Жили-были милиционеры…

Дата: 10 Ноября 2017 Автор: Виктор Верин

Посвящается последним советским милиционерам,
не щадящим жизни своей ради безопасности  соотечественников.

  

Повесть

 

 

Часть первая
 
Глава первая                       
Спасение утопающей

 

        Сидя в двухметровом «стакане» посреди Тучкова моста, сержант милиции Павел Князев усиленно боролся со сном. До конца дежурства оставалось совсем ничего. Вот-вот должен завершить напутственную речь на разводе командир дивизиона, и «очередной наряд заступит на охрану общественного порядка и социалистической собственности». Вот тогда, сдав объект вместе с табельным пистолетом, отправится Пашка на дребезжащем от старости трамвайчике в родную «ментовскую» общагу на улицу Есенина, чтобы законно оттянуться после ночного бдения. А там, глядишь, и праздничный вечер подоспел. Чего бы такого знатного по этому поводу сообразить?..

Из полудрёмы и радужных мечтаний его выдернул какой-то прохожий, забарабанивший  в металлическую стенку пикета:

– Эй! Сержант! Проснись – замёрзнешь. У тебя под мостом женщина тонет.
     

   От неожиданности Пашка тихонечко выругался и, ничего ещё толком не сообразив, высунул взлохмаченную голову в приоткрытую дверь, дабы нахальный мужик мог лицезреть его недовольную физиономию, изображающую суровую бдительность и готовность к действиям. Холодный ветер быстро разогнал угар трамвайных печек, которыми было оборудовано временное прибежище постового милиционера. Через пару секунд, стараясь навесить амбарный замок на дверь пикета, Пашка перешёл от матерка к вполне приличному бормотанию, присущему человеку, которого зря потревожили:

– С утра пораньше… Блин с маслом. 8 Марта называется. Обязательно под мой мост нырять надо было. Сплошная невезуха, чёрт подери…
    

   Было начало девятого. Сменщик запаздывал. Наверняка с кем-либо треплется, зараза. С безнадёжной тоской, взглянув в последний раз в сторону «Петропавловки», откуда тот должен был появиться, Пашка направился к небольшой кучке зевак, столпившихся у перил посреди моста.

– Да её какие-то чёрные возле «Строителей» сбросили.

– Та сама, небось, свалилась. По пьяни.

– Смотри-смотри. Она вроде ещё живая…

       Сильно прищурившись, Пашка тоже попытался было рассмотреть, что и куда несёт течение. Страдая близорукостью, очки он носить стеснялся, а приобрести мягкие контактные линзы всё ещё не смог собраться. Вот и сейчас он потёр рукой лоб и подумал о том, что хорошо бы заняться «зрительным вопросом» после праздников. Но, впрочем, сразу же и усомнился в реальности исполнения оного желания. Опять какие-нибудь дела навалятся. Сейчас же надо принимать какое-то решение по несколько иному поводу.

Народ заметил приближение стража порядка. Все затихли в ожидании его дальнейших действий. Даже если женщина жива, то с течением ей здесь не справиться. Под этим мостом Пашка не раз ловил сеткой корюшку и о наличии реальной опасности того, что тело либо разобьётся о стояк, либо утащит на дно водоворотом, он не сомневался. Как-то беспомощно и даже жалостливо Пашка оглянулся, в надежде на проявление чьей-нибудь активности, но… Увы. Тщетно. Кому охота лезть в холодную воду? Да и он, в принципе, не обязан. Осознавая, что не надо бы этого делать, что, в крайнем случае, лучше бы в пикет сбегать да позвонить куда следует, всё же стащил с себя портупею, сбросил стоящей рядом женщине на руки шинель, поежившись, вылез из сапог, снял китель, вынул из кармашка рубашки удостоверение…
     

       – Потонет ещё. Пока раздумывать будем, – как бы оправдываясь, произнёс он, а затем, обращаясь к той, что с трудом держала его обмундирование, добавил: – Вы тут за казённым имуществом присмотрите, пока я искупаюсь маленько. Никому ничего не передавайте. Под личную ответственность.
    

   И, сунув ей в руки, куда-то под шинель, кобуру с пистолетом, он с ходу перемахнул через перила моста. Конечно, был ещё не май месяц, а Пашка был далеко не «морж» и даже не спортсмен. В школе, правда, занимался плаванием, но когда это было. Тем не менее, ему всё-таки удалось вытащить на набережную молодую черноволосую женщину, явно южных кровей. Сдав её подоспевшей «скорой», Пашка, резко замерзая, понёсся к спасительному теплу пикета милиции.

            – Д-д-давай сбрую, – не попадая зуб на зуб, отчаянно дёргаясь, он схватил в охапку свою амуницию, убедился прежде всего в сохранности оружия, «ксивы» и… в отсутствии ключа от амбарного замка, на который был заперт пикет. Ищи-свищи его теперь на дне реки. Вот оно, рядом, пекло трампечное, а не попасть. Хоть дверь ломай или своим ходом, с ускорением в дежурку несись. Рядом тормознула машина скорой помощи. Врач выскочил из кабины.
 

           – Ну, ты, паря, молоток. Девка-то выкарабкается, а ты давай пока прими на грудь слегка.
     

  Пашка дёрнул стакан спирта, занюхал рукавом и увидел… вылезающего из «уазика» своего командира – майора милиции Снегирёва.

 

Глава вторая

 Танцы

       Сначала Пашку доставили в расположение дивизиона. Здесь ему дали переодеться в чью-то форму. Хотели заставить написать рапорт о случившемся, но на этот подвиг он оказался уже не способен. Выпитый медицинский спирт дал себя знать. В тепле Пашку основательно развезло. Пришлось отвезти сержанта милиции на командирской машине к постоянному месту жительства, в общежитие на улицу имени известного поэта. Часам к пяти он проспался и, вывалившись в коридор, разворошил всех соседей.
   

         – Мужики! Чего пожевать-то есть?

       Как подобает герою, его знатно покормили, чем бог послал, на скромную милицейскую зарплату. После решения продовольственной проблемы перед Пашкой встала другая – куда пойти, куда податься в связи с Международным женским днем? Так как время для подготовки грандиозных проектов было безвозвратно проспано, то Пашка быстренько сагитировал новенького соседа по этажу Сергея Воронежко отправиться вместе с ним по пути наименьшего сопротивления, рванув в ДК им. Кирова на дискотеку.

            – Музыка. Веселье. Танцы. Да и старушек каких-нибудь снимем на выходные.

       Вот насчет старушек-то они угодили в точку. В «Кирова» был вечер «Для тех, кому за тридцать». Но, как говорится, что сделано, то сделано, и обратной дороги нет. Два бравых молодца пустились в свободный поиск. Около эстрады бурлила основная масса посетителей, создавая неимоверную толчею. Сплошной мрак сменялся ослепительными вспышками света, а музыка, самоуничтожившись мощностью воспроизводящей аппаратуры, превратилась в единый ритмичный гул, который невозможно перекричать, даже если ты пытаешься сделать это, плотно прижавшись губами к уху соседки. Танцзал представлял собой широкий и длинный паркетно-мраморно-зеркальный коридор, разделённый белыми колоннами и с аляповатой лепниной под старину на потолке. Чем дальше от музыкального эпицентра, тем светлее и спокойнее становилась окружающая среда и «взрослела»  публика. Возле самого выхода на банкеточках, вдоль зеркальных стен, облюбовали себе места люди, которых можно назвать пожилыми. Но им тоже хочется праздника жизни. Время от времени они пускаются в пляс. А когда заиграли «быстрый» вальс, старички показали «класс», утерев нос просочившимся в зал безбилетным малолеткам. Умеют же! Да ещё как красиво! Это вам не шейк топтать  и не в брейке кувыркаться.
Внимание Пашки привлекла вызывающе одетая толстушка. Она не пропускала ни одного быстрого танца и с завидной подвижностью для дам с её телосложением добросовестно прыгала по паркету, всем своим видом взывая к мужской половине: «Вот она – я! Смотрите, какая темпераментная. Ну и что, если не красивая? Ну и что, если не стройная? Мне тоже дайте хоть немножко счастья, ласки, любви».
 

           – Вряд ли она умна, – бросил мимоходом реплику Воронежко, заметив, на кого скосил глаз Князев.

            – Возможно, ты прав, – отозвался тот, – но мне искренне её жаль. К тому же не исключено, что она неплохая хозяйка и добрый человек.
       Пышки – эдакие миленькие розовощёкие полнушки – были Пашкиной слабостью. Но в данном случае наблюдался явный перебор. Да к тому же вместо обворожительной застенчивости от танцовщицы исходили агрессивные волны отчаянной решимости. Потолкавшись в толпе, приятели, мельком взглянув на своё зеркальное отражение, наконец собрались было ринуться в бой, но изменил расстановку сил «белый» танец.

Пашку пригласила танцевать некая особа в синем. Оказалось, что зовут эту особу Наташей, что она студентка финансово-экономического института, что она недурно танцует и что вообще вроде бы ничего… Но всё же что-то не то. Пока звучала музыка, приятно поболтали, а затем Пашка быстренько ретировался в сторону буфета, где и столкнулся с Воронежко, который поспешил поделиться своими сомнениями:

– Что-то настораживает меня в молодых да хорошеньких на вечере «Для тех, кому за тридцать». Чего они сюда пришли?

– Ха! А сам-то… Просто нам не климатит сегодня. Но всё это ерунда. Не бери в голову. Ты сам ещё молод и красив. Будь я девчонкой, то обязательно бы в тебя влюбился. Но я старый и больной человек. Мне перевалило за четвертной. Так что войди в моё положение. Давай сделаем ещё один заход и попытаемся присмотреть парочку, чтобы слинять отсюда вместе. Это, конечно, если «шоколадки» нам что-нибудь оставят.

       Из расположенной по соседству гостиницы «Гавань» на танцы прибыло достаточное количество парней с чёрной кожей, вьющимися волосами, блестящими глазами и ослепительно белозубыми улыбками. Количество их было достаточным для того, чтобы вести себя вольготно, не обращая внимания на местную тусовку.

– Конечно, я не расист, – хмыкнул Воронежко, – а даже за дружбу народов, но когда они танцуют с нашими девчонками, то мне делается как-то не по себе. Особенно когда те начинают перед ними заискивать и сами к ним прижимаются.

– Чего за шмотки не сделаешь. Наш мужик некредитоспособен. Но пусть эти шалавы хоть повесятся на черномазых. Не здесь, так в другом месте. А порядочная чувиха интернационалистку из себя корчить не станет. Так что не расстраивайся из-за того, что не тонет. Лучше вон туда посмотри. Во! Видал, какие пошли? Давай-ка и мы с ними за компанию…

       Но как-то всё в тот вечер не клеилось. Кое с кем ещё потанцевали, кое с кем поболтали, кое с кем тёплого, противного яблочного сока выпили… В конце концов, сойдясь в очередной раз на военном совете, Воронежко и Князев порешили, что ничего стоящего сегодня им здесь не светит. Слегка разочарованные, они отправились восвояси в сторону дома родного. В парке заприметили интересную парочку, но в кильватере не удержались. Совсем отчаявшись, они настроились по прибытии в общежитие в строго мужской компании раздавить бутылочку в честь прекрасной, но неблагодарной половины человечества. Вдруг в трамвае, протиснувшись к поручням, увидели рядом с собой «интересных девочек из парка». То да сё. Слово за слово. Второй раз случайно не встречаются. А тут ещё и по дороге, оказывается. Так что – судьба, понимаете ли. Девочки всё понимали и особенно не возражали. Тем более что одна из них воплощала Пашкину мечту. Он был моментально покорен её смущённой улыбкой и пышными формами. Настоящая русская красавица. Как говорят на Пашкиной родине, в глухой деревушке на Псковщине, «ядрёная баба». Воронежко к национальному колориту в данном вопросе относился без особого трепета и своей новой знакомой тоже был доволен. Быстрому развитию событий способствовало также и то, что новые знакомые хотя и оказались сёстрами, но каждая – с отдельной квартирой.

