход истории - мы это гарантируем вам...

Дрогнул Ермак, тонущий в водах реки, и, чувствуя неведомую силу, рванулся к берегу. Стальной грудью рухнул на покатый берег, царапая его ногтями. Подтянулся на пологий скат, выпрямился, встал во весь рост. Дзинькнуло о панцирь что-то невидимое - то была выхвачена попутно с картины татарская стрела. Шагнул Ермак на берег, остановившись на обрыве, сжал кисть в кулак и взмахнул им, призывая казаков смять налетчиков.

Может быть Ермак собирался крикнуть боевой клич в эту минуту; может хотел повернуться к своим челнам. Может быть... Только пошатнулся он, качнулся назад и рухнул с обрыва в реку.

Мучительный стон, раздавшийся рядом, вернул Маркова к действительности. Сарбалыков с ожесточением бил рукой по земле.

- Не удержал, не удержал! Всеволод, он же ведь тяжелый, в своем железном одеянии.

Они вскочили одновременно и побежали к тому месту обрыва, откуда упал (пропал) Ермак. Свежий след на карнизике обрыва подтвердил, что тут недавно стоял на самом деле Ермак.

Уже упаковывая картину, Марков заметил, что в пространстве картины возле тонущего Ермака исчезла одна из летящих стрел - теперь вместо нее была лишь светлая дымчатая полоска.

- Было, значит, было, - он смотрел на сидящего рядом враз ставшего равнодушным Сарбалыкова. - Георгий, не печалься. Завтра я тебе занесу одну из картин Тенешева.

- Что-о-о???

- Автопортрет, написанный самим художником, - торжественно ответил Марков.

- Ты не шутишь? - Сарбалыков вперился глазами в друга.

- Для чего ж я тогда деньги у тебя брал?

Вот мы и подходим к финалу этой истории. На следующий день, вечером, заскочив к Сарбалыкову на несколько минут, Марков вручил ему завернутую в материю картину, бросив на ходу:

- Не торопись смотреть и наслаждаться Тенешевым. Часа через два снова буду у тебя, привезу кой-какие бумаги. Уверен, что они тебя заинтересуют. А заодно и покажу тебе черновик описания нашей деятельности, составленный мною. Будь здоров, не унывай!

Ровно через два часа Марков вбегал по лестницам подъезда Сарбалыкова. Он осторожно толкнул дверь - как обычно незакрытая на задвижку, такая уж привычка у Георгия.

- Плохо это, интересно, или хорошо? - Мельком подумал Марков.

Тихо шагнул по коридору, замер - в ответ ему такая же тишина. Марков прошел в комнату и... остановился на пороге.

У стены, прямо на полу, стоял автопортрет Тенешева, напротив него сидел в кресле Сарбалыков. Сколько продолжалось такое, Маркову было сейчас трудно судить, но одно он понял мгновенно - случилось самое страшное, о чем он даже боялся думать: Георгий решил «скрестить шпаги» непосредственно с самим Тенешевым. И сколько сейчас продолжалось их единоборство - минуту, пять, десять, полчаса - трудно было угадать. Страх сковал Маркова, пригвоздил его ноги, сдавил спазмами горло; он клял себя за легкомыслие, за недогадливость, за свою преступную недальновидность. О, глупец! Он думал, что до конца понял Сарбалыкова, предугадал все его дальнейшие поступки. Он, Марков, разложил все по полочкам... Но Сарбалыков своей необузданностью порушил всю стройность его (или их?) гипотезы и поисков. Что же будет?

Георгий встал, сделал шаг вперед. Еще один. Движения его напоминали действия лунатика - тот при закрытых глазах может безошибочно двигаться по коньку островерхой крыши, не падать, но наутро, после пробуждения от сна, ничего не помнить. Марков механически шагнул вслед за другом.

Их разделяло полдесятка шагов друг от друга - Сарбалыкова и Маркова, когда реставратор будто растворился в картине. Тенешев на автопортрете подернулся дымкой. Марков сделал еще пару шагов и рухнул, закрыв глаза, в кресло.

Тикали настенные часы, страх выходил из Маркова, но открыть глаза и взглянуть на «Автопортрет» он еще боялся. Что он увидит, что потеряет и найдет, когда его смертные глаза взглянут снова в мир?  Марков открыл глаза: в соседнем кресле с отсутствующим взглядом сидел невредимый Георгий. Он как-то странно улыбнулся, посмотрев на Всеволода, и заговорил ровным голосом:

- Наука говорит - да и не только говорит, а и утверждает и доказывает, - что потомственные черты и особенности наиболее ярко повторяются через две-три ступени, то есть у третьего-четвертого поколения. Я о Тенешеве говорю и о... себе. Его никто не мог понять, его творчества чуть ли не боялись. А у меня нет такого страха... Будто я его родственник, далекий и странный, и будто я должен перенять у него все то, чем он так особенен и характерен. Или ж все это бред, и мы... родственники - я и Тенешев, а поэтому мне все кажется. Все, что было, все, что есть. Но почему тогда, Всеволод, когда я возвращал «Гибель Ермака» Малыгину, своему тестю, он пробормотал: «В картине почему-то нет уже той необычности, что была в ней раньше. Что ты, Георгий, с ней сделал? Зато в глазах твоих будто я вижу то, чего не стало в картине».

Марков молчал, не прерывая друга.

- И этот автопортрет. Смотри: после того, как я с ним «поговорил», в нем уже нет прежней резкости, - Георгий не сводил взгляда со Всеволода. - Кто мне поверит, что все это было?

Сарбалыков говорил еще что-то, говорил как в бреду, но все было так отчетливо и связно, что не верить Сарбалыкову было невозможно.

Марков не дослушал его, резко оборвал:

- Спокойно, Георгий! Ты и на самом деле являешься родственником Тенешева - он твой прадед, что и подтверждают официальные ответы на мои запросы. Здесь ты прав, хотя и предстоит нам с тобой в этом вопросе еще много, очень много поработать. И перенятие опыта - путем «сглаживания» резкости его картин - может быть и иметь место... Отсюда вытекает только одно: бери кисть и твори. И твои картины по своей выразительности не будут уступать произведениям Тенешева.

А было это или не было - не сомневайся. Было! И этому я свидетель. Будем бороться и доказывать...

Есть еще одна странность - или по-другому: «белое пятно» - в жизни Тенешева - несколько лет в его жизни «выпадают» из описаний. По смутным данным он провел их в глуши, не то в скитах, не то где-то в малоизученных районах Монголии. Где - точно неизвестно. По моим предположениям, именно после этих лет в нем проявилось дарование, которым мы так восхищаемся сейчас. И второе - странная гибель самого Тенешева в его же мастерской; скорее всего он «скрестил шпаги» - как и ты сейчас с ним - с... кем? Мы уже видели «голубые змейки» в таких «диалогах» - и мог возникнуть пожар. Если же вдобавок к этому Тенешев не вышел из состояния оцепенения или... Не успел выйти из картины, то он мог погибнуть.

Все это, однако, надо доказать... - Марков не сводил взгляда с картины.

 

Юрий Чекусов

За гранью жизни

 

Железная когорта

 

Казалось, корабль, несущийся в космосе с субсветовой скоростью, оставался на месте. Но люди, которые находились сейчас в рубке управления, знали, что это не так: вот вмонтированы в панель бортовые часы, показывающие корабельное время - для них идут секунды, часы, дни, и они, люди, стареют с каждым уходящим моментом времени. Знали члены экипажа и то, что находясь в относительной зависимости во времени от скорости, для них идут годы, на Земле же - века.

Их было пятеро. Это все, что осталось от железной когорты, высланной с Земли два с половиной десятка лет. Последняя цифра для этих  пятерых и для тех, кто навечно остался там, на странной и таинственной планете Загранж, названной так ими же, членами железной когорты, означала абсолютную величину в их продолжительности жизни; на Земле же, их родной колыбели, где они родились, стали юношами и мужчинами, в это время... Что же за это время? Пятеро оставшихся в живых из железной когорты не могли без содрогания думать, что на их Земле прошли века, что ее обитатели далеко шагнули за это время вперед, стали богаче и духовно, и материально, что там произошли, может быть, большие изменения и наверняка в лучшую сторону, что там уже таких, как они, нет и в помине, что не встречаются теперь среди людей легкомысленные и преступные индивидуумы... Как их встретят там, высланных с Земли много лет назад и теперь решивших без разрешения, самовольно вернуться на Родину - их голубую и незабываемую планету Солнечной системы. Эту железную когорту, остатки которой представляли теперь только пятеро, выслали, проще - выгнали за провинности перед человеческим миром, с Земли двадцати - тридцатилетними мужчинами.  Тогда они были молоды, сейчас же - пожилые, с сединой в волосах и полысевшими головами, с уставшими от бесконечных скитаний, мытарств и страданий лицами, с ноющими ранами, полученными там, на планете Загранж...

Им было сейчас все равно, этим пятерым. У них в душе ничего не осталось высокого, кроме тоскливо-радостного воспоминания о далекой Земле. Туда они и стремились; стремились, чтобы окончательно не очерстветь, не превратиться в зверей, чтобы хоть в конце жизни почувствовать себя необходимыми породившему и так неудачно воспитавшему их миру. У них не было другого выхода, у этих бывших пятерых преступников...

Их было двести человек. «Железная когорта!» - Глухо, но развязно пошутил перед стартом их назначенный (из таких же, какими были они все) командир, для них - главарь. «Сволочи!» - Прошептал на это главный диспетчер космодрома.

Они, эти двести головорезов, собранные со всех краев земного шара, перешагнули за грань жизни. Точнее, их заставили перешагнуть за эту грань, высылая с Земли как вредных элементов общества, тем самым вычеркивая их из жизни...

Тогда, много лет назад (или сотен лет - в относительном измерении), на Земле было хорошо. Хорошо жить, трудиться, смеяться, любить, чувствовать, что ты находишься там, где родился (а не на другой планете). Войн не происходило, горе редко искажало лица, каждому по способностям, каждому по потребностям - вот что тогда царствовало на Земле. Даже в государствах, где последний принцип выполнялся туго, для человека всегда существовал прожиточный минимум. Безработицы нет, кризисы канули в вечность, голодные и бесприютные исчезли - везде, во всех уголках земного шара царствовали мир, свобода, братство и счастье людей. На повестке же неумолимым дамокловым мечом висел принцип абсолютного равенства; относительное равенство было уже достигнуто. А вследствие достигнутого государственные границы, ранее незыблемые и грозные, просто-напросто стали условными. И обязательным стало знание международного языка.

Если все хорошо и душа человека чиста - он не будет преступником. Значит, при создавшейся ситуации на Земле не должно быть преступников. Но они были, ибо не всегда у человека два вышеназванных фактора присутствовали в совокупности. Зависть вышестоящему положению другого человека, гнев, недружелюбие, горе, внезапное ослепление - все это порождало в настоящую эпоху мелкое хулиганство, из которого на белый свет выявлялась преступность, вплоть до убийств и жестоких ограблений.

Преступность с каждым годом падала, но число закоренелых, матерых бандитов (как они попали только в счастливое общество?!), хоть и медленно, но росло. И гвоздь программы уперся в этот мусор, отбросы человечества - что с ними делать? Если каким-то образом избавиться от них - и наступило бы спокойствие, если бы этих считанных волков не стало - и удалось бы полностью избавиться от преступности... С ними боролись, как могли. Но гуманные законы человеческого мира так и не могли справиться с ними. В тех странах, где еще не была отменена высшая мера наказания, преступность была мала; но, опять же, всемирная ассоциация защиты человека добивалась полной отмены этой кары. А в тех странах, где не было смертной казни, срок заключения отдельных людей достигал сотни и более лет - намного больше продолжительности человеческой жизни. Были и половинчатые меры, например в США: если бандит осужден на срок более ста лет (видно, исходили из той истины, что человек за свою жизнь - даже с запасом - не должен натворить больше дел, чем он сможет), то он подлежит казни на электрическом стуле (тоже в какой-то мере гуманность), если же менее ста лет - то живи, гуляй и греши дальше.

Вот такие вот дела.

Терпение человечества кончилось. И уже Ассоциация Защиты начала ратовать за то, чтобы каким-то образом избавиться от преступного мусора.

И был принят этот проект. Двести отборных головорезов, стоящих на краю гибели, были согнаны в лагерь, где им было объявлено окончательное решение - выселение с Земли за пределы Солнечной системы. Вот вам, господа убийцы и бандиты, насильники и грабители, два космических корабля (даже пошли на это), вот вам год обучения по сокращенной программе астронавтике - и довольно! Прощайте! Летите, и чтобы глаза наши не видели вас. И не вздумайте делать посадки на заселенные людьми планеты - вас сразу взорвут, расстреляют как мишень, так как в стенках кораблей сделаны радиоимпульсаторы, дающие сигналы, с которыми уже ознакомлены все колонисты и заселенные планеты галактики. Сигналы опасных кораблей, для которых не разрешена посадка нигде и ни под каким предлогом. Разумные люди вас не пустят. Что тогда делать? Надо было раньше думать. И не надо пробовать ликвидировать эти датчики - вы разлетитесь на куски.

Двести преступников, рассаженных под усиленным конвоем в два корабля, покинули Землю. Уже при посадке некоторые бандиты поняли всю тяжесть наступающего момента; с побледневшими лицами они рванулись прочь от кораблей... Но поздно! Их пошвыряли в люки. Такие потом долго не выдерживали - стрелялись или через несколько дней полета, или же чуть позже. Выживали в этом мире дремучих нравов только опытные, со стальными тупыми нервами матерые «волки», ибо это была их жизнь. Но и последние понимали, что теперь они оказались за гранью жизни - их вычеркнули из списка живых.

«Железную когорту» проводили за пределы Солнечной системы. Дальше они летели сами, без патрулей. И без определенной цели, обреченные на страшную оторванность от цивилизованного мира.

Их корабли были хорошо оснащены, имели бортовое оружие и систему защиты - от врагов, от метеоритов и так далее, от всего того, с чем они могли встретиться, но менее того, чтобы выстоять против других кораблей Земли. Имелось и личное оружие, которое ждало каждого члена этого столь необычного экипажа в каютах - раньше выдавать его не имело смысла, да и было опасно.

Ровно через три дня после того, как их корабли покинули пределы Солнечной системы, волки из «железной когорты» устроили на головном корабле своему командиру, назначенному на Земле Ассоциацией Защиты, суд Линча - он был негром. А они белыми... Особенно старались североамериканцы. Еще через несколько дней на кораблях вспыхнули бунты, драки, резня. Все это грозило оставить корабли без специалистов по управлению и координированию, сделать их жизнь окончательно бесцельной.

Необходимо было благоразумие. Вариант посадки кораблей на заселенные людьми планеты отпадал - человек Земли не любит таких шуток. И железная когорта это понимала. Оставалось только одно - дисциплина (хоть мало-мальская) на корабле, особые полномочия и неприкосновенность специалистов, обучение новых кадров, полет и посадка только на не заселенную людьми планету.

Шли годы. Они летели, жрали пространство с субсветовой скоростью. Теперь они имели цель - неоткрытая планета.

И наконец, исходя из карт галактики, они наткнулись на такую планету. Еще далеко от нее, но уже полные волнующего предчувствия, они назвали ее Загранж. В расшифровке это - «За гранью жизни». Что означает данная фраза, они уже понимали - нет для человека страшнее казни, чем лишение их родины, общества, людей, их голубой планеты.

... Их было пятеро, и они почти всегда были вместе, проводя время в пульте управления. Уединялись они редко, очень редко; сейчас им только всем пятерым можно было противостоять неожиданно проснувшемуся гласу их совести. И если они раньше искали одиночества, то теперь предпочитали коллективизм. То пытаясь оправдать свои поступки, то делая попытки обелить прошлые «подвиги», эти пятеро весомо и скупо рассказывали по вечерам истории.

В кресле командира корабля сидел американец Джон Вессон. Как истинный янки, он задрал ноги на малую панель пульта, неторопливо потягивая из бокала виски. Запаса спиртного на корабле не было, но умные кухонные сатуратурные установки согласно поданной заявке могли сфабриковать благодаря чудесам органической химии подобие любой разновидности спиртного. «Мне, что ли, тоже, - говорил в таком случае Адольф Нейман, - заказать мое национальное... Ха-ха-ха! Эрзац-шнапс».

Он нажимал кнопку заказов, говорил, что ему требуется, и через некоторое время транспортер приносил ему это удовольствие. «С доставкой на дом, - шутил в свою очередь француз Жан Пьерро. - Все это хорошо! И коньяки, и вина... А женщин-то нет». Жан сильно скучал по женщинам. «О, вино! О, женщины!» - Одобрительно щелкал на это Роберт Аностас, родиной которого была солнечная Италия. Пятый член экипажа, светлокожий африканец Смит Летан, был молчалив и угрюм: Летан был вообще человеком замкнутым.

Джон Вессон и Роберт Аностас были с корабля №1, остальные трое - с корабля №2. Сейчас они возвращались на корабле №1.

Пятеро из железной когорты. Пятеро из двухсот. Остальные или лежат мертвыми, или же навечно вынуждены, хотят они этого или нет, оставаться на планете Загранж.

Вессон хмыкнул: «Что-то на воспоминания тянет. К чему бы это?» Остальные выжидающе молчали - все они знали, и знали отлично, почему их тянет на разговоры о далеком прошлом - потому что их корабль шел по направлению к Земле. Американец глотнул виски и продолжал: «Когда я был осужден восьмой раз, за то, что избил двоих - одному фото попортил, а второй даже в больнице оказался, - мне влепили...» «Заткнись, Джон, - угрюмо оборвал излияния Вессона африканец, - в десятый раз, наверное, слышим от тебя это... Нового ничего не придумаешь!» «Благодари Бога, - огрызнулся зло американец, - что ты мулат или метис там, черт вас поймет! А не черный. А то лежал бы в какой-нибудь долине Загранжа и не пикал». Эта угроза не обеспокоила хладнокровного Летана, он знал, что теперь никто из них не пойдет на взаимные раздоры и распри - то время минуло. «Бога оставьте в покое», - вмешался набожный Аностас. Как это ни странно, но были тогда еще на Земле такие люди, которые продолжали верить в Бога, отодвигая место его обитания с каждым годом все далее и далее вглубь галактики. Как сейчас с этим обстоит на Земле - неизвестно. «Дурак ты, Аностас, - заметил француз. - И что тебе дает эта вера? Лучше бы ты в женщин верил - эти хоть что-то дадут... И даже не что-то, если знаешь подход к ним. А, впрочем, женщинам тоже верить нельзя!» Жан вздохнул и причмокнул в сожалении губами. «Надо знать, чему и кому верить! - Гаркнул со своего места Адольф Нейман. - Только вождю, только силе и оружию! Вот каковы должны быть боги! А мы ведем речь о каком-то несуществующем создании или о смазливых девчонках...» «Еще один осел», - пробормотал Жан осуждающе.

Пять людей, пять характеров. Все они были разные, эти несчастные ссыльные, стремящиеся сейчас к Земле. Роберт Аностас был мягким, испуганно-забитым человеком, голова которого была только тем занята, что правильно ли он делает то или иное, не осудит ли его за это Бог. Жан Пьерро плевал на то, что называется человеческой моралью, он не хотел понимать что такое совесть, честность; он не желал просто-напросто умерять свои желания. От немца Адольфа Неймана исходила тупость, звериное желание унизить, заставить замолчать человека; желание властвовать для него было превыше всего. Джон Вессон в отличие от всех был разбитным, рубахой-парнем, не желающим однако вписываться в рамки «серого» человека. История последнего из этих пятерых - Смита Летана - была запутанной и темной, исполненная гневом на всю белую расу именно от того, что кожа африканца хоть и была светлой, однако же... не белой - он был мулат.

Все это в прошлом. В далеком прошлом, когда они грешили на Земле. Потом и было просто прошлое - именно не далекое и не близкое, а просто прошлое - их жизнь, борьба и волчья жизнь на Загранже. Теперь же они существовали в тягуче-напряженном настоящем времени.

И все же, какое было у них далекое прошлое? Чем они так провинились перед человечеством, что оно было вынуждено выставить их за грань самого дорогого, что имеется у человека?..

Джон Вессон. Родился в США. К тридцати годам, то есть к тому времени, когда Ассоциация пришла к решению о наказании его высылкой, имел двенадцать судимостей. На совести Вессона числились два убийства, ограбления, избиения, воровство, шантаж, угрозы, угон государственной техники. Срок заключения Джона Вессона составил 122 года - и все же при этом он просидел в тюрьмах, лагерях и колониях не далее полутора десятка лет. Американец совершил около двадцати побегов из мест заключения. Преступления он совершал как на свободе, так и в местах отбытия наказания. Когда роковая цифра зашкалила за сто, Джон бежал из камеры смертников в более гуманные страны; сменив личность, ему даже удалось получить подданство одной из европейских стран, где все же впоследствии он был разоблачен.

Роберт Аностас. Своей проповедью смиренности добивался повиновения людей Богу. При этом, несмотря на свой ангельский характер, не отказывался и от более сильных методов обращения людей в верующих. Наносил большой вред в государственном масштабе. Осужден по политической линии высшей мерой наказания Италии - тридцатью годами лишения свободы. В лагере, после шести лет заключения, за организацию восстания осужден пожизненно; через два года после этого включен в списки высылаемых. В лагерь попал двадцати четырех лет от роду.

Адольф Нейман, немец. За организацию воинствующих молодчиков, где уже с юных лет считался верховодилой, и попытку государственного переворота приговорен к высшей мере наказания. Повешение заменено вечной ссылкой по решению Ассоциации. Возраст при осуждении - двадцать шесть лет.

Жан Пьерро. Национальность - француз. Осужден решением Ассоциации и включен в список высылаемых с Земли, когда Жану исполнилось двадцать восемь лет. С детских лет охвачен необузданной страстью к женщинам, впоследствии часто переходящей к жестокостям. Прослыл как неутомимый победитель женских сердец. Многоженец, что запрещено законами Франции. Осужден за изнасилования и за попытки к этому восемь раз. Дважды бежал. Его путь отмечен светскими женщинами, простыми рабочими девушками, женами государственных деятелей и теми, для кого это цель жизни. И даже тюремными надзирательницами. Это он делал и днем, и ночью, и на улице, и в помещении, то есть везде, где можно - и в лагерях, и на свободе. Он привык прежде всего удовлетворять свои запросы, и лишь потом работать для общества. Впрочем, для людей у него не оставалось времени, слишком он был занят собой. Часто после него оставались душевно искалеченные или развращенные женщины, некоторых из женщин страсть по этому человеку свела с ума, около десятка их травилось, некоторые кончали жизнь самоубийством из-за неразделенности чувств. Так что многое он натворил, этот Жан Пьерро - то, к чему он прикасался, разрушалось... Нет прямых улик - и все же... Есть прямые улики - судят или добавляют срок. Однако же большинство женщин не передавало на этого негодяя в суд - предпочитало в одиночку переживать стыд, и страх, и... желание еще раз быть в его объятиях. Это был поистине демон! И когда Ассоциация, разбиравшая дело Жана Пьерро, расследовала эти факты, у многих от ужаса вставали волосы дыбом. Сам Жан скрывал свой срок заключения; но даже если судить приблизительно, то эта цифра составляла не менее пятидесяти лет.

Африканец Смит Летан. Болезненно переживал свою родословную: отец - белый, мать - негритянка. Яростно ненавидел белую расу (хоть и ушли давно те времена, когда царствовала дискриминация черных). Известен во всем мире своими дикими нападками против европейцев, обвиняя их в гибели африканской культуры. Усиленно пропагандировал ведущую роль негров и их будущую историческую миссию властвовать во всем мире. Много раз арестовывался и обвинялся в искусственном раздутии шовинизма; требовал, чтобы белые покинули Африку. Несколько раз устраивал суд Линча, но над невинными белыми. Ассоциация единодушно обвинила его. В тридцать два года выслан с Земли.

Таковы коротко были те пятеро, летящие сейчас в напряженном ожидании к Земле. По этим пятерым, думается, ясны характеры остальных из железной когорты. Джона Вессона привела в преступники зависть, Жана сделал преступником эгоизм, Летана на скользкий путь толкнуло недружелюбие, Аностаса убило горе - и он вступил на опасную дорожку, Нейман был с детства «ослеплен» историей своей нации. Вот такими они были в прошлом, другими - утомленными и безразличными, хлебнувшими всего того, чего и что хотели - в настоящее время! Сейчас они жаждали только одного - вернуться на Родину. И чтобы Земля их приняла, не прогнала...

 

Грозовой меридиан

 

Кто не надеется - тот не живет.

Они, двести преступников, летящие в космосе в никуда, еще на что-то надеялись. Каждый по-своему. Кто не надеялся, тот чах  от тоски, стрелялся, психовал, впадал в меланхолию. Возникала резня. Из-за какой-нибудь мелочи или случайно оброненного специфического словечка возникали жестокие драки.

Ларс Оливер, огромный швед, признанный единодушно главарем взамен «почившего», сумел своей жестокой рукой навести порядок. При всей своей отрицательности характера, Ларс понимал, что «самотеком» они далеко не уйдут. Точнее, некому будет еще куда-то идти. И он ввел суд. Таким образом люди «вне закона» снова были втиснуты в рамки законов, уже корабельных.

Они ориентировались по картам галактики. И когда однажды они наткнулись взглядом на неизвестный кружок планеты в огромном экране телепередатчика, не обозначенный на картах, они поняли, что это - их дальнейшая, если не окончательная, жизнь. Еще не ступив на нее, эту неизвестную планету, они уже были причастны к ней. Так вошла в их жизнь планета Загранж.

Началось торможение.

Еще не доходя до планеты, с их кораблями начало твориться странное. Будто могучая неведомая сила играла с большими космическими домами людей, крутя их, как железную крупицу в поле магнита. Они не были глупыми, эти преступники, и Оливер хмуро заметил: «Сильнейшая электромагнитная буря с глубоким потенциалом поля». Корабли, идущие до этого слитно, в нитку, разметало. «А вот это уже нехорошо», - хмуро процедил Ларс. И было непонятно, к чему это относится - то ли к буре, то ли к тому, что поодиночке им будет тяжелее. Но остальные поняли, что будь они в полном составе, то все равно вряд ли они пришли бы к единому согласию - там, на тверди, их ждала, как им казалось, более благодарная жизнь, полная новых неизведанных соблазнов.

Оба корабля совершили посадку благополучно. Но теперь они были оторваны друг от друга тысячами километров и представляли собой самостоятельные мирки. Первый корабль сел в западном полушарии планеты, второй - в восточном полушарии. Так началась их эпопея на Загранже.

Планета Загранж была единственной планетой небольшой остывающей звезды и по размерам намного уступала Земле. Вследствие особенностей строения коры Загранж делилась на два полушария своеобразным меридианом. Шириной до трехсот километров грозовая полоса рассекала планету надвое.

Низко висящие, лохмато-бурые рваные облака царствовали в этом меридиане. Сквозь клочья низкого неба иногда пробивалось серо-свинцовое небо. И беспрестанно в планету били косые блестящие молнии, ослепляя и высвечивая из серого полумрака неприглядную клубящуюся землю. Планета здесь дымилась, синеватые огни вспыхивали то здесь, то там на ее поверхности. Гулкое эхо беспрерывного грома катилось во все стороны от грозового меридиана. Безрадостной и очень опасной была эта картина.

Влажный, точнее даже сырой, воздух именно тем и объяснялся, что на Загранже ревел, сверкал и дымился неумолчный грозовой меридиан. Воздух был здорово насыщен озоном и вместе с тем был как-то душен, чуть горяч.

Состав атмосферы Загранжа был близок к земному. Близок, но не такой. Находясь на Загранже, можно было сказать, что здесь хорошо, ну точно как на родной Земле... Однако - как на высоте двух тысяч метров над уровнем моря. Это значит, что ощущалась нехватка кислорода.

Скупая, гаснувшая звезда плохо одаряла своим теплом планету Загранж. И оттого было прохладно, мир казался неуютным, сырым и злым. Водяные испарения носились в воздухе, давили невидимым ощущением тяжести.

Мало тепла. Большая влажность. Грозовой меридиан. Недостаток кислорода.

Словом, одни противоречия.

Все это и сыграло свою роль в эволюции планеты Загранж. Жизнь здесь развивалась по своим собственным законам, своим путем, растекаясь двумя самостоятельными ручейками по полушариям планеты по обе стороны грозового меридиана.

Запад и Восток. Везде своя жизнь. Разная, непонятная и труднодоступная пониманию. Выйдя из воды, которая здесь присутствовала в весьма скромном объеме, жизнь шагнула на твердь. И Запад начал развиваться по своему пути, Восток - сам по себе. Ни те, ни другие не подозревали о существовании разумной жизни, которая билась рядом. Рукой подать, всего-навсего полоса в триста километров. Но это был грозовой меридиан, породивший два мира и хоронящий всех, кто хотел проникнуть сквозь него. Они, эти два самостоятельных мира, могли породниться только через космос, перепрыгнув через Меридиан.  Но Запад был дик, а Восток занят собой. Да и никто из них еще не достиг этого: Запад находился на низкой стадии развития, а Восток хоть и достиг определенных успехов, был занят решением своих внутренних проблем - делился, дрался, дремал, воевал, веселился, думал. Именно только думал о прыжке вверх, в космос. Но еще не достиг этого...

 

Шаг в неведомое

 

Их разделил грозовой меридиан, швырнув корабль №1 в пространство западного полушария планеты. И сразу экипаж, лишенный жесткой руки Ларса Оливера, который летел в корабле №2, растерялся; началось брожение. Но что бы там ни было, все понимали, что начатое надо кончать - и корабль, ревя посадочными двигателями, завис над Загранжем.

Наступившая тишина давила на уши, бередила душу, порождала беспокойство. Посудите сами: годы полета, и протяни руку к тумблеру звукоснимателя, щелкни им - и в рубку, в каюты, в отсеки и секционные коридоры ворвется эхо субсветовой скорости, залив уши тончайшим писком размазанного по пространству шума. А здесь сейчас только глухой щелчок тумблера - и тишина. Даже молчат люди, не проронив ни одного слова, ни одного восклицания.

Нетерпение росло. Но выход на планету людей возможен был не ранее чем через четыре часа - за это время многочисленные датчики, приборы, опробователи, нормометры проведут свои исследования и выдадут на центральный пульт результаты условий жизни человека на этой неизвестной доселе планете.

«Железная когорта» ждала. Она умела ждать, хоть и горела вся нетерпением почувствовать впервые за много лет настоящую твердь под ногами. Слишком муторной была долгое время мысль о том, что ты болтаешься «в нигде», в пустом, неосязаемом пространстве, где не уйдешь от его четырехмерного измерения.

Но центральный пульт начали поступать сведения: высокогорный режим... И сразу парадокс - высокая влажность воздуха, завышенное содержание озона. Тепловой обогрев занижен.

За иллюминатором открывался пустынный пейзаж: каменистая почва, кое-где пески, багрово-темные скалы и пики, уходящие в высоту, причудливая конфигурация каменного мира - ущелья, заноры, зависы, валуны, «перья», кратеры, закопы, «памятники», «козырьки». Между островками скал видны площади, покрытые серо-бурой широколистной невысокой травой. Среди зарослей травы выделялись бочкообразные, колюче-безобразные прототипы кактусов.

Новые данные о планете: бактериологически не опасна, радиоактивность не превышает нормы, ядовитых паров нет.

Да, здесь и не пахло болотами. «Скорее, это напоминает Аризону с Калифорнией, - ухмыльнулся американец Билл Стивенс. - А? Кто не согласен со мной? Я думаю, что возразить может только тот, кто не видел песков Калифорнии, не задыхался от каменного вида Аризоны! Гляньте, смотрите... Дико, пустынно. Таким когда-то был во время покорения Запад американских штатов!» Англичанин Виктор Стилет с удовольствием процедил: «Дикий Запад! Дикий! Запад!» Скупо улыбнулся на это резюме афганец Магомед Фиразо: «Нас здесь сборная... Интернационалисты!» Стоящий рядом Джон Вессон расхохотался и, заливаясь смехом, проговорил: «Ха-ха-ха... Дикий Запад! Но мы покорим его, а? Да!» «Сюда не хватает только индейцев», - добавил верзила Том.

78 уголовников, деятелей и гениев преступного мира ступили на Загранж. Первым ступил на землю, уже охваченный пылом наживы, погрома и покорения Билл Стивенс. Этим он окончательно утвердил свою власть над остальными.

Выходили без скафандров - защита в здешних условиях была излишней. В ушах Вессона еще бились сведения о планете: «Характерна безветрием. Колебания воздуха незначительны».

В тяжелых рубчатых ботинках, в теплой одежде, с болтающимися на бедрах бластерами - проще, пистолетами, в теплых шерстяных шлемах, они шагали с настороженностью раненых тигров, но уже с уверенностью будущих хозяев. Точнее, завоевателей. «Если есть здесь что живое, то покорим», - выдвинул конкретную программу их дальнейших действий Билл Стивенс. «Эх-х-х! Развернем здесь торговлю», - с удовлетворенным хрустом потянулся бывший лавочник Фиразо. «А я, - торжественно провозгласил Том, - открою здесь сосисочную. На развилке дорог. И вы будете ходить в мое заведение!» Все загалдели: одни выражали одобрение, вторым было все равно, третьи восхищались коммерческой хваткой канадца, вовремя так удачно сориентировавшегося и не потерявшего бодрость духа.

Пустой задраенный корабль остался позади - «железная когорта» в полном составе покинула его для рекогносцировки местности, даже не оставив на корабле дежурных.

Билл Стивенс, уверенно ступая по каменистой земле и ощущая при этом успокаивающие удары бластера о бедро, издевался над теми, по чьей воле был выброшен с Земли. «Ха-ха-ха! Гуманисты и просветители! Воспитатели человеческих душ! Дураки. Да кто ж заглянет в нее? Человек - это ж потемки, это первобытная страсть, в нем неутомимо дремлет зверь! А они, эти педагоги, дали нам немного современного оружия и... Сотни топоров, ножей, пил, старых ружей и карабинов, котелки и прочую рухлядь. Они думали, хм, что мы будем пользоваться этим мусором, строиться, добывать себе пропитание где-то у черта на куличках! Но нет, господа воспитатели, - Стивенс потряс бластером, вы ошиблись! Мы им будем добывать себе удовольствия жизни...»

Устав, люди полезли в электрокары-амфибии. Машины заскользили над землей, обходя скалы и выступы. И вдруг десятки голосов одновременно взревели: «Волк!» Да, впереди ленивой рысцой шло какое-то четвероногое создание, напоминавшее волка. Поджарое, с короткой шерстью животное, заметив летящую на него амфибию, село на задние ноги, рыкнуло и стремительно в испуге понеслось прочь.

Электрокары забирали его в кольцо. «Все верно, - заговорил итальянец Аностас, до этого молчавший. - Согласно Писанию, если есть трава, то должны быть создания, которые питаются ей - так вещает Бог!» «Заткнись, священник, - оборвал его Стивенс. - Этот волк, думаю, зубы не для того имеет, чтобы щипать траву... Что на это скажет твой босс, а?» Окружающие захохотали.

Волк нырнул в проход между валунами. Одна из амфибий, водитель которой в пылу погони не успел отвернуть в сторону, с грохотом врезалась в скалу. Оставшиеся пять машин, не сбавляя ходу и нисколько не беспокоясь о товарищах, попавших в беду - так были увлечены погоней, - оцепили выход. Наконец, электрокары зависли на месте. Выскочивший волк был сражен выстрелом одной из бортовых пушек и добит из бластеров.

«Победители» медленно подходили к волку. Тот, ощерив крупные клыки, лежал недвижно. «Готов!» - Констатировал Виктор Стилет. Стивенс небрежно перевернул труп, хмыкнул и ударом ботинка выбил волчьи зубы. «Берите, - бросил он, - каждый по одному. Сделаем волчье содружество!» Он осклабился.

Амфибии подошли к месту катастрофы, шесть человек погибло, четверо отделались царапинами и ушибами, двое были тяжело ранены. Все молча стояли над ними, не зная, что делать. Стивенс медленно поднял бластер, по-звериному глянул на окружающих. «Они нам обуза!» - Был его приговор.

Несчастные были добиты. Матерый бандит Билл знал, что делать, и никто не возразил ему...

Электрокары поднялись вновь и начали огибать скалу. Вывернув на простор, они неожиданно наткнулись на стадо... быков.

Это уже было интересно. Гибрид давно уничтоженных на Земле бизонов, лосей и домашних коров - вот кого напоминали эти быки. Они мирно паслись, пощипывая серо-бурые листья травы. Когда на них неожиданно выскочили амфибии, быки были встревожены совсем по другой причине - их тонкий нюх уловил присутствие волка. Опасный сосед где-то бродил совсем рядом, то ли просто так, то ли, возможно, выбирал добычу среди их стада. Сбившись в кольцо, загнав в центр его самок и телят, матерые, с огромными увесисто-широкими, как у оленей-маралов, рогами, ждали врага быки.

Выскочившие из-за скал странные существа заставили быков насторожиться и еще плотнее сбиться в кольцо. Вожак стада был встревожен - он никогда еще не видел таких созданий; он не знал, что это такое, и сильнее ли эти твари тех, кто диктует им здесь - но весьма справедливо - условия жизни, честной битвы, справедливой защиты, мужественной смерти... Навстречу им метнулись белые молнии. Быки взревели тревожно, коротко; несколько самцов тяжко рухнуло на каменистую почву.

А «волки» знали, что делать - они снова, распоясавшиеся и ожесточенные, были в своем микроклимате - условиях безнаказанности и властвования. Вожак быков, коротко всхрапнув, ринулся на невиданного врага; когда-то давно, когда еще был теленком-несмышленышем, он видел эти «белые смерти» - тогда грозовая полоса молний не пустила их дальше, и они были вынуждены повернуть назад. Удар бортовой пушки мгновенно убил его. Стадо панически повернуло в сторону и с жалобным ревом устремилось прочь, в степи, к кактусам...

Из электрокаров вывалились «волки», так удачно «ограбившие» стадо. С вожделением рассматривали они свою добычу. Потом отрезали рога - для сувенира, на память... О своих первых подвигах на этой, только начинаемой осваиваться планете.

Они шагали победителями, колонизаторами в теплых шерстяных шлемах. Шутили, смеялись, крошили скалы, жгли кактусы. Они уже чувствовали себя хозяевами, встречая здесь только фауну и флору и не видя ее настоящих, истинных хозяев.

Но хозяева этих благ были!..

«Смотри, конь вдали!» - Уже буднично заметил в головном электрокаре Том. Билл Стивенс кивнул головой, давая понять, что информация принята, и повернул амфибию. По рации раздалась команда: «Следовать за мной!» Четыре электрокара двинулись за головной машиной.

Но конь не удалялся - наоборот, приближался. Сидящий за рычагами Стивенс сбросил скорость, однако конь приближался. Становилось ясно, что это четвероногое создание стремится навстречу. Или на встречу? Для чего? По своей тупости или развитию? «О, Боже! - Воскликнул над ухом Билла Аностас, обладающий острым зрением. - Это не конь! Это... И после этого не верить в предвидение Бога и древним мифам! Да как так можно, безбожники!» Его резко оборвали, но уже вглядывались в приближающегося «коня». Вдали, метрах в четырехстах от него, скакали плотным строем такие же создания.

Они сближались: земляне в электрокарах и порождение эволюции жизни «Дикого Запада» - кентавры. Да, это были кентавры, имеющие корпус лошади, а вместо ее головы - торс человека.

И вся «железная когорта» поняла, что эти кентавры и есть разумный мир Загранжа, их планеты, которую они выбрали для своей будущей жизни.

Передний кентавр остановился в ста метрах от приближающейся головной амфибии. Стивенс провел свою машину по инерции еще метров пятьдесят и завис в воздухе; мертвыми, бездушными, грозными крепостями встали за ним стальные электрокары.

Кентавр, если можно так выразиться, был сильным, с хорошо развитым торсом и стройными мускулистыми ногами породистого скакуна. Видно, это был их вождь; иначе нельзя было и предположить. Он стоял спокойно, в выжидающей позе, ожидая приближения неизвестных. А в том, что это пришельцы, у него уже не было сомнений. Он взмахнул зажатым в руке копьем, и вся лавина кентавров, следующая за ним на приличном расстоянии, остановилась как вкопанная.

Они замерли друг против друга. «Ну и вооружение, - присвистнул в кабине Том. - А? На поясе нож, колчан со стрелами, сзади приторочен лук. Н-да, далеко они ушли!» «Дальше индейцев не ушли, - вклинился в разговор Джон Вессон, - тем более они тоже краснокожие». «Все верно. Тем более, - вступился за цвет кожи кентавров Аностас, - они и должны быть такими, это из-за климата. Вот так!» «Тихо вы! - Прорычал недовольно Стивенс, не отрываясь взглядом от кентавра. - Нашли время разводить диспуты».

Билл лихорадочно думал, что предпринять. Но вот он решился: спокойно и уверенно его рука легла на гашетку пушки. Молния врезалась справа от кентавра. Тот не дрогнул. Пауза. Новая молния врезалась недалеко от кентавра, уже слева. Кентавр не изменил позы, ждал, лишь дрогнул и колыхнулся сзади него строй его соплеменников.

Стивенс решительно посадил машину. Направляясь к выходу, угрюмо буркнул: «Со мной только Аностас, остальным - быть наготове». Раздалось роптание. «Что? - Билл резко обернулся к своим соратникам. - Почему недовольство? Прекратить! Том, передай на остальные машины, чтобы оставались внутри, не выходили. Действовать только по моему сигналу - выстрелу ручного бластера. Не забудьте обо мне и Роберте...»

Не убирая руки с бластера, Стивенс сошел с электрокара. Тяжелые рубчатые ботинки громыхнули о камень. За ним ватной походкой, неуверенно переставляя ноги, поплелся Аностас. В голове его билось: «И за что мне выпала такая честь? Язык мой - враг мой! Так говорил еще в свое время Бог. Вот что значит идти вразрез его советам...»

Стивенс приблизился к кентавру. Тот воткнул при его появлении из электрокара свое копье в землю и теперь терпеливо, с непроницаемым лицом ждал. Лишь положил руку на висящий у пояса нож. Аностасу от этого стало смешно: «И куда он со своим «перышком» против «гуся»!»

Они остановились друг против друга метрах в пяти. И кентавр заговорил ровным мужественным голосом, дополняя свою речь жестами. Его язык был незнаком землянам, но жесты при желании можно было понять. Кентавр ткнул в себя пальцем и добавил: «Тон Бонг». Билл повернулся к Роберту: «Он хочет сказать, что его зовут Тон Бонг, не так ли?» Аностас кивнул головой - «только так». Бонг ткнул в себя пальцем, затем показал на своих соплеменников, кругом себя на землю и скалы, показал рукой в небо и снова на себя. Билл не понял, глянул вопрошающе на итальянца - тот стал для него вроде переводчика. «Он говорит, что является вождем. Только так», - изрек Роберт.

Кентавр пристально взглянул на Стивенса, обвел жестом электрокары, снова показал в небо и отрицательно помотал пальцем в направлении земли, скал и опять же своих соплеменников. Билл снова взглянул на Аностоса. Тот потупил глаза, но покорно «перевел»: «Хоть вы и боги, но нельзя так поступать плохо!» И Роберту показалось, что сейчас Стивенс всадит в наглого кентавра заряд из бластера. Но сигнала из ручного бластера для тех, кто ожидал в электрокарах, не было.

 

Вторая сотня

 

«Приплыли», - нахмурившись, констатировал Ларс.

Корабль №2, отшвырнутый грозовым меридианом, совершал посадку в восточном полушарии.

Центральный пульт начал выдавать данные о планете: режим - перепадочный, в среднем - нормальный, влажность воздуха чуть завышена. Тепловой обогрев занижен, но незначительно. Кислородный режим - нормальный. Бактериологической опасности нет, радиоактивность в пределах нормы.

Лес, горы, степи, реки и озера - вот чем характеризовался восточный сектор Загранжа. Все это было именно то, что так необходимо человеку. Они, улыбаясь от удовольствия, смотрели в иллюминаторы на все эти красоты жизни, среди которых собирались остаться и жить.

Верхушка, которая выделилась из всех членов экипажа корабля №2 сгруппировалась еще в процессе полета и теперь держала всю остальную «братву» в железном подчинении. Будет ли так продолжаться дальше - это должно было показать будущее. Но уже ощущалось брожение нравов...

Их выделилось из общей массы восемь человек, которые имели влияние на настроения «железной когорты»: сам Ларс Оливер, иранец Ибрагим, Адольф Нейман, Жан Пьерро, англичанин Герман Уолтер, японец Ти Кияна, Смит Летан, Гудович из Швейцарии.

На корабле остались дозорные и дежурные, на связь «село» два человека, остальные настороженно сошли на планету.

Место, которое они выбрали под посадку, было ровное, как стол. Голое, не за что глазу зацепиться, обрамленное со всех сторон зубчатым венцом дремучего непроходимого леса. Амфибии заскользили прочь от корабля. Десятки людей через несколько часов полета с тревожным беспокойством вглядывались в надвигающуюся темную чащобу леса. Да, сквозь такой не пробраться на амфибиях, над ним не пролететь - высоко, электрокары такую высоту не выдержат.

Будто в раздумье, амфибии строем замерли перед лесом. Затем начали поворачивать назад - уходили к кораблю. Таковым было решение Ларса.

Чуть ли не сутки спорила «железная когорта» о том, какие шаги предпринять дальше. И наконец, вроде бы, пришли к единому мнению. Швейцарец Гудович с двумя десятками людей оставался на корабле; в то время как остальные ведут съемку и поиск на планете, Гудович создает защитную зону-заповедник вокруг корабля. Последняя мера предосторожности, кто знает, может и пригодится здесь, в «цивилизованном Востоке», или, как сказали сами «железные», «для цивильного Востока!». В поиск идут остальные, на летающих аппаратах с вертикальным взлетом, так удобным в этих стесненных условиях планеты.

Летающие аппараты выкатили из грузовых трюмов корабля. Задрав острые носы вниз, они угрюмо нацелились в высоту. К ним потянулись люди.

Ларс пожал руку швейцарцу, кивнул на прощание - мол, будь бдительным - и стремительно зашагал прочь. Три аппарата, поглотив полсотни человек, затрепетали, заревели и понеслись вверх. Гудович проводил их прощальным взглядом, заново оставаясь с глупой тоской, осатаневшими приевшимися рожами. Сейчас как для него, так и для всех остальных было единственным спасением - это новизна ощущений, познание открытого ими мира. А их, двух десятков людей, лишили этой радости, снова заковав в ненавистные рамки ожидания.

Гудович говорил своим, что это мера временная, что так надо и необходимо так делать, что все равно ведь вынужден кто-то был остаться, и доля выпала на них. Ему возражали: «Но почему именно на нас? Почему мы?» Швейцарец злился, не находя слов для ответа. И в тот же вечер из его «бригады», пользуясь суматохой работы, исчезли пятеро. Они ушли, прихватив с собой оружие, еду и все необходимое в пути. Урон был мало ощутимый; что все это значит - тряпки, фураж... Но зато поредели ряды... Гудович позакрывал все отсеки на ключи и теперь заставлял работать своих людей только днем. Это дало результат - больше никто не исчезал. А может и поняли, что это ПОКА незачем, бесцельно и опасно. Если дорожишь собственной шкурой...

Квадратом, в пятидесяти метрах от корабля, встала сплошным четырехметровым валом бетонная, окованная полосовым железом стена с системой хитрых проходов. Еще далее в пятидесяти метрах и также квадратом встала на металлических трехметровых опорах колючая изгородь под высоким напряжением. И рядом же, с внешней стороны, вплотную, широкий и глубокий ров с шипами по дну. Чуть дальше - новый ров, еще чуть дальше - высокий вал из камня. Пять преград. «Система защиты сработана надежно! - В тот же вечер сделал заключение Гудович. - По сему случаю объявляю банкет...»

Они жили отшельниками, запершись в корабле и в своей «защите». Так жили месяц, так жили два, три месяца. Терпение иссякало, подходило к концу.

15 человек ждали ответа, решительного призыва к действию. «Скажи нет - зарежут, - швейцарец с тревогой вглядывался в сумрачные лица людей. - Одичали! Сделают в моем теле пару дырок из бластера; я буду гнить на этих камнях вдали от благодатных лесов, а их поведет другой... Нет, надо решаться». И хмуро отвечал «Идем. Но одно условие - на корабле остаются двое дежурных - это чтобы какая-нибудь дрянь не забралась во время нашего дежурства в корабль и не наделала там делов. И останемся мы тогда при своих интересах... Тпррру! Но выбирайте сами, чтобы не было обид, как в прошлый раз». «А надо ли это? - Поинтересовался долговязый Ким. - Мы торчим здесь четвертый месяц и за это время не видели ни одной живой души. Ни зверя, ни птицы даже...» «Потому, - оборвал его Гудович, - что топтались вокруг да около. А теперь ведь идем в «свет». Ха-ха-ха!» Все заулыбались; напряжение спало. По совету швейцарца все облачились в теплые вещи, захватили с собой помимо бластеров топоры, ножи, котелки и прочее, что могло сгодиться в трудной и дальней дороге. Ведь они шли не на прогулку.

Четырнадцать человек, возглавляемые Гудовичем, потянулись цепочкой по каменистому плато. Вскоре они исчезли с глаз.

Впереди стал лес. Труднопроходимый. Чащобы. Заросли. Без тропинок и с буреломами, где отчаянно гулял дикий ветер. Было тяжело прорубаться сквозь заросли этим людям, так давно отвыкшим от большой физической нагрузки. Взмокли спины, соленый пот начал заливать глаза. «Не повернуть ли нам назад?» - Зло сказал Ким. Гудович тяжело вздохнул: «Ну вот, опять! Ким говорит одно, говорит второе, а в итоге поворачивает вспять. Не ты ли, гад, пел, что надо идти из осточертевшего корабля?» В ответ на это Ким, коротко рыкнув, взмахнул топором и шагнул вперед. Завершающего удара - а это было бы последнее в жизни швейцарца - сделать ему не удалось. Смутьяна оттащили в сторону и, наградив десятком пинков, заставили осознать свою ошибку. Ким покорился. И снова рубили лес, боясь пускать в ход бластеры и тем самым подпалить дремучие заросли - от возникшего огненного пала в этих «джунглях» они бы далеко не ушли, сгорели бы живьем.

Судьба возблагодарила их за труды, подарив через многие часы тяжелых мытарств просвет в чащобе. Через десять минут они прорубились... на дорогу. Тракт был неширок и мог многое рассказать опытному следопыту - ровен как стол, с выбитой в разных местах невысокой травой, он давал понять о себе, что является конной дорогой и что лучших дорог вы при всем желании здесь не найдете. Будто смущенные необычной находкой, путешественники сбились в плотное каре и так продолжили двигаться далее.

Так, молча и настороженно, они двигались некоторое время, пока из-за приближающегося поворота не раздался какой-то шум и лязг, и оттуда прямо на путников вынеслась кавалькада закованных в броню всадников. Гремя доспехами и весело беседуя между собой о чем-то, они, эти создания (и стопроцентная гарантия, что разумные - которых и искали земляне) вначале даже не заметили бредущих по дороге людей. Но не видеть их дальше, уже двигаясь на них, это уже непростительно; латники замешкались на миг, приостановив своих коней. Один из рыцарей, в великолепных доспехах, с ярким и пышным султаном в шлеме, взмахнул рукой с закрепленным на ней щитом и что-то грозно закричал. В ответ люди молча сгрудились еще плотнее. Жест рыцаря, гневно выдернувшего меч из ножен, можно было понять как наказание за нежелание уступать ему, великому и прославленному рыцарю, дороги. Как? Эта грязь, эти смерды не отступают почтительно в сторону, да? Если это лесная братия, то она тут же сложит свои головы; если же это смерды, то почтут же они, неблагодарные твари, сей урок в качестве наказания и славной доблести рыцаря и его вассалов. Да разнесут потом оставшиеся в живых холопы мудрость и непобедимость своего господина.

Конная бронированная лавина клином пошла на путников. «Будет чем поживиться, - уже прикидывали вассалы рыцаря. - Ишь, как интересно одеты! А может они из дальних краев или бродяги из других неведомых стран, если судить по их необычной одежде». Да и сам рыцарь, уже замахнувшись мечом над головами гордецов, успел подумать: «Сколько лет я бродил по белу свету, скитался в разных странах, но таких невиданных человеков - с короткими глазами, длинными лицами, короткой прической и в таком странном одеянии - еще не видел...»

Мечи латников глухо обрушились на беззащитные головы людей. Мгновенно передний ряд рухнул на тропу. Теперь уже над вторым рядом зависли оскаленные морды лошадей, заново взвились тяжелые двуручные мечи.

Люди полоснули из бластеров. Били вверх - в узкие прорези шлемов, в стороны - в головы и туловища коней, вниз - на упавших с грохотом рыцарей.

Через две минуты было все кончено. Узкая полоса дороги была завалена трупами людей, рыцарей и коней. В этом беспорядочном нагромождении то там, то здесь раздавались стоны, возня, слышалось движение.

Гудович, широко расставив ноги, будто врос в землю, невозумутимо стоял и смотрел на плоды побоища. Лишь лицо его было бледно-матовым, без единой кровинки. Вокруг него так же молча и деловито созерцали картину побоища несколько его спутников.

Наконец после долгих охов-вздохов на ноги поднялись несколько рыцарей, среди них выделялся один с ярким и пышным султаном в голове. Покачиваясь и гремя доспехами на ходу, он пошел на швейцарца, волоча за собой меч. Не доходя двух шагов до Гудовича, предводитель бросил к его ногам меч и затем снял со своей головы шлем. Земляне поняли этот жест - «Я повержен. И в ваших руках». Гудович вскинул глаза на незнакомца и был поражен его внешностью - ну тот же человек, его копия, с некоторой лишь разницей, выраженной в том, что глаза этого были удлинены, а лицо более овальное. Картину завершали пышные длинные волосы, которые, как знал Гудович по курсу истории, носили его древние предки. Вот, оказывается, каков был разум Загранжа!..

Побежденный заговорил. Но землянам так и не удалось ничего понять из этого грубого сочетания звуков, нагромождения фраз. Опять же помогли жесты, незаменимые и непобежденные временем при встречах вот таких вот, не понимающих друг друга... Рыцарь пнул свой шлем, валяющийся на земле, взял под руку швейцарца и ткнул рукой на север, вдоль по тропе. Гудович непонимающе взглянул на варвара. Тот улыбнулся и снова что-то заговорил на своем языке; видя, что его не понимают вновь, рыцарь в два гигантских прыжка оказался возле одного из своих вассалов, сорвал с его пояса рог. А дальше... щелкнул себя пальцем по горлу и приставил рог пустотой к губам.

И сразу все поняли. Заулыбались.

Гудович и его товарищи верно поняли, что их приглашают в гости. И сие было милостиво принято землянами.

Все засобирались, приводя себя в порядок. До замка рыцаря, как понял Гудович, было немного. Бывшие противники побросали в сторону с тропы трупы своих соотечественников, выразив при этом завидное согласие в таком простом захоронении и обдирании трупов. Мол, мертвому не пригодится, а живому еще жить. Но при этом каждая сторона «грабила» своих, сдирая с них латы, одежду, оружие. Ким, довольно урча, нацепил на себя второй бластер, при этом не сводя удивленных глаз с доспехов латников - и водятся же на свете еще такие экспонаты; с землян тоже не сводили любопытных взглядов - все же, эти ребятушки, смелые ребята!

Гудович почувствовал, что с маленькой карманной рации идет вызов. Он запустил руку в карман, все еще не веря слуху, и увидел мигание зеленой лампочки на панели радиопередатчика. Швейцарец незаметно шагнул чуть в сторону, вышел на связь. Сигналы шли с корабля. Бодрый голос дежурного сообщал, что из «дальних странствий» вернулся один из летательных аппаратов, экипаж которого возглавляет светлый африканец Смит Летан. «Передает, что с важными известиями». «Еще есть там кто из великой восьмерки?» «Не считая вас, только Летан», - прозвучало в ответ. «Ожидайте. В эфир выйду сам», - Гудович отключил рацию и задумался. На него с ожиданием смотрело несколько человек - они не слышали, о чем говорил с кораблем их командир... А впрочем для них это было безразлично и скучно, нового швейцарец все равно ничего не сообщит. А впереди их ждет развлечение...

Гудович думал, что предпринять. Люди, измученные долгим затворничеством, сообщи им эту новость, начнут метаться в поисках решения. Из этого ничего хорошего не выйдет. Тогда может кончить этих в железках и спокойно вернуться обратно для встречи со своими? Или промолчать, слетав на свидание, и предупредить об их отлучке - есть впереди удовольствие в замке и от него трудно душе отказаться? Швейцарцу больше понравилось второе решение. Зачем они будут лишать себя заслуженных пиров? Ждали же три с лишним месяца; подождут еще. Да и тем, в наказание - тоже подождут.

Швейцарец жестами объяснил латнику, что сейчас они отдохнут, а с закатом солнца придут в гости. Не возражаете? Ну вот и хорошо.

Что-то непонятное, похожее на недоверие к словам Гудовича, мелькнуло в глазах рыцаря. Но он кивнул утвердительно головой, и вскоре его кавалькада запылила по дороге в направлении замка. У всех без исключения латников - что ж, им было простительно, такая была эпоха - в головах сидела одна и та же мысль: «Обманут. И приведут орды. Толпы грабителей. И ко всему начнут ломиться в замок... Плохи дела. Так надо ли допускать до этого?»

Гудович отвел своих в лес, подальше от тракта и от таких случайных встреч, и объявил, что полетит к кораблю. «Там что-то случилось, - ответил он на вопросы товарищей. - Вызывают. Нет-нет, по технической линии. А летательно-винтовой аппаратик у нас на всю ораву один. Пожалели нам их те, что выгоняли с Земли. Вот я и полечу. А другим незачем». Он надел аппаратик, и вскоре стрекот над дремучим лесом возвестил, что Гудович полетел к кораблю.

Вскоре он был там и уже обнимался с прибывшими. Они хлопали друг друга, пожимали руки, радостно смеялись и улыбались. «Ну и крепость ты отгрохал, - скупо улыбаясь, удивился Летан. - Зачем это?» «Сделал так, как шеф велел, - Гудович усмехнулся. - Это затея Ларса Оливера. Но, считаю, это просто необходимо. Сквозь эту защиту трудно проникнуть, не зная кодов настройки. А их знаю только я один. Спрашиваешь, как же тогда дежурные пропустили вас? А вот так, что знают только один проход, тогда как я знаю все остальные. Но тебе я их открываю, пригодятся. Тем более...» И швейцарец рассказал историю, приключившуюся с ними. «Ну тогда давайте, - благословил его Летан, - ради такого случая мы подождем. Я бы и сам не отказался, если бы меня пригласили на средневековый банкет!» И африканец захохотал.

«А теперь расскажи, что случилось с остальными. Где они? Что с ними? Почему один, я имею в виду - небольшой группой. В общем, все», - попросил Гудовик Смита.

... Восток и вправду оказался цивилизованным. Правда, цивилизация не поднялась пока выше истории средних веков планеты Земля. На Загранже царил феодализм. Кругом труднопроходимая местность, плохое сообщение, много мелких отдельных и разрозненных владений феодалов. Общей и ясной картины пока не видать. Можно выделить - и надо - несколько крупных государств (именно государств, а не поместий), на их языке они называются по следующему - Бола, Мелос, Ревтония, Арган. Есть и удивительная страна, своеобразная по-своему - Изгия.

Ларс Оливер требовал, чтобы все после поиска вернулись обратно на корабль. Его не хотели слушаться, возмущались. В одной из таких стычек он был убит. И начался разброд. Разбежались, пооставались, отстали, удрали, пристроились. Только хмурому африканцу Летану удалось вырваться с небольшим количеством людей из этого бурного котла тщеславных страстей. Остальные же... Стали военными советниками у феодалов, торгашами, факирами, мудрецами, разбойниками, домашними врачами, проповедниками, «учеными», шарлатанами, военачальниками, государственными деятелями, советниками, вассалами, пьяницами, быдлом. Кто чем, в общем. В зависимости от того, как каждый развернулся.

Так расслоилась и верхушка...

Гудович выслушал печальную историю. Посидели, погоревали, что настал конец их «тесному содружеству». «Пора! - Швейцарец поднялся. - Меня ждут - не дождутся». И он улетел.

Его ждали с нетерпением, боясь опоздать к торжеству. Гудович ответил, что с кораблем все в порядке, неисправности устранены и беспокоиться нечего. Тем более, что впереди их ожидает такое удовольствие. Все рассмеялись со вкусом.

Они вышли из леса на дорогу и бодро двинулись по ней по направлению к замку. Ким даже пытался напевать. «Смотрите, - ухмылялись другие, - Ким, вечно недовольный Ким даже запел!» Настроение поднималось. Ким спел подряд две национальные песни; ему пытались даже подпевать, что весьма походило на собачий вой в лунную светлую ночь. Третью песню Ким допеть не успел... Тяжелые стрелы обрушились на путешественников, сбивая их с ног, вонзаясь им в шеи, грудь. Эх, где панцири! Но люди были беззащитны перед невидимым противником, который не поверил им и мстил за обман. Вот, схватившись за грудь, рухнул без стона на землю Гудович, рядом с ним - его сосед, еще рядом стоящий, еще...

Летан и его товарищи ждали отряд швейцарца двое суток. На третий день явился только один окровавленный Ким. Запершись с африканцем в отдельной каюте, Ким поведал о жестокой участи своих соратников; он рассказывал, а в глазах Смита Летана разгорались дьявольские огоньки... И дослушав рассказ Кима до конца, он разрядил в него бластер. Африканец хотел, чтобы кодовую настройку защиты знал только он один, а следовательно являлся единственным владыкой корабля. Не откладывая дело в долгий ящик, он вызвал двоих последних, кто еще знал тайну хоть одного прохода и покончил с ними. Теперь только он один владел доступом в корабль - все остальные люди из его отряда были у него в кулаке...

 

Круг бумеранга

 

Сейчас Стивенс всадит в наглого кентавра заряд из бластера...

Но сигнала из ручного бластера для тех, кто ожидал в электрокарах, не было. Они, Стивенс и Бонг, стояли недвижно друг против друга, белый и краснокожий. Перед глазами вождя кентавров был воздвигнут бог; вот он, рядом, сильный и могущественный - протяни к нему руку, Тон Бонг, и ты его ощутишь. А перед глазами североамериканца Билла, вплывая в туман прошлых веков, стоял просто-напросто краснокожий индеец с его наивной душой, подкупающей честностью, суровый в своей мужественности, со своими легендами о золоте и любви к свободе; и в последующем, его, Стивенса, раб... Краснокожий...

Билл мотнул головой, отгоняя туман наваждений. Стоящий от него Аностас с удивлением заметил, что такой же жест проделал и Бонг.

Рука Стивенса все еще лежала на бластере. Американец раздумывал.

... Билл был с детства умным и начитанным парнем. Но в 18 лет он с группой таких же принял участие в убийстве одного человека, за которое американский суд без колебаний приговорил Стивенса к смертной казни. И это несмотря на то, что казни в США были запрещены законом. Значит, было за что... Тем более суд был закрытым и больше напоминал военно-полевой трибунал. Стивен бежал в Европу, где судьба заставила его, заметая следы, совершить новое убийство. Тюрьма. Он снова ушел. Новый приговор - пожизненное заключение. Новый побег. Потом - смертный приговор в другой стране. Билл бежал с камеры смертников буквально за час до своей смерти. Стивенс сделал несколько пластических операций на лицо и прожил десять лет спокойной и честной жизни, пока на него не наткнулась полиция. И он загремел с Земли.

Всего Билл совершил четыре убийства.

Находясь в полете, Стивенс не вмешивался в драки, не убил ни одного человека. Сказывалась многолетняя закалка выдержки. А на Загранже он будто сорвался...

Он, Билл Стивенс, новоявленный лидер «волков», их вожак, все еще держал правую руку на рукоятке бластера. Но внутренний голос уже подсказывал ему, что застрелить эту «лошадь» и тем самым наделать шуму из ничего - дело дурное и нехитрое; а вдруг они пригодятся... Ведь надо с них сначала выкачать добычу, женщин, золото, ценности, деньги... Ах, черт, откуда у этих дикарей деньги! Но все равно. А потом... Потом жить, заставляя их работать на себя.

И американец не подал условного сигнала.

 

* * *

 

Корабль мчался к Земле.

Джон Вессон, потягивая задумчиво виски, сидел в командирском корабле и молча вспоминал свои приключения на Загранже. Его четыре товарища тоже молчали.

«Что загрустили, а? - Откликнулся первым неутомимый Жан Пьерро. - Так дело не пойдет. Все мы знаем, что и о чем думает сейчас каждый из нас. По-моему, и так порядочно молчали в пути, а сейчас уже недалеко от той, куда мы (да и они...) стремимся (стремились...). Давайте, други мои, будем исповедоваться, облегчаться рассказами. Все не расскажем, так хоть часть. Есть среди нас служитель бога (при этом все скромно и пока что еще застенчиво улыбнулись) - Аностас, но я считаю, что будем исповедоваться перед всеми. А после этого и душе легче будет. Говорить надо о себе, о том, что вокруг видел и творилось, или же эпизод какой, случай... В общем, все годится. Как?»

На всех лицах Пьерро прочитал просветление, точно угадав чем заняты его товарищи, в чем сокровенность их душ. «Тогда, Джон, начинай, - предложил француз Вессону. - Все начинается с головы, тем более ты у нас главный». Американец хотел отнекиваться, выслушать вначале других, но махнул рукой. И начал - а для читателя продолжил - рассказ о Билле Стивенсе и его «волках»...

    ... В западном полушарии Загранжа - или, напомним еще раз, на «Диком Западе» - было все и многое. Флора и фауна. И, как мы уже знаем, даже разумный мир. Зверье было самым разнообразным: от дикобраза до степного волка, от быков до пятнистых оленей. Вот только не было в этой суровой каменистой природе... настоящего коня (или лошади). Так же четвероногого, но чисто с конской (или лошадиной) головой. И не было чистого человека. Эволюция «Дикого Запада», предусмотрев собой кентавра, вычеркнула из списка тех двоих - видно, во избежание конкуренции.

Поэтому в наличии были только кентавры. И как полагается для доброй, уважающей себя планеты, на Загранже хоть и не было цветовых рас, но зато были племена кентавров, различающиеся между собой отдельными различиями строения тела. Самым могучим племенем было кентавров-людей, так определили для себя пришельцы с Земли, и именно вождем этого многочисленного племени, разбросанного и кочующего по всему «Дикому Западу», был Тон Бонг. И помимо них были длиннорукие кентавры, опасные как дикие звери и в особо опасные моменты могущие передвигаться на шести опорах - двух руках и четырех ногах; было и такое племя, представители которого не могли верхним торсом (торсом человека) склоняться к земле, то есть торс был жестким, в то время как кентавры племени Тон Бонга могли свободно склоняться к земле, но не имели никакой возможности скакать на шести опорах. Еще одно племя, короткоруких-вертушек, было немногочисленным, спокойным, безразлично-пугливым и слишком диким.

Таким образом, согласно классификации англичанина Виктора Стилета, в прошлом - преступника, еще раньше - человека, имеющего отношение к биологии и достигшего на этом поприще значительных успехов, признанных человечеством противозаконными, - на «Диком Западе» обитали племена длинноруких (или шестиногих), короткоруких, чистых кентавров и людей-кентавров Тона Бонга.

Ну, а что же сами земляне? Что они предприняли? Чем занялись? Но если вспомнить их прошлое, то сомнений более не оставалось - разбоем, обменом, торгашеством, наживой...

«Железная когорта» вошла в контакт с кентаврами. И бывшие преступники разбрелись по «Дикому Западу» с тщеславными мечтами о покорении его, с мыслями о наживе и легкой жизни. Вследствии своей беспечности и сверхверы в свои силы и возможности, часть из них была вырезана, убита. Трупы землян с торчащими в них стрелами, со снятыми скальпами и рваными ранами можно было встретить то в крутых отрогах скал, то в зарослях кактусов, то прямо на пустынной каменистой почве под нежарким солнцем Загранжа. Более умные из землян предпочитали держаться вместе, по парам, в тройках, небольшими кучками. Наиболее же предприимчивые остались жить в поселке, основанном неутомимым Биллом Стивенсом.

Так на Диком Западе вырос первый поселок землян, названный ими же просто и звучно: Столица. Кентавры же ее назвали из-за трудности произношения Олисой. Олиса - и Олиса.

Вначале людям пришлось тяжело. И даже туго. Строительство, изнуряющий труд, набеги «индейцев». Но миновала эта пора, были построены домики, картежные клубы и прочее. И тогда...

Заботиться о пище, о еде? Зачем?! Многолетние запасы провизии на корабле давали право землянам на спокойную, беззаботную жизнь, не знающую отказа ни в чем. Плохо, конечно, что нет (и не было) среди землян женщин... А поэтому скучно! К кентаврочкам же не подступишься, да и нет желания обниматься с лошадьми! Тогда, значит, необходимо тратить время на что-то совсем другое, что направило бы энергию людей в определенное русло. Тем более в этих землянах уже была заложена преступность. И другого пути им не оставалось...

Канадца Тома охватила жажда наживы. Но он знал только одну дорогу к «золотому тельцу» - торговля с соответствующими последствиями. И выросла в столице вначале сосисочная, которую потом переименовал в бар. Сюда любили заходить многие, в том числе и Стивенс. Билл, потягивая вино, говорил в таких случаях: «Ох, Том, ну и хитрец же ты! Жратвы навалом, а тянет поесть к тебе. Ты не объяснишь, почему это?» Канадец широко улыбался: «А потому, что я подаю на стол не концентрат и пасты, а вкусную приготовленную пищу. А?» «А где мясо берешь?» «По-моему, Билл, это ясно и тебе. По прериям еще достаточно гуляет быков. На наш век хватит!» - И Том радостно заржал. «Как конь, - недовольно поморщился Стивенс. -  Слушай, ты счастливый, у дела. Знаешь, как и откуда деньгу качать. А хорошо, что мы ассигнации ввели? Хорошо! Вся банда будет теперь стремиться к хорошей жизни, а то завшивели в лентяйстве. Идею-то эту, насчет денег, ты подал». Том снова улыбался. Американец хмуро глядел на него: «А посоветуй-ка, чем мне заняться?» «Золотом, - прозвучал ответ Тома. - Я не верю, чтобы здесь не было золота, тем более у кентавров». «Но мы уж живем здесь больше года, а золота до сих пор никто не видал». «Плохо искали», - уверенность была в голосе канадца. Билл покачал головой и молча пошел из бара.

А ножи, топоры, старые ружья, котелки продолжали валяться без дела. Весь этот инструмент, сложенный в корабле, имел целью направить бандитов на честный путь... Но тщетно. Для постройки домов был использован материал переборок и кают из космического корабля, который был разграблен и грабился нещадно. Даже Том «полакомился» оттуда, стащив с корабля несколько кухонных машин-универсалов. Единственное, что благодаря настойчивости Стивенса, корабль не раскомплектовали в отношении приборов и оборудования, необходимых для полета. А ножи и топоры почему-то никто не тащил... Зачем, если есть бластеры.

Однажды, по вине Тома, Столица была осаждена злыми длиннорукими. Двое помощников канадца, ушедшие на заготовку мяса, начали стрелять быков без разбора. Такое было и раньше, но с меньшим безобразием и распущенностью. Но сегодня эти двое, пьяные и хвастливые, чувствовали себя непобедимыми супергероями. Пришли они в себя только тогда, когда несколько стрел пропело над их головами. «Длиннорукие!» - Заорал землянин, и оба бросились бежать, благо что поселок был недалеко.

Кентавры ворвались в Столицу вслед за ними. Разъяренные наглостью людей, они вымещали теперь свою злость, осыпая на всем скаку тучей стрел дома и клубы. Захлопали двери и окна, каждый дом превращался в крепость. Защелкали, сухо стреляя, бластеры. Лавина длинноруких, вихрем промчавшись по центральной улице, ушла в прерии. А люди, не осознав своей вины и глупости поведения тех двух, поплатились несколькими жертвами. И злость охватила их, желание мстить и уничтожать гордых непокорных «индейцев».

Вечером того же дня, собравшись в баре Тома, обитатели Столици обсуждали инцидент. Страсти кипели и разгорались, и не было надежды на их ближайшее затухание. «А что? - Вопрошал Джон Вессон. - Мы так и останемся пешими? А что такое воевать пешком против конных - это, надеюсь, всем понятно... Тогда как в прериях гуляют готовые лошади, их всадники сидят здесь в клубе безлошадными. Да-да, это мы такие, что не можем найти выход из создавшегося положения!» Стивенс метнул на него угрожающий взгляд; на вожака зашипели: «Не затыкай рот, Билл - он дело говорит!» Стивенс понуро уткнулся в пол, затем глянул на Виктора Стилета: «Ну, ученый, что ты можешь сказать народу по поводу этого факта? Джон верно заметил, что пешком против кентавров - это дохлое дело, а электрокары для этой цели не слишком удобны, да их еще вдобавок мало у нас».

Стилет, франтоватый малый, сухой и поджарый (как истый англичанин), встал пошатываясь со своего места и развязно начал: «Кентавр - существо сложное. Это разумное создание. И вместе с тем интересный и любопытный шедевр ее величества Природы. Организм кентавра представляет собой два индивидуальных, работающих автономно и вместе с тем слитно. Гвоздь программы - мозг в голове торса. Мозги, между прочим, человеческие... Хм, это человек, а не лошадь между прочим, хоть и о четырех ногах. Но что интересно в кентавре: его «лошадь» покрыта шерстью и может быть разной масти, «человек» же его одет в шкуры и вооружен. Завидное содружество!.. В два сердца и два комплекта легких! А? Если прострелить сердце «лошади», кентавр падает и вскоре умирает весь. Если же - проверено на основании опытов, проведенных личной мной, хм - убить «человека» в сердце (если в мозг, то смерть мгновенная), то лошадь еще некоторое время живет одна, ходит вслепую, таскает торс. Затем вследствие нарушения кровеносного режима она все ж «опочивает». Предупреждаю сразу вопросы отдельных любопытствующих: из кентавра сделать одну лошадь, несмотря на их особенное строение, нельзя. Так что ходите пешком, а покушение на разделку кентавра на две части не имеет смысла. Другое дело, если его приручить... Не то - приучить к себе. Сами кентавры, благодаря особенностям своего строения, могут прожить по одному, но предпочитают жить по парам и племенам».

Стилет сел, окинув смешливым взглядом своих слушателей, будто выражая этим: «Что, съели?»

Слушатели «съели», но не насытились. А какая-то глухая, необузданная и непонятная злость вновь поднялась в землянах. В этом сплелось все: и неустройство людей, и странное, едва уловимое превосходство кентавров, и дикость прерий... И прочее, и так далее.

Так вопрос о конном обеспечении не был решен в этот вечер...

У древних аборигенов Австралии было на вооружении удивительное оружие - бумеранг. Прямой уголок со скошенными углами. Бросаешь его во врага и... Все зависит от меткости стрелка: попал - поразил цель; нет - и бумеранг по кругу возвращается к хозяину. Круг бумеранга.

Круг бумеранга! Вот об этом и думал сейчас Билл Стивенс, уютно устроившись в плетеном кресле за одним из столов в баре Тома. Бумерангом в будущей комбинации Стивенса должно стать то хламье, которое годами бесполезно валялось в трюмах корабля, то есть топоры, ножи, котелки и даже старые ружья; а целью... Целью было золото. Так вот, Стивенс кидал бумеранг и... Все зависело от его хватки и деловых качеств: если сделка-контракт состоится, то цель поражена, а если нет - и отразятся громом на жителях Столицы старые ружья, запоют в воздухе брошенные меткой рукой краснокожего ножи и топоры (уж не томагавки ли?). Угрызения совести в случае промаха Стивенса не мучили бы - ему плевать было на других (и на людей, и на кентавров), а свою шкуру спасти он успеет. Ну, а если все же цель будет поражена, а бумеранг вернется?

Если золото будет поступать в карман Билла, а кентавры будут стрелять и метать топоры в землян? Ведь ненависть сильнее всего...

«Так думал Билл Стивенс, - закончил свой рассказ Джон Вессон. - Он был трезвым и здравомыслящим человеком, он взвесил все «за» и «против». Теперь только оставалось найти ключ, и он приступил к его поискам. Билл догадывался, что эти поиски не будут легкими и представляют большую опасность. Но он верил в свой «бумеранг».

 

Карабин РД-2

 

Рассказчик замолчал. Не поддерживали разговор и остальные четверо. Адольф Нейман сосредоточенно пил шнапс, Пьерро с любопытством оглядывал своих соратников, как бы вопрошая - кто следующий, Аностас сидел с отрешенным видом - мысли его витали в прошлом, Летан угрюмо уставился в пол.

Первым нарушил установившуюся зловещую тишину Нейман. «Хотите, расскажу о своих злоключениях на «Цивилизованном Востоке»? Ведь в свое время я был там немалой фигурой в одном из феодальных королевств».

Никто не возражал.

 

* * *

 

«Когда произошел бунт и Ларс Оливер был убит в этой потасовке, я решил уйти от остальных. «Каждому свое, - решил я, про себя повторив слова одного из великих людей нашей нации, - фортуну я должен отковать себе сам». И я покинул остальных. Меня поддержали двое: какой-то плюгавый тип и японец Ти Кияна. Таким образом из «верхушки восьмерых» убыли двое - я имею в виду себя и японца.

