Легенда о бирюченском Робине Гуде

Дата: 13 Мая 2016 Автор: Калуцкий Владимир

      Когда знаменитый этнограф Митрофан Дикарев собирал пословицы и поговорки, то обратил внимание на обилие в нашем краю присказок и побасёнок разбойной тематики. В селе Хлевище он остановился на ночлег в доме местного старосты Кондрата Рыжих, и ввечеру, за самоваром под яблоней, услышал тому объяснение старожила.

     Кондрат рассказал ученому: «Тому теперь лет за полста будет. Ещё при крепости случилось. И вот завелся у нас, в уезде, душегубец. Им бабы детишек пугали: «Звонаренко скок да скок - посадит в мешок!».
    Звонаренко его звали. Был он, как я слышал, дворянского сословия. Да ты, Алексеич, небось, и сам читал у Пушкиина про Дубровского. Так вот наш Звонаренко и был чисто Дубровский. У его и зазноба была графских кровей. Слышно – Софья её имя. Ведь не на то родился, чтоб на худой женился. Тут, рядышком, Венделевой слободой её род владел, из века в век.
     Сейчас годы прошли, что-то забылось - врать не буду. Но что-то у того Звонаренко со старым графом не заладилось. Хотел граф Панин забрить Звонаренке пол-головы , да в каторгу. А тот возьми – и убеги.
   

     А бегать у нас есть где! Глянь-кось – от самой Москвы и туды, до пол-Крыма, у нас и поныне густые леса. А тогда гуще были. Что ты! 
Ну, Звонаренко, не будь дураком – возьми и сбеги. Собрал ватагу из своих дворовых, а скоро и другой тёмный люд к нему в потаенное место потек.
И стали они честной народ грабить. Что ни день – валуйского купца растрясут. Что ни другой – государеву почту в Репном Яру перехватят.
На Троицын день встретили в лесу воинскую дорожную команду.  Те новый путь прорубали из Старого Оскола на Харьков. Через Бирюч и Валуйки. Так разбойники солдат повязали, а ружья и казну себе забрали. И ведь что творили, нехристи. Убивать – никого не убивали. Ну, почти. А вот ограбят человека, вытрясут из его душу, а потом - руки завяжут, мешок на голову с дырками для глаз – и ночью высаживают в городах на площади. В том же Бирюче чуть не каждый день люди пугались вида страдальцев. Ты б и сам испугался, когда увидел бы поутру на Собороной площади в Бирюче полроты солдат с мешками на головах.
     Звонаренку, конечно, пытались поймать. Особенно взялись за него после налёта на солдатский бивак. Военный прокурор допросил даже графиню Софью Панину. Молва твердит, что при том допросе открылась графиня в тайной любви к разбойнику. И, вроде даже в том, что обручилась она с ним. И в знак любви подарила Звонаренке фамильный перстень. Очень драгоценный. Сам платиновый, а печатка на нем золотая. Вроде Адамовой головы. И в глазницы вставлены крупные рубины. И будто кости под той головой столь велики, что не позволяли пальцу с перстнем опуститься ниже соседних пальцев. Ещё, говорила графиня, как надел Звонаренко тот перстень, так снять уже не мог. Сустав не позволяет. Ну вот. А знать она, графиня, где скрывается Звонаренко, не знает. А знала бы, не сказала. Ищите, мол, сами.
     

     А Звонаренко в самую лютость вошел. Известно – всяк Демид себе норовит. Дошло до того, что в Алексеевке годовую ярманку отменили. Страшно купцам ехать, никому в мешке бегать не хочется. И вот что интересно. Осмелел народ по округе. Мещане стали огрызаться на городовых. Холопы дерзили глядеть на господ без робости. Все как бы говорили: погодите ужо, Звонаренко скок да скок - и на вас наденет в мешок.
    Сколько там Звонаренко добра награбил – сказать не могу. Он поначалу бедным помогал. У нас вот, в Хлевище, утром Иван Красильников выходит на двор – а там корова. Ухоженная, дойная. А на голове у коровы – мешок. С дырками для глаз и рогов. Иван - голь перекатная, обрадовался. Да староста с сотским ему самому быстро рога обломали. Разложили в съезжей избе на скамью, да и прошлись сыромятным ремешком. Откуда, дескать, у тебя, Иван Красильников, сия худоба? И не её ли на той неделе увели из стада купца Поколодина?
Клялся - божился Иван, что знать не знает никакого Звонаренку. Однако перепугалась насмерть вся округа. Теперь православные подарка от разбойника боялись больше, чем батожья от полиции. Что ты!

     А в Бирюче в те поры возводили Покровский собор. Не поверишь, но мой дед с городской старшИной ездил за деньгами к самому государю Николаю Павловичу. Сало ему в подарок отвезли большущий шмат. Меду нашего, хлевищенского. Царю понравилось. И дал Николай, царство ему небесное, Павлович, бирюченской старшИне на церковь 200 рублей серебром. А колокол, сказал Царь, отлейте из того злата-серебра, что в ваших краях награбил разбойник Звонаренко. Вишь, куда молва дошла? До самой столицы.
      Наши мужики вернулись и сошлись на том, что Звонаренку надо поймать – кровь из носу. Раз сам Государь отмашку дал – тут дело верное.
Ну, чего рассусоливать? Того подкупили, того в тёмном уголку прижали – а дознались мужики через разных людей, где его, Звонаренково, логово. Ночью так и нагрянули. Всех взяли, и золоту казну. Там самоцветов – не сосчитать. И украшения всякие, и ордена с каменьями, и монеты дорогой чеканки. Вполне тебе хватит отлить колокола.
     