* * *
 

      Ходоки до девочек встретились через сутки. Естественно, поделились впечатлениями. Оба добились желаемых результатов. Только Воронежко, с учетом прорисовывавшихся объективных причин, предлагал «двух сестричек-электричек пропустить и пересесть на другой маршрут», а Пашка упрямо сопел и бормотал, что не тот это вариант, когда можно «поматросить и бросить», даже если обе они замужем и мужья их «на зоне». Подружку Воронежко звали Рита. Её муж сидел за кражу – всё любимую жену ублажал. У Пашкиной пассии Вали муж получил срок за избиение милиционера, который посмел сделать замечание разгулявшемуся не в меру шумно качку на центральной аллее детского парка.

– Да и по стандартам, при ближайшем рассмотрении, сестрички не выглядят. Найдём тебе, Пашка, покруче, – пытался Сергей убедить Князева. Но любовь, как известно, зла… Выслушав вежливо приятеля, Пашка остался при своём мнении.

                       Глава третья
                  

                      «Смоленка»
    

    В середине смены Пашку неожиданно сняли с поста на Тучковом мосту и перебросили в «тьмутаракань» самого глухого объекта – на Смоленское кладбище. Со стороны «Смоленка» выглядит, как берёзовая роща за полуразвалившимся деревянным забором. Подойдя поближе, замечаешь кресты, изгороди… Кладбище. Когда-то давно посаженные у могил деревца превратились в белоствольных гигантов. Их корни разворачивают землю, разрушая надгробия. Их ветки крепко переплетаются между собой и образуют непроходимую чащу. Особо выделяются необъятных размеров тополя. Но и деревья умирают. Время превращает древесину в труху. Одного хорошего порыва ветра достаточно, чтобы свалить былого гиганта на случайных прохожих или на могилы. Упавшие деревья никто не убирает. Словно ураган только что прошёл. И это уже не кладбище-роща, а какой-то бурелом. Между тем в двух шагах отсюда кипит жизнь в огромном городе в эпоху надвигающейся смуты, ломающей привычный уклад бытия и заставляющей чаще задумываться о том, что рано или поздно каждый из нас окажется на «Смоленке».

Тоскливо бродить среди крестов. Что здесь охранять? Если это исторический памятник, то чего ж его довели до такого состояния? Само по себе место, конечно, криминогенное. Но ведь фактически на территории кладбища базируется целое милицейское подразделение. Почему за ним этот объект не закрепить? Ну, а для постовых, которые проповедуют народную мудрость о том, что  «солдат спит – служба идёт», стоять на таком посту – одно удовольствие. Пикет тёплый, просторный. На дежурство заступают по двое. Даже служебная собака есть. Ходи, дыши кислородом. Вот только вид развороченных могилок с непривычки навевает уныние. Зачастую на холмике, заросшем бурьяном, установлен архивной службой церкви всего лишь маленький деревянный крест, на котором ни имени, ни фамилии, а номер могилы и дата ревизии, когда проводилась очередная перепись. Немало могил, на которых нет даже такого креста. Громоздятся горы мусора. Но свалка – не единственная примета наступления живых на пристанище мертвых. На окраине кладбища идёт стройка. Будет здесь котельный завод. В старой часовне, кажется, собираются соорудить «водокачку», предварительно высадив стекла, разворотив решётки, проломив в нескольких местах пол и стены. Возле центрального входа на кладбище разместился штаб дивизиона милиции. Всяк в него входящий видит под аркой две каменные таблички. На одной из них написано, что Смоленское кладбище  – самое старое в городе, а на другой – что на этом кладбище покоится прах Арины Родионовны. Только где могилка няни Александра Пушкина, неизвестно. Факт сей взят из церковных бумаг. Может быть, на том месте дорожку протоптали и бегают по ней спортсмены, носятся наперегонки дети, ковыляют, опираясь на палочки, старики и старушки, хозяева выгуливают породистых собак. Для жильцов окрестных домов кладбище заменяет парк. Сюда выбираются отдохнуть вечерком или по выходным дням целыми семьями. Учителя проводят здесь уроки физкультуры.

Ещё один забор. Реставрируется часовня Ксении Блаженной. Бытует мнение, что эта святая исполняет самые различные желания. Весь забор облеплен записками с просьбами типа «Святая Ксения, сделай так, чтобы мой муж пить перестал» или «Помоги получить тройку на экзамене».

        А вот и сама церковь. На паперти примостился нищий калека. В коридорчике толпятся бабушки-завсегдатаи. Туда-сюда перемещаются церковные служители, облачённые в строгие светские костюмы, которые вместе с почтенным возрастом придают солидный вид их обладателям. Хотя не всё так однообразно. Мимо Пашки тихонько прошла девочка лет шестнадцати. Она сбивает пламя на свечах и лампадах. По расписанию, что ли, свечам гореть положено? Торгуют ими бойко при входе. Под потолком громадная хрустальная люстра мерцает электрическим светом. На столике накапливаются записки с именами для молитв во здравие и за упокой. Кто-то неистово крестится перед иконой, кто-то зашёл в храм просто поглазеть. У клироса три старушки громко сплетничают по поводу коммунальной жизни. В противоположном углу кто-то дремлет, прикорнув на низенькой лавочке. Кто-то застыл в земном поклоне, не обращая внимания на плач младенца, которого мать никак не может убаюкать. По всей церкви укреплены кружки для пожертвований «на восстановление старой часовни», «на ремонт храма» и прочее.
Начинается служба. Священники появляются из-за иконостаса. Их трое. Коротко стрижены. Аккуратные бородки. Начинают петь. Хор подхватывает. Один из священников почти Пашкин ровесник. Князев с интересом следит за его действиями. Тот обернулся. Глаза их встретились. Во взгляде священника – ни капли смущения. Подумаешь, милиционер по полной форме зашёл. В церкви всякое бывает. Вон «Господи, помилуй» подпевает человек совсем иного плана. На нем затёртый ватник, руки в наколках. Никак, недавно с зоны. Может, грехи пришел замолить, покаяться, чтобы потом вновь за старое взяться. Но это потом. А сейчас в церкви все равны. Все под Богом ходим.

Но показалось, что увидел он в глазах молодого человека в рясе озорной задор. Нет. Не было в его взгляде слепой веры и покорности, отразившихся на лицах большинства прихожан. Это были глаза самоуверенного парня, который больше надеется на себя, чем на Бога. В это время у отца Василия, справляющего службу, погасло кадило. Но он даже с ритма не сбился, продолжая перечислять нараспев имена рабов Божьих во здравие их на этом свете. «Артисты», – подумал Князев. Но где-то в глубине души робко шевельнулась другая мысль, пугающая своей неожиданностью и нелепостью: «А не из-за моих ли греховных помыслов кадило погасло?..» Не давая этой мысли развиться, Пашка поспешил на улицу, сам себе объясняя это необходимостью завершить обход территории и заглянуть в пикет милиции.

Вокруг церкви жизнь и смерть смешались в одном пространстве. Всё так же бегают в догонялки ребятишки, вовлекая в круговерть бродячих собак и распугивая кошек да голубей, которые в большом количестве собирались вокруг бабушек, подкармливающих от доброты душевной всякую живность объедками со своих и так небогатых столов.

         Перейдя по мостику пруд, Пашка увидел памятник подводной лодке Щ-323. Весь её экипаж погиб. На могиле установлены корпуса настоящих торпед, а у их основания – каменная бескозырка. Дальше виднелось несколько больших обелисков и много-много маленьких с надписью: «Героическим защитникам Ленинграда. 1941 – 1943». Это братские могилы. На них возложены живые цветы. Какая-то старушка рассказывает женщине, сравнительно молодой, как во время войны эти могилы отрывали экскаватором и трупы сбрасывали туда прямо с машины. Много было полных машин. Хоронить каждого отдельно было некогда. Надо было заботиться о живых, о тех, ради кого погибли эти солдаты. Хотя и не только солдаты лежали в этих могилах. Были здесь и те, кто умер от холода и голода на улицах города в страшные дни блокады. Их трупы подбирали, но никто за ними не приходил. Некому было. Вот и в наше время получается, что отдельные могилки никому не нужны. И город не во вражеской блокаде…

       Погружённый в печальные размышления о недолговечности человеческой жизни, Пашка открыл дверь в пикет милиции. Едва он переступил порог, как из-под лавки высунул голову всеобщий постовой любимец Карай. Овчарка была приблудной. Бродила по кладбищу, подкармливалась у старушек. Выглядела доходягой. Кто-то из постовых, от нечего делать, соорудил собаке будку. А когда постоянно дежуривший здесь Михалов попытался обучить её командам, то выяснилось, что собака учёная и умеет делать практически всё. Готовая служебная собака. Постовые сначала таскали ей обед из дому, а затем Карая командование поставило на довольствие. Теперь ему регулярно привозили овсянку и кости из какой-то столовой. Кое-чему новенькому Карая всё-таки обучили. Постовые не прочь были поспать в пикете или заняться неслужебными делами в служебное время, но всегда существовала угроза внезапной проверки представителями руководяще-контролирующих инстанций, которых в системе милицейского главка существовало превеликое множество. Тогда Карая надрессировали против ботинок. Дело в том, что сержантский состав в основном заступал на службу в форменных сапогах, а проверяющие офицеры предпочитали ходить в ботинках да туфлях. Вот Карай и бросался с некоторых пор на всё, что не сапог, стремясь разорвать в клочья запрещённую хозяевами обувь. Бывало, в приступе рвения и за ногу схватит. Теперь тот же майор Снегирёв, приехав на пост, из машины не выходил до тех пор, пока не получал доклад о том, что Карай на поводке.
  

     За столом Илья Михалов и Миша Бабаджанян играли в карты. 22-летний Илья был невысок, темноволос, усат. Имел лёгкий прищур глаз, развитую мускулатуру, репутацию заядлого курильщика и любителя женщин. Мишу Бабаджаняна почему-то прозвали Мустафой. Он прозвище это принимал и не обижался. Недавно ему стукнуло сорок. Он всегда гладко брился, не курил, но не дурак был выпить. Слегка полноватый, простодушный, он всегда попадал в какие-нибудь истории. Вот и сейчас он что-то возмущённо рассказывал, а Илья еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Увидев Князева, Михалов вытер слёзы и попросил Мустафу повторить рассказ.
  

          – А чё повторять-то? – говорил Миша без малейшего акцента; о его азербайджанско-татарских корнях, помимо фамилии, напоминал лишь тёмный цвет волос. – Ну, квасили в вашей чёртовой общаге. Я и надрался. Утром просыпаюсь, а у меня в штанах всё чешется. Я туда-сюда. Стал расспрашивать, что вчера было. Оказывается, какие-то пэтэушницы с нами пили. Ну, всё понятно. Чего-нибудь от них, наверное, подцепил. Наверняка ж не только водку с ними делили.
  

     Далее Мустафа разразился таким изощрённым набором брани в адрес женщин, что остановить его какое-то время было невозможно.

– Самое интересное заключается в том, – пояснил Илья, –  что Мустафа решил сейчас же, по где-то от кого-то услышанному совету самостоятельно вылечиться, проведя срочную дезинфекцию. Он разделся,  всё выбрил и плеснул на своё богатство керосином. Естественно, что обжёгся. Заорав благим матом от боли, он выскочил нагишом в коридор да бегом по лестнице с четвёртого этажа на первый к душевым. На душе, как всегда, замок. От Мустафы за версту керосином разит. Он не перестаёт вопить и по предбаннику носиться. Прибежал постовой. Комендантша из-за угла выглядывает. Никто ничего понять не могут. Подумали – белая горячка. Наконец разобрались. Врача вызвали. Успокоили. Но Мустафа потом ещё неделю по флакону духов на себя каждый день выливал. Всё ему чудилось, что керосином воняет. Теперь он у нас женоненавистник.

       За разговорами да картишками время бежит незаметно. Мустафа собрался было уходить, когда ожил телефон. Звонили очередные новые знакомые Ильи. Пока он с ними договаривался, Мустафа, вспомнив, зачем он сюда пришёл, сделал соответствующую запись в постовую книгу, смысл которой состоял в том, что на охраняемом объекте всё спокойно и милиционеры тащат службу без замечаний. Как-никак, а сегодня Мустафа был исполняющим обязанности командира отделения. Кто-то, видать, бегать по городу не захотел из «комодов», вот его и уговорили. Увидев на лице Михалова довольную улыбку, Мустафа сообразил, что сейчас сюда прибудут в гости молодые особы женского пола и к тому же лёгкого поведения. Прихватив со стола кусок газеты, он поспешил удалиться, бросив на прощание:

– Ну, ладно. Живите, голуби. А я пошёл. Ещё «подумать» надо.