Больше года мы бродили бездомными, обитали в лесу и где придется, ели то, что найдем или попадется. Однажды ночью мы лишились одного из нашей тройки - медведь-шатун загрыз одного из нас, остались мы с японцем Кияна...»

... Через неделю они вышли из лесу и очутились возле одного великолепного и труднодоступного замка. Задрав голову, земляне с любопытством осматривали экзотическое сооружение. И вдруг свист, топот... И наваливаются полдюжины здоровых молодцов. Неймана и Ти Кияна скрутили и доставили в замок. Так они очутились пред очами, как они потом догадались, короля этого могучего королевства, которое называлось на местном языке Бола.

Весь в пурпурных одеждах, король сидел за длинным столом и грозно смотрел на них. Около него, по обе стороны стола сидели его приближенные - два министра, военачальник и несколько высокочтимых рыцарей - вассалов короля. Решали важный вопрос - о войне с Ревтонией, соседним королевством (чтобы оно захирело!), как совещание было внезапно прервано. «Поймали двух подозрительных. По обличью не наши. И даже не ревтонские. Какие-то странные чужаки», - доложил начальник охраны замка. Все оживились, оживленно зашевелились в креслах. «Введи», - рыкнул король и грозно нахмурился.

И вот двое землян встали около длинного стола; с противоположного конца на них недобро смотрел владыка. Остальные тоже внимательно вглядывались в людей.

«Кто такие?» - Грузный мужчина, тяжело грохнув дубовым креслом, встал и пронзительно просверлил их глазами. Это был первый министр короля, перед которым все трепетали и которого все боялись; власть его была всемогуща, не зная преград и поражения. Его втайне даже побаивался сам король, однако понимающий, что без железной хватки первого министра он далеко не уйдет. И, однако, при всем этом этот государственный деятель был вреден и опасен для королевства; это понимали и король, и его приближенные, но страх - ибо первый министр вел за собой большинство - останавливал их перед мыслью о том, чтобы убрать это «пугало».

Земляне молчали, не понимая, о чем их спрашивают. Они переглянулись между собой и недоуменно пожали плечами. А с них не сводили взгляда десятки любопытно-настороженных глаз - земляне казались болянам пришельцами издалека, бродячими чужестранцами из неизвестных краев.

Первый подошел к ним вплотную и, потрясая кулаками, что-то продолжал говорить. Но вот он отвернулся от землян и начал адресовать уже свои рассуждения королю. Все внимательно прислушивались к его словам.

«Демагог! - Думал про него Ти Кияна. - И что толку, что он такой здоровый... Ведь наверняка не знает каратэ или дзюдо. Дать? Или потом свалить, чуть погодя?» Будто учуяв угрозу со стороны невысокого коренастого японца, министр сел лицом к нему и в пол-оборота к Адольфу.

Нейман тупо смотрел на заросшую шею королевского советника. Потом, ни слова не говоря - а руки им развязали, - вытащил бластер из кобуры и разрядил его в затылок министру. Устало подумал: «Даже не потрудились обезоружить».

Ослепительная змейка сверкнула и с шипением исчезла, пропала в никуда; все были поражены этим чудом. Первый министр качнулся и свалился на каменный пол. Установилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь сопением королевских вассалов. Затем к землянам бросилось сразу трое, горящих желанием покарать строптивых. Ти Кияна в мгновение ока разбросал их, успев даже сунуть одного под стол. Подлетело еще двое. Адольф полоснул перед собой бластером и ощутил затем мертвящее чувство - заряд кончился. А это в данных условиях означало, что подзарядить бластер негде и он уже бесполезен - это вам не корабль! Нейман врос в землю.

Но чудо их спасло. Со своего кресла встал король, вздохнувший при виде свалившегося первого министра чуть освобождено, и поднял руку. Страсти затихли. Король, убедившись, что первый его советник мертв, благожелательно улыбнулся землянам. И те поняли, что гроза миновала...

И Нейман стал у короля первым министром; японец бдительно помогал Адольфу. Препятствием на их пути к широкому полю деятельности было то, что они оба не знали языка болян. Но через три месяца они говорили уже сносно, еще через полгода их речь нельзя было отличить от разговора коренных жителей Болы. Король своим новым советником был доволен.

... За эти девять месяцев, проведенных Нейманом в завидной близости от короля, он не терял времени. Ему были брошены звание борона и несколько поместий, он заимел свой собственный герб - и весьма исторический - крест на красном фоне, но самое главное - он задавил своим влиянием всех богатых и родовитых рыцарей. И еще, что было немаловажным утешением в нынешней жизни Адольфа - он считался обладателем своей собственной оружейной лаборатории. Благодаря его военному таланту - можно сказать, даже врожденному, который был не у дел на Земле, - Нейману удалось железной рукой подавить в Боле междоусобицу, загасить на время пламя больших пожаров и великих смут. Но он понимал, что так долго продолжаться не сможет - необходимо было обладать мощным оружием, далеко шагнувшим за предел современного вооружения Болы. И он торопился творить... Несмотря на косые взгляды духовенства.

Военная лаборатория была его творением, детищем; здесь он проводил все свое свободное время, здесь бредил и мечтал о покорении Ревтонии, Аргана, далекой и богато-сказочной Изгии.

Вот уже как несколько месяцев он бился над «изобретением» автоматического карабина. Он даже марку ему дал: АК-1, что означало «автоматический карабин первой модификации». Но это не удовлетворяло его самолюбие: пуля есть пуля, а ему хотелось большего, благодаря чему он стал бы хозяином всему Востоку. Адольф догадывался, что его «друзья» из железной когорты расползлись по всем удобным местам, что они тоже не дремлют; но был уверен, что бластеры в данных условиях уже отжили свое - здесь нет электричества и его, кроме того, слишком трудно получить при такой ступени развития Востока. Поэтому-то Нейман и вновь изобретал огнестрельное оружие, которое должно было стать массовым в его войсках.

Опытный образец уже лежал перед ним. Немец задумчиво и зло крутил его в своих руках. «Нет, - презрительная улыбка осветила его лицо, - слабо. Надо другое! Надо, чтобы сразу поражало не только тело, но и воображение. И что я, дурак, не занимался в свое время этой работой...» К нему неслышно подошел Ти Кияна. «Адольф, ты слышал? Лучшие умы Ревтонии изобрели огнестрельное оружие». «Что? - Вскинул голову Нейман, - не может быть!» «А вот может. Ты только не пугайся, им еще далеко до нас. Проще их «пищалку» можно назвать мушкетоном. Но уже навешали на нее... э-э-э, рекламу, что ли, ставят на вооружение». «Ясно, Ти. Они давно напрашивались на войну. Еще тогда, когда мы только что ступили на «престол», они уже грозились. Но тогда обошлось». «А ты не хочешь свою «пушку» ставить на вооружение?» «Эту, что ли? - Нейман нехотя тронул свой АК-1. - Нет, надо что-то более мощное. К примеру, сочетание гранаты с пулей...» «Разрывные пули?» Адольф резко вскинул голову, взглянул на своего товарища, глаза его просветлели. «А что, Кияна. Это идея! Нужен в армию карабин РД - разрывного действия. И тогда... Тогда мы разметаем всех соседей», - и Нейман кинулся горячо обнимать друга, благодаря его за столь неожиданную идею.

Через месяц после описанного случая, когда угроза нападения со стороны Ревтонии становилась реальной, состоялись испытания первого опытного образца карабина РД-2. Конструктором и создателем этого супероружия для феодальной эпохи Загранжа был неутомимый Нейман.

Испытания проходили на специально построенном Адольфом для этой цели полигоне. В назначенный день с утра сюда поскакали вооруженные кавалькады, покатились коляски. К десяти часам утра в сопровождении близких и поверенных людей на полигон прибыл сам король. Предстоящие испытания были классифицированы главой Болы по настоянию Адольфа Неймана секретными, на которые было решено допускать только узкий круг лиц. Поэтому в узкие, охраняемые свирепыми латниками ворота полигона, представляющего собой очищенную площадь от леса и огороженного плотным трехметровым тыном, король въехал уже без охраны, только со своей свитой. Охрана разбила лагерь недалеко и была по-прежнему полна желания прийти на помощь королю в любой момент, по первому его зову.

Полигон располагался в глухом лесу. Огороженный от посторонних взглядов, он как бы состоял из двух частей - места отдыха, где размещались шатры, столы, бочки с увеселительными напитками, и места испытания «мушкетона», как упорно называл король невиданный им еще карабин РД-2 - здесь было голо, песок, и в ряд стояло несколько тяжелых толстых чурбаков, а чуть в стороне сиротливо виднелось несколько манекенов, одетых в доспехи; около стены тына бродило несколько неказистых лошадей.

Ровно в полдень на флагштоке взвился флаг. Затрубили в рог. Из палаток и шатров начали выходить люди.

Король, гордый и непокорный болянин, в прекрасных доспехах и с пышным султаном на шлеме, был окружен советниками, министрами, военачальниками, сановниками, благородными рыцарями. «Одним словом, - насмешливо шепнул Ти Кияна, - толпа наблюдателей в количестве около двух десятков штук. Как вам это нравится, Адольф?» Нейман ничего не ответил, лишь оценивающим взглядом окинул соратников: Ти Кияна, двух химиков, трех оружейников и первого придворного мудреца Дрея. А что же, мол, его гвардия? Чего она стоит?

Закончилось трубное пение рогов. Все присутствующие насторожились и впились взглядами во вторую часть полигона, где сейчас должно произойти по их мнению что-то из ряда вон выходящее, а по обещанию первого министра Неймана - весьма удивительное.

Первый выстрел по деревянной чурке дал сам Адольф. Разрывная пуля вошла в чурбак и последующим взрывом разнесла его в щепки.

Все охнули.

Нейман пожинал лавры. Восторженно улыбался король, восклицали от зависти ползающие на коленях среди «дров» благородные рыцари, разинули рты сановники.

Это был заслуженный успех.

Вторым выстрелом Ти Кияна «взорвал» другую чурку, затем третью. Гробовая тишина подтвердила, что произведенный эффект превзошел ожидаемый.

«А теперь, уважаемые и высокопочтенные рыцари, - с пафосом объявил Нейман, - покажем, что будет, точнее - произойдет с рыцарями Ревтонии при встрече с нашими солдатами, вооруженными РД-2». И он махнул платочком. Ти Кияна для наглядности, говорящей о том, что это оружие доступно каждому, передал карабин одному из оружейников. Прогремел выстрел. Пуля, прошив панцирь, застряла в «теле» манекена и разнесла его вместе с доспехами в клочья. После чего король не выдержал; махнув рукой и объявив, что не надо портить доспехи на втором манекене, первым ринулся к бочке. Все просияли лицами.

За вином разгорелся спор. «Это дерево, мусор. А вот можно ли убить человека из этого мушкета?» Основательно подпитый Ти Кияна загорячился: «Хочешь, докажу? Всажу в тебя пулю и потом тебя не узнает даже родная бабушка. Будешь потом с Господом Богом здороваться за ручку...» При этих словах некоторые из высокопоставленных сановников неодобрительно покосились на японца. Нейман, дав подзатыльник своему помощнику, прошипел ему на ухо: «Не болтай ерунду и не зарывайся! Не забывай, узкоглазый, где находишься!» Спорщик, который требовал доказательств, пошел на попятную - он был свидетелем, когда Нейман отправил к праотцам бывшего первого министра. Но Ти Кияна не унимался: «Не хочешь? Черт с тобой! (Новый подзатыльник от Адольфа). Тогда испытаем на лошадях. Вон они бродят... Мы их специально... Для цели...» Японец сгреб карабин и вскинул его к плечу. Все с интересом ожидали результаты выстрела.

Лошадь разорвало на куски. И все поняли, что сие грозное оружие - главный козырь в их будущей войне с Ревтонией.

«А что, - заговорил после долгого молчания король. - А что если его похитят? Рассекретят? Исключено, говорите?! Пусть будет так. Но ведь при первом же наступлении или осаде оно может попасть в руки неприятеля, а? И тогда оно ударит по нам. Точно так же, как мы ударили в свое время из их же мушкетонов. Что же делать? Как обезопасить себя от нежелаемого исхода? И есть ли из создавшегося положения выход? Молчите? Так какой же?» - Король говорил, а смотрел на Неймана и Ти Кияна, будто от них требовал ответа.

У землян от этих слов волосы на голове встали дыбом; Неймана пробил холодный пот, а японец онемел от такого исхода дела. Одним росчерком королевской фразы все их старания пошли прахом. И теперь вместо лавров они ожидали тупое тягостное молчание, которое при всем желании не могли перебить - король как всегда оказался мудр.

Придворный мудрец Дрей, который славился в Боле - да и не только в ней, а по всей округе - своим умом и знаниями и поэтому занимал пост первого мудрейшего при королевском дворе, спокойно шагнул вперед. «Разрешите сказать?» - Голос его был ровен. Король великодушно кивнул головой - Дрея за его светлую голову, часто даже идущую вразрез с духовенством, он любил. Ученый заговорил: «Есть такое средство. Здесь, в данном случае, нам не помогут ни соблюдение строгой тайны, ни жесткая охрана, ни одаренные шпионы, ибо они ничто против стечения субъективных причин, которые в конце концов приведут к тому, что это страшное оружие получит огласку. Надо идти другим путем. И я им пришел к завершению цели; это решение можно - и даже необходимо, я считаю - «подогнать» к настоящей проблеме. Коротко о сути: специальный порошок, добытый мною из недр и частично обработанный химическими препаратами, прессуется в таблетки. Эти таблетки глотаются перед боем. Срок их действия - до семи дней; если за это время ничего (а что такое «ничего» - объясню дальше) не случится, проглатывается следующая таблетка. И так далее. Далее: солдат, стреляющий из... э-э-э... ка-а-рр-раби-нна-а (слово не наше, но отныне войдет в наш язык), вдруг убивается. Пример первый: протыкается стрелой, ножом, мечом, даже убит из мушкетона. В этом случае организм воина мертвеет или уже мертв, но «срабатывает» таблетка, подпитывая мозг, который и стабилизирует уходящую силу воли. Этого короткого момента должно хватить на то, чтобы с супероружием что-то сделать. Что? Пока не знаю. Да хотя бы уничтожить... Потом солдат невозвратимо умирает, и душа его возносится на небо».

Дрей говорил, а сановники косились на него, как когда-то на Ти Кияна; и немудрено - всю эту компанию вместе с первым министром они считали еретиками, которые не доведут Болу до добра.

Нейман вскинулся и громогласно дополнил Дрея: «Если все это имеет место в действительности, то мы вделаем в карабин короткий рычажок; если его передвинуть, то РД-2 разлетится в щепки (благодаря внутреннему заряду), как разваливались чурбаки на испытательном полигоне.

«А если воина с карабином развалили до пояса мечом? - Угрюмо задал вопрос японец. - Что тогда? Сработает ли тогда твой эликсир жизни, «живая» вода? А-а-а???» «Да, - прозвучало в ответ, - через несколько минут мозг, или даже его «половинки», даст команду, и солдат передвинет рычажок рукой, ногой, туловищем, зубами, головой». «Если уже не будет поздно к тому времени двигать, - насмешливо перебил Дрея король. - Ну что ж, делайте! И пора, наверное, вооружаться: Ревтония неспокойна, бессовестна и нагла!»

Королевская свита во главе с ним повернулась и пошла продолжать пир. И никто из них не был поражен открытием Дрея, его изобретением, которое как бы являлось шагом к бессмертию. Все было направлено на власть и для силы, все остальное было суета сует, не заслуживающая внимания и затираемая в тень. Даже работники лаборатории Неймана, коренные боляне, и те отнеслись к сообщению Дрея без должного внимания.

Изумленный и опешивший Адольф Нейман стоял посреди полигона и тупо смотрел вслед удаляющемуся королю. Потом перевел взгляд на Дрея...

 

* * *

 

«Я был поражен отношением к этой великой идее, - Нейман в волнении ходил по кораблю; его не перебивали и внимательно слушали четверо товарищей. - Ведь это же было оживление мертвого человека! Пускай на миг, на какой-то короткий промежуток времени. Пусть! Но это было (именно было, а не будет) уже первым шагом в решении вопроса бессмертия или же, на худой случай, продления жизни разумного существа. И достигли где это? На Загранже, в феодальном государстве Бола. Как достигли? Случайно. Нашли природный порошок, элемент... И все это в то время, когда лучшие умы человечества Земли бьются долго и безрезультатно над проблемой бессмертия! А ведь люди умны, богаче духовно, имеют более сложную аппаратуру и научные достижения... Все это невероятно, но дальнейшие события показали, что это факт и что невежественно-светлая голова Дрея была права...

Я поинтересовался у Дрея, что это за порошок и где он его берет. Оказалось, что его добывают и он залечивает многие раны и излечивает от многих болезней. Запасов их не так много, но и не так мало.

К тому времени Ревтония всячески искала причину или же предлог для начала войны против нас, королевства Болы. Велись обоюдные дипломатические переговоры, но толку от них предвиделось мало. Ревтония была сильна - это понимали все, включая короля; чтобы доказать свою силу, в пограничных районах ревтонцы затеяли несколько конфликтов. События назревали. И тогда король отдал мне приказ выступать и при войске создать отдельный отряд карабинеров.

Войско, вытянувшись длинной походной колонной, двинулось по узким дорожным просекам и трактам. Впереди двигался отряд тяжелых латников, затем шли спешенные рыцари, за ними тянулись стрелки-карабинеры, замыкали все это шествие обозы и арбы, доверху нагруженные походным скарбом и военными доспехами. И над всем этим - грохот и лязг, протяжные крики погонщиков, неумолчный говор и шум. Мы шли через леса и болота, пока наконец не столкнулись с одним из отрядов ревтонцев. Завязался бой, рассыпавшийся потом на ряд отдельных стычек и схваток. Затем в продолжении нескольких недель мы поочередно гонялись и уничтожали друг друга: мы - ревтонцев, они - нас. Рубили, стреляли, кололи, били стрелами. Это была скорей не война, а своеобразный испытательный полигон: они испытывали в бою свои мушкетоны, от выстрелов которых благородные рыцари Болы с грохотом рушились с коней; мы - свои карабины РД-2, после действия которых оставался один тлен. Разрывные пули рвали тела, укрытия, коней и доспехи... И хотя было явно видно, что РД-2 значительно превосходит своей мощью мушкетоны и сеют невообразимый страх и панику, мы не могли добиться полного перевеса - их было больше, войско многочисленнее, мушкетонов больше. Наглости и агрессивности - тоже.

Дрей был прав и ничего не выдумал о своем порошке. Я самолично видел, как простреленный и уже мертвый карабинер передвигал рычаг автоматического уничтожения РД-2. Все это, конечно - и порошки, и рычажок, и секретность оружия, - было вдолблено в солдат карабинерского отряда. Даже разрубленный надвое солдат успевал передвигать рычажок и уничтожал карабин. У меня от этих видов вставали волосы дыбом.

Победы в тот раз мы не добились. Но и не стали покоренными. Зато ни один карабин РД-2 не попал в руки ревтонцев - они рвали и метали от злости. Конфликты на границе, за неимением перевеса ни одной из сторон, были прекращены. Точнее, остановлены для будущего ожидания.

Через полгода выпуск карабинов стал массовым и ими уже были вооружены десятки подразделений войска. К карабинерам обязательным дополнением шли таблетки Дрея. Мы двинулись на Ревтонию, ожидая ее быстрого покорения. Но навстречу нам ударили мушкетоны (с этим мы были уже знакомы) и... Пушки. Обыкновенные лафетные пушки, на колесах и без щитов, с огромными жерлами старинного образца: находящиеся в Ревтонии земляне, оказавшиеся там по воле судьбы, тоже не дремали. Война затянулась и продолжалась уже несколько лет... Я задумался...»

 

Душа религии

 

Жан Пьерро мотнул головой в сторону Джона Вессона: «А дальше ты про своих «индейцев», золото и старые топоры, которые собирался пускать в ход Билл Стивенс, не расскажешь нам?» Вессон отрицательно махнул рукой и кивнул на итальянца: «Дальше пусть он. Аностас лучше знает, он прямой очевидец всего последующего. И мало того - сотоварищ Стивенса в его делах». Взоры всех обратились на Аностаса. Тот в ответ скупо улыбнулся.

Роберт Аностас представлял собою сейчас высокого худощавого мужчину с красивым южным профилем лица. Седина серебрилась в его волосах, сеть морщин пролегла на лбу, щеках, около глаз, но он был еще по-прежнему привлекателен. Ему бы жить и жить, но жизнь свою он решил с юных лет посвятить служению Богу... И влип.

«Что ж, расскажу, - начал он, видя устремленные на него взгляды, - расскажу вам все, что знаю, как на исповеди...»

 

* * *

 

... Билл Стивенс понимал, что в одиночку он такой грандиозной задачи, как открытие тайников золота, не решит. Нужны были помощники, активные и злые, выкладывающие свои силы в этом опасном деле до конца. И он начал прикидывать шансы каждого жителя Столицы в намечаемой им кампании. «Может, Том-канадец? Нет, не пойдет! Сосисочник. Он свою мечту сделал и теперь дальше бара глаза его не видят. Стилет? Хвастун. Этот англичанин пригодится потом, для каких-нибудь других целей, но ни в коем случае не сейчас. Магомед Фиразо? Этот годится. Пойдет в качестве чернорабочего». Но кроме Фиразо Биллу был необходим деятельный и активный помощник, который бы сумел при стечении обстоятельств сыграть на слабых струнах души «краснокожего». Такой слабой струной у кентавров было поклонение духам, своего рода религия. Значит необходим был человек, разбирающийся в такой материи, как Бог, душа и прочая кутерьма, в которой Билл, будучи прирожденным атеистом, ничего не смыслил. Для этой цели как никогда годился Роберт Аностас. «Ведь недаром его зовут священником, - думал Стивенс, - тем более его приверженность к сему странному занятию выдают речи, поступки и смиренность самого Аностаса. Да и фамилия... странная, чуть ли не кличка, но не похожая на таковую».

Кандидатуры были подобраны. После соответствующей обработки и уговоров Фиразо и Аностас дали свое согласие.

С Робертом Билл затем говорил отдельно, доверяя в руки все «карты», на что итальянец ответил следующим: «Будь спокоен, Билл, сделаем. По крайней мере приложу все старания. И думаю, что из этой затеи что-то выйдет дельное; нам отколется добрый кусок удачи. В их религии, правда, я мало что смыслю, но уверен, что ты еще меньше смыслишь. А поэтому - предоставь главную роль мне, именно как священнику. Зная основы религии, хотя бы даже земной, я разберусь в их «духах». «Откуда такая уверенность?» Аностас усмехнулся: «Вы все плохо знаете меня, хотя и зовете священником. А ведь в этом прозвании есть доля правды. Да и фамилия моя - не моя настоящая фамилия. Нет, она не поддельная, так как увязывается с моими прошлыми делами и юными годами». Стивенс тревожно глянул на него. Аностас усмехнулся: «Не бойся, страшного здесь ничего нет. Просто я на самом деле священник: в молодости на Земле я окончил курсы тайной подпольной Высшей Духовной семинарии, где и получил свою новую фамилию Аностас. Да, эта организация запрещена законом. Ну и что из этого? Она существует».

Шли дни, недели, месяцы. Лазейки в глухом молчании «краснокожих» относительно осуществления аферы Стивенса не находилось; кентавры упорно молчали несмотря ни на спирт, ни на посулы. Билл нервничал, между тем Аностас был спокоен. По совету Роберта Стивенс топоры и ружья в ход еще не пускал. «Надо ждать!» - Говорил священник. «Чего? - Раздраженно доносилось в ответ. - Чего ждать? Время идет, а мы еще не сдвинулись с мертвой точки». «Время играет на нас». «Это каким же образом?» - Удивленно вытаращил глаза американец. Аностас в ответ удивленно пожал плечами: «Говорим мы, вроде бы, на одном языке - международном Земли, - а не понимаем друг друга. Наверное, оттого, что различные нации, а? Так вот, время покажет!» Между тем нападения на кентавров усиливались со стороны беглых землян, не живущих в Столице и промышляющих бродяжничеством и разбоем; сильно допекали кентавров Тон Бонга и размножившиеся, голодные от недостатка быков стаи степных волков. Но самое главное - усилилась агрессивность со стороны других племен, в результате чего ряды Тон Бонга начинали катастрофически редеть.

«Пора!» - Дал свое заключение Билл Стивенс. Аностас молча кивнул головой. И в один из прекрасных дней их тройка отправилась в стан кентавров Тон Бонга. Все трое были загружены припасами и оружием.

По пути дважды отбив нападения кентавров (это были злые кочующие племена длинноруких), великолепная тройка благополучно достигла стойбища кентавров Тон Бонга. Встречал их сам вождь, заметивший землян издалека; в этой дикой каменистой, едва поросшей причудливыми зарослями баобаба, кактуса и ветвисто-голых деревьев, путники видны издалека, да и зрение людей-кентавров (согласно классификации Виктора Стилета) было отменным. Тон Бонг пригласил путешественников в свой вигвам. Земляне, уже понимающие к тому времени их язык, смело прошли в жилище вождя. «Погостим в конюшне», - тихо, но так, чтобы услышали соратники, пошутил Стивенс. «Осторожней в выражениях», - прошипел ему Аностас. Билл отмахнулся: «Они еще мало смыслят в нашем языке», на что итальянец ответил ему предостерегающе-угрюмым взглядом. Фиразо участия в перепалке не принимал.

В вигваме, вокруг жарко горящего костра, их уселось шестеро; Тон Бонг присутствовал со своими двумя помощниками - военачальником и главным шаманом. Встреча началась со спирта.

Прошло время, и высокие договаривающиеся стороны зашумели вокруг костра, глаза их заблестели от выпитого. Пошли разговоры по парам.

«Слушай, Тон Бонг, - кружил намеками возле интересовавшей его цели Стивенс, - согласись, что твое оружие намного слабее». «Нет возражений на это. Но наше слабое оружие дополняется мужеством и отвагой воинов». «Но этого мало. Используя мое оружие, я могу сделать так, что твои воины будут падать мертвыми задолго до того, как они достигнут меня». «Для этого есть копья и лук. Меткость смелых воинов сделает свое дело». «Не согласен с тобой. Впрочем, об этом потом... А не хотел бы ты, все же, дополнить силу своих воинов более сильным оружием?» Бонг не изменил выражения: «Кто этого не хочет. Сила - для сильных, чтобы сделать их еще сильнее: ради этого стоит пойти на все...» «Но ваши луки, копья, каменные и деревянные ножи и топоры... Все это слабо!» «Не крути. Говори, что хочешь. Я чувствую, ты хочешь нам помочь. Но что я должен буду тебе за эту услугу?» «Золото». «Не пойму, что это такое». Стивенс замялся, подыскивая слова для объяснения; вдруг его взгляд вырвал из полуосвещенного пространства золотые обручи на руках шамана. Он скосил глаза: «Вот это», и был понят вождем. Тон Бонг задумчиво посмотрел в пляшущие языки огня и медленно молвил: «Все... э-э-э... зо-о-ло-о-то находится в ведении шамана и его помощников, ибо над этим металлом витает дух нашего племени, дух нашего защитника Магоя. Магой - наш покровитель, божество, и волю его выражает шаман со своими шаманятами. А золото - это следы Магоя на наших бренных пространствах и мы... ими... им дорожим. Нет, не могу!» «Но послушай! - Горячо зашептал Билл. - Могущество твоего племени должно быть для тебя и шамана превыше всего. Уговори его, пусть он поговорит с Магоем помочь вам... Ведь вы слабеете с каждым днем от набегов диких кентавров». «Ты прав, пришелец, бог другого мира! - Тон Бонг застыл в каменной позе. - Но что я буду иметь за это?» «Оружие, более совершенное, каким вы обладаете в настоящее время». «Я верю словам белых богов. Но где дело? Их подтверждение словам?» Стивенс принялся поспешно выкладывать из походного мешка свой товар: пять ножей, три топорика, два котелка, пачку иголок, зеркальца, в дополнение всего этого стянул с плеча старинную многозарядную автоматическую винтовку образца середины 20 века (в чем весь секрет? Это «барахло» было загружено в трюмы только одного из двух кораблей, именно в корабль №1, волею судеб заброшенный в западное полушарие Загранжа...).

Все разговоры внезапно стихли. Шесть пар глаз внимательно уставились на выложенные посреди вигвама «богатства»: три пары - в выжидающем молчании, другие три - в немом восторге. «Столько лет белые боги живут рядом, а такое вижу впервые!» - Изумленно промолвил шаман. Тон Бонг кинул на него недовольный взгляд.

С грохотом, торопясь, все встали; каждый из шести, захватив что-то из вышеназванных «богатств», выходил из вигвама на площадь с вкопанным посредине красным столбом. Там уже ждали, рассевшись полукругом на приличном расстоянии от столба.

Том Бонг поднял руку - шум затих. В наступившей тишине прогремел голос вождя, обращенный к Биллу Стивенсу: «Показывай!» Американец и его помощники стали показывать оружие и прочее членам племени. Демонстрация сопровождалась молчаливым, но одобрительным восхищением.

Вождь объявил: «Белые боги пришли к нам в гости, чтобы мы увидели силу их оружия. Братья! Я призываю вас не посрамить честь нашего племени и в свою очередь показать наше искусство владеть нашим оружием!» По знаку шамана вперед выступило несколько могучих и сильных кентавров. И засвистел распарываемый воздух... Втыкались в дерево каменные ножи - в произвольном и шахматном порядке; вонзались один под другим топоры; пели песню смерти длинные отравленные стрелы; от могучего броска копья пронзали столб...

«Теперь - вы!!!» - Торжественно объявил Тон Бонг, великодушно обращаясь к землянам. Те от неожиданности вздрогнули, пораженные было величием происходящего; но оправились и усмехнулись разом. Фиразо с присущей афганцам меткостью один за другим отправил в столб пять ножей; за ними последовали три топора. Но... один, со свистом разрезав воздух, ушел в пустоту. Воины племени со смехом вздохнули. Тогда Аностас, видя наступающий проигрыш и растерянность товарищей, шагнул вперед; вырвав из столба один из топориков и несколько кентавровских каменных ножей, стал рубить их. Это удалось ему - металл всегда крепче камня; осколки с жалобным воем разлетались в стороны. Племя настороженно замолчало. Теперь оставалось закрепить успех: Бил снова стянул с плеча винтовку. И вдруг крик: «Длиннорукие!!!»

На стойбище людей кентавров лавиной накатывалось дикое стадо длинноруких. Биллу оставалось - о, фортуна! - на деле продемонстрировать преимущество огнестрельного оружия перед холодным. Меткими выстрелами он вырывал из рядов нападающих все новые и новые жертвы.

Бой был тяжелый... Длиннорукие бежали...

Среди трупов бродили любопытные и шаманята, с удивлением наблюдая на отдельных трупах едва приметные дырочки вместо привычных рваных ран.

Потом был пир, где вождь объявил о своем намерении купить у белых богов партию предлагаемого ими оружия. «Шаман, спроси у Магоя разрешения! Пришельцы требуют оплаты зо-ло-том!» Шаман помрачнел, но ответил, что разговор с духом он произведет по окончанию пира.

В Аностасе шаман нашел приятного и опасного собеседника. Пока все были заняты собой, эти двое толковали друг с другом. «А почему эти золотые кольца носишь только ты?» «Потому, что это признак общения с Магоем». «Кто такой Магой?» «Это наш Дух и покровитель!» «Ага, - понятливо мотнул пьяной головой сметливый Роберт, - значит, своего рода душа вашей религии. Он бесплотен, да? Как у нас. И его никто не видел и не увидит, да? У нас Бог Христос, у вас - Магой, так?» Шаман угрюмо просверлил его глазами: «Я не знаю, кто у вас Бог (бог среди богов, хм), но у нас Дух вполне реальный, хоть и умерщвленный временем. Бог Магой потому и Бог, что не такой, как все смертные; скорей он походит на вас, но... Чуть другой». «На нас? - Воскликнул протрезвевший Аностас. - Но мертвый?! Покажи, Шаман! Может быть, это один из наших». «Нет, - твердо и непоколебимо отрезал шаман, - он по обличью не похож на вас, еще раз повторяю это, хоть и походит. Видеть его нельзя. Даже мертвый, он стережет вход в подземный коридор, который ведет к подземному золоту. Он уже неживой, он - мумия, и возраст его... в общем, он давно; даже деды моих прадедов помнят его только мумией. Но, говорят, давным-давно он жил и помогал нашему первому вождю Верховному в борьбе со стихией. За это и стал Богом». «Так можно же его увидеть?» «Усыпальница такая существует, там - Магой, и рядом с ним - мумия Верховного. Но другим видеть это нельзя. Только несколько раз в год Магой пропускает за золотом в подземный ход, в остальное время непосвященные при таковой попытке убиваются!» «И это знают все в племени?» «Да. Нам нечего скрывать!» «И все видели Магоя?» «Нет. Такую честь имели немногие, только те, кто заслуживает это!» «Так кто же?» «Этого Магой не велит говорить!» - И шаман торжественно умолк. Большего Аностас добиться не мог несмотря на все свои ухищрения.

Пир кончился. И шаман начал говорить с Магоем: он прыгал вокруг жертвенного костра, катался и рвал на себе шкуры; ему подвывали шаманята. Вид этого судилища был страшен, взгляды прочих кентавров скромны и застланы страхом.

Шаман объявил, что Магой дал согласие на сделку: золото привезут прямо к белым богам и те отдадут за него положенное;  Магой требует, чтобы блестящие стекла (зеркала) принадлежали только шаману, его нареченному брату. «Да будет так!» - Выразил свое согласие Тон Бонг и вопросительно глянул на землян - те утвердительно кивнули головами.

Подарив Тон Бонгу и его соратнику «богатства» и условившись об обмене, путешественники двинулись в обратный путь.

И вскоре, взамен большой партии золота, люди-кентавры получили все имеющееся на корабле «барахло» - сотни ножей, десятки топоров, ружей, котелков, сотни зеркал и иголок.

Обе стороны остались обменом довольны и поклялись держать в тайне произошедшее.

Каждый из троих получил около пятидесяти килограммов золота. Но Билл Стивенс был недоволен... То есть по-прежнему оставался недоволен. В беседе с Аностасом он выяснил, что есть усыпальница Магоя, и услышал из уст священника миф о Духе. Не верить легенде не имело смысла. Предстояло искать...

Билл призвал свою гоп-компанию и ринулся в поиск на одном из электрокаров (единственном целом). Покатились дни бесплодных поисков, пока однажды они не наткнулись на странное поле, усеянное костями волков. Посередине возвышался каменный холм странной, правильной граненой формы...

(Как догадываются слушатели, - продолжал историю Джон Вессон, - это была усыпальница Магоя.)

Шел проливной дождь, не прекращающийся ни на минуту: тусклое светило слабыми лучами едва пробивалось через серую завесу дымной пелены. В воздухе стояла удушающая и тоскливая сырость. И такое продолжалось уже целую неделю; все это время Билл Стивенс кружил вокруг заветной цели; пока наконец случайно - или благодаря своему отменному нюху? - не наткнулся на свою «мечту» и не догадался о причастности к ней этого громадного и неуклюжего, напоминающего полуподземный мавзолей сооружения. Вокруг усыпальницы били в каменистую почву молнии.

«Она!» - С торжеством выдохнул Стивенс. «Да. И не иначе», - подтвердили его догадку Аностас и Фиразо. «Проклятый дождь, - Билл со злостью стукнул по штурвалу электрокара. - Как назло: только начали приближаться к этому месту - дождь и полил!» «И когда он кончится?» - Угрюмо поддержал вожака Фиразо. Оба говоривших взглянули на Аностаса, ожидая от него поддержки и проклятия надоевшему дождю. Но тот загадочно улыбнулся. «Други, знаете, что я вспомнил, а? Легенду Шамана. Это вам ничего не говорит? Нет?! А мне - да. Мудрый шаман говорил, что великий Магой «принимает» поклонения только в определенное время и всего лишь несколько раз в течение года. Вот эти факты и подтверждаются: видите кости волков? Это Магой сердился... Магой мудр, сделав (или ему сделали) усыпальницу в этих гиблых местах... граничащих с... грозовым меридианом!» Испуг поразил его «другов».

А Аностас не по земному улыбался. Что-то дьявольское змеилось в этих тонких губах и сетке морщин, разбежавшихся вокруг черных глаз. Он был страшен.

«Так что же?» - Прошептал Фиразо, не находя сил закончить фразу. «Что будем делать?» - Закончил за него присмиревший Билл. «Нужно нам это золото? - Прозвенел встречный вопрос. - Если да, то будем ждать. Магой не любит нетерпеливых». И они ждали. Целых два месяца. И все это время хлестали дожди; а они сидели под броневым стеклоколпаком, ели, пили, спали, говорили, мечтали и ругались... И ждали. Пошел уже третий месяц, когда неожиданно прекратились дождь и сполохи огненных молний; пустынный камень озарило солнце.

Билл рванул за штурвал. «А может быть еще рано? Подождем? Предчувствие говорит мне, что надо еще обождать и тогда будет безопасно и в самый раз,» - проговорил Фиразо. «Еще ждать? - Взорвался Стивенс. - Тебе мало двух месяцев? Тебе этого мало? Ну, знаешь... Плюнь ты на свое предчувствие!» «Вперед, - поддержал своего шефа Аностас. Электрокар, убрав систему молниезащиты, мешавшую при полете (и так необходимую в грозовую погоду, когда, согласно инструкции, требовалась остановка и посадка машины), ринулся к усыпальнице и вскоре был около нее. Земляне поспешно покинули машину, торопясь и суетясь в непонятном волнении. Но их сразу же остановил один только вид мавзолея грозного Магоя.

«Ого! - Присвистнул Стивенс. - Обратите внимание: посреди голой степи две огромные обработанные опоры. Каждая из них весит, если верить моим глазам, несколько тысяч тонн!!! Покрыты каменной перемычкой... Чуть полегче. Какая же, спрашивается, нужна для таких работ техника???» Все подавленно замолчали - Магой давал о себе знать. «У нас, на Земле, такой нет! - Констатировал факт американец. - Но вот вход. Пойдемте же туда...» «Смотрите, - вскричал внезапно Аностас, - наши, земляне!» Все обернулись туда, куда пристально смотрел Роберт - шесть полуистлевших трупов землян, их легко было отличить от скелетов волков и кентавров, валялось вокруг «мавзолея».

С трепетом трое вошли в усыпальницу. Было полутемно, но приглядевшись, можно было заметить: около черной норы, спускающейся ступеньками вниз, прямо в нутро планеты (Не надо думать, что ход вел куда-то вглубь, в ядро Загранжа, но все же он куда-то вел... Но куда? Этого из землян никто не знал, да и не догадывался), стояли две скульптуры. Так, по крайней мере, показалось перепуганным людям. При более тщательном и близком осмотре это оказались мумии, от вида которых содрогнулось человеческое сердце: левым стоял кентавр - то был Верховный, первый вождь племени людей-кентавров; правым был...

Высокий, человеческого обличья, с мужественным взглядом, он поражал воображение своими разительными расхождениями с человеком Земли - серо-пепельный цвет кожи (напоминаем для сравнения, что для восточного полушария Загранжа характерен белый цвет кожи), блеск мертвых, но будто живых глаз, темное лицо, длинные, широко распахнутые глаза, перепонки на руках, панцирные наросты на теле.

Магой!

«Магой», - еле слышно и враз прошептали трое.

Как в божьем храме они шагнули в нору и сошли по ступенькам вниз. И блеск золота под ногами и с жил в стенках ослепил их. Они принялись набивать карманы и мешки желтым металлом.

Они не помнили, одуревшие до беспамятства, как выскочили из хода и пулей вылетели из усыпальницы; все им казалось, что кто-то следит за ними.

Первым шагнул из «мавзолея» Магомед Фиразо. И был убит молнией. Потом хлынул дождь.

Не оглядываясь, Аностас и Стивенс прыгнули в электрокар и ринулись прочь. «Маневры, Билл! Делай маневры!» - Диким голосом заорал итальянец. И Стивенс после удара молнии стремительно убирал молниезащиту и гнал амфибию вперед; затем останавливал, по интуиции, и электрокар вновь «ощетинивался» сетками и стержнями. И надо заметить, что «шестое чувство» Билла не подводило - они выскочили невредимыми за «зону огня» и остановились передохнуть, в изнеможении свалившись метрах в двадцати от машины. В этот момент из очага поражения протянулся, будто с усилием доставая, зигзаг молнии и... электрокар был превращен в пепел... Чудом оставшиеся в живых люди онемели.

«Слушай, Билл, - придя в себя заговорил Аностас, - не кажется ли тебе, что усыпальница есть ход в другой мир... Который дал толчок зарождению мира «Дикого Запада», а?» «Не мели ерунды!» - Отрезал поседевший Стивенс. «А все же? Мне кажется, что там, в грозовом меридиане, есть свой разумный мир; он обитает под землей, а грозовым меридианом прикрывается от внутреннего вмешательства как броней. Он умен, могуч и силен, этот своеобразный мир... И кто знает: кентавр не является ли его научным экспериментом? А может все это самостоятельно, а?! Но даю голову на отсечение, что Магой - оттуда... Мне кажется, что ход этот из усыпальницы ведет к ним. Но для чего они тогда поддерживают культ Магоя в «краснокожих»? Утеряли контроль? Уединились? Погибли? Мне кажется...» «Кажется - так помолись! - Зло отрубил Билл Стивенс. - Идем. Нам долго идти. И кто знает, дойдем ли мы вообще! Это проклятое золото... Бросаем его!» И двое уныло потащились по каменистой пустыне...

 

Небесная канцелярия

 

«Эта планета - я имею в виду Загранж, - сдается мне, не такая уж простая. Чудеса здесь переплетаются с невежеством, самые простейшие истины выдаются за колдовство, а невероятное считается обычным. Вполне можно, что это только кажется нам, землянам... Но я ведь и сужу с точки зрения жителя Земли». «Бывшего», - перебил его Летан. «Что бывшего?» - Не понял Жан Пьерро. «Бывшего жителя Земли», - пояснил свою мысль африканец. Пьерро помрачнел и замкнулся. Воспоминания о «цивильном Востоке» этой странной планеты Загранж, где он провел несколько лет, захватили его, нахлынули злым и яростным, тоскливо-печальным потоком. И он, незаметно для посторонних, не вмешиваясь в их вялый разговор и перебранку, понесся в нем. Мысли его витали там... На той планете, которую они покинули и летели сейчас на Родину...

 

* * *

 

После убийства всеми признанного вожака Ларса Оливера начался разброд. Швед был слишком крутым и жестким человеком, а люди, ступив на твердь, почувствовали в своем поведении вольницу. Вот за это Ларс и поплатился, не поняв и не сумев подстроиться под настроения основной массы... Их было три электрокара, вместившие в себя полсотни человек, которые исколесили «цивильный  Восток» вдоль и поперек. И каждый из них уже составил для себя свою дальнейшую перспективу жизни; один электрокар, возглавляемый Смитом Летаном, покинул остальных сразу же по окончании бунта, многие из людей разбрелись кто куда. Так, например, откололись от всех Адольф Нейман и Ти Кияна, скрывшиеся в неизвестном направлении. Затем иранец Ибрагим единолично - и как он смел! - увел электрокар и улетел черт знает куда. Оставался только один электрокар, двое из великой восьмерки - англичанин Герман Уолтер и француз Жан Пьерро, и толпа оголтелых из «железной когорты», которая медленно, но с каждым часом уверенно рассасывалась. И наконец их осталось всего девять: Уолтер, Пьерро и еще семеро человек. Они продолжили путь на электрокаре.

 Фортуна им улыбнулась и забросила в королевство Арган, одно из трех крупнымх государств восточного сектора Загранжа. Как люди необычные, грамотные и воинственные, они - конечно, не все - вскоре оказались при дворе. Здесь каждый из них сам пробивал себе дорогу. Королевство Арган было сильным и воинственным, почему и боялись трогать его соседи, и оно редко находилось в войнах. А посему проводило все свое свободное время от войн в турнирах, пирах и на балах; здесь, однако, также высоко ценилось мужество, сила, красота и благородство, не говоря уж о богатстве. Шло время, и каждый из девяти достиг своих вершин - на то была воля Бога, стечение обстоятельств и личные качества: один стал придворным казначеем, второй - этаким феодальным дипломатом, третий - купцом, четвертый - придворным повесой, и так далее. Большего достиг Герман Уолтер, став каким-то там сановником при короле, не близким, но и не далеким, пользующимся доверием короля. Жан Пьерро удовольствовался ролью офицера придворной охраны, неся свою службу бдительно и честно, и вместе с тем - равнодушно и в тягость. Но иного пока на горизонте не наблюдалось, да и Уолтер в ближайшее время не обещал - и Пьерро, гремя мечом, обходил королевские посты, со скучающим видом ожидая передачи караула.

Одно лишь радовало в этой грубой жизни - при дворе короля было много красивых женщин. И Жан был очень рад этому, с головой окунувшись в родную стихию; кое-чем он уже мог похвастаться, приобретая таким образом на любовном поприще хороших знакомых и дальние прицельные знакомства. Но жизнь все равно его не радовала - скучно...

На одном из придворных балов он «встряхнулся». Пьерро, свободный в этот вечер от очередного дежурства, забрел на «огонек». Завалившись в тяжелое дубовое кресло, покрытое мохнатой шкурой, он с интересом смотрел на танцующих. «Помесь какая-то! - Скептически думал он. - Начинающие времена при короле Людовике вперемежку со средневековьем. Но! Зато романтично. И легкость нравов вдобавок». Он захохотал, довольный сравнением. «Чему вы смеетесь?» - Звонкий голосок вернул его к действительности. «Нелепости происходящего!» - Ответил Жан, даже не потрудившись оглянуться. «О! - Воркующе зашелестело за его спиной. - Вы даже не горите желанием посмотреть на меня?!» Пьерро лениво прикрыл глаза и буркнул: «А для чего? Есть что-то интересное?» «Негодный!» - Сзади топнули ножкой. Офицер с интересом повернул голову - около него стояла девица лет двадцати-двадцати двух. Красивая, пышноволосая, с мягким и огненным взглядом прекрасных глаз. «Так это вы... ругаетесь на меня?» - С изумлением спросил он. Девушка улыбнулась.

Так они и познакомились: Жан и дочь видного государственного деятеля Онэй.

«О чем ты думаешь?» - Спросила его Онэй, когда Жан, поддавшись ее обаянию, пригласил девушку на танец. Пьерро усмехнулся: «Да вот, о превратностях судьбы. До этой минуты было так скучно, бесцельно в жизни, и вдруг... Ты осветила ее». «Кого это - «ее»?» - Не поняв, насторожилась Онэй. Жан отчужденно замолк. «Странные вы люди, - Онэй полыхнула по глазам офицера, - Какие-то гордые, далекие, чуждые всему тому, чему рады мы, арганцы. Откуда вы? Чужестранцы?» Француз вздохнул; это не прошло незамеченным для наблюдательной Онэй. «Молчишь? Я не знаю, откуда ты; да этого и никто из королевского двора не знает, вы скрываете свое прошлое, и многие пробавляются слухами или сплетнями». Жан пристально посмотрел на нее: «Да, Онэй, ты права - мы не местные». «Вы не из Болы, я знаю. И не из Ревтонии - их я тоже хорошо знаю. И даже не похож на странствующего рыцаря, бродягу или монаха...» «Онэй, кто тебя подослал?» «Ты мне зря не веришь, Жан. Меня никто не посылал к тебе шпионить, хотя многие из любопытства интересуются вами». «Кто же это? И кем это - вами?» «Тобой, Уолтером, другими. Многие из вас нравятся дамам, кое-кто из вас - на подозрении у монахов. Ты мне не веришь?» «Теперь верю. Ну а много кто интересуется?» «Все! И церковь, и женщины. И особенно я». «А если родители узнают... Твой отец - важный сановник!» «Они меня любят». «Но все равно спуску не дадут - это уж я знаю». «Откуда, Жан? Ты умный, но ты далекий и чужой. Так откуда ты, скажи?»

Они присели на кресла, присоединившись к компании за столом. «Откуда?» - Ласково переспросила Онэй. В ответ Жан отшутился: «Сверху мы, с неба». «А-а, небесная канцелярия... Выпьем?» «А что, - тряхнул головой Пьерро и ответил полунамеком, - одно другому не мешает...» Казалось, девушка его поняла, загадочно ему улыбаясь.

Незаметно для себя Жан увлекся. Увлекся женщиной; он пресытился в жизни ими, а тут... Загорелся как молодой.

А невинная их любовь расцветала. Жан цвел, Онэй горела ярким румянцем смущения. Теперь в шутку она звала своего возлюбленного, однако при этом не позволяя ему вольностей, «небесной канцелярией». Пьерро вначале сердился; но долго злиться на Онэй он не мог и после недолгого упорства согласился на это прозвище. И пошло: небесная канцелярия да небесная канцелярия. Эти слова глубоко въелись офицеру в душу; вначале он воспринимал их бездумно, механически, затем задумался. «А что, если и вправду сделать небесную канцелярию? Ну, то есть, заведение, которое распоряжалось хотя бы жизнью и смертью... В общем масштабе сделать этого я не смогу, но в каком-то ограниченном мире - микромире в микропространстве - с этой задачкой мне справиться вполне под силу. Микромиром послужат проводимые на королевском поле рыцарские турниры; там я могу властвовать как хочу. Аппаратуру и оборудование для «небесной канцелярии» сниму с электрокара. Еще лучше - использую его вместе со встроенными в него приборам; кое-что переделаю, подгоню под свою схему. Так, чтобы получалась целенаправленная наводка молниеудара. Где лучше установить электрокар, этот будущий пульт «небесной канцелярии», - вверху, над сражающимися, или сбоку? Если вверху, то король поинтересуется... И запретит. Тогда сбоку? Сделать для электрокара снаружи непритязательный вид и - бить! Неугодных, наглых, не понравившихся. Жалко, что только на королевском поле».

Но решено - сделано! Жан приволок амфибию, обшил ее лесом, оставив амбразуры наблюдения и вплотную занялся переделкой электросхемы: необходимо было сблокировать бортовую пушку с телеаппаратурой и, соответственно, с теленаводкой. Чтобы сидеть в кресле, щелкать кнопками, «ловить цель»... пить вино и убивать зарвавшихся рыцарей, видя их только по телепередатчику. А сделать Пьерро это был вполне в силах, ибо мастерски владел биорадиоэлектроникой и радиотехническим делом.

Работы проводились в строгом секрете. Делая все тайно, Жан не доверял свою идею даже Онэй. «Пусть я сам буду бог, управляющий небесной канцелярией! - Думал француз. - А то, что я здесь строю, внешне не вызовет ничьего любопытства - арганцы на этот счет равнодушны».

Пульт небесной канцелярии был готов. Лишь узкая-узкая амбразура по всей длине «палатки» смотрела на мир в сторону королевского поля - здесь будет ходить электролучевая пушка; а вот пульт, телеэкран, удобное кресло, бар - здесь, одним мановением руки, по желанию бога Пьерро будет решаться судьба человека: там, на поле, замертво упадет рыцарь...

Ждать пришлось недолго: через каких-нибудь два с небольшим месяца, в течение которых встречи Жана и Онэй продолжались, протрубил рог великого королевского турнира. И начали съезжаться на прославленный турнир, который сулил славу, богатство, горесть поражения и неожиданные удачи, сюрпризы, тяжелые травмы и искореженные доспехи, рыцари и вассалы, бароны и графы, лорды и герцоги. Были и просто гости, наблюдатели и иностранцы, духовенство и торговый люд, служивые и сановники. Это было интересное зрелище, предстоящий турнир, и сюда спешили все; турниры всегда были характерны обилием народа и гулкими долгими увеселениями.

Карета короля остановилась; охрана спешилась. Король гордо шагнул в свою ложу, защищенную сверху палаткой от солнца и дождя; вокруг заняли места сановники и советники. Король махнул платочком и зрители, занявшие длинные скамейки вдоль турнирного поля, благоговейно уселись на свои места.

Заиграли, запели герольды.

Многодневный королевский турнир начался.

... Первые дни Пьерро выжидал, проводя время увеселительно со своей возлюбленной. Они сидели на скамейках, ворковали между собой и тем не менее с интересом смотрели, как в жестоких схватках сталкивались закованные в броню латники, как огромные копья выбивали всадников будто пушинку из седла, как с лязгом врубались мечи в щиты. И мелодичный звон стоял над турнирным полем - звон стальных клинков. «Отчаянной воли эти создания, - в невольном восхищении думал о них Жан Пьерро и сам себя спрашивал в смущении: - А смог бы я? Ну, допустим, было бы за что - смог бы. А если нет...»

Первый турнир этапа закончился; наступал второй - встреча победителей. Онэй вдруг загрустила, чем привела в изумление Жана. «Что с тобой? - Спрашивал он. - С таким интересом смотрела турниры и вдруг чем-то недовольна. Жалко кого стало? Или может влюбилась в кого?» Пьерро был в своих догадках недалек от истины, но совсем в противоположном направлении: отец Онэй решил отдать свою дочь замуж за одного рыцаря, который принимал участие в королевском турнире и который уже вышел из первого этапа одним из победителей. Будущий жених Онэй был знаменитым и родовитым бароном, одним из фаворитов короля; прославившийся в дальних походах и своими ратными подвигами. Это был черноволосый и широкоплечий человек с пронзительным взглядом голубых глаз, возраст его перевалил за третий десяток. Вот что скрывала от Жана юная душа Онэй, терзаясь этим горем в одиночку - она не любила того барона, а предпочитала этого простого офицера охраны... Но выхода из создавшегося положения не видела.

Первый тур обошелся без жертв; были лишь ранены да покалечены несколько человек. Второй тур предполагался более ожесточенным. Первую схватку Жан, уединившись в своей «небесной канцелярии», благословясь, пропустил - пустил на самотек, как он заметил сам. Но когда на поле вышла вторая пара и от удара копья один из противников пошатнулся, а потом они схватились на мечах - Жан не выдержал... Один из рыцарей, пробитый стремительно промелькнувшим белым зигзагом, рухнул под ноги своего коня. Победитель торжественно занес над ним меч. А Жан Пьерро, новоявленный бог, в руках которого теперь находились судьбы всех присутствующих на турнире - и участников, и зрителей, - задрожал от переполнившего его внутреннего восторга. Захочет он - и будет мгновенно убит вон тот старик в свите короля, бывший отцом Онэй. Вслед за ним на тот свет, который так красочно описывают духовные братья Аргана, может отправиться и король... Пальцы Жана дрожали в лихорадке - но он нашел в себе силы превозмочь это дикое желание. Так он и творил судьбы рыцарей - то «пропускал» их, то бил сразу, то медлил или же заваливал с храпом набок их верных коней.

Второй тур принес неожиданно много смертей; этим обстоятельством был взволнован даже сам король. Но ничто не дрогнуло в его красивом мужественном лице, и, как обычно, король в очередной раз взмахнул платочком. Призывно затрубили герольды.

Первая пара билась долго и упорно, но скучно - Жан оставил их в покое. Зато заинтересовался он второй парой, захваченный величием зрелища, при этом забыв даже о своей «небесной канцелярии».

Капли пота стекали по лицам рыцарей, закрытым шлемами. Но нельзя было отвлекаться ни на секунду, а тем более поднять забрало. И они продолжали тяжелыми ударами рубить до онемения в руках щиты. Вот один из них покачнулся в седле; соперник тут же нанес ему еще один сокрушительный удар. Но выдержал, выдержал тот, который минуту назад чуть ли не валился с седла. И в свою очередь рубанул мечом - соскользнув по шлему, он ударил соперника по плечу. Поверженный и оглушенный рыцарь как-то странно повалился на коня и сполз вниз. Шлем, подобно пустому ведру, откатился в сторону и открыл всем бескровное прекрасное лицо молодого человека; длинные белокурые волосы его бессильно рассыпались по земле. Победитель подъехал к нему, грузно спешился и подошел к недвижному телу. Победоносно воткнув в землю меч, он откинул шлем и взглядам всех представилось выразительное лицо с пронзительно горевшими голубыми глазами. Они особенно жутко выглядели на фоне черных волос рыцаря. Это был жених Онэй, славный и закаленный воин.

Взволнованный Жан выскочил из «канцелярии» и побежал искать свою любимую - ему не терпелось поделиться впечатлением от этой схватки. Онэй он нашел печальную и плачущую. И враз улетела куда-то вызванная неизвестно чем радость Жана. А Онэй уже тянула его прочь от турнирного поля, и Пьерро терпеливо покорился ее желанию.

«Куда ты меня тащишь?» - Наконец не выдержал он. Онэй плакала. Жан был в растерянности; ему еле удалось успокоить девушку, и когда он узнал о причине слез своей возлюбленной, ему стало не по себе. «Дурак! - Клял он себя. - И почему я радовался?! На что засмотрелся?! Этот черноволосый несет мне гибель, а я... Он выиграет этот турнир, а потом по праву победителя попросит у короля Онэй. Тот из приличия спросит согласия у отца Онэй... Но пусть даже другой, ставший победителем вместо черноволосого, попросит Онэй в качестве награды и жены, ему бы тоже не отказали. Здесь противодействия не встретишь». «Онэй! Он не дойдет до конца, - тряс он рыдающую девушку за плечи. - Он не станет победителем!» «Правда? Но как ты это сделаешь? Пойдешь драться на турнир? - Глаза Онэй снова стали печальными. - Но тебя уже не включат в списки участников. Да и раньше бы не включили - ты не из благородного сословия». «Как я сказал - так и будет», - сказал задетый за самолюбие Жан. «Но тогда, если другой победитель турнира, окажись он неженатым и знающим меня, спросит обо мне... И я...» - Онэй снова заплакала. «Не беспокойся, - ласково погладил ее по волосам Пьерро, - все будет сделано. Верь в меня - я сильнее их всех!» Онэй припала заплаканным лицом к его груди.

Вечером Пьерро собрал необходимые данные о «семейном положении» оставшихся участников турнира - это было не так уж трудно. Безвыходность положения была в другом: Жан не знал, кто выходит на поле - этого никто не объявлял и шлемы противники перед боем не снимали, оставляя за собой тайну своего имени. Успокоила его Онэй: «В последнем туре они будут показываться перед началом боя». Теперь Пьерро знал, что делать: в его черном списке напротив фамилий участников стояли пометки «убить», «свалить», «будет биться дальше».

И Жан повел турнир по намеченной программе. Рухнул, споткнувшись о невидимую преграду, конь молодого и сильного рыцаря - выбыл! Пробит молнией еще один «ретивый» юноша из молодых да неженатых; убит уже заносивший меч черноволосый. Турнирные бои заканчивались по намеченной колее бога Жана. За последние две схватки Пьерро был спокоен - обойдутся там и без его вмешательства, там остались те, кто уже не нуждается в его вмешательстве.

В этот вечер Онэй впервые отдалась ему, оставив французу чувство неповторимости и своеобразности. «Теперь ты моя», - объявил он Онэй. Она загадочно улыбнулась: «Скорее ты - мой». «Как это? Не понимаю. Ты шутишь?» «Нет, Жан, не шучу. И ты скоро поймешь это. Ты плохо знаешь некоторых арганских женщин, которые после такого... начинают обладать шестым чувством, понимают мысли и желания возлюбленного. Я - из таких». «Что, все такие у вас?» «Нет, но встречаются». «Значит, говоришь, обладают телепатией - так, что ли?» «В некотором роде, да!» «Этого не может быть!» - Пьерро со страхом смотрел на Онэй, все еще не веря ей. Как это? Какая может быть взаимосвязь между такой любовью и телепатией? А что же он раньше этого не замечал? Впрочем, они - те - были глупы как пробки, или же он не захотел замечать их особенностей, или же он им был более не нужен? Скорее так.

На следующий день они встретились снова. Сидели в беседке в одном из сквериков, затаившись в его глубине, закрытые от посторонних нескромных взглядов, прогуливающих по королевскому саду. Жан был доволен - теперь, по его мнению, ничего не мешало радоваться счастью, впереди никаких преград не предвиделось. «О чем ты думаешь?» - Ласково, глядя на него, спросила Онэй. «Так, просто, ни о чем!» - Он отмахнулся; говорить о чем-либо в эту минуту ему не хотелось. Зачем нарушать радужные мечты о хрупком счастье?

«Жан, ты мне говоришь неправду! - Вдруг сказала Онэй. - Не надо кривить душой, ведь ты думаешь о нашем счастье». «А разве непонятно? Это и так ясно». «Ты сильный и умный. По своему уму ты превосходишь всех в нашем королевстве; я не говорю об остальных твоих соратниках, ибо не знаю их. Но ты чем-то угнетен, тебя мучает твое прошлое - в нем было что-то не так. Скажи, Жан!» Пьерро удивленно воззрился на нее: «И откуда это она знает, что я связываю настоящее с прошлым? Да, меня гнетет мое прошлое, но ей это незачем знать. Я добился ее любви именно своими знаниями, результатом которой стало... мое творение». «Жан, ты мне покажешь... э-э-э... Как ты ее называешь - небесную канцелярию. Электрокар, другими словами. Я не знаю, что это такое, и мне интересно. Ты с другого мира и там все иначе... Иногда ты даже думаешь на каком-то странном, чужом языке». «Онэй... Так ты серьезно телепатка? И ты можешь читать все мои мысли?» «Я же предупреждала тебя об этом. Все, конечно, я читать не могу, для этого надо огромное напряжение, чего у меня не хватает. Но основное - могу, угадываю, догадываюсь, додумываю. Но ты не бойся - я тебя не перестану любить. Покажи... Электрокар. Это не простое любопытство: отец меня все равно хочет выдать за какого-нибудь молодого и удачливого рыцаря и завтра объявит тур. А я пойду его победителю как награда и его будущая жена, вот...» Пьерро в ярости вскочил. «Не будет этого. Я знаю, как этого не допустить!» «Да, Жан, в этом нам поможет твоя «небесная канцелярия». Пьерро растерялся вновь: «Что, я тебе про нее говорил? Но когда? Не помню». «Ты мне этого не говорил. Веди и показывай: мы должны отстоять свое счастье...»

Тур - слово как бы второстепенного характера, от более весомого «турнир». По обычаю после королевского турнира приближенные люди короля имели право устраивать свои туры. Это было тоже интересное зрелище, тем более королевский турнир проходил раз в несколько лет. Однако на туры приходило мало зрителей, да и были они менее интереснее и «беднее» самого турнира. Условие тура объявлял сам хозяин, от которого практически и зависело все: интерес к туру, предполагаемая награда и т.д.

Третий тур  взял отец Онэй. Он провел свою дочь за руку к барьеру турнирного поля и громогласно объявил: «Вот моя награда победителю - моя единственная дочь! Больше на свете у меня никого». С улыбкой добавил: «Надеюсь приобрести для ней мужественного человека, который и для меня будет опорой и помощником». И загремел вновь: «А поэтому в турнире могут принимать участие только молодые. И холостые. За приданое не беспокойтесь - не обижу. Будете кататься как сыр в масле; только будьте храбрыми бойцами! Ну-у-у, кто-о-о?!» И полагаясь зову сердца (только ли?), вперед выступило десять молодых людей; в их числе шагнул и офицер охраны Жан Пьерро.

«Только с одним условием: поединки происходят до победного конца, пока один из соперников не упадет мертвым или не будет тяжело ранен. Легкие раны не в счет; отказавшиеся в ходе поединка будут добиваться! Ну-у-у, кто-о-о?!» Так вот она, оказывается, какова цена счастью?! На трибунах поднялся шум, затем они стали заполняться, и вскоре здесь нельзя было найти ни одного свободного места. Всех интересовало, кто будет счастливцем, завоевавшим покровительство одного из великих людей Аргана.

«Ну-у-у, кто-о-о?!»

Шестеро отступили назад. Жизнь дорога, и она для каждого человека в единственном числе...

Остались Жан Пьерро, белокурый, проигравший поединок черноволосому, бывшему жениху Онэй, и еще двое.

Жребий разбил их на две пары. Жан, дрожавший от внутреннего гнева, узнал, что в первой схватке он сведен с другим. Он хотел было кинуться в свою «канцелярию», но поступило грозное предупреждение не покидать поля - доспехи им всем будут доставлены. Пьерро облачился в свой легкий панцирь - другого у него не было - и стал ждать вызова.

Он не знал, как будет сейчас поступать его Онэй, сидевшая за управлением целенаправленной наводки и обученная им этому. Значит, сориентируется сама.

В первом поединке вмешательства извне не наступило. «Я бы, может, и сам так поступил, - одобрительно констатировал поступок Онэй офицер. - Сейчас «удара» пока не требуется». Он смотрел, как с ожесточением рубятся соперники, и озноб пробирал его. Вот белокурый, отразив меч, опустил в свою очередь оружие на голову противника. Еще, еще... Тяжело раненный рыцарь рухнул с коня, обагрив доспехи кровью. Его унесли с поля.

Во второй паре был он сам, Жан Пьерро. Француз опустил забрало и понесся вскачь навстречу своему противнику. Удар копьем выдержали оба; настала очередь мечей. С непривычки заболели руки, глаза заплыли туманом. Мысль о легкой победе рассеялась вмиг, отравляя сознание своим бессилием. А Онэй все «молчала». Жан выдержал серию ударов, пока наконец ему удалось взмахнуть мечом. В этот удар он вкладывал все: и свою ярость, злость за неблагородное свое происхождение, гнев, силу, человеческий ум, звериную жестокость. В эту минуту его соперник покачнулся, пробитый молнией. Могучий удар Жана выбил его из седла.

На следующий день они встречались - красивый белокурый юноша и Жан Пьерро. «Ну, будь! - сказал француз на прощанье Онэй. - Теперь скоро! Не забывай и будь внимательна».

Они схватились в центре поля и изломали копья. Через несколько минут под ними были убиты кони (Онэй или сами противники?). Жестокость сквозила в этом спешенном поединке, и рыцари не знали усталости.

Жан сдавал. И завертелись в его голове мысли: «Жизнь одна, а она (Онэй) тянет. Пропаду ни за понюх табака. Да и что даст мне эта женщина? А им верить нельзя... Тем более, я неблагородного происхождения... Пусть даже женюсь... А ведь меня тянет на Родину, здесь я не смогу долго. Почему она так долго? Хочет моей смерти? Зря я ей поверил...»

«Услышала» ли это Онэй, замешкалась ли, или понравился ей белокурый, или же возненавидела она Жана за его предательские мысли - но «небесная канцелярия» молчала и продолжавшийся бой решался силой.

В голове Жана помутилось, земля пошла кругом, и он ткнулся в землю... Противник пожалел добивать его - так он был рад победе. И поэтому великодушно подарил Жану жизнь.

... Пьерро отлеживался после поединка неделю. А в это время гремела свадьба Онэй и белокурого...

Когда Жан выздоровел, то попросился в действующие войска, которые уходили на подавление восставших северных областей королевства и для присоединения к Аргану новых земель. Там, среди болот и лесов, в крови и доспехах, Пьерро провел несколько лет.

 

Металл судьбы

 

Когда через несколько месяцев Билл Стивенс, отощавший и злой, вышел к Столице, он не узнал ее: казалось, «Дикий Запад» обрел ту цивилизацию, о которой он так давно мечтал.

Билл Стивенс не принес собой ни одного грамма золота. Не до того! Он благодарил судьбу хоть за то, что она не позволила ему загнуться в пустыне от голода и холода, что случилось с его напарником Робертом Аностасом. Билл бросил его, обессилевшего и в беспамятстве, трезво рассудив, что свяжись он дальше с этим полутрупом, ему уже не выбраться из этих гибельных мест. И вот он после многодневных скитаний наконец выбрался к родному очагу. Совесть о погибшем (а может еще выкарабкается?) товарище Стивенса не мучила - для него такое было не впервой. «В этом обществе все волки и царствует среди них закон джунглей. Души этих людей не осветишь любым светом, а поэтому лучше и самому оставаться в потемках», - думал он.

Ему были рады. Точнее, показывали вид, что были рады, так как за долгое время его отсутствия произошли большие изменения, заправилой которых был Том-канадец. «А, этот сосисочник, - криво усмехнулся Билл, невидящим взглядом смотря на собравшихся, среди которых появились и новички, - в люди выбился? Но ничего, ничего...» От этой угрозы холодок прошел по спинам людей; они молчали. «А это что за новички? Попутешествовали и вернулись, да? Все верно - в стаде сподручнее жить. Поздравляю вас с возвращением», - он с ехидной улыбкой и каждому в отдельности пожал руку. «А теперь меня можете поздравить», - заявил он после непродолжительной паузы. «С чем это?» - Спросил в наступающей тишине появившийся невесть откуда Том. «Со званием мэра Столицы! - Билл жутко захохотал. - Возвращаюсь к исполнению своих обязанностей. Что, есть возражения?» Против никто не имел.  Замолчал и Том-канадец.

«А теперь показывайте свои достижения», - сказал в заключение Стивенс.

Толпа вывалила на улицу и возглавляемая Джоном Вессоном - Том после реплики Билла стушевался - направилась на окраину поселка. Перед глазами Стивенса предстал загон, крепкий, добротно сооруженный из жердей (под вырубку пошли чахлые рощицы вокруг Столицы), с небольшими прощелинами. «Это ж для чего они?» - Поинтересовался Билл, с любопытством оглядывая это странное сооружение. Стоящий рядом Вессон захохотал: «А вот и не догадаешься, Билл! Через них эти лошади смотрят на свои любимые прерии и - кто знает! - возможно мечтают о свободе!» Стивенс нахмурился: «Какие лошади, Джон? Перестань паясничать и объясни все толком». Улыбка слетела с лица Вессона, и он веско ответил: «Там - кентавры. Мы их «приручили» и теперь они у нас за гужевой транспорт или же за боевых коней». Билл поискал глазами Стилета: «Что, Виктор исполнил свою мечту? И как же это удалось, объясните». «Все очень просто: изловили, засадили, заставляем «работать». Кормим их очень хорошо, а что им, часто страдающим на воле от голода, еще надо?! Скучают, конечно, по прериям, но мы за ними смотрим». «Кнут с пряником, в общем!» - Сделали хором вывод довольные собой колонисты.

В загоне находились кентавры племени (согласно характеристике Виктора Стилета) «чистых кентавров», для которых было характерно спокойствие и безразличие. Племя было пугливым, малочисленным и очень диким. По-другому племя можно было назвать короткорукие-вертушки - этим все сказано.

Вот на них-то и участвовал в показательной для его персоны облаве-охоте Билл Стивенс. Лавина колонистов верхом на кентаврах оцепила полукольцом вход в долину, располагающуюся между двумя полуразрушенными каменными пиками; вторая половина конных землян с гиканьем и свистом выгоняла кентавров из долины, изредка пугая их разрядами из бластеров (последние берегли - очень тяжело было с подзарядкой).

Взбивая пыль, кентавры будто в атаке вынеслись прямо на засаду; земляне с диким гиканьем понеслись им навстречу. Под колонистами были такие же кентавры, на которых они сейчас охотились за новыми. В ожесточенном преследовании разбивались по парам, иногда двое-трое преследовали одного. Когда расстояние сокращалось до минимума, все дальнейшее зависело от ловкости преследователя: лассо стремительно вылетало из руки колониста, со свистом рассекало воздух и захлестывалось на торсе кентавра. Далее землянин резко тормозил, поднимая на дыбы своего «коня»; с храпом замедлял свой бег  и попавший в лассо кентавр.

... Охота дала колонистам двенадцать кентавров - новых рабов их величества на Диком Западе...

В тот же вечер в баре Тома собралось все население Столицы - два с половиной десятка; несколько человек по причине занятости или глубокого транса и меланхолии не явилось. Пришедшие были оживлены, находясь в радостном возбуждении - что ни говори, а общественные банкеты куда лучше и интереснее одиночных выпивок. И через два часа бар гудел, как растревоженный улей.

И по старой традиции, разгоряченные вином и печатью прошлой преступности, начались ссоры. В одном углу началась драка; у прилавка на Тома наступало трое оборванцев из новичков, требуя, чтобы бармен бесплатно напоил их. Атмосфера накалялась - это было не впервой и, казалось, этому не будет преграды. Не было такого человека, который бы раз и навсегда прекратил начавшиеся распри... Все буяны, зная такую обстановку, распоясались по привычке.

Но такой человек был; о нем просто забыли, именно из-за того, что он долго отсутствовал.

Билл Стивенс грозно встал из-за стола, в блестящих, подернутых хмелем, но как-то нереальных глазах сверкал гнев. «Замолчать!» - Заорал он. Его слова потонули среди гама и ругани. Стивенс трахнул кулаком по столу - шум затих, но ненадолго. Билл обвел взглядом по столам, усмехнулся застывшим каменным лицом, схватил бутылку и запустил ее в угол в дерущихся. Там гулко охнули, взвыли и прекратили возню; пробираясь среди столов, к Стивенсу направились двое. Билл, казалось, не замечал их; швырнув на стойку кусочек какого-то металла - в воздухе блеснуло желтым, - он заговорил, перекрывая своим могучим голосом грохот подгулявшей компании: «Внимание! Том, напои тех троих бедолаг. Да не зажимайся! Той платы, что ты сейчас получил, хватит на то, чтобы хорошо сегодня погуляла вся наша компания». «Золото. Откуда?» - Прошелестело по столикам. Билл услышал это: «Что это за мышиная возня? Говорите прямо. Откуда, спрашиваете... Отвечу...» «А мы знаем, - раздалось в ответ с одного из столиков. - Вы с Аностасом и Фиразо продали «краснокожим» все старинное оружие с корабля». «Что ж, - Стивенс ухмыльнулся, - и на старуху бывает проруха. Те пятьдесят килограмм золота, которые я получил за эту сделку, обещаю передать в общий котел!» Глубокий вздох пронесся среди присутствующих, лица их повеселели.

А Стивенс продолжал: «Предупреждаю вас, мои друзья, что нас осталось слишком мало. Очень мало против многочисленных орд кентавров. «Ручным» кентаврам веры мало, на них нет надежды. А поэтому нам надо беречь... нас же самих. Нас осталось около трех десятков - а было сотня - и нам надо выстоять, выжить, поэтому-то и каждый человек у нас должен быть на счету. Берегите себя и товарища - вот мой призыв. И тогда мы выиграем...»

Ему снова не возражали, но сквозь наступившее молчание уже чувствовалось согласие с предложением Стивенса. Что ж, если в какой-либо идее есть рациональное зерно истины, то даже отпетый человек будет держаться за нее: в данном случае он промолчит, может, ругнется, но в конце концов согласится.

С тех пор колонисты держались дружно; их сборы часто проходили в яростных хриплых тонах, но все же благоразумие брало верх, и они приходили к единому мнению... Был избран муниципалитет Столицы в составе Билла Стивенса, Джона Вессона и Виктора Стилета, который и заправлял всеми делами.

Столица строилась, разрасталась; появились подсобные помещения, бытовые и производственные здания. Рабочая сила теперь была - дикие кентавры, - и использовалась она во всех подсобных и строительных работах. Колонисты были в роли погонщиков, наблюдателей, прорабов, инженеров, агрономов, металлургов. Все было примитивно, но радовал рост: небольшие доменные печки, карьеры-закопушки, небольшое водохранилище, металлообрабатывающие мастерские и оружейный заводишко, поля и фермы. И там в поте лица работали сами земляне: где надо - головой, где требовалось - руками.

Шло время. Как-то непроизвольно захватывались земли аборигенов, увеличивалась численность пленных кентавров (и уже не только из племени «диких», но и других). Пищевые фабрики работали на всю мощь: рабов кормили сытно и вдоволь, понимая, что только так свободолюбивого «краснокожего» еще можно заставить работать, удержать его в неволе только таким образом. Но нужен за ними глаз да глаз... Вскоре на заседании общины решался вопрос о назревающей обстановке войны с кентаврами. «Они злы! - Говорили выступающие. - И агрессивны. Чем мы можем обезопасить себя?» «Необходимо огнестрельное оружие. И что толку от оружейного завода, если он выпускает только холодное оружие да прочий бытовой инвентарь». «Так мы превратимся скоро в дикарей. Надевай только панцирь - и пожалуйста, ступай прямым ходом в средние века для совместной жизни с рыцарями. Ведь ничем не отличаемся от них...» «Где наше грозное энергооружие? Оно есть. И бездействует. Остро стоит проблема с его подзарядкой. Но где?» «Мы бы еще были сильны, используя тот оружейный архив, что был на корабле. Где он?» «Да наш мэр продал его в свое время, так сказать, сделал бизнес. Какой сейчас толк от этого золота, тем более здесь оно пока не в цене. Мы просто по старой привычке трясемся над ним?» «Может, кидаться им будем в кентавров? Мало проку».

Стивенс, слушая эти выступления, позеленел от злобы и, не выдержав, закричал: «Ослы! Дети тупых упрямцев! Да, я продал оружие! Я! Вы, однако, тоже грешны во многих делах, но я пока не говорю об этом». Его перебили: «Речь идет об оружии». «Вот именно! - Зарычал Билл. - Если нет его - то что вспоминать про него. На «нет» и спроса нет! У меня есть на этот счет предложение». Шум утих.

... Согласно проекту Стивенса Столица, исключая «пригороды», обросла высоким тыном и сторожевыми башнями. На башнях установили тяжелые бортовые энергопушки. А внутри городка начали крутиться ветряные мельницы - ток пошел к потребителям и на конденсаторы энергооружия. Теперь ночью ярко освещенная Столица была видна далеко в степи...