      А сам Звонаренко ушел. Успел его упредить какой-то доброхот. Да мужики и не в обиде. Им казна его нужна, а не сам разбойник. Но государство осерчало на Звонаренку всерьез. По всем присутственным местам в губернии, по всем кружалам висел рисунок с его видом, и описание примет : росту высокого, лицом чист, ухо имеет с длинной мочкой, а руки ухоженные.
      Сказать честно, после того, как мужики взяли его казну, Звонаренко пропал. Известно – одна пчела много мёду не натаскает. А через год о нем уже почти забыли. Может – поймали татя. Может, сгинул. В Бирюче в это время как раз сполняли царский наказ – кинуть в медное варево колоколов все награбленные богатства Звонаренки.
       Колокола для собора лили в Воронеже. Опять-таки мой дед и городская старшИна с этим золотым добром и поехала в губернию. Когда приехали на литейный двор, встретил их знатнеющий на всю Россию колокольных дел мастер Максим Конопля. По нему сразу видно: ремесло не коромысло – плеч не тянет. И вот когда дед уже развязал узел с золотом, чтобы высыпать в котел – появились на дворе сам губернатор и при нем дама. Графиня Софья Панина. Она подошла к бирюченским мужикам и положила поверх горки золота массивный платовый перстень. С золотой печаткой виде Адамовой головы и густыми рубиновыми камнями в глазницах. И потом вместе с мужиками заворожено глядела, как Максим Конопля, с молитвой, высыпал клад Звонаренко в котел с кипящей медью .
         А чуть позже, уже от калеки на папетри Митрофановского храма в Воронеже, услышали наши мужики конец истории про Звонаренко. Будто-бы тот калека сам в мешке пострадал. И рассказал увечный, что разбойник долго скрывался в крестьянской одежде. Отпустил бороду, ходил в онучах. Его, дескать, в таком обличье даже в Венделевой слободе никто узнать не мог, хотя он туда временами заглядывал.

      А взяли его в Валуйках, на ярманке. Там кто-то что-то украл у кого-то, ну, всех, кто были рядом – и повели в околоток. А в околотке допрашивали в словесном суде – и палец к бумаге прикладывали. А когда дошёл черед до Звонаренки, глянь-ка! – у него чуть не три пальца прикрывает огромный перстень. Ну, его за грудки. «Кто таков, кого убил?» А тут глядь на стену – а там лист с обличьем. И описание! Тютелька- в тютельку. Первым делом – попробовали перстень снять силой. Не идет. Звонаренко уже сознался, кто он. Умоляет – пошлите за графиней Паниной – это её подарок. Куды там! Руку на чурку – и палец долой! И в каком кармане пропал перстень – ищи-свищи.

        Да на тот случай на ярманке оказался учитель из дома Паниных. Он – на коня – и верхи к графине. Так и так, мол, а любезный твой остался без пальца. Ну – у графьев своя воля. Говорят, что уже к вечеру перстень был у графини. И вроде она даже хотела повидаться напоследок со Звонаренкой и вернуть ему обручальный подарок – да его еще раньше в железах в Харьков, в тюрьму к генерал-губернатору отправили.

     …Да, а колокола отлили. «Не намъ, не нам, но Имени Твому» - читалось по юбке главного колокола. Когда через месяц, на Покров-день, он в первый раз ожил – дрогнул воздух и услышали богатыря на десятки верст вверх и вниз по Тихой Сосне. И голос его оказался столь милостив и столь державен, что с тех пор вызывает трепет в душах у всех – у разбойников, у губернаторов, у городской сташИны, у нищих на папертях по округе, у каждого, кто его слышит. Если вникнуть, то уловишь в его звоне и молитвы несчастных перед лицом сильных, и надежды юных на счастливую жизнь, и зов упокоения для старцев. Бывалые люди говорят, что голосом этим разбойник кается перед миром. И говорят это старые люди теми самыми пословицами, о которых ты, Митрофан Алексеевич, спрашиваешь…»
                                                                                                             …
     Минуло сто с лишком лет. Давно утеряны те колокола, что растворили в себе слезы и чаяния тех, кто жил в одно время с разбойником Звонаренко. Нынче на восстановленном Покровском соборе установлен новый колокол. Но по юбке его отлито уже не имя Божье, а хвала спонсору, увековечившему себя на святом литье. Наверное, поэтому голос у нынешнего колокола глухой, как у чугунного бИла.
      Я не знаю. Может – нынешние мастера неумехи. Но мне почему-то кажется, что если бы упомянутый спонсор бросил в кипящую медь всё своё золото – наш колокол тоже рассказал бы бирючанам, какими слезами оно полито, какими невоплощенными надеждами разбавлено. Как это в собрании этнографа Дикарева сказано: «При деньгах Панфил всем людям мил. Без денег Панфил всем постыл».