       Девочки появились меньше чем через пятнадцать минут. Карая выгнали на улицу, окошки зашторили. Рацию приглушили. Верхний свет погасили. Чаёк заварили. Дело пошло быстро. Желание обоюдное. Подружки не стеснительные, а приятели и подавно. Но в самый неподходящий момент залаял Карай, и кто-то застучал в дверь. Стучали, похоже, ногой. Первая мысль: «Залетели! Командир дивизиона…» Вспомнив армейский сорокапятисекундный норматив, привели себя в порядок. Барышни ситуацию понимают и тоже не отстают. Напялив фуражку на глаза, Пашка распахнул дверь и сразу отскочил в сторону. Мустафа, едва не сбив его с ног, ворвался в пикет. Илья щёлкнул выключателем.

– Ты чё? Неудачно ещё один опыт самолечения провёл?
       Мустафа, не обращая внимания на его подколку, бросается к телефону и срывающимся голосом кричит в трубку, обращаясь к дежурному по дивизиону:

– Юра, срочно найди командира. На «Смоленке» труп.

        Из сбивчивого рассказа Мустафы удалось выяснить, что, выйдя из пикета, он встретил своего знакомого из дивизиона, который дислоцировался на территории кладбища. Поболтали. Вспомнили о прошлом. Обсудили вчерашний телевечер и распрощались. Начинало темнеть. Мустафа переложил пистолет из кобуры в карман, –м ало ли что, и расположился в кустах, чтобы использовать по назначению обрывок газеты. Застёгивая галифе, прямо перед собой он увидел натянутую верёвку. Что-то было подвешено на ветку дерева. Не поленившись, Мустафа перелез через завал и увидел труп. Мужчина стоял на коленях. На шее – верёвочная петля. Мустафа хоть и отработал в милиции 12 лет, но висельника видел впервые. Порядком струхнув, он не стал разыгрывать из себя героя и поспешил к телефону.

– Надо бы кому-то возле трупа подежурить, пока приедут… – подал голос Илья и, воспользовавшись замешательством Мустафы, сразу внёс предложение: – Вы давайте сходите, а я здесь…
Михалов не договорил. Мустафа замер на скамейке возле стола, схватившись рукой за правый карман. Испуганными глазами он смотрел на Илью. Наконец с трудом выдавил:

– Пистолет обронил…

        Впрочем, пропажу нашли быстро. Но теперь Мустафе предстояло избавиться от преследования запахов несколько иного рода, нежели керосиновый. Чуть не плача, он отправился в сторону мастерских в надежде обнаружить там что-либо подходящее для наружной чистки ствола.
Когда прибыли командир дивизиона и с ним почти одновременно все прочие лица, которым надлежит быть в подобной ситуации, Пашка возле трупа был один. Михалов – «на связи». Бабаджанян – «на обходе территории».

После соблюдения обязательных формальностей всех отпустили по домам. А Пашку всё мурыжил различными вопросами прибывший позже всех следователь районной прокуратуры. Лишь ближе к полуночи командир дивизиона Снегирёв вытащил Князева из цепких рук оперативно-следственных работников и, отведя к машине, дал следующее разъяснение:

– В общем, так. Женщина, которую ты вчера вытащил из Невы, скончалась в больнице. Скончалась, хотя врачи утверждали, что её жизни опасность не угрожает. Объявившиеся родственники и знакомые подозревают, что ты подкуплен их врагами и вколол ей чего-то, когда купался под мостом. Чушь, конечно. Но на всякий случай, от греха подальше, я тебя с Тучкова моста перевёл сюда. Как говорят мне ребята из розыска, покойная имела отношение к некому преступному сообществу. Но самое интересное в том, что мужик в петле – из той же компании. И опять ты тут как тут.
       Командир замолчал и вопрошающе уставился на Пашку. Тот грыз ногти, тёр побледневший лоб, но ничего сообразить не мог.

– Юрий Петрович, честное слово, я их не знаю. Я ж весь как на ладони. Чертовщина какая-то…

– Чертовщина? Моли, Паша, Бога, чтобы у сыскарей утечки информации не было о твоем присутствии здесь. Я за тебя поручился. Будем считать, что это стечение обстоятельств. Но оружие я у тебя всё-таки отберу. И хорошо бы тебе куда-нибудь исчезнуть на какое-то время. Пока разберутся со всем… Подумай. Я договорюсь с полковыми – в отпуск тебя отправим. А пока на пару смен  ты выходной. Исчезни с глаз моих. Затихарись.
     

  Но далее события стали развиваться в таком неожиданном направлении, что отпуск Пашке не понадобился.


Глава четвёртая

Татьяна

В полном расстройстве Пашка прямо с дежурства отправился на Ржевку, где в общежитии обувщиков Серёга Воронежко проводил  дискотеку совместно с местным комсомольским активом. Была тогда ещё такая организация – Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодёжи, сокращённо – ВЛКСМ, или просто комсомол. Хотя и предполагалось,  что комсомольцы прежде всего должны осуществлять пропаганду коммунистической идеологии и ковать в своих рядах достойную смену  старшему революционному поколению, на практике чаще всего комитеты комсомола занимались организацией молодёжного досуга в форме различных культурно-массовых мероприятий. Ибо о какой там идеологии могла идти речь, если и среди коммунистов мало где можно было разыскать по-настоящему идейного, сознательно положившего свою жизнь ради торжества социальной справедливости, предопределяющей равные права и обязанности в сохранении и развитии жизни на этой планете, – карьеристы и приспособленцы давно уж взяли инициативу в свои руки да только и поджидали удачный момент для того, чтобы реализовать свои корыстные замыслы, легализовавшись со всей полнотой своих властных полномочий и материальных запасов. Пашка и не пытался разобраться во всей этой катавасии, но нутром чувствовал фальшь в речах партийных чиновников, о чём и заявил напрямую Воронежко, когда тот попытался было сагитировать его в ряды комсомольского актива. Но так как Воронежко был классным парнем, он многое знал и умел, то Пашка помогал ему в его начинаниях, хотя и не верил в их особый успех. Во всяком случае, было интересно. Да и положиться на Воронежко было можно в любом вопросе. Вот и сейчас Пашка Князев помчался к нему, чтобы посовещаться по поводу напастей, свалившихся на его голову.  Пока что командир переставил его в другую смену, дал три выходных и до заступления в наряд у него теперь почти целая неделя. За  это время Пашке надо определиться с отпуском или как-то разрулить ситуацию. Воронежко хоть и моложе его и в милиции недавно, но общается с разными людьми. У него могут быть какие-то полезные контакты. Да и просто кому-то нужно было сейчас выговориться, с кем-то выпить, в конце концов.
 Район Ржевки находился на другом берегу Невы, на окраине города. За общежитием простирался пустырь какой-то заброшенной на начальном этапе стройки. Судя по световой иллюминации окон хозпристройки, дискотека была в самом разгаре. Князева в форме пропустили без вопросов. Но Воронежко в зале не оказалось. Вроде бы к коменданту пошёл. Комендантом здесь женщина молодая. А чего пошёл-то? День рождения у неё. Позвали. Вот дела. Это может быть надолго. Совсем скисший Пашка направился было к выходу, но что-то его заставило обернуться. Это уже потом он понял, что просто взгляд её почувствовал, а тогда,  оглядываясь по сторонам, никак не мог понять, почему он ещё здесь. Не из-за этой же симпатичной брюнетки, которая так откровенно смотрит на него. Ишь какие смешинки в глазах… А губки пухленькие… Хороша Маша, да не наша. И что это она делает в этой общаге с такой королевской внешностью? Конечно, может быть, она и не красавица, но цену себе знает наверняка. Не худенькая, росточка небольшого,  но фигурка есть. Платье тёмно-синее с блёстками приталено там, где надо, декольте предельно смелое… Да чего ж она на него так уставилась?

– Вы Воронежко ищете? Вы его приятель?

– Ну да.

– Так он у коменданта на дне рождения.

– Да я знаю. Мне сказали…

– Так идёмте. Я как раз туда собиралась, да на улицу одной неохота выходить.

– Неудобно. Я её не знаю, да и в форме – только что со службы.

– Так вы со мной пойдёте. А переодеться мы вам найдём.

Звали её Таней. Она воспитательницей в этом же общежитии работала. От хозблока до общежития метров пятьдесят через дворик перебежать. Набросил Пашка ей на плечи свою шинельку и, придерживая так аккуратненько то за бочок, то за локоток, в конце концов осмелел и обнял покрепче. Татьяна только глазками в сумерках блеснула, но ничего не сказала. Подходят к общежитию, а там какая-то разборка между пацанами. Один, кажется Артур, то ли азербайджанец, то ли армянин (нормальный вроде бы парень, общались с ним несколько раз), набрасывался на здорового такого белобрысого бугая из местной гопоты.

– Ну, давай, давай! Чего ты? Давай? Попробуй меня заломай. А то только на малых наезжаете да ещё кучей. Я тебя при всех выдеру…

Видать, что-то на национальной почве не поладили. Артур, как и подобает выходцу с Кавказа, был горячим и заводным. Но и белобрысый ему в решимости не уступал.

– Да плевать я на вас хотел. Это я у себя дома. А вы понаехали и девок наших трахаете…

– Потому что с такими, как ты, не хотят. Тебя самого надо...

Тут белобрысый, Алексей, кажется, вырвался из рук сдерживающих его приятелей и набросился на Артура. Того тоже удерживали и пытались остановить нападавшего, но всё смешалось. Лёха явно был сильнее, от него все разлетелись в разные стороны… Разозлили.  Артур увёртывался от его ударов  и даже пытался нападать. Что делать? Мимо пройти?  Таня остановилась. Ничего не говорит. Прижалась к нему. О, чёрт, кажется, мандраж начинает бить. Пашка отстранился от Тани, не дай бог, почувствует, как его трясти начинает, хотел было вписаться в драку и вдруг понял, что с места сдвинуться не может – коленки конкретно сводило от страха. Да неужто от страха? Чего здесь бояться? Пашка сделал один неуверенный шаг, и тут раздался звонкий Танин голос.

– Мужики! Эй! Вам говорю! Прекращай разборку! Чё вы тут устроили-то?  Отошли на пустырь и бейтесь там один на один. А то не пройти из-за вас.

То ли здесь Татьяну уважали, то ли Пашкину форму разглядели, то ли сами искали предлог для достойного прекращения разборок, но драка как-то быстренько затихла, возвернувшись к стадии словесных перепалок. Но и те уже были поспокойнее, да и адресованы в основном Пашке Князеву и Татьяне как к третейским судьям с жалобами друг на друга. Так, в окружении примирённых противоборствующих сторон, они поднялись на высокое крыльцо общежития. Перед дверью Татьяна остановилась и, обернувшись к сопровождающей «группе товарищей», строжайше напомнила, чтобы не забывали о соблюдения порядка в общежитии и на прилегающей территории, а не то, мол, и дискотеки придётся запретить. «Со мной»-бросила Татьяна на ходу вахтёру, и тот доброжелательно  снял ограничитель с турникета, пропуская Пашку на женскую половину общежития обувной фабрики «Десна». Жила Татьяна фактически в однокомнатной квартире. Даже можно сказать, что в двухкомнатной, так как вторая комната, где числился какой-то сотрудник фабрики, всё время пустовала, и Татьяна хранила там ненужные вещи. Санузел, кухонька и коридорчик, таким образом, достались ей в индивидуальное пользование. Сосед-сотрудник, оказался  к тому же её двоюродным братом. Вот из его гардероба и позаимствовали «гражданку» для Пашки. Пришлась как раз впору.

У комендантши кроме её мужа, двух очаровательных детишек, барышни какой-то и Воронежко никого и не было. Барышня, по всей видимости, была Серёгина знакомая, а Таня по случившемуся раскладу доставалась Пашке. Ну и ладно. Пусть себе изображает кого хочет. Раз ей зачем-то нужно выдать его за своего парня, так и пусть. «Ну ты орёл! Когда с Танькой-то успел познакомиться? – подсел к нему Воронежко. – Да ладно-ладно. Она нормальная тётка. Получше твоей ненаглядной Валечки будет». Хотел Пашка чего-то возразить да про напасти свои рассказать, но Татьяна его танцевать утащила, а потом тосты говорили, соответственно выпивая коньячок, как полагается по-русски, до дна… Забыл Пашка о всех невзгодах своих  и даже сам проявил инициативу на дружные крики «горько», так поцеловав Татьяну, что у той колени подкосились.