«К нам направляются кентавры», - заорал со своей вышки один из дозорных. Тревожно взвыла сирена. «Все в ружье!» Началась беготня; все засуетились. К воротам города медленно подъезжала делегация кентавров.

«Кто такие? Зачем? И кого надо?»

«На переговоры. От племени Тон Бонга».

Кентавров впустили.

Встреча состоялась в городской ратуше.

«С чем прибыли, дорогие гости? - Ухмыляясь спросил Стивенс. - Чем порадуете нас, огорчите?»

Седой могучий кентавр заговорил ровным голосом: «Мы прибыли по поручению нашего вождя и от имени нашего свободного племени...» Переводчик пересказывал это на международный земной язык присутствующим. «... Вы принесли нам много нового и неизвестного, о чем не могли даже мечтать в свое время наши предки. Недаром вас прозвали белыми богами. Много полезного мы переняли от вас; наше племя обладает благодаря вашей помощи более современным оружием - и мы сыты. Но есть другая сторона вторжения белых богов в нашу жизнь... Это - завоевание наших истинных земель, испокон времени принадлежавших нам; это - захватывание вами в плен наших кентавров; это - разбой, грабеж и убийство членов наших племен; это - неспокойствие в жизни, неуверенность в дальнейшем; это - насильственное изменение эволюции нашей жизни...» Кентавр говорил веско и долго, обрушивая на головы членов муниципалитета проклятия и угрозы. Слушая его, Билл «восхищался»: «Во дает! Хоть и стар, а такие словечки вворачивает. Эволюция... Значит напрасно говорят, что мы их не "облагораживаем"». Он смотрел на выступающего и думал: «Сейчас ему голову свернуть? Перестрелять всех. Или потом? Наверное, все же потом - не стоит пока разрывать с ними дипломатических отношений. Если уж невтерпеж станет... им... или нам... тогда решим».

Соглашение началось. Торговались, делили, утверждали, отклонялись претензии. После долгих споров пришли к единому мнению. Делегация кентавров уехала довольная, с надеждой на другую, спокойную жизнь. Но терпения кентавров хватило ненадолго...

Неожиданно в Столице появился Роберт Аностас. Стивенс увидел его, и волосы дыбом поднялись на его голове. «Откуда ты? - Хриплым голосом вопросил Билл. - Ведь ты по теории вероятности должен гнить где-нибудь в каменной пустыне или где-то в прериях. А ты жив. Может, ты дух?» «Нет, - угрюмо процедил Роберт, - я - плоть. И моя плоть хотела бы пощупать твою плоть - может быть, ты, в свою очередь, тлен, может быть внутри этой плоти кроме гнили ничего не осталось». «Но-но, поосторожнее, Аностас». «Ты - падаль, Билл». Стивенс в ответ хладнокровно улыбнулся: «Осторожнее, Роберт! Бойся задевать сильных, тем более я не люблю лишних свидетелей. Я бы тебе посоветовал уйти отсюда, скрыться подальше, с глаз моих и из Столицы». Билл жестко смотрел на Аностаса: «Это для твоего же блага, если хочешь жить - не попадайся мне, не вставай поперек моей дороги. Скройся!»

В этот же вечер Аностас исчез. Он обосновался - один - в одичавшем пустынном корабле и начал усиленно молиться. Он был близок к помешательству...

А погоня и травля кентавров продолжалась. Ширился захват земель. Колонисты выходили в своих действиях на широкий простор. И кентавры, потеряв терпение, назначили дипломатическую встречу.

Переговоры происходили сразу же за воротами Столицы. Напротив троих кентавров, возглавляемых седым могучим кентавром - то был шаман племени Тон Бонга, - расположились трое колонистов во главе с признанным дипломатом Виктором Стилетом. Эти переговоры были тщетной попыткой мирного урегулирования назревающего конфликта. Шаман говорил, а Стилет кривил в ухмылке губы. И так два часа подряд, пока пьяный дипломат не начал поносить и бесчестить кентавра.

Седой, умудренный жизнью кентавр не дрогнул, каменное лицо не изменило выражения, лишь рука медленно поползла к висящему на поясе топорику.

Свистнул томагавк и врубился в грудь Стилета. С пеной на губах Виктор рухнул на землю... У каждого человека в жизни должен быть свой металл судьбы; у Стилета он был таков...

 

Варвары космоса

 

Война уже шла несколько лет. Боевые действия проходили то в позиционном затишье на большом протяжении фронта. То в стремительных боях и прорывах на узком участке. Бились в лесах, степях, у стен замков и на берегу рек. И не было этому видно конца.

Адольф Нейман, первый министр королевства Бола, сидел в шатре и раздумывал над очередным прорывом. Он был облачен в легкий панцирь, сбоку в ножнах болтался небольшой меч; на грубо сколоченном столе стоял скудный ужин. На улице был полумрак; из щелей некогда белоснежного и прекрасного, а теперь серого и изодранного шатра тянуло сыростью. Адольф ломал голову, как все же сломать сопротивление Ревтонцев и закончить эту нудную, начинавшую надоедать войну.

А мысли не лезли в голову. Он ткнул рукой в колокольчик; вошел паж. Нейман равнодушно взглянул на него: «Что нового?» «От Его Величества прибыл гонец». «Почему молча?! Давай его сюда же!» Паж буркнул в ответ: «Только сейчас прибыл», - и вылетел из шатра.

Король через своего гонца сообщал, что он очень недоволен пассивностью военных действий и безынициативностью своего первого министра в решении вопроса скорейшего разгрома Ревтонии; он, король, настаивает на активизации войны, для чего и шлет хорошо вооруженное подкрепление. Гонец на словах добавил, что делали сейчас там. Заворачивает бывший зам. первого - Ти Кияна, что духовенство очень недовольно им, Нейманом... что народ бунтует и нищает с такой долгой войной, что...

«Хватит! - Грубо оборвал его излияния первый министр. - Иди, отдыхай. А я буду дальше думать». Гонец вышел, а Адольф в ярости смахнул все со стола - он был загнан в тупик, потерял ориентировку и при всем своем желании не мог найти эффективного выхода из создавшейся ситуации. Слишком все сложно... И напрасно думает король, что тут сидят бездельники и тупицы, которые только о том и думают, чтобы набить свои карманы.

Нейман с раздражением снова толкнул колокольчик, приказал пажу: «Давай мне сюда командира первой роты карабинеров». «Есть», - четко отдал честь паж и скрылся с глаз. Все эти новшества были введены Адольфом уже здесь, во время войны, и выглядели смешно и нелепо. Но Нейман не хотел отказываться от этого воспоминания о далекой своей Родине.

В шатер вошли. Адольф с трудом оторвал глаза от пола и взглянул на вошедшего: «Вот что, командир первой карабинеров - сегодня ночью мы покидаем расположение раз и навсегда, навечно прощаемся с остальным войском. Подготовьте обоз, медицинский персонал вместе с медсестрами, санитарами и т.д...» Эта речь, речь высокоразвитого человека, дико звучала здесь, в феодальном Востоке - но войска уже привыкли к ней, понимали ее и выполняли. «Проверьте исправность карабинов, позаботьтесь о боеприпасах, запасе оружия, еды и прочего. Будьте готовы ко всему, путь будет долог и опасен - а поэтому выдайте новую амуницию. Нет, панцирей не надо, тяжело - ведь у нас есть огнестрельное оружие». «Зачем это надо? - Угрюмо спросил командир карабинеров. - Чем вызвано такое, что из пяти сотен стрелков мы уводим с собой сотню и при этом навечно оставляем своих, лишая их командиров, управления и дальнейшей надежды на лучшее!» «Чем, спрашиваешь? Ты, простой смертный, из небогатых феодалов, как и все остальные из этой первой роты, скажи мне - хочешь ли ты стать богаче, свободнее, быть сильным и независимым, стать властелином над другими, познать другой мир, более благородный. Пусть даже ценой долгих скитаний, в течение нескольких месяцев не зная, на что поведу я вас всех, в том числе и тебя». Командир карабинеров усмехнулся: «Да, я согласен. Я верю тебе и твоим обещаниям. Что мне несколько месяцев, если я уже годы в скитаниях! И при этом иногда просто не хочется знать, какая впереди стоит цель. Просто мечтаешь: вот приду, что удастся - возьму, а это и будет цель. Легко... Что толку от того, что сейчас цель - победа над Ревтонией; я знаю, что это и для чего цель - а мне не легче».

«Значит, идем», - заключил первый министр.

План Адольфа Неймана был прост: он решил пробиваться к кораблю №2, сотня карабинеров нужна была ему как надежная охрана в пути - в преданности и верности их он не сомневался. А дальше... А дальше они для него станут просто товарищи, если, конечно, будет все хорошо.

... Долго они шли, теряясь в бесконечных лесах и дорогах. Нет нужды описывать, что сталось с ними, какие препятствия встретили они на пути, как метался затравленный Адольф Нейман, пытаясь определить местонахождение корабля, как впадал он в уныние и терял надежду, как загорался вновь.

Однажды впереди, за высоким частоколом леса, вырос на глазах тонкий шпиль далекого непонятного видения. Нейман вздрогнул и, не дав даже отдохнуть своему отряду, повел его вперед. Прорубались сквозь лес, пока не напали на едва заметную тропу многолетней давности, а поэтому уже успевшую зарасти травой и молодой порослью деревцев. Когда кончился лес и карабинеры вступили неожиданно на его опушку, Адольф догадался, что они просто-напросто вышли на большую поляну, а не из леса; впереди за системой валов и оград виднелся близкий шпиль, в котором Нейман окончательно признал свой корабль. Да, впереди был корабль №2, на котором вторая сотня железной когорты была заброшена в восточное полушарие Загранжа. Землянин в немом исступлении осел на землю и потерял сознание. Карабинеры, поняв судорожный взмах Неймана как знак к наступлению, перешли в атаку согласно теории тактики наисовременнейшего боя: рассыпавшись в цепь, короткими перебежками они молча ринулись вперед, стреляя на ходу. Огонь из карабинов велся в автоматическом режиме. И гряда взрывов встала перед атакующими, закрыв их от взглядов обороняющихся. Когда дымная пелена ушла в сторону и вновь открыла молчаливую цепь нейманских стрелков, они уже были за первой преградой - каменным валом - и подходили ко рву. В это время Адольф очнулся.

«Что они делают? Атакуют корабль... Кто дал приказ? Насколько я помню, в корабле должен оставаться швейцарец Гудович со своими людьми. Но прошло столько лет... Кто там теперь обитает?» Нейман нашел в себе силы встать, ему помогали два телохранителя; в это время по передним рядам атакующих карабинеров полыхнула молния. Секунда - и еще одна. И вскоре синеватые искры забегали по земле, защелкали в воздухе. «Назад!» - Истошно заорал, как ему показалось - громовым голосом, Адольф. Нейман обладал военным голосом, но сейчас он у него сорвался. Цепи стрелков судорожно откатывались назад. И тогда Нейман, отшвырнув своих адъютантов, шагнул вперед. Он шел под взгляды людей-загранжевцев, уже успевших полюбить его и боровшихся за его жизнь, и громко кричал: «Гудович! Гудович! Ты что, не узнаешь меня?! Это я, Адольф Нейман из «железной когорты»!» Он кричал на своем родном языке, международном языке землян; столько лет он не вспоминал его - а тут память мгновенно и услужливо вернула ему дар речи землянина. Карабинеры удивленно глядели ему вслед, слыша от своего предводителя незнакомую речь; между тем затихло, шипя, синевато-белое пламя.

Нейман перелез через каменный вал, подошел ко рву; из его нутра бесшумно выдвинулся металлический трап. Адольф шагнул по нему. Новый ров - и снова изнутри автоматически выдвинулся трап, закрыв под собой смертоносные шипы. Нейман подошел к колючей изгороди и беспрепятственно пролез между рядами «колючки» - не знал он, что высокое напряжение отключили только ради него. Адольф шел по «зеленой улице». Раскрыла свой зев четырехметровая бетонная стена, окованная железом - и поглотила землянина. Нейман шел к кораблю, откуда уже с лязгом выдвигался эскалатор; помедлив, Адольф вступил на движущуюся лестницу и вознесся в приемный люк корабля. Пройдя через камеры обработки, Адольф шагнул через тамбур в коридор. Навстречу ему прогремел голос из «колокола»: «Это ты, Нейман? Узнаю, узнаю. А это что за орда с тобой?» Адольф шагал по коридору в рубку управления - путь был до жути знакомый... Он знал, что Гудович на самом деле его узнал - образ Адольфа показал ему видеопередатчик; его «орду» Гудович также должен увидать был по видеопередатчику. «Ну здравствуй, Адольф! - Прогремело по коридору. - Однако давненько мы с тобой не виделись. Открываю «кодовый ключ» проходов для остальных. Твоих. Твои они? Ага, вижу твой кивок головы. Есть...» Динамик хотел еще что-то добавить, но захрипел, глухо всхлипнул и с грохотом затих. Нейман ринулся по коридору и увидел: возле кресла лежал человек... Но это был не Гудович, это был Смит Летан, африканец. Адольф выскочил и заметался по каютам; никого не было, никто не откликался. Корабль казался мертвым; не считая Неймана в нем был только потерявший сознание, больной и находящийся в бреду Летан. Последним усилием воли африканец открыл «кодовый» ключ» и в бессознательном состоянии рухнул на пол.

В корабль по хитрой системе проходов прошли стрелки Неймана. Неделю болел и нес околесицу Смит Летан, а Адольф все это время дежурил около него. «Скармливал» медпрепараты из корабельной аптечки, кормил, беспокоился, следил за его состоянием. Летан был светлым африканцем; для Неймана же он был теперь товарищем, которого он обрел после долгих лет.

«Наконец-то я нашел землянина. Хоть какой он, а понять меня должен», - часто думал Адольф, сидя около кровати больного. То, что он обещал своим карабинерам, сбылось - они нашли корабль. Но здесь Нейман собирался найти целую группу землян, и пусть бы даже ее возглавил Летан, но обнаружил всего-навсего одного больного... Рок судьбы! Но и один для него подмога. Один да один - уже два. Это число уже справится с вождением корабля и астронавигацией. А что бы в противном случае делал он один с сотней этих варваров, ни бельмеса не смыслящих в космонавтике...

Целую неделю Нейман выхаживал своего товарища, и целую неделю «варвары» слонялись по кораблю, ощупывая и осматривая все доступное и недозволенное, нисколько не заботясь о своей жизни - при феодализме жизнь ценится дешево. Но благо Летан успел включить систему защиты приборов и оборудования - обходилось без жертв и грабежей.

К Адольфу подходил командир роты, спрашивал: «Мои люди довольны, первый министр! Такое чудо редко доводилось кому видеть. Кроме того, ты ценишь людей, и мы готовы идти с тобой хоть на край света. Что дальше?» «Что дальше для «варваров»? - Усмехался «первый». - Да, наверное, чтобы слушались. Чудеса не кончились, они только начинаются. В свое время мне было у вас удивительно, а теперь пришел черед для вас "удивительному рядом"». И загранжевцы уходили дальше скитаться по нескончаемым отсекам, трюмам и переходам космической громадины, не переставая удивляться мудрости поиска «первого».

Через неделю африканец впервые пришел в сознание. Он открыл глаза и долго обводил взглядом каюту, пока наконец заметил сидящего рядом Неймана. Улыбнулся ему и произнес: «Вот теперь здравствуй по-настоящему, Адольф! Я не люблю белых людей - в свое время они здорово меня обидели, но против тебя я ничего не имею. Ты спас мне жизнь; если бы не ты - я загнулся бы в этом гибельном месте». «Чем же оно гибельно, Смит?» «Объясню. Всему свое время. Дай только прийти в себя, поправиться после болезни. И все расскажу...» - И Летан снова впал в забытье... Через три дня дела его пошли на поправку.

«Слушай, Смит, - сидя в кресле напротив больного, поинтересовался Нейман, - так как же все-таки так получилось, что здесь вместо Гудовича я застал тебя». «Гудович погиб...», - и Летан рассказал печальную историю швейцарца. Он ничего не утаил, описал все, что знал, и как оно было. «Больше мне добавить нечего, - Смит замолк, затем встрепенулся. - А что слышно о нашей «великой восьмерке» из второй сотни когорты?» «Ти Кияна ворочает делами в Боле, - Нейман усмехнулся, - в государственных масштабах на правах важнейшего советника. Ибрагим-иранец блаженствует где-то в южных краях». «Откуда такие сведения?» «Слухи. Новости. Сплетни. Шпионаж. И прочее. В Аргане действует Жан Пьерро и Герман Уолтер. Вот и все. Ну еще мы двое... Ларс Оливер погиб еще раньше. С Гудовичем все ясно». «Да, вот и все восемь, - задумчиво сказал Летан. - Послушай теперь про участь моих людей. Весьма любопытно... И страшно!»

«Мои люди в первое время бродили по кораблю, бездельничали и блаженствовали: они отдыхали после бесконечного полета и безумной (так ли уж это?) экспедиции Ларса Оливера. Но все ж должно надоесть когда-нибудь безделье?! И оно надоело. Пагубные настроения, отсутствие единства привело к спорам; все ж пришли к мнению, что надо, бросив остальных - да и вряд ли бы они явились - стартовать с Загранжа. Куда - решено пока не было, да и не так важно это было тогда. И тут, в самый ответственный момент, когда до старта оставалось не более недели, команду словно подменили...

Экипаж стал словно безумный. Потерянные и не замечающие друг друга люди бродили по коридорам и отсекам; им ни до чего не было дела. Я ругался, стыдил их, чуть ли не дрался - ничто не помогало - казалось, что в них вселился бес. Предательские мысли порой закрадывались и в мою голову: «Они - дураки, сумасшедшие, а я - единственный, сохранивший трезвый рассудок. А не кажется ли мне это? Может, наоборот?»

Я стал наблюдать за ними. Одни видели перед собой миражи Земли, ее гор и пейзажей, причем некоторые другие подтверждали все это; другая часть ударилась в воспоминания о своей загубленной в преступности молодости. Они все лепетали, что странные вирусы (или что другое - тут я мало что понял) проникли в их мозг, а отсюда и все объяснение их странному поведению. Это они объяснили мне - именно одному мне, - когда их сознание, по их словам, становилось ясным. А мне казалось, что их просто-напросто грызет совесть, причем этим процессом управляют извне.

Так шло время.

Потом члены моего экипажа стали умирать. Их оттаскивали в сторону, потом трупы сжигали.

Когда от этой «чумы» умер последний - несмотря на все мои старания, - я был близок к помешательству. Спасло от этого меня лишь то, что я сам ударился в наваждения. Перед воспаленными моими глазами вставала картина гибели Гудовича - и я склонен верить в ее достоверность: вот Ким поет третью песню, а тяжелые стрелы обрушиваются на людей, сбивая их с ног, вонзаясь с глухим треском в тела; Гудович схватился за грудь, рухнул без стона; трагедия происходила на конном тракте, ведущем через глухой лес к негостеприимному замку феодала...

Потом были миражи, загубленная преступностью молодость. И все же я был «выделен» среди прочих членов моего отряда - один из миражей не походил ни на бред, ни на видение, ни на земные виды. Мираж был прерван твоим, Адольф, появлением.

Он любопытен, этот «мираж» в объемном изображении... Будто из глубины пространства, из мрака туманов выплыло на меня человекоподобное создание. По виду оно напоминало человека, однако с большими глазами. Он был негр; по крайней мере лицо его было темным, а кожа - серо-пепельного цвета, на руках - перепонки, на теле - твердые наросты...»

«Ты не ошибаешься, Смит? Может, это был бред или первый признак окончательного помешательства, а?» «Может и так, Адольф. Другому этого я бы не стал рассказывать, но тебе решил довериться. Больше эту историю никто не услышит. Зачем душу травить...»

А однажды, когда корабль с космическими варварами - как прозвали двое землян болийских карабинеров - был готов к старту (опять же твердо не решили, куда? Ибо что это за экипаж?), за «ограждениями появилась толпа закованных в доспехи и панцири людей. На космическом корабле была объявлена боевая готовность. В предводителе рыцарского отряда, сбросившем с головы шлем, украшенный пышным султаном, Нейман и Летан узнали... Жана Пьерро. «Это я, - как он сам потом объяснял свое появление с отрядом латников, - а это - мои рыцари. Мы - из Аргана, воюем за новые Его Величества королевские земли». И было непонятно, то ли шутил Жан, то ли говорит правду: «Воевали, отбились от своих и... заблудились». «А может, просто искал нас, а?» - Сощурился Нейман.

Утром следующего дня космический корабль стартовал с восточного полушария планеты Загранж. На вахте стоял Пьерро. Корабль проходил рядом с грозовым меридианом, когда Жан жестом отчаяния - перед глазами в этот момент ему будто кто-то специально подсунул образ Онэй - рванул штурвал поворота.

Корабль врезался в грозовой меридиан. Прошив его, как невидимую преграду, пройдя в нем, как по коридору, он на искореженных двигателях самопроизвольно пошел на посадку - Летану стало уже ясно, что для дальнейшего самостоятельного полета корабль будет уже непригоден - в полумиле... от космического корабля №1. Полторы сотни членов экипажа корабля №2 потеряли сознание.

 

Калейдоскоп

 

«Дикий Запад! Ди-кий Запад!! Ди-и-кий За-а-па-а-д!!!» Эхо еще билось и трепыхалось где-то в вышине, а делегация кентавров Тон Бонга вместе с ее руководителем - старым мудрым шаманом - была уже перебита. Онемевшие от испуга внезапной выходкой шамана, колонисты в следующие секунды схватились за оружие. И вмиг кентавры были проткнуты молниями бластеров, проткнуты ножами, изрублены и исколоты топорами и копьями. Хвала оружейному заводику, который вооружил людей этими средствами уничтожения!

Билл Стивенс шаткой походкой подошел к месту происшествия. Перед ним расступились, давая проход. Мэр Столицы окинул равнодушным взглядом потные и смущенные лица, шагнул в круг, где лежали истерзанные трупы кентавров и мертвый Стилет. Он недолго изучал их, занятый совсем другими мыслями; за спиной сгрудились, выжидающе сопели. Билл повернулся и шагнул назад; по гнетущей, внезапно наступившей тишине он понял, что от него ожидают заключения.

Стивенс вскинул голову, взглядом пробежал впереди себя: тын, вышки, озверелые лица, тусклое светило в небе, пустынность за городком и далекие прерии. И ему стало тошно. Процедив на ходу: «Каяться бы надо вашим дурным головам... Говоришь-говоришь вам - и все напрасно. Теперь берегитесь!», - он вяло двинулся к бару. Толпа не шевелилась, наблюдая, как удаляется от нее Билл. Она еще ждала - и Стивенс обернулся к ней: «Мы все равно будем здесь хозяевами!» Толпа в ответ одобрительно взревела, выражая готовность служить дальше своему шефу.

 

* * *

 

Когда Тон Бонгу доложили, что привезли парламентеров от «белых богов», он отложил топорик в сторону и задумчиво вышел из вигвама. На центральной площадке стойбища ждала его выхода угрюмая толпа кентавров. «Когда?» - В суровой тишине спросил вождь. Ему ответили ,что тела убитых выкрадены из Столицы и доставлены славными сынами племени. «И это называется неприступная Столица! Напрасно они так возносят себя - мои люди везде найдут лазейку, проникнут куда угодно...» Бонг склонился над трупом шамана, провел рукой по своему лицу, будто сгоняя дым воспоминаний (большой путь прошли они вместе - шаман и вождь, и всегда Тон Бонг был уверен в поддержке наместника Магоя - шамана). Говорят, что шаман на заре своей жизни встречался с потомками Магоя, видел их и говорил с ними; шаман также хорошо знал секреты усыпальницы Магоя, но не рассказывал об этом никому - он готовил себе замену. Да вот не успел... Вождь встал, окинул взглядом вокруг себя: родное стойбище, мужественные лица, родное светило, знакомый с детских лет пейзаж - и снова шагнул в свой вигвам. Племя ждало его решения.

«Не ходить по нашей земле ноге чужеземца!» - С этими словами топорик Тон Бонга вонзился в идола, стоящего в центре площадки. «Что нам на это скажет Магой?» Племя молчало - некому было говорить, посоветоваться с Магоем. «Тогда мы решим сами, - заключил вождь. - Быть войне!» И племя ответило на это боевым кличем согласия.

 

* * *

 

Вы знаете такую красивую детскую игрушку, как калейдоскоп? Наверное, знаете. Нет ее занимательней для детей, интересна она и для взрослых. Да и само название - «калейдоскоп» - звучит очень красиво. Тряхнешь эту игрушку и цветные стекляшки дадут вам через тройную систему зеркал «картинку». И хотя мы знаем, что калейдоскоп состоит из зеркал и камешков - казалось, все знаем - знаем, что увидим красивую картинку - мы никогда не угадаем, что увидим в калейдоскопе. Поэтому ни Билл Стивенс с его гвардией в три десятка людей и многочисленными рабами, ни Тон Бонг с его многосотенным племенем не могли предугадать дальнейшее течение обстоятельств; каждый из них был нацелен на благополучный для себя исход схватки. Каков же будет окончательный результат - это было трудно сказать. Тон Бонг и Билл Стивенс были как бы двумя камешками в калейдоскопе. Не знали они, что вскоре туда добавится третий камешек и раскладка «узора» калейдоскопа изменится в чью-то пользу. Третьими были полторы сотни людей, прибывшие с восточного полушария Загранжа. Дальнейшее развитие «Дикого Запада» зависело теперь от того, на чью сторону встанут эти полторы сотни...

 

* * *

 

Запад был уже не диким, скорее - освоенным или покоряемым. И смешно было надеяться, что эти полторы сотни загранжевцев, воспитанные с детства в духе непокорства и взлелеянные в крови мыслями о властолюбивой жизни, стали бы на сторону кентавров. А поэтому участь последних была решена...

Едва шагнув на твердь Запада и осознав свою новоявленную свободу, люди Жана Пьерро и Неймана почувствовали свою значимость для этой дикой земли. Они не удивились, увидав другой космический корабль по соседству со своим; они были полны надежд и уже стремились вперед. Так среди прерий и каменной пустыни возродилась новая жизнь.

Пьерро, Летан и Нейман, заметив корабль№1, открыли от удивления рты. И пока их «рыцари» бродили в любопытстве вокруг своего разбитого корабля, земляне устремились к чуду, возле которого они очутились по воле судьбы. Люк открыл им незнакомый человек с полусумасшедшим взглядом. «Кто вы?» - Глухо, но внятно спросил страж корабля. «Ты один?» - Вопросом на вопрос ответил ему Нейман. «Один, - прозвучало после небольшой паузы, - но я вас не знаю. Откуда вы?» «Мы из железной когорты. Вторая сотня, - Пьерро впился глазами в этого странного человека. - А кто же все-таки, если не секрет, ты?» «Я... Я здесь знаю всех. Но здесь только из первой сотни. Вы... Вы из второй сотни? Не верю!» Нейман хладнокровно и с превосходством улыбнулся: «А ты поверь. Или глянь в иллюминатор... Увидел?! Теперь давай знакомиться». «Аностас. Проклятый Богом и мэром Столицы человек», - Роберт пожал руки троим, которые отрекомендовались ему в свою очередь. «А что, - поинтересовался Летан, у вас есть здесь своя Столица? И даже мэр... Любопытно. Ну-ка, расскажи нам, несведущим...» И Аностас поведал им историю «Дикого Запада», обходя, однако, все «рифы» и щепетильные детали своей «трудовой» биографии. И все же, несмотря на эти значительные сокращения, судьба Аностаса показалась людям жестокой и тяжелой; и это не глядя на то, что судьба не баловала своим вниманием ни Неймана, ни Летана и Пьерро. Роберту предложили присоединиться к ним, и он с радостью согласился. «А как же корабль? - Спохватившись все сразу, воскликнули они. - Закроем. «Ключи» возьмет каждый - ведь кто его знает, он может нам еще пригодиться». После короткого совещания они порешили, используя материалы, запасы и приборы искореженного корабля №2 пустить на восстановление разграбленного корабля Аностаса. «Он может нам еще пригодиться!» - Было написано на лицах всех четверых. Сказано - сделано! Что четверым хватило бы надолго, полторы сотни сделали за три недели - и корабль был полностью готов к полету. «Хоть сейчас лети! - Любовно постукал его Пьерро. - Но - подождем». И корабль был закрыт на «замок»...

На новом - военном, как его в шутку назвали сами присутствующие - совете Смит Летан высказал мысль держаться в дальнейшем всем вместе. Его поддержали. Но неожиданное происшествие, случившееся в рядах загранжевцев, внесло раскол в их ряды. «Варвары» разделились на два лагеря - люди Неймана и латники Жана Пьерро. Впрочем, так и должно было быть: обычаи королевства Болы, такого воинственного, весьма отличались от царственно-спокойного Аргана. Им было не по пути - болянам и арганцам. И их вожди были поставлены перед выбором: быть или не быть - идти со «своими» или отделиться, остаться только вчетвером. Они разошлись: Нейман и Летан ушли со своей сотней. Жан Пьерро подался со своими рыцарями, уговорив идти вместе с ним Аностаса.

Так в каменистой степи, в непосредственной близости от прерий выросли два поселка. Контакта со Столицей они еще не завязали, более того - даже еще не были там. Но хватка у загранжевцев была такая же цепкая, как у землян.

Карабинеры Болы назвали свой поселок в честь своего предводителя, так полюбившегося им - Адольфа Неймана. Немец с ними был прост в обращении, общителен и весел; и самое главное, что так нравилось стрелкам, настраивал их на будущую, более удивительную и вольную жизнь. Нейман говорил: «Здесь над вами не будет висеть меч проклятия и подневолия; вы - сами себе хозяева, господа, рыцари. Не спорю, что вам придется вначале поработать в поте лица, но к этому вы привычны. Зато потом... Покой, власть, прекрасная и безнаказанная жизнь, свобода - вот что потом!» Адольф усмехнулся, будто вспоминая свои молодые годы: «Безнаказанность... Это сейчас стало реальностью! - И продолжил: - Свобода, конечно, относительная - в обществе абсолютной свободы быть не может. На то оно и общество!» Карабинеры слушали его внимательно, поддакивали, удивлялись умным речам своего вожака. И выполняли... И вырос поселок Нейм.

Свой поселок Жан Пьерро назвал Арг, просто Арг. Это хоть мимолетно напоминало ему об Аргане, об Онэй. Хотя, если честно признаться, прошедшие годы пригасили любовь Пьерро к Онэй; Жан нашел ей замену - хоть и мимолетно - среди женщин-арганок в своем отряде...

Когда загранжевцы впервые увидали кентавров, они охнули от удивления. Широко открытые глаза, жесты недоумения, реплики - вот что вызвал в них необычный вид кентавров. Но жизнь есть жизнь; в древнем обществе выживает только сильнейший - и кентавры становились пленниками и рабами на диких и разнузданных охотах загранжевцев за ними. И в полной мере оправдалось в этом предположение Неймана.

Поселки росли, ширились. А Столица непрерывно атаковалась племенем Тон Бонга - война начиналась: долгая, упорная война кентавров за свои права и земли, и колониальная война - для людей Билла Стивенса, и впоследствии - для загранжевцев. В один из прекрасных дней в Нейм на взмыленном кентавре прискакал посланец из Столицы Джон Вессон просить помощи - племя Тон Бонга обложило Столицу и приступило к ее осаде.

Произошла традиционная церемония знакомства Вессона с Нейманом и Смитом; была коротко рассказана история прибытия (опять же, исключая отдельные детали и соблюдая секретность некоторых фактов) новых колонистов Нейма и Арга. Собеседники понравились друг другу, почувствовав единство мысли и цели. И в тот же вечер вдребезги напились. Вессон еще пытался убедить своих новоявленных друзей немедленно идти на помощь Столице, но вскоре махнул рукой и присоединился к веселой компании. Потом пытался рассказывать эпопею осады поселка; его перебивали, но вскоре стали слушать более внимательно, однако не забывая о вине.

Назревающая трагедия Столицы произошла следующим образом...

Напрасно думал Билл Стивенс, что кентавры «смолчат», успокоятся, что они смирные, как овечки. Но не хотел оставлять без ответа неожиданный выпад против его могущества Тон Бонг - старый мудрый шаман был ему нужен, а он был убит... Тон Бонг не признавал того факта, что толчком к войне послужила смерть Виктора Стилета. Рано или поздно это должно было случиться - война являлась необходимым заключением их отношений с «белыми богами». Если же молчать, то колонисты вскоре сядут им на шею.

Племя сделало марш-бросок и в наступившей темноте укрылось на подступах к Столице и лишь едва светило показалось на горизонте, обагрив своими лучами пустынный дол, племя Тон Бонга с боевыми кличами рванулось на приступ поселка.

Атака была с трудом отбита. Земляне пришли в себя, обложились оружием, приготовились к отражению новых атак. Еще одну попытку нападения они отразили легко. Кентавры откатились, и до вечера никаких военных действий не происходило. Не давали они высунуться за тын и колонистам, обстреливая их из луков.

Всю ночь оборонявшие в ярости освещали пространство около городка и «палили» по расположению кентавров из бластеров и энергопушек. Трупы кентавров валялись повсюду, но это не останавливало ни Тон Бонга, ни его соплеменников, полных кровавой решимости расправы. А под утро Столица была обесточена - кентавры, пробравшись к ветряной мельнице, перебили ее гарнизон и сровняли ее с землей. Днем они предприняли одну атаку, которую земляне отбили с помощью огнестрельного оружия (хвала оружейному заводишке!); ночной приступ был уже отбит с трудом. Ряды защитников таяли. Однако запасов пороха было еще достаточно.

Прошла ночь, наступило утро третьего дня осады. Новые две атаки кентавров были успешно отбиты пороховыми гранатами, срочно выполненными по чертежам Джона Вессона. А к вечеру взбунтовалась часть рабов, и их лавина метнулась через взломанные ворота на волю. С трудом удалось навести порядок в оставшейся массе рабов и укрепить ворота. И даже более того - часть рабов уговорили встать на защиту поселка. Обороняющиеся воспрянули  духом.

А ночью на Столицу упал град стрел, несущих на себе огонь. И вслед за этим крики: «Магой! Ма-а-го-о-о-ой!!!» Но атак не было. Кентавры расстреливали со своих позиций ярко освещенный поселок. Только к утру удалось затушить пожары; угрюмо тлели пепелища.

И Стивенс решил обратиться за помощью в Нейм (или Арг). «Уговори их помочь нам, - хмуро сказал на прощание Стивенс Джону Вессону, - иначе нам крышка. В помощь даю двоих колонистов».

Джон Вессон, с трудом пробившись через заслоны и сбив за собой погони, добрался до Нейма один. Поистине, звезда счастья улыбнулась ему...

А наутро, оставив небольшой заслон в поселке и Летана во главе - африканец отказался от «увеселительной» прогулки, - Нейман с отрядом поскакал на Столицу. С десятком человек в другую сторону - на Арг - подался Вессон; он ехал к Жану Пьерро с запиской от Неймана, где говорилось о необходимости выдвижения отряда Пьерро к Столице.

К горящему поселку и бедствующим защитникам с двух сторон двигалась помощь. Сила была огромная - более сотни человек.

Столица уже умирала, хрипя в агонии раненых землян и выхлестываясь языками огня. Людей в состоянии держать оружие оставалось не более десятка; раненый Стивенс в ярости ругался и беспрерывно стрелял из винтовки. «Зачем жалеть порох, когда неоткуда ждать помощи?!»

Но помощь пришла, вечером же этого дня. И началась резня, избиение, бессмысленная погоня и уничтожение «краснокожих». С трупов и с живых кентавров сдирали скальпы, гарпунили, заарканивали, стреляли как дичь. Карабинеры Неймана работали вовсю - фонтаны взрывов перепахивали землю, камень, прерии, рвали кентавров на куски, убивали наповал. И дрогнули от бессилия славные сыны племени Тон Бонга! Латники Пьерро мечами и копьями заканчивали начатое дело. Погони и преследования растянулись на десятки миль.

Стивенс смахнул с посеревшего лица пот, покривился от боли. Вытер кровь с рук, даже не поинтересовавшись - своя это или чужая. В это время латники под командой Аностаса ввели в городок толпу пленников.

Они задохнулись от ярости оба, увидав друг друга... Лицо Аностаса перекосилось от злобы; щека Билла Стивенса задергалась от испуга в нервном тике. Нет, они ничего не забыли - они все помнили. Стивенс резко вскочил на ноги и, ткнув пальцем в кентавров, заорал: «В расход их! Остальных, кто еще на свободе - в резервацию!»

 

Лезвие ножа

 

От диких северных земель, недавно присоединенных к королевству Арган, до непроходимых лесов удельных владений, от суровой Ревтонии до благодатной Болы пронеслось о бесстрашном путешественнике, имя которому было Далля Лэсс и который недавно вернулся к себе на родину в родословный неприступный замок после многолетнего путешествия по дальним и чужим странам. «Цивильный Восток» был еще дик в отношении географии, и начало этим исследованиям положил именно этот богатый барон, «убивший» свою молодость в скитаниях. Далля Лэсс был родом из Ревтонии, сыном прославленного рыцаря и приближенным короля. И начали обрастать фактами и подробностями, легендами и небылицами рассказы прославившегося путешественника. Особенный интерес приковала к себе далекая сказочная страна Изгия, лежащая в нескольких переходах по ту сторону реки Спрутч...

И с этого момента история восточного полушария планеты, будто подстегнутая бичом, понеслась вскачь стремительным темпом. Земляне в прошлом, до открытий Далля Лэсс, сыграли большую роль в истории феодализма Загранжа; теперь же их вмешательство должно было за счет диких сумасбродных идей толкнуть общество «цивильного Востока» вперед, на новый путь развития и отношений. Так было на Западе, так по всей вероятности должно было случиться и на Востоке. Человек есть человек: умный ведет слабого туда, что он знает и к чему хочет присовокупить неграмотного. Восток вступал в эпоху бурных потрясений, в предысторию буржуазных революций. Хвала разуму человека с Земли!

Поднялся невероятный бум. Причиной послужили все те же рассказы Далля Лэсс. Если верить его словам, то выходило, что там, в далекой южной и благословенной стране, было всего вдосталь; это была страна чудес, страна роскоши, и населяли ее точно такие же люди, как сами ревтонцы, боляне и арганцы, но только черные; возглавлял их, однако, белый человек по имени Ибрагим (сам шах Изгии, по данным Далля Лэсс, называл себя по странному - иранец Ибраим) - видно, из пришельцев или же чужестранец.

Зашевелился Ти Кияна в Боле, стал в мгновение ока бодрым Герман Уолтер в Аргане, загудела в недовольстве церковная братия Ревтонии, выразили свое сожаление (в том, что Изгия принадлежит Ибрагиму) удельные владения и герцогства. И разом как-то пригасли военные действия и междоусобицы; для принятия единого соглашения решили в Ревтонии устроить расширенное совещание с главами королевств, их советниками и представителями духовенства.

Странным и малопонятным был этот совет. Воинственный король Болы предложил немедленно идти на Изгию и разрушить это гнездо; духовенство метало громы и молнии по поводу того, что где-то еще есть грешные земли, не приведенные к их вере; поступило несколько предложений о наложении подати; советовали делать набеги, срывать контрибуции, вызывать на провокации... Далля Лэсс, молодой мужчина с суровым красивым лицом, молча слушал, не прерывая выступающих; каменное его лицо - застывшее и обветренное южными ветрами, прокаленное солнцем - не изменяло выражения. И вдруг он улыбнулся; улыбка была зловещей и одновременно отражала и тайную грусть, понимание того, что ему мало верят, злобу, внутреннее превосходство. Улыбка была страшной! Недаром именно из-за нее Далля Лэсс получил фирменное прозвище - Дьявол.

«Хватит спорить, - начал он веско. - Что из того, что мы сидим здесь и грыземся между собой! А в это время там живут прекрасной, не знающей бед жизнью; там, за Спрутчем, благодатная жизнь, - голос его окреп. - Так что бы нам не попробовать принести к себе, в наши северные леса и земли, в наши замки и боевые шатры кусочек этой благодати! И об этом, я думаю, мечтают все сидящие здесь. Так стоит ли рядиться о том, кому сколько и когда отряжать воинов?! Не лучше ли, не говоря о контрибуциях и податях, дать клич о добровольности участия в нашем общем походе. Что завоюем - то будет наше. Я призываю вас - вперед, под знаменем звездным церкви - вперед! Это будет наш, общий, звездный поход!» Герман Уолтер вздрогнул от пришедшего сравнения: «У нас - церковь, у них - тоже; у нас под крестом, у них - под звездами. Крестовый поход - звездный поход. И все равно... Вперед!!!»

И забренчали мечи в замках рыцарей, баронов и герцогов, запели трубными голосами рога, призывно загудел церковный набат.

Загремели доспехи звездоносцев.

Церковь прославляла рьяных последователей Звезды, звала их на завоевание южных просторов, туда, где за далекой рекой Спрутч лежала неведомая и богатая Изгия. «Оттуда можно привезти новых рабов, - вещало духовенство, - там можно заново зародить правую веру! Там можно стать богаче! Бог говорит, что Изгия когда-то была нашей исконной частью, но потом под власть неверных...»

«На освобождение Изгии!» - Звало духовенство.

«На завоевание Юга!» - Проще говорили будущие руководители звездоносцев.

«Грабить, резать и убивать», - прямо, без всяких прикрас выдвигали свою программу участники похода.

Звездный поход! На Земле бы это выражалось полетом к неизведанному, здесь же - шаг по тверди, необходимый для укрепления позиций церкви, для расширения ее власти над паствой.

Ручейками и потоками двигались звездоносцы по северной земле, оставляя после себя полуразграбленные поместья и городки, а подчас и один пепел.

Короли и их сановники, герцоги и бароны, владеющие этими землями, мирились с таким положением дела, смотрели на выходки звездоносцев сквозь пальцы - пусть будет грабеж, однако будет меньше недовольных! Лучше потерять меньше при переходе через твои владенья звездоносцев, чем потерять больше в междоусобных войнах.

«Ручейки» превращались в потоки, ширились, стекались в назначенное место встречи. По всему Востоку стоял гром - звездный поход был в центре событий. К тому времени выделились руководители похода: рыцарей Болы вел Ти Кияна, арганцев вел Герман Уолтер, воинствующих ревтонцев возглавил выдвинувшийся из низов человек по кличке Черный Мас - кстати, тоже из землян; удельные войска возглавили непосредственно сами бароны и герцоги. Как видите, земляне не остались в стороне, внеся свою лепту в этот гениальный бум Востока.

По решению верхов и с благословения церкви Далля Лэсс стал главой звездоносцев.

Освященные, посвященные, подготовленные, уверенные в себе рыцари двинулись. Там, где они проходили, оставались проторенные дороги, ярмарки, поселки - звездоносцы наряду с разрушениями несли и развитие края.

Поток прогромыхал по последним известным Северу землям и вступил в степи, куда до этого редко ступала нога рыцаря, не говоря уж о целых отрядах.

Степь встретила их необозримым простором, безлюдием и резким диким ветром. Рыцарям, привыкшим у себя на родине к лесам, становилось не по себе от этой пустынности. Серебристый ковыль волнами ложился под копыта лошадей, горько пахло полынью. Изредка степные кочевники, орды которых, казалось, были неисчислимы, нападали на походные колонны и обозы звездоносцев. Тогда завязывались горячие схватки: кочевники осыпали рыцарей градом стрел; и те, и другие начинали ожесточенно рубиться; спасало звездоносцев огнестрельное оружие - мушкетоны, карабины, пушки. Но, загорячившись, рыцари вновь забывали об этом и продолжали отбиваться от кочевников рукопашным боем - так было как-то сподручнее, роднее. Этот прием был знаком с детских лет: надейся только на свои силы, Бог, хоть он и есть, не спасет.

Огненный пал, сжиравший высокий травостой, подожженный кочевниками, преследовал звездоносцев до тех пор, пока в одно прекрасное утро они не вышли к большой реке. Повеяло прохладой...

Спрутч тек широко, свободно. Раздолье чувствовалось в его могучем и сильном течении. Нещадно жарило сверху степное солнце, а здесь было хорошо... Зеленеющие берега реки резко выделялись в серо-красноватой степи; высокие, крутые, подмытые водой берега утесами стояли над ровной гладью реки. Спрутч был глубок, своенравен, силен... И немало он потопил звездоносцев при их переправе через него. Кони выносили с трудом на другой берег людей, плоты сносило течением далеко вниз, рушились в воду пушки, доспехи, боеприпасы. Над Спрутчем стоял неумолчный храп, гул, крики.

Водный рубеж коварен, и многие из рыцарей распрощались здесь со своими жизнями...

На левом берегу уже начиналась Изгия. Переправившись через Спрутч, звездоносцы устроили большой привал: были поставлены шатры, разведены костры, варилась и готовилась еда. Люди отдыхали после утомительного перехода по степи; стреноженные кони мирно паслись рядом.

В шатре военачальника звездоносцев собрались избранные: Уолтер Герман, Черный Мас и еще два барона - владельцы самостоятельных уделов. Собравшиеся ужинали. За едой выпили не одну емкость вина. Под конец трапезы освобожденно - ведь войско стоит на отдыхе, а поэтому больших волнений не требуется - заговорили, заспорили. Слышался смех, проклятия в адрес изгийцев, похвалы и обещания. Общее направление разговора - а от этого никуда было не уйти - сбивалось на предстоящую войну с Изгией. Далля Лэсс был доволен, сияя красивым лицом; как гостеприимный хозяин, он потчевал своих товарищей по оружию. «Я рад, - говорил он промежду делом. - Путь уже позади. Впереди - битва, добыча, слава! Мас, как думаешь, победим их, этих проклятых иноверцев? Не иначе?! Правильно. Вот за это я тебя люблю. А то не стоять бы тебе во главе ревтонских звездоносцев...» «Я не женщина, чтобы меня любить», - отшутился Черный Мас. «Ну, уважаю, - Далля окинул взглядом всех сидящих. - Вы знаете Изгию? Нет, никто из вас там не был. Тогда доверьтесь мне! Руководствуясь моим опытом жизни там, в тех условиях, мы их сокрушим! Да! И не иначе. Молчите... Лучше доверьтесь мне!» Бароны молчали, слушая его внимательно; зато по лицам землян пробежала едва заметная улыбка. Лэсс заметил ее: «Не верите?» Черный Мас успокоил его: «Верим тебе, Далля, верим». «А чего тогда улыбаетесь?» - Настороженность просквозила в глазах Лэсса. Уолтер в ответ усмехнулся: «Да не над тем, что мы победим... В этом нет сомнений. Совсем над другим. Почему, Далля, ты решил, что мы там не были, а?» «Так откуда ж вы и когда могли там быть, черт побери!» - Дьявольская улыбка осветила лицо Лэсса. «А ты послушай, - Уолтер не сбился со своего превосходящего тона. - Я и вот он (кивок на Черного Маса) все знаем про Изгию, или по крайней мере все, ибо были там...» Англичанин взглянул на Маса и как бы пояснил для него: «Это тогда, в экспедиции Ларса Оливера...» «А давно были в Изгии?» - Хмуро спросил сразу же потерявший блеск Далля. Уолтер задумчиво перевел на него взгляд, отпил вино из кубка: «Еще до того, как Ибрагим там стал шахом...» «Так вы с Масом лазутчики?!» - Лэсс рывком придвинул к себе ножны, бароны тоже взялись за мечи. Черный Мас презрительно глянул на них и уничтожающе процедил: «По-моему, свою верность мы наглядно продемонстрировали... Я - перед Его Величеством королем Ревтонии (и ехидное: «Кстати, если мне не изменяет память, он и твой король, Лэсс!»). И именно мне принадлежит право организации упорного сопротивления ревтонцев войскам Болы, которыми командовал... Мой соплеменник Адольф Нейман!» «Так пушку ты «изобрел»?» - Спросил его с интересом Герман Уолтер. «Нет. Другой». «Значит, соплеменник?!» - Полуутверждающе-полувопросительно сказал Далля.

«Да, это так. Мы - соплеменники! И он, Герман, и я, и Нейман, но у всех у нас разные интересы и служим мы, соответственно, разным государям. Ведь мы - иностранцы!» «Только вот откуда все же?» - Пробормотал Лэсс, но ответа не дождался.

Воспоминания о Ларсе Оливере - огромном шведе с его еще более огромным талантом вождя толпы, руководителе их экспедиции по «цивильному Востоку» - тяжелым молотом загрохотали перед глазами Германа Уолтера...

«Вы будете сволочами, если ослушаетесь меня! Но опять же, вы - трудноуправляемые, и даже некоторые простые истины доходят до вас с трудом. Но ничего, потом поймете; время докажет мою правоту, - говорил Ларс Оливер участникам экспедиции обследования планеты. - Вот перед вами страны: большие - Ревтония, Бола, Арган, Изгия, малые - это уделы; вот вам их обычаи - мы изучаем их при посадках и на остановках; вот вам общая картина географии - мы фиксируем ее в памяти. Все, значит, знаем... для... Для чего? А для того, чтобы стать сильными мира сего! Не надо дробиться, сеяться, ссориться, терять друг друга по пустякам; надо быть выше этого. И мы покорим этот неведомый мир!»

«Да, - думал сейчас Уолтер, - Ларс предлагал весь Загранж (примечание: мысли Уолтера о «всем Загранже» ошибочны; надо понимать - восточное полушарие). Он был мудр и дальновиден. Но мы его не послушались. И что сейчас на самом деле? Мы - под пятой, а удел наш - не весь Загранж, а только всего-навсего Изгия... О которой мы давно уже знаем все (и географию, и травы, и т.д.). И удел-то этот даже не прямой, а косвенный - Изгию мы завоевываем для королей, а не для себя...»

... Та драка была спровоцирована. Причем своими же. Герман Уолтер даже заметил того, кто ткнул Ларса ножом. Когда толпа схлынула в стороны, вокруг Оливера образовалось мертвое пространство - люди с ужасом смотрели на своего вожака. А огромный швед с ножом в груди медленно подломил ноги и рухнул набок; вокруг расплывалась багровая лужа. Герман интересовался потом - кто же истинный вдохновитель этой провокации, кто же все-таки встал на путь убийства Ларса чужими руками...

Звездоносцы отдохнули несколько дней, и вскоре железный поток держал дальнейший путь. На юг, на юг!

И вновь рыцари Звезды несли на своих мечах разруху и насилие. Разрушались поселки, строения, грабились владения, вырезалось население. Да, Лэсс был прав, говоря, что в Изгии большинство чернокожих, и с удивлением рыцари Севера взирали на негров... Впрочем, вся эта особенность Изгии была знакома и для Черного Маса, и для Уолтера.

Не будем рассказывать, как славные воины Далля Лэсс подошли к столице Изгии, как блестяще и хитроумно они разбили многочисленное, но слабо вооруженное войско шаха Ибрагима. Это была большая битва, где полегла не одна тысяча людей. Потом была осада столицы, длящаяся несколько месяцев... И наконец звездоносцы, опьяненные успехом, ворвались в город. И поднялся великий пожар!

От Далля Лэсс всем звездоносцам был известен приказ: отыскать во что бы то ни стало шаха Ибрагима, пленить его живым и доставить его лично Даллю. За это была обещана большая награда.

Предводитель звездоносцев был очень зол на Ибрагима и горел желанием свести личные счеты с последним. Как-то во время своего пребывания в Изгии ненароком оброненное презрительное слово шаха, брошенное Ибрагимом  походя при большом стечении народа в адрес Лэсса, опозорило барона.

Все вроде бы получилось случайно и можно бы этому было не придать значения, но Далля с той поры затаил злобу на шаха. И по сей день в его ушах стоял громовой хохот, покрывший реплику Ибрагима, и многочисленные любопытные взгляды в его сторону. Лэсс никогда и никому не рассказывал того, что к идее Звездного похода его отчасти толкнуло и желание мести - ревтонские бароны очень горды и самолюбивы, знайте об этом все. Да будет неповадно обидчику!

И Лэсс не только ждал исполнения своего приказа - нет, он был не из тех, кто ждет сложа руки; он ожесточенно рыскал по городу и его отряд одним из первых прорвался к дворцу Ибрагима.

Ибрагим мог бы уйти. И ушел бы. Слишком разнилась психология и устои понятий загранжевцев и землян. Но ему помешали Черный Мас и Герман Уолтер, чудом отгадавшие его намерение; вдвоем они ворвались в шпиль дворца, проложив себе дорогу среди охраны мечами и яростью - Ибрагим в это время прилаживал у себя за спиной летательный аппарат (как мы помним, на каждый космический корабль было всего лишь по одному такому аппарату - и вот владельцем его на Востоке по неизвестным причинам стал Ибрагим).

Черный Мас ударом меча снес со спины аппарат; Ибрагим опешенно уставился на этих двоих, так внезапно появившихся перед ним людей. Он узнал их, и страх мгновенно сковал его тело. А Герман Уолтер, ненавидяще смотря на него, уже говорил: «Ну, Ибрагим-иранец, узнал нас? Должен узнать, хоть и прошло много лет с тех пор... Ты - падаль, шакал и поэтому привык жрать добычу урывками и гнусностью... Это ты вдохновил своих приспешников на убийство Ларса Оливера, и затем, прихватив этот аппарат, скрылся в неизвестном направлении. Ты хотел жить в роскоши, ты этого добивался любыми средствами - ты этого добился! Ибрагим, ты зажрался, и в свое время даже не позаботился об укреплении обороноспособности своей Изгии. И вот мы здесь... Ты знаешь, зачем мы здесь?..» Звериное выражение проскользнуло в глазах Уолтера, ноздри его хищно раздулись, он передернулся всем телом - и Черный Мас, стоящий сзади Ибрагима, опустил тяжелый меч на голову иранца... Бывшего шаха этой богатой, но беззащитной страны...

Часть звездоносцев осталась грабить город. Другая во главе Далля Лэсса и Уолтера двинулась дальше. Степи на пути сменились каменистой пустыней, повеяло прохладой; по ночам стало холодно. Двое суток не слазили с коней звездоносцы, пока наконец Лэсс не разрешил стать на привал.

«Зря мы идем туда!» - Задумчиво сказал Уолтер Даллю. «Почему? Уолтер, ты мудрый человек, но ты все молчишь. Ты многое знаешь, но не говоришь». «Запрети разводить костры, Лэсс». «Почему?» «Слушай меня». «Договорились, - Далля отдал требуемую команду, - но зачем ты тогда сам разводишь костер?» «Смотри!» Пламя вспыхнуло, но не потянулось вверх языками и даже не упало вбок от порывов ветра, а... как-то странно закружилось жгутом вверх. Далля в ужасе перекрестился: «Что это, Уолтер? Свят-свят... Что нас ожидает впереди? Это дурное предзнаменование - огонь закручивается». «Впереди - грозовой меридиан!» - Просто, но веско ответил Герман. «Не пойму». «Поймешь, когда увидишь. Но лучше не видеть это исчадие ада, ибо после этого ты умрешь!» «Так что, выходит, мы подошли к краю земли, Герман, а?» «В некотором роде, да!» Лэсс вскочил на ноги: «Всем по коням. Дальше не идем... Поворачиваем... Домой!!!»

 

Пробой

 

«Пробой» - тринадцатая по счету, последняя и завершающая глава этой повести. Тринадцатая... Если мы копнем в истории, то про число тринадцать услышим немало легенд, побасенок и удивительных историй; но не об этом сейчас идет речь. Об этой знаменитой цифре рассказ будет вестись в совершенно другой повести, не имеющей никакого отношения ни к Загранжу, ни к «железной когорте».

Термин «пробой» широкоупотребляемый: и в энергетике, и в других сферах. А можно ли применить по отношению к человеку, его личности и характеру? К примеру: пробой совести Билла Стивенса в отношении его неблаговидного поступка над Робертом Аностасом; или пробой преступности тех пятерых, возвращающихся впоследствии на Землю, осознание ими (хоть частично) своей вины перед человечеством?.. Пробой общества через закостенелость феодализма... Пробой кентавров на понимание истинной сути тех потрясений, которые несет им новая эпоха... И так далее. Кто подскажет ответ на все эти вопросы? Нет, не надо здесь советчиков - общество кует историю, но не наоборот.

... Стивенс с яростью взглянул на подходящего к нему Аностаса. От итальянца веяло могильным холодом. «Узнал, Билл? Я еще не забыл, как ты меня бросил, словно дохлую собаку, помирать тогда в пустыне! Я еще помню, как благодаря твоим угрозам я был по собственной воле выброшен из Столицы и чуть не сошел с ума в одиночку! Молись, господин мэр! Пришел твой последний час. Ну-у!»

У Роберта дрожали руки. Стивенс еле успел отскочить в сторону, злобно швырнул в Аностаса бесполезный сейчас бластер (кончилась зарядка). А искаженное лицо итальянца вновь надвигалось на него. От тяжелого удара кулака Билл кулем свалился на землю; он пытался встать, но был снова сбит сапогом. И Аностас стал пинать Стивенса в слепом ожесточении, попадая жертве в лицо, грудь, живот. «Среди волков - по-волчьи выть!» - Приговаривал при этом он как помешанный.

Из дымящейся сторожевой башни на крик выскочил Том-канадец. Бар - его гордость и красота Столицы - сгорел во время осады; сам Том теперь принимал активное участие в обороне, ясно понимая, что в случае захвата города кентаврами ему не миновать удара топора в грудь, как это получилось с Виктором Стилетом, - так что тут уж не до личных обид на Стивенса. Сейчас он увидел, как заросший человек методично бил лежавшего на земле Билла - и бросился на помощь. «С сильными лучше жить в мире», - успел подумать он, отбрасывая Аностаса прочь и вставая между дерущимися. Стивенс, окровавленный, в грязных лохмотьях с трудом поднялся, прошипел: «Что смотришь, Том?! Вяжи этого бродягу... Вовек не забуду твою услугу!» Аностас дикими глазами взглянул на канадца: «Не подходи! Ты не знаешь, наверное, этого подлеца, поэтому заступаешься!» - Но Том уже выкручивал ему руки. В это время в разбитые ворота города въехал новый эскорт - пленные кентавры, конвоируемые карабинерами; сбоку колонны ехал усталый, но довольный и веселый Джон Вессон. В заросшем человеке, которому Том-«сосисочник» связывал руки, Вессон признал пропавшего давно из Столицы Аностаса. Итальянец нравился Джону и последний даже кое-что слышал о приключениях Роберта Аностаса в пустыне - Вессон не одобрял покорности итальянца Стивенсу, он и сам не любил этого громилу - но что поделаешь; тем более в одиночку здесь было легче загнуться, чем, к примеру, за высоким тыном Столицы.

Вессон стремительно подскакал к Тому и вздыбил над ним кентавра; злость и какое-то безразличие охватило его - ему стало наплевать на последствия: «Стой! Ты что делаешь?! Сейчас же развяжи ему руки». Канадец осклабился и искоса глянул на Вессона: «А-а-а, непрошенный заступник!» Сбоку к Джону подскочил Стивенс, схватил кентавра за узду. Волной поднялась ярость и незаслуженная обида в Вессоне, и он сгоряча огрел Билла плеткой - тот закрылся и в страхе откачнулся. Было поздно отступать, и Джон хлестнул - дважды, с кровавой оттяжкой - Тома-верзилу. Нагайка прошлась ему по глазам, и тот как слепой шагнул в сторону. Резким взмахом Вессон располосовал ремни за спиной Аностаса и втянул его на кентавра сзади себя. Пыль ударила в глаза тем двоим, и беглецы скрылись на горизонте. Их точки пропадали из вида, но Стивенс и не преследовал их...

«Что тебя толкнуло заступиться за меня?» - Спросил Аностас у Вессона, когда они порядочно отъехали от Столицы. «Ну, конечно, не благородство, - буркнул в ответ хмурый Джон, - просто я обоих вас знаю хорошо и из вас двоих более предпочитаю тебя, чем Стивенса. Но это все ладно - мы ушли от него; а вот что нам делать дальше... Ты можешь ответить мне на этот вопрос?» Впервые за долгое время лицо Роберта осветила улыбка: «Не беспокойся за это, Вессон: у меня есть друзья...» «Из жителей Столицы? Нет, такое мне не подходит». «Не надо, Джон, говорить глупостей - в Столице сидят одни волки, а я говорю про Арг, про его мэра Жана Пьерро. Этот человек нам поможет, спасет, укроет от людей Билла Стивенса!» «И опять нам мучиться в этой пустыне Загранжа», - скептически дополнил Джон. Итальянец в ответ промолчал. Так они и ехали дальше - молча, ритмично покачиваясь в такт хода кентавра. Оба были погружены в безрадостное раздумье.

«Слушай, Джон! А может у тебя есть возможность возвращения в Столицу? Зачем ты будешь пропадать из-за меня, а?» Вессон усмехнулся: «Ты, Аностас, не говори глупостей - не люблю я этого. Сделал дело - гуляй смело. Вот только другое мучает меня, - Джон рванул ворот рубахи, - гулять-то придется опять по Загранжу. А я не хочу этого, я хочу домой, на Землю». «Ну и полетели тогда», - спокойно возразил ему Аностас. «На чем? На развороченном и разграбленном корабле, что ли, который растащили волки Стивенса?!» «Мы тоже принимали в этом участие, - горько заметил итальянец. - А выход есть, и вот он в чем...»

Вессон, узнав, что восстановленный корабль №1 готов к полету, как-то сразу помолодел и воспрянул духом. И уже обновленные, они двинулись в направлении поселка Арг.

Неделю они ждали Жана Пьерро в Арге. Француз явился с отрядом из Столицы довольный, но услышав историю Аностаса помрачнел. Два дня он раздумывал, запершись у себя в кабинете, никого не принимал и никого не впускал. Роберт и Джон уже начали было беспокоиться... Пьерро появился угрюмый (ясно предвидя всю будущность жизни колонистов на «Диком Западе»), с ввалившимися глазами. В голове у него неотступно гнездилась мысль: «Я знаю Восток; я понял Запад. И везде - рвачество, стремление лидерства и холодная настороженность. Всюду одно и то же: там - интересы королей и сановников, здесь - интересы Билла Стивенса. И корысть, корысть, корысть...» И их, уже троих, охватила мысль о бегстве с Загранжа. Однако Жан Пьерро предложил переговорить на эту тему с Нейманом и Летаном. «Эту миссию я беру на себя, - заявил он, - А ты, Аностас, пока управляй городом. Хоть и поредели в нем ряды колонистов - немного погибло при спасении Столицы, часть осталась там, у Стивенса, а Арг все же большой... Для этих мест». Жан захохотал и вскочил на кентавра: «Беру телохранителей и вперед. Будьте уверены в успехе!»

Однако затея Пьерро чуть не сорвалась - Нейман наотрез отказался покинуть Загранж. «Может еще рано? - Пытался уверить он Пьерро. - Улететь мы всегда успеем!» Француз грустно улыбнулся в ответ: «Адольф, вы еще во что-то здесь верите?! Жизнь не научила вас ничему...» «Точнее, не сломала». «Вы были правой рукой короля Болы. Потом - провал... Затем вы стали мэром Нейма... А ведь и здесь счастье может быть зыбким; если вы споткнетесь - вам никто не поможет подняться, вас затопчут. На Земле же - другое дело!» Но Нейман был упрям. Неожиданно в этом щекотливом деле помог Летан, соратник Неймана, умиравший в свое время странной болезнью на корабле №2

Их было пять человек, пятеро из железной когорты. Несколько месяцев они готовились к полету, который обещал быть трудным, утомительно-тоскливым и полным всяческих надежд.

Все было готово. «Вот мы и покидаем Загранж, - глядя в иллюминатор, провозгласил Жан Пьерро. - Странная эта планета о двух мирах». «А мне все кажется, что здесь есть и третий мир - невидимый, недоступный, но удивительный и мудрый, - вставил Аностас. - Это там, где неумолчно бушует годами грозовой меридиан, и Магой был оттуда, этот пращур или потомок панцирных людей...» «Какой Магой? - Удивленно переспросил его Вессон. - А, бог кентавров! Ты, дружище, говори, да не заговаривайся, а то и вправду сойдешь с ума». «А что ж они тогда не показываются?» - Поинтересовался Нейман. Итальянец равнодушно пожал в ответ плечами - он не знал ответа на этот вопрос.

Космический корабль стартовал с Загранжа. С субсветовой скоростью он направлялся к Земле.

Теперь история для этих пятерых проходила в отрыве от дальнейших событий Загранжа. На корабле шли годы, на планете - десятилетия, века. Новая история могучей поступью шагала по Загранжу

 

* * *

 

Шли годы, десятилетия. Старели люди, колонисты-загранжевцы, короли и рыцари. Совершались крупные перемены в делах государств и общества, происходили изменения социального строя Загранжа.

... Восток.

Возвращались звездоносцы из похода. Помимо славы и богатства они несли в себе тщеславные мечты о переиначивании государственного строя своих королевств. Почти одновременно в трех крупных странах проходят перевороты - другими словами, буржуазные революции. Это было закономерным событием развивающейся истории Востока: зарождающийся капитализм медленно, но уверенно ломал устои феодализма. Пора благородного рыцарства отходила в прошлое... Буржуазное правительство Болы возглавил Ти Кияна; во главе Аргана в качестве новоявленного президента встал Герман Уолтер. Стремительное развитие техники, науки, географии, гуманитарных наук и познание законов развития общества крушило феодализм; буржуазия завоевывала позиции. Немалую заслугу в этом имели и земляне, оказавшиеся у рулей управления народами. И только у воинственной Ревтонии гений землянина не восторжествовал над хитростью ума загранжевца - у власти встал Далля Лэсс; проигравший Черный Мас эмигрировал из страны. В дальнейшем история Далля Лэсса напоминает историю Наполеона Бонапарта - в течение десяти лет он вершил судьбы людей и мытарил историю Востока. Далля Лэсс после вступления на место главы государства короновался и начал творить чудеса: в тяжелых битвах покорив Болу, он в новом походе завоевал Изгию, покорил степные орды кочевников. Под его сапогом неутомимого и талантливого полководца пали удельные княжества и герцогства; Арган Германа Уолтера попал в плотную блокаду. Но Уолтер выстоял... и покатился Далля Лэсс в обратную сторону, пока восставший Черный Мас не встал у власти в Ревтонии. Далля Лэсс попал в заточение. Буржуазия поднимала голову, новорожденный пролетариат вставал на ноги...

 

... Запад.

Колонисты обрели окончательную власть. Кентавры шли в резервацию: и «длиннорукие», и другие, и племени Тон Бонга - белые были сильнее... Там рабство уживалось с высокой производительностью хорошо отработанной системы американского капитализма образца середины девятнадцатого века. Стивенс блаженствовал, признанный колонистами Арга, Нейма и Столицы президентом Соединенных Городов Запада. Не был забыт за свои заслуги и Том-канадец, ставший мэром Столицы...

Шли годы. От старости умерли на Загранже земляне; уже их потомки росли, плодились, творили чудеса и ворочали делами на буржуазном Западе и капиталистическом Востоке. Рос и креп пролетариат. Но по-прежнему между двумя мирами одной и той же планеты бушевал грозовой меридиан. Он разделял их как и раньше, пока в одно прекрасное время не прогромыхал последний сильный раскат грома и серебристые молнии не пропали из виду. Стаяла дымка, открыв взорам безжизненную выжженную равнину. На полосе шириной более трехсот километров не было ни травы, ни воды, только остекленевшая поверхность да обрушенные и полузасыпанные гроты и пещеры в недра и недрах. Следов разумной жизни найдено не было, хотя доказательства к подтверждению этого довода имелись... Но не стало бушующего меридиана - и встретились два мира. Запад и Восток... Встретились для того, чтобы просто превратиться в Загранж.

 

* * *

 

Космический корабль №1 гасил субсветовую скорость.

Потом корабль входил в Солнечную систему. Снова тормозил.

С десятой, искусственной планеты системы, автоматический диспетчер запросил позывные корабля. Датчик корабля №1 мгновенно выдал кодовые сигналы.

Дежурный диспетчер с тревогой глянул на начальника смены. «Какие-то странные позывные». «Запроси у электронной машины».

Машина выдала ответ. «Так это ссыльные...» «Да-а, все верно, - начальник смены заглянул в словарь позывных космических кораблей. - Приказано при наличии таких сигналов срочно сообщить в институт космонавтики, Академию исторических наук, Психологическую аспирантуру и ряд других учреждений».

«Данный корабль, с которого поступят (такие-то и такие-то сигналы) попадает под охрану вышеназванных организаций как исторический памятник старого кораблестроение, прошлых нравов человечества и истории переходного периода. Корабль и члены его экипажа при вступлении их в зону Солнечной системы попадают под охрану закона; они неприкосновенны и за их жизнь отвечает Совет Системы. Все это обусловлено громадным интересом к прошлому нашей Земли», - так говорилось о «железной когорте» в энциклопедическом особом справочнике.

Корабль запросил посадку на десятой планете. Последовал отказ.

«Примут ли?» - Думали пятеро.

В этот момент пришло разрешение на «зеленую улицу» до Земли, где их готовились принять.

... Завиднелся голубой, весь в дымке, шарик долгожданной планеты.

Корабль заходил на посадку.

... Земля принимала блудных сыновей...

Юрий Чекусов

Зов

 

То, о чем сейчас пойдет речь, случилось в Системе Двадцать первой. Система-21, уступающая Солнечной системе абсолютно во всем, вот уже столетие как открыта человеком и уже как несколько десятилетий заселена пришельцами с далекой планеты Земля. В то бурное время, вошедшее в последующем в историю как эпоха покорения, заселения, колонизации вновь открытых планет и эмиграции с перегруженных и перенаселенных планет Солнечной системы, на первом плане были Системы. Далекие, близкие, удаленные, в центре, на отшибе - без разницы; лишь бы Система, вполне пригодная для жизни человека и чуть с удобствами... Остальное - дело рук человеческих. Так было и с Двадцать первой. Когда поднялся бум с этой системой, туда хлынули первые эмигранты - простые работяги, интеллигенты, техники, аферисты, ученые, искатели приключений и пр. и пр.  Их стремления были вполне понятны - там легче жизнь, есть где развернуться, больше перспектив, лучше и выше жизненный уровень, там бродит будущая слава и почет, кого-то ждет карьера, беспутная или беспокойная жизнь... Каждому свое!

Вначале было трудно. Колонисты бились с природой Двадцать первой системы как могли, старались выжить и стать победителями в этой тяжелой схватке; часть из них погибла, часть трусливо и позорно эмигрировала обратно... на суматошную и шумно-беспрецедентную Землю. Где с каждым днем все более ощущалась тяжелая загруженность жизни. Трудность положения Двадцать первой еще заключалась в ее удаленности от Колыбели Человека, централизованное снабжение Землей этой богом забытой системы было слабое и неудовлетворительное, вследствие чего колонисты уже стали отцами, их дети в свою очередь тоже стали отцами, а жизнь системы по-прежнему была тяжелой и трудной. Но уже железным было руководство системы, уже встала самостоятельно на ноги промышленность колонистов, окрепли ряды ученых и сделаны первые открытия, почти не осталось белых пятен в системе...

Почти не осталось белых пятен... Из пяти планет Двадцать первой были колонизированы только четыре. Центром системы по праву была признана вторая планета, наиболее заселенная и развитая, которую так и назвали - Колония. Колония стала поистине культурным и промышленным очагом человеческой жизни в системе. За ней по уровню развития и освоения значились первая и третья планеты. Четвертая планета была своего рода испытательным полигоном и планетой научных исследований; ее немногочисленное население составляли ученые, лаборанты, ассистенты, сотрудники экспедиций, охотники, исследователи и... последняя категория (которая во всей системе только и осталась на этой планете) - искатели приключений, легкой жизни, преступники.

И только пятая планета, дальше всех удаленная от Светила (по массе и размерам раза в два-три больше Земли), стояла перед глазами колонистов неприступной крепостью. На нее у колонистов еще не хватало ни времени, ни сил и средств... Но она звала, манила непокорных своей загадочностью. Вот человек системы собрался с силами, и в направлении к пятой ушел его корабль.

Связь с астронавтами оборвалась, когда те были на подходе к планете. «Угрюмая», - в сердцах взорвался главный исследователь системы, с тоской взирая вокруг себя в космическом центре Колонии.

Далее от экспедиции не поступало никаких известий. Ее сочли погибшей. Годы потребовались колонистам для подготовки второй экспедиции к пятой планете... Наконец она была готова.

Заявку в ЦКИ (Центр Космических Исследований) Колонии на вторую экспедицию к пятой подала скандинавская община. ЦКИ приступила к работе - освидетельствованию корабля и проверке экипажа.

Здесь, в Двадцать первой, так же как и в Солнечной, еще не стерлась грань в национальностях, но было чуть попроще: не государства, а колонии; причем колонии национально-укрупненные, территориальные. Между колониями существовала крепкая постоянная связь, взаимосотрудничество и всеобщая договоренность в плане будущего развития не только отдельных планет, но и всей системы в целом. На планете Колонии, к примеру, существовали следующие поселения, которые названиями своими таки и отражали национально-территориальное деление: поселение Американского континента, Африканская колония, Европейское общество, Независимая Скандинавская община, в которую помимо потомков коренных скандинавов-эмигрантов входили исландцы и датчане, Испанский город, Индостанская зона, Свободная Японская колония и т.д.

«Нового, Ларс, - говорил директор ЦКИ Рудольф Картин, - я тебе ничего не скажу, но предупреждаю еще раз - будь осторожен: Пятая шуток не любит!» Ларс Ларсен, руководитель второй экспедиции к необузданной планете, слушал молча; все это ему было знакомо, до мелочей, сотни раз, но уж видно так устроен человек, считающий, что многократные советы предостерегут от беды, и с этим приходилось невольно мириться. Спецкомиссия ЦКИ приняла корабль, утвердила программу полета, выдала все нужные и ненужные инструкции, и теперь лишь оставалось последнее - эта беседа с директором ЦКИ.

«Еще в то время, когда мы только-только начинали обживать Колонию, Пятая нас поразила своей радиоактивностью. Потом вдруг она ни с того ни с сего заимела сильнейшее электромагнитное поле; с годами увеличивалась сила радиоактивных лучей... Странная планета! Ее спутники то вдруг исчезают, то, будто являясь из тьмы, появляются вновь. В последние годы число спутников стабильно - два. Все сказанное не внушает доверия к Пятой...»

Ларс сонно посмотрел на Картина. Да знает он все это; знает и то, что надо быть осторожным, беречь людей, ибо человек дороже и превыше всего, что притяжение Пятой сильнее обычного земного... Ему ли, Ларсену, сорокалетнему астронавту, болтавшемуся в Системе-21 два десятка лет, объяснять все это? Зачем? Скучно. Но ничего не поделаешь. Законы ЦКИ суровы и безапелляционны, они не любят непослушных...

«Если вся наша защита, которую ЦКИ настроила на корабле, окажется слабой от существующего радиоактивного излучения и прочего - хотя мы, впрочем, предусмотрели все - немедленно возвращайтесь. Даже замер уровня радиации в этом случае будет весомым вкладом в дело изучения Пятой.

«То есть, - не выдержал Ларсен, - полюбоваться издали и обратно, так? Стоит ли тогда тратить годы, бесцельно проведенные в перелете туда и обратно, - и взамен ничего?!»

Картин уничтожающе посмотрел на него: «А что толку, если ты весь зеленый и светящийся вернешься обратно? Или же притащишь с собой какую-нибудь другую заразу, а? Что тогда вверенные тебе люди? И что ты сам?! Вас в этом случае остается только выселить из Двадцать первой или же уничтожить как опасных бацилл! Людей, Ларс, надо беречь!!! Не возражаю, конечно, что можно кое-что просмотреть или не предусмотреть - тем хуже! Все равно итог будет тот же...»

Ларсен вздрогнул, но согласно кивнул головой.

«Ученые четвертой планеты, - Рудольф Картин с резких тонов перешел на бубнящий, - серией опытов установили в последние два года, что главным источником радиоактивного и ультрафиолетового излучений, а также электромагнитных периодических полей является один из спутников Пятой; второй спутник, как это ни странно, к этому отношения не имеет. Сама планета также замечена в наличии источников радиоактивного и ультрафиолетового излучений, но значительно меньшей интенсивности и большей распыленности. Получается, что гвоздем вашего исследования должен бы стать этот злосчастный спутник, поглощающий, кстати, весь спектр и считающийся учеными абсолютно черным телом...»

«В чем же тогда дело? Почему же нас тогда посылают изучать именно Пятую, а не ее «черный» спутник?» - Вяло задал вопрос Ларсен и тут же усмехнулся, ибо знал ответ. «Первая экспедиция не была скована по рукам требованиями инструкций; диапазон ее действий был куда свободнее, - директор ЦКИ задумчиво глянул на Ларсена. - Может именно это да плюс их неведение об особенностях «черного» спутника и погубило их...» «Вполне возможно», - вынужден был согласиться с таким веским доводом Ларсен.

«Сейчас ЦКИ намного мудрее и опытнее, чем тогда... Согласно намеченной программе исследования пятой планеты вы проводите всего лишь разведку и оценку условий жизни на самой планете - пригодна ли она для человека? Последующие экспедиции первого этапа производят детальное обследование планеты, разведку спутников, расшифровку их составляющих. Второй этап, как обыкновенно, - колонизация; третий - пятая планета будет рассматриваться уже как резерв жилого фонда человека. Все это знакомо...» «Возможности человека неограниченны», - туманно вставил Ларсен.

