Попытаемся рассмотреть вопрос формирования приоритетов в литературе. Отчего зависит популярность того либо иного автора? Только ли от его таланта? Почему сегодня нет авторов, равных русским классикам прошлых веков? Может быть, у нас нет условий для творческого развития и реализации? Или мы просто не способны оценить по достоинству творчество современных авторов? Сравним отношение к авторам сегодня и в тот период, который мы уже называем историей русской литературы…
Нередко мне приходилось встречать в различных литературных обществах «авторитетных лидеров», которые ранее занимали чиновничьи должности или обучались в литинституте, а нынче назвав себя писателями и ценителями художественного творчества, четко определились с тем, что такое хорошо, а что такое плохо для себя и для всех прочих. При этом они сами не создали ничего, что снискало бы всенародную любовь и признание, путают инверсию с конверсией, не знает отличия сюрреализма от реализма, а поэзию определяют исключительно размером, который измеряют количеством знаков… Это похоже на то как мальчик, нарядившись в голубой берет и розовую кофточку с кружевным воротничком, требует от всех остальных, чтобы они одевались точно так же, не ведая, что во взрослой жизни есть и спортивный костюм, и рабочая спецовка, и военная форма, и вечернее платье….
Но на самом деле не все так безобидно. Агрессия такого «борца за правильную литературу» подобна религиозному фанатику, который уничтожает то, что для других - памятник культуры, убивая за то, что у других считается основой общественного самосознания. Ограниченность восприятия окружающего мира во всем его разнообразии из-за отсутствия должного развития чувственной основы образного мышления порождает агрессию в отношении всего, что не понято, всего, что лучше и совершеннее. Нет, это даже опаснее радикального исламизма, потому что там открытое противостояние, а здесь – оккупация тихой сапой, подавление и недопущение всего, что сверх его понимания.
Агрессивная посредственность – самая страшная, разрушительная сила для любой культуры, потому что не противопоставляет свое творчество иному, а давит все вокруг критиканством и засильем себе подобных. Как в детской игре, когда нужно успеть вскочить в круг или сесть на стул. Не успел, значит, проиграл – продолжаешь далее бег по кругу. В то время как, заскочившие в него, плодят вроде бы правильные по форме и содержанию произведения, но нет в них таланта, нет той искорки, той необычности, нестандартности, которая отличает настоящее от всего прочего, делая единичным, неповторимым, будящим образное мышление, чувства, заставляя читателя погрузиться в мир автора, прожить жизнь вместе с его героями.
Это обратная сторона медали вседозволенности. И уж не знаешь что хуже, старшнее, опаснее – засилие откровенной пошлости или посредственности. Причем и те, и те пытаются диктовать свои условия, отстаивают право на приоритет и существование за счет общества. И как в этих условиях выжить талантливому самобытному автору? Как пробиться сквозь ряды организаторов и самозваных классиков литературы?
По всей видимости, это какая-то неизбежность в процессе сосуществования личности и общества, так как во все времена индивидуальность было сохранить и развить очень даже не просто. И более того, прослеживается и еще одна тенденция. Как только автору, вопреки всей критике и организационному давлению, удается пробиться к массовому читателю, зрителю, слушателю и заручиться народной любовью, как те же лица зачастую меняют свою точку зрения на прямо противоположную и возносят автора до небес, пытаясь использовать, опять же в своих интересах, его общественное признание, выступая его популяризатором и биографом. И то ли умышленно, то ли по глупости, избытком елея и официоза приносят не меньше вреда, чем запретами и критикой.
Но обратим свой взор на наших классиков. Каково было отношение к их творчеству у современников. За что критиковали современники творчества Антона Чехова Сегодня, сто лет спустя после написания, пьеса Антона Чехова «Чайка» одна из самых востребованных в мире. Более того, драматургия Чехова стоит на втором месте после Шекспира по количеству постановок. А когда Чехов читал «Чайку» труппе театра, то постоянно сбивался, извинялся за то, что плохо написал. Обещал здесь еще раз подумать, что-то подправить, переписать… А нынешние-то авторы? Откуда у них такая самоуверенность? Кто привил им осознание того, что они являются носителями истины в последней инстанции, что именно они знают, что и как должно быть? Может быть, у них есть нечто, более достойное внимания, чем творчество Антона Чехова? В том-то и дело, что нет. И действуют они, похоже, по принципу, что лучшая защита – это нападение. Что бы тебя не критиковали, нужно самому поставить себя на место классика и главного критика.