И вроде всё уже и не так страшно. Дневное происшествие на кладбище каким-то несерьёзным казалось – небось, уже во всём и разобрались. Ничего Пашка не рассказал Воронежко и с лёгкой душой остался ночевать у Татьяны. Утром она будить его не стала, а, тихонько приготовив чего-то на кухне, выскользнула за дверь. «Записку, наверное, оставила», – подумал Пашка, который тоже давно уж проснулся, но виду просто не показывал: интересно было ему посмотреть, как себя Татьяна поведет дальше – вытурит его побыстрее или уговаривать будет остаться? Не вытурила. Значит, приглянулся. А чего? Тётка симпатичная. Жильё, опять же, какое-никакое, а есть. Может, и отлежаться у неё? Потянулся Пашка. Хорошо! Да идти надо. Всё-таки в общагу заглянуть не мешает. С пацанами переговорить. Может, кто чего знает? Воронежко-то на службу уже должен выйти, а вот Михалов как раз дрыхнет ещё.

Вахтёр с Пашкой на выходе вежливо поздоровался. Хм. Уважают однозначно Татьяну здесь. А чего с ключами делать? Оставлять на вахте не договаривались вроде. Ну ладно. Раз не взяла с собой, значит, у неё вторые есть. А нет, так записку ей написать с телефоном нашей общаги – позвонит, если чего…

– А вы не знаете, где Татьяна Викторовна?

– Она в хозблоке зачем-то, – пояснил вахтёр, крепенький мужичок лет так сорока.

В хозблоке так в хозблоке. Пашка вышел на улицу. Как раз трамвай подходит. Пашка и побежал на остановку – а то жди потом ещё, когда очередной приползёт, а с Татьяной успеется ещё.

Глава пятая

В общаге

На вахте своего общежития Пашка застал жуткую картину. Сержант из второго дивизиона Витька Равдин дрался с двумя «хачиками». Собственно говоря, даже не дрался, а жестоко избивал их, так как те уже и не сопротивлялись, а только пытались уклониться от ударов, прикрыться руками. Постовой Генка стоял в стороне и время от времени подавал нерешительно голос:

– Витька, ну кончай ты, в самом деле. И так уже всё кровью измазали. Куда я их дену теперь? Их же ни одно отделение не примет... Хватит уже.
Сплошные разборки последнее время. Увидев Пашку, Витька неожиданно остановился.

– Ты Князев, что ли, из 106-й?

– Ну, я. А чего ты так озверел-то?

– Так это они к тебе в комнату пытались залезть… Лежать! – рявкнул маленький белобрысый Равдин в сторону парня атлетического сложения, пытавшегося приподняться с пола. – Лежать я сказал. Дышать будешь – когда я разрешу. Понял?
Тот пробормотал что-то, должное означать согласие на полное подчинение. Второй, немножко помельче, но тоже значительно крупнее Витьки даже и не пытался пошевелиться, забившись  угол и закрывшись руками.

– Представляешь, – Равдин шмыгнул носом и вытер кровь с лица (видно, всё же и его задели в драке), – иду по этажу, а эти в замке твоей двери копаются. Ребята, спрашиваю, вы чё, ключ потеряли? А они меня посылают куда подальше. Я, конечно, обиделся и потребовал  извинений и объяснений по поводу их пребывания в ментовской общаге. Так они меня испугать решили. Этот здоровый в стойку встал… Мы там стенку тебе в коридоре слегка попортили. Мне нельзя угрожать. У меня рефлекс самозащиты с уничтожением противника срабатывает. Ещё с армии…
Витька был парень не тусовочный. Службу тащил исправно. Не пил, не гулял. Говорят, что в армии в каких-то спецчастях проходил подготовку и участвовал в боевых действиях. В милиции уже четыре года. Всё свободное время в спортзале проводил.

– Ну всё ребята – обратился Витька к поверженным противникам, – колитесь теперь, чего к нему в комнату лезли? Поговори, Пашка, сам с ними. А ты, Ген, давай вызывай машину.

– А чего я им скажу?

– Ты чё, первый год в милиции, что ли? Сопротивление они тебе оказали при исполнении служебных обязанностей, а я мимо проходил… Вот и Пашка подтвердит.  Кстати, а как они в общагу-то мимо тебя прошли?

– Да чёрт их знает. Может, отходил, куда на пару минут… Утро же. Обычно никого нет в это время. Смена должна вот-вот прийти. Давай их лучше на улицу выбросим, и ладно.

– На улицу, на улицу… Да мне вообще пофиг всё это. Вон с Князевым и разбирайтесь. Хоть целуйтесь с ними.

Выругался Равдин в сердцах, плюнул под ноги и поехал в лифте на свой тринадцатый этаж.

Пашка с Генкой помогли подняться гостям непрошеным, вывели их на крылечко и даже прикурить дали.

– Ну, так чего вы ко мне в комнату лезли? – поинтересовался Князев вполне миролюбиво, надеясь хоть какое-то вразумительное объяснение получить, но тех словно ветром с места сдуло.

– Вот те на, –хмыкнул Генка. – Может, и правда, надо было их в отделение сдать…

***

У себя в комнате Пашка обнаружил Илью Михалова, который мирно посапывал под боком у белокурой красавицы.

– А чего, – ворчал он через несколько минут на кухне, – тебя нету, сосед твой в ночь… Я и попросил у него ключи до утра. Не упускать же такой случай…

– Ну, извини, брат, что побеспокоил, – отхлебнул Пашка чайку из персональной чашки поллитровой.

– Да ладно, – проявил Илья великодушие, – ей всё равно уже в училище пора.

– В училище? Ей что, и восемнадцати нет?

– Не смеши, Пашка. Дай лучше сигаретку.

– Да я не смешу. Ты только забыл, наверно, что с Одуванчиком недавно было.

– Это ты про то, как его девчонка на понт взяла? Нет. Я что-то краем уха слышал, а толком ничего не знаю. Расскажи.

Михалов поудобнее устроился на подоконнике.

– А твою-то проводить не надо?

– Не гони. Давай спокойно покурим. Успеется ещё. Или ты куда спешишь?

– Подожди, а ты не слышал, как кто-то дверь пытался в комнату открыть?

– Когда?

– Да с полчаса назад.

– Не.

– И драку в коридоре не слышал? На стене возле двери вмятина, видел, какая?

– Ну, что-то шумело вроде… Пашка, мы вчера так славно посидели, что и сейчас я плохо соображаю, а на сон я ещё не жалуюсь.

– А я с тобой посоветоваться хотел.
– Сейчас посидим маленько и всё решим. Так чего там Одуванчик-то?

Этаким цветочным прозвищем в питерском милицейском подразделении наградили  Аркадия Иванова. Пришёл он в милицию после педучилища. Отучился, как положено, распределение получил и даже в институт сходил, разузнал, какие документы нужны для поступления. И был он как-то не по-мужски красив – невысок, но строен, с покатыми плечами, точёной фигурой, да к тому же ещё и голубоглазый блондин с пышной ухоженной прической. Он и сам-то своей внешности в мужской компании стеснялся, всячески стараясь придать себе мужественности – говорил специально грубо, сигареты курил дешёвые, стригся покороче. Только от короткой стрижки он ещё больше делался похож на одуванчик. Впрочем, женщинам он нравился и они ему тоже. А какая же свободная жизнь с женщинами и вином может быть у учителя начальных классов – поразмыслил, видать, Аркаша на досуге на эту тему и подался порядок в славном городе Ленинграде охранять. Выбрал он полк ведомственной милиции, где можно было после суточного дежурства славненько расслабиться в приличной компании. И всё бы хорошо, да через пару лет, параллельно пытаясь придать себе мужественности через употребление всего, что горит, стал он мучиться выбором между женским обществом и возможностью стаканчик опрокинуть. И всё чаще как-то получалось, что, поутру проснувшись, он рядом с собой находил лишь пустую бутылку. Решив покончить с этой пагубной привычкой, Аркаша записался в секцию любителей бега и напросился дежурить в Приморский парк. Здоровый образ жизни, весна, ночь, тепло, парк, безлюдно… При такой окружающей действительности в районе пикета милиции неожиданно появляется неземное создание практически в неглиже, в одной лишь рваной рубашке с чужого плеча. «Дяденька милиционер, – говорит девчонка наисладчайшим голоском, – спасите меня от злых хулиганов, покусившихся на мою девичью честь и возверните мои наряды заодно уж, тем более что тут совсем недалеко, за углом вон того дома». И Аркаша купился по полной программе. Он запускает пострадавшую в пикет, а сам несётся в указанном направлении, вытаскивая на бегу из кобуры свой табельный пистолет. Значительно удалившись от своего места несения службы, Одуванчик ничего подозрительного не обнаружил и, решив, что злоумышленники скрылись с места преступления, поспешил обратно, раздумывая – вызвать подкрепление, ограничиться рапортом или промолчать о случившемся.

Девочка назвалась Светой. Она долго сокрушалась по поводу исчезнувших насильников, а потом как-то естественно так припала к оказавшемуся рядом сильному милицейскому плечу, и всё случилось за гранью Аркашиного разума. Впрочем, несколько позже утверждал, что именно разумом он руководствовался тогда, а не низменными чувствами, так как, будучи истинным джентльменом, не мог он не утешить девочку, когда она сама того желала. А Света, сделав дело, отряхнула пёрышки и по-деловому поинтересовалась, сколько у него с собой денег. Аркаша выворотил карманы, предполагая, что девочке на такси нужно, а та распахнула дверь и пригласила двоих крепких ребят. «Это свидетели, – пояснила Света, – они  на суде подтвердят, что ты изнасиловал несовершеннолетнюю, а сейчас они же отвезут меня в травмпункт, чтобы всё оформить соответствующим образом. И если ты не хочешь неприятностей, то в следующее дежурство приносишь денежку побольше, чем эта мелочь из карманов». И таскал Аркаша ей по две сотенки в смену, залезая в долги, пока не проболтался по пьяне Серёге Воронежко.
Тот и предложил поменяться с ним местами. Сделать это было не сложно, потому что Воронежко как раз исполнял обязанности командира отделения и пост Одуванчика был на его территории. Света себя ждать долго не заставила. Увидев другого милиционера, она попытались разыграть с ним ту же историю, но помощников-то её на этот раз рядом не было, а Пашка Князев, переодетый в гражданку, сидел в кустах. В нужный момент он появился в пикете, а Воронежко объяснил: «Это свидетель того, как я задержал тебя за проникновение в пикет милиции и попытку похищения табельного оружия…» И далее нагрузил ей таких ужастиков, что та с перепугу сдала своих подельников и пообещала вернуть Одуванчику все деньги. Аркаша, почувствовав себя в безопасности, хотел было простить ей денежные инвестиции, намекая, что это его плата за доставленное ему удовольствие, но Воронежко настоял на своём, так как в конечном итоге деньги-то не с девочки снимали, а с тех, кому она их отдавала. Ребята там оказались кручёными. С ними посложнее было разобраться. Пришлось даже показательно затвор в пистолете передёрнуть для убедительности разговора.

            – Так я про этих мордоворотов слышал, похоже... – потянулся Михалов. –Токо не знаю, закрыли их или нет… Ну, а ты мне зачем это расписал? Думаешь – меня малолетки подцепят на такую туфту? Не учи учёного, Павлуша! Давай лучше колись со своими проблемами. Чего ты хотел посоветоваться?

            Внимательно выслушав рассказ Князева, Михалов молчал, в задумчивости  пощипывая свои усы. Между глаз собралась упрямая складка. В кухне повисла напряжённая тишина.

            – А я-то никак в толк не мог взять, чего это тебя на кладбище тогда тормознули, –заговорил наконец Илья. – Тебе, значит, действительно надо затихариться на какое-то время. Но просто так сидеть без дела тоже не годится. Так эти чурки тоже к тебе залезть хотели… Надо нам пощупать ситуацию. У тебя есть где отлежаться-то? Хотя чего я спрашиваю – не под дверью же ты этой ночью сидел. Или проблемы с «тёлкой» будут?