Картин с удивлением глянул на него: «А это еще к чему? Ну все, хватит, и так заболтались. У меня к вам последний вопрос - вы готовы? Ваш корабль уже готов к старту, экипаж ждет дальнейших распоряжений...» «Готов!» - Ларсен с тихой улыбкой на устах крепко пожал протянутую руку  директора ЦКИ и шагнул к лифту. «Счастливо!» - Донеслось ему вслед.

... Космический гигант, последнее слово науки и техники - «Алорон» возвышался на стартовой площадке космодрома.

Рудольф Картин, расположившись в кресле у главного пульта в кругу ассистентов и руководителей ЦКИ, наблюдал на экране завершение последних приготовлений к старту... И вот вспыхнуло бесшумное пламя, дрогнуло огромное тело корабля, зависло... И устремилось ввысь.

«До Пятой им несколько лет полета», - подумали все.

 

* * *

 

«Алорон», стартовав с Колонии, ушел в многолетний полет к Пятой. Все было в пути: и меланхолия, и дорожное равнодушие и страстное ожидание конца пути, и новизна впечатлений. Совсем как поездка в поезде или в автомобиле, с той лишь разницей, что путь экипажа «Алорона» скучен и монотонен и пролегает он в космической пустоте.

Космический корабль подходил к Пятой.

«Ну?! - С ухмылкой спросил помощник Ларсена, астронавигатор Густав Пиринг. - Босс, что дальше?» «Отстань, - угрюмо буркнул в ответ Ларс, - и не называй меня, пожалуйста, боссом! Что за шутки... Ты мне лучше скажи: что предлагают инструкции ЦКИ, если уровень радиации и прочая опасность растет с подходом к планете? Корабль имеет в общем-то, я считаю, крепкую и надежную «броню», но куда тогда садиться можно, заранее перестраховываясь согласно указаний Программы исследований Пятой - на «черный» или другой спутники или же непосредственно на Пятую? А, Густав? Молчишь? Иди подумай в таком случае...» Пиринг улыбнулся: «Ларс, на «черный» нам запрещено садиться. Да и стоит ли лезть добровольно на рожон, не зная твердо своих явных и косвенных недостатков...» «Корабля?» «Его самого. Далее все просто: исследуем второй спутник Пятой, затем - в зависимости от обстоятельств и полученных сведений - садимся на планету. Но «черного» в любом случае трогать нельзя - это слишком опасно и может кончиться для нас весьма плачевно. «Может ты и прав, Густав, - командир встал с кресла, скользнул взглядом по приборам и экранам рубки, задумчиво уставился в иллюминатор. - Подходим. Значит, решено - так, Густав? Действуем согласно указаниям ЦКИ и не вопреки своим желаниям. На первых порах неплохо...»

... «Алорон» совершил посадку на спутник мягко и очень удачно. За стенами корабля исследователей ожидал унылый серый пейзаж.

«И негде даже глазу споткнуться!» - Воскликнул Ларс, когда он и еще несколько членов экипажа шагнули на твердь спутника. «А что, - донеслось в ответ из корабля от Пиринга, оставшегося на «Алороне» за старшего, - обязательно спотыкаться? Как там у вас?» «Тебе, Густав, и так все хорошо видно по экрану», - пытались отшутиться первопроходцы спутника, но этот ответ лишь разозлил астронавигатора. «Бросьте такие отговорочки; в противном случае записываю ваши слова в бортовой журнал. Потом посмотрим, как вы будете краснеть за свои пустые слова перед ЦКИ. Ну?!»

До самой линии горизонта все было тускло и невзрачно на вид: невысокие сглаженные горы, маленькие и большие кратеры, мелкие обломки камня - и везде пыль, пыль толстым слоем и слабым наносом, мощные залежи пыли в кратерах и мельчайшая въедливая пыль в атмосфере спутника. Везде и всюду царствовал один цвет - серый.

«За работу, друзья! - Прозвучал приказ Ларсена. - Защитное оружие приведите в боеготовность. За пределы общей зоны не выходить, держаться кучно». Командир отступил в сторону и положил руку на открытую кобуру бластера. «Тишь, гладь и божья благодать! Никто не зашумит, на горизонте и в округе ничего и никого. Сам ландшафт спутника говорит о том, что он безжизнен. Впрочем, может получиться и так, как на четвертой - тишь да гладь, и вдруг волчья благодать; планета казалась безжизненной, а фауна, хоть и бедная, все ж оказалась... Может и здесь повезет... А так ведь, без следов, скучно».

Первый выход закончился. Все прошло благополучно, происшествий не было. Цепочкой тянулись обратно к кораблю закованные в броню скафандров люди, транспортные вездеходы, везущие образцы пород и пыли, пробирки с пробами воздуха и многое другое, что удалось собрать. Все это предстояло обработать, исследовать, сравнить с тем, чтобы потом все данные, сведения и образцы запечатлеть в памяти автоматического архивариуса - в любой момент он вам выдает ответ о местонахождении интересующей вас пленки, записи, сведений, образцов, данных и пр. в памяти корабельной автоматической энциклопедии - кто знает, может эти данные еще пригодятся в дальнейшем их пути и времени; пойдут в архив или транспортный отсек корабля - для доставки в Колонию и для ЦКИ.

«Это нам не подходит! - Таков был вывод, когда закончили исследование взятой на спутнике пробы воздуха. - Очень мало кислорода. Кислородный режим спутника эквивалентен высокогорному режиму таких планет, как Земля, Колония и пр.».

«Радиоактивность выше нормы, но слишком слаба, чтобы нарушить защиту корабля, рассчитанную на многократный запас. Но это только в данное время. На самой Пятой обстановка резко изменится в худшую сторону», - таково было второе резюме ученого актива экипажа «Алорон».

За первым выходом последовали другие. Чуть ли не ежедневно люди ступали на твердь спутника, шагали по его массиву, уходили в дальние и близкие маршруты, пешком и на технике; все это с тем, чтобы принести на корабль (человечеству!) хоть еще одну каплю познания. Теперь они уже ничего не боялись - спутник был безжизнен.

... В очередной маршрут Ларсен пошел с единственным напарником, Свегом. Они уже заканчивали работу, когда Свег воскликнул: «Смотри, Ларс! Стре-ко-за!» Удивление Свега было таким безграничным, что он даже слова стал растягивать по слогам. Ларсен, голова которого была забита в данный момент мыслями и гипотезами о возможной причине гибели первой экспедиции, невольно вздрогнул и оглянулся. «Городишь ерунду! Начитался всякой схоластики» «Но Ларс! Вы не туда смотрите. Заметили, да?!»

Навстречу им, чуть слышно позванивая, и в самом деле летела какая-то тварь ядовито-зеленого цвета длиной в пол-ладони, напоминающая в отдаленной степени собой стрекозу. Еле слышно прозвенев, она закружилась вокруг исследователей. Свег протянул навстречу руку.

«Стой! - Прогремела команда Ларса в динамике. - Ни с места. И никаких попыток поймать эту гадость... Наблюдай внимательно внешний вид этой стрекозы, ее повадки - в общем, все, что посчитаешь нужным и успеешь заметить...» Ларсен, заканчивая свой инструктаж, все больше злился, боясь, что это существо - практически первый представитель живого на спутнике - улетит. Но стрекоза продолжала летать вокруг них. Ларсену это уже не нравилось, но он терпеливо ждал; не шевелился и Свег.

Наконец оба облегченно вздохнули: «Улетела!» «Теперь бежим, - заговорил Ларс, - надо спешить обратно. Кто знает, что последует за этим: может это разведчик, а может одиночка; может все будет тихо, а может она приведет за собой стаю, и они...»  «Сожрут нас? - Невинно поинтересовался Свег и сделал заключение: - Схоластика все это!» Командир в ответ расхохотался... На корабль они вернулись уже не в таком мрачном настроении.

После ужина в тот же вечер Ларсен, оставшись в центральной рубке наедине с Густавом Пирингом, подробно рассказал ему о случившемся. Астронавигатор задумался. Ларс следил за ним с тревогой.

«И что же она собой представляла по вашим наблюдениям?» «Прозрачные крылышки, монотонное гудение-позванивание и весь прочий атрибут, как у стрекозы». «Интересно, - Густав вскинул глаза на командира. - Я не ошибусь, если предложу следующее - да и думаю, у вас будет то же самое предложение: хотим мы этого или нет, но мы во имя науки и поставленных перед нами задач обязаны организовать поиски этого первого представителя фауны. Но желательно, однако, чтобы знали это на первых порах поменьше свидетелей; еще лучше - только я, вы и Свег. Пока достаточно трех человек».

Свег был парень не из болтливых, поэтому Ларс не ошибался, доверяясь ему. Через день они на мощной амфибии ушли в поиск. В корабле на связи с ними оставался Пиринг. Остальные члены экипажа даже и не подозревали, что наступают грозные события.

На второй день скитаний они, уже отчаявшиеся и отупевшие от непрерывного напряжения, неожиданно наткнулись на свою цель. И снова, как в прошлый раз, первым заметил ее Свег. «Ларс, стрекоза!» Оба астронавта до боли в глазах впились в уходящий горизонт; командир сбавил ход амфибии. Ядовито-зеленое создание летело прямо на них.

«Что делать?» - Прошептал Свег побелевшими губами. «Не бойся, - отшутился в ответ Ларсен, - не съест. Габариты ей не позволят». Когда до встречи оставалось не более десяти метров, командир резко остановил машину, и в тот же момент стрекоза мгновенно зависла без движения, возобновив полет лишь через несколько секунд. Ларс не сводил с нее взгляда. «А почему, собственно, Свег, мы боимся сей безобидной твари?» «Сбить?» - Напарник потянулся к кнопке. «Пока не стоит. Что мы этим добьемся? Посмотри-ка лучше, что она будет делать дальше, а?» - Ларсен криво усмехнулся.

Стрекоза кругами, все ближе и ближе, пошла вокруг амфибии. И вскоре села на прозрачную броню машины. «Глупое создание, - констатировали астронавты, - умное существо, благодаря своему вечному недоверию, никогда бы не позволило себе такой вольности».

Стрекоза ползала по броне, а люди молча наблюдали за ней, боясь, однако, вплотную приблизиться глазами к тем местам, где путешествовала стрекоза. Так продолжалось минут двадцать. Монотонно жужжала кинокамера, включенная Ларсеном.

Зеленая тварь снялась с амфибии неожиданно и стала стремительно удаляться прочь. «Ни ответа, ни привета, - озлился вдруг командир. - Все молча. Но ничего, мы сейчас догоним голубушку... Не за тем гонялись, чтобы ты просто так ушла от нас».

Машина астронавтов плавно неслась за стрекозой. Но расстояние не сокращалось. Через несколько минут полета выяснилось, что амфибия начала отставать. «Что за черт! Ничего не пойму, - Ларс, будто обращаясь за помощью, взглянул на Свега. - Мощная  машина отстает от природного существа... Да быть такого не может!» Через пятнадцать минут отставание стало явным, еще через час стрекоза пропала из вида. «Все, - Ларсен резко рванул рычаги, - ушла. Ну и дела. Нам ничего не остается сейчас другого, как попробовать найти ее вновь. Не удастся - возвращаемся на корабль».

Два часа обшаривали окрестности астронавты, но поиск их был тщетен. А вокруг по-прежнему расстилался каменный серый пейзаж, забитый пылью и не дающий ни единого намека на какую-либо, пусть даже простейшую жизнь. «Как сквозь землю провалилась, - не выдержав, ругнулся Ларс. - Ну и черт с ней. Поворачиваем». «Значит, возвращаемся», - невесело улыбнулся Свег. «А что прикажете делать?!» - Резко оборвал его командир.

На полной скорости амфибия возвращалась к «Алорону». Лениво перебрасываясь между собой отдельными фразами, астронавты равнодушно осматривались вокруг. Подошло время связи с кораблем. «Как дела ваши? - Загремел в амфибии голос Пиринга. - Поймали свое чудо?» «Ушло, Густав». «Не понимаю. Куда ушло? Опять шутишь, Ларс». «Мне не до шуток, Пиринг, а даже жутко». «Ушло от амфибии??? Не поверю». «Придется, я же вот поверил, на собственных глазах отстав и потеряв ее из виду». «Искали?» «Два часа на это занятие убили. Бесполезно. Канула как в воду... Густав, идем обратно. К вечеру будем».

Монотонный путь продолжался. У Свега уже слипались глаза, и он дремал в кресле; Ларс же упорно не ставил управление на автопилот. Но вот что-то заставило его оглянуться. Сзади, еще на приличном расстоянии, но уже видимые невооруженным глазом, треугольником летели 3 стрекозы.

Командир резко отвернулся, натужено вздохнул, затем потер глаза. Нет, он не ошибался - за амфибией летело три стрекозы. Ларс в лихорадке дернулся, надавил изо всей силы на рычаги; амфибию резко тряхнуло, и она еще стремительней понеслась вперед... Расстояние не сокращалось. От толчка проснулся Свег и удивленно вытаращил глаза на командира, который в ответ лишь мотнул головой назад.

Амфибия сбавляла ход. «Зачем эта гонка, не дающая результатов», - решил про себя Ларсен. Он резко развернул машину и ринулся навстречу зеленым преследователям. Стрекозы разлетелись в стороны и снова сомкнулись в треугольник за кормой вездехода. «Смотри, Свег, идут тем же маршрутом и с той же скоростью. Торможу!»

Стрекозы ползали по броне амфибии, а астронавты устало и беспомощно следили за ними. «Попробовать еще раз уйти», - думал командир. Машина снова пошла в направлении корабля. Стрекозы не отставали. Раздался взволнованный голос Свега: «Ларс, радиопомехи! Раньше их и в помине не было».

«Привести их за собой к «Алорону»? Да это немыслимо! Кто знает, что они за твари и каковы их возможности? Уйти от них я не смогу - это они уже доказали. Пугнуть, чтобы охоту им отбить преследовать нас по пятам, рискованно. Но другого выхода не остается... И эти странные помехи - именно при появлении стрекоз», - Ларсен показал Свегу глазами на кнопку. «Срезать?» «Да». Стрекозы вдруг, будто поняв, что им грозит, шарахнулись от амфибии. Но Свег уже успел поймать одну из них в электронный прицел; скользнула голубая змейка молнии. Посыпались режущие глаза голубые искры. «Готова, Ларс! Кстати, у меня такое впечатление, что упало не создание, бывшее доли секунд назад живым существом, а тяжелый предмет. Органика так не падает, так может падать только бездушное тело - резко, вертикально вниз, комом». «Мне, Свег, показалось то же самое, но у нас это пока одни догадки. Ага, они уходят... Ждем еще, и если их не будет окончательно - не надумают появиться вновь - то на «Алорон».

Они не появились, и теперь амфибия могла беспрепятственно идти к кораблю. Только ночью вернулись астронавты вместо обещанного вечера.

«Ларс, почему опоздали? И на сеанс связи не выходили. Я уж подумал, не случилось ли что с вами». Командир устало глянул на навигатора: «Удирали, Густав. От трех сразу. Откуда они появились, сказать не могу. Сам бы дорого дал тому, кто смог бы объяснить мне загадку. На связь не выходил потому, что эти «чуда» каким-то образом умеют вклиниваться на волну передачи. В общем, удирал молча. Вроде бы ушел и хвоста с собой не приволок. Да, забыл сказать, одну убил. А «опробовать» не смог. Но об этом никому ни слова, ясно? Теперь до утра ни меня, ни Свега попрошу не будить - устали мы зверски...»

Всю ночь командира мучили кошмары: стаями летели на него и садились стрекозы, а он их бил рукояткой бластера, все бил и бил, и уже позеленел от ядовитых остатков его скафандр. Под утро Ларсена прошиб липкий пот: кошмарные стрекозы во сне начали трясти его за плечи. Ларс застонал, с трудом разлепил веки - тряс за плечи его Густав Пиринг. Помутнелыми глазами командир глянул на своего зама. «Ларсен! - Прогремел голос того. - Вставай, беда! Стрекозы около корабля, ползают по обшивке, пять штук!»

Командир вздрогнул, нервные мурашки пробежали у него по спине; сон сняло как рукой...

 

* * *

 

Ларсен тупо стоял посреди рубки и бессмысленным взглядом смотрел на экраны, где по телу «Алорона» лазали ядовито-зеленые твари; собравшийся экипаж корабля молча ждал его решения. А в голове неотступно билась мысль: «Выследили. Или же случайно наткнулись? Но их уже пять; начиналось же все с одной. Навела на след... Что они будут делать дальше?»

Его хриплый голос вывел из оцепенения экипаж: «В настоящее время трудно сказать что-либо определенное по поводу этих тварей. Кто они, что собой представляют - мы не знаем, поэтому должны быть готовы ко всему. Работы наши на спутнике почти завершены, доказано отсутствие здесь не только органической, но и какой другой жизни... За исключением вот этого казуса». Командир кивнул на экран. «Исследования на спутнике прекращаем. Выходы на поверхность запрещаю, лишь в особых случаях и только с моего разрешения. Дальнейший путь согласно прогнозированному маршруту - к Пятой; если будут какие изменения - экипаж будет поставлен в известность. Старт со спутника - в самое ближайшее время и возможно даже сегодня; об этом будет сказано дополнительно. Как идет профилактика двигателя? Ага, еще несколько часов. Ясно. Есть ко мне вопросы? Все свободны. Прошу не волноваться, думаю, большой опасности не предвидится». «А маленькая?» - Пошутил кто-то. Ларс улыбнулся, оставив реплику без ответа.

Спустя несколько часов после разговора, Густав Пиринг заметил, что стрекозы «обрабатывают» поверхность корабля, оставляя за собой желтую площадь. Это его насторожило, и он немедленно вызвал Ларсена. «Ослабляют покрытие? Или что безобидное, типа отходов от обмена веществ? Может, даже едят?» «Мне это не нравится, - наконец резко заявил командир. - Эта их прилипчивая надоедливость! Густав, закончили профилактику двигателя? Да?! Хорошо! Объявляем подготовку к старту, здесь мы свою миссию закончили и незачем тратить драгоценное время на пустопорожние загадки и недоумения!»

«Готовность к старту! Готовность к старту!» - Загремело по кораблю в динамиках столовой, библиотеки, кают, шлюзах, отсеках, коридорах, машинных отделениях и лабораториях. «Алорон» ожил, ответив топотом десятков ног.

«Единственное, о чем я жалею, - грустно вздохнул Пиринг, - что до сих пор не «раскусили» природу стрекоз. Ведь мы практически не знаем о ней ничего и даже не имеем ее образца». «Если бы иметь последнее, это значит обеспечить половину успеха. Мы же для «приобретения» стрекозы не имели ни времени, ни соответствующей обстановки; специфика условий не позволила нам провести данную работу». «И все равно ЦКИ скажет: "Имея такую возможность, не осуществить ее. Странная позиция Ларсена... А в результате - удар науке. Точнее - просто еще одно белое пятно"». «Помолчи, Густав, - оборвал его командир. - Не береди душу - без тебя тошно. Все ли готово к старту? Действуй. У нас впереди несколько суток перелета к Пятой».

«Алорон» стартовал со спутника.

... Но зря мысленно оправдывался перед ЦКИ Ларсен - не прошло и нескольких часов полета, как стрекозы снова дали о себе знать. Нет, не действием того желтого порошка на оболочку корабля - порошок был вполне безобиден для металла - совсем другим. Командир был в рубке, когда вошедший Свег, бледность которого бросалась в глаза, бросил перед Ларсеном на одну из панелей управления полураздавленную стрекозу. Последовала короткая констатация: «Мертва». «Где ты ее взял?» «Проверял машинные отсеки. Чувствую - кто-то сел мне на костюм, легкий, но ощущение инородного очень характерно человеку, так, Ларс? Я механически шлепнул рукой в перчатке по тому месту. А когда глянул - она...» «Как же она могла попасть в корабль? Предположим, что они проникли к нам в «гости» в полном составе, то есть все... пять штук; тогда в настоящее время их должно остаться, на самый худой случай, четыре. Из этого и будем исходить, - Ларс затравленно покачал головой. - Ну и дела! Свег, немедленно проверьте все машинные отсеки, шлюзы и проводные каналы. Подозреваю, что эти твари могли проникнуть в «Алорон», несмотря на хитроумную сеть каналов, именно через них, но только до старта корабля, ибо в полете и при старте проникновение в корабль невозможно. Смотрите внимательно и будьте осторожны; хотя, как вы сами-то считаете, опасны ли стрекозы или нет?» «Зачем гадать, Ларс, или же строить необоснованные догадки. У нас есть то, о чем мы так мечтали - образец, который мы можем исследовать. После чего выводы сделать легче, да они и будут более надежные». «Но структура стрекозы прилично нарушена, достоверность уже будет не та...» «Уж что имеем... Ларсен, я занесу ее в лабораторию и иду сам в машинное отделение».

По кораблю, по его жилым, бытовым и транспортным отсекам загремело: «Внимание! На корабле - опасность! В «Алорон» проникли стрекозы, те самые ядовито-зеленые твари, которые ползали по броне корабля на спутнике. Объявляется повышенная готовность! Приказ всем членам экипажа - организуйте обследование всех помещений, уничтожайте стрекоз. Последних сдавать в обязательном порядке в лабораторию». Последовала пауза, и затем спокойный голос командира возвестил: «Не бойтесь, они не опасны и не ядовиты, но их присутствие на нашем корабле все же нежелательно. Друзья! Призываю вас к спокойствию, необходимому для выполнения возложенных на нас дальнейших задач!»

Прошла только первая половина первого дня перелета «Спутник - Пятая», а уже сколько треволнений свалилось на плечи командира «Алорона». Напряжение сквозило в его глазах, и весь он был в какой-то скованности, как тигр, готовый в любой момент к прыжку. Часто к нему входили с докладом или просто для разговора. Рубка, бывшая в прежние времена согласно инструкциям ЦКИ немноголюдным местом, давно не видала такого приличного скопления людей. Каждый из членов экипажа хотел знать как можно больше о создавшейся обстановке, детали дела и текущие подробности, перспективы на будущее, но Ларсен отвечал любопытным скупо или же отмалчивался. Зачем бередить людей? Тяжкий груз ответственности он и один вынесет своим могучим изворотливым умом.

Последовал доклад Свега. Да, все перекрыл, рабочие оставил, подтверждается их проникновение именно так, как и предполагал командир. Чья-то халатность стала боком всему экипажу. Ларсен придушенно вздохнул: «Пиринг, вы в рубке за старшего. Я - в лабораторию, при необходимости вызовете. Предупредите, что доступ в лабораторию закрыт всем».

Сработала блокировка, тяжелая дверь отошла в сторону и впустила в тамбур Ларса, откуда он шагнул внутрь лаборатории. В глаза бросилась молочно-матовая поверхность столика, на котором зеленели комки пяти стрекоз. «Все?» - Отрывисто спросил командир у лаборанта. Чувствуя, как в груди у него что-то холодеет. «Что все?» - Последовал в ответ непонимающий взгляд. «Да на столе, говорю, - справившись с волнением, выдавил из себя Ларсен, - все лежат?» Лаборант, манипулируя электронным микроскопом, равнодушно сказал: «У меня еще одна. Битых два часа уже смотрю на это чудо».

Перед глазами командира все поплыло. Как еще одна? Ведь на столе лежат все пять, именно столько, сколько их лазило по кораблю перед стартом со спутника. И вдруг еще одна... Там пять, здесь одна.  Пять плююсь одна. Шесть. Получается больше, чем положено. Чем положено что? Значит контроля за численностью этих тварей в корабле не будет; автоматически отпадает его возможность. Но может ошиблись тогда при подсчете? Может их было шесть, а не пять?

«Я принес стрекозу. Куда ее? Двери закрыты». «Хорошо, - ответил лаборант в стоящий перед ним микрофон очередному «охотнику», - клади ее на порог. Конвейер передаст ее мне сюда». Заметив бессмысленный взгляд командира, лаборант сказал: «Седьмая. Сколько же их всего, не скажете? Молчите?! А знаете ведь, Ларс! Ладно, молчу-молчу». Глаза Ларсена были дикими.

«А знаете, Ларсен, это не живые существа». Еще не пришедший в себя командир удивленно глянул на лаборанта: «Я это знаю и без вас. Удиви-и-или! Ясно, что они дохлые. Тоже мне, открытие сделали... Завидую вам, ученым: сидите, кропаете, и волнения у вас какие-то даже не человеческие». «Я хочу сказать, что эти стрекозы попали ко мне не по адресу: они - не живые существа, они - сложные механизмы». «Что-о-о???» «Их надо переправить в другую лабораторию, что я сейчас и сделаю». «Не надо! - Взревел глухо Ларс. - Я сам их утащу». «Но постойте, там в лабораторию нужен все равно будет ассистент, я пойду помогать». «Я сам буду ассистентом тому лаборанту! Объявите, что ваша лаборатория свободна, а 15-я бронируется и чтобы там ни одной лишней души не было, кроме меня и лаборанта. Той лаборатории!» - Командир сгреб со стола стрекоз и, непонятно на кого рассерженный, направился к выходу. Уже перед дверями неожиданно спросил: «Скажите-ка, эти твари могут размножаться?» «Вы о них? Такого в истории еще не слышно, чтобы механизмы самостоятельно плодились. Но кто может твердо сказать, что может происходить в этом мире и что - нет... Но все же размножаться эти стрекозы не могут». «Вот этого я и добивался», - буркнул напоследок Ларс и вышел. Уже около дверей лаборатории, выходя из нее, он с досадой отмахнулся от чего-то. Раздался еле уловимый щелчок. Командир обомлел: около его ног лежала полураздавленная стрекоза. Механически, еще не успев понять всего происходящего, он сгреб очередную жертву и побежал к 15-й лаборатории. Мимо него несколько раз мелькнули летучие тени.

Текли часы. В 15-ю несколько раз тревожно обращался Пиринг, вызывая командира, но тот казался глух к мольбам своего зама, лишь отмахивался, не выслушивал до конца, ругался в ответ, а под конец даже отключил связь. Звериный страх сковал Ларсена, и он самолично хотел убедиться в исходящих истинах стрекоз. За стенами 15-й текла своя жизнь, в 15-й - своя. Лаборант и Ларс упорно работали. И наконец - результаты. «Говори, - командир в упор глядел на лаборанта. - Что это еще за летающие машинки и для чего они предназначены?» «Удивительно, Ларс. Представьте себе микроорганизм большой и умной электронной машины - это и будет стрекоза, которая рассчитана на долгое и автономное «плаванье». Цель - сбор научных данных, которые конденсируются в специальный сборник. Стрекоза имеет ряд приборов управления, очень высоких по степени технического совершенства. Этот летающий разведчик рассчитан на длительное время и на бесконечные перелеты, будь то космос или планета, имея источник автономного питания и общего движения... Стрекоза имеет... Солнечные батареи и небольшой сложный двигатель, приводящий крылья в движение... И фотонный двигатель. Все это в миниатюре. Стрекоза вовсе не беззащитна, хотя и лишена какого-либо явного оружия: она выделяет желтоватые отложения, которые оцепеняюще действуют на живые организмы, вгоняя его в долговременный, чуть ли не анабиозный сон. Как видим, конструкция защиты стрекозы от внешних врагов, встречающихся при сборе данных, продумана просто и гениально: неживое ее и так не тронет, а если она и попадет под их косвенное влияние, то и так не спасется (обвал, пожар и т.д.), а живых существ она усыпляет (но не убивает!), тем самым защищаясь от их действия и в то же время изучая их... Внося очередной вклад в научную копилку. Потом все эти данные куда-то сдаются...»

«Но куда?! - Шагая по коридорам и переходам думал командир. - Беда, беда надвигается. Безопасные твари, но в то же самое время ради научного эксперимента могут загнать в гроб...» Он стремительно вбежал в рубку и упал в кресло - в помещении почему-то никого не было, кроме взволнованного Пиринга. «Где все люди, Густав?» «Плохо дело, Ларс! Этих тварей развелось полно, они везде и всюду...»

Стрекозы летали и ползали по всему кораблю; их было видно и на панелях приборов, и по стенкам, и на книгах библиотеки, и на личных вещах астронавтов, и в проводах, и в кухонной посуде, и на креслах, на полу и потолке. Их были сотни. «А те несколько были всего лишь наводчики». «Ишь, изучают быт человеческого мира. Вскоре доберутся и до самих людей. И тогда конец, Густав, ты слышишь?! Конец нам, людям, глубокий сон! И ведь ничего не придумаешь против этого дикого дурацкого сна, если эти стрекозы усыпляют всех подряд и рассчитаны на более мощных!» Ларсен рассказал все то, о чем он услышал в 15-й лаборатории. «Один только выход, Густав - бить их до победного конца. Бить и бить!»

«... Но поздно, мой милый Ларс, их много, и после каждой убитой стрекозы остается желтое пятно, действие которого нам уже известно. А люди уже теряют силы! И это все нам принес только первый день этого странного перелета. Мы уснем все, не долетев до Пятой, так и не узнав ее. Это страшно, Ларс...»

То тут, то здесь командир «Алорона» видел застывшие в недвижности тела. Они не были мертвы, они дышали - организмы людей спали, скованные крепким сном. Ларсен угрюмо бродил между сонными и полусонными людьми, успокаивал бодрствующих. Он сам и еще несколько человек пока боролись со сном. Подходили к концу вторые сутки полета. Стрекозы медленно и тупо лазили по людям; те, у кого еще оставались силы, слабо или с остервенением из последних сил отмахивались от них.

«Теперь я понимаю, почему прервалась связь с первой экспедицией на ее подходе к Пятой. Это сделало сильнейшее электромагнитное поле Пятой, но не из-за этого неизвестна участь людей - их усыпили эти твари... Что стало дальше - известно одному Богу!» - Шевельнулась в последний раз мысль у последнего из экипажа еще не заснувшего - у Ларса Ларсена.

... Мертвый корабль летел в пустынном космосе. «Алорон» был безжизнен.

 

* * *

 

Когда Ларсен открыл глаза, то вокруг его никого не было, хотя он отчетливо помнил, что в рубке было наибольшее скопление людей. Что-то, значит, произошло за то время, пока он спал... Причем что-то ужасное. Но сколько же времени он находился в сонном состоянии? Кто ответит на этот вопрос?

Ларс посидел несколько минут в командорском кресле, встал. «Странно, - прошептал он вслух, - помню точно: погружаясь в этот тошнотворный дурманящий сон, я видел вокруг себя скрюченные тела членов своего экипажа. А сейчас этого нет, вроде как проснулся в другом мире. Но нет, это рубка управления «Алорона». Кто ж мне все-таки тогда ответит на этот вопрос?»

Гнетущая тишина была ему ответом.

Но вот, разорванная голосом, она ответила: «Я отвечу! Я, по чьей воле вы были погружены в сон. Но начнем по порядку. Итак - вы Ларс Ларсен, скандинав Земли и командир «Алорона». Я не ошибся?» Усиленный десятком встроенных передатчиков, голос невидимки заметался по рубке.

Ларс медленно сел обратно в кресло, жутко усмехнулся: «Ну, предположим! Даже пусть будет так. Поинтересуюсь в свою очередь - с кем имею честь говорить и чью партию вы, незнакомец, представляете? Я не помню голоса всех своих подчиненных и тем более их не смогу различить по микрофону. Прошу представиться! Кто вы? Задумали бунт на корабле? Дворцовый  переворот? И куда вы дели моих людей? И что вам, в конце концов, надо? Это вы, что ли, усыпили весь экипаж, черт побери-и-и! Что за дурные и неприличные шутки...»

«Не кипятитесь, командир! Это не шутки и мы - я и мои товарищи - никакого отношения к вашему экипажу не имеем. Да, это благодаря нашим электронным разведчикам, которых вы называете... э-э-э... стрекозами, вы были усыплены. Теперь вы в наших руках. Мы многое уже знаем о вас; эти знания дополнят те «стрекозы», которые побывали у вас в корабле и остались живы - правильней будет «целы».

В застывших неподвижных глазах Ларсена стыл лед спокойствия. «Что вам надо?»

«Ваш корабль «Алорон» на подходе к Пятой». «И что же? Все в ваших руках - вы ж хозяева. Делайте, что хотите - заворачивайте, поворачивайте, жгите, взрывайте, уничтожайте». «Это нам не подходит. Мы должны еще много о вас узнать, людях». «Зачем это вам? Молчите... Так что же от меня требуется?» «Видите ли, Ларсен, мы многое знаем о людях, о их технике, много узнали от вас, но практически... Мы не можем управлять сейчас «Алороном». «И что же?» «Мы просим продолжать путь дальше. Скоро Пятая. Посадите корабль на планету». «Зачем это вам?» - Ларсен был в недоумении.

... Контакт!.. Контакт!!! Сотни цивилизованных людей мечтали о нем. Но вот такой... Не видеть их и в то же время предстать как раздетый перед ними... Знать, что твой корабль состыкован со станцией этих иношельцев и бессилен... И что ты слаб и не знаешь их замысла... Не такие мечты были! Бледный командир ждал ответа.

«Наши замыслы - это не ваши замыслы. Ну, вы подтверждаете ваше согласие?» «Я его пока что еще не давал, - пробурчал Ларсен. - А то подтверждаете...» «Изучение Пятой входит в вашу программу. Так ведь?» «Входит, вы не ошиблись». «Значит, тут не должно быть разногласий. Вы согласны, спрашиваю еще раз?» «Согласен». «Прекрасно. Вы не покаетесь в этом, увидев там интересное». «Что же, к примеру?» «Не будем забегать вперед - всему свое время. Чтобы вы были осторожны в своем поведения на Пятой и чтобы вы не нарушали заключенного между нами договора, ваш экипаж в полном составе остается у нас в заложника». «Они мертвы?» - Волосы встали дыбом на голове Ларса. «Успокойтесь, живы. Спят. Глубоким сном». «Типа того, что навечно?» - Попытался пошутить командир «Алорона». «Зачем же? Если вы будете себя хорошо вести, они проснутся, как проснулись вы сами». «Хорошо. А теперь у меня к вам есть несколько вопросов. Откуда вы знаете международный язык Земли?»

«Не вставайте! - Вдруг загремел голос. - Зачем вам выходить из рубки, если там у вас есть все под руками и можно организовать в любой момент со всеми удобствами сон, пищу, управление кораблем, отдых?! Значит, незачем. Двери рубки не заперты, хотите - шагните прочь, но там «стрекозы», которые лучше любой охраны. А это для вас заново означает глубокий сон...»

«Откуда мы знаем язык? Отвечу. Да, мы знаем и язык ваш, и нравы, и даже натуральную анатомию ваших организмов. До вас прилетали сюда ваши предшественники... Мы их изучали...»

Ларсен глухо вскрикнул и потерял сознание. В те несколько секунд, которые потребовались на осмысливание речи неизвестного, в воспаленном мозгу командира мелькнули видения о судьбах членов первой экспедиции: утомительные изнуряющие допросы, жестокие моральные опыты, анатомические исследования, безграничная неразделимая тоска по Колонии, жизнь в клетке, что еще может быть хуже этого?

Когда командир пришел в себя, глухой голос монотонно заканчивал рассказ. Но даже конец его речи не был понят Ларсеном; однако Ларсу стало понятно, что ничего хорошего ему эта настоящая эпопея не принесет. Неясно, что и кто эти неизвестные, но кроме них никто не мог «затормозить» ход первой экспедиции. Даже от предположенной мысли, что неизвестные не хотели зла первой экспедиции, не станет в этом случае легче. Ведь были же люди, впервые направленные Колонией на Пятую?! Были. И вот их нет, долгое время про них неизвестно и вряд ли будет что известно в дальнейшем. Единственными виновниками их пропажи могут быть только эти незнакомцы (тому подтверждением недавно услышанное Ларсеном) - значит, виноваты они. Только они! Но может была авария, катастрофа? Маловероятно...

Командир равнодушно уткнулся в пол. «Мы на подходе, - напомнил голос, - под нами - Пятая (как вы ее называете). Становитесь за... э-э-э (как это-о го-о-ворится в таких случаях)... за штурвал, капитан!» Ларс механически ответил: «Есть» и встал за панель управления.

«Напоминаю условия нашего соглашения», - стальными нотами заявил о себе спустя некоторое время голос незнакомца. «Соглашения», - мысленно передразнил Ларсен, но насторожился. «Итак, вы сажаете корабль на планету и делаете два-три выхода по маршруту, указанному нами, после чего вы отдыхаете несколько часов на корабле и покидаете его. Вам ясно?»

Как это ясно? Куча вопросов крутилась в голове у командира: что он там увидит - ведь ему наверняка что-то хотят показать, необычное; что это еще за маршруты; почему он должен покинуть корабль, не означает ли это немедленную смерть или же это именуется пленом... И Ларс было заикнулся, но был тут же обрезан. «Я готов! Иду на посадку», - жестким, но упавшим голосом предупредил он незнакомца.

«Производим расстыковку, - прозвучало в ответ, - но помните о поставленных перед вами условиях и их соблюдении. Ваш экипаж - наши заложники. Если верить истории, люди - честные создания, и мы вам верим. Мы тоже садимся на Пятой, но в ее безжизненной части; вы не будете нас видеть, но мы прибудем к месту вашей посадки и вы всегда будете у нас в поле зрения. Вам будет бежать некуда - в любом уголке Пятой мы найдем вас!»

«Влип, - Ларсену стало холодно, - Но из его речи можно понять, что на одной из половин Пятой существует жизнь. Какая? Значит, уже интереснее жить...»

«Алорон» спустился на столь долгожданную твердь Пятой. Наступила тишина.

Корабельные анализаторы, исследовав пробы атмосферного воздуха Пятой, сделали вывод, что человек Колонии в условиях Пятой будет себя чувствовать как дома; ношение скафандра отпадает. Ларс шумно и облегченно вздохнул, горько усмехнулся: «Как дома, хм!»

Он был в каком-то полуопьянении. И будто откуда-то из потустороннего мира его предупредили: «Ларс Ларсен! Помните, что от вашего послушания зависит судьба членов всего экипажа «Алорона», находящегося у нас заложниками...» «Хватит, - прорычал в ответ, обращаясь неизвестно к кому Ларс, - надоело! Помню это и без излишних напоминаний. Вы лучше скажите, зачем понадобился весь этот цирк - заложники... Всякие таинства (черт побери!)... И со мной, точнее для меня, всякие чудеса... Что со мною-то вы собираетесь делать?» «Иди, - последовало в ответ, - после этой прогулки и последующего кратковременного отдыха в корабле ты навечно покинешь «Алорон»...» «А дальше-то?» «А далее жить будешь... На Пятой...»

Ларсен обвешался кинокамерой, портативными магнитофоном и усилителем и прочей электронной «снастью», сунул в кобуру бластер - неизвестные против такого снаряжения  не возражали, а сам Ларс делал эти приготовления, не внимая голосу разума: ну, кому, спрашивается, будут нужны эти все данные, которые он соберет в процессе своей последней прогулки, после которой он и сам не знает, что с ним будет далее. Но голос ученого победил. Командир «Алорона» шагнул на Пятую...

Впоследствии этот шаг войдет в историю Двадцать первой Системы...

Он шел, ориентируясь по приборам, по заданному ему маршруту. Ларс помнил, что за каждым его неверным шагом лежат судьбы людей, за которых он несет ответственность до последних дней своей жизни. Приборы показывали ему скорость, направление, километраж, температуру воздуха, звуковой фон, угрозу и уровень радиоактивного излучения, которое, и без того ранее превышающее норму, теперь разрывало прибор у ограничителя... Но Ларс шел. Ему не оставалось другого выхода.

Плоская равнина кончалась. Внезапно оборвались высокие травы, дав простор полосе, отделяющей высокотравье от наступающего леса. Воздух был чист и свеж, но Ларсену казалось, что он звенит от сконцентрированного в нем опасного излучения. Поворот направо. Теперь неопределенно: двести-двести пятьдесят метров вдоль опушки, держась от первых деревьев леса ровно в сорока метрах. Неизвестный равнодушный голос четко держал с ним связь с корабля.

Командир тупо делал шаги, не забывая механически смотреть на приборы. Ведь он не знает даже, где его люди, но находится благодаря этой неизвестности в цепких лапах «инквизиции». А что прикажете делать? Кто подскажет решение? Ларс вздрогнул от неожиданного, открывшегося его глазам видения. В ту же минуту по встроенному передатчику последовала команда «Стоять!». Через две секунды дополнительное: «Ровно через три минуты поворачиваться и со скоростью бежать обратно».

На небольшом расстоянии от Ларсена, впереди деревьев на опушке, стоял, внимательно сощурив и вперив взгляд в него, русобородый поседевший человек. Сзади него на четвереньках и в полусогнутом состоянии топтались волосатые полуодетые люди.

Этот человек, единственный изо всей толпы одетый цивилизованно, с гордым взглядом умных серых глаз, с проседью в еще густых, но уже начинавших редеть волосах, был знаком Ларсу Ларсену - это был Георг Сохатый, командир Первой экспедиции, без вести пропавшей. Толпа сзади, однако, к его экипажу никакого отношения не имела.

Ларсен знал Сохатого только по книгам и фильмам.

... Георг Сохатый. Герой космоса Двадцать первой, один из ее пионеров. Корабль, возглавляемый Георгом Сохатым, первым «покорил» Четвертую планету Двадцать первой Системы; Георг Сохатый, ученик и последователь Рудольфа Картина, нынешнего директора ЦКИ, ступил на твердь Четвертой первым из человеческого мира. А когда встал вопрос - кто же возглавит первую экспедицию к Пятой - ЦКИ без возражений обратила свои взоры на Георга Сохатого. Тот не мудрил с ответом, не заставил себя уговаривать, понимая, что его огромный опыт, знания, выкованное годами хладнокровие, интуиция и мужество очень пригодятся в этой экспедиции, условия которой очень тяжелы в своей неопределенности и неизвестности.

Впервые Ларсен увидел Сохатого, когда учился на второй ступени обучения на астронавта. Тогда им начали читать краткий исторический курс по исследованиям космоса, и в частности их родной, Двадцать первой Системы. Из книги смотрело на молодого Ларсена симпатичное русобородое лицо Сохатого - это имя остро врезалось тогда в память своенравному скандинаву. Впрочем, удивительного в этом не было - в ту пору вся Колония помешалась на этой первой экспедиции и на ее прославленном командире Георге Сохатом.

С тех пор прошли годы обучения, время полетов, и наконец - долгий перелет к Пятой. И вот сейчас здесь, совсем неожиданно, он, Ларсен, снова видит Сохатого, но уже не по книжке, а живого, наяву...

В голове молоточками стучало: «Всего три минуты! Три минуты... Хорошо, что я прихватил с собой дальномер-звукосниматель и усилитель к нему. И еще хорошо то, что «эти» не могут читать чужие мысли и, боясь попасться в поле зрения, не хватают за руки». Пальцы Ларса, будто по клавиатуре, пробежали по кнопкам и тумблерам панели настройки аппаратуры - чувствовалась опытная рука.

В гнетущей зависающей настороженности прошло около минуты. «Кто ты?» - Громко задал вопрос Сохатый. Ларсен справился с волнением, явно понимая, что надо торопиться, поэтому желательно обойтись без излишних затрат времени на знакомства - обращенный к нему вопрос был задан на международном языке землян. Значит, ошибки быть не должно. «Я знаю вас. Вы - Георг Сохатый, командир первой экспедиции к Пятой». «Правильно! Но это знают даже мои здешние дикари, ха-ха-ха! Кто ты? Долгие годы я не видел здесь никого, кроме этих туземцев...» Перебивая его, Ларсен изо всей силы выкрикнул: «Я - Ларсен, командир второй экспедиции к пятой, ваш последователь! Вы в Колонии считаетесь без вести пропавшими. А из всей второй экспедиции здесь на планете один только я, участь остальных неизвестна - типа как заложники за меня, которого выпустили зачем-то сюда, на Пятую... Вы не объясните, что все это значит? Может, плен, а? Кончается время... Бегу... Заставляют. Но говорите, говорите... Кричите, Сохатый, я слышу, мне это надо...»

Ларсен медленно, но делая вид, что старается изо всех сил, падая и спотыкаясь, бежал прочь. В голове гулким набатом гудело: «Помни, что заложниками в руках неизвестных остался весь твой экипаж в полном составе...»

Уже далеко остался Сохатый со своим диким племенем (всего-навсего вооруженными лишь луками и копьями, но такими воинственными и... суеверными), а выносливое, натренированное тело несло по-прежнему Ларса вперед. Казалось, секунды слились в сплошное марево, размазались в пространстве - так сильно было впечатление от встречи со временем, ибо Георг Сохатый был для командира Второй отражением прошлого времени в настоящем пространстве... Ноги вынесли Ларсена прямо к кораблю. Он механически сбавил шаг, устало подумал: «Вышел точно к цели. Вот что значит «память» приборов и ориентация по ним. В корабле Ларс стремительно, нигде не задерживаясь и не обращая внимания на роившихся по коридорам и переходам «стрекоз», прошел прямо в рубку и закрыл ее за собой. Наладить звукоснимающую и усиливающую аппаратуру было для него делом нескольких минут. Надев наушники и нажав кнопку «Пуск», он тяжело опустился в кресло и затих.

Но несколькими мгновениями раньше его оглушило эхо голоса незнакомца: «Вам на сборы дается час, после чего вы покидаете корабль. Далее вы свободны, как в своем поведении, так в своем выборе. Запрещается брать с собой электронную аппаратуру, огнестрельное оружие...» Далее Ларсен не слышал, переключив внимание на запись с пленки: Сохатый говорил (а как же иначе - только так: говорил или рассказывал) на международном языке землян, который был общим (помимо национальных и территориальных) и для жителей Двадцать первой Системы.

«... Это плен, Ларсен! Вечное рабство на свободе... Я не знаю участь своего экипажа, но «они» мне говорили, что те будут за меня заложниками. А я по-прежнему один и даже не могу представить, где мои друзья. Уже долгие годы я нахожусь среди этих дикарей - детей природы Пятой. Учу их...»

Раздался шум. Затем голос Сохатого вдруг сорвался на какой-то другой, малознакомый, но известный язык. «От волнения перешел на родной язык. Бедный, как он не одичал среди этих «питекантропов», - руки Ларсена автоматически подключили переводчика. - Так, слушаем дальше».

«... Не верь зеленым стрекозам! Не верь этому льстивому голосу! Кто они такие - я не знаю, я даже их не видел; но все равно не верь, если хочешь...» Голос ушел в пустоту - видно, на этом месте приборам не хватило сил для воспроизведения речи Сохатого.

В висках ошалело стучали молоточки; гнетущая тишина давила на уши. Перед глазами плыло.

... Совесть у человека всегда неспокойна, когда он предает товарищей, попутчиков, а тем более друзей. А каково же человеку, который заранее знает, что он обрекает своих соратников на гибель, на безызвестное? В душе у такого сына человеческого рода становится неспокойно, его преследуют кошмары, видения, фантомная явь. Но все же если измена оправдана? Если во имя великого приходится жертвовать всеми? Разум не винит такого человека, трезво взвешивая все «за» и «против», но душа, душа... И сердце... Они ноют от этих бескровных, но тяжелых ран. И тогда мука...

Во имя великого! Во имя того, что двинет цивилизацию Двадцать первой, во имя доставки «архивов» и ценных научных данных и наблюдений командир «Алорона», единственный из всего экипажа корабля, рванулся к пульту, проверил систему, включил к стартовые двигатели. В огне старта погибли сотни стрекоз, уцелели лишь находившиеся в корабле. Космический огромный странник завис над Пятой.

И просчитались неизвестные, знавшие людей только по книгам и от стрекоз и верившие в благородство и честность человека. Просчитались они, не учтя его многогранность - Ларсен предал свой экипаж. «Предал». Но что это стоило ему, каких душевных сил и затрат!

Уже ползая, Ларс добивал в рубке последних стрекоз. Он знал, что рубка тщательно изолирована от остальных помещений корабля и что проникнуть туда практически невозможно. Знал он и другое, что оставь он в живых хоть одну стрекозу - лежать ему в глубоком сне десятки лет; действие же «мертвых» стрекоз намного слабее и исчисляется несколькими годами (если учесть, что их в рубке все же порядочно). «Теперь их бить только и бить! - ползая в полусонном одурении, думал Ларсен. - Курс взят на Колонию - значит, все в порядке. Хорошо, что я сразу «продолжил маршрут», а потом уж занялся этими тварями. Может, повезет...»

Ему повезло: пол ушел из-под его ног, когда Ларсен прибил последнюю из «живых» стрекоз, падая, он придавил полуживую, не замеченную им, но истинно последнюю стрекозу.

«Домой!» - Пронзила еще мысль уже раскинувшего руки и проваливающегося в туманную бездну Ларса Ларсена.

«Алорон» держал курс на Колонию.

 

* * *

 

«Что же я наделал?» - Было в мыслях Ларсена, когда он очнулся от небытия. В голове нестерпимо шумело, мысли путались и сбивались. Сразу Ларс даже и не мог вспомнить, что же случилось на самом деле. На смену тупому первоначальному безразличию пришел судорожный испуг. «Почему я один?» Но вот, ниточка за ниточкой, потянулась цепь воспоминаний, и все до ужасающей тошноты стало ясно. Он вынужден был бросить их - это было ясно, как то, что дыма без огня не бывает. Но от этого почему-то не становилось спокойнее на душе; состояние было таким, когда кажется, что дым существует отдельно от огня.

Когда сон Ларсена прошел, «Алорон» проходил Третью планету и прямым курсом шел на Колонию. Как в темную и беспроглядную тьму канули годы Ларса, проведенные в вынужденном сне. Теперь он был свободен от дурмана и... предоставлен самому себе. Один на один со своей совестью, со своим рассудком.

И долгие дни, также как долгие годы Георг Сохатый провел в диком племени, Ларса Ларсена терзала и мучила мысль о брошенном им экипаже. В ушах непрестанно стоял смазанный гул голосов, просящих о пощаде. И, казалось, Ларсена все время  кто-то невидимый звал: «Вернись! Вернись... Зачем ты предал!» Железный, могучий, всеобъемлющий, грозный и всепроникающий, этот зов срывал Ларса даже ночью с кресла. Дело осложнялось еще тем, что Ларсен боялся выходить из рубки, тем самым «заковав» себя в четыре стены; питание и прочее ему доставлялось автоматическими конвейерами. Ларс боялся стрекоз, заранее обрекая себя на медленное, изнуряющее полусумасшедшее безделье. И еще этот зов... Все это выматывало душу, тело, мысль, волю - и так долгие часы, дни, недели.

Состояние Ларсена было немного встряхнуто, когда «Алорон» вошел в зону радиосвязи с Колонией. В памяти всплыло лицо Рудольфа Картина, директора ЦКИ, его последние и строго-предупреждающие наказы. Почему-то стало страшно.

Сеанс связи «Алорона» и Колонии начался.

... В Колонии пришли в ужас, когда узнали, что вторая экспедиция возвращается в составе... одного человека, а именно - Ларса Ларсена. «Только он и именно он мог выбраться из этого котла - и никто другой, - заявил по этому поводу директор ЦКИ Рудольф Картин. - Ларсен по праву является одним из самых самоотверженных и мужественных астронавтов Двадцать первой. Мы пока не знаем, что могло случиться со Второй, но уж если канула в безвестность Первая, и из Второй возвращается только один, то, значит, дело было из ряда вон выходящее, трудно поддающееся человеческому разуму».

По всей Колонии уже подняли бум в честь героя-астронавта, когда тревожная новость потушила радость возвращения «Алорона»: корабль получил сильнейшую дозу облучения и буквально просвечивался насквозь призрачным зеленым светом; пускать в Колонию такой источник радиоактивности, очевидно, не имело смысла. И ЦКИ приняло жестокое, но объективное и единственное правильное в данной ситуации решение: «Алорон», забитый ценными данными и образцами, должен быть брошен Ларсеном на орбите Колонии; сам Ларс в капсуле должен спуститься на планету, на эту Ойкумену Двадцать первой.

Ларсен пришел в ужас, когда узнал решение ЦКИ. Издерганные нервы не выдержали, сдали: как древние певцы-поэты норвежских фьордов - скальды - воспевали мужество и отвагу своих предков-викингов, так воспаленный мозг Ларса отдавал дань своим товарищам и друзьям по экипажу. Густав Пиринг... Свег... Другие...

Ларсен с болью бросил «Алорон»; душу царапала обида, тоска, горечь. Тот поймет состояние Ларса, кто самолично покидал корабль, машину, уходящую в последний смертный путь. В этот момент мысль уносится в прошлое, приводит к друзьям и врагам прошлого; так и Ларсена бил по сознанию и рассудку зов о «преданных» им заложниках-товарищах.

Капсула с Ларсом уходила в Колонию, а «Алорон» ушел по вытянутой орбите в долгий «марш» вокруг планеты; по решению ЦКИ «Алорон» потом должна разгрузить от груза архива и контейнеров спец-экспедиция.  Ларсену, однако, легче от этого не было - труд, упорный и тяжелый труд долгих лет астронавтов был утерян для человечества Двадцать первой еще на несколько лет...

 

* * *

 

Не стоит далее подробно излагать последующую судьбу Ларса Ларсена: подобно всем выдающимся умам, его звезда закатилась рано. И даже более того... Ларсен, едва вступив на обитель Колонии, сразу же сошел с ума. Мгновенная седина посеребрила его виски и волосы, в глазах появился неестественный блеск, взгляд стал пристально-бешеным. «Готов, - сделало заключение при обследовании больного одно из светил медцентра ЦКИ. - Он подобен болиду: пока чертит след в небе - он привлекает внимание всех, но... болид не достигает цели, сгорая в том же небе. Так и Ларс: выдержав все испытания, «сгорел» в безопасном пространстве Колонии».

И сколько ни бились с Ларсеном врачи, все было бесполезно. Астронавт, до времени равнодушный, вдруг взрывался; тыкая пальцем в небо, он возвещал: «Зовут, зовут! Они зовут...»

И не было ясно, кто же его зовет: то ли его друзья-заложники, то ли космические незнакомцы, призывающие его вернуться назад...

А корабль «Алорон», спустя полгода после начала его скитаний вокруг Колонии, исчез, пропал без вести. Это случилось буквально накануне, когда спец-экспедиция была готова идти на перехват «Алорона» (точнее его архивов и ценных научных данных). Итак, последнее, что могло пролить свет на участь второй экспедиции, пропало с поля зрения. «Увели из-под носа, - горько пошутил по этому поводу Рудольф Картин. - А кто? Неизвестно, но что уже само по себе интересно...»

... Забегая немного вперед, скажем, что пятая экспедиция на загадочную Пятую планету Двадцать первой Системы пролила свет на судьбу второй экспедиции и ее отважного командира Ларса Ларсена. Шаг за шагом раскрывалась история Второй и восстанавливалось доброе имя Ларсена... Вот только так и не удалось установить, кто же на самом деле «украл» «Алорон»?

Уж не те ли, кто так упорно звал Ларсена? И на самом ли деле командир «Алорона» сошел с ума?

Кто ответит на ЭТИ вопросы???

Из курса древней истории

 

В школе астронавтов, разносясь по всем этажам многоэтажного учебного корпуса, мелодично зазвенел звонок, возвещающий об окончании занятий. И мгновенно здание, его коридоры и вестибюль наполнились шумом, гамом, шутками и говором.

В вестибюле, на самом видном месте - перед эскалатором выхода - горело табло. Бегущая строка извещала о чем-то новом, приглашая старшие курсы и выпускников на весьма интересную лекцию. Над табло намертво застыли неподвижные буквы: «Вход младшим курсам строго воспрещен, остальным - только по удостоверениям». Привлеченная столь необычной формой объявления, перед табло скопилась большая толпа любопытных - слушателей школы астронавтов. Проходящие мимо несколько преподавателей в темно-синей униформе интригующе усмехнулись и весело перебросились несколькими незначительными фразами: «Ну как?» «Вроде как нормально». «Придут слушать?» «Думается, народу много будет». «Да, от желающих отбоя не будет...» «Еще бы! Такое послушать редко удается». Из толпы слушателей обратились к преподавателям: «Что это? Про что рассказывать будут?» Один из преподавателей, человек уже пожилой, с седыми висками, уважительно обронил: «Сходите, не пожалеете!»

По табло бежало:

«Сегодня, в конференц-зале учебного корпуса в 17:00 будет прочитана лекция из курса древней истории. Тема лекции: «О некоторых ошибках древних жителей Земли XX - XXIII веков и некоторые факты из жизни людей более позднего времени».

Один из слушателей присвистнул с удивлением: «Ого! Оказывается, наши предки были не так уж и умны. А как их прославляют на лекциях древней истории!» На него зашикали, и он, смущенный в своей непоколебимой вере к своим пращурам об их непогрешимости, приумолк. По курсу древней истории выходило, что люди того времени много сделали для будущего, много думали о нем, и их недостатки, вызванные стремлением к лучшему, не в счет - так учили книги.

А по табло бежала заключительная фраза: «Лекцию читает заслуженный магистр исторических наук Лев Мон-Греффи. Материалы лекции подобраны на основы ранее неизвестных и неопубликованных секретных документов архива».

«Ого, Мон-Греффи читает! - Раздалось в толпе слушателей. -  Тогда стоит сходить послушать, этот интересные факты выдает! Да еще такая реклама: только для старших и выпускников!»

Школа астронавтов входила в разряд первых учебных заведений Земли; в ней учились все способные молодые люди из разных мест и с разных континентов. В школу астронавтов было трудно попасть, ибо она пользовалась большой популярностью; если же кто попадал сюда, то был чрезвычайно рад и доволен - сомнений в том, что он получит в стенах этой школы много знаний и специальное образование, не имелось, так как данные заведения находились на попечении Большого Совета. А последний для обучения новых поколений астронавтов ничего не жалел: школа астронавтов имела специальные учебные классы, полигоны, лаборатории, аудитории, фонобиблиотеки , бытовой городок, технические боксы и все прочее, столь необходимое, чтобы выпускник школы являлся знающим специалистом своего дела. А астронавтов требовалось немало - и на грузовые корабли, и на исследовательские станции, и для дальних рейсов, и для научных кораблей. Принимали в школу астронавтов лиц мужского пола не моложе восемнадцати лет.

В конференц-зал пропускали только по удостоверениям, строго сличая фотографии с их обладателями. Это вызвало большое удивление и кривотолки. Ровно в 17:00 двери огромного конференц-зала были закрыты. Спустя минуту, как присутствующие успокоились, в президиуме со своего места поднялся директор школы. Его грозная фигура скалой возвышалась над столом, серые спокойные глаза внимательно осматривали зал. Без всякого вступления, он начал: «Большой Совет для вашего обучения не жалеет ничего. По моей просьбе Совет согласился с тем, чтобы вам была прочитана одна из лекций, материалы которой основаны на в прошлом секретных архивных данных. В данное время эти архивы по решению Большого Совета «расконсервированы», и нам выпала большая честь первыми услышать о некоторых фактах из прошлого нашей Земли, ранее скрытых покровом тайны. Эта лекция имеет своей целью не только простое повествование фактов, их оглашение, но и то, чтобы вы задумались о сути приведенных вам случаев и в будущем высоко несли честь человека и знамя нашей школы!»

Директор улыбнулся; аудитория зашевелилась.

«А теперь я предоставлю слово непосредственно лектору, заслуженному магистру исторических наук, всем вам известному по книгам и передачам. Чести выступать ему перед нами мы удостаиваемся впервые! Итак, слово Льву Мон-Греффи».

Слушатели восторженно зашумели.

Лев Мон-Греффи подошел к трибуне. Заговорил он азартно и смело, чем сразу расположил своих слушателей. «Объявление о моей лекции, - начал он, - в общем-то не слишком верно отображает суть дела, то есть то, о чем я хочу сейчас вам поведать. Вполне возможно, что о некоторых случаях, на которых я остановлюсь, вы осведомлены или же слышали. Или знаете из курса древней истории. Но я думаю, что книги и слухи не заменят нам истинных сведений, которые я почерпнул в первоисточниках архивов и достоверность которых проверена и не подлежит сомнению. На изучение секретных документов архива, относящихся к далекому времени жизни наших пращуров - XX веку и более поздних времен, я потратил два года.

А теперь приступим к лекции.

Поговорим о крупных ошибках людей XX - XXIII веков. Первое, о чем мы начнем говорить - о наплевательском отношении к археологическим находкам.

Пример первый. Незадолго до окончания двадцать первого века, при строительных работах в Италии были вскрыты неизвестные дотоле катакомбы. Римские катакомбы известны всему миру давно; об их протяженности и лабиринте ходили легенды и мифы. Но вот группа специалистов занялась изучением этих катакомб. Были составлены карты этих подземных ходов. Выяснилось, что катакомбы густой сетью располагаются прямо под столицей существующего тогда государства Италии. Цель и назначение катакомб вызвало много споров в научном мире, но к определенному выводу так и не пришли. И вот, спустя некоторое время, то есть, как я уже упоминал ранее, в конце двадцать первого века были открыты новые катакомбы. При их беглом осмотре установили простую, но тем не менее удивительную истину - новые катакомбы являлись ничем иным, как продолжением старых, уже известных катакомб. Кому же, спрашивается в таком случае, потребовалось делать каменные пробки и тем как бы разъединить катакомбы? Возникал и другой вопрос - а может, это просто был обвал? При обследовании последнее было отвергнуто - «пробки» были идеальной и глухой формы. И тем не менее - глыбами, а не составной частью массива. Значит, перегородки были поставлены специально. Но с какой целью? На этот вопрос дало ответ тщательное изучение новых катакомб. Люди увидели в узких лабиринтах не лопаты, кирки, тачки и скелеты, нет; то, что они увидели, заставило их охнуть от предчувствия чего-то невероятного - в катакомбах были какие-то непонятные людям приборы и аппаратура неизвестного назначения, костюмы типа скафандров, куски странной материи, непонятная одежда. Снова стал вопрос - что это? Возникало два наиболее вероятных предположения: или это останки пришельцев из космоса, или... представители подземной цивилизации пробивали себе дорогу наверх. Но почему в таком случае, не доходя до поверхности, они били такую разветвленную сеть горизонтальных выработок? На все эти вопросы предстояло ответить после подробного изучения находок. Археологи разослали приглашения всем ученым мира; газеты подняли шумиху. Катакомбы опечатали и приставили к ним охрану - умные люди верно подумали, что лучше будет, если все оставить в первозданном виде. Все шло хорошо - начали уже съезжаться ученые. И тут случилось непоправимое - какой-то остолоп, владелец соседнего предместья, видя, что его хозяйству грозит затопление, срочно начал строить водоотводные каналы на ничейную землю. А на этой ничейной земле и оказались недавно открытые катакомбы. Ему пытались помешать, но его предприимчивость была на высоте - за одну ночь, выбросив на ветер бешеные деньги за аккордную работу рабочих, он достроил свои каналы ­- свое спасение - и... И затопил катакомбы. Взбешенные археологи кинулись спасать свою находку - сначала перекрыли с большим трудом каналы, а затем начали откачивать воду. Последнее, конечно, оказалось напрасным, лишней тратой существующих тогда денег. Ученый мир взвыл. Некоторые оптимисты предлагали спуститься в катакомбы в аквалангах или же в водолазных костюмах. На них глядели, как на очумелых, но в конце концов-то пришлось с ними согласиться. Попробовали и выяснили - аквалангист быть в водах катакомб не может, но водолазные работы стоит попробовать. И сразу же первый опыт оказался неудачным - короток оказался водолазный шланг, тогда как катакомбы были длиной в десятки километров и представляли собой запутанный лабиринт. А карта новых катакомб была еще не составлена... Вот так! Новые проклятия обрушились на голову того злосчастного хозяйчика, который, быть может, погубил одну из величайших находок мира. Срочно заказали шланги специальной конструкции. А когда дошло до дела, вход в катакомбу был завален грязью, камнями, мусором - и это несмотря на то, что там висела предупредительная табличка: «Находится под охраной!» Все эти проделки оказались действиями мусорной компании. Археологи подняли вой, но им раз и навсегда отрезали: «Уже поздно! Чем же, интересно, вы думали раньше. А сейчас эти территории с вашими под землей ходами отданы под новые кварталы города - Рим расширяется!» Таков был ответ городских властей. И уже никакой энтузиазм ученых и археологов дела не исправил.

Сейчас в экспонатах археологического музея космоса числятся две находки из Римских катакомб, которые были вынесены водолазами в их первой и последней вылазке в затопленные катакомбы. Этими экспонатами являются кусочек пластика и стержень из неизвестного сплава».

Лектор обвел всех глазами и сделал вывод: «Вот до чего довело наплевательское отношение людей к ценным историческим находкам. Причина этому - личное благополучие и близорукость взглядов на будущее. Теперь пример второй, еще раз доказывающий то же самое».

«Двадцать первого марта 1994 года в водах Индийского океана была поймана удивительная тварь, по виду напоминающая большого электрического ската. Это создание намертво запуталось своими крыльями в сетях; когда невод вытянули, первый же туземец, прикоснувшийся к скату, был убит сразу. Одно лишь мгновение - и ослепительный разряд поразил второго человека, поспешившего на помощь товарищу. Людей обуял страх, и они бросились врассыпную; наиболее любопытные столпились в отдалении от удивительного ската и наблюдали, как тот поводит своими длинными усами-антеннами. Кто-то из присутствующих - а толпа любопытных росла, и теперь были здесь не только одни рыбаки, - сравнил эти усы и вправду с антеннами. Некоторые любители естественных наук заинтересовались этим. Сбегали за необходимыми приборами на станцию (была такая исследовательская станция рядом), а заодно и приволокли с собой ученых. И что вы думаете? Оказалось, что и вправду эти усы излучают электромагнитные волны. Сразу была сделана запись, и любители расшифровки принялись разгадывать этот калейдоскоп. Но возникал вопрос - как же все-таки подойти к этому чудищу, разбросавшему «крылья» по песку? Скат был гигантских размеров; даже старые рыбаки изумленно качали головой при виде такой добычи.

И тут стал раздор: одни кричали, чтобы убить ската и потом уже заняться изучением этого удивительного зверя, другие требовали, чтобы каким-либо способом засадить его в железный куб, наполненный водой - мол, он нам еще живым пригодится. Один из сторонников убийства ската со злостью швырнул в жертву тяжелую толстую болванку. Мгновенно белая молния пробила железо насквозь; болванка упала рядом со скатом, но скорей она не долетела из-за слабого броска, чем от других предполагаемых причин. Сторонники убийства ската восторжествовали - козырь поборников мирного заключения ската в стальной аквариум был бит. Некоторое время толпа еще в растерянности маялась, не зная, каким способом исполнить свое законно принятое желание. Ученые со станции пытались остановить безумствующих людей, но раздался бешеный крик: «Бить «его» камнями! Но помните, что это я поймал ската, это моя добыча!» Последние слова рыбака были заглушены ревом бесчинствующих и озлобленных смертью товарищей рыбаков и довольным гамом зевак; скат, будто почуяв неладное, тяжело забился в сетях. На него разом обрушился град тяжелых камней... еще... еще раз. Будто что-то металлическое звякнуло в скате, затем хрустнуло - вроде звука разбивающегося стекла, и скат расстелился по земле. Все эти звуки, явно не напоминающие звуки удара камня о живую ткань или хрящ, заставили было насторожиться людей, но новый крик рыбака: «Помните, скат - мой! Мой!!!» заставил людей в ослеплении побежать к сникшему чудовищу с одной лишь мыслью: «Как бы не так! Шиш тебе достанется, если не вырвешь сам. Сейчас это добыча общая!» Толпа рванулась к скату, и послышался - опять же! - не треск живых тканей, а трезвон металлических частей, хруст стекла. Люди, обалделые от неожиданности, разорвали синтетическую оболочку туловища (она была искусно сделана под живую ткань), с остервенением рвали провода, миниатюрные детали, какие-то лампы, драли крылья, пронизанные сетью проводов - и над всем этим вой боязни, что кому-то не достанется сувенир от столь необыкновенного «зверя».

Так для мира пропал «исторический скат». В том, что «скат» - это чье-то творение, имеющее цель - может быть, сбор наблюдений в поверхностных водах океанской толщи, несомненно. Остается лишь делать догадки, что подводные цивилизации вели разведку. А последнее подтверждается наличием (правда, ориентировочным, потому что «скат» был разграблен и 95% его «состава» было утеряно для науки) фотокамеры, обрывками лент, вероятно предназначенным для записи звуков.

Останки растерзанного ската, как величайший укор науке, хранятся сейчас в морском музее. Следует только отметить, что такого удивительного ската больше уже не вылавливали...

«Хочется отметить для людей XXII века - это мы уже приступаем к следующей теме - некоторое их стремление, вошедшее даже в моду, опережать время, причем подчас даже неготовыми к этому. Так и случилось на этот раз.

Событие, так потрясшее весь мир, произошло в конце двадцать второго века. Но по нашему исчислению новая эра делится на три периода; мы, как это известно, живем в третьем периоде. А там - кто его знает, люди, может быть, сочтут нужным выделить и четвертый. Но тем не менее новая эра, как это ни странно, берет своим первым годом год рождения Иисуса Христа; был такой в древних легендах людей. Но это временное отступление, перейду ближе к делу. Так вот, в конце XXII века произошел крупный скандал, известный по курсу древней истории под названием «Двойная ошибка». Перед вами некоторые подробности этой вскользь упомянутой в учебниках истории.

К тому времени в мире восстановилось полнейшее равновесие. Люди жили тихо, мирно, в одних странах процветал социализм, в других царил капитализм, а кое-где эти два строя уживались  и одновременно. Но один факт был налицо - связи между государствами были крепкие. И вот, посовещавшись, президенты всех стран пришли к единому (филантропическому - уточнил лектор) мнению. Заключалось оно в следующем: запретить по всему миру потребление табака, ибо последний - яд и корень многих болезней; запретить продажу и изготовление в целях безмерного потребления (и даже выпивки! - Лектор) вина, водки, спирта, коньяка, ликера, пива, рома, наливки; а также строго карать за всякого рода самодеятельность - брагу, чачу, самогон, рисовую водку и т.д. и т.п. Исходили из того, что принятые меры резко повысят шансы на долгожительство, здоровье; исчезнут многие болезни. Все спиртные и прочие составы, входящие в лекарства, должны быть строго учтены и вручаться больным только по рецептам врачей.

Итак, было рассчитано, что человек может прожить без табака и алкоголя. Курить - здоровью вредить (не соседа же здоровье, свое! - Лектор). Алкоголь - враг здоровья! Каждый член нашего общества, не следящий за своим здоровьем - враг общественности!»

Аудитория зашумела, многие заухмылялись: «Вот это да!»

«Если враг - так в тюрьму его! Были такие учреждения, где человека делали хорошим. Вооружившись таким грозным оружием, как эти лозунги, лучшие умы Земли пошли в атаку на тех, к кому принадлежали частично они сами и прочая серость (винтики большой машины государства). Были уничтожены табачные плантации; медицинские патрули день и ночь лазили по материкам, вынюхивая табак и его производные. Почти все спиртогонные заводы (и тому подобное) были закрыты; работали только те, которые, согласно расчетам статистов, должны были обеспечить работу промышленных объектов и объектов медицины, при этом на опасных заводах, каковыми начали считать спиртогонные, установили жесточайший контроль.

Эпопея началась. Вымерло, правда, народу мало (какое счастье!), но в первое время производительность людей резко упала. Стабилизировалась она медленно и восстановилась лишь через год. Объявили, что это полная победа в борьбе с алкоголизмом и табаком. Дело, однако, было в другом - тайно гнали самогон и прочую сивушную (и безсивушную) бурду. Поток жалоб, было оборвавшийся, возник снова.

И что вы думаете? Все осталось по-прежнему. Табак возродился снова - затерялся где-то в глубине Африки - и так же, как прежде, завоевал Европу, Америку. Начали и пить - уже с разрешения властей - вино, водку, спирт, коньяк, ликер, пиво, ром, наливку, в меньшей степени - самогон и прочую бурду.

Вот это история и есть «двойная ошибка». Сейчас люди мало употребляют эту продукцию, разве что по праздникам, под хорошее настроение, при встрече. Случаи злоупотребления редки... И тем не менее, с этим надо бороться!»

Был объявлен перерыв.

 

* * *

 

«Теперь о жадности людей, доходящей до сумасбродства... До того, что дикие изобретения ставятся на службу алчности людей».

«Когда тихоокеанская цепь вулканов попала под вопрос исследования, было решено составить точнейшую карту с подробным описанием характера каждого вулкана. Три экспедиции, работавшие упорно в течение двух лет, наконец выложили перед Географическим Обществом вышеупомянутую карту. «Все?» - спросили их. Измотанные, усталые начальники экспедиций ответили: «Все!» И получили возражение: «Ошибаетесь. Недавно жители одного из островов сообщили, что над горой, испокон веков молчавшей и даже не относящейся к вулканам, был замечен дымок. Один из старожилов, испытавший когда-то на себе последствия извержения вулкана и при этом потерявший семью (все это случилось на другом острове), утверждает, что это - преддверие вулкана!» «Но постойте, какой же это остров?» Им ответили. «Но он даже не числится в списках таковых. Значит что, просмотрели?» Начальникам экспедиции ответили: «Вообще-то этого быть не должно, но тем не менее мы обязаны проверить. Вы согласны?» Трое в ответ угрюмо молчали; думалось, что и их люди, измотанные двухгодичным тяжелым трудом, ответили бы тем же самым. «Тогда, может быть, будут добровольцы?» - Неуверенно спросили их. «Узнайте!» - Последовал хмурый ответ.

Вызвалось одиннадцать человек, одиннадцать молодых, отчаянных, с не выветрившимися от романтики душами, смелых парней. После необходимых приготовлений их забросили на вышеупомянутый остров. Началась трудная работа; экспедиция облазила остров вдоль и поперек и пришла к выводу... Что вулкана здесь быть не должно. Это если ориентироваться на геологическое строение и условия появления острова (кусок материка). Ну а если на самом деле? И экспедиция полезла на вулкан. А тот, молчавший и даже не дымивший, вдруг дрогнул; один изыскатель, не удержавшись на одной из отвесных стенок, сорвался вниз; еще один скатился в кратер. Девять оставшихся замерли. И вулкан грянул, заговорил на своем огненном языке.

Было удивление, ярость. Недоумение. Почему вулкан «взорвался» именно в тот момент, когда экспедиция бросилась на штурм его? Трое оставшихся в живых ничего не могли ответить на это.

Следующая экспедиция предоставила отчет о нанесенном вулканом ущербе, который, кстати, оказался весьма незначителен - лава даже не докатилась до близлежащего поселка и теперь застывала гладкой столовой поверхностью. Бомб, пепла и туфа было мало. Передав отчет Географическому Обществу, экспедиция ринулась на новый штурм вулкана. И погибла в полном составе.

В Географическом обществе затаились, встали на распутье: «Что же теперь делать?» Ответ пришел сам: один из местных жителей сообщил, что видел, как из подземного хода, проникающего далеко во внутренности горы, выходили несколько человек. Старожил проследил за ними, заметив, что через несколько часов эти незнакомцы вновь скрылись в горе и закрыли ход автоматически запирающей глыбой; эта глыба сливалась с массивом и ни за что нельзя было догадаться об удивительном ходе, тем более в такой глуши, какой являлась невидимая поселку сторона горы-вулкана. Но пока неизвестные пропадали где-то несколько часов, старожил проник в полуоткрытую «дверь» и как будто попал в страну чудес: глыба на петлях и на канатах «открывания-закрывания»; вдаль уходящий, хорошо пробитый и освещенный лампами «дневного» света, коридор. Старожил, дрожа весь от страха, судорожно сжимая в руках винтовку и нож, пригибаясь побежал по ходу. Ход запетлял, сделал рывок в сторону и старожил чуть не вылетел в большой зал. Но вовремя затормозил и не пожалел об этом - в глаза бросилось несколько человек в странных костюмах. Охотник вспотел, не столько от волнения, сколько от жары, ударившей ему навстречу, и лишь потом заметил и почувствовал: огненное клокотание над каменной поверхностью (видно, над скважинами); несколько труб, отливающих синевой, уходящих вверх и вниз, переплетение других труб и трубочек, змеевики, какие-то приборы, баки, провода, кабели - многое из всего этого уходило и скрывалось в каменный потолок; мощная приборная доска с сотнями кнопок, тумблеров, лампочек и переключателей, бросалась своим сиянием в глаза.

«Оснований не доверять старожилу у нас нет. Но и нет уверенности в его словах, ибо доказательств не осталось - посланная по горячим следам экспедиция силой ворвалась (эх, другого, более осторожного, не придумали!) в тоннель. Взрыв тяжелой силы уничтожил все и покрыл мраком неизвестности таинственных незнакомцев и нашу экспедицию.

А по рассказу старожила выходило дальше так: он медленно и без шума отошел назад и неожиданно для себя увидел незамеченный им ранее боковой проход. Он осторожно направился туда, прошел по узкому и короткому проходу и попал в каменный мешок, где стояли печатные машинки (неизвестного назначения, как говорил сам старожил; однако из его слов можно было понять, что это были машинки для печатания фальшивых денег), а рядом валялась куча бумажек. Это были деньги. Обрадовавшийся охотник схватил наугад кучу бумажек и ринулся прочь.

Мы не можем достоверно судить о том, что же за лаборатория размещалась в недрах этого «вулкана». Но, по всем выводам из наблюдений старожила и дальнейших предположений ученых, неоспорим тот факт, что вулкан был искусственным и что его «сделали» именно люди, чей-то гениальный человеческий разум. Насчет же фальшивок можно только гадать и делать предположения; вполне вероятно, что это адская лаборатория и ее сотрудники требовали слишком много денег. Вот и печатали фальшивки. Однако стоит заметить, что экспертиза с величайшим трудом обнаружила подделку ассигнаций. Нам, ученым, от этого не легче...»