Но еще показательнее рождение чеховской «Чайки» на сцене – полный провал в Александринском театре и грандиозный успех в МХАТ. И реакция критики…
Чехова упрекали в немотивированности взаимоотношений персонажей, в «ненужности» сцен и деталей, в незнании «элементарных требований сцены», «отсутствии драматического таланта».
Называя пьесу Чехова рядом «снимков», Т. Полнер замечал: «Нужна не только верность и точность снимков, нуженвыборнаиболее типичных и характерных для данного лица моментов. А г. Чехову, по-видимому, некогда заниматься таким выбором: образы теснятся у него перед глазами, одолевают его, толкают под руку, просятся на бумагу...» (Тихон Полнер. Драматические произведения А. П. Чехова. — «Русские ведомости», 1897, 3 октября, № 273).
«На сцене толпится много лиц, почти совершенно не связанных с действием пьесы <...> Все эти лица, составляющие фон пьесы, задуманы недурно, но благодаря тому, что автор не сумел связать их с действием, остаются почти не обрисованными...» (И. А. Новая пьеса Чехова. Письмо из Петербурга. — «Новое обозрение», Тифлис, 1896, 2 ноября, № 4412).
Об этом же писал обозреватель «Новостей»: «Его пьесы местами растянуты, местами в них ведутся совершенно ненужные разговоры» («Новости и Биржевая газета», 1897, 10 июля, № 187).
«Вся беда в том, — писал театральный критик А. Р. Кугель, — что г. Чехов едва ли знает, к чему он все рассказывает». («Петербургская газета», 1896, 19 октября, № 289).
Делались выводы о том, что герои пьесы неправдоподобны, что это «коллекция пошляков, глупцов или уродов» («Русские ведомости», 1896, 27 октября, № 297).
Удивление вызывали чеховские способы обрисовки персонажей при помощи повторяющихся в их речах тем, или лейтмотивов. Этот прием казался нарочитым и «утрированным» («Киевское слово», 1896, 14 ноября, № 3177), квалифицировался как «лубочный» («Московские ведомости», 1897, 2 января, № 2).
Вызывали нарекания и некоторые детали в характеристике персонажей. Например, нюхающая табак Маша, которая хоть и «молода, но нюхает табак, как инвалид солдат, и пьет водку, как сапожник» («Петербургский листок», 1896, 19 октября, № 289).
Тогда же была отмечена некоммуникабельности в отношениях героев: «Между ними нет ничего общего, связывающего их и объединяющего, хотя они и льнут друг к другу, но сблизиться никак не могут...» (Ан. <М. Н. Ремезов>. Современное искусство. — «Русская мысль», 1899, кн. 1, стр. 167).
За что критиковали современники творчество Александра Пушкина А что было с Пушкиным? Ведь когда вышла в свет сказка «Руслан и Людмила» , которую сейчас изучают в школах, разве не обвиняли его в оскорблении русской литературы столь низким стилем?
«Вообще в целой поэме есть цель нравственная, и она достигнута: злодейство наказано, добродетель торжествует; но, говоря о подробностях, наш молодой поэт имеет право называть стихи свои грешными. Он любит проговариваться, изъясняться двусмысленно, намекать, если сказать ему не позволено, и кстати и некстати употреблять эпитеты: нагие, полунагие, в одной сорочке, у него даже и холмы нагие, и сабли нагие. Он беспрестанно томится какими-то желаниями, сладострастными мечтами, во сне и наяву ласкает младые прелести дев; вкушает восторги и проч. Какое несправедливое понятие составят себе наши потомки, если по нескольким грубым картинам, между прелестными картинами расставленным, вздумают судить об испорченности вкуса нашего в XIX столетии!»
Публиковались и подробнейшие замечания построчно с погрешностями против русского языка.
