К 205-летию со дня рождения Алексея Кольцова
В тени тусклого лермантовского юбилея, в
России совсем уж незамеченной прошла ещё одна памятная дата. В тот же день, 15
октября, исполнилось 205 лет со дня рождения Алексея Васильевича Кольцова. Виноват
ли в этом проклятый царизм - я не знаю, но только общеизвестая биография поэта
написана в советское время. И она насквозь предвзята. Не стану повторять
основные вехи жизни поэта. Они известны, но, если вкратце, то получается, что
Алексей Кольцов родился в семье зажиточного воронежского мещанина. С детства
мальчика ждала судьба продолжателя фамильного дела торговли скотом, но в нём
рано проявилась Божья искра сочинительства. Искру эту заметил и раздул молодой
философ Николай Станкевич, взявший крестьянского поэта под свое крыло. Он же
свел Кольцова с Пушкиным, и Пушкин помог юному дарованию издать первый сборник
стихов. Однако гнетущая атмосфера самодержавия не дала Кольцову раскрыться в
полную мощь, и он умер в расцвете сил, не дожив даже до роковой черты русских
поэтов - тридцати семи лет. Всё так, если идти по датам. И всё иначе, если
попробовать поработать хотя бы с теми бумагами, которые использовал писатель
Кораблинов, сочинивший книгу о Кольцове. В Воронежском Госархиве я поднимал
документы, где в списке уже работавших с ними исследователей значится и фамилия
биографа Кольцова. Сразу предупреждаю, что здесь у меня - не исследовательская
статья, и ссылаться на неё, как на документ, не надо. Просто я прочел старые
бумаги так, как прочел, не подгоняя их толкование под условия соцреализма. И
понял, что убил Кольцова никакой не самодержавный режим. Убил человеческий снобизм,
кастовость, хамство обычных людей. Тех, которые при любых режимах гнобят всякого
непохожего на них человека. Всего один пример.
В деревню Удереву, в свое имение, часто
наезжал из уездного Бирюча сын владельца, студент из Москвы Коленька Станкевич.
Приезжал обычно летом, с компанией. Часто с Коленькой появлялся высокий сутулый
дядька в широкополой шляпе, с длинными волосами - историк Тимофей Грановский.
(Маленькая деталь: когда в Бирюче каникуляр Коленька объявлял родителям, что
желает поехать в имение на охоту - отец барчука незаметно отправлял в Удеревку
дворового человека с наказом попрятать в деревне всех девок). Ну, это мелочь.
Коленька и компания были людьми начитанными, поклонниками новой немецкой
философии. На всё русское они глядели, как на недоразвитое, недостойное их
высоких устремлений. И однажды Коленька заглянул на хозяйственный двор собственного
винокуренного завода. Там у корыт с бардой кормились перегонные бычки воронежского
прасола. А сам молодой прасол читал стихи окружившим его сезонным работным
людям. Барчук заинтересовался, познакомился с прасолом. Прасол постарался произвести
на барина впечатление, зачитал свои "умыные" стихи. Стихи, как
показалось московскому эстету, были плохие, подражательные, "под
Сумарокова". Потехи ради, студент пригласил молодого прасола к себе, когда
у того будет время. А дома Станкевич со смехом рассказал друзьям, как встретил
на природе "степного Аполлона с лирой без струн". И так получилось,
что спустя несколько дней Кольцов появился в барском доме.
Изначально предвзятое отношение к
поэту настроило господ на насмешливый и игривый лад. Дошло до того, что,
подпоив мещанского поэта, они заставили его прилюдно делать непристойности. Как
образчик провинциальной графомании, Станкевич взял у благодарного Кольцова
тетрадку со стихами. Точно так же, почти ерничая, со смешками, осенью в Москве
Станкевич передал эту тетрадку Белинскому. Но неистовый Виссарион, лишь заглянув
под переплёт, понял, что тут нет места насмешкам. Он сразу оценил, какой клад у
него в руках. С первой же оказией Белинский показал стихи Кольцова Пушкину.
Надо ли говорить, что Поэт сразу узнал Поэта. Стараниями Александра Сергеевича
скоро был издан сборник стихов Кольцова. Но сборник не укрепил положения
Кольцова в обществе, а лишь сделал его еще неустойчивее. Это в столицах быть
поэтом было уже не стыдно, а в Воронеже всё еще было позорно. Со времен
скоморошества сочинительство считалось забавой, да еще и опасной. Кольцова
откровенно боялись, городской свет отшатнулся от него. В это время спас поэта
от петли губернатор - замечательный человек, литератор Дмитрий Бегичев. О
Бегичеве - отдельный разговор. Именно этот царский сатрап на деле выкупил
Кольцова у его собственного отца, помог самостоятельно стать на ноги. Но навсегда
покончить со скототорговлей Кольцов так и не смог - она составляла его доход.
Он просто откололся от бизнеса, как мы теперь говорим, собственного отца, хотя
и остался жить с ним вместе. В это время Кольцов уже собрал множество народных
песен и духовных стихов. Он сам выкристовался в первого крестьянского поэта
России, и уже народ многое из его сочинений воспринимал как собственное,
народное творчество. Так случилось со стихотворением "Хуторок",
ставшем песней, что и поныне еще часто звучит на сельских застольях. А записал
Кольцов историю в Коротоякском уезде, от дворовых людей помещика и конезаводчика
Белошапкина. Как-то вместе с загонщиками отправился в сторону села Ураково, на
большой столбовой дороге Воронеж-Харьков. И здесь натолкнулись на недавнее пепелище.
Здесь же была свежая могилка с большим дубовым крестом-голубцом. На кресте о
дереву было вырезано "Раба Божья Прасковья, погорелица". И помещичий
псарь Дорофей рассказал поэту историю печальной любви беспутной вдовы. Этот холмик
и сейчас еще не сравнялся с землей. Я был недавно - вокруг разросся густой
рясный тёрн...
...Сейчас пишу, и ловлю себя на
мысли: а ведь в описываемое время жили одновременно Пушкин, Лермонтов, Никитин.
И все умерли молодыми! Если это рок, то он имеет имена и фамилии. Дантес,
Мартынов, неокантинианцы, дурные доктора... Нет, режим тут ни при чем. Спустя
сто лет будет совсем другой режим, но свои дантесы и мартыновы найдутся для
Гумилева, Высоцкого, Рубцова, Талькова. Как точно заметил умерший в 22 года поэт
пушкинского накала Дмитрий Веневитинов:
"В России самое земля
Ситает высоту за
дерзость".
Искать причину гибели поэтов надо
не в поэтах. Причина в нас, читетелях...