«Впрочем, дорогие слушатели, вам, наверное, надоели эти земные антологии. Тогда вам другой пример - из космической практики. Это, по-моему, вам ближе.

Когда люди взялись за покорение Юпитера, они, конечно, первым делом решили покорять его спутники. И вот был подготовлен космический корабль на один из спутников Юпитера. Экипаж корабля состоял из троих испытанных астронавтов и робота - ходящего, думающего, говорящего и мыслящего - последнее слово науки и техники. Корабль стартовал с Луны, и время начало отсчитывать дни и месяцы полета. Связь с астронавтами работала отлично. Однако, не долетая еще до Юпитера, командир корабля начал жаловаться, что штурманский прибор прокладки курса, который работал автоматически и сам управлял полетом корабля (такое сделали в корабле специально - человек бы не выдержал всех передряг управления, да и реакция его слаба!), начал барахлить. В чем же было дело - ни люди, ни астронавты так и не поняли.

На Земле забеспокоились. Наконец в центре управления получили известие, что корабль сел. А через несколько часов - в этот период астронавты находились еще в корабле - на Землю поступило сообщение, что астронавты сели не на один из спутников Юпитера, а на какой-то крупный астероид. В центре управления полетом воцарилось жуткое молчание: что это? «Штурман» барахлит? Корабль притянуло? Сработало что-то сверхъестественное?

Но посадка была налицо. Немного освоившись и заодно доказав себе и людям, что они сели на астероид, астронавты начали готовиться к выходу. Передав на Землю, что они находятся на ровной площадке, а долина эта окружена горами, двое астронавтов и робот покинули корабль и отправились на разведку. В корабле, держать связь с разведчиками, остался третий член экипажа.

Двое в скафандрах и робот двигались по долине к горам и вели репортаж на корабль, а оттуда уже описания гор и равнины шло на Землю. Надвигались горы, невысокие, но крутые, острые, будто ломанные только под углы. Под ногами начали попадаться остроугольные куски камня.

На корабль передали: «С Землей связь пока прекратить. О наблюдениях расскажем потом, нам надо беречь радиопитание. Связь с кораблем редкая, по нашим позывным, то же - с Землей».

Некоторое время земляне были еще в курсе событий (если можно назвать эти «да» и «все нормально» курсом событий), затем астронавты и корабль замолкли. Ответа так и не дождались...

Завеса над «космической трагедией» приоткрылась лишь годы спустя, когда один из космических разведчиков угодил случайно (не спутайте! Этот корабль сел из-за аварии) именно на этот же астероид. Облазив этот большой кусок планеты, что представлял собою космический астероид, астронавты случайно наткнулись на остатки какого-то корабля (явно с Земли). Из груди искореженного робота была извлечена фотокатушка, отснятая на треть, а из скафандров лежавших здесь же рядом двух астронавтов - ленты звуковых записей. И вот тогда-то уж всё выяснилось до конца (впрочем, всё знали только члены погибшего экипажа); вырисовывалась следующая картина.

... Трое подошли к начинающимся горам. Над головой зависли скалы. Вперед полез робот, оставляя за собой страховочный канат; вскоре робот скрылся с глаз. Двое астронавтов последовали за ним и к своему великому удивлению вскоре вылезли на небольшое плоскогорье. И застыли от изумления... На них надвигалась пятиэтажная громадина гигантского ящера. Изумление сменилось страхом, когда большая пасть с четырьмя саблевидными метровыми клыками и двумя рядами полуметровым зубов, начала наклоняться над ними.

Удар принял на себя робот, находящийся чуть в отдалении от людей - этот верный механический помощник людей, никогда не ведающий страха. Белые молнии бластера протянулись к чудовищу. Откуда взялось это доисторическое сотворение мира здесь, на этом забытом богом островке огромного мира, одному богу известно! (Бога-то нет) (А наука не может доказать, хотя кадры кинопленки явствуют нам об этом довольно хорошо - зверь на кадре виден четко). Парализованный ящер еще пытался дотянуться до астронавтов, но те, поливая из бластеров на ходу, уже кинулись на соединение с роботом... Чудовище медленно начинало уползать.

Астронавты и робот внимательно, настороженные и готовые в любой момент дать отпор, обошли плоскогорье и двинулись по террасе, намереваясь подойти к кораблю с другой стороны и уж спуститься там в долину. Интересного на их пути ничего не попадалось - ни одного представителя растений, ни даже какой-то завалящей плесени или грибков и мха, и тем более - никого из живых организмов. Кругом одни камни, голые скалы, вдали - горы. Астронавты подошли к краю плоскогорья, откуда они думали начинать спуск, и увидели свой корабль, гордо стоявший в долине.

К кораблю медленно, но упорно подползал парализованный ящер. Могучий удар вставшего на дыбы чудовища - и корабль, будто игрушка, развалился на части. И дальше -  хруст, лязг и тяжелый шум отдался эхом в микрофонах астронавтов.

Астронавты погибли. Перед своей смертью они долго кружили по астероиду, пытаясь хоть что-то живое, кроме этого ящера, найти на обломке планеты. Но тщетно... На последнем издыхании они приползли к обломкам своего корабля, так остро напомнившим их родную Землю...

Не нашли на этом астероиде абсолютно ничего живого и потом. И даже трупа того ящера... Мир удивителен!»

«Теперь я хочу остановиться на нескольких научных гипотезах последнего периода. Точнее, гипотеза одна, но с ее помощью некоторые ученые пытаются объяснить ряд удивительных факторов, произошедших на Земле в XX столетии.

Суть ее в этом: наша планета Земля является полигоном испытания некоего сильнейшего космического оружия для неких разумных потусторонних цивилизаций. Но вот только каких? Смело выдвигались гипотезы антимиров; ведь только антиматерия могла нанести такой ощутимый урон, о котором речь пойдет дальше.

В общем-то к этой гипотезе прилагаются два довольно-таки весомых примера, остальные просто-напросто не представляют научной ценности.

Так вот, первый снаряд, выпущенный по Земле, ударил по ней в 1908 году. Это явление известно по всему миру как Тунгусский метеорит. В результате этого удара на больших площадях был опален и завален лесе; снаряд ушел глубоко в Землю, заплавив за собой пробитую воронку. Значит, если следовать этой гипотезе, нам остается искать только следы воронки, так?

Второй снаряд ударил по земле в районе горной цепи Гималаи в 1965 году. Пройдя наклонно в толще Земли, он по неизвестным причинам завяз или застрял, или так надо было, в районе города Ташкента. В результате взрыва произошло сильнейшее землетрясение, которое и стерла с лица Земли город Ташкент. Любопытно? Удивительно? Только кому это вздумалось так усиленно бомбардировать нашу Землю, расположенную на отшибе галактики? Впрочем, в последнем может быть и кроется отгадка... Кто знает?..»

Объявили второй перерыв.

 

* * *

 

Серые глаза магистра вновь обежали зал.

«Ого, - вслух заметил он, - а слушателей-то прибавилось. И с чего бы это? Что-то я сомневаюсь, что среди присутствующих находятся только преподаватели, выпускники и старшие курсы.

Впрочем, может это и к лучшему. Больше людей узнают то, что было так недавно засекречено и находилось в сейфах секретной космической службы, а соответственно - и больше людей призадумается и поумнеет.

Третью часть лекции я хочу посвятить разному. На всяких заседаниях и конференциях рассматривается же вопрос «разное»; так что же нам не рассмотреть такое».

В зале одобрительно зашумели. Послышались уточняющие реплики: «Только поинтереснее!» «А это не беда, - с улыбкой осведомился лектор, что вы уже слушаете мою лекцию вот уже около двух часов?» Но аудитория выразила готовность слушать дальше.

«Следуя логической мысли моей предыдущей части выступления, думаю, что слушатели согласятся с некоторыми выводами, напрашивающимися сами по себе: опережать время, не согласуясь с обстановкой, когда нет базы (другими словами - опоры) под ногами - весьма пагубно для всего человеческого рода, если «новшество» касается всего мира, и губительно для человека, если изобретение касается только его. Пример наглядный я вам уже приводил - это факт «Двойной ошибки».

Вот вам другой пример, показывающий, что и игнорирование обстановки, психологии людей на данном этапе, их неготовность к некоторым реформам - снова факт сам по себе предосудительный и мало чем оправдываемый. Всем нам известно, что расстановка суточного времени людей была много веков следующей: восемь часов - сон, восемь часов - работа, еще восемь часов - отдых. Все эти нормы были обоснованы целым сводом правил и аксиом - продолжительностью земных суток, износом человеческого организма, традициями истории борьбы за восьмичасовой рабочий день, усилиями к увеличению продолжительности жизни людей. То есть практически лишь одну треть своей короткой жизни человек работал на себя и своих потомков. Но и к этой одной трети необходимо сделать поправку: по наблюдениям ученых, человек одну треть своей жизни проводит в ожидании - одну треть (рассуждения абстрактны, но имеют за собой математическую основу) от сна, одну треть от отдыха, одну треть от работы. Таким образом чистое время работы получается равно шести часам. Были многочисленные эксперименты в перераспределении человеческого времени: три по десять, три по двенадцать, три по шестнадцать. Общепринятость завоевала система три по двенадцать. «Новые» сутки составили тридцать шесть часов. «Новые», но пока экспериментальные, так как дело дальше этого не пошло - для всех людей это было неприемлемо. И удлинение суток на полфазы ничем не изменило световое действительное положение земных суток - те по-прежнему отставали на полфазы. Реактивное отставание получилось на фазу. Исследователи шли и по другому пути - пути укорачивания трех основных переделов суток, но уже пытаясь всунуть свои системы (получалось, что они цикличные) в рамки земных суток. Из последнего, однако, получилось: вставай, работай, снова вставай, снова работай - и так по числу циклов (все это за одни сутки).

Но, видно, сама природа дала человеку такое распределение - и в разрезе человеческих возможностей, и в возможностях человеческого организма, и в продолжительности земных суток (от последнего факта - этой константы - мы никуда не уйдем; от нее и исходим). Исследования в этой области, конечно, продолжаются, но от излишних массовых экспериментов мы теперь отказываемся. Кое на какие объекты Земли получила распространение следующая система: сутки работы с перерывами, сутки сна (с медицинским вмешательством), сутки отдыха. Но это в отдельных сферах человеческой деятельности. На остальных планетах Солнечной системы принцип распределения времени исходит уже из возможностей человеческого организма, не из продолжительности суток планеты.

Все это сводится к тому, что при равном времени развития, разные миры могут развиваться по-разному: одни быстрее, другие медленнее. И одним из важных факторов здесь является рациональное распределение времени».

«Я подхожу к концу, - Лев Мон-Греффи пристально оглядел зал, - но хотелось рассказать еще две истории, опыт которых так необходим именно вам, будущим астронавтам. Чему они учат? Будьте бдительны, но гуманны, будьте мудрыми, но не гадалками. Запомните: в вашем мозгу панике не должно быть места. Нет места там и озлоблению, и минутным порывам! И подозрению! И излишней доверчивости. Вы - высшее создание разума! И эти истории, может, научат вас чему-то, хотя те кровавые и большие ошибки делали не вы!

Сейчас мы живем во всей Солнечной системе, во многих других планетных системах. Мы - сила! И везде сейчас властвует разум человека, трезвый человеческий разум.

Тогда было не так. Алчность людей, слепой технический прогресс довели до того, что люди и роботы сцепились между собой. Все это можно объяснить примерно так: люди, уверовав в свое высокое «Я», пришли к выводу, что им надо жить, как властелинам природы, тем самым полностью они заменили свое настоящее «Я». Планета Уно не подходила для жизни людей. Тогда они создали базу для своего существования на более удобной, другой планете этой же системы - Инто. С планеты Уно им непрерывным караваном поступали все столь необходимые блага для жизни.

Инто цвела, Уно работала. На серой дымной Уно день и ночь, без отдыха и перерыва работали сотни роботов-машин - от громадных землеройных машин и монтажных лифтов до миниатюрных датчиков и приборов. И управляли всем этим человекоподобные роботы - от роботов-инженеров и роботов-конструкторов до роботов-разнорабочих. Над планетой стоял непрерывный и неумолчный лязг и грохот, шум и рев. И не было на Уно ни одного человека: даже главным диспетчером здесь был робот, робот под правительственным номером один. Шли годы, десятилетия, но людей с Инто не было - не до того им было. Да и зачем им появляться здесь, на этой грязной и рабочей планете, когда там, на веселой и светлой Инто у них все было.

Гром грянул неожиданно. Пограничная служба Инто засекла, что к ним со стороны планеты роботов летит какая-то ракета. После уточнения выяснилось - военная. С суперзарядом, способным разнести Инто в клочья. Управление - с Уно, с дальнейшим самоуправлением. И людям на Инто, прожившим здесь десятки лет счастливой жизни, стало страшно. Теперь, на грани смерти, они по-новому оценили свое «Я».

Еще было не поздно: целая серия перехват-ракет вышла навстречу опасной гостье. И все это слилось в комок - ни взрыва, ни реакции. Зная такое положение вещей, можно было сойти с ума - и сходили, наиболее слабые. А сильным теперь со всей отчетливостью была видна их глупость, самонадеянность и упоенность несуществующей властью над металлом.

А роботы делали свое дело. Датчики и механизмы ракеты-убийцы затормозили своих одноименных в ракетах-перехватчиках, обратили их в свою веру. Поэтому встреча и прошла на высшем уровне, поэтому и не было взрыва - человек терял власть над роботами. Все это, однако, еще не говорило о том, что роботы взяли верх...

Только теперь люди поняли окончательно, какой они подвергаются опасности. О боже, как они были глупы, дав металлу самостоятельно материализоваться в человеческий разум. Вся Уно теперь была пропитана разумом металлическим, не знающим человеческих слабостей, не знающим пощады разумом! Ибо металл не имеет чувств! И оставался один выход...

Десятки ядерных ракет, управляемые бесстрашными людьми-смертниками (благо, что молодежь хоть оставалось на планете такая) завернули смертоносный комок силой своего, более человечного разума, на Уно... И врезались в серую планету следом.

От Уно остались только осколки. Но это не спасло людей. Выброшенная гигантским взрывом со своей орбиты, Инто была обречена на медленную смерть - через несколько лет она охладела. И люди, не знавшие до этого забот, не успели перестроиться. Точнее, не успел никто. Люди лишь посылали сигналы бедствия, да успели создать запись своей космической трагедии.

Помощь с Земли опоздала...»

Магистр сделал небольшую паузу и продолжал: «Но вот вам еще одна история, аналогичная этой, но диаметрально противоположная. Произошла она в другой системе, состоящей из светила и шести планет, два века спустя после трагедии Инто.

Эта планета только начинала осваиваться. Заселена была лишь четвертая планета, на остальных же только побывали, но колонизировать их не успели - они были менее удобны для жизни. К светилу же близко не подступали - боялись «растаять», не позволяла техника. И что странно, на всех шести планетах системы люди обнаружили следы разумных цивилизаций, но из живых никого... Археологи долго бились над этой задачей, выдвигались многочисленные версии - о брошенной системе, о вымирании, о поспешном бегстве, о гигантских военных действиях, о великой катастрофе. Но все это были пока версии. Правда, из всего этого вороха гипотез и предположений внимания заслуживала одна - в настоящее время Светилище вошло в предельную максимум-энергетическую фазу; если на Земле еще отдельные люди могли пристально, не мигая смотреть на Солнце, то здесь это было невозможно - белокипенное Светилище такого с собой не позволяло. Первые три планеты тлели от жары и невозможность жизни людей на них была налицо; четвертая была жарковатая, но сносная. И вроде бы казалось, что последующие планеты именно то, что требуется человеку... а они  были туманные и ядовитые. Так вот, эта наиболее верная гипотеза говорила о том, что ранее, когда Светилище еще не вошло в «белую» фазу, система была заселена; но угроза белого каления надвигалась, и, видно, те разумные существа были более холоднокровные. Снялись с насиженных мест? Наука не нашла выхода? Вопросов много, а конкретных ответов пока не было...

Люди начинали жить в системе, осваиваться. Уже грезили заселением остальных планет, из которых наиболее, конечно, подходили пятая и шестая. И вдруг...

Невероятный бум поднялся вокруг сенсации, поднятой газетами в то памятное утро: астрономы обнаружили на белокаленной поверхности Светилища черный крест. И пошло: «Черный крест», «Удивительное таинство», «Зловещий признак»... И это была не просто шумиха: если поднять глаза вверх, то будет отчетливо видно - на серебристом диске Светилища, размеры которого были в несколько раз меньше земного Солнца, был отчетливо виден черный зловещий крест с чуть удлиненным основанием и короткой поперечиной. Крест располагался прямо в середине Светилища, и даже невооруженным глазом было видно, что центр креста совпадает с центром звезды. Линейные размеры креста достигали нескольких тысяч километров.

Научный мир погрузился в анализ, деловые люди погрязли в спорах и дебатах, простые жители планеты ударились в тревогу, дельцы и проходимцы пожинали необычайный урожай удач. Каждому - свое; этому явлению - свой ход. При атаках журналистов на астрономов выяснилось, что крест появился не сразу, не вдруг, а «проявлялся» несколько недель подряд перед своим окончательным появлением. Вот так! И лучшие умы планеты сели за разгадку. Интересовались не только фактором появления этого сенсационного креста, но и самой его природой: ведь любому ясно, что черный цвет на гудящей от расплавленной магмы звезде - явление весьма необычное. Значит - или искусственное происхождение, или неизвестное химическое превращение (весьма странное, согласитесь), или черт знает что...

Черт, конечно, этого не знает... А люди тоже не успели узнать, ибо случилась новая беда - беда всех бед, грандиозное потрясение всей системы: от Светилища отделилась какая-то точка (по всей видимости, ракета) и врезалась в первую планету системы. В результате - от планеты одни осколки. Людям осталось зафиксировать, что ракета несла в себе или гигантской силы заряд, или, пробив планету и проникнув в ее ядро, послужила катализатором для выхода внутренней энергии планеты. Но факт оставался фактом - первой планеты нет, после чего исчез с поверхности Светилища зловещий крест. Лучшие умы человечества (точнее, этой системы), не говоря уж о простом люде, погрузились в глубокий нервный транс.

И снова газеты подняли гвалт: «Практика подтвердила правильность гениальных догадок журналистского братства - крест послужил зловещим предвестником гибели планеты. Неведомые силы вырвались с недр и поразили первую жертву. Не исключено, что это повторится еще раз». Но человечество мало верило этим «неведомым силам», еще меньше доверяя журналистам в эти тревожные дни. А космические исследователи не могли дать ответ - не было создано еще такой техники, которая без риска пошла бы в объятия Светилища.

В одном оказался прав газетный мир - это повторилось ровно через двадцать пять лет. Люди с тоской вздохнули, заметив на Светилище контуры проступающего черного креста, а ученый мир схватился за головы. Медленно разваливалась в пространстве вторая планета.

А природу смертоносных точек так и не удалось выяснить. Были отряжены специальные отряды астронавтов для изучения осколков планет. Вывод пришел неутешительный - планеты раскололись как орехи. Но это и так ясно! Но по какой причине? Ответьте же!!! Ответа не было.

Ровно через сорок четыре года разлетелась на куски третья планета. Это уже было похоже на преднамеренное уничтожение системы. И снова тот же зловещий крест.

Волны ужаса неслись по оставшимся планетам. Последний крест на Светилище! Грозное предупреждение колыбели человечества в этой системе. Спешно бежали, обжив за короткое время и мирясь с неудобствами, на пятую и шестую планеты наиболее слабые духом люди; снимались вообще.

Через несколько десятков лет перед глазами диких от страха людей на Светилище возник новый крест, по-прежнему черный, но значительно больших размеров. От Светилища отделилась точка. Но человечество было уже начеку, выслав мгновенно на перехват ракеты, среди которых были управляемые автоматически и управляемые только астронавтами.

Перехват был сделан, но это оказалось не боевой ракетой, а скорее космическим кораблем с разумным экипажем.

... Система была заселена плотно и густо. Но когда Светилище стало подходить к «белой» фазе (что ж, возраст), стал вопрос спасения цивилизации. Наука и техника была на высоком уровне, она и предложила следующий вариант: используя последние знаменитые достижения биохимического материаловедения направить на Светилище экспедицию, соответственно обеспечив ее условиями жизни на звезде, которая и должна была урегулировать процесс теплообмена, столь губительный теперь. Экспедиция прорвалась на Светилище, обосновалась, но видно не было еще сил у науки решать такие проблемы, хотя она и создала такие материалы, способные выдержать «дыхание» звезды. Экспедиция боролась, решив пойти по иному пути - согласно произведенным расчетам необходимо было разнести в клочья первые четыре планеты, создав из их осколков завесу для губительной «белой фазы». Проект увлек. Согласовано было все - и расчеты, и выкладки, материальная база и возможности, условия работы и расчет дальнейшей жизнеобеспеченности оставшихся планет. Увлекшись работой, они жили только своим проектом. По-прежнему думая, что их собратья обитают на второй и последующих планетах (хотя уже нечиналась гибель их цивилизации от жестокого облучения и эмиграция населения), они дали предупредительный знак, взорвав затем первую планету. Затем выждали, закончив новые подготовительные работы. Снова знак. И взрыв. А тем временем в системе началось подозрительное движение. Не разобравшись в причинах этого и посчитав это перегруппировками своих, экспедиция продолжала работы. Разлетелась еще одна планета.

И только потом хватились они, заметив наконец, что система заселена уже другой цивилизацией и что обитает она на четвертой (а затем и на последующих) планете.

Они стартовали со Светилища...»

«Вот и все, товарищи, - магистр аккуратно сложил свои записи. - Лекция моя закончена». Аудитория, оглушенная таким внезапным концом, молчала. И кто знает, может быть, уже будущие астронавты делали для себя выводы из всех этих диких и глупых, мудрых и трагических историй. Все они, эти истории, вместе взятые, учили человека, как надо жить, как правильно жить, чтобы еще раз доказать природе, что нет выше в этом мире человеческого разума!

Мон-Греффи устало кивнул аудитории: «Лекция окончена. Благодарю вас, товарищи, за внимание. У кого есть вопросы, прошу остаться...»

Кто вы такие?

 

«На примере одного из наших выпускников наглядно видны самоотверженность и мужество, проявление верности долгу наших специалистов...»

(из архива Космического Центра)

 

«Применение старинного огнестрельного оружия таит в себе потенциальную опасность для наших целей и пагубно влияет...»

(из заключения экспертной группы Космического Центра)

 

* * *

 

В четком безукоризненном ряду стояли курсанты в синих форменных мундирах со странными нашивками на узких погончиках. Перед ними строго застыл дежурный преподаватель; ровным металлическим голосом он выкрикивал фамилии курсантов. В паузах между ответами над строем реяла тишина.

- Джордж Джексон!

- Я.

- Ричард Вильсон!

- Я.

- Виктор Санников!

- Я.

- Том Якобсон!

- Я.

Гулом отдавалось под потолками могучее «Я». «Я... Я... Я... Я... Я-а-а... а-а-а».

Преподаватель шагнул к одному из курсантов, вперил в него пристальный взгляд. Том не дрогнул, лишь глаза посерели от внутреннего напряжения.

«Кто вы такие? - Прогремел вопрос преподавателя. - Вот ты. Кто ты такой?»

Энергичный указ пальцем на курсанта.

«Я - Теодор Петрован, - прозвучало в ответ». «Я не спрашиваю, кто ты. Твои имя и фамилию я отлично изучил за шесть прошедших лет обучения. Я спрашиваю - кто ты такой?»

Минута недоуменного молчания, и новый ответ: «Человек». Дежурный недовольно поморщился. «Ясно, что человек. Кто же еще? Других здесь не учим, им место у нас в особых заведениях. Так кто ты такой? Кто вы такие?»

Дежурный преподаватель откачнулся от строя. «Через несколько дней вы - юристы 4-го класса, подготовленные по межпланетной программе. Вы не первый выпуск нашего заведения, но работы еще очень много, и на долю вашего выпуска ее хватит с лихвой. Профессия эта непростая, сложная и ответственная, опасная и гуманная. Вот кто вы такие. И поэтому недаром на ваших плечах погончики - вы в строю на передовой космоса, а эмблемой на ваших плечах служит синий круг с белой звездой, пробитой молнией. Гордитесь - ее знают во вселенных... Вот кто вы такие!»

 

Пришло время экзаменов, труднейшей поры межпланетных курсантов-юристов. Кто-то не выдержал их... Затем пришло время собеседований Земной Комиссии с будущими юристами. Кто-то отказался от дальних распределений, трезво оценив свои силы и возможности или же заранее не захотев покидать родную обитель... Оставшиеся получили распределение - от обжитых планет и систем до диких «медвежьих» углов, куда и добраться-то было непросто.

Теодор Петрован стоял по стойке «смирно» перед членами распределительной комиссии. Пожилой грузный мужчина с густой эффектной сединой в волосах и шрамами на лице вскинул глаза на курсанта. «Тудор, у вас диплом с правом выбора. Что бы вы пожелали? Но, до того, как высказать свое пожелание, вспомните, что вы уже имели собеседование с Земной Комиссией. Трусов нам не надо! Собеседование установило полную вашу пригодность, так что попрошу вас и впредь держаться уверенно. Мы ждем ответа».

Петрован улыбнулся: «Куда пошлете - там мой дом! Я хотел бы поработать с только что формирующейся разумной жизнью, желательно - земного прообраза, пусть даже при некоторых «анти-» - антиатмосфере, антивеществе и тому подобное. Если поточнее - это район М 19-й вселенной, планета... Да-да, та планета, на которой уже несколько десятков лет отмечается интенсивное умственное развитие человекообразных первобытных дикарей». Теодор увидел, как председатель одобрительно переглянулся с членами комиссии, придвинул к себе лежащий на столе толстый журнал в черной обложке с эмблемой космической юридической службы. «Хвалю за служебное рвение, молодой человек, - многие мечтают об обжитых краях, но энергичных натур, берущихся за неизвестное, все же больше». Председатель знал, что говорил, знал по своему опыту, по своим нашивкам юриста экстра-класса, доставшимся ему после долгих и тяжелых лет работы. «Взглянем, кто там верховодит, на этой планете, куда собирается наш молодой коллега. Доктор Роботтсон. Знаю, знаю его. Трудоспособный человек, проработал на планете десятки лет. Своего рода талант миротворца. Попробуй осуществить надзор за дикарями без эксцессов и в то же время исподволь двигать их цивилизацию - тогда поймешь на своей шкуре!» - Председатель говорил эту тираду скорее для себя, но при этом косил глаза на Петрована, будто узнавая - ну, как ты, не сдрейфишь? Нет, не должен, такой учитель у тебя будет. «Итак, решено - доктор Роботтсон». «Разрешите идти?» - Теодор щелкнул каблуками. «Да. К работе, Петрован!»

 

Дело доктора Роботтсона

 

«Доктор Роботтсон, - огромный мужчина средних лет хмыкнул в лицо Теодору, с силой сдавил руку, притянул к себе, - рад познакомиться. Давно прошу Центр дать мне дополнительную единицу. И вот мечта сбылась! Так в качестве кого ты к нам, Теодор Петрован, а? Нас на планете двое. Что, мало? Более не разрешают держать, да и накладно. Значит, я и техник Майош, он сейчас на дежурстве. Да еще куча дикарей, странствующих без цели и определенных занятий по планете. И ты вот будешь третьим. Так кто ты? Психолог? Историк? Технарь? Биолог? А, вы телепатист? Не ошибся?» Петрован в ответ смущенно переминался с ноги на ногу. Не ожидал он, что окажется в столь малочисленном коллективе. Да какой к черту коллектив - два человека да он, вновь прибывший, третий член, - скорее это экипаж малогабаритного корабля. А ведь такой малочисленностью надо управлять не сложной ракетоносной техникой, а целой Ойкуменой своенравной планеты, ее разумом. И до чего только нельзя додуматься в этой обстановке: диким планетам - до дерзости и умственного взлета, а их «управляющим» - до «больших скачков» и переворотов ума в сознании первобытнообщинных людей.

«Но, однако, - сумел осадить себя Петрован, - законы истории, исторического и диалектического материализма мне известны - впрочем, как и всему здравому передовому человечеству, - поэтому дикари, при всех их даже неизведанных выходках не могут и не смогут раньше времени «перешагнуть» за шаг отведенной им эпохи. Барьер исторического закона - их ограничение и их передовая мысль. От первобытнообщинного строя - к рабовладению, от рабов - к феодализму, феодализм сменяет капитализм. И далее - витки исторического развития. Это - основа, но есть и другие схемы развития общества. Не-е-ет, я силен: умом, сознанием, разумом. Но я пока 4-й класс, что же подскажет доктор?»

«Извините, доктор Роботтсон, я - по образованию юрист». «Что? - Роботтсон завял в своем бодром голосе. - Юрист? А зачем? Поймите меня правильно, дорогой. Или я отстал от жизни, или это что-то новое: для чего здесь, на планете, юрист? С кем судиться? Ха-ха-ха. Здесь дикари, первые человеческие, маломальские общины, с ними? Или нам - на них, на их необразованность, отсутствие высшего образования? А-а-а...» «Вы неправильно меня поняли», - Теодор собирался детально объяснить значение межпланетного юриста: он понял, что Робботсон не в курсе последних событий и не хочет знать того, что Юр. Институт Разума существует два десятка лет (может, чуть поменьше). Впрочем, это и понятно: Роботтсон выбивал кадры давно, завяз в работе, отбирающей уйму времени - и может не знать о значении новых специалистов, профиль которых широк и разнообразен: от психолога до биолога, включая и телепатию...

«Доктор Роботтсон, - властно и настойчиво перебил начавшееся так неожиданно знакомство Петрован, - я юрист, подготовленный по межпланетной программе. Я - юрист, историк, биолог, психолог, немного технарь, физик, химик и математик. В космической технике разбираюсь ниже среднего, но по роду своей профессии для меня этого достаточно. Я - немного врач, ботаник, зоолог, геолог. Кто же вы, в таком случае?» В ответ Роботтсон ехидно захохотал: «Моя профессия - главная - врач. По межпланетной программе. О-хо-хо-хо-хо! Почему ж вас в таком случае - немного того, немного другого - не поставили Руководителем Планеты? Немного врач, немного биолог, ха! Но вы мне нравитесь. Чем? Перечнем титулов и наук. Надеюсь, в чем я слаб, поможете? Вижу, вижу».

Роботтсон надвинулся своей массой на среднего по габаритам коллегу и процедил ему в ухо: «Не горячись, Петрован. Скажи лучше - мир этому дому! И начнем сообща работать. Да простит меня Бог, как прощают мне многие глупости мои дикари, как божеству, но я очень рад, что мне прислали такого квалифицированного специалиста. Другое дело - как приложить твои знания... Но это уж моя, наша совместная забота. А ты, Теодор, такой горячий, злой, человечный и грамотный - ты мне такой и нужен. По рукам? Придет Майош, помощник мой, - познакомитесь. Банкет устроим, - доктор лукаво взглянул на Петрована. - Могут боги устроить себе пир, отдохнуть? Да-да, мы боги, боги перед этими дикарями, которые чтут нас как богов, боятся нас как богов, священнодействуют перед нами, как перед богами! Ты поймешь это потом, сейчас отдыхать, а когда Майош освободится от вахты, знакомим тебя с планетой и его обитателями». Роботтсон надвинулся на Теодора, от избытка чувства охватил его своими огромными руками и начал тискать Петрована в своих объятиях. «Я шутил, - говорил доктор, - я всегда Центру говорил, что я только врач, а не цивильный толмач! А они только отмахиваются, говорят, ты нам подходишь. Гиппократы, говорят, лечат и гуманизируют мир!»

Майош, невысокий и выдержанный в эмоциях, сразу понравился Петровану. Да и Теодор, наверное, пришелся по нраву технику. С первых же минут знакомства они потянулись друг к другу.

«Прошу в наш пульт», - картинно провозгласил Роботтсон, делая отработанный - видна тренировка вхолостую, без аудитории, рассчитанная на эффект для необученной публики - жест в направлении скромной, но с грозной надписью «Главный пульт», двери.

Петрован в помещение пульта вошел первый, за ним Майош, последним, почему-то осторожно, шагнул Роботтсон. Главный пульт представлял собою скромное, но приличное по размерам помещение, оснащенное телеэкраном на одну из стен, механизмом теле-объекта  на пульте управления, шумофоном - в атмосфере планеты для этой цели работали несколько искусственных спутников, отдельно стоящим от пульта механизмом грави-защиты станции; от пульта управлялся радар целеискателя и аварийный «стоп-микропульт». «Все очень просто, - Майош сел в операторское кресло. - Несколько недель - и ты, Петрован, будешь представлять из себя заправского дежурного. Ведь так, шеф?» Вопрос техника уже обращался к Роботтсону. Тот утвердительно кивнул, властным жестом «сгреб» из кресла своего помощника, сел сам за пульт. Методично защелкал тумблерами; зажигались огоньки, полыхнул разноцветьем экран. По стенке, как на скачках, неслись живые кадры планеты, ее явь, ее реальность - выжженная земля, негустые заросли жесткого густолиственного леса, степи, стада тучных тупорылых животных, красноватые сумерки планеты.

«Их счастье, - бурчал Роботтсон, не переставая крутить волчок телеискателя, - что нет здесь сильных морозов и могучих зверей. А, юрист? Правда ведь? Человечество в его стадию зарождения преследовали эпохи оледенения, мамонты и саблезубые тигры. А здесь? Вот выпустить бы на них бронтозавров, ящеров и динозавров... о-хо-хо... Что было бы! Рано подохли эти твари; давно доказано, что периодические «эпохи» радиоактивных зон доконали их, а человек, это двуногое, слабосильное «животное», живет. Сильнее всех оказался. И наш местный дикарь выживет! Вот только помочь бы ему, «ускорить» его... Ведь есть же средства...» Роботтсон умолк, будто вдруг спохватился, сердито встал из-за стола.

«Петрован, - продолжил также сердито - Теодора это удивило, - мотай все на ус, специалист ты широкого профиля. Думаю, при нужде нас ты кого из нас заменишь, если не обоих сразу вместе. Образование - это вещь, достойная незаменимости. Что стоим, идем дальше. Вообще-то, там уже и смотреть нечего - подсобные и личные помещения...»

Они втроем вышли из помещения пульта и направились по длинному коридору. Роботтсон гостеприимно раскрывал двери каждого отсека, встречающегося им по пути. «Запасы продовольствия. Здесь аварийные скафандры. Склад запасных батарей. Снова продовольствие. Каюта Майоша. Кубрик. Мех - столовая. Мехмастерская. Моя каюта. Моя лаборатория. Кстати, вход совмещенный. Отдел оружия...» Майош легонько попридержал юриста: «Удивляетесь, что на два человека столь много подсобных помещений? Не стоит. Поработаете - поймете. Все эти «закоулки» рассчитаны на полнокровное обслуживание нашего «Олимпа», и здесь не играет роли количество членов станции. Вас, я вижу, смущает еще одно обстоятельство - как мы находим друг друга в этом хаосе? Просто. Видеофон всегда находит мне Майоша, а ему - меня, пусть даже кто-то из нас спит или спрятался в стенной шкаф или какую-либо установку».

Вечером, после ознакомления со станцией, Петрован спрашивал доктора: «Давайте уточним, что входит в мои обязанности». «Давай, Теодор», - бодро откликнулся Роботтсон, не отрываясь от ужина. «Не имею права, - объяснил он, грызя кость, - отвлекаться. Пища и моральное равновесие для нас - прежде всего. Тебя интересуют твои обязанности? Значит так: дежурства - отнюдь не смыкая глаз, сирена тревоги разбудит тебя в случае надобности и ты уж тогда разыщешь нас в отделах; вызов и сбор по тревоге - это когда требуются общие усилия, что бывает очень редко... Последний раз такое событие было много лет назад: инспекторская проверка складов и помещений; хобби и научная работа на тему «Цивилизации разума, пути к его стабильности и повышение его качествоспособности...»; аварийные ситуации... Что еще? Да, не мешай другим, то есть нам, отдыхать и трудиться на досуге. Все? Почитай на сон грядущий эту инструкцию Центра».

Петрован все последующие дни активно и усердно постигал азы «управления» станцией, но еще ни разу не увидел на экране дикарей. «Специально, - пояснил Майош, - шеф так приказал: пусть, мол, пообвыкнет по технарской линии - а потом уж к живым людям. Тем более, это не земляне, чуть что - у них готов ответ: в лоб камнем или свистит стрела. Доктор по этой части дока».

Петрован удивился: «Камнем? А защита?» «Есть и защита. Гравизащита слабого поля, рассчитана от силы их орудий нападения - камня, стрелы, копья... Но не более... Да и больше не требуется. У нас - лимит расхода, у них - ступень развития. Сколько им еще потребуется Его Превосходительства Времени, чтобы шагнуть на ступеньку выше?»

... Да, «дикари» Планеты только в бытность своих богов - Роботтсона и Майоша - вступили во времена лука и копья. Теперь у них имелся в арсенале камень, лук и стрелы, копье и меч. На более у них пока не хватило ни разума, ни возможностей, ни сил, ни желания. Железо и его производство для них было еще труднодоступной роскошью. Высокие, статные, темноволосые, в звериных шкурах, - их виду бы позавидовали и современные жители Земли - они хозяевами шли по своей планете. Петрован с восторгом, страхом и неизвестным трепетом следил за ними на экране, как они разводят огонь, как загоном идут на зверя... Впору ли, дикие ли они? Может, стоит их уже вычеркнуть из этого пренебрежительного списка? Человек никогда не бывает диким...

«А в чем же заключается ваше пособничество и контроль?» - Спросил как-то Петрован доктора. Тот хмуро взглянул на него.

«Вопрос по существу, но трудный, - Роботтсон, задумавшись, долго молчал. - Я провел здесь много экспериментов; некоторые из них имели положительный результат. Проще говоря - «внедрены» дикарями в жизнь. Это лук, копье, огонь. Как я достигал этого? Чтобы дикари поняли меня и вооружились? Хм, расскажу».

«Я не боялся их. Эти твари, хоть и свирепые, но безобидны для нас - гравизащита, рассчитанная по величине Майошем, должна защищать нас от нападок древнего человека планеты - будь то камень, праща или лук. Дело в другом - в моральном уроне в деле будущего для местных аборигенов. И эту ошибку делаю не только я, доктор Роботтсон, но делают ее и другие резиденты, и сам Центр. Мы ускоряем прогресс местного человечества и в это же время морально давим последнее. Впрочем, в данном методе достоинства перевешивают недостатки; человечество тоже прошло этим путем - пусть, может даже фиктивно. Но представим такую картину - реальную: я, доктор Роботтсон, в гравиоболочке, спускаюсь с небес к туземцам и швыряю им собственноручно грубо сработанное оружие. Конечно, из разряда холодного...»

... Они упали ниц. Их тупые лица выразили ужас, смирение и покорность, ибо в их памяти навсегда остались блеск молний во время грозы, рев и безжалостные шаги зверей по трупам их товарищей, скорбно-голодное молчание женщин племени. Они, представители первых общин, еще долго валяются на холодной земле, пока Божество (в виде доктора Роботтсона) не скрывается вдали и пока самый храбрый из охотников не делает шаг вперед к лежащему на земле оружию.

Потом его благословляют - вначале бога, уже рожденного и закрепленного в сознании племени, затем - копье или там лук, долго и трудно осваиваемый на практике, пока наконец не понимают всех его преимуществ перед камнем, дубиной и мечом.

А огонь? Как шарахнулись от него тогда бесстрашные воины племени...

Роботтсон в восторге хохотал, когда рассказывал Петровану про этот случай. Тот молчал, сосредоточенно слушал доктора. С выводами не торопился, хотя душой и чувствовал, что Роботтсон во многом прав. И страстно хотел, мечтал помочь доктору в его деле. Но как?

«Ничего, - продолжал Роботтсон, - Нашлись среди них храбрые и умные люди. Додумались до того - точнее, дошли по нужде, - что «сместили» старого вождя, а на его место поставили... молодого, но энергичного и думающего парня. Парень - конечно, не тот термин... Мужчины племени живут недолго, лет тридцать-сорок пять. Этому - новому предводителю, если он волей судеб не погибнет от клыков зверей и камнепадов, предстояло тогда прожить еще своих полжизни.

Он и сейчас жив».

«Были ли случаи, что люди племени выходили к территории станции?» - Поинтересовался Теодор. «Сколько угодно». «Чем же кончалось?» «Бросками камней, боевыми кличами... Даже случаями смерти нападающих. Поймите правильно, защита наша надежна, но дерзость должна быть наказана. Уже спустя некоторое время вождь «увязал» лук и огонь с нами - новорожденный «Олимп» стали обходить стороной, станция стала для племени своеобразным «табу». Посмотрите...»

Роботтсон сел за пульт, и на экране стены возникла степь. «Их идолы. Грубая, конечно, работа, но - камень, выражение почтения к богам (к нам!); в этот круг никому кроме жрецов заходить не разрешается. В центре идольского круга - наша станция; ни один из жрецов к нам еще не заходил и даже не входил внутрь заветного круга. Такова сила предрассудка!»

«Тогда я решил действовать сам», - Роботтсон уронил голову на руки. «Как сам? - Вздрогнул в предчувствии чего-то неясного, смутно-непоправимого Петрован. - Не понимаю вас, доктор Роботтсон». «Сейчас поймешь, дорогой. И перестань, пожалуйста, величать меня. Вы-вы! Зови «ты». Столько времени делишь с нами беду и радость, что пора уже привыкнуть к братскому обращению. Так вот, уже при тебе, я закончил препарат - я ведь по профессии врач, не забыл? - стимулирования умственного развития, эдакий «эликсир ума», своеобразный «алхимический набор» для племени Планеты. Беда в другом - я до конца не знаю, не проверил и не смогу уже проверить вариации действия и возможности своего препарата. Дело в том, что я его ввел в вождя и в одного из жрецов племени - помимо, конечно, их воли и сознания. Что-то скоро будет... Я не верю, конечно, что двое гениев смогут повернуть судьбу тысяч... Тем хуже, и я этого не учел, будет анти-эра в развитии аборигенов».

«Как - анти-эра?» - Теодор вспомнил свой разговор с председателем распределительной комиссии. Показалось, как давно это было.

«А так, - спокойно объяснил доктор; было видно, что он думал не один вечер, - их развитие отбросится назад. Не в смысле «вооружения» - лук и огонь останутся с ними, они теперь будут неразлучны. Люди сами разгонят себя, рассорятся, разобщатся - племена расколются на общины, которые расползутся по огромной планете и ее укромным уголкам, и каждая из них заживет своей собственной жизнью. Наряду с северными рабами будет, к примеру, существовать прогрессирующий феодализм, капиталистическое рабовладение не будет знать о существовании в другом конце планеты диких племен. Ведь планета эта трудноосваиваемая, некоммуникабельная и привередливая. Ну, как?»

В ожидании и тревоге шли дни. Порой Петровану казалось, что страхи Роботтсона беспочвенны, но когда он смотрел на его серое, помертвелое лицо, то понимал - надо ждать расплаты. Майош этого, слава Богу, не подозревал.

И расплата пришла. За неумелое и грубоватое вмешательство в закономерное развитие разумной жизни планеты.

Роботтсон не выдержал. В один из дней он тайно, не предупредив своих коллег, вылетел в район «дислокации» племени. Получалось, что он ждал, рвался к тому моменту, когда он, доктор Роботтсон, «повелитель» разума неразумной планеты, встретится один на один - с глазу на глаз - с вождем племени.

А племя в своем развитии уже сделало раньше - все ж, что ни говори, условия были благоприятные, - и делает сейчас большие успехи. Здесь, в этом стаде первобытных людей, была и осталась крепка и непоколебима власть вождя. Его опорой, пророком богов, непонятных сил и явлений природы и повелителем душ и стремлений членов племени был главный жрец. Порой между вождем и главным жрецом происходили ссоры и столкновения - один требовал с позиции силы, другой рассуждал по «мановению свыше». Общее решение, однако, всегда находилось, и два столпа, разделившие власть и вершившие судьбу людей, жили в мире и обоюдном понятии. Ни один из них не рушил легенд и авторитета другого. Но только неведомо было главному жрецу в сей момент, что рядом с ним, в образе одного из его помощников-жрецов, зреет высокий полет мысли и его погибель. Люди племени за короткий срок, благодаря условиям планеты и «вмешательству» троих землян, прекрасно освоили оружие - меч, лук, копье, поняли, что такое праща, пещеры, начали строить из камня искусственные укрытия, варили себе пищу на огне, приручили отдельных диких животных. В последнее время в их обиход вошли кони, которыми пока, из-за ограниченного количества последних, пользовались верхушка племени, охотники и сторожевые воины. Их речь, речь людей племени, уже вполне сформировалась, определилась. «Толчок» Роботтсона - его стимулятор разума - не замедлил сказаться... Последние наблюдения Петрована подтверждали энергичность, ум и многие нововведения молодого вождя племени.

И вот Роботтсон, почивающий в собственных мыслях на лаврах бога, делает шаг навстречу своей ошибке. Он не учел одно, великий экспериментатор - того, что встречается с человеком, в организм которого самолично ввел неуправляемый препарат.

Вождь на коне отъехал в сторону от группы соплеменников, встал как вкопанный и орлиным цепким взглядом выхватил в небе далекого горизонта стремительно двигающееся ему навстречу светлое пятнышко. Он насторожился и хотел уже тронуть пятками бока своего полудикого коня; вождь не был трусом, его вело назад лишь чувство предосторожности. Однако остался на месте, и через несколько минут в двух десятках шагов от него опустился с неба бог, человеческого обличья и крупного телосложения.

«Здравствуй, вождь!» - Приветствовал дикаря царственным тоном Роботтсон. Оцепенелый вождь рухнул с коня и встал на колени, молитвенно преклонив голову. «Как твои дела, освоил ли ты лук, огонь, борьбу со стихией и бедами? Говори». «О, бог мой! Благодаря всевышнему! Небо не забывает нас». «Доволен ли ты? Нет ли роптаний и нечестивых мыслей против меня, который стремится для вас делать только хорошее?» «О, нет. Но скажите - бог ли вы, явь ли это, со мной ли ваш разговор?»

Разговор велся на языке племени, которым Роботтсон, заядлый лингвист, владел отменно. Приличного знания языка аборигенов он добивался и от Петрована, и от Майоша. Техник на это равнодушно отмахивался рукой, и доктор от него отстал. Но Теодора он замучил. Благодаря настойчивости Роботтсона, Петрован умел уже довольно сносно изъясняться на местном языке и прилично его понимал.

«Бог, бог! - Заворчал недовольно Роботтсон в ответ на тираду вопросов вождя и безотчетно сбился на земной язык. - Да не бог я, человек. Для них, твоих людей, я, быть может, и бог, а для тебя, своего питомца - помощник и учитель. Понятно?» Он с удивлением увидел, что вождь испуганно таращит на него свои глаза, и с досадой понял, что говорил на родном языке. «Теперь уже трудно что изменить, - Роботтсон взглянул в сторону группы дикарей и, хотя они были далеко, догадался, что те обратили взоры в их сторону. - Ну, влип. Черт с ними, мне хуже не будет от их раболепия... А вот дело «неудачным божеством» испортил». Доктор не заметил, как жадно глядел на его расстегнутую кобуру на поясе вождь. И только почувствовав неясное беспокойство, Роботтсон механически схватился за кобуру и вытащил пистолет - устаревшее личное оружие, по-прежнему остающееся по законам Центра на вооружении членов научных космических станций. Ношение личного оружия, согласно инструкции, было обязательным; в качестве личного оружия признавалось только огнестрельное и запрещались лазеры, бластеры, импульсаторы, биоударники и тому подобное. Скорее, это было вызвано целями неразрушительного характера, аффектного последствия пистолетных выстрелов. «Фу, - облегченно вздохнул Роботтсон, - на месте, не потерял. Но чего он так уставился на эту пушку?» Вождь шарахнулся в сторону, и через минуту конь уносил его к соплеменникам. Роботтсону ничего не оставалось, как взмыть в воздух. По пути на станцию он здорово ругал себя.

«Вот так я и слетал к нему,  - закончил он свой рассказ Петровану, встретившись с ним вечером. - Проявил расхлябанность и вольнодумство». Теодор задумчиво посмотрел на своего шефа. «Ты так и не понял, почему он пристально смотрел на пистолет?» Роботтсон пожал плечами: «Трудно сказать. Но, честно говоря, и до сих пор не понимаю. У тебя есть предположения?» «Пока нет. Я вот думаю, какие последствия принесет нам твой опыт. Поумнеет вождь, станет таковым и другой - жрец. Но ведь не может дикарь с луком сразу стать офицером с пистолетом? А? Это невероятно, уму непостижимо. Нет, Роботтсон, не может. Тогда что? Ты для него - бог. С пистолетом. Так? Давай будем рассуждать с точки зрения увязки его настоящего или, быть может, созданного мировоззрения с этими двумя понятиями - бог и пистолет. Бог ты или не бог для него? Есть в тебе такая уверенность?» Доктор ухмыльнулься: «Теодор, в твоем роду не было в древности сыщиков и инспекторов? Мне кажется, что были, уж больно ты логически рассуждаешь». «Про предков своих знаю плохо, а что касается логики - так я недаром юрист планеты». «Понятно. Давай дальше». «Я спрашивал, признает ли он тебя божеством? Уверенности нет, отрицания тоже нет. Остается неопределенность. Теперь пистолет. Это - факт, явление налицо. Значит, следует вывод: если ты бог - то бог бывает с пистолетом; если же он тебя не признал еще за него - то любой из дикарей с пистолетом на поясе может сродни быть тебе или богу. А, каково?»

Роботтсон громко расхохотался: «Ерунда. Чушь твоей разгоряченной головушки...»

Доктор не мог сдерживать себя и хохотал все громче. В дверь заглянул Майош: «Что случилось?» Весь заходясь от смеха, Роботтсон тыкал пальцем в сторону Петрована: «Он думает, что вождь собирается отнять у меня пистолет. А как же раньше, когда я «явился» к ним? Тоже ведь был при пистолете». Теодор угрюмо ответил: «Глупы были тогда и не знали, что там у бога на поясе. Не до того было. А сейчас вождь поумнел. Он наверняка знает, что за штука должна храниться в кобуре у существ, слетающих с неба». «А-а-а? - Доктор и Майош внимательно взглянули на Петрована. «Вот станет он обладателем пистолета и возомнит себя богом. Тогда посмеемся», - Теодор равнодушно замолк.

Шло время, опасения Петрована не сбылись. Роботтсон не спускал глаз со своего оружия, нигде и ни при каких обстоятельствах не расставался с пистолетом, приказал опечатать склады оружия, проверил готовность вооружения станции. И успокоился. Майош же просто забыл об этом инциденте.

Петрован сидел в помещении пульта в удобном операторском кресле. Дежурство согласно графику. Скорее проформа, а не необходимость. При желании человек мог поспать или покинуть пульт, тогда в работу вступал авто-дежурный, металлическим голосом предупреждающий по радиосвязи обо всех событиях. Но этого как раз и не любили обитатели станции - мелкие факты и однообразие выбивало из рабочей колеи, вносило нервозность и злость; дежуривший же человек редко когда беспокоил других членов станции.

Мерцал на стене экран, потрескивало в колонках шумофона. Петрован «крутил» целеискателем по планете. Достойных целей не находилось. Поскучневший Теодор переключил вид на территорию станции. И вздрогнул, увидав на экране скачущего наметом всадника. Человек мчался на коне со стены экрана прямо на него, Петрована - значит, путь его лежал на станцию. Теодор уточнил местоположение цели, «засек» ее на плане; выяснилось, что всадник прошел идольское кольцо ограждения и продолжает стремительно двигаться. «Звать Роботтсона? Раньше, при них, было много случаев нарушения границы и даже нападений. Но при мне, за эти годы - даже единичных случаев вторжений не было. Что делать?»

По станции разнеслось: «Доктора Роботтсона срочно к пульту. Экстренное дело». Теперь они вдвоем - доктор и Петрован - смотрели, как к главным воротам станции подъезжал человек на коне. «Вождь, - безошибочно определил Роботтсон. - Что ему надо? Его визит мне не нравится». Шумофон пульта заорал голосом дикаря. Если перевести эти фразы, то получилось бы следующее: «Эй, ты, бог, выходи! Поговорить надо с тобой. Я - вождь». Трепета на мужественном лице вождя не было, он даже не слез с коня. Роботтсон шагнул к выходу. «Куда ты? - Петрован схватил шефа за руку. - Не ходи. Говори с ним отсюда». «Нет. Что-то случилось, если зовет. Не переживай», - и доктор зашагал к главным воротам, направился к вождю - тот мгновенно спрыгнул с коня и тоже двинулся навстречу. Между ними оставалось пятнадцать-двадцать шагов.

Роботтсон шел, не спуская взгляда с вождя. А дикарь медленно сунул руку внутрь меховой рубашки, извлек оттуда... пистолет. Дважды прогремело.

Петрован словно истукан застыл у окна. Как в замедленной съемке он видел заваливающегося назад грузного Роботтсона, искаженное лицо вождя, вздыбившегося от грома выстрелов коня.

Через несколько секунд все было кончено: доктор валялся на пыльной земле, а горячий конь, точкой видневшийся вдали, уносил вождя. Теодор бросился к лучевой пушке, поймал в оптический прицел всадника. В мозгах ударило: «Эх, не имею я сейчас никакого человеческого и юридического права убивать этого негодяя... Пока не узнаю причину». Рука передернула затвор, точка прицела сошла и остановилась на крупе коня. В трубу Петрован отлично видел, как на полном скаку грохнулся конь, вождя вышибло из примитивного седла и больно ударило о твердь сухой каменистой земли. «Жив будет, - с удовлетворением мстителя подумал Петрован, - а вот что с Роботтсоном? Надо бежать к нему».

Доктор был тяжело ранен. Одна пуля пробила ему плечо, чудом не задев кости, вторая застряла в легком. Через несколько часов после этого злополучного происшествия Роботтсон метался в бреду. Его друзья, не врачи по образованию и делу, горестно стояли у его постели. «Говорить надо, убеждать, - бредил раненый, - а не играть их забитостью, чистыми, чистыми руками их. Сделать так, чтобы пакость вождя стала достоянием племени и оно само решило его участь. Рассказать про опыт - я тоже здесь виновен - и про подлость вождя. Нашел, где гуманность проявить. Негодяй! Чистыми, чистыми руками его надо...»

И было непонятно, кому и для чего говорит Роботтсон.

Трое землян не знали разыгравшихся до начала стычки событий в племени, не знали они и то, откуда появился пистолет у вождя. Личное оружие Роботтсона валялось сейчас у кровати - целое, в полном наличии. Что же произошло?

Очнувшийся доктор рассказывал: «Все произошло как-то мгновенно. Вождь уже издалека сдавленным голосом спросил: "Кто-о вы-ы та-а-акие???" Я, приостановившись на миг, удивленно и резко ответил ему вопросом: "А что, нас здесь не ждут?" И пожалел о сказанном, ибо через секунду на меня смотрел черный зрачок пистолета. Остальному ты, Петрован, сам свидетель. Вот настоящая цена людям, несущим на этой планете гуманизм и разум. Ты разве не слышал нашего диалога, Теодор? Это из-за плотных соединений рам окна. А жаль, очень был содержательным наш разговор». Роботтсон сипло и натруженно засмеялся, схватился за грудь. «Так вот как распорядился Его Высокопревосходительство Господин Случай. Теперь в силу вступают анти-обстоятельства, о которых так в шутку говорил я недавно», - и доктор потерял сознание.

После проведенной операции, осуществленной искусно авто-врачом и ассистирующим ему Петрованом - последнего основам врачебного дела обучали ­- смертельная угроза жизни Роботтсона миновала. Но поправлялся он медленно; рана на плече зарубцовывалась, сложнее было с легким: доктор еще хрипел.

В одно из помещений Петрован, замещающий старшего на станции, принес ему данные многодневного поиска в инфракрасных лучах. «Вот, - Теодор осторожно положил на грудь больного квадрат жесткой пленки, - смотри, Роботтсон». Доктор посмотрел пленку на свет, четко завиднелся сложный индекс-номер. М19-5/23. «Что это?» «Маркировка на "его" пистолете. Есть ли возможность проверить наличие или существование такого в архивах станции?» «Можно», - Роботтсон вызвал Майоша и дал ему задание. Через двадцать семь минут техник докладывал: «Пистолет принадлежит одному из наших космических разведчиков, работавшему и пропавшему без вести несколько десятилетий назад. Случай - единичный и непревзойденный в истории освоения сей планеты». «Был один, - с горечью сказал Петрован, - теперь два. Беда одна не ходит, и расхлябанность теперь дает эхо. Почему не были тогда организованы поиски пропавшего разведчика?»

«Они проводились. Имеется акт, отчет. Безрезультатно». «Странно. И это при наших достигнутых уровнях?» Петрован в дальнейшую беседу не вмешивался, лишь хмуро пробормотал: «Этот поумневший и вооруженный бандит становится опасным!»

Не так уж был далеко от истины Теодор.

... Да, пистолет под номером М19-5/23 был в руках вождя племени. И теперь уже неважно, как он попал в его руки - нашел ли, отобрал ли у своих невежественных соплеменников, а может и видал сгнивший труп одного из прошлых богов планеты. Вот поэтому вождь во время неожиданной встречи с Роботтсоном так пристально смотрел на его кобуру, и даже посчастливилось - увидел, что бог вооружен таким же пистолетом, который у него уже имелся. Но впору, бог ли тогда перед ним, могущественным вождем огромного и сильного племени? Нет, уже не бог. Таким богом, с пистолетом в руках, и он, вождь, может быть. Не умеет летать? Ничего. Надо только понять, научиться, дойти умом, бурное развитие которого так остро чувствовал в последнее время вождь.

Когда он после визита Роботтсона поскакал к своей группе, главный жрец вопросил его: «О, вождь, тебе явился бог?! Мы видели, видели его. Хвала всевышнему, что он одарил нас встречей. Помолимся, братья! Я вымолил у бога, чтобы он посетил... И он явился. Вождь видел его... Видел ли ты его, вождь? Мы видели. О, какие мы счастливые».

Вождю не понравились слова главного жреца, но он не возразил и молча кивнул головой. А сам подумал: «Загребают жар чужими руками. Проповедует свою святость и причастность к Высшему. Нет, голубчик, ничего у тебя не выйдет. Давно ты мне надоел». Когда группа пришла в племя, главный жрец начал витийствовать в молитвах и угрозах. Вождь скрылся в своем шалаше. А вокруг буйствовали в религиозном экстазе толпы его соплеменников. «Как же, как же забрать в свои руки всю полновесную власть? Он одурманит их, забьет туманом их храбрые головы. Кончать одним ударом... Если без свидетелей - станет мучеником, пойдут всякие слухи. Убить при всех - того и гляди за смерть главного жреца поплатишься и своей жизнью. Могут растерзать. Натравить кого? Опасно». Вождь вдруг вспомнил про пистолет. «Это оружие богов. Надо понять, как оно действует. Это - единственный верный выход. Но на ком испытать? Надо опробовать эту штучку, чтобы потом одним ударом покончить с главным жрецом».

В шалаш вождя, устало дыша, ввалился тот, о котором только что думал вождь. Главный жрец искоса взглянул на предводителя, истово вздохнул: «Хвала всевышнему за его милость, за его сошествие к нам!»

«Ко мне, - усмехнувшись, поправил его вождь, он вдруг обрел спокойствие. - Слушай, культ, а ты серьезно веришь в божество небесного человека?»

Главный жрец ошарашено смотрел на равнодушное, каменное лицо вождя. Долго не мог еще заговорить после такого неожиданного поворота дел. Наконец захрипел в бессильной злобе: «Надругаешься над верой? Богоотступник. Что скажут тебе соплеменники, узнав о таком? Не боишься?» «Они не поверят, зная меня как святого и храброго человека». «Что ты хочешь?» «Если я докажу тебе, что боги - это не боги, что они также смертны и уязвимы, как простые смертные, что я буду от тебя иметь?» Главный жрец зашелся в ругательствах. И следующие дни, как только он оставался наедине с вождем, продолжал делать то же самое. Вождь спокойно, по-иезуитски улыбался, уверившийся к тому времени полно и окончательно в пистолете и своей звезде.

В один из дней вождь вскочил на коня, выкрикнул уже на скаку главному жрецу: «Вспомни наш разговор - иду на бога!» Вот тогда прогремели на тихой планете два выстрела. Эхо последствий загуляло после них: в тревоге потекла жизнь станции, в племени поднимался ореол непогрешимости и силы вождя, метался в ярости и крахе главный жрец.

Не хранил спокойствия и один из жрецов, помощник главного, тот самый, который стал второй «жертвой» опыта Роботтсона. Он видел, как туп и глуп главный жрец; непокорные мысли рождались в его голове. А после покушения на бога, ставшего почему-то известным во всем племени, жрец стал буйным и непослушным. Он призывал к свержению главного жреца, говорил открыто, но в ответ встречал лишь поникшие головы и потупленные взоры. Причиной тому было простое объяснение - жрец опередил в своем полете мыслей время и, сам служитель религии, в открытую восстал против нее. Для бунтаря назревали крупные события.

Легендой обрастало имя вождя. Его подвиг и единоборство с «небесным человеком» восхвалялись и возносились сторонниками вождя. Прямых свидетелей сцены стрельбы в бога со стороны дикарей не было; они не знали пистолета, а поэтому схватка в их воображении представлялась грандиозной битвой, из которой победителем вышел их Великий. Теперь вождя иначе и не звали. «Великий сильно зашиб небесного человека и далеко прогнал его», - с затаенным страхом перешептывались соплеменники между собой.

А главный жрец собирался расправиться со жрецом-богохульником. План был блестящ и прост в исполнении: в ближайший религиозный праздник, после «разговора» с духами, объявить, что боги требуют человечью жертву... В виде этого жреца-негодяя. И под нож, под нож его! Или на костер, живьем! Сразу тогда поубавится спеси у вождя, увидит, какова сила у служителей культа. Главный жрец радостно потер руки. «О-го-го, не так уж я прост! Но все же как был побежден вождем бог?» Это оставалось для всех загадкой.

«О, наместник богов, к вам просится один из помощников». Главный жрец вздрогнул: «Легок на поминки. Зови». Жрец легко и свободно вошел в шалаш.

«Ну, с чем пришел?» «Рад служить своему народу. У меня дело». «Говори, нечестивец, сошедший с верного пути и заблудший человечек! Ты знаешь, какова кара будет?» Жрец еле приметно усмехнулся: «Я придумал удивительную вещь. Она заключается в том, что разговор и события можно изложить значками на каком-то материале - камне, коже, бересте, песке, глине, - а затем, когда надо, вновь воскресить былое». «Ну-ну, - главный жрец иронически глядел на говорившего, - как же твоя глупая голова додумалась до такого? Ты, оказывается, в отличие от вождя, - к чему такое сравнение, жрец не понял, - человеколюб. Тот - воин, ты - строитель. Показывай, как ты сам-то представляешь себе свою удивительную вещь. Я не верю тебе». «Зря, - жрец держался перед старшим не раболепно, - говорите, а я буду «запоминать». Только не торопитесь, это медленно - ставить значки; воскрешать же их можно очень быстро».

Как многие уже догадались, речь здесь идет о зарождающейся азбуке людей планеты.

Главный жрец диктовал медленно, с интересом смотрел на появляющиеся по мокрому песку из-под палки жреца закорючки, точки, птички и кружки. И каково ж было его удивление, когда ему была «возвращена» недавно произнесенная им речь. Благодарить за такой подарок бога надо, так? Но главный жрец понес такую хулу на своего молодого помощника, так распекал его, припоминая все прошедшие и несуществующие грехи и угрожая страшной карой, что жрец даже не имел возможности возразить ему. «Ты хочешь своими письменами порушить веру и внести смуту? Не выйдет. Вон из моего шалаша!» Жрец, не опомнившись от тирады Главного, выскочил за порог. Только теперь он поняд, какая над ним нависла угроза. Он уныло поплелся прочь.

Одно спасение - искать защиты у вождя. Главный жрец не любит Великого, окончательно понял жрец. С волнением он вступил в каменный шатер вождя.

«Да ну? - Взволнованно переспросил его Великий, когда жрец закончил рассказывать о своих злоключениях, не забыв обсказать и недавнюю беседу с главным жрецом. - Значит, и карой угрожал?» Брови вождя сурово сошлись на переносице. Жрец затрепетал.

«Поймет? Нет? Помилует ли? Но назад хода нет». Великий пристально смотрел на жреца и будто что-то узнавал в лице молодого человека. Припоминал, пока наконец не понял, что на жреце лежит та же незримая, непонятная и странная печать времени, какую он почувствовал в последнее время на себе. «Показывай», - приказал Великий. Жрец повторил то же самое, что проделывал у главного жреца. В глазах вождя засветилась восхищение. «Значит, карой угрожал?» - Задумчиво переспросил он. «Да». «Ты не беспокойся, кажется, я представляю, что он замышляет. Положись на меня. Ты не трус? Не дрогнешь? Помощь к тебе придет только в последнюю минуту - крепко запомни это и держись. Скажи, а ты не встречал в племени еще людей, подобных тебе... Ну, таких же напористых и безрассудных? Нет, храбрые из наших многие, умных же нет. Ладно, иди, не мешай думать. Для меня и для племени ты скоро будешь жрецом с большой буквы - Жрец! А, звучит?»

Великий еще не предполагал, каким образом нанесет удар главному жрецу, но понял, что время для этого настало.

... Большой религиозный праздник был в разгаре. Прошли спортивные состязания, заунывно запели жрецы, их хор подтянула толпа страждущих. В круг, к большому костру выскочил полуголый, с безумными глазами главный жрец. «С духами будет говорить! - пронеслось среди людей. - Тихо». Загремел бубен в руках жреца, клацнули зло и резко связки волчьих зубов. Под непрерывный гул барабанов главный жрец носился вокруг костра, делая немыслимые па и прыжки. Он то пристально глядел в костер, языки которого отражались в его глазах, то близко подходил к мечущемуся огню, совал туда руки, будто что-то пытаясь найти так, и людям казалось, будто жрец невидимо советуется с богами. Хрипло зарычав, загремев в наступившей тишине амулетами, он огромными прыжками вновь понесся вокруг костра, с размаху перепрыгнул через него, высоко подняв сноп искр. И громко, на высокой ноте закричал: «Небо сердится на нас, непокорных и отступников! Боги требуют жертву! Они говорят, что вид убиенного возвратит нашему племени святой страх...» Оцепенелые люди разом выдохнули: «Кто? Кого боги требуют в жертву?»

Вождь недвижно, с каменным выражением смотрел на камлания главного жреца. Он не одобрял это глупое представление, но и против не имело смысла возражать - так было и так будет, и он, Великий, не в силах изменить одним махом нравы и закостенение людей племени.

Главный жрец выбросил руку: «Боги сегодня выбрали в наказание за все прегрешения одного из больших людей племени...» Все вздрогнули. В смятение пришел и Великий: «Неужели, наглец, назовет меня? Из ряда вон выходящий случай! Такого еще не было в истории племени. Нет, не имеет он права...» «Боги выбрали одного из жрецов, моих помощников. Вот он, хватайте его, пока он окончательно не разгневал наших покровителей». К костру тащили упирающегося жреца, бывшего недавно с визитом насчет азбуки у вождя. «Что с ним делать? Решайте, дорогие соплеменники. В костер, зарезать, убить? Боги наказывают этого строптивого и уверены, что после его гибели мы прозреем!»

Мертвая тишина на несколько секунд нависла над огромной толпой. Затем облегченный вздох пронесся среди людей - для них кары миновали, они не пойдут под нож; можно теперь было, забыв про недавно охвативший страх, потребовать жестокого умерщвления жертвы. Прочь жалость, звериное чувство охватывает племя.

«В костер его, в костер!» - Загремело на поляне. Жреца, пиная и нанося удары кулаками и дубинами, свалили на землю и начали вязать по рукам и ногам. В лице вождя, наблюдавшего за этой сценой, не дрогнул ни один мускул. Извивающуюся жертву потащили на костер. Священный ужас распростер над всеми черные крылья. Главный жрец, весь трясясь, не вытерпел и ткнул в лицо связанному четками из волчьих зубов. Жертва дернулась, а когда через секунду вскинула голову, вождь заметил окровавленную пустую глазницу. «Чуть опоздал», - с досадой подумал Великий.

«Стойте! - Прогремело над поляной. Процессия замедлила ход к костру, недоуменные взгляды уткнулись в вождя. Великий будто прочитал в них: «В чем дело, почему задержка? Мы сожжем на костре этого парня, и боги простят нас». «Только что, - ровным голосом заговорил вождь, - мне шепнули духи, что молодой жрец уже наказан, лишившись глаза. Они прощают нас и дарят жизнь жрецу. Он стал святым, а для племени стал Жрецом. Но боги недовольны главным жрецом, они требуют его смерти и приказывают мне расправиться с ним. Я - наместник бога у вас, и только я волен решать судьбу каждого из вас. Слышите? И кто не понял сказанного - поплатится. Подойди ко мне, главный жрец».

Тот ухмыльнулся и бесстрашно шагнул к вождю. На Великом не было никакого оружия, и главный жрец уже думал, как натравит на вождя племя...

Великий медленно достал из внутреннего кармана шкуры предмет странной формы и наставил его на главного жреца. Черный зрачок глядел прямо в лоб служителю религии.

Прогремел гром. В вечернем небе, однако, не было ни единого намека на грозу.

Главный жрец рухнул в ноги вождю, а люди в ужасе шарахнулись прочь.

 

Жалую вас...

 

Петрован, постучав в дверь, вошел внутрь. Майош, сидевший у постели Роботтсона, кивнул ему в знак приветствия.

Теодор не стал медлить, решив сразу ошарашить своих коллег по работе. «Доктор, - заговорил он, - знаете ли вы, что вождь убил главного жреца? На виду у всех, из пистолета». Роботтсон, полулежавший на постели, скривился. «Да, Теодор, я в курсе. Пока вы двое суток безвыходно рылись в архиве, это событие и произошло. Сейчас мы с вами посмотрим пленку. Майош постарался, - пояснил доктор в ответ на недоуменный взгляд юриста. - А пока посмотрите вот это. Любопытный документик, фотокопия воззвания на куске бересты, пришпиленного на одной из каменных статуй «кольца оцепления» нашей станции».

Петрован взял протянутый ему кусочек картона, где четко вырисовывались закорючки, точки и кружочки. «Что это?» Роботтсон улыбнулся: «Воззвание мятежного вождя. Впрочем, вещи, упоминаемые здесь, нешуточные». «Удалось расшифровать?» «Да. Помучиться, правда, пришлось. Вот перевод».

Юрист взял листочек и начал медленно читать вслух: «Жалую вас, людей, обитающих в племени, землей, водой, пастбищами... И прочими благами... Всем, что видим, чувствуем и что хотим... Берите все и всех, владейте... Идолы - наши, воля - наша, владение небесных людей, вторгнувшихся к нам - тоже наше, ибо стоит оно на наших землях... Жалую вас всем, что найдется и достанется нам у небесных людей, насильственников и захватчиков, грозящих нам погибелью... Да освободимся от их гнета...» Петрован читал перевод и волосы дыбом поднимались на его голове. Он дочитал до конца, отметил, что воззвание подписано лично вождем «Великим» и закреплено Жрецом, в смятении стал складывать листок с переводом вчетверо.

«Что скажешь, Теодор? Не понравилось, чувствую». «Кому ж понравится, тем более касается нас. Это напоминает чем-то грамоту Пугачева, известного деятеля крестьянской войны Прошлой эпохи. Жалую вас...» - Петрован нервно заходил по комнате.

«Кто придумал азбуку?» «Жрец. Тот самый...» «Кто явился инициатором воззвания?» «Пока нам неизвестно». «Кто писал его?» «Текст составлял вождь с молчаливого одобрения своего нового Жреца. Писали сам Жрец и его группа учеников». «Выходит, плоды уже есть? Я имею в виду последствий вашего опыта, Роботтсон». Тот хмуро мотнул головой. «Есть. Но думаю, это пока цветочки. Давайте вместе посмотрим пленку их религиозного праздника. Выводы делать будем потом».

Они устроились кто где, молча уставились на белый экран. Бесшумно заработал кинопроектор. Замелькали сумрачные кадры праздника, так трагически завершившегося для главного жреца. «А вот запись», - Роботтсон нажал кнопку, и помещение заполнилось хриплыми криками и воплями.

Сидели понурые, невеселые, жестокие люди, жестокие нравы. «Сами способствовали...» «Чего ожидать от дикарей?» «Надо было спасти главного жреца». «А  для чего спасать этого религиозного фанатика и мстительного человека?» «На современной стадии развития племени религия играет для них цементирующую роль. Не будь ее, я думаю, они давно бы разбрелись кто куда и повымирали от всяких последствий». «Что, этот псих и садист, выходит, группировал их?» «Главный жрец, конечно, перегибал палку, злоупотреблял своим «служебным положением». Но это и неизбежно. А что мы имеем сейчас?» «Новое направление - факт. Во главе племени - двое отлично понимающих друг друга умных людей, сконцентрировавших в своих руках всю власть. Это уже страшно. Письменность, быт, начало рабовладельческой стадии - вот что мы имеем на сегодня. Это хорошо для них и очень плохо для нас. Каков общий итог?» «Племя стало неуправляемым и трудно понимаемым по законам исторического развития. Куда оно пойдет дальше, а, - при рабах и пистолете? Вот до чего мы дошли».

Роботтсон и Петрован сцепились в жестоком споре. Майош больше отмалчивался. Юрист доказывал, что вождя и жреца надо устранить от племени, пока они не наделали дел; доктор сомневался в этом, стоял на распутье в своем решении и предложить чего-либо конкретного не мог. Так они и разошлись, оставшись каждый при своем мнении.

А вождь и жрец продолжали управлять племенем, круто повернув курс на усиление мощи и вооружения. Структуру родового племени вождь реорганизовал в армейские подразделения, во главе которых поставил лично назначенных преданных и храбрых людей. Раньше родами в племени управляли выборные люди, отличающиеся от простых смертных большим жизненным опытом. Теперь старые кадры заменились молодыми и горячими. Боевые дружины на вооружении заимели железные мечи, луки, копья; командиры оделись в бронированные доспехи. Были проведены и настоящие боевые учения, которые возглавил жрец: станция была атакована лавиной воинствующих дикарей, да так, что ее гравизащита содрогалась от таранных ударов и была пробита в нескольких местах каменными ядрами из метательных орудий. Для успокоения и разгона безумствующей толпы «небесными людьми» были применены неизвестные стредства, как сообщалось жрецом в донесении Великому. Заметьте, жрец назвал свое войско «безумствующей толпой».

«Коричневая чума...» - Так охарактеризовал Петрован воинов племени. Роботтсон, в полном смятении чувств, не возразил в ответ ничем. Майош чуть слышно пробормотал: «Надо решаться, что-то делать...»

И Петрован решился. Защелкнул ремень, поправил кобуру с пистолетом на поясе и поздним вечером вылетел в район местоположения ставки вождя. Многомесячное нервное напряжение, державшее в последнее время Теодора в своих оковах, мигом слетело; о своей затее он не сообщил никому из своих.

Он ступил на землю задолго до каменной палатки вождя племени, осторожно по-пластунски прополз вперед, выждал время, пока не стало видно посторонних, и проник в апартаменты Великого.

Искусственная каменная палатка, сооруженная из больших плит, имела небольшое окно, которое, как и вход, было завешено шкурой; тусклый свет коптилки освещал скромную обстановку и стол, за которым сидели сам вождь и жрец. В глубине палатки черным пятном виднелся проем входа в пещеру, довольно-таки просторную, с длинным коричневым коридором и полутемными комнатами - личным помещением вождя и Жреца, складами запасов оружия и продовольствия.

Петрован щелкнул предохранителем пистолета и уже не таясь шагнул от стены. Руководители племени вздрогнули от неожиданности и вскинули глаза на Теодора. «Кто ты?» - Сурово вопросил, привставая, вождь и осекся, увидев наведенный на него пистолет. Весь бледный, не мигая, смотрел Великий на Теодора. «Кажется, начинает понимать, - с удовлетворением подумал юрист и вслух сказал: - Я один из тех, кого вы называете небесными людьми. Расплата близка, Великий. Отдай пистолет из которого ты стрелял в Бога (Петрован умышленно не назвал доктора по имени) и главного жреца». При последних словах Жрец задрожал от страха. «Понял, Великий? Отдай пистолет. Он у тебя всегда с собой, доставай его из рубашки, клади на стол и отходи к стене». «Не отдам, это - божий дар! А вы, небесные, захватчики и нехорошие люди». «Великий, не торопись с выводами. Мы несли вам добро и разум, а ты стрелял в человека, который сделал из дикаря Великого. Отдай пистолет! С ним ты опасен. Ну! Я считаю до трех и... Тогда пеняй на себя». Петрован видел, как при счете «два» вождь и жрец переглянулись между собой.

Вождь медленно потянулся рукой внутрь рубашки, осторожно вытащил пистолет. Юрист профессионально напрягся и... понял, что Великий так просто пистолет не вернет.