            – Вроде не должно быть.

            – И замечательно… Хотя, знаешь что, здесь в общаге всё же безопаснее, так как если что, мы всё же рядом – в обиду не дадим. Давай ты лучше ко мне в комнату перебирайся, а я у тебя поживу. Сосед у меня смирный.  Ну, ты ж знаешь его – Валька-художник. Сидит целыми днями книжки читает.

            – Спасибо, Илья, но я у себя останусь. Теперь, думаю, сюда никто не сунется.

        – Ну, как знаешь. А Воронежко-то в курсе?

            – Нет. Не успел ещё ему ничего сказать.

            – Ну и ладно. Я тут с одним грузином переговорю. Он классный парень.

Глава шестая

Толик

Как его звали по-настоящему, Илья не знал – Толик да Толик. Он даже не помнил, где они с ним первый раз встретились. Казалось, что он был всегда рядом, постоянно что-то доставал, постоянно лопотал  с грузинским акцентом о своей главной жизненной мечте – завести собственное кафе. «Ах, какой шашлык там будет!» – восклицал он, цокал языком, закатывал глаза и начинал далее перечислять бесконечное множество блюд, которые он бы сам готовил в кафе.  Был он огромный, за руль своих стареньких «Жигулей» еле втискивался и смотрелся, словно в игрушечном автомобильчике. Впрочем, водил он лихо и в машинах разбирался – мог легко починить любую мелкую поломку, в чём не раз убеждался Илья, выезжая в компании с Толиком за город. Числился Толик где-то то ли сторожем, то ли вахтёром, но там и не появлялся практически, отдавая деньги своему сменщику. Сам же постоянно что-то покупал – продавал, да ещё, говорят, каким-то хозяйством заведовал то ли у грузинской, то ли у осетинской бандитской группировки. Илья толком не разбирался, в чём тут разница, хотя Толик как-то пытался разъяснить ему, почему он промышляет в Питере, а не в родной Грузии, где осетин притесняют… А, да, точно, вроде бы он был осетин… Да, впрочем, сейчас какая разница, когда нужно выведать через Толика, кто там на Пашку наезжает.

Толика с утра можно было найти в районе рынка на «апрашке». Как он говорил, там просто сама атмосфера торговли была для него не менее живительна, чем девственная природа какого-либо загородного уголка.

            – О, брат, – приветствовал он Илью, – как я рад тебя видеть…

Илья всё никак не мог понять, искренне ему всегда рад Толик или заискивает перед его формой на всякий случай. Но, как бы то ни было, а приятно всё же. Покровительственно похлопав Толика по покатому плечу, Михалов отозвал его в сторонку от ватаги его земляков.

– Понимаешь, Толян, на кореша моего какие-то наезды непонятные. И вроде бы со стороны ваших. Толком-то ничего не знаю, но, может быть, слышал про грузинку, которую милиционер из-под моста Строителей вытащил?

Толик слышал. И как-то загрустил он сразу, как только узнал, зачем Илья к нему пришёл. Глаза опустил.  Пылинки с брюк своих сбивает. Бормочет что-то непонятное.
Илья только и понял, что лучше бы не соваться ему в это дело, так как серьёзные там люди замешаны. Пусть они там сами разбираются. И если тот милиционер не виноват, то ничего с ним и не случится. А где он, кстати, тот милиционер, в общаге? А те ребята, что к нему сегодня приходили?..

– Э, да ты, Толик, знаешь больше, чем я предполагал. Про ребят-то я тебе и не говорил ничего. Откуда знаешь?

– Случайно, брат. Случайно. Ты же знаешь, я не при делах. Так, помогаю землякам понемножку. Где-то что-то вчера услышал случайно. Не вмешивай ты меня в это дело.

Илья засопел. Это был верный признак того, что сейчас он полезет на рожон.

–  Значит, не вмешивать? Значит, на этом дружба твоя кончается? Значит, всё теперь побоку?

– Не говори так, брат! Я же о тебе думаю. Зачем тебе неприятности?

– Грузинский волк тебе брат. И неприятностями меня не пугай. Я тебя знать больше не хочу, – развернулся и пошёл не спеша, давая время Толику догнать его.

И точно, тот не выдержал и минуты – бросился за Ильёй.

– Пойми меня тоже. У меня же жена  есть, дети. А они мне зарабатывать дают.

– Да какая жена? Будто я не знаю, что Наташка с тобой просто так живёт,  потому как русская дура малолетняя да с пацанёнком уже…

– Жена… Жена скоро будет. Мы с ней распишемся.

– Ага, и все ворованные машины, которые перегнал из Грузии, чтобы здесь продать, тоже пойдёшь зарегистрируешь?

– Не кричи так. Зачем ты так?

– А как ты хотел? Ты меня, мента, на понт берёшь, неприятностями пугаешь, а я что должен делать – бояться тебя? Ни фига. Раз так, я тебя пугать не буду, а просто сделаю по полной программе и баста.

– Давай успокоимся. Пойдем посидим, коньячку выпьем. А то сейчас наговорим друг другу гадостей и уже ничего не сможем сделать. Никому от этого хорошо не будет. Идём.

Пошли. Заняли столик в самом дальнем углу почти пустого бара на Лиговке. Пили коньяк. Закусывали лимоном и бутербродами с рыбой – угощал Толик. Молчали.

– Хорошо, – наконец заговорил Толик. – Я тебя подведу под одного человека, который сможет тебе рассказать больше, чем я. Только будь с ним осторожен и давай подумаем, как лучше это всё сделать.

            Перешли через дорогу в общагу жилищно-коммунального техникума. Оттуда Толик кому-то позвонил, полопотал в трубку по-грузински и сообщил ожидающему рядом Михалову:

            – Договорился. Сегодня в Поддубное смотаемся, в баньку сходим попариться, шашлычок сделаем и всё под пивко решим.

            В Поддубном, насколько было известно Илье, находилась база отдыха некоего предприятия стратегического, а фактически там отдыхали криминальные авторитеты грузинской группировки. Ехать туда вдвоем с Толиком было страшновато, и Михалов вызвонил Воронежко. Тот чего-то там придумал и сорвался со службы на полсмены раньше. По дороге к месту сбора он подцепил скучающего Одуванчика. Вчетвером затолкались в «жигулёнок» Толика и помчались в сторону Пулково.

            База отдыха на первый взгляд выглядела совершенно заброшенной. Когда свернули с трассы, то ехать пришлось по грунтовой дороге, особо не наезженной. Забор прятался в высокой траве с примесями бурьяна. Толик посигналил. Неизвестно откуда появился  небритый дня три мужичонка сурового вида, молча отворил скрипучие деревянные ворота. Проехали на территорию. Обогнули какой-то полуразрушенный сарай и словно в другом мире оказались. Перед взором раскинулись живописное озеро, ухоженный газон, аккуратно подстриженные кусты, банька дымком зазывала, шашлычком попахивало. На самом бережку в беседочке стол накрыт – зелень, фрукты, лаваш, в кувшинах что-то.

            – Ну, пойдёмте, пойдёмте, – поторапливал Толик, вывалившись из тесного автосалона. – Хозяина ещё нет, так мы успеем искупаться и по первой пропустить.
          

            – Вот кому на Руси жить хорошо, – застонал Одуванчик, проверяя содержимое кувшинов. – Что за пиво, Толян? На «Ячменный колос» не похоже…
  

          – Хорошее пиво. Хорошее. Ты всем давай наливай.
  

          Часа через полтора, когда все уже успели изрядно расслабиться, подъехал Анатолий Викторович. Выглядел он лет на 30. Полноват. Лысоват. Нагловат. Глубоко посаженные глаза поблёскивали маслянисто-хищными вспышками на собеседника, пребывая большую часть времени в ложно-потухшем безразличном состоянии, когда невозможно было понять, на кого обращён взгляд и о чём размышляет Анатолий Викторович Шустров. От, наградил же кто-то такой фамилией его предков… И не меняет. Есть, есть всё же, видать, какая-то зависимость от фамилий, и не избавиться так просто от неё… О том, как шустрит Шустров, Михалов слышал всякое. И он даже как-то растерялся, увидев его – не ожидал, что Толик с ним связан. Шустров же сразу узнал Михалова.
  

          – Так это с тобой меня Толян познакомить хотел? Что у тебя за дела, Илья?

Помимо всякой прочей деятельности, включая какую-то выборную должность в городском совете, Шустров держал в городе единственную книжную ярмарку. По субботам и воскресеньям  в стареньком клубе, числившимся за каким-то заводиком, было не протолкнуться. Книголюбы заполоняли всё пространство не только внутри здания, но и во дворике, вдоль ограждения.. Здесь можно было купить любую книгу и не только… Облюбовали это место и филателисты, и нумизматы. А ещё поговаривали,  что, помимо патронов к газовым пистолетам, здесь и боевые имеются, да и само оружие не в проблему приобрести. Илья был частым посетителем толкучки, а какое-то время подрабатывал у Шустрова на охране ярмарки. Но каким боком, вроде бы русский… Впрочем, у деловых давно уже интернационал в действии – бандиты всех стран соеденились не по на национальному признаку, а по взаимной выгоде, но с учётом национальных особенностей. Значит, у Шустрова какие-то дела с выходцами из Кавказа, а, может быть, и сам раньше там жил. Толком-то ничего о нём не известно – кто его знает, откуда он в Питере появился…

– Да, честно говоря, Анатолий Викторович, никаких особых дел и нету. Я ж не знал, что это ваша дачка. Как-то не сопоставил.

Не хотелось Михалову о Пашке Князеве Шустрова расспрашивать. Что-то удерживало его от этого. Может, из-за растерянности, а может, из-за того, что не хотел быть обязанным Шустрову, с которым намеревался он развить сотрудничество уже не только  в качестве охранника, а и  поторговать попробовать. Была коммерческая жилка у Ильи. Была… И Шустров чувствовал, в чём интерес Ильи в отношении к своей особе. Ему это тоже было на руку. Действующий милиционер с «ксивой», формой и пистолетом, к тому же молодой и здоровый, тяготеющий к получению дополнительных доходов, очень даже может пригодиться в так называемом незаконном предпринимательстве с целью наживы. Потому можно потратить время на поездку в Поддубное, попариться с ним в баньке и оказать ему несущественную услугу, нарисовав общую картину расстановки криминальных сил в Ленинграде.

Воронежко, всё ещё пребывающий в неведении о случившемся с Пашкой, приехавший сюда прямо с дежурства, расслабившись от выпитого, развалился в шезлонге под навесом на берегу озера. И Одуванчик, оказавшийся в этой компании случайно, наслаждался  окружающей природой в обществе Толика, не имея ни малейшего представления о содержании разговора между Шустровым и Михаловым, уединившихся после парилки в бильярдной.

Илья в бильярде был явно слабее Анатолия Викторовича, хотя и практиковался в игре в ЦПКиО (Центральный парк культуры и отдыха им. С.М. Кирова), когда выпадало там дежурство, а порой и специально наезживал туда. Шустров обращался с кием уверенно, шары только щёлкали от его ударов, залетая в лузы. Выиграв очередную партию, он с видимым удовольствием отхлебнул пива и принялся чистить вяленого леща, между делом рассказывая о якобы слышанных им фактах из криминального мира.  