Например, труд Воейкова А. Ф. «Разбор поэмы "Руслан и Людмила" (Воейков А. Ф. «Разбор поэмы "Руслан и Людмила", сочин. Александра Пушкина // Пушкин в прижизненной критике, 1820--1827 / Пушкинская комиссия Российской академии наук; Государственный пушкинский театральный центр в Санкт-Петербурге. -- СПб: Государственный пушкинский театральный центр, 1996. -- С. 36--68.) У Пушкина есть строка «Считает каждые мгновенья…». Критик утверждает, что надлежало бы сказать: каждое мгновенье. У Пушкина: Вот под горой путем широким / Широкий пересекся путь. Критик: Мы говорим: зимний путь, летний путь; но пересекается широкая дорога другою дорогою, а не путем. Пушкин: Трепеща, хладною рукою,/ Он вопрошает мрак немой. Критик: Вопрошать немой мрак - смело до непонятности, и если допустить сие выражение, то можно будет написать: говорящий мрак, болтающий мрак, болтун мрак, спорящий мрак, мрак, делающий неблагопристойные вопросы и не краснея на них отвечающий, жалкий, пагубный мрак! Пушкин: С ужасным, пламенным челом. Критик: То есть с красным, вишневым лбом. Пушкин: Старик, измученный тоской». Критик: Измученный показывает продолжительное страдание, а Владимир за минуту только получил весть о похищении дочери. Пушкин: Наш витязь старцу пал к ногам. Критик: Надлежало бы сказать: к ногам старца или в ноги старцу. Пушкин: Светлеет мир его очам. Критик: По-русски говорится: светлеет мир в его очах. Пушкин: Узнал я силу заклинаньям. Критик: По-русски говорится: силу заклинаний, Пушкин: Копье, кольчугу, шлем, перчатки. Критик: Полно, существовали ль тогда рыцарские перчатки? Помнится, что еще нет. Пушкин: Объехав голову кругом, / Щекотит ноздри копием./ Дразнила страшным языком./ Грозил ей молча копием». Критик: Мужицкие рифмы! Пушкин: Бранился молчаливо. Критик: Желание сочетать слова, не соединяемые по своей натуре, заставит, может быть, написать: молчаливый крик, ревущее молчание; здесь молодой поэт заплатил дань огерманизованному вкусу нашего времени. Счастлив он, что его собственный вкус верен и дает себя редко обмануть! Стократно счастлив в сравнении с теми жалкими стихотворцами, которые прямо из-за букваря начали сочинять стихи и у которых и грамматика, и синтаксис, и выражения взяты из Готшедовой "Немецкой грамматики" Русский язык ужасно страдает под их пером, очиненным на манер Шиллерова. Карамзин так писал о «Руслане и Людмиле»: «…в ней есть живость, легкость, остроумие, вкус; только нет искусного расположения частей, нет или мало интереса; все сметано на живую нитку». Но наиболее полно описал все страсти вокруг «Руслана и Людмилы» Виссарион Белинский. Он и рассматриваемый нами вопрос признания автора уже тогда разъяснил столь точно, что остается только процитировать его в подтверждение сделанных предположений. (В. Г. Белинский. Собрание сочинений в трех томах. Под общей редакцией Ф. М. Головенченко. ОГИЗ, ГИХЛ, М., 1948. Том III. Статьи и рецензии 1843-1848. Редакция В. И. Кулешова). «Нельзя ни с чем сравнить восторга и негодования, возбужденных первою поэмою Пушкина "Руслан и Людмила". Слишком немногим гениальным творениям удавалось производить столько шума, сколько произвела эта детская и нисколько не гениальная поэма.
Поборники нового увидели в ней колоссальное произведение, и долго после того величали они Пушкина забавным титлом певца Руслана и Людмилы.
Представители другой крайности, слепые поклонники старины, почтенные колпаки, были оскорблены и приведены в ярость появлением "Руслана и Людмилы". Они увидели в ней все, чего в ней нет - чуть не безбожие, и не увидели в ней ничего из того, что именно есть в ней, то есть хороших, звучных стихов, ума, эстетического вкуса и, местами, проблесков поэзии.
Перелистуйте от скуки журналы 1820 года, - и вы с трудом поверите, что все это писалось и читалось не более как каких-нибудь двадцать четыре года назад... И это относится не к одним порицательным, но и к хвалительным статьям, которыми наводнились журналы того времени вследствие появления "Руслана и Людмилы".
Впрочем, подобное явление столько же понятно, сколько естественно и обыкновенно. Люди, которым не дано способности углубляться в сущность вещей, разделяются на староверов и на верхоглядов.
Первые стоят за старое и следуют мудрому правилу: все старое хорошо, потому что оно - старое, а все новое дурно, потому что оно - новое;
вторые стоят за новое и следуют мудрому правилу: все новое хорошо, потому что оно - новое, а все старое дурно, потому что оно - старое.