Вождь, делая вид, что кладет пистолет на стол, пихнул чадящую плошку на каменный пол и метнулся в пещеру. Искры рассыпались на пол, и в тот же миг пуля из пистолета № М19-5/23 сухо взвизгнула над ним. У окна загремело - видно, туда кинулся Жрец. А пуля рикошетом от камня оцарапала висок Петровану. Сначала он и не понял, бросившись в суматохе по направлению входа в пещеру, что течет у него по щеке и так солоновато ощущается на губах. Теодор выстрелил вглубь по темному пятну. Крика не последовало, только возня и шорох. Противники заметались по комнатам: Петрован не давал вождю выйти из пещеры, отлично понимая, что может потерять его из виду, а Великий пытался пробиться к выходу. Они обменялись несколькими выстрелами; под встречным огнем Петрован пробежал по коридору к последней комнате, где мог укрываться вождь, и затаился. Великий тоже молчал. Из палатки донесся стон - Жрец пытался вылезти в окно, но неудачно вывихнул ногу; скорчившись, он забился в угол и жалобно хныкал.

На Теодора, столкнувшись с ним в темноте, всей массой обрушился другой его противник. Они покатились по полу, рыча и проклиная друг друга, не выпуская пистолеты из рук и не имея возможности применить их по прямому назначению. Но вот вождь ткнул дулом пистолета во что-то мягкое и спустил курок. Пламя выстрела на доли секунды осветило рванувшего из-под смерти Петрована и вскочившего на ноги Великого. Вождь дикарей бежал по коридору туда, где точками светились полузатухшие угольки огней. Петрова, не вставая, вскинул пистолет. Выстрел сразил вождя наповал. Великий, споткнувшись, повалился, а выпавший из его руки пистолет загремел на камнях. В поеме пещеры показался пошатывающийся Петрован. Он не видел, как к пистолету М19-5/23 подполз Жрец; как тот, дрожа, ощупал его и вскинул на «небесного человека». Жрец стрелял первый раз в жизни и говорить о меткости такого стрелка не приходится... Однако пуля пробила грудь Петрована в нескольких дюймах от сердца.

Сознание Теодор как потерял быстро, так оно и вернулось к нему быстро. Неверной рукой он вел пистолет в цель, туда, в темноту, где он зафиксировал вспышку и где шевелилось что-то живое. Перед глазами маячили сумрачные тени.

И вдруг каменная палатка ярко осветилась; дико заорал Жрец на своем языке: «Пощадите, я не виноват. Небесный человек застрелил вождя из-за пы-сталета... Я при чем здесь?» Стоявший у входа, явившийся по аварийной тревоге Роботтсон видел, однако, что в руке Жреца зажат, хоть и вяло, пистолет. «Я только оборонялся, - лицо жреца было белое-белое. Доктор, прилетевший сюда, не боялся, что могут набежать люди племени, - слишком много здесь гремело выстрелов - но, когда пройдет паника и если он будет медлить, может стать уже поздно. Роботтсон шагнул между Жрецом и Петрованом и грозно закричал дикарю: «Бросай пистолет!»

Пелена с глаз смертельно раненого Теодора спала, мушка пистолета остановилось на Жреце; в тот же момент жертву заслонила огромная фигура. «Роботтсон, - узнал Петрован. - Откуда он?» До ушей донеслось: «Бросай пистолет». «Мне он говорит?»

Они бросили пистолеты одновременно. Роботтсон подобрал их и присел перед юристом. Теодор приоткрыл глаза, бледность набегала на его лицо, и прошептал: «Убить его надо было. Ты мне помешал». В последний раз дернулись его губы в скупой улыбке, и свет в глазах Петрована померк навечно.

«Теодор, Теодор», - Роботтсон не помнил себя; сгреб друга, шагнул на выход... Как он оказался затем на станции, доктор не помнил. Майош, увидев на руках Роботтсона мертвого Петрована, посерел в лице.

... В ярости, не таясь, Роботтсон развалил несколько идолов, приволок (великое дело - техника!) огромный камень и стал рубить из него монументальную фигуру Петрована, отдавая тем самым погибшему другу дань уважения. За эти дни доктор осунулся, почернел, стал заговариваться. Он безрассудно не боялся нападения дикарей, и те, словно чувствуя непобедимость «небесного человека», оставляли его без внимания. Во главе племени единолично и беспрекословно встал Жрец; племя затаилось, стало жить тихо и мирно.

Тридцатиметровый, многотонный каменный Петрован встал на планете. А Роботтсон продолжал в ярости, с таким же бессознательным упорством крушить идолов племени. Лазутчики доносили о «богохульстве» небесных людей Жрецу; тот молчал, а племя зверело в своем фанатичном желании наказать Роботтсона за его надругательства над их верой. Жрец молчал, своим молчанием подогревая и одобряя назревающий погром.

Майош понял, что если он не остановит Роботтсона, им придется худо. Он силой отправил доктора на станцию, а спустя час после этого, когда он поправлял идолов, подвергся внезапному нападению религиозных фанатиков и был убит. Пистолет Майоша попал в руки Жреца и был использован последним как средство подавления недовольных: Жрец застрелил одного из служителей культа, пожелавших стать главой веры и племени, и бывшего военачальника, попытавшегося поднять мятеж в войсках. Круг замыкался вновь, грозя новыми последствиями.

... Центр был обеспокоен и запросил Роботтсона о состоянии дел на планете. Ответ был скуп: «Юрист Петрован и техник Майош убиты. В руках вождя имеется личное оружие одного из членов станции. Жду инструктивных указаний от Центра».

Получивший это сообщение юрист экстра-класса, тот самый, что благословлял выбор Теодора Петрована, горестно задумался.

«Сворачивайте станцию. Все наблюдения производить только с орбиты планеты. В дела племени не вмешиваться», - таков был ответ из Центра.

И так надо было делать Роботтсону. Но доктор давно потерял контроль за своими действиями. Ослушаться приказа Центра было для него сейчас делом обычным.

Роботтсон мстил за друзей, за неудачную судьбу своего эксперимента, за злую насмешку над историей любимого племени. Он рассчитал личную гравизащиту на действие пули и в открытую, не таясь, явился к Жрецу. Шел один из больших советов племени. «Бросай оружие», - затрепетал новый вождь; он все же боялся небесных людей. «Отдай пистолет», - хладнокровно парировал Роботтсон. Сотни свидетелей, не вмешиваясь, молча слушали их диалог.

Жрец стрелял раз за разом, всаживая пулю за пулей в «непробиваемого» Бога. И когда отгремел последний выстрел, Роботтсон спокойно вырвал из рук помертвевшего вождя пистолет Майоша... «Может, он достоин смерти? Или люди сами накажут его?»...

Через несколько дней, свернув станцию, Роботтсон находился уже на орбите планеты, откуда послал запрос Центру с просьбой, несмотря на его возраст и ошибки, зачислить слушателем на курсы межпланетных юристов.

... А на планете история шла своим ходом. Гремели войны рабовладельцев, рушились и возрождались империи. Гремели лаврами полководцы, строители... Одни строили, другие страшной лавиной проходили по цветущим городам, неся скорбь, опустошение и разорение. И только грандиозный монумент обходили стороной, не трогая его, свято чтя и преклоняясь перед древностью, величием и легендой Бога планеты...

 

«... Как жили мы, борясь и смерти не боясь...»

(из дневника юриста 4-го класса Теодора Петрована)

 

Путь на Клондайк, или космические негодяи

 

Вступление

 

Когда на Аляске открыли месторождение золота, то на далекий полуостров хлынули толпы искателей «желтого дьявола» и приключений, тысячи аферистов и разбойников, деятели легкой наживы. И эпопея началась - лопаты, шурфы, каторжный труд, кайла, лотки... И наконец, долгожданное золото. Но это не все, эпопея продолжалась - гром выстрелов, кольты, трупы, замшевые мешочки... и золото в кармане других. И уже чаще от них оно идет на рынок. Золото, золото, золото! Труден был путь на Клондайк, коим именем назвали крупнейшее золотоносное месторождение на Аляске, не менее тяжел и опасен был он обратно...

Золото! Кольца, украшения, валюта, международные деньги. И пусть пройдут годы с тех пор, десятилетия и даже века, золото и только золото останется единственным мерилом международной торговли. Ведь страны мира будут развиваться, укрупняться... И все же когда-нибудь у них иссякнет тот или иной запас сырья. И тогда - с торговым обращением кланяться другой стране. А когда у большинства государств наступит сырьевой кризис, человек ринется по Солнечной системе. И покорит ее с целью своего дальнейшего существования.

Но и Солнечная система не так уж неистощима и всегда доступна. И тогда землян позовет большой космос... Мерилом всего по-прежнему и далее, и еще более вглубь веков, останется золото! Им будут оценивать все, на него можно будет купить все. Золото - это все! Но запасы его будут расти намного медленнее прироста других ценностей человечества. И оно подскочит в цене! И человечество ринется погоню за «желтым дьяволом» в космос...

 

Часть первая: Забрало Космоса

 

Личный космодром господина Джеймса Става гудел, будто потревоженный улей. Куда ни кинь взгляды, увидишь стартовые площадки, вспомогательные службы, ходы в подземные бункеры, наблюдательные и сторожевые вышки, ракеты. Последние задают здесь тон, они соль всего, центр внимания, это на них и ради них работают все остальные службы.

Вдали, на самом краю космодрома, можно увидеть длинное и узкое, будто упирающее в небо, двенадцатиэтажное здание Управления и Связи - это голова и ум всего космодрома. Здесь разместились Центр связи, сообщения и управления, многочисленные лаборатории, главная рубка. Рядом возвышается небольшое пятиэтажное здание, учебный корпус. Чуть в стороне склады и пакгаузы. Здания опутаны антеннами, проволокой, тросами, кабелями, проводами.

Господин Джеймс Став, мультимиллиардер, человек приятной внешности лет двадцати четырех, стоял около прозрачной стенки главной рубки. Рядом стоял его отец, человек уже в годах, с красивой поседевшей прической - один из уважаемых и знаменитых людей Соединенных Штатов Северной Америки. Если оценить отца Джеймса по его богатству, знатности, по значению в деловом мире, силе и власти, то семейство Става стояло лишь седьмым на ступеньке сильнейших мира сего. Седьмым в СШСА - далеко от первых, но еще дальше от последних.

Джеймс Став, его сын, был верным и деятельным помощником отца; и вот благодаря их совместным стараниям они, Ставы, и вошли в десятку сильнейших людей СШСА. СШСА - Соединенные Штаты Северной Америки, ибо к тому времени вся Северная Америка воссоединилась в одно целое государство; это объяснялось ранним сильным влиянием США на своих соседей, но и не только - истощение ресурсов примирило и объединило все страны Северной Америки в одно государство.

«Что врачи говорят?» - Спросил, не поворачиваясь к сыну, отец. «Еще ничего». «Как так?» «Отец, - Джеймс усмехнулся, - ты что, забыл что ли, что до старта еще далеко? Сейчас же только утро, а до вечера я еще многое успею сделать». Отец молча и понуро кивнул головой и отошел от стеклянной стенки. Сев в кресло, закурил и погрузился в раздумье.

«Сынок, - глухо заговорил он наконец после легкой паузы, - ты береги себя!» Джеймс мягко улыбнулся: «Отец, ну что ты за меня беспокоишься, как за маленького? Все будет хорошо». Глаза отца сощурились: «Джеймс, я не буду тебе напоминать цель твоей экспедиции, ты это и сам отлично помнишь. Но вникни в мои слова. Хоть и много веков уже прошло с тех пор, как существовали два лагеря в мире - социализм и капитализм, последний все еще существует. И хоть он здорово уже изменился, переродился, и любой человек сейчас в любой точке обеспечен прожиточным минимумом, и даже негр, мексиканец и белый у нас обладают равными правами, остатки капитализма еще прочно существуют. Вот в этой частной собственности!» Отец обвел рукой вокруг себя. «Пройдут еще века, прежде чем станет все государственным и социалистический капитализм переродится полностью в социализм. И только тогда, через века, десятки, сотни и тысячи их, золото утратит свою власть. А пока оно еще в силе, в самом расцвете; и так будет еще долго».

«Впереди тебя ждет долгий путь, безымянный космос! На годы ты застрянешь в нем, долго тебе не будет возврата оттуда. И даже если душа твоя будет рваться сюда, в колыбель человечества - на Землю, расстояние будет этому жестокой преградой!»

Ставы одновременно взглянули на чеканную доску, висящую над прибором. Белыми буквами на сине-звездном фоне было четко выбито: «Вечное молчание этих бесконечных пространств ужасает меня. Блез Паскаль».

И вот ему, Джеймсу, предстояло сделать рывок в большой космос. Там, на космодроме, готовые к старту, стояли три могучих космических корабля. Опутанные проводами и кабелями, они ждали команды, а их экипаж в это время проверялся врачами. Адмиралом этой эскадры и был Джеймс Став.

«Солнечная система покорена, - продолжал отец отважного Джеймса, - везде живут люди, роют, добывают, перерабатывают, строят. За все это платится золотом. Где оно? Дошли до того, что его начали извлекать из морской воды, горных пород. Мало. Добрались до ядра Земли. Цена золота стабилизировалась. Заселение планет Солнечной системы - Меркурия, Венеры, Марса, Урана, Нептуна, Плутона ­- и освоение Юпитера и Сатурна, а также бурный рост космического флота снова залихорадил золотой баланс. Его уже было мало, но на него уже оценивалось больше имущества... И золото резко подскочило в цене. И вот аферисты стали шарить его по всем планетам системы с целью обогащения. Кое-кто и обогатился, не спорю, но слишком уж редкие счастливцы. Надо искать в большом космосе...»

«Про золото я уже слышал, отец, - перебил Джеймс, - но вот как ты решился снарядить экспедицию туда, куда сейчас летают лишь редкие экспедиции да научно-исследовательские ракеты-одиночки с несколькими смельчаками?» «Надо. Нужда заставила! Не мы, так другие. А если другие - то мы затерты». «Н-да, лаконично, - проговорил Джеймс, - и ясно». «Да, ясно, но я никоим образом не думал, что ты вызовешься участником этой рискованной операции. Ради чего - теперь ты скажи - ты два года учил астрономию, космогонию и другие спецпредметы, ради чего ты бросаешь свою молодую жену с ребенком, ради чего обрекаешь себя на многолетнее затворническое существование? Ради славы, романтики, приключений?»

Упрямый подбородок Става-младшего вскинулся вверх: «Ради золота!!!»

Три фотонных корабля ждали своих астронавтов - стройные, закованные в броню из редких металлов. Гигантские параболические чаши - двигатели, предназначенные для безтопливной работы космического корабля в космосе, были тщательно задернуты чехлами; по бокам зачехленных зеркал громоздилась квантопреобразующая аппаратура. Тремя мощными столбами у каждого корабля виднелись мощные ядерные двигатели, работающие на труонне - одним из видов недавно открытого и наиболее современного, отвечающего последним требованиям, высококалорийного аннигиляционного топлива. Двигатели предназначались для старта, торможения, посадки, экстренных случаев. При скорости корабля, равной световой (на самом деле расчетная скорость была чуть ниже световой), уже не требуется защита от космического излучения, возникающего при релятивистских скоростях - возникает эффект «уплотнения» разреженного космоса.

Яркое полуденное солнце било в стекла, лучи переламывались, играли на панелях приборов, слепили глаза. «Затемнить?» - Спросил отец. «Не стоит, - Джеймс поднялся. - Не забывай, что сейчас начнется медкомиссия». «А может нам по телеэкрану на это посмотреть?» «Не стоит, отец. В здоровье вверенных мне людей я должен убедиться лично!» - Став-младший направился к выходу. За ним потянулся его отец, пробормотав на ходу: «Ишь ты, сынок! Уже в железные руки все берет!»

Они подошли к лифту и тот стремительно унес их вниз, в бункер здания. Быстрый эскалатор, на который они перешли затем, доставил их на подземную станцию сообщения учебного корпуса. И уже поднявшись по самодвижущейся дорожке, они оказались на первом этаже, где располагался врачебный центр.

Джеймс и отец прошли по длинному коридору, мимо многочисленных приемных и процедурных кабинетов и шагнули в кабинет главного врача-эксперта. Ровно в тринадцать ноль-ноль раздался требовательный звонок во всех кабинетах врачей - окончательная медицинская комиссия, подтверждающая готовность человека к полетам, началась. Нервная система - в порядке; кости не ломаны; сердце функционирует отлично; желудок нормальный; психоанализ в общих пределах; органы пищеварения - на должном уровне, и т.д., и т.п. Все астронавты, в том числе и Джеймс, отлично прошли комиссию. Годны!

Теперь три часа отдыха, прощания с родными. Каждому из пятидесяти участников была выделена на пятом этаже комната. Пожелай чего хочешь, и конвейер принесет то, что ты так просил. Но только не алкоголь...

Джеймс с отцом находились в главной рубке центра. Все микрофоны, радио, видеофоны, телеэкраны были отключены; Джеймс блаженствовал на раскладном кресле, напротив сидел отец и непрестанно курил.

«Сынок! Не увидимся мы с тобой, чувствует мое сердце!» Джеймс утвердительно кивнул: «Да, отец!» И от этих слов сгорбился Став-старший, седина будто ярче стала - успокоения он искал в ответе сына, нашел же только безвыходность ожидания.

Для них, режущих просторы космоса с околосветовой скоростью (расчетная скорость фотонного корабля составляла 299,5 тысяч километров в секунду), как бы происходит замедление времени, ибо они находятся в своей собственной независимой быстродвижущейся системе. Для них проходит всего год, а на земле в это время должен родиться человек и умереть. (Масштаб времени астронавтов по отношению к землянам выразится примерно как один к семидесяти) За это время корабль должен унести астронавтов на 10000 миллиардов километров от родной Земли.

«Страшно все это! Страшно! - подумал отец. - Лет через тридцать-сорок я уже умру, а Джеймс состарится всего лишь на полгода!»

А корабли, мрачные и грозные скалы издали, уже готовились заключить внутрь себя пятьдесят отважных людей. О, они были построены по последнему слову науки и техники, эти космические громадины! И в них впервые была заложена скорость не 250 тысяч км/сек или что-то около этого - с такой скоростью летали сейчас все корабли землян в большом космосе, а 299,5 тысяч километров в секунду! В чем же дело тогда? Почему люди боялись шагнуть за барьер «250»? Мы выигрываем в скорости, перешагивая рубеж «250», но при этом релятивистская масса превысит более чем в два раза массу покоя. Большой выигрыш во времени оборачивается против нас увеличением релятивистской массы в десятки раз. При скорости тела, равной скорости света, масса стремится к бесконечности ( согласно теории относительности). При скорости, составляющей 99,99999% скорости света, релятивистская масса превысит в две тысячи раз! Перегрузка? Да. И вот с этим-то ученые Става-старшего смогли справиться... И разработали новое чудо техники, какое и олицетворяли эти красавцы-корабли.

В восемнадцать часов тридцать минут астронавты подошли к своим кораблям: двадцать человек по главе с адмиралом Джеймсом Ставом к эскадровому флагману «Титан», и по пятнадцать человек во главе своих капитанов к двум другим кораблям, под условными названиями: «Первый», «Второй».

Отец молодого адмирала и его многочисленные ассистенты заняли свои места в главной рубке управления. «Связь!» - Скомандовал в микрофон Став-старший. Защелкали тумблеры, загудели катушки настройки. «Есть». «Запросить готовность!» Из мощного колокола донесся ответ: «Титан» и два его ведомых к проверке готовы!» На телеэкране, по всей его площади, из мерцания выплыла голова в скафандре. «Адмирал слушает!» - Гулкое эхо пронеслось по рубке.

«Слушай мою команду!» - Голос Става-старшего чуть заметно дрогнул.

«Фотонные двигатели». «В норме!» «Квантопреобразующая аппаратура». «Работает». «Ядерные двигатели». «Готовы к старту». «Тормозные двигатели». «Согласно проверке положительные результаты». «Топливо». «Заправлены полностью». «Отсеки наблюдения, изучения, науки и лабораторий». «В норме». «Жилые отсеки». «В норме». «Бытовые отсеки». «Библиотека, дендрарий, сад, фонотека, столовая, кино. В порядке». «Технический отдел». «Скафандры, вездеходы, оборудование, запчасти». «Продукты». «До отказа».

Каждый из них сидел в своей рубке и делал свое дело. Заслышав вопрос, Джеймс давил на пульте соответствующую кнопку, и датчики посылали информацию в командирскую рубку. И Джеймс отвечал отцу.

«Торпедные отсеки». «Готовы к бою». «Электромагнитные пушки». «Действуют». «Ультрафиолетовые пушки...» Вопросы Става-старшего сыпались один за другим: «Ультрачастотные аппараты... Лазеры... Супербластеры...» Гулкое эхо от спокойного голоса Джеймса металось по главной рубке Центра.

Велик космос, который проглотит еще одну пылинку материи; проглотит и даже не узнает, что пылинка эта - разумная!

Велик космос! Ближайшей звездой к Земле считается Альфа Центавра, до которой целых четыре световых года (другими словами, это расстояние составляет 1,32 парсека)... Целых четыре года надо тащиться в темном мешке космоса к звезде-соседке... Пятьдесят пять парсеков до Магеллановых Облаков... Сорок - до Гиады... Шестьсот девяносто парсек - до туманности Андромеды, М 31... Лети со световой скоростью 326 лет, и ты только продвинешься всего лишь на одну сотую к центру галактики. А таких галактик во вселенной много... И нет космосу ни конца, ни края...

В девятнадцать часов тридцать минут был дан старт. «Три... Два... Один... Старт!!!»

Вздыбилась земля, последний раз промелькнуло на экране лицо молодого адмирала... Корабли уносились ввысь, вдаль от родной планеты...

«Дай тебе Бог удачи! - Грустно промолвил Став-старший и, упав головой на щиток прибора, зарыдал. Эскадра Джеймса, согласно заданию, должна была углубиться в космос на два-три парсека... То есть для них это семь-десять лет, для Земли - пять-семь веков... И то же самое обратно.

 

* * *

 

Седьмой год полета подходил к концу. Измотанные и измочаленные люди, надоевшие друг другу, серые безрадостные грани приборов, обрыднувшие сад и дендрарий, давно уж просмотренная и прочитанная киностудия и фонотека, скучные и безрадостные лица, тоскливые глаза - вот что представляли собой корабли и люди эскадры Джеймса Става. И ничем уже нельзя было сдержать озлобленность людей. И даже женщины, составляющие треть личного состава экспедиции, не смогли сдержать нарастающий натиск недовольства. Люди при вербовке знали, на что шли, но столкнувшись с таким, - этой бездонной темно-синей пропастью, если не черной - не выдержали, сдали.

Чтобы как-то спасти положение, Джеймс объявил, что начнет читать курс лекций. С видеофона на него внимательно смотрели капитаны «Первого» и «Второго». Один из них задал вопрос: «Поможет это?» Джеймс покачал головой: «Не знаю, господа, но нам стоит приложить все силы. Иначе - крах!» «Первый» ответил: «Мы постараемся. Сами знаем, что будет плохо, если не успокоим ребят. И причем в первую очередь - нам самим, так как недовольные во всем обвинят офицеров, хотя мыкаемся мы так же, как и они, бедняги...»

После ужина перед видеофонами собрались все экипажи. Джеймс выступал прямо перед своими, непосредственно находясь с ними в контакте; с «Первым» и «Вторым» осуществлялась трансляция с одновременным показом по видеофонам.

«Про что лекция будет?» «Может напрасно оторвали от дел?» - Загудели с номерных кораблей. Став вздрогнул: «А что, у вас так много дел?» «Второй» замялся. Но «Первый» не отставал: «Про что лекция? Может про любовь? Так мы ее до костного мозга знаем!» Адмирал хмуро поймал в экран орущего матроса и резко бросил в микрофон: «Чем недоволен? Ты думаешь от твоего крика что изменится?» Голос Джеймса был зловещим: «Ну-ка, голубчик, скажи, чем ты недоволен?» Матрос был в растерянности. «Может плохо кормят?» «Да нет, - недовольный замялся, - жратвы навалом. Говорят, аж на двадцать пять лет припасли. Где ж тут помрешь». «Кто говорит? Молчишь? Чем же ты все-таки недоволен?» Матрос взорвался: «Долго мы еще «пилить» будем?» «Сколько того потребуют обстоятельства, - резко ответил адмирал, - ты знал, на что соглашался, когда попал на корабль. И я не пойму, в чем тогда дело? Ты думаешь, сморчок, мне не тяжело?» И Джеймс в досаде выкрикнул в микрофон: «Я лишен всего, что и ты. И даже более! Я оставил на Земле жену с ребенком!» Матрос с «Первого» нагло заявил: «Однако ты и здесь не теряешься, крутя шуры-муры с новой подружкой!» «Можно подумать, что ты не переспал со всеми особами женского пола на своем корабле...» Разговор пошел на взаимных оскорблениях. Наконец адмирал не выдержал: «Капитан! В карцер паникера. Посидит там с полнедельки в одиночке и все лица вокруг сразу дорогими станут. Немедленно, на трое суток. За неповиновение!»

Установилась тишина. Матроса на «Первом выволокли из конференц-зала.

«Господа, - начал Джеймс, - я расскажу вам о кое-каких обстоятельствах, с которыми столкнулись конструкторы при строительстве наших кораблей. И вы поймете, что для вас сделано все, делалось как можно лучше и выгоднее». Экипажи «Первого» и «Второго» завозились перед экранами, устраиваясь поудобнее.

«Что значит для нас увеличение скорости кораблей с 299 до 299,5 тысяч километров? По сути дела мы имеем выигрыш в пятьсот километров, время - одна секунда. В сутки эта цифра составит сорок три миллиона. Выгодно ли это или нет? На руку ли нам это? Опять же - смотря с какой точки зрения. Поэтому задачу и ее выгоды надо рассматривать в двух аспектах, а именно - аспектах времени. В первом - абсолютном аспекте времени, втором - относительном. Возьмем, к примеру, в качестве точки отсчета звезду Альфу Центавра, полет до которой занимает четыре года (ориентировочно) от нашей родной Земли». При упоминании Земли многие из матросов и офицеров заволновались. Джеймс это почувствовал: «Не забыли? Это хорошо. Но помните, вы - Космический Флот, и вы должны гордо нести его знамя. Вы назвались матросами и моряками именно для воздания чести и покорения космоса; как раньше наши предки бороздили океаны Земли, так сейчас мы бороздим просторы космоса.

Но вернемся непосредственно к нашей теме, - адмирал строго взглянул. - Итак, какова выгода? Даже при простом расчете мы увидим, что получим выигрыш всего лишь в несколько суток. То есть в полете будем находиться на несколько дней меньше. Парадокс? За что, спрашивается, тогда боролись наши конструкторы, за какие-то несчастные пятьсот километров, что ли? Так стоит ли? Ведь эти полтысячи заставили ученых решать новые задачи, которые возникли в связи с данным увеличением скорости. Однако, морока, скажете вы. Нет, не так!»

Заинтересованная аудитория зашевелилась, среди слушателей прокатился шум.

«Но есть еще один весомый аргумент, вроде бы отрицающий необходимость этих пятисот километров. Он заключается именно в относительной оценке времени. Судите сами. Допустим, мы с вами стартовали с Земли и долетели до звезды Альфа Центавра; для нас, астронавтов, прошло всего лишь четыре года жизни. На Земле же - совсем другое дело. Не буду приводить вам точных цифр, рассчитанных до каждого дня и месяца; но даже эти ориентировочные цифры, которые я сообщу сейчас вам, поразят не только незнающих, но и даже слышавших об этом. Так вот: при скорости корабля, равной 299 тысяч километров в секунду - на Земле пройдет полвека; при 299,5 - около трех веков!» В ответ - тишина. Джеймс улыбнулся: «Вот вам и пятьсот километров в секунду! Выбирайте: вернуться на родную планету через век или же шесть веков, причем по причинам от вас не зависящим. Вы же сами в относительном измерении постареете только на восемь лет...»

Адмирал видел улыбки капитанов и их помощников, усмешки штурманов кораблей, видел беснующихся матросов. Он этого ждал; если бы этого не случилось, то вывод бы напрашивался только один - люди сдали и не могут больше бороться!

Он возвысил голос: «И все же несколько суток могут решить участь экспедиции, если она идет в космос не на один световой год, не на два... А на пять, десять, двадцать... Ведь благодаря этому мы не будем болтаться в космосе лишнюю неделю, месяц... И именно это положение ученые взяли за основу при расчете скорости!»

Экипажи бушевали. И адмирал чувствовал, что это не шум приближающейся грозы, это его разрядка.

«Но наша скорость - не предел. Конечная цель нашей науки и техники - достичь скорости света. Все мы знаем, что скорость, превышающая скорость света, практически невозможна. И все-таки ученые считают, что теоретически это осуществимо.

Согласно знаменитой формуле, масса материальной частицы, приближающейся скоростью к световой, стремится к бесконечности. И все же скорость частиц при их массе, не равной нулю, всегда меньше скорости света в вакууме. Но в среде с показателем преломления больше единицы скорость частиц может превышать скорость света в этой среде (при этом сама скорость света меньше своей абсолютной величины). Показатель преломления больше единицы характерен для оптически плотной среды. Но с другой стороны, если мы добьемся нулевой массы частицы, то ее скорость будет равна... Нулю или скорости света?»

Адмирал не успел докончить начатой мысли - грозно, во всю глотку, в конференц-зале завыла аварийная сирена. На панелях тревожно замигали дежурные лампочки.

Джеймс оторопел. Что случилось? Но если уж завыла аварийная сирена, то, значит, дело нешуточное. Став вскочил с мягкого кресла и рявкнул в микрофон: «Тревога! Все по местам! Экипажи «Первого» и «Второго» - в боевую готовность!»

Корабли ощетинились пушками и торпедами. Операторы боевых машин замерли у пультов в ожидании команды.

«Что случилось?» - С этим вопросом Джеймс ворвался в командирскую рубку и озверело уставился на дежурного офицера. Тот мгновенно вскочил перед ним и, лихорадочно тыкая пальцем в экран, выкрикнул: «Смотрите, смотрите, внимательно смотрите!» Адмирал бросил взгляд на экран, где на черном фоне крупным планом виднелась сигарообразная туманность... И взорвался: «На что смотреть-то? Она не первый год уже маячит перед нами». «Но она на нашем пути!» «Знаю, скоро мы должны будем проходить это скопление газа и пыли». Глаза дежурного округлились и он, заикаясь от волнения, торжественно отчеканил: «Господин адмирал! Но это не газопылевидная туманность...» «Что же это в таком случае?» - Прорычал Джеймс, чувствуя, как в его груди поднимается чувство чего-то необычного. Он сейчас услышит от офицера: «Это планетарная система...» «Почему же мы не установили этого ранее?» - Вопрос Става, казалось, адресовался не дежурному офицеру, а ему самому. Это было мимолетное раздумие то ли о промахе ранних наблюдателей, то ли о несовершенстве приборов. «Не имею понятия. Но взгляните в телескоп. В его прицеле - эта туманность».

Офицер был прав. Достаточно даже было мимолетного взгляда в телескоп, чтобы убедиться, что перед тобой не скопление газа, а планеты, планеты.

С этого момента люди приободрились. И недавний вой сирены теперь оценивался для экипажей эскадры Джеймса как крик «Земля!», некогда исторгнутый безвестным матросом с марсовой площадки при открытии Колумбом Америки. Хоть и было это для экипажей космических кораблей древней историей, но как матросы и офицеры Космофлота, они свято чтили память мореплавателей Земля. Ведь космос был по сути дела тем же океаном, разве что только безбрежным.

Через месяц после этого события началось торможение кораблей. Километр за километром сбрасывали могучие корабли свои скорости. И вот на экране уже вырастала в деталях и подробностях сигарообразная туманность. Да, это была планетная система!

 

* * *

 

Теперь Джеймс Став непрерывно находился в командирской рубке. Туда, в неведомый мир была направлена вся аппаратура кораблей - датчики, шумотоны, шумоловы, акустоприборы, видеофоны, локаторы, локайторы. Каждую секунду в рубку поступали все новые и новые данные неутомимых тружеников - приборов. И когда мозг адмирала уже не смог перерабатывать всю поступающую информацию, Джеймс приказал включить «мозг» корабля - ЭЦЛМ-11 - электронно-цифровую логическую машину одиннадцатой модификации.

Экран заполнило огромное светило звезды. «Ага, - подумал адмирал, - это центр системы, дающий жизнь и существование этим планетам». На запрос о звезде ЭЦЛМ-11 бесстрастно сообщила: «В результате обработки и обобщения данных спецприборов, используя индукционный метод с применением обобщения...» «А покороче можно?! - Не вытерпел Джеймс. - Это все вода, а мне суть нужна!» «Можно, - согласился «мозг». - Данная звезда по своей светимости в сотни раз ярче Солнца. И тем не менее, что кажется особенно странным при ее небольшой величине, составляющей всего лишь несколько сотен километров, она холодная!» «Светит, но не греет, - в растерянности пробормотал Став. - Так, что ли, получается? Невероятно. А объяснение этому какое?» ЭЦЛМ молчала долго, шелестя своей «памятью» и мигая разноцветными лампочками. Ответ был для адмирала неожиданным: «Вероятнее всего это объясняется искусственным происхождением звезды».

«Титан» рвал пространство, оглушительно ревя своими тремя могучими двигателями. И вдруг будто уткнулся в невидимую стенку. Джеймс почувствовал, как надрывно взвыли двигатели, сжирая топливо, чуть ли не в сотню раз превышая норму. А корабль, будто заклиненный, стоял на месте. Распределительный стержень автоматически выдвинулся вглубь реактора. Двигатели взвыли сильнее. Стрелка прибора расхода топлива резко рванулась вправо. Невидимая яростная сила вдавила адмирала в мягкое кресло. Превозмогая перегрузку, Джеймс выкрикнул в микрофон корабельной связи: «Всем в гравитационные кресла!» Усиленный голос громом прошелся по отсекам «Титана», ворвался в «Первый» и «Второй», предупреждая об опасности. Люди бросались и ползли к креслам, опоздавших вдавливало в пол, давило к стенкам, отбрасывало назад.

Туман поплыл перед глазами адмирала. Когда через несколько минут пелена начала спадать, Джеймс увидал, как стрелка прибора, ранее качающаяся чуть ли не около ограничителя, начала медленно откатываться влево. А эскадру, не считаясь с законами ее двигателей, неведомая сила уже гнала со все возрастающей силой вперед. «Что это? - Прокричал адмирал, обращаясь к ЭЦЛМ-11. - Прошу объяснения происходящему». «Мозг» молчал. «Что это?» «Я думаю. Однако своим первоначальным долгом я считаю предупредить вас, что мы пролетаем около планеты с большой силой притяжения». «Это грозит нам?» «В меньшей степени, чем та сила, которая нас тянет к звезде. Немедленно дайте приказ до минимума погасить скорость!» «Это еще для чего?» «В этом случае мы имеем возможность сесть на только что упомянутую планету и не подвергаться будущей и неведомой опасности».

Тормозные двигатели трех кораблей взревели почти одновременно. И тотчас огромное притяжение маленькой планеты повлекло к себе корабли землян.

Джеймс включил спектрограф. По узкой полосе экрана замелькали полосы. Став с удивлением смотрел на пробегающие полосы, тщась обнаружить в пробегающем узоре хоть какое-то разнообразие. И не нашел. «Один составной элемент присутствует, - последовало резюме ЭЦЛМ. - Планета из чистого свинца!»

Эскадра тяжело садилась на неведомую планету. И на большом экране в командирской рубке «Титана» вырастала серая свинцовая безрадостная картина - мрачная свинцовая бугристая поверхность, свинцовые горы, изощренной формы свинцовые деревья. Не теряя времени, из «Титана» - «Первому» и «Второму» выход запретили - шагнули на дикую планету пять землян. И вздрогнули от ужаса и страха - кругом свинец, один свинец, чистый свинец. Блеск чистого свинца (он был даже не окисленный) резал, ослеплял глаза, а взглянешь вдаль - тупая и безразличная серость.

«Свинцовая планета! - Какой-то проблеск мелькнул в мозгу адмирала. - Дикость, но тем не менее реальная. Скажи об этом на Земле - сочтут за идиота, шизофреника. Но тут...» Джеймс отдал приказ пятерке отобрать пробы и подошел к ЭЦЛМ. «Мозг» щелкнул и выдал краткую справку: «Система состоит из звезды искусственного происхождения и ста семнадцати планет». «Ста семнадцати?» - Переспросил Став. «Да, - подтвердила ЭЦЛМ. - Повторяю - из ста семнадцати. Все планеты разные по величине, частично некоторые из них обладают атмосферой, остальные - нет. Свинцовая планета, как вы уже заметили, атмосферой не обладает». «Но почему же? Такая сила притяжения и вдруг не имеет». «При наличии атмосферы планета начала бы окисляться. Этого не замечено. Значит что-то мешает этому процессу». «Так, - хмуро промолвил Джеймс, - что дальше?» «Все планеты, независимо от удаления от звезды, вращаются вокруг звезды строго в одной плоскости... И по одной линии!» Испуг перед такой неожиданностью на мгновение лишил адмирала дара речи . И он неожиданно ляпнул: «А сколько элементов в таблице Менделеева?» ЭЦЛМ, казалось, не удивилась такому вопросу - она была готова ко всему. Вопрос был легкий и «мозг» мгновенно выдал ответ: «Перед нашим отлетом фактически был получен сто десятый». ЭЦЛМ-11 начала давать подробную информацию, но адмирал уже не слушал и орал в микрофон: «Пятерка, пятерка! Немедленно взять пробы и срочно на борт!» Переключив связь на номерные корабли, Джеймс дал команду: «Вниманию капитанов, штурманов, связистов и матросов кораблей! Даю приказ! «Первому» - левый курс, цель - сбор данных о соседней планете, ее составе. Без посадки. Давайте на старт! «Второй» - правый курс, соседняя планета. Цель аналогичная. На старт! Время для исследований и ускоренных анализов - минимальное. Скорость - максимальная, режим тормозных двигателей - на износ».

Джеймс торопился. Он чувствовал, что каждая потерянная даром минута роковым образом повернется потом против него. Его непрестанно съедала мысль, что кто-то неведомый пристально следит за действиями его кораблей. И он «гнал».

А капитаны «номерных» были в изумлении от такого растранжиривания. Кому это надо? Зачем на износ? Уж не взбесился ли адмирал... Но приказ есть приказ.

Став проследил, как стартовали корабли, затем медленно прошелся по рубке. Сердито бросил еще бормочущей ЭЦЛМ «Да заткнись ты!» и, так как времени впереди было у него достаточно, направился в библиотеку. Долго рылся там, копаясь и расшвыривая книги в сторону, пока не нашел требуемого тома - «Основы современной химии». Взяв ее подмышку, Джеймс вернулся в рубку.

Будто испытывая судьбу, адмирал открыл толстенную книгу, но далеко не полез, остановился сразу же на первой странице, где была на пластиковой основе пропечатана подробная информационная карта системы Менделеева. Свинец значился в таблице под номером 82. «Какой номер свинцовой планеты в данной системе?» - Задал он вопрос ЭЦЛМ. И замер в ожидании. «Мозг» загудел, но выдал ответ лишь через несколько минут. «Восемьдесят...» Став вздрогнул. «... Второй». «Что «второй»? Болван! Второй номер у гелия. Это каждый дурак знает...» «Вы у меня спросили про номер планеты в системе, да?» «Да». Джеймс радостно хлопнул себя по лбу: «Верно. Так какой, вы говорите, - он и не заметил, как обратился к машине на «вы», - у свинцовой планеты порядковый номер в системе?» «Восемьдесят второй», - повторила ЭЦЛМ.

Ну вот, вроде бы все ясно. Став нашел соседей свинца по таблице Менделеева - оказались теллур и висмут. Теперь оставалось ждать результаты «Первого» и «Второго». Неужто он, Джеймс Став, так близко к удаче? Счастлива ли его фортуна?

А ответы на его запросы не приходили. Молчание испытывало судьбу адмирала, и тот маялся сурово, злобно, в одиночку.

Через сутки «Первый» вышел на связь. Заснувший прямо в командирском кресле Джеймс очнулся от толчков штурмана. «Что случилось? - Пробурчал недовольно адмирал. - Какого черта! Даже поспать не дадут!» Штурман усмехнулся: «Там «Первый» вызывает в эфир Главного!» Став подскочил с кресла, как с горячих углей, и ринулся к аппарату связи. Зеленая лампочка ударила ему в глаза - «Первый» ждал. И ответ, долгожданный ответ ворвался в командирскую рубку «Титана»: «Главный, я - «Первый». Планета состоит из...» Шум смял последующие слова, что-то затрещало, далекий гул прокатился в наушниках и... Побледневший адмирал в ужасе отшатнулся от засветившейся панели прибора. Густой мужской голос с акцентом предупреждал на североамериканском языке: «Ваши позывные, ваши позывные? Требуем сообщить ваши позывные. Кто вы и откуда? Если вы с добрыми намерениями, то вам предлагается заправить ваши корабли и покинуть нашу систему. В противном случае - вы будете просто-напросто уничтожены! Вы поняли?»

Это была шутка или... предупреждение на самом деле. Тошнота подступила к горлу Джеймса, все предыдущие страхи и предчувствие чего-то необычного теперь прочно закрепили свои позиции в нем. Шатаясь, он неверными шагами подошел к ЭЦЛМ-11 - своему верному и безошибочному помощнику. Здесь и только здесь он мог найти ответ на любой интересующий его вопрос, пусть даже бессмысленный; только здесь он мог поспорить и в конце концов оказаться побежденным (но ведь истина дороже), ибо корабельный «мозг» был в неисчислимо раз умнее его, бесстрастнее, суше - машина лишена страха, смелости, сентиментальности, переживаний - всего того, что так присуще человеку.

«Кто говорил?» - Губы Джеймса чуть шевельнулись в вопросе. «Не знаю». Такой грубый ответ, однако, не взбесил Става, он спросил снова: «Слушай, а я, к примеру, никогда не видевший диких папуасов, мог бы понять их?» В чем и сказывается преимущество машины перед человеком - она никогда не удивляется: «Да, при наличии целого набора записей их разговоров и знания тех условий и обстановки, при которых были сделаны эти записи». «Да? - Джеймс злорадно усмехнулся, не поняв ничего из вывода ЭЦЛМ. -  А если я к примеру...» Став исказил физиономию, запрыгал и дико заорал. «Э-го-хой-нтва-а!» На непонятный крик выглянул из своей рубки штурман и, увидев запрыгавшего на месте адмирала, подумал «Уж не с ума ли он сошел?» и бросился к нему. Но помощи не потребовалось. «Не мешай! - Хмуро отмахнулся от рук штурмана Став. - Не видишь, что ли, делом занимаюсь!» Изумленный штурман попятился в свою рубку.

«Ну и?» - Требовательно вопросил адмирал, уставившись на машину. «Что «ну и»? Это не страх, боевой клич, означающий, что объявляется тревога и требуется внимание других, если даже не помощь». «Верно, - Джеймс восхитился. - Значит, если нас подслушать и при этом подсмотреть наше состояние в экран, то...» «То умная машина сможет овладеть чужеродным языком!» Это было сказано бесстрастным тоном. Адмиралу стало жутко. «И все же, если это шутка? Или бунт на одном из номерных? Нет, бунта не должно быть. Что ж, тогда шутка?» Требовательно загудел зуммер.

«Главный, Главный, я - «Первый». Почему молчите? Битых полчаса не могу услышать от вас, один шум!» Адмирал вздохнул: «Вывод один - шутка не со стороны «Первого», - и громко ответил. - Главный слушает». «Сообщаем результаты первичных анализов и данных спектрографирования. Поисковая планета из висмута...» «Все верно, - подумал Став, - соседом свинца под номером 83 в таблице значится висмут! Один есть!» «Что далее прикажете делать?» «Возвращаться, но посадку запрещаю!» «Вас понял, иду обратным курсом».

Через час отозвался «Второй». Джеймс слушал его невнимательно, витая будто в тумане и ничего не видя перед собой. «Планета из теллура. Чистейший теллур! И ни одного проблеска примесей. Адмирал, что творится? Куда мы попали?» Но в голосе капитана «Второго» слышался не страх, отнюдь, тон был радостно-возбужденный. «И чего он радуется, дурак, - подумал про него Джеймс. - Молодой, не обтертый, вот и кипит в нем жажда приключений». Капитан «Первого» от капитана «Второго» отличался глубокомыслящей головой, трезвым и холодным рассудком. Вот и доказательство молодости: «Разрешите посадку?! Для отбора проб!» Став заорал в микровон: «Бен, тебе же ясно было сказано - никаких посадок! Запр-р-рещаю!» Джеймс уже рычал от досады: «Дожидаться нас на орбите своей теллуровой планеты! Ясно?» «Кого это "нас"?» - Грозный голос командира нисколько не смутил двадцатипятилетнего капитана «Второго» Бена Хорга. «Без разговорчиков. Выполнять!»

«Через несколько часов, - прикинул Став, - должен подойти «Первый». А пока - бездействие». Он прошелся по рубке, на ходу подпрыгивая от восторга, и его осенила великолепная идея - придумать название открытой им системы. «А что? Хм-м, прекрасная идея». Но требовался еще кто-то в качестве зрителя, советчика, неважно. Адмирал крикнул штурмана. Тот мгновенно высунул голову, будто уже ожидал оклика командира. «Я слушаю, господин адмирал!» Став, которым внезапно овладело беспечное настроение, расхохотался: «А ну, поди сюда, господин штурман!» - Пошутил он. Лейтенант заулыбался. «Хорошие вести, господин адмирал?» Джеймс раскрыл книгу «Основы современной химии» и ткнул пальцем в таблицу: «Смотри. Свинец значится под номером 82. Мы сейчас находимся на восемьдесят второй планете этой странной системы, всего состоящей из 117 планет. Смекаешь?» Штурман склонился над книгой. «По данным «Первого» и «Второго» соседями нашей планеты являются: восемьдесят третья - висмутовая планета, восемьдесят первая - теллуровая. И тогда...» - Палец Джеймса скользнул к элементу номер семьдесят девять. «... И вот оно, золото!» «Фантастика! - Только и смог прошептать лейтенант. Этот человек, завербованный Ставом с государственной службы космонавтики (в системе гос. службы космоса система воинских званий не применялось), в свои 32 года, в которые он отправился главным штурманом эскадры, был уже опытным спецом своего дела. Но такого он еще не видал...

Они успокоились только через несколько минут. «Слушай, лейтенант, - заговорил Джеймс, - а что, если ее назвать системой Менделя! А, хорошо?» И, не дожидаясь восторга, разразился похвалами в свой адрес. А штурман вдруг стал угрюмым. Став не заметил этого: «В честь великого русского химика Менделеева - системой Менделя». «А я бы назвал ее не Менделем, а Кренделем! Адмирал, вы знаете, что держало нас, когда мы вклинились в эту систему? Такое впечатление, будто корабль заклинило». Став вздрогнул и взглянул на штурмана: «Случилось что-то серьезное, лейтенант?» «Да, адмирал. Нас не пускало сильнейшее электромагнитное поле большой плотности, с накладкой гравитационного поля - все это явно искусственного происхождения. Это подтверждается еще и тем, что преграда была обоюдоопасной...» «Что это значит?» - В глазах Джеймса засверкали дьявольские огоньки. «А то, что нас не пускало это поле к планетам системы; но когда мы ценой бешеной нагрузки реакторов прорвались внутрь, то же поле послало нас к звезде. Это и есть обоюдность действия поля, которое, повторяю еще раз, явно искусственного происхождения. И им управляет кто-то невидимый, опасный нам противник. Адмирал, если бы вы тогда не приняли мудрое решение о торможении, инерция поля и наша скорость зашвырнули бы корабли прямо в объятия этой Яркой Холодной Звезды. Мы бы не сгорели, но гибель или что-то в этом роде для нас была бы предрешена!» «Все, что вы сказали, штурман, доказывается журналами и выкладками?» «Да, адмирал». «Все верно, лейтенант! Хозяин этой системы имеется - кто - мы не знаем, и он предупредил меня, чтобы мы убирались отсюда к чертовой матери!» «Так и сказали?» «Что-то в этом роде» «Почему же тогда, адмирал, вы это держите в тайне?» «А надо ли пугать заранее экипаж тем, о чем мы всего лишь догадываемся?»  «Но почему же «они» адресовали послание только вам? Чем это объясняется?» «Видно, поняли, что здесь хозяин я! И от меня зависят судьбы людей и кораблей. Куда скажу - туда и ринемся, что прикажу - то и будет! Я хозяин!» «Но как же они поняли, что вы один находитесь в рубке в тот момент, когда они выдавали нам предупреждение?» «У них видно уже имеется инфракрасная аппаратура с  дальнейшим показом съемки в цветном и объемном изображении. А-а-а, что вы делаете, штурман?» - Став отскочил за кресло. В руках лейтенанта блеснул бластер, до этого лежавший на столе командира. Свистящим шепотом штурман спросил: «И вы не хотите поворачивать назад? За золото вы готовы заложить все? И людей, и корабли... Так, что ли?» «Лейтенант, - осторожно осведомился Джеймс, - А если я соглашусь?» «Тогда будете жить». «А если нет?» «Нет - так нет! Я нажму на контакт пистолета, и вы отлично знаете, что произойдет дальше - электрический импульс убьет вас мгновенно». Реакция адмирала была неожиданной - он дико расхохотался и сквозь слезы смеха и взмахи его рук штурман услышал: «Да вы зря грозитесь! Конденсаторные гильзы у этого бластера не заряжены! Ха-ха-ха!»

Адмирал свалился на пластиковый пол и покатился по нему. Штурман молча и злобно бросил бластер на стол и уставился на Става. Затем тяжело сел в командирское кресло, но взгляда с адмирала не спускал. А тот наконец встал и с насмешливым лицом направился к лейтенанту. «Что, съел?» Миг, и рука Става схватила бластер со стола. Штурман заметил это слишком поздно, хотел было помешать, но был выбит с кресла могучим продольным ударом.

Лейтенант открыл глаза, зажмуренные при падении: «Адмирал, но он же не заряжен?» Джеймс усмехнулся: «Он заряжен и вполне прилично! Для таких чистюль, как ты, этого вполне хватит, и даже с избытком!» Став нажал на контакт, и в следующую секунду в штурмана метнулась белая ослепительная молния. Лейтенант был убит мгновенно. Путь к золоту был свободен, ибо честность и излишние знания главного штурмана уже не мешали достижению цели. А все остальные были мелкими сошками в его, Джеймса Става, игре! Или глупые, или слишком исполнительные, мало знающие, любящие его, подчиняющиеся дисциплине или служители деньгам... Космические негодяи рвались к разграблению системы Менделя, как некогда варвары неистовствовали в Риме; они еще не знали, что впереди их ждало золото, много золота, но уже горели ожиданием большой добычи...

 

* * *

 

По сигналу тревоги в командирской рубке выстроились перед Джеймсом шестнадцать человек. Став внимательным взглядом оглядел их, негромко поздоровался: «Здравствуйте, матросы и старшины! Здравствуйте, господа офицеры!» Ему ответили коротко и быстро. Джеймсу даже показалось, что приветствовали его неохотно. Не глядя ни на кого, Став принялся излагать то, ради чего собрал сюда всех: «Все мы знаем, что путь наш опасен и тяжел. И я вынужден оповестить вас еще об одной смерти, которая вырвала сегодня из наших рядов человека. Теперь из двадцати человек экипажа нашего корабля осталось только семнадцать. Всем, наверное, известно, что один из наших товарищей умер в полете по болезни; что это за болезнь, которую он подхватил при ремонтных работах реактора, думаю, объяснять не приходится... Второй был раздавлен перегрузкой при входе нашей эскадры в пределы этой системы; к вечеру он умер (что это была за перегрузка, адмирал уточнять не стал). И вот сегодня погиб главный штурман эскадры, погиб глупо и бессмысленно!» Джеймс вскинул голову и тяжелым взглядом ожег всех: «Приказываю! Штурман корабля «Титан» назначается на должность главного штурмана эскадры; штурманом корабля становится первый помощник своего предшественника. Прошу их выйти вперед!» Два младших лейтенанта - теперь уже бывшие штурман корабля и его первый помощник - шагнули вперед. Со штурмана «Титана» Лорна Усана были сняты старые погоны, и Джеймс собственноручно закрепил на плечах новоявленного главного штурмана эскадры лейтенантские погоны. Второй остался в прежнем звании.

Адмирал встал на фронт: «Внимание! Сейчас готовиться к старту!» Джеймс на секунду замялся и четким голосом продолжил: «Впереди нас ждет золото и богатство!»

Дальнейшие его слова заглушил нарастающий шум. Став заговорил снова, с трудом перебивая гул: «Господа, об этом я сказал вам заранее с той целью, чтобы при добыче и погрузке золота в трюмы не было спешки, злобы, алчности, трусости и всего прочего, что помешало бы нашей ритмичной работе. Так приложим же все силы для интенсификации работ! А золота хватит на всех!» Рев перекрыл его слова: «Веди, адмирал!» «Мы с тобой до гроба!» «Хоть к дьяволу в пасть, но дайте золото!» «Сделаем все, что потребуется!» «Положись на нас, адмирал! Мы верим тебе...» Жестокие глаза Става, смотревшие на всю эту неразбериху, были спокойны - хоть и не был он на планете номер 79, но представить себе мог, как взъярится вся эта толпа при виде такого количества золота... Ведь золото - это все! И все же надо было сдержать этих людей, ставших бандитами и аферистами в их диком «золотом» порыве, хотя бы в первые минуты...

«Титан» тяжело вздрогнул и стал медленно отрываться со свинцовой поверхности планеты. Блестящий металл вмиг посерел, окисляясь газами работающих двигателей. Корабль поднимался, а Став с удивлением видел на экране, как окисленная поверхность снова начала белеть. «Значит, - мелькнуло у него, - что-то предотвращает загрязнение планеты и охраняет ее чистоту. Снова «они» или «их» устройства?»

Всем кораблям эскадры Джеймса был дан приказ идти полным ходом к планете номер 79. Шли плотно, замыкающим был «Первый». Став предупредил экипажи «номерных», что идем, мол, за золотом, требуется все делать без паники, за паникерство - беспощадный расстрел. Сказав это, адмирал ограничился коротким заключением: « Откуда все эти данные - неважно, за вас думаю я. А впереди - золото!!!» На кораблях царило лихорадочное веселье.

Вот она, эта планета, второй Клондайк! Все золото мира! Она росла, ширилась на экране. Стрелки гравиметров резко метались по шкале; корабль грозно тащило притяжением планеты. Вероятна была угроза разбиться. Взвыли тормозные двигатели, с усилием держа корабли над жесткой поверхностью планеты. Посадка была жесткой, слишком жесткой! «Титан» и «Первый» грузно ударились лапами, гулко замерли. Пронесло! Но не повезло «Второму, где капитаном был молодой Бен Хорг; штурман его корабля не сумел вовремя выровнять и попридержать корабль. Многотонная громадина «Второго» ударилась о планету и рухнула набок. Корабль от удара развалился на куски. Взрывом разнесло двигательную часть корабля, и смертоносная радиация поползла по золотой долине... Экипажи оставшихся двух кораблей замерли на своих местах в тревожном ожидании.

Крик Джеймса подстегнул испуганных людей: «Что встали? Штурманам и связистам оставаться по местам, остальным облачаться в скафандры. Живо! «Первый», ты слышишь меня? Да? Тоже исполняй. Кроме того, выделить пять человек на спасательные работы, я тоже даю пять - и к остаткам «Второго»! Остальным - на добычу и погрузку золота! Приготовить для этого все необходимое. Теперь, вниманию всех! Скафандры установить в противорадиационном режиме!»

Хриплый яростный голос адмирала обрушивался на людей, застигая их в рубках, отсеках, складах, коридорах, переходах. И гнал к выполнению приказа. Теперь Джеймс был полновластным хозяином, диктатором положения.

Крик командира, его отборная ругань (не постеснялся даже женщин) сбили наполовину «золотое» настроение у людей, они стали деловитые и спокойные.

Два юрких вездехода оторвались от «Первого» и «Титана» и стремительно полетели на место катастрофы. А через несколько минут из этих же кораблей вывалилась толпа золотоискателей. Современных золотоискателей, в тяжелых скафандрах, с прозрачными шлемами и усами антенн на них. На груди панцирей - коробочки, кнопки, тумблеры; тяжелые рубчатые башмаки; вместо лопат и лотков - в руках бластеры и лазеры. Из грузовых люков кораблей спустили тяжелые высокочастотные установки, грузовые самоходные машины, мощные гравитационные насосы. И работа закипела. Взрывы разламывали скалы, разваливали валуны. Люди обезумели, крушили вокруг без разбору. В беспорядке смешалось все - люди и машины, и было даже удивительно, как в этом хаосе смертельные разряды бластеров и квантовые лучи лазеров не попадали в других золотодобытчиков. Управлять этим было бесполезно. Джеймс, скрепя сердце, невидящим взором смотрел на мечущихся людей и машины. Он был рад хоть одному - все-таки работа шла. В сухой треск электрических разрядов вплеталось мерное жужжание оптических генераторов, рычали транспортные машины, на высоких визгливых тонах тихо дрожали высокочастотные установки, хлопающий просасывающий шум слышался около насосов.

Люди были в безумстве. Кругом золото, одно золото! Скалы - золото, валуны - золото. На них сыпался золотой песок, золотая пыль оседала на скафандры. Желтый металл, бог людей, желтый дьявол! Сверкали белые молнии, ослепительные квантовые лучи резали тело планеты - и золото дробилось. Погрузчики и люди швыряли куски в грузовые машины, и те мчались к кораблям, чтобы свалить драгоценный груз в грузовые трюмы кораблей землян; чуть в стороне, нацеливая свои жерла в отвесные скалы, надрываясь и содрогаясь, трудились высокочастотные установки. Желтым ослепительным потоком текло высокопробное золото, расплав гнали насосом и под большим давлением загоняли его в охладительные камеры-трюмы. Став в эту минуту лишь беспокоился об одном - побольше бы золотой «живности», так как она занимает намного меньше места, чем золото в кусках. Но он не волен был этого решать, его вмешательство ничего бы не дало - Джеймс мог об этом лишь мечтать.

Погрузка подходила к концу, когда примчались два вездехода, бывших на аварийных работах по спасению экипажа «Второго». Адмиралу доложили, что из четырнадцати человек спасены только трое - сам капитан Бен Хорг и двое матросов. Хмурость опалила лицо Става. Он отрешенно махнул рукой и негромко приказал по радиосвязи: «На «Титан» их всех! На мое попечительство». Вездеходы взревели и умчались по направлению к флагманскому кораблю.

Медленно, шаг за шагом, люди и машины неохотно отступали к свои кораблям.

Ох, как им было неохота отрываться от этой райской планеты; их воля - и они бы уволокли ее за собой. Лихорадочно и поспешно они еще хватали куски золота, стараясь в руках унести дополнительные крохи его, искали образцы получше, ругались, рассыпали и снова собирали. Ползали на коленях, тыкались шлемами чуть ли не в поверхность. Но золото было везде одинаково, и оно было везде. И женщины, и мужчины в этот момент были неразличимы в своей животной и тупой страсти к наживе. Лишь одного Джеймса не трогало это - он знал, что за него это сделают другие. Осипшим от волнения и тревоги голосом он подозвал к себе офицеров. К нему шли неохотно. А еще неохотнее шли исполнять его приказ - надо было загонять людей в корабли. «Каким образом - ваше дело, - яростным шепотом гремел Став, - но чтобы через пятнадцать минут все люди были на своих местах. Делайте это как хотите - пинками, угрозами, чем хотите! В противном случае ваши кости будут лежать у моих ног!»

Через пятнадцать минут еще добрая половина личного состава эскадры топталась около кораблей. Джеймс взорвался: «Сучьи дети!» - и заорал, переключившись на оповещательный канал: «Предупреждаю! Если через пять минут все не будут в кораблях, даю приказ готовиться к старту; через десять минут - сожгу всех оставшихся и ослушавшихся приказа! Предупреждаю!»

Прошел условленный срок, а двое безумцев еще ползали по золоту. Их даже не пугал грохот работающих двигателей, да и если честно сознаться - до них не доходил весь смысл приказа адмирала. А Джеймс Став с крепко сжатыми губами и побледневшим лицом стоял у экрана. Что делать, что делать? Людей и так не хватает, чтобы расшвыриваться ими направо и налево - любая, даже самая умная машина не заменит человека, но и тянуть-то нельзя - смутное чувство тревоги подхлестывало адмирала, торопило его убираться с планеты.

Дрогнувшим голосом Джеймс отдал распоряжение старшему стрелку: «Согласно приказу - уничтожить не подчинившихся! Сжечь, сжечь, сжечь сволочей!» Адмиралу, этому железной воли человеку, вдруг изменило хладнокровие; властной рукой и словом он привык посылать людей в бой, на смерть ради достижения какой-то определенной цели, но тут-то... Тут-то глупые и бесцельно погибающие люди... Овцы, тупые телки... Лазеры резанули по тем, кто остался на планете... Пробили скафандры, прошили мягкую плоть человека... И резали, резали... Поймут ли другие эту разыгравшуюся у всех на глазах драму, поймут ли сейчас? Потом, конечно, оценят, но сейчас-то... А корабли уже тяжело отрывались от Золотой планеты. Яростно содрогаясь, они с трудом, грузные с до отказа забитыми трюмами, они уходили все дальше от планеты. Став подумал, что все ж хорошо, что загруженное золото не потребовало космической обработки - здесь, в этой системе, нет места грязи и вирусам, благодаря чему они и выиграли столько времени. «Титан» и «Первый» легли на курс.

Из штурманской вышел Лорн Усан - главный штурман эскадры (как мы помним, недавно назначенный на эту должность). «Господин адмирал, уходим окончательно? Топливом заправляться не будем?» «Вы хотите сделать остановку у труоновой планеты?» «Да». «Но нам же хватит топлива на обратный путь, если верить расчетам?!» «Вполне возможно, господин адмирал, но вдруг случится то, о чем писал мой предшественник?» «То есть снова преграда?» «Да. И тогда мы влипнем, что даже фотонные двигатели не спасут нас, ибо этот прорыв сожрет у нас остатки топлива. Ведь это поле - искусственное, им кто-то управляет... И они не отпустят нас просто так!» «Все верно, Лорн! Проложи курс к труоновой планете...»

... А они окончательно поняли, что это - пришельцы! Пришельцы откуда-то издали, с какой-то окраины галактики. Они дали время опомниться пришельцам, но видя, как варварски разрушают их планеты эти гости, решили приступить к действию. Нет, уничтожать этих незнакомцев они не будут, они их просто возьмут в плен или выбросят вон, за пределы их системы. Они не дадут разрушать их систему запасов - этот заповедник элементов и их перевалочную базу грузовых космических трасс. Не дадут, не будь на то они галактионы! 117 планет включала их система, и каждая планеты была оснащена собственной (для каждой планеты - своя, своеобразная, учитывающая все свойства и индивидуальные особенности планеты) защитой от окисления, коррозии, загрязнения, распыления, посторонних реакций и т.д. и т.п. Центром системы являлась звезда, где располагался центр охраны и сохранения искусственных закономерностей созданной системы, центр обороны и центр по охране чистоты системы. Аппаратура последнего была особенно любопытной - инородный предмет, попавший в систему и состоящий из десятков составных элементов, мгновенно разделялся поэлементно и расшвыривался рабочими полями соответственно по планетам. Интересным был и центр обороны - на его вооружении, помимо десятков боевых кораблей и ракет, состояло сильнейшее суперэлектромагнитное поле большой плотности с обоюдной накладкой гравитационного поля. В любое время центр обороны мог развернуть его вокруг системы и так же свернуть, но и этого мало - защитное поле сферическими поверхностями разной величины могло появиться между планетами, разделяя невидимой преградой одну от другой; звезда являлась не центром сферических поверхностей поля, а боевой его точкой. Остается добавить, что сферы поля имели входы и выходы - на это имелись спецобъемные карты, и корабли галактионов, обладающие ими, спокойно заходили и выходили из системы. И то, что эти пришельцы грубо рвались напрямую в систему, лишний раз подтверждало, что они не имели таких данных, то есть они... пришельцы. Причем варвары, негодяи космоса!

И они начали разворачивать поле. На Звезде аппаратурой управляли в основном механические помощники, самих галактионов был мало - на них лишь возлагалось руководство центрами системы...

... И счастье землян, что они достигли труоновой планеты до того, как развернулось между каждой планетой сферическое поле. В топливные трюмы начал загружаться труон - тяжелый элемент.

Джеймс проследил как идет  погрузка - все вроде бы нормально, - и пошел в лазарет, где томились трое оставшихся в живых со «Второго». Они уже пришли в себя и маялись от безделья; врач не разрешал им вставать. Появление адмирала они встретили радостными криками - для этих троих этот широкоплечий человек в темно-синем мундире был вождем, кумиром их золотой лихорадки. Джеймс улыбнулся, выслушав, как Бен Хорг взволнованно рассказывал о том, что увидел в экран золотое поле, что были такие мечты и вот... в лазарете. Высказали свои сомнения и матросы - достанется ли им золото, ведь они не принимали участие в золотосъемке. Став успокоил всех: «Не беспокойтесь, достанется всем - и тем, кто принимал непосредственное участие в этом, и вам, и вашим спасателям. Ведь каждый из нас вложил свою долю труда в общее дело. Сколько достанется и будет ли это зависеть от участия в золотосъемке? Нет, от последнего не зависит; а каждый получит ровно столько, сколько ему полагается по контракту, в зависимости от присвоенного ему звания». «А сколько это?» - С горящими глазами спросил один из матросов. Второй уточнил его: «Какова доля матроса и офицера?» Джеймс ответил: «Для матроса полагается одна доля, для связистов, то есть старшин, - двойная доля, для штурманов - тройная, для капитанов и главного штурмана эскадры - пять долей!» - И отошел к Бену Хоргу. Тот вслух восхитился: «Значит, Лорну Усану достанется столько же, что и мне, да? Здорово он прыгнул - с тройной на пять!» Став грубо усмехнулся и обрезал молодого капитана: «Он этого заслужил!» - И уже мягко добавил: «Как здоровье, Бен? Не раскаиваешься, что губишь свою молодость в космосе?» Хорг беспечно мотнул головой: «Не-е-е, здесь интереснее». «Но, Бен, там женщины, цветы, девушки, природа, спокойно». И враз лицо Бена постарело, стало серьезным: «Господин адмирал, не то вы говорите, не то. Женщины, девушки?! Их хватает и здесь. Хоть их и мало, но и мужчин-то в экипажах не так уж много - так что все довольны!» «Бен, а как же тогда семья, дети? Ты это отрицаешь?» «Нет, но мне такого, видно, судьбой еще не отпущено. А насчет всего остального - цветов, природы, спокойствия - считаю, что просто незачем пока об этом говорить. Ведь это счастье - в 18 лет уйти в космос, причем не матросом, а капитаном корабля. Значит, несмотря на твою молодость, тебе доверяют, тебе вверены судьбы четырнадцати людей - это ли не высшее счастье человека?!» Хорг устало закрыл глаза.

Адмирал не сводил с него взгляда и не мог понять, чем же он руководствовался, когда назначал командиром «Второго» этого молодого парня? И все же сейчас Джеймс не каялся: все, что ни делается - делается к лучшему.

«Постарел ты, Бен!» - На лицо адмирала набежала грусть.

«Нет, адмирал, годами я еще молод - мне всего лишь двадцать пять лет».

«А жизнью?» - Джеймс смотрел строго.

«Еще не стар», - тихо, но уверенно обронил ответ Бен.

Став поднялся и тихо вышел из лазарета. Настроение его было грустным, но отнюдь не тоскливым. А грусть навеяна была не самим разговором, и даже не потерей «Второго», а тем, что вот заставляет же что-то людей отдавать космосу лучшие годы своей жизни...

Загрузка труоном подходила к концу. Труон - тяжелый элемент, высокорадиоактивный, в связи с чем корабли землян не садились на планету, а находились на ее орбите. А специальные грузовые транспорты совершали рейс за рейсом с планеты к кораблям; на планете грузовые транспорты грузились роботами, топливо добывалось управляемыми с кораблей механизмами.

Золото в трюмах, полный запас ядерного топлива, возбужденное приподнятое настроение людей - чего еще желать! Корабли землян отчалили от планеты, и Джеймс объявил во всеуслышание приказ: «Выходить из системы Менделя! Курс - на Солнечную систему!

«Лорн! - Став вошел в штурманскую рубку. - Следи за появлением поля. Надо успеть предупредить экипажи об этом». Усан кивнул головой: «Будет сделано, господин адмирал! Не беспокойтесь!»

Корабли «заклинило» буквально сразу, едва они отошли от труоновой планеты. Лорн ошарашено воззрился на стрелки электромагнитных приборов, в бешенстве заметавшихся по шкалам, затем невидимая сила начала вдавливать главного штурмана эскадры в кресло. Перегрузка! «Но откуда это поле здесь, когда до «края» системы еще чуть ли не десяток планет? - Усан лихорадочно схватил микрофон и закричал в него: - Внимание! Внимание! Тревога! Всем - в противогравитационные кресла, всем без исключения - в свои рабочие кресла!» Голос Лорна бился из динамиков во все отсеки корабля, проник на «Первый», предупреждая людей об опасности. Но многие уже догадались и спешили забраться в упруго-мягкие кресла.

Двигатели перешли на повышенный режим работы, и корабли сдвинулись с «мертвой» точки. Отбой! Люди повылазили из кресел, блаженно потягиваясь и разминая полузадавленные тела.

Тревога! Снова кресла, туман и пелена перед глазами, тяжелая сила давит на грудь. Отбой! Усан тяжелым взглядом уставился на панель приборов и пытался сообразить, что же происходит.

Теперь Лорн был наготове. Едва лишь прошли очередную планету, из глотки главного штурмана помимо его воли вырвалось: «Тревога! Всем в кресла!» Мозг Усана застыл в тревожном ожидании: прав он или не прав. Прав - корабли мертвыми скалами встали в пространстве. Снова сработала автоматика распределительных стержней ядерных реакторов; корабли преодолели опасную зону.

Ясно! Между планетами системы стоит стена поля, или же встает. О природе и структуре этой преграды Усан не задумывался - не было времени. Может скользящее, может постоянное поле... Четвертая тревога, пятая, шестая...

На горизонте виднелась последняя, сто семнадцатая планета системы, к которой они после стольких мук прорвались.

... Они удивлялись тому, что корабли пришельцев хоть и с трудом, но прорываются сквозь защитное поле. Почему? Да все просто - легкие корабли галактионов, рассчитанные на космические трассы, были упрощенной конструкции и предназначались только для полетов и исследований; эти же корабли незнакомцев были, наверное, рассчитаны на все случаи жизни. В этом для пришельцев был и свой плюс - они прорывались сквозь поле и уходили в космос; был и свой минус - тяжелые, громоздкие, неуклюжие, мало оправдывающие себя в полете, да и дорогие (абсолютно противоположное было характерно для кораблей галактионов, исключение составляла лишь половина кораблей центра обороны системы, специально построенных и рассчитанных для тяжелых условий полета). Галактионы могли бы в любой момент поднять со Звезды боевые корабли охраны, но верные свой гостеприимности и добропорядочности, решили выпустить пришельцев целыми и невредимыми - они сняли поле...

Усан с удивлением заметил, как «Титан», стремительно выйдя за пределы сто семнадцатой, не встретил преграды. Брови главного штурмана взлетели вверх: «Что за черт?!»

«Первый» просил на связь адмирала.

«Господин адмирал, господин адмирал, - быстрым шепотом вещал капитан «Первого», - прошу разрешения взять пробу со сто семнадцатой! Очень прошу! Это очень важно для ученых Земли! Это же будущий переворот!» Джеймс молчал, размышляя над заданной ему задачкой, косил взгляд на экран, где разметалась серо-темная зеленая туманность сто семнадцатой. Согласно таблице Менделеева, чем дальше элемент (то есть чем больше его порядковый номер), тем тяжелее он. И еще - этот элемент со сто семнадцатой должен быть опасным по своей дозе облучения, и что вероятнее всего - должен убивать человека мгновенно. У Става было слишком мало времени изучать неизвестные землянам элементы со 111 по 117, ибо время уходило на достижение одной единственной цели, которой был занят мозг адмирала - уйти побыстрее из этой системы. И поэтому 111, 112, 113, 114, 115,116 планеты были стремительно пройдены и даже не удостоены какого-либо взгляда.  Но 117-я заинтересовала Джеймса - то ли оттого, что по закону она должна была бы быть твердой, а она состояла... из тяжелых газообразных «водянистых» паров большой плотности. Парадокс! Согласно законам химии этого не должно было быть, но изображение на экране подтверждало реальность действительного.

«Вы представляете тогда, господин адмирал, - продолжал в восторженном запале капитан «Первого» (и куда в этот момент подевалась его серьезность; видно, возжелал человек прославиться на научном поприще), - что будет, а?! До сто десятого - заполненные клетки, далее - шесть пустых, и в сто семнадцатой стоит «Джеймсит». Каково?» Тщеславие на миг захлестнуло Става, и он одобрил просьбу «Первого»: «Действуй, только быстро! Пробу - в самый надежный ящик. Будь осторожнее - мы еще не знаем коварства этого сто семнадцатого элемента!»

Маневровый разведчик оторвался от «Первого» и провалился в зеленоватый туман сто семнадцатой. «Титан» лег на дрейф, скинув при помощи тормозных двигателей скорость до минимума, и стал ожидать известий. Наконец с «Первого сообщили, что контейнер с пробой заложен в корабль и можно ложиться на курс.

А вокруг было тихо и спокойно. И Джеймс уж начал было сомневаться в своих домыслах об искусственности системы. «А это треклятое поле тогда как объяснить?» - Лорн вопросительно посмотрел на адмирала. Тот пожал плечами: «Природой тяжелых планет, чем же еще».

Корабли начинали разгон; двигатели работали на полную нагрузку. «Как дела? - Запросил Став «Первый». - Что у вас нового за эти полдня полета?» «Адмирал, - тревога пробилась в голосе капитана номерного, - зеленоватое свечение пробивается через контейнер. Непонятно, ведь стенки у него из самого лучшего защитного материала. Что прикажете делать?» Джеймс вздрогнул: «Нам этого только не хватало! Выбросить его за борт, немедленно!» «Но господин адмирал, это большая научная ценность! Может, подождать?» Став вскипел: «Делай, как знаешь! Не хочешь слушать моих советов - значит, тебе виднее!» Сказал и забыл про этот разговор, а еще через полдня уже каялся в своей мягкотелости - «Первый» доложил, что уже весь трюм затуманился зеленым мерцающим полусумраком, в соседние помещения через стены пробивается зеленоватый туман. Став теперь испугался не на шутку. «Выбросить, капитан, этот контейнер за борт! Приказываю официально, иначе расстреляю за неподчинение военной дисциплине!» «Первый» долго молчал, потом отозвался приглушенным голосом: «Поздно, адмирал - матросы ни за какие блага не соглашаются подходить к контейнеру, и даже не только к нему, но и к трюму. Туман плывет уже по коридорам...»

Ужас охватил Джеймса от этих слов. Там, на номерном, творилось что-то непонятное. Странным было и то, что телесвязь с «Первым» неожиданно прервалась, едва лишь контейнер оказался на борту корабля; осталась только радиосвязь, захлебывающаяся и гаснущая с каждым часом...

«Матросы и офицеры в панике! - Гробовым голосом вещал «Первый». - Рвутся к спасательным шлюпам...»

«Туман заплывает в жилые отсеки... Душит».

«Переборки и приборы белеют. Вроде как накаляются...»

«Среди матросов и офицеров перестрелка из бластеров и лазеров. Паника... Сквозь пробоины засасывается...»

... Белое ослепительное облако расплылось на месте «Первого». И грибовидный столб стал растягиваться в пространстве, разметав по космосу остатки того, что некогда называлось космическим кораблем...

 

* * *

 

Снова перед Джеймсом Ставом навытяжку во фронт стояло шестнадцать человек. Адмирал уже не говорил торжественных речей, как некогда, когда призывал людей к спокойствию и организованной работе на золотой планете - нет, он сейчас просто стоял, смотрел на людей и думал: «Из семнадцати человек экипажа «Титана» один погиб на планете номер 79, двое не вынесли борьбы с полем. Троих мы подобрали с места катастрофы «Второго» - капитана Бена Хорга и двух его матросов. Из пятидесяти человек личного состава и трех кораблей эскадры остался один потрепанный, тяжело нагруженный «Титан» и только семнадцать человек - пять женщин и двенадцать мужчин. Таков печальный итог еще не завершенной экспедиции...» Адмирал вскинул красивую голову с поседевшими висками: «По местам!»

День за днем разгонялся в гордом одиночестве «Титан»; достигнув скорости 299,5 тысяч километров в секунду, он перешел на работу фотонного двигателя. Заработала квантопреобразующая аппаратура, заблестело в работе огромное параболическое зеркало. Впереди предстояли годы полета, но это уже были годы возвращения...

«Приборы работают нормально!» - Доложил Лорн Усан. «Хорошо!» - Адмирал кивнул головой и вышел из штурманской.  Медленно поплелся по коридору, добрался до жилого отсека и нерешительно остановился перед дверью одного из номеров. Здесь, именно здесь, было его будущее; там, за дверью, было его счастье и радость, только там он находил успокоение от всех тех страшных забот, тяжким грузом лежащих на его широких плечах. Но и эти сильные плечи подчас сдавали, горбились и, казалось, никакая сила уже не сможет их выправить; но есть такая сила на свете - женская ласка, ее нежные руки и любящие глаза.