В городе активно формировался бандитский класс. Его основу составляли бывшие спортсмены, так как в разборках пока ещё многое решала физическая сила. Хотя, делал предположение Шустров, скоро конфликтующие стороны вооружатся и тогда бойцы упадут в цене, уступив место стрелкам. Спрос на оружие растёт с каждым днём. Может быть, и поэтому, в том числе, самыми влиятельными являются группировки в которых состоят коллеги Ильи. Да-да. Такие точно есть, хотя лично Анатолий Викторович никого из них не знает. Вот, например, есть какой-то полковник милицейский, который «стрелки» бандитские разводит. Опять же никто его не видел, но последствия его присутствия ощущают многие. Они вроде как беспредел хотят предотвратить, но на самом деле просто ситуацию просекли вовремя. Ведь уже сейчас никто всерьёз не надеется на защиту со стороны государственных структур. А предпринимательство-то будет развиваться, будет из тени выходить… Вот, воспользовавшись слабостью государства, и «крышуют» их ребята от неприятностей, имея с этого, соответственно, свой кусок. Так что, может быть, Пашка Князев и не так прост, как кажется. Может, дурачком прикинулся, а сам в команде полковника подрабатывает.Теперь же такой расклад в городе, что слабину показывать никак нельзя – моментально съедят. И хорошо, если просто с территории вытеснят, от дел отстранят, но и худший вариант  не исключён.  Скорее наоборот – более вероятен. Теперь каждый стремится свою силу показать. Без последствий в деловом мире не останется ни одно мало-мальски значимое событие. А тут двух человек из одной команды за несколько дней прибрали. При этом совсем недавно на платформе в Девяткино произошла очередная разборка между «спортсменами», но уже со стрельбой. Причём стреляли, говорят, третьи – милицейские, которые разборку эту и прекратили, но не по службе, а за деньги. Так что надо бы с Пашкой переговорить с глазу на глаз, пока его не пристрелили погорячке.  Если засветился он, то, конечно, разговор будет сложный, но договориться можно. А если же он ни при чём, то тем более нужно разобраться, чтобы не было лишних неприятностей. Так и порешили – Михалов приведёт Князева к Шустрову, а там они сами разберутся. Только больше никому ни слова…

Остаток дня компания провела весело и непринуждённо. На обратном пути пробили шину. Полез Толик за запаской в багажник, а там пусто – сам же и вынул её, освобождая место для перевозки какого-то товара. Пока он возился, извлекая камеру с помощью Одуванчика, Михалов и Воронежко «голосовали» на трассе,  пытались остановить проносящиеся мимо «жигулёнки», в надежде  на «запаску» или хотя бы на камеру. Желающих помочь не находилось долго. Между тем смеркалось. Справиться своими силами надежды было мало. До города далеко… Застряли где-то посредине. Жиденькая посадка по обочине. Хоть пешком кого-то отправляй за помощью. И что за народ такой – эти автолюбители? Видят же, что машина без колеса, и хоть бы один притормозил. Пуганые все такие стали? Или им по барабану всё, что самого себя не касается? И чего с Шустровым не поехали? Хотя он-то и не предлагал. Сам сорвался пораньше, сославшись на срочные дела. Здоровый бугай – пил наравне со всеми, а уехал трезвым. И какие это у него дела на ночь глядя? Партию оружия принимать… Мафиози тоже из себя строит. Разберётся он с Пашкой, как же.. Сам небось пешка какая-либо в большой игре… Разберётся… Чего это он так заспешил, когда узнал, что Пашка в общаге отлёживается? Забеспокоился Илья, придя к такому неожиданному вопросу. Выкурил пару сигарет, посопел минут пятнадцать, откусил кончик своего уса да и рассказал всё Воронежко.

Проскочив мимо, метров через двадцать «шестёрка» остановилась. Михалов побежал к машине. Нагнулся к окошку водительскому. О чём-то разговаривают. Похоже – издалека едет, так как изрядно запыленный кузов... В сумерках даже цвет не разобрать. Кажется, темно-зелёная какая-то. Михалов уже в багажник полез. Толика зовёт. Запаска есть.

– Молодец какая. Одна, и не испугалась. К тому же вы даже не голосовали, когда она остановилась. Сама увидела, что нам помощь нужна, и затормозила. Ах, какая женщина, – Толик даже напевать что-то стал, ловко орудуя ключом.

Через несколько минут машина Толика была на ходу. Злосчастную покрышку он зашвырнул на обочину. Водитель, точнее водительница, согласилась сопроводить пострадавших до города, где ей и вернут запаску. Михалов уже навострился пересесть к ней в машину, но она вдруг вылезла из салона.

– Воронежко, ты, чтоли, здесь?

Это была Рита. Та самая Рита, с которой познакомились на дискотеке в ДК им. Кирова.

Мужнину машину забрала у его родителей. Всё равно без пользы в деревне под забором ржавеет. Правда, Рита в машинах вообще не разбиралась, только как пользователь среднего класса. Если что с машиной случиться на дороге, то без помощи ей никак. Вот и остановилась. А насчёт того, что на пустынной дороге четверых мужиков не испугалась, так, честно говоря, как-то даже и не подумала об этом. Мысль была только о том, что мужики в ночь на трассе застряли и никто им не хочет помочь… Народ же «окозлился» пуще меры. Ну, пропустили душевные моменты. Толик, не выдержав тихой езды, рванул вперёд, пообещав подождать на въезде в город, увозя с собой мирно посапывающего Одуванчика и разочарованного Михалова. Рита явно была рада неожиданной встрече с Воронежко. Работала она кастеляншей в бане в Дегтярном переулке. Хотя закончила политехнический техникум.  Воронежко уговорил её заехать в общежитие. Пашки Князева дома не было.

Глава седьмая

В свободное от службы время

Не появился Пашка в общежитии и на следующий день. Встревоженные Воронежко и Михалов попытались навести справки на службе, но выяснили лишь то, что у Пашки целая неделя отгулов оформлена. Постовой в общежитии видел, как Пашка днём куда-то уходил, а вот чтобы возвращался – никто не помнит. Кинулись Татьяну разыскивать. Та смущённо глаза потупила и бормочет, что в полном неведении о местонахождении Павла Князева. Полная засада. Может быть, всё же Шустров отметился. Но к этому просто так не заявишься. А похоже, придётся, так как иного выхода просто нет. Хотя… Михалов предложил прижать какого-либо «мажора» из окружения Шустрова, дабы в тему въехать. Один такой Костик постоянно отирался возле кинотеатров на Невском, в которых шли фестивальные фильмы. Билетов на них просто так не купить, а у Костика всегда были хорошие места, хотя и по цене, в несколько раз превышающей номинал. У Шустрова же Костик неофициально заведовал «отделом искусств» на книжной ярмарке.

Искать «предпринимателя» долго не пришлось. Засекли его возле «Октября». Воронежко подошёл поинтересоваться насчёт лишнего билетика. Костик поманил его под арку в ближайший двор.

А тут и Михалов подошёл.

– Привет, Костик! Билетами спекулируешь?

– А тебе-то чё?

– Это как бы ты меня не узнал…

– Ну и что с того, что ты у Шустрова в охране  подрабатываешь?

– Так это я у Шустрова подрабатываю, а здесь работаю. Меня на этот участок переводят. Участковым буду. И мне на фиг не нужны на моей территории противоправные действия. И дружку своему вида ужасного скажи, пусть не маячит на горизонте, а сюда подкатывает – вместе в участок поедем.

Воронежко и не заметил  напарника Костика, заглядывающего  под арку. А Михалов сразу срисовал. Когда опыта успел набраться? В охране, наверное…

– Чё сразу в участок-то, – заныл Костик, – чуть что, сразу в участок. Пойдём лучше ко мне в кабак, посидим, обсудим всё, раз ты наш новый участковый… Аэт от тоже ваш? – мотнул головой в сторону Воронежко.

– Наш-наш. И головой на него не мотай, а то – отмотаешься. Не смотри, что худой. Он – жилистый. Его без оружия на задание отправляют, потому как сам он – оружие. «Чёрный пояс», ниндзя  и всё такое… Слышал небось про спецподготовку? Так вот, он там самый лучший.  И не заливай  нам баки. Ресторан у него свой. Был бы свой ресторан, так ты билеты не перепродавал бы.

Через двадцать минут они вчетвером сидели в ресторане «Москва» возле окошка на втором этаже. Замечательный вид на Невский, недорогая, но качественная кухня… Впрочем, Михалов настолько уверенно себя вёл, что Костик и Жора, так звали его напарника, по всей видимости из-за внушительных габаритов пристроенного к делу, явно решили взять все расходы на себя. Костик работал в этом ресторане гардеробщиком. Кто такой Жора – прояснять не стали  ввиду полной его заторможенности. Он бездумно поглядывал на всех по очереди и время от времени бормотал: «Не, вы это самое, ребята, Костика не надо, не трогайте». В конце концов, это и самому Костику надоело – он купил ему шоколадку и отправил  на шухер, так как «надо с пацанами тему важную перетереть». Воронежко только диву давался, как Михалов по-свойски завёл разговор о том о сём: о фестивальных фильмах, о заграничных шмотках, о книгах с репродукциями редких картин… Незаметно совершенно естественно, ведь, – вместе там подрабатывают, – перешли к обсуждению книжной толкучки Шустрова, коснулись взаимоотношений с милицией… И вот Костик уже, поведясь на «слабо», взахлёб рассказывал обо всём, что ему известно про секретную милицейскую организацию «Белая стрела». Впрочем, известно-то было ему немного, в основном он пересказывал слухи, которые доходили до него.  Но для Воронежко всё это было весьма необычно и как-то нереально, словно он присутствовал на съёмках кино, хотя и перекликалось со слышанным от Шустрова. Откуда в Питере нелегальные организации?  Отстрел бандитов?  Контроль за деятельностью каких-то «центровых» и «цеховиков», а по просту, как понял Воронежко, спекулянтов? Быть такого не может. Скорее всего, сами же и распускают такие слухи, чтобы прикрыть козни друг против друга. А то, что чиновники из Исполкома и даже из партийных органов тоже участвую в незаконных махинациях, так это вообще чушь какая-то. Зачем это нужно? Чего этот Костик понимает? Как он может так легко рассуждать о том, что некоторым представителям власти выгодно расшатывать порядок в обществе, чтобы можно было больше денег на охрану правопорядка требовать из бюджета, чтобы можно было говорить о неэффективности существующего строя… Да явно же Костик говорит с чужих слов. И каким это боком Пашки Князева касается? Что его Михалов прямо не спросит? А Илья уже встал из-за стола, похлопал Костика по плечу и удивлённо посмотрел на Воронежко.

– Ну, ты чего, Серёга, идёшь или как? Пусть ребята дообедают, а нам пора уже поспешить.

Вышли на улицу. Михалов слова сказать не даёт – тащит прочь от ресторана. Свернули на Рубинштейна. Нырнули в какую-то подворотню. Прошли через парадную.

– Иди за мной. Я эти дворы знаю. Зря мы в этот расклад вписываемся. Я и раньше про эти дела слышал.

– Да какие дела? Как всё это Пашки касается?

– Не знаю как… Может, просто под ноги им попался, а может, не просто…

– Кому «им»?

–  Ты же слышал, что Костик говорил?

– Да он же ничего толком не сказал.

– Сказал, Серёга, сказал. Он сказал главное, что в деле не только милиция, но и чиновники…

– Да это же всё чушь, сплетни.

– Как бы не так. Я думаю, что лучше нам сейчас резких движений не делать. Ты слышал, Костик сказал, что и Шустров отстёгивает кому-то с доходов толкучки, а кое-кто торгует там беспошлинно?

– Ну?

– Баранки гну. Я видел, кому он деньги отдавал. Это милиционер. На нём кожаная куртка была наброшена поверх формы и удостоверение красное у него. Тогда я внимания не обратил, а сейчас… А торгуют бесплатно  у Шустрова то ли чечены, то ли грузины…

– И что делать?

– Давай подождём пару дней. Ничего с ним не случится – не станут милиционера трогать. Как бы нам не напортить Пашке.  Если за это время не появится – пойдём к Снегирёву.

Глава восьмая
Невидимая опасность
 
Напрашиваться на приём  к командиру дивизиона  майору милиции Снегирёву не пришлось – он сам вызвал Воронежко к себе.

– У тебя какая армейская специальность – командир отделения общевойсковой разведки? Значит, с приборами радиохимической разведки знаком… Так?

–Так точно.

– В городе формируется специальное подразделение по контролю за радиоактивной ситуацией. Временно… Подробностей мне не объясняли, но откомандировать сотрудников я обязан. Поедете ты, Князев, Михалов и Одуван… Фу ты… Иванов. Завтра в 8.00 прибыть на Лиговский, 145. Вопросы есть?

– А… Князев?

– Что? Потеряли? Тоже мне друзья-товарищи… Залетел ваш Князев. В венерологическом диспансере на Восстания отлёживается. Так что можешь сходить его проведать. Да заодно передашь, чтобы кончал прикидываться. Я уже переговорил с его лечащим врачом – обещал вернуть в строй через пару дней… И пусть там не хулиганит. А то вчера всей их палате нарушение режима впаяли – к девчонкам через окно приставали… Ишь, ходоки...