Несмотря на всю противоположность этих двух партий, они очень похожи одна на другую, потому что источник их воззрения, при всем своем различии, один и тот же: это - нравственная слепота, препятствующая видеть сущность предмета. Староверы, как люди всегда дряхлые, если не годами, то душою, управляются привычкою, которая заменяет им размышление и избавляет их от всякой умственной работы. Привыкнув с молодости слышать, что такой-то писатель велик, они не заботятся узнать, почему он велик и точно ли он велик, и готовы считать безбожником всякого, кто осмелился бы усомниться в величии этого писателя. …...
Каково же было дожить этим старым детям привычки до такого страшного поругания, когда общий голос публики нарек знаменитым поэтом какого-то Александра Пушкина, который, по метрическим книгам, жил на свете не более двадцати одного года! К вящему соблазну, реченный Пушкин осмелился писать так, как до него никто не писал на Руси, возымел неслыханную дерзость, или паче отъявленное буйство -- итти своим собственным путем, не взяв себе за образец ни одного из законодателей парнасских, великих поэтов иностранных и российских, каковы: Гомер, Пиндар, Виргилий, Гораций, Овидий, Тасс, Мильтон, Корнель, Расин, Буало, Ломоносов, Сумароков, Державин, Петров, Херасков, Дмитриев и прочие.
А известно и ведомо было в те времена каждому, даже и не учившемуся в семинарии, что талант без подражания гениям, утвержденным давностию, гибнет втуне жертвою собственного своевольства. Сам Жуковский, хотя он и крепко насолил словесникам своими балладами и своим романтизмом, сам Жуковский держался Шиллера; а Батюшков именно потому и был отличным поэтом, что подражал Парни и Мильвуа, которые, вместе взятые, не годились ему и в парнасские камердинеры... По всем этим резонам долой Пушкина! Или он, или мы, а вместе с ним нам тесно на земле!..
И это продолжалось не менее десяти лет сряду. Однакож Пушкин устоял, - и теперь разве только какие-нибудь литературные аномалии, которых одно имя возбуждает смех, вопиют еще нередко против законности прав Пушкина на титло великого поэта». Все повторяется…. Ничего не изменилось и в наше время. Хотя, казалось бы, сейчас, в эпоху развитого интернета, чего уж там на критиков оглядываться, когда есть прямой доступ автора к неограниченному количеству читателей в бескрайней сети. Коль кто хорошо так он и хорош. И никакие критики нам не указ, казалось бы…
Так вот ведь совсем недавно кто только не критиковал литературное и песенное творчество Владимира Высоцкого. Мол, и музыка у него не музыка, а три неправильных аккорда, и стихи у него не стихи, а дворовый байки приблатенные.
А сейчас вроде как и классиком объявлен, на всех телеканалах его творчество и о нем… В другую крайность бросились. И даже не сколько от того, что поняли или привыкли к его творчеству, а сколько в спешке использовать популярность, раздуть ее до предела, да и обесценить перебором количества, оставив для дежурных фраз в общении с народом. Хоть еще и не умолкли споры… Но уже слышатся предложения о том, что нужно бы нам в школах Пушкина и Лермонтова заменить Высоцким, Некрасова на Евтушенко, а Маяковского на Бродского, так как каждому свое время и каждому времени – свою литературу.
И благо, если силен человек душой, которая сама различает правду от кривды, прекрасное от ужасного, доброе от злого.. А ежели слаб еще в коленках? Если не сформировалось еще представление о мире человеческом? А повторение, как известно, великая сила в учении… Только о чем же нам все время повторяют? Вот уже и мнение общественное сформировалось. И уж прислушиваешься к нему. И кажется тебе, что и сам ты так думаешь и чувствуешь, что то, что вчера еще казалось тебе несуразицей, на самом деле гениально и с культурой твоего народа созвучно…
Невежество, ведь оно всегда громкое, а вот просвещение наше лениво и ложной скромностью наделено. Всяк, кто по-проворнее его оседлает да в пропаганду обращает то ли для пользы чьей-то, то ли во вред кому-то.
Потому и нелегко автору себя сегодня найти и к читателю с творчеством своим добраться… Трудно в гуле многословия устоять, самим собой остаться и слово свое до людей донести…