«Дженни, - Став шагнул за порог, - вот, пришел отдохнуть». «Проходи, раз пришел. Что стал у порога?» Джеймс всегда терялся перед этой женщиной, любовь к Дженни (она была младше его на четыре года) всегда разоружала его, делала Става беззащитным перед ней.

Они посидели, выпили каких-то напитков. Знали они друг друга давно, с первых дней полета: она Става - как начальника, в лицо, он - мельком, только как подчиненную и мало его интересующую особу. Так было почти пять с половиной лет; Став спал со многими, правда, иногда, она - аналогично, но вместе за это время в постели они не встречались. Получилось у них как-то хорошо - они сначала полюбили друг друга, и только потом было у них все остальное. Они стали верными друг другу, не изменяли. Сейчас Дженни была беременна на последнем месяце.

«Решила все-таки оставить?» Женщина усмехнулась: «По-моему давно уже. Ты не хотел, а мне он, может, нужен». Джеймс смущенно улыбнулся: «Знаешь, Дженни, я подумал и пришел к выводу - на земле у нас родных и близких никого не осталось - разве нам помешает этот малыш? Бог с ним, пусть появляется на свет, будь то мальчик или девчонка...» Дженни смутилась: «Джеймс, ты так нетактично выразился». «Зато стратегично!» - Став был доволен принятым решением.

Родился мальчик. Родители долго спорили, как его назвать, и остановились на имени Джордж. Команда «Титана» в полном составе принимала участие в пиршестве, заказанном Ставом в честь этого события. А малыш лежал весь укутанный, таращился на возбужденных и галдящих вокруг людей и еще не знал, что на Землю - эту колыбель человечества - он попадет только шестилетним мальчишкой.

Шли дни, недели, месяцы полета. Теперь уже никто не восставал против лекций Джеймса Става, который снова начал их читать. Его даже просили об этом...

«Очередная моя лекция, - улыбающееся лицо адмирала смотрело на слушателей в конференц-зале, - будет посвящена вновь проблемам космогонии.

Ранее существовала космополитическая модель СОЕ - стационарная, однородная, евклидова. Однако данная модель не совсем прочна в своем фундаменте и имеет существенные недостатки.

Первый: парадокс Ольберса. По СОЕ-модели все небо должно сиять ярким светом, подобно солнечному. Этого быть не должно, и одно из сделанных предположений неверно, то есть: или вселенная не бесконечна, или плотность звезд не распределена во вселенной однородным образом.

Второй: законы термодинамики. Если вселенная стационарна и, значит, существует бесконечно долго, то она должна «успокоиться» и прийти в состояние равновесия, или, как говорят, должна наступить «тепловая смерть». Этого не наблюдается.

Третий: парадокс Зеелигера. При применении к СОЕ-модели ньютоновской теории всемирного тяготения расчет показывает, что ньютоновскую теорию к СОЕ-модели или вообще нельзя применить, или это нужно сделать каким-то нетривиальным способом.

Итак, весьма простая СОЕ-модель, оказывается, - коварная и противоречивая. Эйнштейн предложил модель НЗО - неевклидова, замкнутая (трехмерная сфера), однородная, в среднем неизменная во времени. Но и эта модель не отвечает действительности, ибо вселенная расширяется!»

Став углубился в современные теории и учения и толковал их еще добрых два часа. В заключение он сказал: «Ну вот, что мы видим сейчас? Даже наш полет наглядно показывает, что существует четырехмерное измерение - в пространстве и во времени; это для тех, кто еще не верит в относительные системы отсчета времени или кто еще разумом не постиг этого явления космоса...»

... «Титан», некогда грозный и могучий корабль, поизносился в полете, но по-прежнему также безропотно исполнял свой долг. Проходили годы полета, и людей охватывало усиливающееся волнение - еще на миллиарды километров они ближе к Земле. Скоро, совсем скоро они будут на родимой стороне, ноги их ступят на землю, луга и цветы, а пока по-прежнему они ступали на пластик и металл. По-прежнему люди видели перед собой тот же сад и дендрарий, те же коридоры и переходы, тех же людей! И казалось - скука и обыденность, повторяющаяся каждый день, могла бы убить людей, превратить их в живые трупы, но этого не случалось - в своих мыслях и мечтах люди уже были в шумных городах и зеленых парках.

Некогда моряки, завидевшие в серых безбрежных просторах океанских вод кусочек суши, громко кричали: «Земля! Земля!» И теперь, завидев в телескоп маленький голубой шарик, Лорн в восторге заорал то же самое: «Земля! Земля!» То же самое, но все же чуть другое - не кусочек суши, а целая планета ждала отважных семнадцать астронавтов, скитавшихся в космосе четырнадцать лет. А земля в это время совершила в своей истории тысячелетний бросок. И в ужас придут Став и его соратники, узнав, что на тысячу лет они обогнали время, на столько же безнадежно отстав в своих познаниях.

«Титан» перехватили около Юпитера и посадили измочаленный корабль на один из его спутников. Удивлению землян не было конца... Пройдя профилактический ремонт, «Титан» с ревом стартовал со спутника и взял окончательный курс на Землю.

К родным берегам! Как ни мечись, а мысли и думы твои будут стремиться к Земле... Так дайте же припасть к родной земле, дайте почувствовать, как закипают слезы радости в истомленных ожиданием глазах...

 

 

Часть вторая: С открытым забралом.

 

... На берегу, крутым обрывом сбегавшему к тихой и спокойной глади моря, стояли трое. Они, двое взрослых и маленький мальчик, недвижно вросли в землю, глядя затуманенными глазами, в которых застыла какая-то непонятная тоска, на море, туда, где сходились вместе вода и синева неба. «Там горизонт, да?» - Звонким голосом спросил малыш. «Да, - торжественно сказал ему стоявший рядом с ним мужчина, - там горизонт!» «Но не наш, - тихо добавила женщина, третий человек в их маленькой группе. - Тот, кто долгие годы скитался на чужбине, тот познал тягу к странствиям. И жизнь его снова позовет в путь». «Позовет», - эхом утвердительно откликнулся мужчина.

Малыш заерзал среди взрослых. Вцепившись ручонками в большие руки взрослых, он тянул их дальше: Что, мол, зря здесь стоять? Посмотрели и дальше, там интереснее. Но взрослые не двигались, и мальчик снова взглянул туда, куда, не сводя взгляда, пристально смотрели родители. Горизонт!

У крепкого, плотно сбитого широкоплечего мужчины с этим словом было связано многое. «Горизонт» был для него не что-то мелкое, его «горизонт» проникал вдаль, звал в космос. Это был Джеймс Став, бывший адмирал эскадры, всего лишь два месяца назад вернувшийся на Землю.

Тридцать восемь лет ему, седые виски и серебро в усах и волосах. Упрямые складки у губ, каменный подбородок. Серые глаза смотрят настороженно, но вполне дружелюбно. Крылья носа трепетно подрагивают. Выцветший темно-синий мундир с серебряными нитями на плечах. Рядом с Джеймсом стоит его жена, Дженни, а где-то рядом бегает вырвавшийся из-под их надзора шестилетний сын Джордж...

... Целый месяц гремели о них, семнадцати отважных (маленький Джордж не в счет), газеты, журналы, радио и телепередачи Земли. Толпы коммерсантов, дельцов и аферистов предлагали бешеные деньги за документацию эскадры... Тщетно! Став сразу, еще заблаговременно позаботившись об этом, извлек ее с корабля, законсервировал и запрятал в глухие и надежные сейфы своего недавно купленного дома. И ни слова о местонахождении системы Менделя, ни слова о ее координатах в космосе. Видя такое, гос. служба космоса, состоящая из представителей всех государств Земли (а их насчитывалось сейчас не более десятка) и представителей планет Солнечной системы, взяла Става под охрану, пообещав ему ничем не беспокоить его и освободить от визитов посторонних. И Джеймс спокойно зажил в своем доме. А гос. служба космоса не дремала - начала вытряхивать сведения из остальных участников экспедиции, каждый из которых теперь стал богатой и знаменитой личностью. И все же проку было мало - что, к примеру, могли сказать толкового девять матросов? Ну, что там было и как было - это можно, остальное они не представляли. Взялись за старшие и командные власти - ведь те с высоты своей должны более в полной мере оценить свои дела. Но четверо старшин-связистов мало что добавили (а жена Джеймса Става вообще ничего не сказала), штурман «Титана» многого не знал, рассказ его был смутный и сбивчивый, а Бен Хорг и Лорн Усан отказались говорить вообще. Вся надежда осталась на адмирала, но тот сохранял упорное молчание. И не давал никакого подхода к документам эскадры - дневникам, записям, бортовым журналам и т.д. и т.п. На продажу этой документации Джеймс ответил резким отказом. Тогда гос. служба космоса предложила ему выгодный для обоих компромисс: флот сооружается за счет капиталовложений гос. службы, а Джеймс снова возглавляет его; половина добычи, бортовая документация и все научные записи переходят во владения центра гос. службы, а половина золотосъемки передается Джеймсу Ставу. Последний обещал подумать...

... Выдав золото каждому члену экипажа согласно контракту и его воинскому званию, Став распустил всех. А Хоргу и Усану посоветовал: «Держитесь вместе, побольше молчите об увиденном, и может вы еще пригодитесь мне... Плохо вам будет или хорошо, прошу об одном - не забывайте нашей дружбы!» Крепко запомнили эти двое его слова.

А Джеймс ринулся на поиски своих родственников, вскрыл семейный архив - и пришел в ужас: обмельчал его род, обеднел. И после этого не стал даже продолжать поиски. Купил и подремонтировал дом возле старого полузаброшенного космодрома, откуда он с тремя кораблями уходил в космос, и поселился в этом доме. Старый космодром, служивший сейчас лишь для грузовых кораблей маловажного значения, находился в заброшенном состоянии. Владел этим космодромом далекий потомок Ставов, которому и начал помогать Джеймс. Основные же запасы его золота по-прежнему лежали мертвым грузом в подвалах дома и ждали применения. Став их не трогал, ждал.

Джеймс однако не только ждал, он и учился, вгрызаясь и овладевая новыми знаниями. «Всего не узнаешь, - грустно шутила его жена. - Столько лет прошло». «Не узнаю, так хоть буду знаком поверхностно. А дальше сами специалисты разберутся. Надо, Дженни, надо! И тебе советую». «Уж не решил ли ты снова забраться в космос? - Всплеснула руками она. - И чем тебе здесь плохо?» «Здесь для меня все чужое, изменившееся». «Думаешь, там, в космосе, будет лучше?» «Хуже, чем было, не будет!» Джеймс задумался, на лоб набежали упрямые морщины: «Человечество медленно двигается в своем развитии. Можно, конечно, возразить, что в последнее время человечество сделало огромный прыжок в своих познаниях; но ведь их можно ускорить! Эту цель я не преследовал в своей первой экспедиции - право сознаться, я не интересовался этой стороной дела, - но сейчас меня захватило. И это будет целью всей моей дальнейшей жизни, а золото - лишь побочным явлением». «Вторая экспедиция - это уже твердо решено?» «Да, - Став взглянул в умоляющие глаза жены и мягко добавил, пытаясь успокоить ее: - Но, Дженни, еще не скоро. Успеешь отдохнуть; потом тебя все равно потянет туда. Ведь теперь мы не вслепую будем идти, а в броне знаний и имеющего опыта, с открытым забралом! В космос!»

Став выразил свое согласие гос. службе космоса. «О, старый космический бродяга, морской волк, гроза космоса согласился с нашими условиями?» - Не поверил генеральный председатель ГСК (Гос. Службы Космоса). «Да, - спокойно ответил Став, - но выдвигаю свои дополнительные требования! На иных условиях не согласен». «Если требования разумны, то центр ГСК не будет иметь возражений. Мы слушаем вас, адмирал!»

Возрожденный адмирал вышел к трибуне, оглядел комиссию и ровным голосом заговорил:

«Я многое повидал, оценил лично, на своей шкуре, всю организацию полета. И если я внесу кое-какие предложения, направленные на улучшение структуры второй экспедиции - мне думается, вы согласитесь с моими доводами и поддержите меня. Так вот, предложение первое. На личные деньги я строю флагманский корабль, который я называю... «Горизонт», - Джеймс улыбнулся. - То есть наоборот, я оплачиваю полностью стройку «Горизонта». В связи с чем вся золотосъемка из трюмов «Горизонта» будет считаться моей собственностью. Остальные одиннадцать кораблей - 4 боевых и семь транспортных - сооружаются на средства ГСК, то есть на ваши. Полста процентов добычи, согласно двустороннего договора, идут в мой карман с этих одиннадцати кораблей. Я знаю, что у вас сейчас кислые мины и ухудшилось настроение, но будьте покойны - половину этих доходов я пожертвую в ГСК. Нет, господа, на это документ составлять не собираюсь, - рано обрадовались - ибо сковывать себя не хочу, но вот вам честное слово - передача моя в ваш фонд составит не менее четверти моей добычи. На этот «подвиг» вы навешаете рекламу и прославите меня еще раз!»

Став едко усмехнулся: «Слава не помешает, но все, о чем мы говорим здесь, должно остаться в тайне. Скоро вы умрете, а мы будем только лететь; передавайте все деловые и ценные бумаги данного совещания и всего того, что будет относиться ко второй экспедиции, в надежные руки, из поколения в поколение. А пока удовлетворитесь малым, в сущности - нулевым эффектом, зато через века ваши потомки получат миллионы, наука обогатится. Прошедшее тысячелетие открыло практически только два элемента - сто одиннадцатый и сто двенадцатый, я вам гарантирую со 113 по 116». Сто семнадцатого элемента Став избежал, не стал даже упоминать его. Зал одобрительно и восторженно загудел.

«Второе. Я даже не прошу, я требую ввести в будущем флоте железную воинскую дисциплину, и как следствие этого - воинские звания. Это мероприятие будет направлено на узаконивание власти и структуры второй экспедиции. Рапорт я подам вам позже. Согласны?»

Центр ГСК был согласен.

Поданный несколькими днями позже рапорт гласил:

«Флот по моему разумению должен включать в себя 12 кораблей и подразделяться на две эскадры. Эскадра №1 возглавляется флагманом «Титан» и включает в себя помимо «Титана» один легкий разведчик и четыре транспортных корабля; эскадра №2 возглавляется флагманом «Звезда» и включает в себя помимо «Звезды» один легкий разведчик и три транспортных корабля. Флагманом флота является боевой корабль «Горизонт», на борту которого располагаются основные должностные лица, в том числе и я - адмирал флота. Самое мощное вооружение предусматривается для флагманов эскадр и флагмана флота; разведчики вооружены только необходимым и, являясь легкими маневренными кораблями, имеют своей целью изучение окружающей обстановки и донесение сведений адмиралу флота, и также предупреждение кораблей флота о грозящей опасности; транспорты вооружены только по необходимости и обладают минимумом боеприпасов. Поэтому предлагается...»

Далее шло перечисление предложенных мер. Генеральный председатель ГСК утвердительно кивнул головой: «Здесь мы с вами, господин адмирал флота, полностью согласны. Но вот ниже у вас перечислены целые кучи чинов и званий. Как я понял, вы хотите ввести в своем будущем флоте воинские порядки, так?» «Так». «А надо ли?» «Я вам говорил уже раз об этом!» «Но это скучно - быть мелкой пешкой или даже офицером и не быть при этом самостоятельным человеком! Ведь пропадает весь вкус к жизни...» «Золото вернет этот вкус... И даже вывернет его наизнанку». «Адмирал, вы самонадеянны! Вы по-прежнему, как и тысячу лет назад, думаете, что золото в такой же цене и таком же почете? Правильно я понял вас?» «Да, времена изменились, но золото по-прежнему осталось божеством для людей. И в него по-прежнему верят люди». Генеральный председатель ГСК усмехнулся: «Настоящее время характерно тем, что золото поднялось снова в цене, а вот почет к нему и преклонение - резко упали. И людей сейчас при виде его уже не трясет. И боюсь я, адмирал, что через тысячу лет золото лишится своего последнего достоинства - цены!» «Тогда к чему я здесь теряю время!» - Адмирал взорвался. «Успокойтесь, это просто отступление. Но все-таки, к чему эта бюрократия насчет званий и чинов? Да и нужна ли она?»

Джеймс смерил его презрительным взглядом и отрубил: «Она оправдает себя, ибо на гражданском поприще жизнь кажется вольготнее и расхлябаннее!»

«Выходит, вам нужны бездумные люди? Может, в таком случае лучше воспользоваться роботами? Или послать их вместо вас?» «Они не справятся. Да, мне нужны полубездумные личности. Вникните в это понятие: человек должен знать свои обязанности, быть на своем месте, и в то же время - быть личностью. Совпадает это с вашим?»

Джеймс побагровел: «Хватит спорить об этом. Надоело. Читайте дальше». Генеральный председатель ГСК с неудовольствием погрузился в чтение.

«Командование флотом возлагается на адмирала флота Джеймса Става. Командир первой эскадры - вице-адмирал Бен Хорг, второй эскадры - контр-адмирал. Главный штурман флота - контр-адмирал Лорн Усан...» Генеральный прервал чтение и поднял голову: «Хорг и Усан - ваши соратники?! Они изъявили желание отправиться снова с вами?» «Думаю, не откажутся». «Тогда, конечно, я согласен с присвоением им таких званий и должностей, ибо они имеют большой опыт в работе и полете...» Джеймс, приготовившийся было встретить отпор, успокоился.

«Главные штурманы эскадр - капитаны 1-го ранга; первый и второй помощники главного штурмана флота, а также капитаны разведчиков - капитаны 2-го ранга; помощники главных штурманов эскадр, а также капитаны транспортных кораблей - капитаны 3-го ранга; штурман «Горизонта» - капитан-лейтенант; помощник штурмана «Горизонта» и штурманы «Титана» и «Звезды» - старшие лейтенанты; штурманы разведчиков и транспортных кораблей - лейтенанты».

Председатель вздохнул: «Громоздко, но придется примириться...»

«Организация связи.

Главный связист флота - младший лейтенант Дженни Став... Ваша жена? Вы и ее берете?» «А почему бы и нет?»

«Ее первый и второй помощники - специалисты первого класса; связист «Горизонта» и его помощник - специалисты второго класса, связисты «Титана» и «Звезды» - третьего класса. Связисты разведчиков и транспортных кораблей - специалисты третьего класса».

«Ответственные за готовность боевого вооружения - два старших матроса; за работу двигателей - два старших матроса; ответственность за технически-хозяйственную часть - питание, состояние вездеходов, личного оружия, техники, скафандров и пр. - четверо старших матросов».

«Хм, - генеральный улыбнулся, - запутанно, но да вам лучше знать: вы - военный до мозга костей». Джеймс таковым себя не считал. Он стоял и ждал окончательного ответа. И вот на его рапорт легло размашистое «Одобрить», подпись и печать.

 

* * *

 

Как того и ожидал Джеймс, Бен Хорг и Лорн Усан согласились с его предложением. Самым молодым из этой тройки был Бен - ему было уже под сорок, когда вторая экспедиция приготовилась стартовать в космос. Джеймсу Ставу в это время стукнуло сорок пять.

Долгих семь лет прошло с тех пор, как потрепанный «Титан» сел на Землю. И вот уже на космодроме, готовые к долгому полету, стояли двенадцать могучих кораблей.

Цепочкой потянулись люди к своим кораблям. К «Горизонту» шел первым Джеймс Став - адмирал флота, сбоку, чуть приотстав, двигался его адъютант, затем шли главный штурман флота Лорн Усан, его первый и второй помощники, штурман «Горизонта» со своим помощником. Далее шли связисты - главный связист флота Дженни Став, ведя за руку тринадцатилетнего сына Джорджа, два ее помощника, связист корабля и его помощник. Цепочку замыкали восемь старших матросов и двадцать матросов. Всего «Горизонт» принял на борт сорок одного человека. На борт флагмана каждой эскадры взошли командир эскадры, главный штурман эскадры с помощником, штурман флагмана, главный связист эскадры и его помощник, связист флагмана, восемь старших матросов и двадцать рядовых - всего по тридцать пять на «Титан» и «Звезду»

Экипаж каждого из разведчиков состоял из капитана корабля, штурмана, связиста, восьми старших матросов и десяти рядовых. На транспортах командный состав был тот же, рядовой состав насчитывал по двадцать человек.

Как видите, все было подготовлено с размахом, тщательно, предусмотрены все опасности. Все триста семьдесят человек экипажа флота были готовы к разгрому и осаде системы Менделя...

 

* * *

 

... «Господин адмирал, зайдите ко мне в рубку!» - Голос главного штурмана флота был требовательным. Джеймс поднялся со своего кресла и зашел к Усану.

«Господин адмирал, подходим!» - Лорн с улыбкой посмотрел на Става. «Хорошо. Зачем звал?» «Хотел поговорить о будущей встрече с «полем». А встретимся мы с ним обязательно!» Джеймс присел рядом со штурманом и приготовился слушать.

«Самое главное сейчас для нас - не прозевать момент стыковки с полем. Мы отлично знаем, что оно не будет нас пускать, а корабли со всего разгона будут рваться в систему. Возникнут сверхтяжелые перегрузки, столь опасные для организма человека. Но у нас уже есть опыт в этом. На корабле предусмотрены следующие меры защиты и предосторожности: первое - на носу корабль установлена электромагнитная аппаратура, имеющая своей целью противодействие и разрушение встречного поля; второе - на кораблях имеются по два дополнительных двигателя - так сказать, аварийные, - включающиеся только при встрече с полем. Все перечисленные меры направлены на борьбу с непосредственно самим электромагнитным полем; хуже обстоит с гравитационной накладкой - в этой области у нас есть только противогравитационные кресла. Но есть и существенная победа - на службе у нас имеются спецдатчики, предупреждающие об усилении электромагнитного поля или его появлении».

Лорн встал с кресла и прошелся по рубке.

«Все это вы, Джеймс, отлично знаете, и тем не менее это не снимает с нас ответственности. Требуется внимание, предельное внимание, причем не только мне, но и вам, и офицерам! Сохранение личного состава эскадры - наша главная задача сейчас!»

Впереди двенадцати кораблей флота раскинулась в космосе система Менделя. И вскоре датчики защелкали тревогу. На всех кораблях загудели сирены.

Грохот и гвалт бегущих к гравитационным креслам людей сменился настороженной тишиной и поплывшими желтыми кругами перед глазами каждого. Но это были просто мягкие толчки по сравнению с той перегрузкой, что некогда испытывали пятьдесят астронавтов первой экспедиции. У двадцатилетнего Джорджа Става создалось впечатление, что «Горизонт» тычется в упругую преграду, отлетает, снова тыкается и постепенно мягко проваливается в пустоту. Услышав такие рассуждения сына, Джеймс улыбнулся, вспомнив героику прошлого похода. «Да не поймет только этого он, - подумал адмирал. - Вот когда испытает все невзгоды на своей шкуре, тогда разумом, а не сердцем дойдет...»

Флот с ходу ворвался в систему и стремительно понесся по направлению к семьдесят девятой планете. Не долетая до нее, скрежеща тормозными двигателями, корабли готовились к посадке. Но Джеймс решил по-иному. Немалую роль здесь сыграл и главный штурман флота, обронивший адмиралу: «Не стоит забывать о них, ибо они следят за каждым нашим шагом. И было бы лучше, если бы мы первые атаковали и попытались уничтожить их!»

Четыре транспортных корабля грузно опустились на золотую планету, а три транспортника, два разведчика, флагманы эскадр и «Горизонт» ринулись в атаку на Звезду. Лорн Усан и адмирал давно уж поняли, что Звезда - это искусственный центр всей системы Менделя. Все восемь кораблей были приведены в боевую готовность номер один, ощерились пушками и торпедами. Двести сорок шесть человек замерли на своих рабочих местах: у пультов в рубках, перед экранами, у кнопок и приборов.

... Они поняли - угроза явная. Как-то давно в их систему так же нагло ворвались три корабля и устроили погром в системе; им дали спокойно уйти, понадеявшись на их разумную порядочность. Но когда галактионы перехватили несколько радиограмм появившихся сейчас пришельцев и сравнили их с архивными тех давних пришельцев, результат оказался потрясающим: это были те же или подобные им космические негодяи. И хоть на операцию сравнения ушло немного времени, момент к активному отпору наглых пришельцев был потерян. Оставалось теперь «распустить» витки поля, которые разделят планеты невидимой преградой. Спираль поля раскручивалась, а тем временем был вызван из соседнего квадрата космический патруль...

Восемь кораблей напролом, в диком порыве ринулись на Звезду. Мощное гравитационное поле отшвырнуло их обратно. Пока они мялись в нерешительности, один отчаянный транспортник прорвался вплотную к звезде и скрылся в тумане ее атмосферы. Но был тут же мгновенно выброшен оттуда и стал разваливаться на куски. «Попал под сильнейший ультразвуковой удар», - догадался Джеймс и в отчаянии схватился за голову.

Корабли во главе с «Горизонтом» вновь вышли на ударные позиции. Подойдя насколько это было возможным, чтобы снова не оказаться отброшенными, эскадра начала поливать Звезду из электромагнитных пушек, лазеров дальнего действия, бластерных установок, ультразвуком, ядерными торпедами. Став озверел. В ушах его бился голос капитана погибшего транспортника: «Адмирал, вижу какие-то постройки. На большой площади. В основном куполообразные...»

Действие оружия на Звезду не имело успеха или же было незаметным... «Титан» вошел в стыковку со своим разведчиком, вышедшие в открытое пространство астронавты намертво скрепили корабли. Полученный тандем теперь имел удвоенную силу двигателей и усиленное вооружение.

Как заметил Лорн Усан, гравитационная защита Звезды держалась непостоянно и достигала своего максимального значения при атаках землян. На этом и строился расчет адмирала. Еще дважды эскадра была отброшена назад. Когда корабли откатывались от Звезды второй раз, тандем неожиданно развернулся и вновь устремился к Звезде. И скрылся в ее тумане. И не был выброшен назад.

Тандем должен был прорваться к Звезде и в упор расстрелять ее. Но вместо этого адмирал услышал: «Джеймс, что-то непонятное, - это говорил Бен Хорг. - Тандем не слушается, а как будто двигается сам по себе, под диктовку чужой воли». И спустя некоторое время, встревоженное: «Господин адмирал, меня «посадили» на их Звезду. Наши корабли оцепили какие-то странные машины. А вокруг чудные постройки, переплетения антенн, переходов и...» В наушниках затрещало, завыло, и связь оборвалась. Долго и безуспешно пытался еще хоть что-нибудь услышать Став. Но напрасно...

Пять оставшихся кораблей развернулись и устремились прочь. Адмирал решил объединиться с остальными четырьмя транспортниками, находившимися сейчас на семьдесят девятой планете. И вздрогнул, заметив на экране несущихся навстречу одиннадцать кораблей патруля галактионов. Успокоение лишь было в одном - что эта армада была еще далеко и только входила в пределы системы. Патруль двигался не напрямую, а по какой-то странной свертывающейся спирали. «Что это? Что они выделывают?» - С удивлением спросил Став. Усан усмехнулся: «Если верны мои предварительные расчеты - я их делал еще раньше, основываясь на кой-каких догадках - то они идут между встречными защитными полями, затем в «проход» переходят в следующую спираль. Кстати, такая траектория движения дает большое преимущество - корабли не теряют скорости». «Может и нам так попробовать?» - Осторожно осведомился Джеймс. «У нас так не получится, ибо нет в наличии объемных спецкарт этого поля с нанесением местоположения «проходов».

«Горизонт», «Звезда», разведчик второй эскадры и два транспортных корабля рванулись «по старинке» - напролом.

К золотой планете пять кораблей землян подошли раньше, чем патруль галактионов. Но грозный противник был уже совсем рядом. А топлива на этих пяти оставалось совсем мало... «Что толку, что у этих четырех на золотой планете чуть побольше топлива? - Лихорадочно размышлял адмирал. - Это нам не поможет и это нас не спасет! Остается лишь одно - дозаправить несколько кораблей из топливных трюмов остальных и уйти с этими остатками на труоновую планету. А затем уж вернуться, распределить труон между кораблями, загрузиться золотом и попытаться вырваться из этого ада!»

По приказу адмирала в «Горизонт» и два транспортных корабля требовалось передать все остатки топлива с остальных двух кораблей - разведчика и транспортника. Пять кораблей закружилось и наконец состыковалось в две группы. После расстыковки два опустошенных корабля сели на золотую планету, таким образом присоединившись к четырем находившимся там транспортникам. Теперь Джеймс отчасти был спокоен за эту группу: транспортников в случае нападения защитит огнем «Звезда» и разведчик второй эксадры.

Лорн посоветовал адмиралу: «Дождемся, пока они вылетят на спираль к золотой планете, и в тот же миг ринемся напрямую к труоновой. По всему видно, что эти одиннадцать преследователей легкого типа и не могут рваться через заслон защитного поля; если я даже ошибаюсь, то их все равно на первое время «притормозит» их бешеная скорость и наш неожиданный маневр».

Патруль галактионов вышел на финишную прямую на пути к семьдесят девятой планете; в этот момент три корабля землян сделали рывок по направлению к труоновой планете.

На последних остатках топлива «Горизонт» и два ведомых добрались до заветной цели и с лихорадочной поспешностью начали забивать труоном свои топливные трюмы. «Насытившись», корабли ринулись в обратный путь. Что им предстояло впереди, они не ведали...

Подходя к золотой планете, адмирал заметил, как над площадкой, где расположились шесть кораблей землян, стояли желтые сполохи и все было погружено в какой-то серо-грязный туман. Там шел бой. Предполагая ради страховки, что «Звезда» и эскадренный разведчик прикроют своим огнем транспортники, Джеймс не допускал мысли, что такое будет на самом деле. Теперь он видел это воочию, не отрывая жесткого взгляда от экрана. И почему-то насчитал только пять кораблей. Как впоследствии выяснилось, эскадренный разведчик был сожжен вместе с экипажем в первую же атаку галактионов.

... Когда трое кораблей во главе с «Горизонтом» устремились к труоновой планете, на семьдесят девятую всей своей мощью обрушилось одиннадцать кораблей патруля. И с ходу вспыхнул разведчик. «Звезда» открыла ответный бешеный огонь; вели редкий огонь и с транспортников.

Везде, всюду плавилось золото - под ногами, в скалах над головой; желтая ослепительная магма текла потоком. Люди отражали не только атаки галактионов, но и бешеный натиск «желтого дьявола». Тяжело им приходилось, особенно тем, кто был снаружи: ослепительные молнии, взрывы, треск, брызги расплавленного золота, тяжелые невидимые удары полей. Стоянка кораблей превратилась в ад; экипажи из последних сил вели упорный изнурительный бой.

Золото отбивали, распыляли, расшвыривали по сторонам, лишь бы оно не попало в поверхность корабля, в скафандр. Золото, золото, золото! Его блеск резал глаза, а его обилие... Уже не поражало обезумевших людей. Ибо они его уже начали проклинать!

Два тяжело загруженных золотом транспортных корабля были здорово искорежены потоком золотой лавы. Джеймс заметил при подлете к семьдесят девятой, как эти несчастные дали глубокий крен и рухнули прямо в расплавленный металл. Тотчас же из люков корабля устремились люди в скафандрах; их сжигала лава, били разряды, уничтожали пушечные «поля», а они еще на что-то надеялись. Оставшиеся трое кораблей не прекращали ни на миг заградительного огня... До встречи «Горизонта» и двух транспортных кораблей с одиннадцатью кораблями патруля оставалось совсем немного. И в этот короткий момент адмиралу предстояло решить: атаковать или же принять какое-либо другое решение. В случае атаки ужасало количественное сравнение: один, хоть и прекрасно вооруженный боевой корабль (транспортники со своими «пистонками» не в счет) против легких, но одиннадцати подвижных, так же хорошо вооруженных кораблей галактионов! Один против одиннадцати! Ведь это верная смерть...

«Горизонту» со своими ведомыми ничего не оставалось как вступить в неравный бой. Вырвавшись из «объятий» последней спирали препятствия, Став неожиданно свалился на противника. Впрочем, Джеймсу это просто казалось - галактионы уже представляли мощь и проходимость кораблей пришельцев. Четырнадцать кораблей закружились в бешеной карусели. Неожиданно клубок распался и патруль галактионов в полном составе направился прочь от места побоища.

Один из транспортников горел; два остальных корабля, целые, лишь немного побитые, шарахнулись от горящего корабля как от чумного. Вслед за этим белое пламя взрыва разнесло транспортник на куски.

Адмирал дал приказ: «На посадку».

«Горизонт», «Звезда» и три транспортных корабля - остатки от некогда могучего флота в двенадцать кораблей - наскоро перераспределили труоновое топливо и стали загружаться золотом. Расплавленный металл поступал в трюмы, а люди в скафандрах с опаской косились вверх; нервы были на пределе - вдруг снова оттуда, сверху, обрушится на них смертоносная гамма, и тогда вновь начнется этот ад, этот безумный мир с желтыми сполохами вокруг.

Шла погрузка золота, а в голове Става рождался авантюрный план. А что, если в золотую планету «впрячь» все пять кораблей и попытаться утащить планету из системы?! Ну а там видно будет... Или хотя бы здоровенный обломок от семьдесят девятой... Адмирал дрожал от нетерпения, и его алчность в этот момент не имела границ. Джеймс, которому было сейчас пятьдесят два года, знал, что находится в полете последний раз, что больше другой такой возможности не будет - его организм, так сдавший в последнее время, больше не вытерпит такой жестокой жизни и быта космических дальних перелетов. И Став бы решился на этот отчаянный и маловразумительный шаг, если бы на экране далекой тенью не мелькнул возвращающийся патруль галактионов. Корабли землян взревели двигателями и стартовали с золотой планеты. «Здесь мы мишени, а там - бойцы!» - Прокричал на ухо адмиралу озлобленный Ларс Усан.

«Горизонт» и его четверо ведомых, огрызаясь от наседавшего противника, уходили дальше и дальше от семьдесят девятой. А корабли патруля все яростнее и настойчивее атаковали стремительно уходящий караван «космических негодяев» - так прозвали галактионы землян. Наконец, произошла остервенелая схватка, из которой, впрочем, обе стороны вышли без потерь.

На экране, заполняя его, вырастала планета номер девяносто два. Уран! Теперь - пустить в работу электронно-счетную машину с тем, чтобы она рассчитала точные параметры пуска торпеды. Для чего? Вроде бы ясно... Ведь сбить погоню надо любыми путями...

Загудела, защелкала мощная машина, на табло ярко загорелись цифры. Теперь датчики светового локатора установят местоположение патруля, локатор зафиксирует его скорость и поведет его лучом по рабочему экрану прибора. В тот же миг другой датчик сообщит местоположение (все это на определенную дату времени) эскадры землян. Эти две точки, означающие на экране прибора противников, будут «привязаны» к планете номер девяносто два. Теперь, после всего этого, электронно-счетная машина должна рассчитать: когда, на каком расстоянии выпускать ядерную торпеду и с какой именно скоростью, чтобы получить взрыв ракеты с определенным значением получения критической массы. И чтобы при этом эскадра землян была за пределами действия всех элементо атомного взрыва. Данные объемы урановой планеты, ее массы и процент изотопа U-235 в ней были получены и уже введены в электронно-счетную машину. И вот последняя, имеющая скорость исчисления в несколько сот миллионов операций в секунду, приступила к обработке данных. Вся огромная придаточная аппаратура и сама машина натружено загудели; при определении вышеназванных параметров должны быть учтены кроме того и следующие факторы, как то: непосредственное время работы самой машины, поправочные коэффициенты и разные элементы предупредительного времени. После того, как машина выдаст основные исходные данные, автоматический наводчик настроит определенный режим старта торпеды. И только пискнет зуммер старта, как тяжелая лапа замкнет контакты - и ядерная смерть вырвется на свободу... Вот как все это произойдет!

Пятидесятиметровая ядерная торпеда-ракета, оборудованная своим собственным двигателем, с ревом вырвалась из корабля-носителя «Горизонт» и, пожирая космос, рванулась к урановой планете. «Горизонт» еще дрожал от вибрации, оставшейся после старта торпеды, а она уже подходила к цели. Галактионы слишком поздно осмыслили грозную опасность; строй их сломался, корабли рассыпались в разные стороны. Но расчет электронных мозгов был верен...

Торпеда, ведомая дополнительным специальным мозговым мыслителем, ударилась в урановую планету. И грандиозный по своим размерам, расцвеченный всеми красками, начиная от черного цвета и кончая желтым, грибовидный столб резко поднялся над планетой, всколыхнул ее, все удлиняясь и уходя длинным хвостом в космос. Планеты под номером девяносто два в системе галактионов больше не существовало; содержание радиоактивных лучей увеличилось в миллион раз...

Адмирал торжествовал. Из огня и багровых клубов вырвалось всего лишь три корабля галактионов. Но и эту тройку надо было либо сбить с погони, либо уничтожить. В тот же миг «Горизонт» резко тряхнуло. «Что случилось?» - Джеймс сразу вынырнул из задумчивости. Три оставшихся корабля патруля четко вырисовывались на экране, от каждого из них в направлении эскадры землян отделялись трассирующие точки. Их было уже множество, этих светящихся точек, и все они грозили гибелью. На кораблях забили тревогу. Засуетились и забегал люди; суматоха происходила и на «Горизонте». А Джеймс в это время без всяких задних мыслей прошел в нос корабля и шагнул в буй-корабль-разведчик (БКР); дверь автоматически задраилась за ним. БКР представлял собою маленький самостоятельный, легкий и подвижный корабль-разведчик, оборудованный своими электро- и радиоприборами, своей электронной аппаратурой и даже лазерной пушкой. Джеймс шагнул в БКР и моментально припал к телескопу (который также имелся в БКР).

Став шагнул и тут же позабыл о том, что теперь он в БКР. И именно эта случайность спасла его жизнь. Долго потом будет адмирал вспоминать эту минуту, так и не придя к определенному выводу: благодарить ли ему судьбу за эту милость или же проклинать... Ибо в следующую минуту «Горизонт» будет многократно прошит и весь экипаж, вместе с его женой и двадцатилетним сыном Джорджем, погибнет. Погибнет и контр-адмирал, главный штурман флота, верный соратник Джеймса - Лорн Усан. А сам Джеймс вместе с БКР будет автоматически выброшен из разваливающегося «Горизонта».

... Эти трассирующие точки представляли собой космические снаряды, снабженные специальными магнитными установками, дающими великолепную точность и гарантию уничтожения любого корабля. И вот десятки таких снарядов прошили «Горизонт», пощадив лишь его носовую часть, и разорвали его. БКР автоматической катапультой был выброшен в космос.

Став сначала ничего не понял, его охватил страх. Но логика в ту минуту не отказывала ему, он догадался, что с «Горизонтом» все кончено. И мысль о том, что там погибли его жена и сын, тягостно забилась в нем. «Видно, судьба!» - С тупой обреченностью подумал Став. В ногах внезапно появилась дрожь, и он с трудом дотянулся до аппарата связи. И командир «Звезды», он же и командир уже несуществующей второй эскадры услышал тусклый голос адмирала: «Контр-адмирал, подберите мой БКР. В живых из экипажа флагмана остался только я один!» «Звезда» метнулась к маленькому кораблю. А в это время корабли галактионов беспощадно набросились на беззащитные транспортники и стали в упор их расстреливать. Взорвался от прямого попадания один из транспортных кораблей, два других бросились наутек; их отступление, поливая противника из пушек, прикрывала также отступающая «Звезда».

Упругие толчки посбивали людей с ног - три корабля земля продирались сквозь поле. Одно, второе... Одна тревога сменялась другой, и люди боялись подниматься с гравитационных кресел, думая лишь об одном - поскорей бы кончилась эта мука. Пол колебался под ногами, перед глазами плыли желтые круги. А перед экраном в командной рубке «Звезды» сидели Джеймс Став и контр-адмирал, командир корабля. Оба они с волнением наблюдали, как остатки патруля галактионов кружились в вертикальной плоскости, давая круги. Экран чуть потрескивал - мешали «поля», - но «настройка» не давала исчезнуть изображению с экрана. «Так-так, - глухо промолвил Джеймс, - что это они вытворяют?» Его собеседник пожал плечами. «Зачем крутятся?» - думал Став. И вдруг его озарило: «Чтобы сохранить скорость! Их корабли слабоваты, чтобы лбом пробить поле - значит, они ждут, пока его уберут. И вот тогда-то они снова ринутся в погоню». Джеймс заволновался: «Трое против троих! Но их вооружение намного сильнее нашего. Так что же тогда - убегать или же взять пробы с неизвестных элементов, как я обещал на Земле?»

Долг перевесил чашу всесильного страха. Но адмирал избрал наиболее оптимальное решение этого вопроса - по его приказу со «Звезды» были запущены два автоматических БКР на сто тринадцатую и сто четырнадцатую планеты системы.

Датчики на «Звезде» по-прежнему показывали наличие защитного поля галактионов, остатки их патруля так же крутились в вертикальной плоскости; корабли землян ждали своих БКР. Было такое впечатление, что все происходящие действия застыли в какой-то определенный момент времени - будто кадр старого кино; движение противников, как то круги и тихий ход, создавшуюся картину не меняли - все это было будто незначительным, едва приметным.

Но вот «Звезда» приняла на борт БКР, корабли землян снова пошли напролом. Снова эти толчки, и вскоре на экране, удаляясь, начала медленно таять зеленоватая туманность сто семнадцатой и ее соседки. И тут датчики странно защелкали; стрелки их показателей безвольно обвисли и сползли к нулю. Став понял, что поле снято, и ожесточенно гаркнул в микрофон междукорабельной связи: «Всем кораблям дать ускорение насколько это возможно. Предполагается погоня!»

... Долго еще провожали корабли галактионов пришельцев, не приближаясь и не атакуя, не удаляясь и не поворачивая назад. И нервы людей снова были на пределе. Два громоздких неуклюжих транспорта стремительно мчались вперед, за ними, в любой момент готовая ощериться в защите, «Звезда» - это все, что осталось от некогда могучего флота адмирала Джеймса Става.

Но настал момент, когда корабли галактионов наконец отстали и растаяли в черной бездне. Случилось это вовремя: труон, на котором работали двигатели кораблей, - так приказывал Джеймс для сохранения маневренности - подходил к концу; корабли переключились на фотонные двигатели и взяли курс к Земле...

 

* * *

 

... Прошел год, второй... Три корабля Землян по-прежнему монотонно и буднично двигались в космосе, поглощая ежесекундно около трехсот тысяч километров. Всего до Земли им предстоял путь чуть менее семи световых лет...

Времени для размышлений Джеймсу Ставу хватало; свободно было и большинство членов команды, слоняясь по кораблю без определенного дела. Остальная часть команды, имеющая какое-либо техническое или в естественной области образование, занялась обработкой накопившегося материала, имеющего теперь огромное значение для ученого мира Земли. Адмирал от всей этой суматохи оставался в стороне, тяжело переживая гибель друзей и семьи. Эта тоска длилась у него целых два года; за это время он сильно сдал, похудел, сгорбился, стал белым как лунь. Но глаза, его глаза по-прежнему глядели острым неумирающим взглядом, и, казалось, в нем горела неистребимая жажда к жизни. Взглянешь на широкие поникшие плечи Джеймса - и скажешь, что перед тобой старик, развалина, которому давно пора на покой, не то что командовать космическими кораблями, но еще лучше - пора помирать! Но взгляни в его глаза, где кипит жизнь, и эти суровые мужественные глаза навсегда западут тебе в душу! Помни их и бойся...

Потом забились в его воспаленном мозгу мысли и размышления, пытавшиеся разгадать загадки системы Менделя. Вот, к примеру, такое: каким образом планеты разной массы и с разным удалением от главного «светила» - Звезды, вращались вокруг последней одновременно, несмотря на, как уже упоминалось раньше, разное удаление от центра системы? Если в качестве сравнения взять родную Солнечную систему, то мы увидим абсолютно противоположное: Меркурий вращается вокруг Солнца за 88 суток, его удаление от светила - 57,9 миллионов километров; для Юпитера уже 11 лет 315 дней и 778,8 миллионов километров; для его соседа Сатурна - соответственно 29 лет 167 дней и 1426 миллионов километров; а для последней и неофициальной планеты системы - Плутона (а скорее это кусок за пределами системы) - 248 лет, и удален он почти на десять миллиардов километров от Солнца. Хаос?! Но вполне определенный, закономерный; все вышесказанное основывается на массах планет, их удалении от планет, на притяжении планет к Солнцу и притяжении между планетами (так называемые возмущения). Поэтому при расчете такой идеальной системы, как система Менделя, надо обязательно принять во внимание не только притяжение к Звезде, что в свою очередь зависит от массы последней, но и «возмущения» от соседних планет. И хоть последняя величина покажется маленькой или даже ничтожной, ей не следует пренебрегать. На Солнечной системе это явление отражается следующими значениями: Земля притягивается Меркурием в три миллиона раз, Венерой в 32 тысячи раз, Марсом в 800 тысяч раз, и Юпитером в 16 тысяч раз слабее, чем Солнцем; Или обратный пример - Юпитер притягивает Меркурий в 154 тысячи раз, Венеру в 40 тысяч раз, Землю в 16 тысяч раз, Марс в 6500 раз, Сатурн в 200, Нептун в 700 раз слабее, чем Солнце.

Каково? Так может в таком случае, четвертый закон Ньютона не властвует в системе Менделя? Признать это - значит совершить абсурд; значит, строители системы Менделя приняли в основу при создании системы этот и множество других законов, и уже ко всему этому были приложены их достижения науки и техники. И все же, где отгадка, инженерное решение этой проблемы? Где явные доказательства искусственности системы Менделя? Причем объективные, начиная от самых мелких деталей... И Джеймс сел за рабочий стол, превратившись в кабинетного работника. Одну за другой, он набрасывал схемы обмена веществом между звездой и межзвездной средой, схему синтеза металлов и ядерных процессов в звездах, карты возмущений, и так далее, и тому подобное. Он заново строил на бумаге систему Менделя, перерыл всю библиотеку, спалил несколько машин... Но знаний было недостаточно. Но Джеймс считал, рассчитывал, решал, пробовал, чертил, строил... И не терял надежды!

 

* * *

 

Голубой шар Земли приближался. Корабли переключились на ядерные двигатели. Люди, усталые, серые и изможденные, с расстроенной психикой, радовались, возбуждались от одной только мысли, что скоро ступят на родную планету. Их состояние не предвещало ничего хорошего, и это напоминало состояние человека, которого из холодной воды пересадили в горячую: вначале никакого чувства, затем холодок оттаивания, приятная пустота и неожиданно страшное жжение.  Такое состояние примерно было сейчас и у людей экипажа; Джеймс со страхом наблюдал, что же будет дальше. И кара настигла людей - пятеро из восьмидесяти шести сильно заболели душевно.

 

* * *

 

Три поистрепанных корабля старой конструкции перехватили у Плутона. Снова было удивление, знакомое уже Джеймсу Ставу по первой экспедиции. Он затребовал вскрыть архив ГСК (в данное время это учреждение было давно ликвидировано; по отсчету Земли Джеймс во второй экспедиции пробыл целое тысячелетие!) и выяснить этим их личность и прочее - в общем все, что будет необходимо современному человеку Земли!

На «растерзание» ученым были отданы все карты, записи, дневники, расчеты, показания приборов, пробы со сто тринадцатой и сто четырнадцатой планет, результаты наблюдений - все, что было собрано во второй экспедиции, весь ее богатый материал! На изучение и исследования, а также для составления выводов, потребовался год упорной работы многих сотен ученых Земли. И вот, наконец, в один из прекрасных дней на трибуну Академии Космических Исследований (АКИ) поднялся еще крепкий, широкоплечий, седой как лунь и с неистребимым блеском в глазах человек. Спокойным, сосредоточенным взглядом он обвел десять тысяч человек, приготовившихся его слушать, взглянул на десятки телекамер, нацеленных на него, - передача чрезвычайного съезда АКИ транслировалась по всей Солнечной системе - и дрогнувшим голосом заговорил. Его речь, многократно усиленная, вырвалась из Дворца Съездов; его слова облетали вокруг Земли, летели в космос, доходили до ушей людей, живущих на Меркурии, Венере, Марсе, Юпитере, Сатурне, Уране, Нептуне, Плутоне. Его слова были крепки как сталь, смысл их точен как электронный прибор, убеждение в силе и правоте своих слов непоколебимо...

«... Господа! Товарищи! Леди и джентльмены! Я обращаюсь ко всем вам! Мне, Джеймсу Ставу, бывшему гражданину Североамериканского государства, шестьдесят лет. Из них двадцать восемь я провел в космосе. Но только сейчас я понял, пришел к выводу, что одним оружием ничего не сделаешь во вселенной; оно приносит лишь вред. Требуется установить контакты с разумными существами других цивилизаций, других галактик! И тогда наша Земля и Солнечная система сделают огромный скачок в своем развитии...»

Зал ревел, дрожал, взрывался от восторженных аплодисментов.

«... И я думаю, - сказал в заключение Джеймс Став, - установившийся сейчас везде и всюду в Солнечной системе порядок и будет такой точкой опоры, отталкиваясь от которой мы войдем в контакт с другими мирами!»

 

* * *

 

Джеймс прожил после знаменательного съезда, так потрясшего весь мир, только два года. Лучшие врачи и медики мира боролись за его жизнь, но тщетно. «Омоложение тела и организма надо было начинать чуть пораньше, хотя бы десяток лет назад», - говорили специалисты. И когда Джеймс Став умирал, в его глазах по-прежнему горела непобедимая страсть к жизни. Он сделал в своей жизни все, что смог, и жалел лишь об одном - что вовремя не смог выпутаться из пут золотой алчности. «Я не космический негодяй!» - Таковы были последние слова умирающего.

... На месте старого космодрома, откуда стартовала первая экспедиция, по решению АКИ был открыт мемориал отважным астронавтам. В центре мемориала возвышался памятник Джеймсу Ставу.

 

 

Эпилог

 

Ровно триста лет спустя после смерти Джеймса Става на центральный космодром Земли с грохотом и ревом приземлились пять космических кораблей необычной конструкции. «Что это? Откуда?»

Это были галактионы, вместе с которыми прилетел на родную планету и Бен Хорг со своим экипажем. Это они все сделали для того, чтобы две разумные цивилизации могли встретиться друг с другом в дружественных объятиях...

Бен Хорг прошел по аллеям мемориала и подошел к памятнику Джеймса Става. На лице Хорга, на котором надолго застыла печать сорокашестилетнего возраста (возраста, в котором его «насильно» посадили на Звезду; и врачи-галактионы закрепили организм Бена в данном возрасте), мелькнуло тревожное волнение. Хорг склонил голову, минуту простоял молча и неподвижно. Затем вскинул голову и встретился с бесстрастными глазами памятника.

«Адмирал, вот и встретились...»

И казалось, памятник прогудел в ответ:

«Продолжай начатое дело, Бен! Счастливого полета! И новых удач в космосе...»

Фантастика

 

«Господин профессор, я предупреждаю Вас, что эта планета, по характеристике самих же членов здешней базы, весьма странная», - говорил астрогид, торопясь за высоким, худощавым человеком. «А, - отмахнулся тот, не сбавляя шага, - перестаньте мне сказки рассказывать. Я сам, помимо научных трудов, известен во всем мире как приличный фантаст-писатель. Так что меня не запугаешь». «Как знаете, - астрогид поотстал и повернулся. - Мне пора, мы летим дальше». «Давай, давай, - буркнул на прощанье профессор, - не задерживай астролет и не трать время на уговоры... Зря, что ли, я так долго добивался этой командировки». И он широко зашагал по уютному пластику пола; крытый переход от космодрома планетной станции до основных помещений базы был длинным, но профессор не захотел пользоваться эскалатором: «Все должен, от начала и до конца, постигнуть и увидать сам», - так думал он.

Навстречу ему спешили. Он церемонно откланялся встречающим его специалистам станции. «Профессор Гаррисон». Руки жал сильно, с удовольствием, в ответ видя открытые лица и дружелюбные улыбки.

«Очень рады, господин профессор!»

«Добро пожаловать, господин Гаррисон».

«Будьте как дома, профессор», - пожелал ему невысокий плотный человек, фрегатэн-капитан, отвечающий за все летное хозяйство базы - от космодрома до аэролетов.

И вдруг - обухом по голове: «Но не забывайте,  что в гостях!» На Гаррисона чуть иронически глянули умные серые глаза. Профессор насторожился, но умело изобразил снисходительность: «Э-э-э, а вы кто такой будете? Не представляясь, уже предостерегаете - так с вашей стороны не слишком вежливо». Фрегатэн-капитан счел нужным вмешаться: «Имя этого человека вам, господин профессор, ничего не скажет, да и, считаю, вам оно незачем». Взяв Гаррисона под руку, он отвел его в сторону и продолжил: «Имени этого человека на нашей базе никто и не знает, разве что только комендант. Последний сейчас жестоко болен, поэтому все полномочия власти на планете в настоящее время несу я. Думаю, вам понятно? А этот человек, - кивок на молодого человека со стальными глазами, - является представителем службы безопасности. Жизнеобеспечение каждого члена нашей базы обходится нам очень и очень дорого, но решение Звездной Ассоциации о наличии данного человека здесь - для нас закон». Фрегатэн-капитан рассмеялся: «Не крутите головой, дорогой Гаррисон! Опасаться мне и вам его не стоит - он все знает, что про него говорят, такая уж служба у него, и тем не менее я такого добродушного, умного и справедливого человека за свои сто два прожитых года не видел. Согласно средним данным статистики мне осталось жить еще тридцать восемь лет, - но и тогда я - стопроцентная уверенность - не встречу такого экземпляра».

Фрегатэн-капитан сделал элегантный жест: «Господа, прошу всех пройти в жилой отсек». Люди тронулись по переходу. Чуть приотстав от основной массы, фрегатэн-капитан рассказывал Гаррисону: «Вот таким образом мы и были обязаны взять этого человека на "содержание". А как же - служба безопасности, с ней не шути. Этот молодец проверяет всех членов базы, контролирует работу роботомеханизмов, обеспечивает безопасность работ и людей, устраняет все недовольства, которые - чего греха таить - возникают в коллективе. Одним словом - нужный человек. Проницателен, умен, хитер, логичен, страшен в своей гениальности - впечатление такое, что он полуробот-получеловек. Но... пусть не беспокоит вас сказанное. Видите ли, есть кой-какие странности на нашей планете и, видно, такой индивидуум здесь необходим». «Да-да, - пробормотал профессор, - меня предупреждали про "своенравность" вашей планеты». «Вот и хорошо, - фрегатэн-капитан заулыбался. - После торжественного приема служба безопасности - СБ - приглашает вас к себе на беседу, отсек номер три. Он вам объяснит подробнее. К вашему сведению - в первом отсеке живет комендант базы, во втором располагаюсь я. Будут вопросы - прошу, а в третий отсек можно обращаться в любое время. Невозможно понять, когда СБ спит и как он вообще высыпается. И отдыхает ли? Его можно видеть везде и только бодрствующим».

«Благодарю вас за столь полезную мне информацию, - Гаррисон учтиво преклонил голову и, улыбнувшись, добавил: - Теперь будет на первых шагах легче. Весьма рад, что встретил здесь теплый прием и большое внимание руководителей станции. Но позвольте узнать, каков же порядок работы у нас далее? И, если можно, то поконкретнее». Беседа между профессором и фрегатэн-капитаном велась на высшем уровне, причиной чего, наверное, являлась природная недоверчивость первого и осторожность второго; за всем эти - и за «разведкой боем», и за изящным разговором - однако чувствовалось, что собеседники найдут общий язык.

«По просьбе команды - вначале встреча, после чего, я уж говорил, СБ желает встретиться с вами. А теперь прошу сюда, в кают-компанию... Вот здесь, дорогой профессор, ваше кресло. И можно начинать».

Гаррисон сел, огляделся. Вытянутое и широкое помещение с невысокими потолками, заканчивающееся вдали большим прохладным гротом в густой зелени и с серебристо звенящими ручейками, было загромождено в центральной его части развлекательной аппаратурой - фонотеками, игральными автоматами, видеофонами, музыкальными колонками, коробками тесто-тренировок ума, телереализаторами мыслей, спецкондиционерами воздуха, прекрасной и многообразной мебелью; в этой же части кают-компании, где собрались для встречи, обстановка была скромной - небольшой стол с видеофоном, за которым расположился профессор, справа, в нескольких шагах, сидели фрегатэн-капитан и СБ, а прямо перед выступающим двумя полукольцами кресел образовалась любопытствующая и заинтересованная аудитория.

Пресс-встреча длилась долго. Гаррисон перед ее началом подумал, что эти люди, так занятые здесь чисто практической работой, «займут у него часа два, три от силы». Вопросы и мнения были самые разнообразные, от глупых до заковыристых, от заумных до глубоко перспективных в научном поиске. После краткого выступления профессора все началось с организационных реплик и окончилось далеко за «полночь» (время местное) большими спорами и просьбой отдельных членов экипажа проконсультироваться с Гаррисоном в технических вопросах и по писательской части. Профессор в ответ выразил полное удовольствие пойти навстречу таким личностям.

Пресс-встреча закончилась, все потихоньку перекочевали в центральную часть кают-компании, за исключением некоторых, которые пошли готовиться к вахте или поспешили в свои каюты. Фрегатэн-капитан предложил: «Я провожу вас, профессор. Не забыли, что вам надо в отсек номер три?» Гаррисон при этом напоминании вздрогнул, смутился. «Вы не торопитесь, капитан? Я бы посидел еще тут немного - все так хорошо было, нет охоты расставаться с этим уютным уголком».

И Гаррисон как будто заново начал переживать пресс-встречу...

После краткого вступления фрегатэн-капитана слово на пресс-встрече было представлено Гаррисону. Профессор живо, будто в нем скрывалась затаенная юношеская энергия, поднялся с кресла и еще раз с интересом окинул взглядом аудиторию. «Я не ошибусь, если скажу, что здесь присутствуют люди разных профессий, разного склада. У каждого из вас свой характер, свои запросы и наклонности. Но, думаю, при всем при этом встречу в вас прекрасных собеседников - прошу без стеснения вопросы, отвечу по возможности. Чем богат, тем буду рад поделиться». Ответом знаменитому профессору было оживление в рядах.

«Итак, я - профессор Гаррисон. Многим известно, чем я занимаюсь. Специалист в области космоса. В теоретические дебри науки о космосе стараюсь не вдаваться, занимаюсь, в основном, чисто технической стороной, то есть всем тем, без чего невозможно покорение и освоение космоса и космического пространства - космическими кораблями, ракетами, станциями, аппаратурой и оборудованием для них, столь необходимой человеку как в открытом пространстве, так и в жизни при долголетних полетах. Достиг в этой области признания и авторитета.

К вам, друзья мои, я прибыл с одной из соседних планет, где заложена одна из очередных новых баз Звездной Ассоциации. А как вы знаете, база - это очередной (и один из основных) шаг к колонизации неосвоенных миров Космоса. Для того, чтобы прибыть к вам, мне, правда, пришлось сделать небольшой крюк - ваша планета лежит в стороне от моего маршрута, да и не была запланирована у меня в работе вообще. Очень многие предлагали Звездной Ассоциации свои кандидатуры для того, чтобы лететь сюда и в силу своих возможностей помочь разобраться в "неустроенности" осваиваемой вами планеты. А она, честно говоря, внушает опасения. Я тоже предложил свои услуги. Не знаю, что сыграло главную роль в отборе... Но я - вот он я, перед вами. Звездная Ассоциация утвердила мою кандидатуру и направила меня в эту дальнюю, творческую и почетную командировку».

«Дорогой профессор, об этом мы поговорим позже, - фрегатэн-капитан говорил ровно и спокойно, - в другом месте».

«Кончаю об этом, да-да, я получал на этот счет инструкции, не беспокойтесь. Так вот - я заканчиваю по данному вопросу - ваша база должна завершать исследования планеты. После чего сюда будут прибывать первые колонисты. Но свою роль база не выполняет по каким-то смутным и необъяснимым причинам, чем Звездная Ассоциация очень недовольна и сильно встревожена. Вот поэтому я и здесь. Есть ко мне вопросы?»

Настороженную тишину перебила реплика СБ: «Нет, господин профессор, по этой части у всех присутствующих к вам вопросов нет. И если можно, то расскажите лучше о вашем писательском творчестве. Среди сидящих есть люди, увлекающиеся фантастической литературой, да и все мы с интересом послушали бы вас о ваших прошлых работах, как и где они создавались, о планах и замыслах на будущее. Просим».

Гаррисону пришлось на ходу перестраиваться. Ну что с того? Фантастический жанр для профессора был его страстью, и говорить на эту тему он мог с увлечением часами.

«Мне хочется остановиться на одной из моих повестей - «Война Грека». Действие происходит несколько веков назад на колыбели человечества - планете Земля. На юге африканского континента, одного из самых неспокойных и горячих в то время, вспыхнула кровопролитная гражданская война между белым и черным населением. Противоречия и недовольства между двумя расами достигли апогея, и достаточно было мелкого повода, как расисты развязали кровавую бойню аборигенов Африки. Ответом было массовое выступление негров и мулатов, вылившееся в вооруженное сопротивление. «Белые! Прочь с континента», - гремело на юге Африки. Идеологи прогнившей Европы пытались представить юго-африканские военные действия «явлением решения внутреннего вопроса, чисто гражданской войной» и обосновывали это тем, что потомками белых колонизаторов стали люди от белого мужчины и черной женщины, так называемые африканеры. Сами посудите, какая белая женщина согласилась бы ехать и жить в африканских дебрях того смутного и беспокойного времени колонизации черного континента?! "Африканеры и негры - расовая близость, смешение рас. А если так - то нечего говорить о расовой бойне. Эта война - просто-напросто чисто внутренний вопрос и является поэтому гражданской", - так вещали идеологи белой расы, приверженцы господствующих классов».

«Вот на этом фоне и происходит действие моей фантастической повести «Война Грека», - продолжал свой рассказ Гаррисон. - К сожалению, дословно многого я не помню и вынужден буду прибегать как к цитированию повести, так и к ее пересказу».

«Не беспокойтесь, дорогой профессор, Ваша повесть имеется у нас в фонотеке. Думается, что «Войну Грека» читали многие члены экипажа, но в ваших устах она будет звучать еще интереснее. В ходе своего рассказа вы можете воспользоваться видеофоном и дублировать в записи и звуке интересные отрывки из повести. Продолжайте, господин Гаррисон».

И перед слушателями предстал одержимый страстью человек, поведавший о судьбе африканера по фамилии Грек, симпатизирующего правому делу негров.

«Основателем его рода был храбрый и бесшабашный грек, неведомо какими судьбами заброшенный в Африку. Так и осталось в фамильном отношении - Грек. Наш герой перед гражданской войной работал в небольшой лаборатории, выполняющей заказы военного ведомства. Все работники, считалось, находились на полувоенном положении, но в военной жизни больше напоминали вольнонаемных. Дисциплина здесь царила чисто гражданская, но выполнение военных заказов требовало от сотрудников лаборатории чисто беспрекословного, хоть и творческого выполнения. Работа велась в области физических и химических средств борьбы и уничтожения.

Грек работал в отделе химического оружия. Но, как он сам говорил, в этом смыслил мало, ибо устроился по протекции своего дяди (кстати, благодаря такому положению дел, Грек освобождался от прямой воинской повинности), и больше тяготел в отдел физического оборудования личного и малого оружия армейских подразделений. В отличие от дяди-генерала его племянник был гражданского склада и к неграм относился демократически, признавая для них такое же право на жизнь. Был беспартийным и в политику старался не лезть.

Буквально накануне гражданской войны дядя предупредил его, что в стране предстоит «чистка» ненадежных белых, которые небрежно относятся или не признают «теорию превосходства белой расы». "Готовься, племянник, армия и учреждения будут очищаться от неблагонадежных, ибо скоро предстоят великие события..." Уже тогда генерал знал о предстоящей войне. Но Грек остался глух и нем к предупреждению, решив, что если он не суется в политику, то и его оставят в покое».

Гаррисон защелкал тумблерами видеофона. По экрану поползли строчки текста повести. Вот профессор нажал кнопку, и голоса героев разрезали тишину кают-компании. Повесть была озвучена с прекрасной интонацией и тембрами голосов.

«Скажите, уважаемый Грек, - председатель комиссии начал беседу, - как вы относитесь к черномазым?» «Я что-то не пойму, о чем вы говорите?» «Охо-хо-хо, молодец! Вот именно - "о чем". Как он их, негров, паршивых ублюдков, назвал, а?! - не "кто такие", а "что это такое"». «Не разделяю ваши взгляды», - сухо ответил Грек. Комиссия потушила смех: «Партийный?» «Нет». «Собираетесь ли вступать в партию "Лидер" - чисто белую, нашу, государственную организацию?» «Нет». «М-да, Грек, с вами трудно говорить». «Не вижу препятствий для нашего разговора». «Вы аполитичны. Да-да, не уверяйте в обратном. Ну, а в их "Африканский Союз" не думаете податься?» - Члены комиссии сдвинулись вперед и сверлили глазами Грека. Молодой человек в ответ отрицательно мотнул головой, и все облегченно вздохнули».

«... Заключением специальной комиссии установлено, что старший научный сотрудник лаборатории воинского ведомства Грек подлежит освобождению от занимаемой работы, но, учитывая его шаткие политические позиции и незаменимость в непосредственной работе научных изысканий, оставлен в штатах лаборатории, с установлением негласного надзора...»

Дальнейшее повествование Гаррисона также перемежалось с записями фонотеки.

... Грек задумчиво сидел за своим огромным рабочим столом и ворошил кипы чертежей и бумаг. В наполовину опустевшем помещении лаборатории ему никто не мешал - каждый из его коллег был занят делом, кто считал или мечтал, некоторые пошли выпить пива в уютный бар, расположенный через улицу напротив, кто-то разговаривал со своей подругой по телефону, договариваясь о ночном свидании. Все было как обычно - скучно и равномерно без изменений.

Грек думал о своей работе. Кик химик он был не силен. Но вкупе с другими он недавно закончил в проекте новую гранату, призванную усилить полицейскую мощь государства. Применение гранаты одно - швырять ее в демонстрантов и недовольных, газами и ударными (безопасными для жизни человека - так сказано было в отчете) осколками гарантируется полнейшие разгон и усмирение. Полицейское управление проектом осталось довольно, но военные выходили из себя - первоначально граната планировалась для армии.

«Бездельники, - обрушилось на начальника лаборатории, - надо думать о внедрении лазеров, бластеров, газового и гравитационного оружия как личного оружия солдат, а вы не можете решать эти вопросы. Все размениваетесь, по мелочам скребете. Новых видов уничтожения и вообще не планируете. Бессильны!»

Не догадывался начальник лаборатории, при всей его упорной слежке, что в недрах вверенного ему хозяйства рождалось новое, грозное и доселе неизведанное оружие. И автором был не кто иной, как подопечный Грек. До финиша, однако, Греку было далеко - четко продумав и реализовав физическую сторону своего будущего оружия, предназначенного именно как личное оружие, он встал в тупик в химическом вопросе. В военной механике Грек был силен, король, как говорили про него в своем отделе. Именно он, Грек, был основоположником создания корпуса новой гранаты. И, зная его как сильного физика, химики держались за него руками и ногами.

Пытаясь закончить свое оружие, Грек понял, что он, может, и не в состоянии решить вторую - и основную - часть своего подпольного изделия. Как заставить «заговорить» оружие, которое еще никто не видел и не догадывался о его существовании? Реши Грек эту проблему - возликуют белые лидеры, затопчут страну и вознесут на развалины изобретателя столь беспощадного оружия. Уж тогда они покажут неграм... А что, собственно, плохого сделали черные своим соотечественникам? Да, они требуют свободы, братства, но это ведь вполне реальные человеческие требования. Грек нахмурился от этих мыслей. «Ха, аполитичен», - вспомнил комиссию.

... Лаборатория опустела. Никто не запрещал сотрудникам оставаться по окончании рабочего дня, это даже приветствовалось начальством. Но у всех была своя жизнь, свои заботы - пиво, карты, кабаре. Грек часто задерживался по вечерам в лаборатории, именно этим часам он был обязан рождению своего детища. Днем - расчеты, чертежи, изготовление отдельных деталей. Причем детали Грек старался применить стандартные. Все это помимо основной работы. Вечером - сборка, подгонка, новые раздумья.

Грек открыл личный сейф. Такие сейфы полагались каждому в лаборатории. Немного помедлив, вытащил свое «творение».

По виду это был пистолет, несколько крупнее обычных и отличающийся от них по форме. Рукоятка пистолета, куда снизу должна вгоняться обойма с будущими, еще не решенными, какими они будут, патронами; там, где сходились хвост ствола и рукоятка пистолета, металлическая коробка для мощной малогабаритной батареи, от электрического импульса которой получает первоначальную энергию вылетающая специальная пуля; маленькие гильзы, при выстреле освобождаемые от горючей твердой смеси, выбрасываются через отверстие в стволе; кстати, гильзы могут вновь использоваться для их начинки, а батарейка легко заряжается от солнца - кто об этом из военных не мечтал! Удлиненный серебристый ствол, конусом сходящий к рукоятке пистолета; ствол малого диаметра, в дульной его части внизу закреплен целевой регистр и тепловой инфракрасный целеискатель. Вместо привычного курка - кнопка.

Грек покрутил пистолет, зачем-то подул в ствол. Вспомнил, как испытывал оружие, применив свои, самодельные газовые пули. В маленькие пули из тончайшего пластика накачивал паралитический газ - этого добра в лаборатории хватало, и никто его не учитывал - и начинял готовыми пулями электропатроны. Затем комплектовал обойму и вставлял ее в свой пистолет...

Для своих испытаний Грек выбрал один из будних дней. Доложив в лаборатории, что идет в библиотечный филиал смотреть подшивку «Военных новостей» за последние месяцы, он уехал далеко за город и сошел на безлюдной остановке.

Пусто. Вдали виднеется одинокое, будто заброшенное ранчо. Опытным глазом Грек, однако, определил, что ранчо обитаемо и что оно заселяется бедной негритянской семьей. Он подождал - он умел ждать и терпеть, этот смелый и рисковый парень. Вот на пороге лачуги показался старик-негр. «Не то, хил слишком, а мне надо здоровенного бугая, - Грек усмехнулся. - Попроси я сейчас для официальных испытаний своего оружия людей, военное ведомство живо бы откликнулось, подставив под пули десятки черных людей». Он пошевелился и плотнее припал к земле. Старик скрылся в дверях, а немного погодя в проеме показался крепкий и молодой негр. Рука Грека отработанным движением вскинула пистолет, взгляд метнулся на регистр и тепловой целеискатель - здесь все в порядке, приборы работают в автоматическом режиме. Можно стрелять. Ну что ты, Грек? Почему у тебя дрогнула рука и шевельнулась в душе жалось к этому ничего не подозревающему парню? Бей, бей первым, Грек! В этом мире все так и делают. Почему ты так медлишь, мягкая душонка, потомок отчаянных головорезов-африканеров, которым в свое время ничто не мешало после бурно проведенной ночи с негритянкой с садистским удовольствием издеваться над ней...

Долго лежал Грек, бессильно обхватив руками голову. Вздрогнул и пришел в себя только тогда, когда донеслось коровье мычанье. Он приподнялся и увидал, как около ранчо стоит мычащая корова, а около нее тычется теленок.

Раздумий не было. Оружие должно жить!

На теневой стороне регистра и целеискателя четко фосфоресцировали шкала и деления. Грек на глаз прикинул расстояние до цели и навел пистолет. Взглянул на тепловой инфракрасный целеискатель, который уже «засек» цель, отрегулировал выходную щель дула и «подготовил» пистолет к тому, чтобы цель, на каком бы она разумном расстоянии не находилась от стрелка, была поражена. Не доверяя «автоматике» - хотя этого можно было и не делать, - Грек вручную отрегулировал целевой регистр. А зачем? Целевой регистр вступал в дело и имел «право» настройки пистолета только после выхода из строя целеискателя.

Грек нажал на пусковую кнопку-курок. Контакт на батарею. Импульс на электропатрон. Пуля летит в цель. Гильза выброшена на землю и Грек механически шарится в ее поисках, не отводя глаз от теленка. «Надо придумать гильзоуловитель», - успевает подумать он.

Он как будто физически ощущает удар пули в теленка - вот она лопается, газ въедается в кожу, обволакивает теленка. Всхрапнула корова, сделав бешеный скачок в сторону, видно почувствовав газ. Медленно набок заваливается бычок.

Грек подождал минут десять и как ни в чем не бывало направился в сторону ранчо.

«Несчастье, хозяин? - Вопросительно взглянул на старого негра, хлопотавшего возле теленка. - Что случилось?» Старик что-то пробормотал в ответ, а молодой негр, стоявший тут же со своей молодой женой, хмуро промолчал. Злость охватила Грека, и он был готов уже залепить в ухо старому негру (а что? Ему бы за это ничего не было, старик наказан за хамское отношение к белому человеку), но его порыв перебил крик молодайки: «Что делать нам, как жить дальше? Снова голод и нищета». Грек оглянулся на негритянку, скользнул по ней взглядом - ничего, стройна, упругая грудь еле прикрыта, крепкие бедра. «Вот бы ее сейчас... а... С судом бы все уладил, деньги дам этим черным». Грек склонился над теленком, оглядел его глаза, оскаленный рот и с ужасом убедился, что «цель поражена и именно его оружием». «Что я думаю, какие у меня черные мысли? Обладать этой статной негритянкой, испытать действие оружия, работать во славу армии... Зачем мне это, что я, сошел с ума? Устал от бесчеловечной работы?!»

Его била дрожь. Вечер он провел в кабаре, ночь с какой-то красивой и капризной белой девочкой, и наутро болел со страшного похмелья. Шеф, увидав его таким, к удивлению всех не озлобился: «Болеешь? Ну-ну, иди в заведение напротив, приди в себя». Грек поплелся к выходу, за ним, туда же, увязались еще двое. «Назад, - громко рыкнул вслед шеф. - А вы куда, бездельники? По местам, за работу». Начальник правильно и мудро считал, что Грек пусть думает лучше о радостях жизни, чем копается в своем идеалистическом суждении о черной расе.

Остаток дня Грек тупо просидел за столом. «Хватит, откажусь, зачем мучить свою совесть, идти против нее? Или лучше отдать оружие шефу, пусть с ним делает, что хочет. Нет, не пойдет так, он мертвой хваткой вцепится в меня». А мысли об усовершенствовании оружия не давали покоя, как заведенный и четко отработанный механизм.

Итак, дело осталось за малым - усовершенствовать поражающее действие оружия. Газ - это, конечно, хорошо, но против него есть много факторов, сводящих газовую мощь практически на ноль - ветер, бег людей, противогазы, индивидуальные средства и прочее, и прочее. Но газ необходим, он будет непобедим и неумолим при условии... попадания его в вакуум или безвоздушное пространство. Эврика! Есть решение. Но где выход...

Грек лихорадочно листал и ворошил старые журналы и ведомости. Неслышно сзади к нему подошел один из его коллег - самый близкий, верный и преданный приятель. «Грек, - шепнул он на ухо другу, - опасность...» Грек вскинул голову и глаза его молча, по укоренившейся привычке «язык мой - враг мой», вопросили: «Что случилось, старик? Откуда и для кого?» Стены имеют уши, поэтому друзья вышли в скверик порознь, присели на скамейку. «Так что случилось?» - напряженным голосом спросил Грек. «Беда. И с тобою. Скажи, что ты хранишь в своем сейфе, а для отвода глаз завалил всякими деталями?»

Грек смертельно побледнел и уставился мертвыми глазами на приятеля.

«Говори, мне ты можешь смело доверить свою тайну. Грек, у тебя видели пистолет необычной конструкции. Что это? Учти, про него знает наш шеф, а какими путями он узнал - ведает один Бог! Мы с ним хорошие «друзья», и недавно за бутылкой виски он спьяну сболтнул мне, что ты изобрел какую-то штуковину. Нет-нет, в сейф он не лазил - ключей и отмычек пока не завел, но начал пристально следить за тобой. Ты «работал» когда-нибудь в лаборатории со своим оружием? Значит, он его там у тебя и видел - днем ли, вечером. За бутылкой он сказал мне про тебя, потом, видно спохватившись, прикусил язык. Я сделал вид, что тоже пьян. А может он специально ловит меня и нас на крючок? Что делать?»

Грек хрипло заговорил: «Дружище, ты силен в химии. Помоги мне найти то чудодейственное вещество, которое могло бы делать вакуум, удерживать его определенное время, а уж насчет отравляющей  газовой начинки в эту пустоту мы позаботимся вместе. Представляешь - отравленная пустота, от которой человек не найдет спасения ни противогазом, ни собственным быстрым бегом... ха-ха-ха... Нет воздуха, а газ парализует и травит организм человека, солдата...» «Но что за оружие у тебя, Грек?» «Страшное, но оно не закончено. И если я его не доведу до конца, то оно будет не грозным, а смешным, а моя жизнь станет бессмысленной. Спроси меня, для кого и для чего я его делаю - я тебе не отвечу. Я не знаю - но в бездействии могу сойти с ума».

И Грек поведал другу о своем оружии. Теперь настала очередь последнего - приятель Грека задохнулся от возмущения и начал багроветь.

«Если оно попадет в руки шефа и ему подобных, ты, мерзкая тварь, представляешь, чем все кончится? Они превратят страну в концлагерь и бросят общество на первобытную ступень развития. Рабовладение в универсальной форме». «Но ведь мы можем передать его и в руки "Африканского Союза"». «Тоже не выход, Грек». Тогда что?» «Будем работать. Осторожность и упорство - наши союзники. Думается, что три-четыре недели у нас в запасе есть, а там...» «Да. С чего начнем?» «С поиска. Есть у меня любопытное для твоего оружия. Удастся приладить к твоему пистолету - будет несомненная удача».