Особняк, в котором размещался городской кожвендиспансер, находился на улице Восстания. Говорят, когда-то его купец построил для своей дочери. Внутри до сих пор сохранились ажурная лепка, светлые широкие мраморные лестницы, кажется, даже бархатные красные шторы ещё с тех времён. Красного цвета здесь было много. Фасад тоже был выкрашен в тёмно-красный цвет. Вот только на окнах решётки. Будка постового милиционера на входе во двор. А уж как использовали для медицинских нужд это великолепное помещение – слов не подобрать, пригодных для публичного высказывания. Больными напичкали так, что всем места в палатах не хватало и койки стояли прямо в коридоре. Здесь же рядом с туалетом, трижды в день сооружали импровизированную столовую, а затем на обеденных же столах проводили забор крови и прочие медицинские процедуры. Здесь же вечером смотрели старенький чёрно-белый телевизор. В ординаторской не лучше… Народ туда-сюда ходит, в том числе не только медперсонал, пока врач поторапливает больного: «Ну, давай-давай, спускай трусы, показывай».

Впрочем, больных, по мнению тех же медицинских светил, здесь нет, а есть лишь нарушители общественного порядка, ведущие беспорядочную половую жизнь. Исходя из подобного утверждения, пациенты занимались уборкой помещений, мыли полы в палатах, в коридоре, в туалете…

Приходили сюда не только своим ходом, по направлению врачей из районных диспансеров, но и привозили порой прямо из мест не столь отдалённых…
Поэтому Пашке постовой, с которым они где-то пересекались – то ли в спортзале, то ли на строевом смотре,  шепнул при поступлении, чтобы тот особо не распространялся о своем месте работы, а то неровен час, могут и подрезать ненароком…

Пашка, конечно, поначалу был просто в шоке. Когда он поутру проснулся в общаге и почувствовал некий дискомфорт, то, имея только теоретический опыт из рассказов приятелей и провинциальное доверие к официальной медицине, он, дабы не светиться перед командованием, пошёл не в ведомственную  поликлинику ГУВД на Дворцовой площади, а в обыкновенный районный кожвендиспансер по месту прописки. Там, ещё до того, как осмотреть, его начали запугивать уголовной ответственностью, если он не сдаст свою партнёршу. Пашка сначала ошалело молчал, а потом взял и послал женщину-врача вместе с медсестрой.

«Вы чего здесь в гестапо играете? Вы зарплату за медицинскую помощь получаете или за количество зарегистрированных больных?»

Допытывать его перестали, но когда он на следующий день опоздал на укол, то ему вписали в карточку «нарушение режима» и отправили на стационар. Здесь, Пашке можно сказать, повезло, так как в коридоре на раскладушке он провалялся всего лишь до вечера, а потом его определили в палату, да ещё и койка стояла почти у окна. По левую руку возлежал какой-то профессор с бородкой и в очках, всё время читавший книги по психологии, а по правую – пацан лет  восемнадцати, прозываемый Аликом – шустрый выходец из какой-то кавказской республики, ростом не удавшийся, но знающий массу песен, которыон напевал, подыгрывая тихонько на гитаре, иногда ему выдаваемой из ординаторской…

Воронежко и Михалов пришли к нему вечером и столкнулись с Татьяной. Та засмущалась и поспешила уйти… Пашка же с довольной улыбкой пояснил:

–Это я из-за неё здесь. Но она когда узнала – сама меня нашла. Предлагала к какому-то врачу по знакомству, чтобы никто не знал… Но я сказал, что пусть сама там у него лечится. А я как все…

– Ну и дурак, – оборвал его Михалов, – меня бы спросил. Я уже сколько раз «трихопольчиком» лечился. И Соломон у меня тоже знакомый есть – на дому принимает...

– Да мне и здесь неплохо. То Танька харчи припрёт, то Валентина…. Сегодня курочку обещала... А вы, кстати, ничего не принесли? Мне ж как больному положено...

– Оно и видно, как ты на бабских гостинцах разъелся, – беззлобно усмехнулся Воронежко. – Мы тебе новости принесли. Снегирёв нас в командировку отправляет…

– Да знаю я уже. Взводный приезжал. Не, представляете, даже поболеть не дают. Я-то думал, что отлежусь здесь… А что произошло-то?

А произошла авария на Чернобыльской АЭС. Ленинград ещё жил повседневными заботами, люди спокойно ходили по улицам, а радиация уже нависла над каждым.
26 апреля 1986 года сформированное спецподразделение собрали на первое совещание. Предполагалось, что на станции мог произойти новый взрыв. Под реактором скопилось большое количество воды, и если расплавленный металл прожжёт днище реактора и попадёт в воду, то тепловой взрыв  превзойдёт по силе тот, что уже произошёл. Предстояло срочно вылететь на Украину на место аварии, в район города Припять. Питерским специалистам, которых и должен был сопровождать отряд милиции, предстояло на месте разобраться в ситуации. К тому же был объявлен призыв «партизан», то бишь военнослужащих запаса, обладающих соответствующими знаниями и навыками.  Своих сил для поддержания порядка в районе происшествия у местных УВД не хватало. Вылет назначили через неделю, а пока что…

В спецподразделение позвонили из главка  и передали  тревожный сигнал, поступивший из гидромонтажного треста – люди, приехавшие из Припяти, «светились» повышенной дозой радиации. Через час около двадцати  человек, в том числе и детей,  доставили на Лиговку. Основная радиоактивная грязь осела на одежде и волосах. Людей переодели в какие-то робы, которые удалось достать в том же тресте. Волосы стригли ножницами под пластмассовую расчёску. Князев и Воронежко работали парикмахерами. Больницы отказывались  принимать людей для профилактики. Договорились наконец-то с Военно-медицинской академией. Больных предстояло отмыть в душе специальными средствами, а мыло оказалось только обыкновенное…

Людей в спецподразделении лишних не было, пытались всё ещё соблюдать режим секретности, и роль курьеров взяли на себя  сотрудники милиции, то мотаясь по всему городу за теми самыми спецсредствами, то сопровождаля спецов дозиметрами, по следам прибывших из Припяти…

      Потом развернули комплекс дезактивации в бане на Дегтярной, в той самой, где работала Рита.  Но даже несмотря на то, что и Воронежко, и Князев бывали здесь по несколько раз на день, им даже переговорить не было времени. В помещении бывшей  бани заработали буфет, парикмахерская, банк, паспортистка…

      Здесь меняли загрязнённые деньги и вместо помеченных радиацией паспортов выдавали справки… Если загрязнённную одежду не удавалось отчистить, то её владельца везли в Гостинку (универмаг на Невском проспекте) и бесплатно одевали во всё новое…

      Наконец вылетели на место аварии.  Разместились вблизи села Оранное, что, кажется, в 31 км от атомной электростанции. Уже когда ехали на базу от Белой Церкви, то возникло ощущение нереальности происходящего. Казалось, что это съёмка какого-то кино, что это не настоящие пустые деревни, а декорации, что это не настоящие кладбища автомашин  различных марок, а муляжи, что это не настоящие таблички, предупреждающие «Осторожно! Радиация!», а киношный реквизит… Но мёртвая тишина заброшенных деревень была такой же реальностью, как и одинокая корова с дозиметром на шее… Всем выдали по ОЗК (общевойсковой защитный комплект), а Воронежко – ещё и армейский прибор химической разведки ДП-5А для контроля за уровнем заражённости местности. Допустимая суточная доза облучения составляла 1,5 рентгена. Предельное накопление для одного человека – 25 рентген. Если накапливалось 15, то человеку уже готовили замену…

      Возможно, как-нибудь, если хватит сил и времени, я расскажу подробно об этой командировке питерских милиционеров – героев нашего повествования, так как было там много ситуаций, достойных того, чтобы стать основой не только для столь скромных записей, но для целых романов и киносценариев, ибо страсти здесь разыгрывались нешуточные, ставя ежесекундно человека перед выбором между жизнью и смертью, честью и подлостью, трусостью и подвигом….  В этом же повествовании мы лишь упомянем о том, без чего не сложится целостное восприятие последующих событий.

      В районе 30-километровой чернобыльской зоны появился отряд ИТУ, преследующий беглеца из зоны другой – сибирской. Милицейскому контингенту  приказали оказывать всяческое содействие в поимке беглеца. В усиление прислали также отряд «голубой дивизии». Так называли «срочников», то есть тех, кто по срочному призыву два года служил в милицейской форме. Этих-то, конечно, зря сюда пригнали – хватило бы и «вэвэшников», то есть тех, кто во внутренних войсках служил. Ох, и развели ж этих войск. Но дело, собственно говоря, не в том, кто где служит, а в том, где чему учат. Вот пацанов из «голубой дивизии» в основном патрулировать город учат. Хотя все они ещё пацаны…

      Хорошо ещё хоть старшина с ними путёвый – сверхсрочник, спокойный такой, бывалый. Сидел Пашка с ним вечерком у костерка, сигаретки его покуривал да неторопливый рассказ слушал про случай на зоне сибирской. У паренька того 15 лет строгого режима было. И никакое УДО (условно – досрочное освобождение) ему не светило, так как убийство двойное с особой жестокостью на нём. Как там на самом деле произошло – никто не знает, потому как свидетелей по этому делу не было, но он вину свою не отрицал, косвенные улики имелись. Ходил слух, что те двое, которых он порешил с особой жестокостью, из бандитов крутых каких-то, над его женой поиздевались. Вот он и молчал, чтобы её, значит, не позорить. Убил, потому как вели себя по-наглому, толкнули невежливо. И жена его всё это время молчала, даже на свидание ни разу не пришла, хотя сидит он уже четвёртый год. Мать вот часто письма писала. Она здесь живёт, под Чернобылем. Одна совсем, старенькая. Прислала письмо ему, что захворала, мол, так сильно, сынок, что, видать, и белъё чистое пора готовить, и что хочет на него  взглянуть перед смертью. Приехала б, пишет, сама к тебе, да сил нету в такую даль добираться. Может, спрашивает, отпустят тебя попрощаться? Ходил он с этим письмом к «куму». Тот только руками разводит – куда ж в отпуск с такой статьёй, чай, не курорт. А тут ещё реактор рванул. Слухи-то быстро по России катятся.  Он как узнал, так и ушёл в побег. Дерзко ушёл, почти в открытую. В тайгу двинул в одной телогрейке. И дошёл ведь. Не замёрз. И зверьё не заело…
         

      Рассказывал старшина, как живётся им в лагере, как шли они по следу беглеца. Замолкал, чтобы сигаретку прикурить или чайку отхлебнуть. Коренастый такой, волосы черные с проседью.
          

      Но Пашка толком уже и не слышал, о чём он там говорил. Ему показалось, что он встречался с матерью этого зека. Да не показалось, а точно встречался.  Она отказалась выезжать из заражённой зоны, так как сына ждала. К ним в лагерь она приходила, чтобы хоть какой-то еды попросить. Еле передвигалась, с палочкой. Сухонькая, скукожившаяся, но решительная. У них же теперь ни пенсии, ни магазинов. И то, как они, действительно, живут там? А ведь живут… И не одна она осталась. Много стариков не то что не захотели уезжать, а просто некуда им было податься, никому они не были нужны. Вот и решили здесь свой век дожить…
           

     Поутру пошли прочёсывать лес в округе. Пашка шёл с молоденьким ефрейтором из «голубой». Тот попался говорливый, всё трещал, что тому, кто поймает беглого зека, дадут  десять суток отпуска, что стрелять на поражение разрешили при попытке скрыться, и прочие подробности излагал. Надоел. Пашка задержался якобы по нужде, да и свернул в сторону. Не заблудится. Не маленький. Тем более что здесь цепь густая – на расстоянии голоса, не говоря уже про выстрел. Вон кто-то ещё из кустов… Ух ты! Замер Пашка. В нескольких шагах  от него на поляну вышел волк. Ощетинился, клыки скалит, да только не в его сторону, а словно ещё кого-то слышит. И точно, вот он. Да это ж тот самый зек... Вывалился на поляну, видать совсем, из сил выбился. Упал. А волк бежать не собирается,  слабину почуял. Зарычал и к нему. Приподнялся беглец – сначала на руки опёрся, а потом  на колени встал. Смотрит на волка. Остановился зверь. Словно глазами что-то говорят друг другу. Был бы не такой замотанный, мог бы руку протянуть и схватить хищника за шиворот. Парень-то здоровый. Ростом под метр восемьдесят. Жилистый, видать. Но сил и хватает, наверное, только чтобы вот так смерти своей в глаза посмотреть. И вдруг волк заскулил, отвернул морду, хвостом, как собака, завилял, прыгнул в сторону, и только кусты затрещали. Беглец же постоял еще немножко на карачках и на ноги поднялся. Поднялся и Пашку заметил.