«... Смотри, Грек, это касается нас. Я рылся в архивах, отчетах и литературе недели и наконец нашел. Все началось с детективной хроники вековой давности. Тогда некий аферист-мультимиллионер попытался «прорубить» окно в атмосфере Земли. Губительные ультрафиолетовые лучи хлынули бы в этом случае на Землю и смерть людям обеспечивалась. Аферист согласно своему далеко идущему плану наживается на выпуске защитного оборудования, устраивает затем уже мировой «пожар», и так далее - шагает по трупам и страданиям мировой владыка, а точнее - выживший из ума человек. Но действия его были тогда весьма трезвые и расчетливые. Он закупает остров в океане, приобретает вагоны неизвестного и малоизученного минерала с месторождения, открытого недавно в одной из стран Европы. Поставляли минеральное сырье ему охотно; потом хватились и попытались найти сами промышленное применение минерала, но из данной затеи ровным счетом ничего не вышло. На острове мультимиллионер воздвигает установку, где - данные приблизительные - под высоким давлением и высоким напряжением сумел зажечь тонкодисперсное минеральное сырье. Результаты, ради которых вложены миллионы долларов, превосходят любые ожидания - нарушен кислородный режим, образуется вакуумный столб из инертных газов - таким образом пробита земная атмосфера. На полигоне и острове гибнут люди от ультрафиолетовых лучей. А минералу, пожирающему при своем горении кислород и удерживающему вертикальную разреженную область, уже мало места в установке - для процесса наступило критическое состояние, он стал неуправляем... И половина острова от гигантского взрыва перестает существовать. В течение нескольких лет догорали остатки минерального сырья в свободном пространстве, губя окружающую атмосферу. Потом, с годами «дыра» в атмосфере затянулась, остров и близлежащая территория превратилась в мертвую пустынь. Военное агентство Южной Африки предприняло в те годы экспедицию на этот остров. Часть минеральной руды сгинула в океане, тонкодисперсного сырья не было и в помине... Экспедиция проходила в тяжелых условиях и смогла привезти лишь несколько тонн руды. Что с ней делать - никто не знал, да и не занимался. Тогда решали другие проблемы». «Где сейчас это сырье?» «Я узнавал, половина его еще хранится в архивном бункере военных мастерских. Беру на себя задачу достать его, тебя здесь под подозрение ставить нельзя. Сколько надо?» «Чем больше, тем лучше». «Так не годится, вызовем подозрение. Давай лучше подумаем, каковы в реальности должны быть будущие заряды твоего оружия».

Через три дня минерал - прозрачные мелкие камни - лежал на лабораторном столе, а еще через неделю были готовы расчеты критической массы и параметры возгорания минерального сырья. Еще через несколько дней в сейфе Грека лежали килограммы тонкодисперсного сырья, превращенные затем в патроны и уложенные в компактные ящики. Вес был ничтожным, но какая разрушительная сила таилась в нем... «Твое счастье, Грек, - сказал ему друг, - что твой пистолет рассчитан на электрозажигание. Ты гениально предусмотрел!» Грек напряженно улыбнулся: «Такой способ - способ будущего».

Но им оставалось еще немного... Погоня висела на хвосте, и не только в лице шефа, но и службы безопасности.

... Пуля из этого пистолета летела точно в зафиксированную целеискателем цель. Горючую твердую смесь - для придания первоначальной полетной скорости - заменило само минеральное сырье. При горении минерала в хвосте патрона газы от горения сырья сами несли патрон. Гильза в связи с этим сама по себе отпала (остался лишь так называемый патрон-пуля), значит и изменилась форма и емкость обоймы, вмещающая теперь сотни зарядов. Не потребовался для нового пистолета, соответственно, и гильзоуловитель. Пуля била в цель, лопалась, и в поражаемой сфере воздуха разбрызгивался и горел мельчайший минеральный порошок, а отравляющий газ мгновенно заполнял вакуум. Жертва гибла в течение считанных секунд. Объем «мертвой зоны» четко регулировался стрельбой разных по заряду пуль, для чего Грек ввел ручное переключение категорий обойм в ходе стрельбы...

Вспомните, у них срок ограничивался отрезком времени в три-четыре недели. Но служба госбезопасности, объявившая в секретных документах Грека и его приятеля особо опасными преступниками, имела точные сведения о газовом пистолете (однако, не предполагала еще о его втором, смертельном действии - образовании вакуума), о ненадежности взглядов на текущий момент молодого ученого Грека, о его связи и частой совместной работе с другим сотрудником лаборатории. И все же госбезопасность, служаки которой довольно-таки слабо разбирались в неорганической химии, вовремя не предопределили роль тех десятков килограммов неизвестного минерала, а также труднооценимого вклада второго подследственного в деле изобретения нового оружия. Уже готовилось постановление на арест Грека и задержание его друга - ловушка готова была захлопнуться раньше того критического момента, который определили себе Грек с приятелем... Грянула гражданская война в стране, развязанная воинствующими руководителями организации «Лидер», и все перепуталось в стране, четко отработанная полицейская система мгновенно захлебнулась в сотнях других забот - арест членов «Африканского Союза», разгон демонстрантов, ликвидация заговоров и подпольных организаций, патрульная служба и уличные перестрелки, баррикадные бои; вслед за первыми потерями личного состава десятки незавершенных дел передвигались для исполнения во времени, оставались грудой ненужных документов. Так продолжалось более полумесяца. Начальнику лаборатории, с его приказом слежки за каждым шагом Грека и донесениями в соответствующие инстанции, было также не до Грека - на улицах стреляют, того и гляди твою шкуру продырявит шальная пуля, а его родимая и единственно-неповторимая шкура в этом белом мире так дорога ему и необходима для поддержания семьи и получения удовольствий в сомнительных заведениях и притонах. Какие уж тут могут быть разговоры, чтобы быть филером над Греком и попытаться вскрыть его сейф и посмотреть, что там за оружие! Да, сейчас в стране стоят другие, великие задачи - вырубить под корень негритянское движение. А Грек подождет... Это доверчивое белое существо... Скот! Но вот госбезопасность вспомнила и о лаборатории.

Далее, по словам самого Гаррисона-автора, происходило как в плохом детективе - схватки, погони.

Поздним вечером Грек сидел в лаборатории. Он находился один, никто не мешал, и Грек спокойно работал со своим оружием. Буквально за последние дни он внес в пистолет несколько очень необходимых модернизаций. Индикатор теплового инфракрасного целеискателя теперь определял только людские цели - пистолет поражал только человека или группу людей по выделяемому ими и зафиксированному индикатором теплу. Индикатор, встроенный внизу теплового инфракрасного целеискателя, ловил при наводке тепло, и если показания количественной оценки тепла были в диапазоне действия индикатора - а последний был настроен именно для улавливания только выделяемого человеком (или группой) тепла - то автоматически регулировалось выходное отверстие дульной части пистолета по определенному расстоянию до цели, и тогда кнопка-курок при нажатии могла утапливаться (контакт, выстрел). И чтобы не было напрасного бесцельного расхода разных по мощности пуль, также автоматически отстраивался режим стрельбы - кассеты разномощных пуль сами разворачивались в рукоятке пистолета для подачи пуль в ствол; поражаешь одиночную цель - подается для выстрела пуля малой мощности; поражаешь двоих, близко расположенных - бьет более сильная пуля; в групповую крупную цель пистолет стрелял крупным зарядом или же - при израсходовании последних - серией других пуль.

Как видите, все предусмотрено... для уничтожения людей, но ни коим образом для благородных целей.

«Вот это пистолет! - С удовольствием крутил его в руках Грек. - Целая электронная машина! В работе надежен, собирается практически из стандартных деталей. Да, дорог, в тысячи долларов ценой; боеприпасы и того дороже. Зато прекрасное и неповторимое оружие. При стрельбе если не чувствуешь утапливания кнопки - значит, цель поражена и выбирай другую. Умирающий человек теряет свое тепло, что мгновенно оценивается индикатором, и он «принимает» меры».

По коридору гулко загремели шаги. Ошибки быть не могло - такую подкованную обувь носили только полицейские. Грек схватил пистолет.

«Явились! Пришло мое время. Проведу первые испытания. Боевые».

«Грек! - В дверях появилась усатая морда. - Вы арестованы». И мгновенно ввалились офицер и двое его сопровождающих в мундирах внутренних войск. Лишь одна разумная мысль озарила мозг Грека: «Сейчас будет страшное!» Далее он действовал, как опытный профессиональный убийца, твердо взвесивший свои шансы и ясно представляющий все варианты его побега. Грек выстрелил из пистолета, схватил сумку с зарядами и кинулся в левую сторону, к двери приемной шефа. Оглядываться не имело смысла - со стражами порядка было покончено одним выстрелом, и задерживаться там не имело смысла во избежание попадания самого себя в продукты последствия газового разброса. Через окно не выпрыгнешь - массивные решетки, но можно в приемную шефа, а оттуда попасть в коридор.

Грек столкнулся нос к носу с полицейским - встреча для обоих предстала неожиданной, - сильно ударил рукояткой и ринулся бегом по коридору, выстрелив на ходу назад в полисменов, ждущих его у коридорных дверей лаборатории.

В темноте, под звуки дальних выстрелов, доносящихся из негритянских кварталов, Грек, задыхаясь, бежал к дому друга. Он опоздал... Его друга вывели из подъезда два дюжих солдата и начали заталкивать в крытую машину. Грек выстрелом из пистолета поразил стоявшего в отдалении офицера, следующим залпом убил шофера за рулем. Пистолет работал почти бесшумно. К рухнувшему офицеру кинулся на помощь один из державших арестованного полицейских, второй механически шагнул в том же направлении. Грек выстрелил дважды и с горечью подумал, что в его пистолете не отработана функция уничтожения противника и отделения друзей в таких вот случаях - и что никогда он этого уже не сможет сделать, не выйдет.

Друг Грека отбежал в сторону, покачнулся, его начало выкручивать и он сполз на землю. Чем мог ему помочь Грек? Он оттащил друга к стене, усадил, пожалел, что нет с собой сыворотки противодействия газу. На Грека смотрело перекошенное лицо, появившееся на нем подобие улыбки захлестнуло слезами глаза Грека. «Ты будешь жить! Будешь...» «Не успокаивай. Уж кто-кто, а я знаю твое оружие. Куда ты сейчас, Грек? Назад пути нет». «В "Африканский Союз"». Друг дернулся, пытаясь заговорить, голова его откинулась к стене.

Далее судьба Грека сложилась так...

    Гаррисона тряс за плечи фрегатэн-капитан. Пришлось отвлечься от воспоминаний приятных минут пресс-встречи. Профессора такое беспардонное обращение взбесило. «Вы можете обождать пару минут?!» «Смотря какого времени - земного или местного?» «Везде действует единое время - земное», - раздраженно буркнул Гаррисон.

... Когда на пресс-встрече его спросили, какие у профессора планы на будущее, какие новые сюжеты он преподнесет читателям, он ответил: «Задумок много. Четко прослеживаемых и ясных, туманных и в зародыше. Мне бы хотелось написать что-то о шаровых молниях - явлении, до сих пор до конца не изученном. Ведь должны же в конце концов понять ее природу, поставить ее на службу человеку».

«Или еще. Когда глядишь на рельсы, убегающие вдаль, то из-за кривизны Земного шара мы видим их сходящими вместе. Так? А представим себе, что где-то, в каких-то условиях убегающие от нас вдаль параллели... не сходятся. Вроде как высшая математика Анти-Лобачевского. Но законы великого математика здесь бессильны и объяснение этому явлению кроется в другом, еще необъяснимом».

«Какую надо иметь массу, чтобы держаться на воде? Ответ прост - менее единицы. А чтобы шагать по воде? Уже сложнее, и намного. Но человек, гений ума - злой это будет или справедливый - решает эту задачу. Площадь опоры, давление на воду, удельный и объемный вес, силы сцепления, эффекты, научно-технические достижения и многое другое - вот где разгадка. От теории надо шагать к практике, и мы видим, как человек свободно шагает по лунной дорожке... Или как морские десантники высаживаются по воде на вражеский берег, ждущий кораблей, подводных лодок, кого угодно и что угодно, но ни в коем случае зловещих ночных призраков, идущих по поверхности черной воды».

«А если одолеть и научиться управлять силой притяжения Земли? Старая, конечно, песня...»

... «Господин Гаррисон, нам пора идти». Профессор молча встал и пошел за фрегатэн-капитаном. «Куда мы идем?» «Как и было ранее обговорено - в отсек №3, к представителю службы безопасности. У вас с ним должна состояться конфиденциальная встреча». Гаррисон шагал широко, голова откинута, казалось, человек весь устремлен для будущего дела; но глаза профессора выдавали, что их обладатель витает в воспоминаниях. Профессор вспоминал свою фантастическую повесть «Остров на краю света», предысторию повести «Война Грека».

... За одно только удовольствие встретиться и провести беседу в сугубо узком кругу мультимиллионер платил пять тысяч. Оплата за проезд, гостиница, проживание и прочее также были гарантированы из кармана толстосума. Европейский геолог Леймс был окончательно сломлен и дал согласие. Ему, небогатому, хоть и опытному профессионалу, с годовым окладом в десять тысяч долларов, предлагали за один миг жизни сразу половину годового счастья. А дополнительно - в эти дни не запирайтесь в четыре стены, посмотрите настоящую жизнь и наслаждайтесь ею, так объявил курьер миллионера.

На встрече, в прекрасно обставленном кабинете номера «люкс», присутствовали мультимиллионер со своим секретарем и Леймс. Предложив выпить за знакомство, сам миллионер только пригубил. Леймс выпил одним залпом. «Французский коньяк неповторим», - пришло в голову геологу, и он вопросительно взглянул на рюмку соседа. Секретарь, перехвативший взгляд, ровным голосом сказал: «Мой господин не злоупотребляет спиртным по состоянию здоровья, но вас просит не обращать внимания на это обстоятельство. Все, что здесь имеется - в вашем распоряжении». «Господин», словно в подтверждение, кивнул головой. «Отработанная система и вышколенный секретарь», - Леймс откинулся в кресле.

К концу беседы Леймс был вдребезги пьян, а миллионер сурово трезв. «Вы всегда так напиваетесь?» «Нет. Но бывает». «Понятно. Я беру вас на службу. Двадцать пять тысяч в год вас устроит?»

Леймс случайно открыл месторождение неизвестного доселе минерала. Маломощное, оно не представляло практической ценности, но камень заинтересовал. Мелкие прозрачные камни, с твердостью по шкале Мооса равной девяти (тверже в природе только алмаз, а равнозначный - корунд и его разновидности). Твердый еще не означает, что камень не хрупкий. Новый минерал не обладал завидной нехрупкостью и по этой причине терял сразу свою привлекательность. Как геолог, Леймс имел такие сведения. На службе у миллионера ему предстояло определить, годен ли камень для задач, решаемых будущим владыкой миру. Вопросов много: чем дробить и истирать новый минерал, горит ли - теоретически Леймс это доказал, и что для этого надо и каковы параметры.

... Когда были закончены эти щедро финансируемые работы, Леймс по совету шефа поместил в один из журналов небольшую заметку о необычных свойствах вновь открытого минерала. «Ничего, пошумят и успокоятся. Конкретные цифры и данные не приводи - ни к чему. А у меня будет козырь - вот, мол, писал-предупреждал, проводил научный поиск и недоучел... А я что? Я не пророк, всего предусмотреть не мог, я не ангел-телохранитель земного человечества, тем более в официальной печати извещение о проводимых мною опытах было, - так разглагольствовал шеф Леймса на недавно купленном острове, где приступал к строительству установки. - Напряжение в сотни тысяч вольт, ток в десяток тысяч ампер, высокое давление - и зажгем сразу сотни килограммов сырья. Можно было, конечно, и с малого начать - тогда лишь десятки и тысячи. Но мы, Леймс, сразу, а? Ха-ха-ха». Шеф был в добродушном настроении, а может хватил лишку, и философствовал: «Человек от первобытно-общинного строя и рабовладения дошел в своем развитии до социализма и капитализма. Что на очереди? Неокапитализм, коммунизм. Далее - космополитизм, когда человечество из-за своей земной перенаселенности кинется покорять и осваивать космос, куда угробит сотни-сотни лет своего существования. А для чего, спрашивается, эти мучения и героизм первооткрывателей, колонистов, кому они нужны? Мы вот возьмем и устроим сейчас им рабовладельческий феодализм, о-хо-хо...»

На следующий день миллионер вновь был деловым человеком. Где-то, далеко от этого острова, вез нефть его танкерный флот, работали его железнодорожный транспорт и его концерны, на его паевых акциях трудились металлургические и автомобилестроительные заводы, на его рудниках добывали руду редкоземельных элементов, а он в это время, с характерным для него упрямством бизнесмена и изощренностью властелина «ковал» новые доллары. Полдня он проводил в личном кабинете, откуда правил мощью своего мира. Вторая половина посвящалась острову. Руководил круто, в объяснения не вдавался. «Плохи дела на заводе? Снять директора. Кого вместо него - сейчас скажу». «Бастуют вторую неделю? Уволить зачинщиков. Профсоюз? Он мне не указчик». «Авария на железной дороге? Предъявить счет виновным». «Пожар на танкере? Взыскать с капитана». «Недопоставки сырья от заказчика? Закрыть фабрику, через суд взять контрибуцию за несоблюдение договора». «Конкуренция на этот вид товара? Снизить цены». «Увеличить цены на нефть». Рядом с миллионером обычно на таких «совещаниях» присутствовал его личный секретарь, стенографировавший диалоги, в задачи которого входил также контроль за ходом выполнения указаний шефа.

После очередного разноса хозяин обедал, отдыхал и затем без устали крутил на машине по острову. Приоритет его и знания в любых, даже самых разнообразных отраслях, был велик. Требуется электроэнергия. Много. Где взять и каким образом. И тысячи долларов, как исполнительные солдаты, кидались в бой, и казалось, что нет в мире такого вопроса, которого не смог бы решить миллионер. При всех своих непримиримости и единоначалии последний считался с мнением Леймса. А сам Леймс просто-напросто варился в радости быстрозаворачивающегося дела. Он любил оперативность - и не встречал преград, он не канючил деньги на объекты работ - практически по первому требованию они предоставлялись.

Шеф пил на острове сильно. Его просто в этот период занесло: днем, еще воздерживаясь от пагубной страсти для его износившейся печени, к вечеру он был неуправляем.

«Вот закончу эксперимент, - распинался миллионер, и буду думать дальше, как реализовать плоды своего гениального творения. Люди глупы и у них хватает мозгов лишь на то, чтобы только описывать и констатировать природные факты. А как это применить в дело - тут уж стоп! Ну скажи, Леймс, какой прок от вот такого учения...» И шеф монотонным голосом бубнил: «Атмосфера Земли разделяется на три области - тропосферу, высотой (глубиной) до 7-14 километров, стратосферу в 80-100 километров и ионосферу - до 1000 километров. А? Мне от этого ни холодно ни жарко».

«Другое дело, что ультрафиолетовые лучи, со своей лямбдой (длиной волны) в см смертельны для человека. Это уже что-то... В данной констанции, дорогой, есть смысл. Пожар создает вертикальный столб-вакуум, являющийся центром притока воздуха Земли, где он и сгорает. Таким образом разряжается атмосфера в ее полезном для человека компоненте. Да-да, горит кислород!»

    ...Гаррисон споткнулся. Идущий впереди фрегатэн-капитан вздрогнул, метнул испуганный взгляд на профессора. «Замечтался», - фантаст усмехнулся...

    Когда по замыслам миллионера можно было тушить «костер», это уже было невозможно. В результате катастрофы погибли люди, тяжело ранило Леймса. В бреду он сильно ругался и рвал на себе волосы. «Благодаря» последствиям взрыва на острове на окружающей акватории участились случаи смерти населения от ультрафиолетового облучения, на высокогорьях Земли в течение многих лет отмечался кислородный голод. Миллионера пытались привлечь к ответственности. Но велика власть и сила денег в этом мире!

    ...Фрегатэн-капитан оставил профессора у отсека №3, молча кивнул на дверь и, ссутулившись, побрел по коридору.

Представитель СБ вежливо указал на кресло, сам уселся за столом.

«Господин Гаррисон, я извещен о цели вашей творческой командировки. Мы рады приветствовать вас на нашей планете. Согласно представленных полномочий, Вы должны знать заключение о пригодности планеты под ее колонизацию. Задача, прямо скажем, не из простых». «Почему мне о вас ничего не сказали?» «Не будьте наивны, профессор. Наша служба мало кому подотчетна. Вы выполняете работу легальным путем, мы же предпочитаем оставаться в тени. И в этом есть смысл. Общество должно развиваться в чистоте и мало знать о своих порочных промахах». Лицо СБ было бесстрастным, голос звучал ровно, радушно, но слишком недосягаемо. Гаррисону стало жутко. Он задал новый вопрос: «Оценивая ваши эмоциональные возможности, я прихожу к мысли, что вы не человек. Не робот - вы выше, но полуробот-получеловек». «Вы проницательны, профессор», - прозвучало насмешливо в ответ. «Дураков сюда не присылают», - сердито отрезал Гаррисон. «Ошибаетесь, дорогой. Быть может, их сюда и не присылают, да они такими здесь становятся. Я не робот, и мне становится порой жутко... Это не планета, а какой-то сумасшедший дом. Но ближе к делу».

«Вам надо, господин Гаррисон, - голос звучал требовательно, - встретиться с членами экипажа, поговорить со многими как человек, с другими - как технический специалист, с отдельными людьми - быть в роли консультанта самоучек писателей-фантастов. Тогда что-то прояснится. Советую осмотреть станцию, выполнить рейсы свободных обходов планеты. Посидеть в кают-компании и попытаться отдохнуть так, в пределах каких возможностей это делают люди базы. И только тогда выводы».

«Сообщаю для справки, так сказать, для общего развития. База существует около десяти лет, обслуживают ее около пятидесяти человек. За это время один из них покончил жизнь самоубийством, двое сошли с ума, пятеро находятся на грани помешательства. Все это широко и достоверно, в силу создавшихся возможностей, известно остальным членам базы. Поверьте, скрыть такое от людей невозможно. И пагубно последствиями недоговоренности.

Кто же они были, эти несчастные? Убил себя биолог, стали сумасшедшими врач и геофизик, остальные пятеро - также люди умственной и творческой работы.

На миг отвлечемся и постараемся понять природу этого явления, так сказать, его условия. Наша планета во многих отношениях благоприятна для человеческой жизни... Есть и непривычное для людей... Атмосфера планеты по содержанию кислорода напоминает земное высокогорье. Непродолжительное время человек выдерживает и в свободном режиме, надо больше находиться - пользуешься кислородными «кормушками», иначе «закипит» кровь. Фауна планеты - животный мир - небогата, представлена в основном небольшими по размерам животными. Ведущую роль играют млекопитающие, но, к удивлению, класс приматов отсутствует вообще. Флора монотонная, скучная и неприглядная. Планета представляет собой единый материк. Привычной для нас, землян, грандиозной акватории не существует, есть только озера с чистой водой и огромной глубины. Климат - резко континентальный, несмотря на то, что на всем материке встречаются очень высокие горы кольцевого характера с довольно-таки непонятной текстурой. Когда с базы уходит в поиск партия, она обречена на самостоятельную жизнь, так как радиосвязь с ней невозможна. Причина, быть может, в горах, их отражающем и преграждающем эффекте. Поэтому до сих пор Планета нами толком не изучена. В последнее время мы с успехом применили дальнюю радиосвязь через свой спутник радиовещания.

Тот биолог, судьба которого так печально закончилась, перед смертью все бредил. Нес такую ахинею, что у врача встали волосы дыбом. Когда врач мне рассказал то, что услышал от биолога, я не поверил своим ушам. А это было не все, я чувствовал, что врач недоговаривает, будто боится говорить об услышанном. «Планета обитаема, - бредил биолог. - Нет приматов, скажете вы? Не довод. Класс приматов на Планете выродился, как не сумевший составить конкуренцию. Нет приматов - их заменил кто-то другой, более сильный и выносливый. Да-да, я до сих пор не имею фактов, их трудно найти. Однако флора и фауна наводят на мысль, что на Планете должен существовать высокоорганизованный разум. И разум этот такой же биологической основы, как человек Земли. Но как доказать? Мои сведения не дают мне это сделать... Разумное существо по виду напоминает человека, но отличается... Требуется вмешательство специалистов, врачей, необходима помощь... Геологов... Эти горы, такие необычные для человека. Возможно, причина в них». Врач в этом месте прерывал свой рассказ, но чувствовалось, что он, с профессиональной дотошностью вникающий в вопрос разумной жизни на Планете, заинтересовался еще более. Старался не выказывать, но глаза его лихорадочно блестели».

Собеседник Гаррисона встал из-за стола, внимательно взглянул на профессора умными серыми глазами.

«Получилась цепная реакция. После того, как не удалось спасти биолога, врач «пристегнул» к своей безумной затее геофизика базы. Тот принялся за горы. Соучастниками его явились еще несколько человек, люди творческой или же умственной работы. Заметьте, обрушившееся на базу несчастье касалось до сего времени людей, работающих больше головой, чем руками. Что будет дальше - предугадать трудно».

«Геофизик и врач в каком состоянии?» «Я понял, профессор, что вы хотите. Они в тяжелом состоянии, невменяемы, делового разговора у вас с ними не получится. А попробуйте сказать им, что мир Планеты неразумный - они могут и убить вас. Те пятеро, которые находятся еще более-менее в человеческом виде, сказать вам что-то конкретное по поводу «Алифера» не смогут, мало осведомлены. Словом, не база подготавливаемой для колонизации планеты, а сумасшедший дом». «Кто же такой Алифер?» «Их герой, тот предполагаемый этой группы несчастных представитель разума Планеты. Так окрестил его врач, а «возродил» к жизни биолог. Только и слышишь - Алифер, Алифер. Но его никто не видел, а от этих психов ничего определенного не добьешься. Только и знают, что при разговорах с ними вещают: «Думайте, сильно думайте об Алифере... Он придет!» Откуда, куда? - Стальной взгляд полоснул Гаррисона, будто он был главным виновником. - Ногами, по воздуху, в реальности или только в воспаленном, таком несовершенном человеческом мозгу?? Думайте! Что предлагают... Сойти с ума, хотя, быть может, мне и не грозит это. Вам, профессор, гиганту мысли, тоже, думаю, не опасно». «Мне - да, а вам... Почему?» - Гаррисон усмехнулся.

«Слишком уж все закручено». «Согласен». «Спасибо за беседу, советы, я так и поступлю. Начну с личных встреч». «Действуйте», - холодно прозвучало в ответ.

Для познания пространства не следует забывать его четырехмерность. Три значения расстояний - длина, ширина, высота (глубина, толщина) тесно взаимосвязаны со временем. И если параметры расстояния двумерны, так как могут развиваться только в двух диаметрально или близко расположенных плоскостях-направлениях, то каково же Время, его направления? Вспомним. Прошлое, будь оно древним или случившимся недавно. Настоящее, точка отсчета. Будущее, цель, неумолимая закономерность. И... четвертое - фантастика, то время, которое может наступить реально или же его вообще не будет. Но время-фантастика есть: существует века, и будет в веках; у него есть прошлое и настоящее - время свершений и реализации и время будущего (время нескончаемости).

«Фантастика, как отсчет времени и непосредственно как явление, должна иметь место в этом мире! А при таких безумных обстоятельствах, что действуют сейчас на Планете, не обойтись без фантазии (фантастики). Фантазия в данном случае - важный шаг к понятию реальности на Планете», - пришел Гаррисон к мысли после многих бесед с членами базы.

...Почему Гаррисон в конце концов, как в ряде многих фантастических повестей, умертвил своего героя? Или все же не нашел для Грека будущего, права ему на жизнь? Да, можно оправдаться творческим замыслом, правом писателя решать судьбы своих героев как заблагорассудится. При всем при этом Грек, даже пытаясь остаться в будущем фантастического времени, не имел права на будущее, не смог его приобрести. И автор был бессилен помочь. Так, быть может, и странности Планеты обречены на провал, явление без будущего. Возрожденные к жизни самоубийцей-биологом, до сих пор неуловимые, хотя многие из тех пятерых говорили, что видели Алифера, человека Планеты, призрака во плоти, очень высокого роста, худощавого, обнаженного по пояс, с могучим торсом и органически впаянной в грудной клетке стальной пластиной-полукружьем».

...Далее судьба Грека сложилась так.

«Согласны ли вы стать членом нашего «Союза»? «Африканский Союз» олицетворяет собой прогрессивную и движущую силу и стать его членом почетно. В наших рядах борется очень много белых, которые согласны с программой негритянского движения. Свободу, равенство и братство черной расе!» - Молодой, плотно сбитый негр приятной наружности внимательно и благосклонно смотрел на Грека. Белый человек в ответ отрицательно качнул головой. «Я, как сказали полицейские власти, аполитичен. И не в моих жизненных правилах сковывать себя рамками чьих-то требований. Я уважаю вас, представителей черной расы, вашему делу не изменю, Будьте спокойны, но и вы не втягивайте меня на платформу ваших убеждений... Я устал морально, физически же я крепок и готов к бою. Я объявляю войну, священную войну Грека нацистскому белому «Лидеру», который я ненавижу».

Из заключения полицейского эксперта по делу убийства представителей госбезопасности в лаборатории военного ведомства и у дома номер ... по улице ...: «Установлено, что смерть офицеров и солдат в вышеуказанных местах произошла от одного и того же вида оружия, из-за отравления организма ОВ (отравляющими веществами). На трупах нет огнестрельных, колотых и рваных ран, но все признаки нарушений функций органов дыхания, кровообращения и частичного паралича нервной системы дает право предположить, что ОВ представлено смесью отравляющего и паралитического газов в малых дозах, достаточных только для умерщвления выбранной жертвы или группы, после чего состав воздуха возвращается к исходным - природным - концентрациям. Вместе с тем возможен другой вариант, что вместо отравляющего газа использовался метод удушья человека созданием ему условий, при которых атмосфера обедняется кислородом. Распределение зарядов с ОВ производится из оружия незнакомой конструкции, по словам очевидцев схватки в лаборатории - типа личного стрелкового оружия. Обращаю внимание полицейского управления и сил госбезопасности, что это малоизученное и неизвестное оружие имело «прописку» в небезызвестной лаборатории... Чревато огромными последствиями... Требует принятия активных и своевременных мер... Не останавливаясь ни перед чем».

Из донесения армейской контрразведки: «Сообщаем, что в результате упорных и кровопролитных трехдневных боев в районе, где наши войска имели численное и материальное преимущество и рассчитывали на глубокий прорыв, встретили страшный отпор малочисленной группировки противника. В военных действиях со стороны сил Черного фронта применялось неизвестное оружие, жертвами которого стали сотни и сотни солдат, танкистов, артиллеристов, десантников... Многие экипажи уничтожены, а техника практически не повреждена. Удалось выяснить, что против нас воевала часть специального назначения, люди которой бились до последнего, предпочитая смерть плену или позорному отступлению. Позиции этой спецчасти перемешаны с землей и камнем многочасовым артобстрелом и авиационными налетами.

Нашим войскам, измотанным и обескровленным в трехдневном бою, преградили путь подошедшие свежие силы Черного фронта. Наступление остановлено... Препровождаем вам раненого сержанта-негра, захваченного в последней атаке на позиции спецчасти, являющегося одним из командиров отделения».

«Скажи, черномазый, кто командует вашей базой? Ну что же ты молчишь? Ты недоволен? Тебя «подштопали», «залатали», а ты все, ха, кривишься. Будешь молчать - видок у тебя станет еще хуже, чем был. Говори, говори. Не вздумай плеваться. Грек, Грек вами командует, да? Ах, ты не говорил этого?! Мы сами знаем, кое-что ты подскажешь - смотришь, уже будем что-то представлять. В вашем подразделении все были вооружены такими пистолетами?» Издерганный пытками негр зло выкрикнул в лицо: «Да, все! И оружие это прекрасно убивало вас». «Но-но, гад, осторожнее, Рассказывай, что это за оружие...» «Ничего вы от меня больше не добьетесь». Несчастного жгли, били, резали, пытали электротоком. Помутненное сознание негра заставило в бреду проговориться об отдельных деталях устройства пистолета. «Тьфу, - следователь зло сплюнул и начал вытирать руки, - То, что он нам сообщил, мало вносит ясность. Представляю, что пистолет вроде электронной игрушки; знаем, от чего гибнут солдаты. А вот какими патронами стреляет - неизвестно, плохо представляем. По тем сведениям, что есть у нас, невозможно создать такое оружие. Уберите падаль из кабинета, пусть отлеживается у себя в «номере». Что стоите как болваны?!» Следователь уселся на стул. «Применение газа в войнах запрещено международным решением. Закричать на весь мир, что негры отравляют белых людей? Так бы и можно сделать, если на нас нападут соседи, но тут свои, внутренние распри. Гражданская война. И газ в таких малых концентрациях... Как развязать, разрубить этот узел?»

    Гаррисону, когда он заканчивал писать «Войну Грека», предстояло решить судьбу героя. Он много думал о Греке, Леймсе, миллионере и других - и чаще всех вставала в его мыслях одиозная фигура Леймса. И сейчас, когда Гаррисон находится на Планете, почему-то вспоминается именно Леймс, «основатель» длинной галереи действующих лиц его фантастических повествований. Леймс, а не Грек, погибший в одном из боев (подорвавший гранатой ящики с пулями, себя и окруживших его солдат «Лидера»; на многие сотни метров вокруг валялись после взрыва трупы).

В дверь постучали. «Да-да, - Гаррисон отвлекся от своих мыслей, - входите». «Извините, я хотел посоветоваться с вами по поводу своего рассказа. Написал вот, почитайте», - вошедший скромно сел напротив профессора. «Обещал, - подумал профессор, - теперь впрягайся в роль литсотрудника». И вслух: «Что у вас?»

Гаррисон щелкнул по пачке листов и углубился в чтение. В тишине прошел час, другой, третий, пока наконец профессор не оторвался от повести и не вперился недоумевающим взглядом в «новичка от фантастики». «Вы считаете, - заговорил он после того, как внимательно изучил сидящего перед ним человека, - что это фантастика? Фантастика - это то, во что трудно поверить, мечта, или же осуществление в будущем, и, наконец, поиск, пусть даже не всегда верный и правдивый. Вы пытаетесь на пустом месте толочь воду в ступе, изобрести заново велосипед. Человечество уже проверило эту версию, а вы снова туда же... Выходит, у вас не фантазия, а что-то из области сказок, вранье, так и назвали бы - "небылица"». «Но позвольте...» «Человек Земли знает про планеты Солнечной системы все, практически все, многие из них он покорил и освоил, над другими ведется непрерывное научное наблюдение. Давно проверено и доказано, что на Плутоне нет и не было разумной жизни, а вы пытаетесь фантазировать на эту тему, рассказывая о последнем жителе Плутона, да еще обнаруженном вами на Земле! Это ли не бред, фантастика без перспективы». «Позвольте, господин профессор, не надо все сводить к научной фантастике, порой за ней - этой научной - мы забываем о простой, человеческой фантастике, о ее романтике и остро приключенческом сценарии. Давайте еще раз внимательно взглянем на повесть. Не с таких ли вы начинали сами? Я большой поклонник вашего технического гения, чту ваш талант, ярко выраженный в фантастических произведениях. Вам за семьдесят лет, вы признаны миром, но почему-то пытаетесь стать сухарем. Копните свою душу, отвлекитесь хоть на миг от прописных истин...» Гаррисон взглянул на молодого техника, пытаясь постигнуть сказанное им, потом перевел взгляд на рукопись «Последний из жителей Плутона».

Старый сюжет, избитые сцены. Но все изложено живо, интересно и захватывает с первой страницы. Жил в Калифорнии молодой ковбой, не ведающий о своей удивительной судьбе, принимал участие в американо-мексиканской войне, затем поступил на службу в полицию. В горах происходит его встреча с человекоподобными роботами, лассо и карабин стража порядка пытаются преградить путь неизвестным. И вот выясняется, что этот парень - дальний потомок высадившихся некогда на Земле последних жителей Плутона. Они покинули свою холодную, но родную планету по той причине, что она перешла в руки человекоподобных роботов. «Ты славный потомок Плутона, - говорит ему робот. - Мы прилетели за тобой. Миллионная история Плутона-робота приходит из-за нашей бездушной машинной логики в упадок, и только такой разум - человека! - возродит жизнь. Мы долго искали и наконец нашли».

Крутой перелом бросает «последнего жителя Плутона» в передряги и жизненные бури. Установлен порядок на Плутоне, но возникает «железный» бунт. Гибнет внедряемая на других планетах цивилизация. Не покоряется могучая природа Юпитера. Рушится мечта о сильной и дружественной империи, лелеемой человеком и самими роботами. И герой стремится на Землю, где его хватают и обвиняют в дезертирстве. На суде его признают виновным, его показания, как необоснованные, судом не принимаются во внимание...

    Часто бродил Гаррисон по планете. Он брал с собой кислородные баллоны НЗ, садился в микровертолет и летел к горам. Горы были суровы, высоки в своей молодости и хмуро-темными. Профессор все пытался понять, как зародился миф об Алифере. После таких прогулок возвращался к себе в каюту, утыкался глазами в рукописи, принесенные ему для чтения, или же просто отвлеченно думал. В размышлениях в тишине рождалась логическая цепочка решения: мысль, самозарождающаяся часто по профессиональной причине или подсказанная неясным предчувствием - импульс мысли, с энергетическим исходом - горы Планеты - представитель службы безопасности базы - видение или галлюцинации. Все процессы должны быть связаны и теоретически обоснованы. Ему пока сделать это не удается. К примеру, при чем здесь СБ? Профессор, однако, интуицией чувствовал, что представитель СБ имеет к этой истории отношение, возможно косвенное. Если коротко - является тормозной, но почему-то неблагоприятной реакцией.

В дверь постучали. «Надо выяснить, где и в каких условиях они видели Алифера. Мыслю о нем, а покоя не дает совсем другое», - Гаррисон поднял голову. Вошел невысокий человек, бросающийся в глаза своим аскетическим смуглым лицом. «Садитесь», - по привычке бросил Гаррисон. Человек усмехнулся в усы: «Спасибо, профессор. Я пришел». Гаррисон в недоумении уставился на пришельца: «Я слушаю. Что надо вам от меня, в чем помочь? Но, простите, я почему-то не знаю вас. Вы новый член экипажа? Знаю в лицо всех, вас же вижу впервые, о вновь прибывших тоже не слышал. Рад познакомиться». «Мы знакомы, профессор Гаррисон, я - геолог Леймс».

«Вы бросили меня «там» больным и тяжелораненым. Я повис в пустоте без убежища и без жизни. Вы не определили меня в пространстве и времени... Я пришел спросить, что со мной будет, имею ли я право жить дальше?» Гаррисон, белый как мел, сидел за столом и не мог пошевельнуться. «Грубая мистификация. Проверяют. Разведка боем. Этот Леймс - призрак, сейчас ударю его в солнечное сплетение и пойму, что бредил. Дошел! Мой отец свихнулся, я же употребил родовую фантазию для того, чтобы стать впередсмотрящим человечества. Почему я должен повторять печальную участь своего отца?» Гаррисон начал приподниматься. В тот момент Леймс широко шагнул к иллюминатору каюты и открыл его. Хлынул разряженный воздух Планеты. Леймс успел сказать: «Как мне не хватает воздуха после того зловещего острова», - и начал хватать как рыба воздух ртом. «Кислорода, кислорода», - хрипел геолог. Гаррисон машинально схватил баллон и сунул его Леймсу. Тот задышал ровнее, а Гаррисон захлопнул иллюминатор, с дрожью подумав: «А ведь видению не нужен кислород. На мои галлюцинации Леймс не похож. Значит, призрак?»

Профессор скованно улыбнулся: «Это не Земля, Леймс, не стоит забываться. Как вы нашли меня здесь?» «На Земле я бы вас не нашел, это бессмысленно и немыслимо. А здесь все условия... Так как же со мной?» «Прочь, Леймс, тебе не стоит соваться в реальную жизнь». «Как же тогда твоя философия о четырехмерном пространстве, об измерении и понятии времени? Ведь это есть, это не вычеркнешь!» «Что тебе надо?» - Гаррисон задыхался от злости. «Имею ли я продолжение?» «Грек - твое продолжение, но он погиб в моих бумажных дебрях», - Леймс от этих слов странно съежился и растаял.

Этот случай, о котором профессор не говорил никому, подтвердил для него правильность его цепочки решения: мысль - импульс мысли - призрак. Оставалось выяснить, что же влияет на появление «призрака». «Алифер, где я тебя найду? Надо проверить горы и СБ».

«Как легко все и просто в этой писанине, - Гаррисон разворошил рукописи на столе. - Смелый астронавт преодолевает все препятствия, мудрый командир разгадывает хитрость инопланетян». Профессор с раздражением выхватил из пачки толстую добротную папку. «Взять хотя бы эту. «Утренняя звезда» зовется. Хаос и нагромождение! Посадка землян на неизвестную планету сопровождается доисторическим пейзажем - вулканами, летающими чудищами, зарослями диких джунглей, древними ящерами. В маршруте обследования люди сталкиваются с неожиданно ожившей каменной массой, отбиваются от крупногабаритных ящериц. А вот и дикари - так сказать, первые разумные существа планеты. Контакт! Но вместо этого камнем по скафандру. Приходится срочно ретироваться назад. Снова препятствие - кровожадный красный цветок, ловящий при полете над ним мелкую живность планеты. Может и людей, но добыча слишком велика и парализованный исследователь выплевывается обратно.

Астронавты - люди дела, открывают месторождения руд, золота. В очередное извержение вулкана их корабль повреждается. На арену действия выходит разумный «дикарь», представитель другого цивилизованного мира, заброшенный для «культурной революции». Возглавляемые им дикари оказывают посильную помощь людям. Контакт! При этом нелепо гибнет «светоч» планеты. Больше здесь делать нечего, говорить не с кем, стало уже неинтересно - пора домой.

Но и здесь автор не оставил в покое оставшихся в живых. Он «снабдил» их встречей в космосе с «Летучим голландцем», безлюдным космическим кораблем, неудачно посадил землян на их родную Землю и приготовил им долгий и трудный путь в самолете (захват злоумышленниками), у туземцев (с современной погоней на реактивных катерах), в порту (с шикарной дракой), с тюрьмой предварительного заключения (взяли за «беспаспортное бродяжничество»), переход через границу соседнего государства, конечно, в темную и безлунную ночь. И в завершение - заслуженные лавры героев. Дневников и документов полета с ними, конечно, не оказалось - уж слишком тернистым был их нелегкий путь».

...Гаррисон прошел в кают-компанию, устроился перед телереализатором мысли. До чего интересная штука - подключаешься к ней, начинаешь думать и видишь свои мысли на экране. Гаррисон вспомнил Леймса, а экран отобразил человека, только чуть похожего на геолога; Гаррисон напрягся - изображение должно стать четче, но оно вообще расплылось. «Не реализует на экране потому, что Леймс - это уже не мысли, а вторичный продукт, так что ли? Пробуем Алифера». На экране плавал трудно различимый туман, и только.

Гаррисон попросил разрешения прийти с визитом к представителю СБ. Получив согласие, он осторожно вошел в отсек №3. Сколько раз бывал он здесь, сколько бессонных и тревожных часов в разговоре о Планете он провел с этим человеком, и все же каждый раз его брала оторопь, едва лишь он перешагивал за порог.

СБ сидел, как всегда сухой и подтянутый. На лице ни единого следа усталости, лишь глаза подернуты пеленой. Такого Гаррисон за своим коллегой еще не замечал. «Есть что нового?» «Нет. У вас как?» «По-старому, топчемся на месте», - Гаррисон лукавил. Сделав ловкий обходной маневр, он вроде как случайно занял кресло хозяина в затененном углу, откуда пространство виделось отчетливым, вплоть до мельчайших подробностей.

СБ насторожился. «Вы что-то хотите меня спросить?» «Вы как всегда догадливы, от вас трудно утаиться, - профессор спокойно развалился в кресле, не дрогнув под испытующим взглядом. - Расскажите мне про сеансы радиосвязи, когда на исследование Планеты выходил вначале биолог, затем геолог. В общем, я слышал это от тех пятерых, но детали думаю узнать от вас. Вы же старались присутствовать на радиосвязи, когда работали эти полоумные». От последнего слова представитель СБ вздрогнул, но тирада профессора успокоила его. Он начал рассказ.

«Когда я узнал про «Алифера», действие уже завертелось - в него были втянуты биолог и ухаживающий за ним по моему настоянию врач. Биолог видел «Алифера» только в свободном пространстве, то есть за пределами базы, в самой станции такие галлюцинации его не преследовали. Тогда я еще не предполагал, не знал, как пресечь эту психическую волну. В поиски на планету вышел посвященный в «тайну Алифера» геолог. Таким образом число «завязнувших» достигло трех. И меня осенило, я решил, что надо присутствовать на сеансах радиосвязи. Если кто уходит в поиск - обязательна радиосвязь. Занятие это скучное - торчать в радиорубке и смотреть на экран, слушая часами реплики поисковиков. Обычно в радиорубке дежурил один техник, в аварийном случае вызывая помощь или подмогу себе. Я присутствовал на сеансах связи только у своих «подозреваемых». Помню, техник - это один из тех пятерых - в первый раз как-то странно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Вначале я контролировал сеанс связи с биологом - сразу же после этого я потребовал запретить биологу выходы на Планету и изолировать его. Врач, присутствовавший также со мной на связи, после крика биолога «Алифер! Алифер!!» потянулся к экрану как загипнотизированный. Я тоже взглянул, но ничего не увидел, а техник и врач все смотрели и смотрели на экран. Там ничего не было, не было. Ни видений, ни призраков, ни чертей! Аналогичная история произошла несколько раз и на сеансе с геологом. Однажды, не вытерпев, уже после крика врача «Алифер, Алифер», я в срочном порядке послал техников на помощь геофизику. Потом техники отмалчивались, говорили, что ничего и никого не видели, но я по их глазам понял, что им не очень хочется, чтобы и их причислили к рангу сумасшедших, но... часть из них, я догадался, «видели» призрака. В следующий сеанс я посадил их рядом с собой...

Вот, вкратце, и вся история. Я отстранил от работы всех их, постарался изолировать от здорового общества. И сейчас все тихо. «Алифер» существует только в среде этих несчастных.

Профессор, скоро уже год, как Вы на Планете. Надо решаться. Я пришел к выводу, что надо радировать Звездной Ассоциации о выделении нам корабля, необходимо отправлять сумасшедших с базы. Вы согласны со мной?»

«А как же вопрос о начале колонизации Планеты?»

«Это не моя сфера. Так вы даете свое согласие?» «Да». «В таком случае сегодня поздним вечером, так, чтобы не знал комендант базы, даем сообщение-запрос». «Да».

Поздним вечером техник радиосвязи выдал к приему сообщение представителя службы безопасности. А Гаррисон всю ночь писал какой-то документ, черкал, начинал все сначала, правил и снова писал. Под утро, открыв поддельным ключом каюту одного из «сумасшедших» техников связи, Гаррисон о чем-то пошептался с ним, и они стремительтно ворвались в радиорубку. «Сидеть», - последовал приказ дежурному технику, а его место уже занимал другой техник. Гаррисон выдернул из кармана бумажку и подал ее небрежно технику: «Передавай». И полетело в космосе: «Звездной Ассоциации. От профессора Гаррисона, командированного для разбора дел на Планете... Сообщаю, что своим расследованием установил причины отступлений психологии отдельных членов базы. На основании неопровержимых доказательств требую...» И после передачи сжег бумажку и дублирующую запись радиорубки. Свидетелей не осталось, был лишь один немой - техник, так и не узнавший, что же передавали и куда.

Утром СБ уже знал о случившемся. Гаррисон упорно отмалчивался. Зрел конфликт, обстановка становилась тягостной. Комендант базы ввел особый режим и запретил дальнюю связь. База Планеты могла теперь только ловить сигналы обратной связи.

Возгласами радости пробудился в один из таких вот дней экипаж базы. Новость! На планету прибывает санитарно-транспортный корабль. Ура!

От космодрома к станции потянулись белая машина и люди в белых халатах. Из ракеты разгружали грузы.

Весь экипаж базы двумя плотными стенами провожал по своему живому коридору семерых несчастных. Ничего, их подлечат, поставят на ноги и будут они снова плодотворно жить. Вот только к космическим профессиям их не допустят, несмотря на то, что медицина стала очень могущественной. Комендант базы и фрегатэн-капитан пытались приказами разогнать сборище, но в ответ никто не пошевельнулся.

Они, Гаррисон и представитель СБ, разделенные цепочкой идущих людей, оцепленной в начале и конце врачами с санитарно-транспортного корабля, встретились глазами. Горел один вопрос - кто победитель? СБ знал, что он выиграл эту схватку, но почему-то не видел на лице Гаррисона безвыходности.

Сгорбленные, тяжело шаркающей походкой, семеро членов экипажа базы, изолированные ранее, шагали к «санитарной карете». Почему они стали такие? Кто сделал их такими? Знал Гаррисон, догадывались про это и другие, плотной массой обступившие «коридор».

И когда окружающие заметили, что в скорбной цепочке идет не семь, а восемь человек, крик взорвал гробовую тишину: «Алифер, Алифер, Алифер, Алифер!» Да, восьмым в цепочке - последним - шел высокий сгорбленный человек, обнаженный до пояса, с густой сединой в пышных волосах. Да, Алифер шагнул из свободного пространства Кольцевых гор Планеты в тесное помещение станции, собрал последние силы и шагал проститься со своими творцами. Это они - почивший биолог, врач и геолог, пятеро техников - своей страстной мечтой дали ему жизнь, жизнь призрака, возможного в условиях Планеты. Один за другим заходили сумасшедшие в темноту санитарной машины - врачи были беспристрастны, ибо не были они жителями и исследователями Планеты; и когда пропал в темноте последний из семи, Алифер рухнул на колени около машины и навечно растворился.

Тишина сорока с лишним человек не прерывалась ничем. Безумными стали глаза представителя СБ, странными - у руководителей базы и суровыми у остальных. Умчалась санитарная машина, а никто не расходился, будто ждали какого-то продолжения, развязки. Из полусумрака галереи выступило четыре человека в служебных мундирах СБ и шагнули к своему коллеге, работающему на базе и «раскрывшему» это странное дело. «Вы арестованы», - гулко прогремело на Планете.

 

* * *

 

«Звездной Ассоциации. От профессора Гаррисона, командированного для разбора дел на Планете. Сообщаю, что своим расследованием установил причины отступлений психологии отдельных членов базы. На основании неопровержимых доказательств требую немедленного ареста местного представителя СБ, как не справляющегося со своими обязанностями и вносившего отрицательную тормозную реакцию мыслей, пусть даже не очень нормальных, у членов экипажа базы, вследствие чего своим идеальным и эталонным мышлением не понявшим временных аномалий нормального человеческого мозга, с дальнейшим рассмотрением вопроса о возможности его работы в органах СБ.

На Планете имел место самогипноз, гипноз внушения. Энергия мысли не уходит в пустоту пространства, так как имеет на своем пути преграды; отражаясь от кольцевых высоких гор, мощь импульса усиливается и обретает реальную явь, существующую от нескольких секунд до часов. Явь эта - продукт непрерывного мышления человека, людей.

Считаю, что возможность начала колонизации Планеты еще не наступила по указанной выше причине».

 

Вот на этом, пожалуй, можно и закончить повествование. Вернувшись из командировки, профессор составил отчет, к которому подошел творчески и который был высоко оценен. Не хотите ли вы с ним ознакомиться? Пожалуйста. Впрочем, он перед вами, и вы также закончили его читать.

Цархардон

 

Еще будучи студентом, мне попалась книга В. Янга, Т. Аллена, Г. Мак-Кормика

 «Тени в море», которую я с интересом прочитал. Книга рассказывает об акулах, приводит многочисленные случаи и факты о них.

    И данный рассказ написан под впечатлением от упомянутой книги. В предлагаемом рассказе заложен сюжет автора, но рассказ незримо связан с книгой «Тени в море» единым «героем»; в рассказе приводятся отдельные цифры и сведения из книги «Тени в море» - настоящий прием был необходим для показа и полноты характеристики акулы в целом, а в общем сюжет предлагаемого рассказа полностью индивидуален. Рассказ «Цархарадон» трудно назвать жизненно-реалистичным, скорее он аллегоричен, из области чего-то странного и необычного.

Автор.

 

Люди! За что вы нас не любите? И даже не то, что не любите, а даже ненавидите. За что? Что мы сделали вам? Ответьте, люди: чем провинились мы перед вами?

За что? Почему? Вы же вторглись в наши пределы - и мы по вашей вине (слышите, люди - по вашей!) гибнем сотнями. Все хотят жить на этом свете. Ну и что из того, что мы «далеки» от вас? Мы не мешаем вам жить, так не мешайте и нам существовать! Слышите, люди?! И мы объявляем вам войну! Пришедший с мечом от меча и погибнет, и следующее поколение уже родится с чувством ненависти к вам - к людям, которое будет заложено ему от предков.

Но подождите, что там? Я улавливаю какую-то вибрацию. Около четырех кабельтовых отсюда какая-то точка - это человек! Последуем туда. Вы со мной? Прошу вас, это будет интересно. Если будет все хорошо, вы никогда в жизни не забудете этого зрелища!

Вперед, вперед, вперед!!! И метр за метром расстояние оставалось позади.

 

Человек на резиновом плотике дернулся, лицо его побелело и вдруг исказилось судорогой. Из стиснутого спазмами горла вырвалось что-то нечленораздельное, отдельные обрывки слов. Слова, ужас перед которыми у человека необъятен.

«Акула! Акула! Акула-а-а-а!!!»

А тень продолжала двигаться в направлении плотика. И лишь темный плавник резал океан.

К человеку! На человека?!

 

И почему нас не любят (боятся и ненавидят) люди? Эх, люди, люди! Люди!! Люди!!!

 

Наши зубы остры,

И не погаснут костры

Вечной вражды

Человеческой

    К нам!

 

* * *

 

Сотни лет акулы являлись, да и сейчас являются истинными морскими бандитами, королями прибрежных, морских и океанских вод. Можно, конечно, возразить: ну а кашалоты, киты, касатки, спруты, осьминоги, кальмары? Что они? Да они, все эти перечисленные (кроме касатки, ибо она тоже в частности относится к акулам), являются просто ангелами перед кровожадными, бесстрашными тварями, какими являются акулы и для которых неизвестен и незнаком страх, робость.

Акулий плавник стремительно резал океанскую воду, которая, вспениваясь, быстро опадала за ним.

Атлантический океан в том месте, где происходит сейчас событие, неспокоен. Двухметровые валы с тяжелым шумом, загибаясь, западая и запениваясь в своих гребнях, неслись куда-то вдаль; куда - это неведомо для них, ибо они день и ночь не знали покоя.

Центр Атлантического океана, ровно середина между Америкой, Европой и Африкой. Под волнами - сотни метров глубинной воды; над волнами - тысячи метров серого неба. И именно здесь вспыхнул один из самолетов американской эскадрильи, совершающей перелет в Англию. Причина аварии неизвестна, да и не стало бы от этого легче летчику того самолета, который, полыхая кровавым огнем, стремительно несся к неспокойной поверхности серой свинцовой воды.

Летчик Джон Барди выбросился из кабины горящего самолета. А его неверная машина резко вонзилась в воду, и вырос огромный столб воды, обломков, огня. Эскадрилья, прощально покачав крыльями, удалилась на восток. Долго еще видел Джон Барди удаляющие точки боевых истребителей; знал он, что домой пойдет извещение о том, что он пропал без вести.

Резкий ветер далеко снес летчика от места взрыва. И наконец резкий ожог океанской воды. Барди с трудом взгромоздился на небольшую резиновую лодку, а набежавшая вода погасила парашют. Джон быстро резанул острым ножом по стропам и облегченно вздохнул: «Пока жив!»

Незримое сейсмоволнение, вызванное взрывом самолета, прошло по толще воды. И разом было поймано акулами - ведь эти сотворения живого мира могли реагировать на малейшие колебания воды, небольшую концентрацию крови в воде и многое другое, чего не дано людям. Равняйся на нас, глупый и неприспособленный к природе человек! Смотри, какие мы!

И плавники разрезали воду, двигаясь в направлении ярко-оранжевой лодочки.

Имя мое - Цархарадон. Расшифровать его можно по-разному, в зависимости от вашей фантазии. Цархарадон - искаженное, даже первой буквой в моем имени должна уже быть «К», а не «Ц», что уж говорить о других буквах моего имени. Правильно будет латинское Carсharodon.

В общем, я - акула! И трепещи передо мной, двуногая дичь, не то... Не то из живого ты превратишься в труп. Впрочем, все равно: трепещи - не трепещи, а все зависит от меня: хочу - съем, хочу - нет; больше, конечно, уважаю первое, ибо я являюсь «акулой-людоедом» или же «белой смертью».

Лейтенант Джон Барди, военный истребитель и малый двадцати четырех лет от роду, для своих лет прошел все полагающие для его возраста испытания: огни, воды и медные трубы. Но вот рок судьбы хоть и сталкивал его с водой, а вот с акулами в той же воде встречаться ему не доводилось.

    Плавник был на подходе. Акула смертоносным тараном прошла вплотную к лодочке и, развернувшись, начала давать круги вокруг своей жертвы. Развязка приближалась.

Вдали показалось еще два плавника. Эти были помельче. Но опять же - что? Человеку легче от этого стало? Не все ли равно: сожрет тебя одна акула или же тобой пообедают трое этих тварей. Одна из мелких акул высунула рыло прямо из воды и надвинулась на шлюпочку. Барди в ответ с маху дал пистолетом выскочке по носу.

Акула вильнула и дала «отвальную». Но опасность уже грозила сзади. Вторая «мелкая» с лязгом прыгнула на Джона. «О, эти твари умеют кусаться!» - Подумал Барди, чувствуя, как трескается на нем мундир и левая рука заливается кровью. Акула с добычей в зубах, представленной рукавом мундира, мясом и кожей с руки офицера, отнырнула в сторону. И в тот же миг к ней присоединилась вторая ее соплеменница. Джон будто даже услышал возню.

А Цархарадон медленно кружила вокруг шлюпочки. И вдруг, будто озаренная внезапным порывом, стремительно бросилась в атаку. Это блеф, что мы, большие белые акулы, в момент нападения переворачиваемся на спину; это результат распространенного мнения, будто акулы иначе не могут укусить свою жертву. Впрочем, в очень большом возбуждении мы и на самом деле можем поворачиваться набок и даже иногда на спину.

Цархарадон атаковала прямо. С глухим треском лопнула яркая резина лодочки и оказалась в пасти белой акулы, которая без труда заглотила ее. Жесткая шкура акулы как наждачная бумага прошлась по ногам офицера, в клочья разодрав брюки и изрезав сами ноги. Из рассеченной кожи сочилась кровь. Благо, что Джон еще в шлюпке успел застегнуть на себе спасательный жилет. Теперь он оказался в воде с поднятым пистолетом в руках. Блок НЗ, где был запас еды, аптечка и прочее, вышибленный из надувной лодочки, погрузился в воду. На него мгновенно набросились акулы.

Барди со страхом взирал на побоище, которое устроили акулы между собой за этот небольшой пакет. Ему оставалось только молиться Богу.

«О, будь проклята эта война и эта Германия с ее вечным аппетитом, и этот Гитлер, по "воле" которого я оказался в сотнях миль от родной Америки среди этих гнусных морд!» - С ожесточением думал Джон, механически снимая пистолет с предохранителя.

Соленая вода приостановила кровотечение. От всего пережитого Барди почти не чувствовал боли и продолжал тупым взором наблюдать за акулами. Двумя могучими ударами Цархарадон наконец отогнала своих товарок и заглотила блок НЗ. Теперь они вновь кружили вокруг человека.

Еще и еще бил Джон рукояткой пистолета по носу одну из самых наглых акул. Пока он занимался этим, Цархарадон погрузилась на полтора метра в глубину и стала подплывать к болтающимся в воде ногам летчика.

А океан шумел, захлестывая место происшествия водяными валами, то показывая на миг плавники акул, то скрывая их в пене. Атлантика была неспокойна.

Барди ощутил, как на щиколотке левой ноги сошлись зубы акулы. Нога оказалась как в тисках. Лицо Джона исказилось ужасом, вырвался безумный крик. И прямо в воде, не видя акулы, но чувствуя ее, Барди стал пинать ее в нос правой ногой. Уж не столь были сильны эти удары для почти бесчувственного носа акулы, но Цархарадон отпустила. Было непонятно, почему она до сих пор не начинает решительной атаки на свою добычу - то ли сыта, то ли «играется»; а этих своих помощников она ведь могла отогнать в любую минуту...

Одна из «мелких» акул приблизилась почти вплотную к человеку. И нервы Барди сдали: вдруг став до безразличия спокойным, он методично нажимал спусковой крючок пистолета и всаживал пулю за пулей в наглую акулу. Он и не думал, что пули чем-то помогут ему, но оказалось... что помогли.

Изрешеченная пулями акула вдруг повернула назад, и плавник ее начал двигаться по зигзагу. Неожиданно вслед за ней повернули и оставшиеся акулы. И Барди ясно различил, как они набросились на ту, в которую он стрелял, и растерзали ее в мгновенье ока.

«Ну все, - тоска залила летчика и видение страшной смерти в зубах акулы встало перед ним, - теперь - конец!»

Но... Акулы не вернулись. Когда плавник разодранной акулы скрылся в пасти Цархарадона, она стремительно ринулась за своим сородичем: ожесточение отнятой добычи горело в ней.

Два дня болтался еще в океане Барди. За это время он еще дважды видел вдалеке акулий плавник и каждый раз обмирал со страху. Но те проходили мимо.

Никак нельзя умерить страх, вызванный видом грозного спинного плавника. В море и океане обитает много опасных существ, но одно из них внушает людям особый страх. Это - акула! Внимание! Внимание! На горизонте акула! Грозный плавник несется вперед, рассекая воду.

Джона мучил голод, холод, боль - в общем, весь комплекс испытаний, выписанный природой для человека. Но он надеялся, верил, ждал. И с ненавистью вспоминал... «Памятку об акулах». Эту брошюру выдавали каждому летчику перед перелетом через океан. Что говорилось в ней?

Страх погибнуть от пули или бомбы не особенно подрывал моральный дух войск, но страх перед гибелью в пасти акулы нельзя было погасить одними красивыми фразами. «Страх подвергнуться нападению акул разлагает моральный дух армии», - говорилось в бюллетене ВВС США. И еще цитата из «Наставлений для оставшихся в живых при кораблекрушении», выпущенной в США еще до войны: «Акулы медлительны, трусливы и могут быть испуганы шлепками по воде...» Скажите это нашей Цархарадон, и если бы она умела говорить, то ответила бы, что это - чистой воды бред...

Так вот, в этой «Памятке» говорилось, что акул можно отогнать пинками. Впрочем, однажды эти «памятки об акулах...» помогли спастись пятерым человекам от акул. Они сначала отпинывались от акул, а затем, разозлившись, разорвали две «Памятки» и бросили обрывки в воду. Акулы оставили людей и отправились «изучать» памятки. Вскоре эти летчики были спасены, а что стало с акулами после того, как они проглотили «Памятку», неизвестно до сих пор.

Джона Барди подобрал на третий день английский эсминец. Здоровье офицера на корабле улучшилось, раны затянулись, остались лишь многочисленные шрамы.

Барди чудом остался жив. А стоит все же удивиться цифре погибших в войну от акул - это двенадцать с половиной тысяч человек! Эти облекшие в плоть призраки не считаются ни с чем, и все же их поведение подчас непонятно - озверевшие, они могут не тронуть человека или же наоборот - устроить пиршество. Лучшей приманкой для них служит запах свежей крови. И не надо удивляться, что в океане часто находили трупы людей в спасательных жилетах... С откусанными ногами.

Акула - это страшно. Акула окутана мраком тайны.

 

* * *

Теперь познакомимся с Цархарадоном поближе. Дадим ей слово, и она нам расскажет о себе, своем детстве, отрочестве... Послушаем эту удивительную историю.

 

Какое место занимаем мы, акулы, в животном царстве?

Схема перед вами:

Тип - позвоночные;

Класс - хрящевые рыбы (у нас вместо костей хрящи);

Подкласс - эласмобранхии;

Отряд - акулы.

Это - общее. Теперь в частном и более точно: я отношусь к семейству Isuridae - сельдевые акулы. Это семейство больших акул с торпедообразным телом обычно делят на три рода. Я представляю род Carcharodon, хотя правильнее было бы относить каждый из этих трех родов к самостоятельному семейству. Но пусть будет так - род Кархародон. Так вот, самым знаменитым членом этого опасного семейства является большая белая акула - Carcharodon carcharias Linnaeus из рода Carcharodon, отличающаяся от своих родственников огромными зазубренными зубами треугольной формы и твердой репутацией людоеда. Это - я, известная во всем мире под именами «акула-людоед», «белая смерть», «убийца»...

 

А теперь конкретно обо мне: если акула - царь морей, то большая белая акула - царь царей, не признающая посягательств на свою власть ни со стороны других акул, ни со стороны человека. Это самая кровожадная рыба из всех существующих в море и одна из самых больших - ее величина достигает двенадцати и более метров.

Я по размерам средняя - семиметровой длины, вес - три с половиной тонны. Тело мое огромное; серые бока, черная спина, ярко-белое брюхо, темный спинной плавник. Так вот, я хоть и из семейства сельдевых, но учтите, я вам не селедка... Скорей наоборот.

Родилась я у берегов Австралии в 1936 году.

Появившийся акуленок вступает в полную опасностей жизнь, он не знает переходного возраста опеки, он рожден для разбоя и борьбы, жизни без сна и отдыха. Акула - это древнее исчадие ада.

У нас нет сна, мы не спим, не дремлем, ибо вся наша жизнь - борьба за существование. Акула - это морской пират, вооруженный острыми зубами; остановка для них подобна смерти - пойдут камнем ко дну.

Итак, я родилась в 1936 году, то есть год спустя, как началось фиксирование случаев нападения акул на человека. Не знал человеческий мир, что на свет появилась еще одна «белая смерть».

Родилась - и чуть не попала сразу в сети. А дело вот в чем: какие-то умники установили в водах Сиднея сети для защиты пляжа от акул. Было это в 1937 году, когда люди невесть каким образом пронюхали наши маршруты к берегу и установили перпендикулярно им ставные сети. И одному Богу известно, сколько загибло моих товарок в этих сетях: они попадали в них, запутывались и бессильно обвисали в ячейках сетей.

Я избежала этого.

Шло время. Мое тело покрылось плаковидной (шипообразной) чешуей. В моем скелете полностью отсутствует костная ткань; за многие миллионы лет мы прекрасно приспособились к жизни.

Мне было уготовано многое: и интересное, и тяжелое, и вкусное, и подчас неприятные вещи.

Я помню отлично тот день, когда мне удалось пообедать сельдью; да не несколькими штуками, а сразу сотнями. Когда рыбаки потянули наверх заполненный сельдями кошельковый невод, то такое обилие даровой рыбы свело с ума не только меня, но и многих других акул, рыскающих в этих местах. Я прокусила в неводе дыру, следуя примеру других, и сельдь устремилась наружу... Прямо в мою пасть. О, я никогда не забуду этот приятный и так редко выпадающий нам момент. А что до рыбаков - так Бог с ними! Недаром в нашем послужном списке числятся разорванные сети и огромные косяки уничтоженной рыбы.

Было и другое, страшнее, когда одна из моих сородичей - меч-рыба - сцепилась со мной и оставила в моем теле обломок своего «меча». Но я же царь царей - наглость других, которые по закону природы слабее тебя, нельзя оставлять безнаказанной. И я, соответственно, сожрала ее.

 

Акула - быстроходное животное океана. Акулы водятся везде - и у Флориды, и у Сомали, и у Австралии и Кубы, у берегов Англии и Америки, в реках и озерах, заплывая подчас в реки крупнейших городов и каналы Венеции. Такова уж у нас участь. И хоть родилась я у берегов Австралии, с каждым годом я удаляюсь от нее все дальше и дальше.

Впервые попробовать человека на вкус я сумела лишь в 1941 году. Это был какой-то ныряльщик у берегов Индии, в Аравийском море. Что ж могу сказать по этому поводу? Только одно хорошее. И я стала есть вас, людей. Вы потом напишете следующее: «Акула, которая однажды убила или покалечила человека, получает вкус к этой смертоносной забаве и начинает охотиться за двуногой дичью...» А ведь раньше среди вас бытовало мнение, что акулы возможно и пожирают трупы, но, мол, никогда не нападают на живого человека.

Долго будут биться люди над нашей разгадкой, выдвигая гипотезы и теории одну за другой... Наблюдения и показания будут сводиться в систему, системы будут приобретать стройность и облачаться в плоть учений об акулах - вот каким путем пойдешь ты, человек!

... Гонят акул к берегам многие причины - штормы и прочее. А соответственно - акулы могут покалечить людей совсем близко от берега, что уже не раз подтверждалось и на практике. Акулы могут выпрыгивать из воды, могут нападать на помогающих жертвам людей  и в то же время раздирать в воде дохлую лошадь и не трогать оказавшихся в воде людей. Что это? В зарегистрированных случаях нападения акул на человека 63,3% из числа последних плыли, 19% - занимались охотой. Чаще нападения происходили днем, стимулом нападения являлись блестящие предметы, светлый оттенок кожи. И ученые рекомендовали другие тона. Тогда непонятно, что делать европейцу с его светлой кожей?

Акулы агрессивны на белый цвет. Был случай, когда акула не тронула гребца, но разбила его лодку, выкрашенную в белый цвет. Акулы бодают лодки и плоты, разбивают их, прыгают на борт, и на суше они не менее опасны, чем в воде.

Предполагаемые причины нападения акул на человека:

- кровь в воде;

- вибрация воды, вызванная паническими движениями человека.

И ученые пришли к выводу:

- на людей нападают только большие акулы;

- неповоротливые акулы, обитающие на дне моря, никогда не нападают на человека;

- акулы не нападают на людей, когда температура воды не ниже 18,21 градусов по Цельсию.

... После этого был зарегистрирован случай нападения мелкой акулы на человека на мелководье, когда температура прибрежной воды составляла 13,5 градусов по Цельсию. Человек остался инвалидом...

Судите сами!

 

* * *

 

В первый же послевоенный год от одного из портов полуострова Флориды в прибрежные воды Атлантического океана отходила рыбацкая шхуна «Тень» водоизмещением 15 тонн. Это небольшое судно, обслуживаемое небольшим числом матросов, принадлежало судовладельцу Джону Барди. Хозяин, он же капитан - а Джон был не так богат, чтобы иметь наемного капитана - стоял на корме и смотрел на кипящий след, оставляемый шхуной.

Службу свою он сразу же прекратил по окончанию войны в чине капитана. Просьбу его удовлетворили. Барди собрал остатки своих сбережений, попросил у родителей еще и на эту общую сумму приобрел шхуну. Отремонтировал ее, покрасил и нарек «Тенью» - он еще не забыл ту встречу с тенью моря, которая чуть не принесла ему смерть. Барди жаждал мщения!

Однако требовались деньги, и первые рейсы «Тени» были за рыбой. Это была нудная работа, да и оплачивалась не лучше. И поэтому, когда Барди предложили подписать контракт с одной фирмой на ловлю и поставку акул, он без колебаний согласился.

Работа по ловле акул была не менее напряженной, и даже более хитроумной, да и приходилось уходить подалее... Но деньги с лихвой перекрывали все расходы и щедрым ручейком потекли в карман Барди. Джон воспрял духом.

Это был седьмой рейс в погоне за акульим мясом. Команда шхуны уже имела приличный опыт по обработке акульих туш; текучесть кадров в команде резко упала, как только Джон перешел на ловлю акул. Всему этому еще способствовало то, что Барди повысил заработную плату матросам.

А ловкость при обработке акульих туш требовалась немалая: ведь акула начинает портиться буквально с первых часов ее нахождения на судне, а через пять-шесть часов шкуру уже трудно отодрать от ее туши. Хороший специалист за пятнадцать минут может измудриться освежевать акулу; но ведь она не одна в улове, да еще шкуры надо и обработать!

Но матросы справлялись... Мясо и плавники шли как деликатес, акулий жир ценился высоким содержанием витаминов А и Д, сдавалась рыбная мука и кожа - акула полностью разделялась на полезные компоненты. И прибыль шла в карман Джона Барди.

И какие подчас удивительные вещи находили матросы в брюхе выпотрошенной акулы: сапоги, консервные банки, мелких акул, помои, полтуши барана, тюк шерсти, доску, калоши.

А на баке шхуны уже возникли обыкновенные матросские сходки - поучали новичков.

- Джеймс, - слышался могучий бас детины Роберта, - старайся, и хозяин тебя не обидит. Я лично им очень доволен. Где бы нашел я такую приличную работу? А тут - пожалуйста! Не легко, конечно, но жаловаться грех.

Над баком потянулся дымок - закурили разом.

- Что такое акула? - Продолжал Роберт. - Сие создание - один из совершеннейших обитателей океана. Эта тварь без труда может перекусывать человека пополам, состязаться в скорости с торпедным катером, топить яхты. Что такое до конца акула - все еще загадка для науки.

- А что, Роберт, говорят, что акулу ловят ради спортивного интереса?

- Есть такое, - лениво протянул громила, - распространено в Австралии.

Шхуна подошла к намечаемому рубежу.

Тени, скользящие в воде - вот что чаще всего мы видим, если нам вообще удается вовремя заметить акулу. И если вы заметили спинной плавник - будьте начеку!

Но матросам на шхуне «Тень» они были не страшны, скорей наоборот - берегись, акулы!

Проверили сети. И работа закипела. Не успевших еще подохнуть акул гигант Роберт бил здоровенной колотушкой по носу, и далее она шла по кругу - обдирание, разделка и так далее.

Шхуна осела в воде. Хозяин был доволен. А Роберт весело поглядывал на Барди и громко орал:

Раз пятнадцать я тонул,

Погибал среди акул...

«Тень», нагруженная добычей, поворачивала в обратный путь.

И вдруг Барди заметил, как к шхуне несется акулий плавник. Что?

Явно, наверное, с целью пожрать кишки акул, выброшенные командой при их разделке за борт. И так вода за бортом кипит от акул, поглощающих внутренности своих бывших сородичей.

Шхуна замедлила ход.

Акула была огромной.

Хозяин впился взглядом в тупорылую морду акулы и с вожделением прикидывал: «Метров шесть-восемь. Вот это да!» И громко крикнул:

- Роберт, берем ее, а?!

Это была Цархарадон. Тело ее вздрогнуло от гарпунных ударов, и она... Поволокла за собой шхуну. Медленно, футы считанные, но от ее рывков матросы качались на палубе.

Всеми овладел охотничий восторг. И никто не ведал, в том числе и Барди, что это за акула; а ведь именно Цархарадон чуть не сожрала военного летчика Джона Барди...

Она боролась. Пробитая тремя гарпунами, расстрелянная полудюжиной винтовочных пуль, Цархарадон не сдавалась. Через час ее семиметровое тело вытащили на палубу. Но и тут акула не сдалась: подпрыгнув на палубе два раза, она чуть снова не оказалась в родной стихии. Пострадал новичок Джеймс - ободрала ему руку, а двоих сшибла с ног ударом хвоста.

Наконец гигант Роберт двумя могучими ударами успокоил акулу. Все дружно пробормотали:

- Ну и живуча, тварюга... - И отерли пот со лбов.

Раздельщики лихо рассекли кожу акулы. Цархарадон вздрогнула и открыла маленькие мутные глазки. И Барди показалось, будто акула и не чувствует, что ее потрошат. Непонятно, почему поднялась злость на нее. Он отобрал разделочный нож и принялся сам с ожесточением орудовать им.

Акула дрогнула, по ней пробежала дрожь. Извернувшись, она лязгнула зубами в непосредственной близости от руки Джона. Тот взвыл - и скорее не от страха, а от наглости этой твари и от удивления ее выносливостью.

Из Цархарадона выпустили кишки, сняли с цепей и бросили на палубу. Теперь все, в окончательную разделку.

Барди долго стоял около туши акулы, что-то думал. Потом начал обходить ее вокруг. Презрительно хмыкнув, он со всей силой, вымещая злость, пнул акулу в нос... Цархарадон тут же пробудилась к жизни и сомкнула на ноге Барди свои страшные челюсти.

Крик замер на устах парализованного от страха Джона. Качнувшись и не устояв, он рухнул на палубу в опасной близости от пасти акулы. И она намертво сомкнула на его шее свои ряды зубов.

... Долго еще билась обезглавленная выпотрошенная акула в предсмертных конвульсиях. И казалось, сама смерть борется с ней с тем, чтобы уничтожить такую упорную ее тягу к жизни...

 

 

 

 

Перейти в архив


Оценка (0.00) | Просмотров: (1787)

Новинки видео


Другие видео(192)

Новинки аудио

Елена Крюкова "Обнаженная натура"
Аудио-архив(210)

Альманах"Клад"  газета "Правда жизни"  Книги издательства РОСА
© 2011-2014 «Творческая гостиная РОСА»
Все права защищены
Вход