Князев непроизвольно пистолет выхватил, но наводить на него не стал. Просто так держал в руке, даже затвор не передёрнул. Повернулся парень спиной к сержанту милиции и пошёл прочь…  И ушёл бы, наверное, да тут ефрейтор этот злосчастный вывалил на поляну перед Князевым и автомат в руках у него не игрушечный. «Стой, – кричит, – руки подыми. Стой!» И зек остановился, и обернулся, и посмотрел… Да только не на ефрейтора, а на него, на Пашку Князева, словно и не было никого другого. Стоит Пашка молча. Скривился тогда зек в подобии улыбки и дальше пошёл. «Стой, тебе говорю», – кричит опять ефрейтор.   Десять суток отпуска от него уходили. Бандит из бандитов, как им рассказывали, безжалостный убийца… «Стой! Стрелять буду! Нам на поражение разрешили…» Уходил зек. Медленно… Обреченно… Уходил с единственной надеждой на свою судьбу. Бежать – сил не было. Закончились силы. Вместе с верой, что дойдёт, закончились. В ста шагах от дома закончились. Оборвалось что-то в сердце.  Почудилось, что опоздал, что ослабли руки матери и выронили его фотокарточку... Причудилось ему… Ему или Пашке? Пашке Князеву, который стоит и глаз от его спины оторвать не может. Ефрейтор что-то ему в ухо орёт, а Пашке песня блатная вспомнилась с похожим сюжетом…  Остановить бойца, чтобы не стрелял.

Остановить... И живым взять, что его брать-то бессильного… Сделай же что-нибудь!.. Пашка развернулся и пошёл в противоположную сторону. Ефрейтор в нерешительности закрутил головой. Чего это мент надумал? «Товарищ сержант, а что делать? Уходит ведь…» И Пашка уходил. Молча уходил, как и тот, который шёл к своей старенькой мамке. Она у него такая же седенькая и маленькая, как и у него, у Пашки. Как она там? Без него? Только не к кому этому парню уже идти. И всё равно ему теперь конец, потому как никого у него нет. Он, Пашка, знает это. И тот тоже знает. Наверняка знает… И почему так? Зачем? 

– Стоять!

Крик  грохотом отозвался в голове, а сердце на миг провалилось в бездну, в глазах помутилось… Он ли это крикнул?  Пашка остановился. Он уже не уходил. Не уходил от своего страха, от своего знания, от своей подлости… Никуда он не уходил. Не совсем  ты пропащий человек, Пашка? На  что-то же ты способен? Парня убить не дашь?…Так бандит же он. А может и не бандит? Вон старшина говорил же… Противно. Ох, как противно было Пашке. Знал он ту старушку. Точно знал. Она это была...
       

     – Стоять, ефрейтор. И ты стой на месте, не рыпайся.

Опустил солдат автомат в недоумении. Замер беглец, головы не поворачивая. Ждал, пока  Пашка подойдёт к нему. Зачем? Может нож есть у него?.. Ударит из последних сил - терять ему нечего. Но не свернёт уже сержант милиции Князев, не позволит малодушию своему верх над ним взять… 
     

       – К матери шёл?
   

         – Шёл.
   

         – А потом?
    

        – Всё равно. Сведёшь к ней? Хоть на полчаса? Помирает она…
    

        – Знаю.
   

         – Сведёшь?
    

        – Сведу.
        

    Не слышал ефрейтор, о чём они там говорили, но, видать, чувствовал – что-то не так, как должно быть. Вот идут они к нему – милиционер впереди, а зек следом, словно на привязи… Автомат крепче сжал, предохранителя собачку вновь сбросил …
     

       – Вы чего, товарищ сержант?
         

   – Мать у него здесь. В зоне…  Помирает. Попрощаться сведём и в лагерь. Можешь идти с нами. Можешь вернуться и доложить всё как есть. Я потом в рапорте напишу, что ты его задержал. Ну, так как?

***
А в карантинном лагере угрюмый Воронежко разыскивал Пашку, с желанием напиться с ним спирта до полной отключки. Вернулся он с корректировки на местности, как называли вызов руководства для съема информации. Само-то начальство в лагерь особо не наезжало, побаивалось лишнюю дозу подцепить, но «процесс контролировало», периодически выдергивая к себе «исполнителей гражданского долга перед обществом». Вот Воронежко в качестве ведущего специалиста и командира отделения и ездил вместе со старлеем Комаринцевым на начальственный ковёр к полковнику Сизарёву. Ворча всякие крамольные слова, типа когда ж это, интересно, и чего мы государству задолжать успели, Воронежко, отчаявшись найти Пашку, собирался завалиться в палатке поспать. Но тут подоспела очередная группа с реактора. Только почему-то было это раньше положенного времени. И почти все пьяные. Раненые есть… Кран башенный, оказывается, повело. Как раз над реактором.  Если рухнет, то мало не покажется. Но всё это разговоры. Наверное, нужно в этой ситуации, прежде всего, доложить по инстанции в оперативный штаб или своему командиру непосредственно. Но Комаринцев, обозлённый на «высшее» командование, которое ничего не делало, чтобы обеспечить более эффективную защиту от радиации сотрудников милиции, работающих в непосредственной близости от реактора, закусил удила. Ему по годам давно уж пора майором быть, а он в силу своего трудного характера и правдолюбства всё по командировкам летает, как молодой. Но из милиции не уходит. Службу тащит честно. Сержанты его уважают. Вот и сейчас, вместо того, чтобы отсидеться в стороне, он принял решение – выехать на место и разобраться во всём самому, чтобы при необходимости постараться устранить проблему своими силами. С собой он взял Воронежко, Михалова и Одуванчика. Да ещё за рулем уазика Ванька Криволапов… 

На месте были уже через полчаса. Никто ничего не делал, а всё спорили – убегать всем следом за «партизанами» из нашего лагеря или ожидать особого распоряжения по этому поводу. Связался по рации и Комаринцев со своим начальством, то бишь с полковником Сизарёвым, обрисовал ему вкратце ситуацию, а тот орать начал, что, мол, за самоуправство уволит всех, что команды покидать 30-километровую зону не было для сотрудников милиции… Комаринцев взял и отключил рацию.

Был здесь вертолёт. Трое членов экипажа что-то  пытались в нем починить. А когда командир их обернулся на голос Комаринцева, то бросился к нему с объятиями. Оказалось – воевали вместе в Афгане. Вобщем, решили они зацепить кран тросами и выровнять его с помощью вертолёта.  Только вот никто к крану идти не хотел… Глянул Комаринцев на своих. Михалов глаза отвёл, Одуванчик потупился, только Воронежко вздохнул: «Ну, пойдём, попробуем…»

И тут появились Пашка Князев, ефрейтор и зек беглый. 

Распределились так, что один вертолётчик, Комаринцев, Воронежко и Князев пошли к крану.

А вместо крановщика зека взяли. Сам вызвался: «Вам жить, а мне уже всё равно… И я знаю, как надо».

 Вертолёт подняли в воздух… Какое-то начальство появилось. Стали требовать, чтобы всё прекратили… Но уже никто их не слушал. Трос прицепили и бегом обратно… Только зек, точнее Виктор Зернов, забрался в кабину крана… Натянулся трос, хотя казалось, что вертолёт замер в воздухе. И сдвинулась махина громадная с  места, выровнялась…  Да ненадолго. Стоило ослабить трос, как опять кран в сторону повело. Виктор руками машет вертолётчикам, показывая, что надо попытаться положить кран в сторону от реактора…  И уже понятно, что ничего у них не получается, что трагедии не избежать… Комаринцев командует всем убираться отсюда как можно скорее, заталкивает в свою машину  каких-то людей, а сам остаётся… Не бросает его только Воронежко. И  Пашка Князев... останавливается. А затем бросается обратно к крану. С вертолётом, похоже, что-то произошло. Он начал дёргаться, и казалось, что машина не слушается пилота. Рывком он уходит в сторону, и кран валиться на бок, затягивая за собой вертолёт. Словно два гигантских монстра вступили в единоборство. Но  при этом внутри них были люди… Что случилось дальше?

Это уже потом в результате расследования придут к выводу, что вертолёт  задел лопастями провода высоковольтной линии,  рухнул и сгорел за 10 минут вместе с  членами экипажа. Но прежде чем упасть, они смогли оттянуть его от реактора как можно дальше… И кран они положили как нужно, в сторону от реактора. 

И как это им удалось? И как они могли в такую минуту думать о ком-то кроме себя?.. Зачем они вообще полетели к реактору – никто ведь их не заставлял, а даже наоборот? 

А что же Виктор Зернов? Раздавило его краном…  Когда Комаринцев и Воронежко  вытащили его из-под каких-то железных конструкций, то он ещё был жив. А до материнского дома уже совсем чуть-чуть, меньше десяти минут ходу... 

А Пашка? Где Пашка Князев? Он же вернулся… Его разыскали неподалёку, изрядно помятого, всего в царапинах, но живого. У Пашки комок подкатывал к горлу и продавливался сквозь глаза слезами. Он пытался схватить воздух ртом, но вновь задыхался, так как откуда-то изнутри из-под сердца выползал, выходил, выбегал, вырывался наружу страх. Он чувствовал, как намокала щетина на щеках, как накапливалась солёная влага на кончике носа… Стыдно… Стыдно… Страшно! И ничего поделать с собой он не мог. Так страшно было умереть или стать калекой. Потом он увидел Виктора и уже не мог оторвать глаз от него, лежащего неподвижно с открытыми глазами. Так неподвижно он лежал, что было непонятно – живой он или мёртвый. Ох, как стыдно. За слёзы свои стыдно. За то, что Виктор вот так вот лежит – стыдно. За то, что страшно – стыдно…
     

      – Брось ты, сержант, всё уже… Не дошёл я…

Это сказал Виктор, или почудилось?  Лежит он на траве пожухлой не шелохнувшись, словно боится неосторожным движением причинить себе нестерпимую боль и что вытечет  через рану вся кровь из него, распадётся сердце на куски…  А может быть, всё – таки есть шанс?  Да где же люди? Ну хоть кто-то вспомнит про них? Хоть кому-то они нужны? Идти нужно, вот что, идти. Хоть что-то делать нужно.
     

       – Парень, ты потерпи немного. Подержись ещё чуток. Мы сейчас… Правда ведь, мужики?.. Серёга? Товарищ старший лейтенант?.. Он должен дойти… Я обещал его к матери свести…
         

   И они втроём несли Виктора. И даже когда он умер, то всё равно несли его в сторону деревни, куда Пашка Князев показал… Молча несли. И старлей Комаринцев нёс… Как вдруг выскочила из пролеска машина  и оттуда высыпались  нашедшиеся враз офицеры всех мастей… И полковник Сизарёв здесь. Пуще всех командует о нарушении дисциплины и заигрывании с преступниками орёт... Рука Воронежко  упала на кобуру, дыхание сперло, в глазах слеза закипела... И тут вечный старлей Комаринцев  схватил его за локоть, прикрывая своим массивным телом от начальственных взоров: «Нет, Серёга, нет…» Воронежко попытался оттолкнуть его, головой разбил ему бровь. Но тот, несмотря на кровь на своём лице, лишь крепче зажал Воронежко в своих объятиях… А Пашка Князев уже ничего этого не видел…. Пришёл он в себя лишь в госпитале… Помимо множественных царапин, у него было несколько сильных ушибов…

Конец первой части.

http://art-rosa.ru/news/newsread/news_id-7020 Часть вторая

 

Перейти в архив


Новинки видео


Другие видео(192)

Новинки аудио

Елена Крюкова "Обнаженная натура"
Аудио-архив(210)

Альманах"Клад"  газета "Правда жизни"  Книги издательства РОСА
© 2011-2014 «Творческая гостиная РОСА»
Все права защищены
Вход