О современной поэзии

Дата: 27 Июля 2015 Автор: Мурашко Ольга

В отличие от конца прошлого столетия в настоящее время мы можем говорить о появлении литературных институций (издательств, литературных проектов, премий, фестивалей и т.д.), выражающих определенные тенденции в поэтической жизни страны. Весьма условно можно разделить поэтическую сферу России на реализм и постмодернизм.

Не задаваясь целью охватить литературные просторы поэзии XXI века, выделим следующие критерии отбора современных русских поэтов: активная включенность авторов в современный литературный процесс, широкая известность их творчества (наличие критических статей, отражение творчества в Интернет-ресурсах, современных литературных журналах России)? публикация самостоятельных книг,  присуждение литературных премий.

Всего было проанализировано творчество  26  поэтов.

Дмитрий Кузьмин, главный редактор издательства «АРГО-РИСК», основатель Союза молодых литераторов «Вавилон», куратор многих литературных проектов называет следующие причины трансформации поэтического творчества: «…мы живем в эпоху мультимедийности, чистое слово вытесняется словом в сочетании со звуком и картинкой».

Молодые поэты ищут новые пути самовыражения, базируясь на реалиях постиндустриальной эпохи, новейших информационных технологиях («Слово, единственное, как электронный адрес: ошибся буковкой — не дождешься письма. Всё прочее — литература: игра в «Тетрис», ловкость сердца, бодибилдинг ума» В. Павлова), плюрализме мнений и норм («Сердце русского народа без поэта», «Спой, Есенин» В. Ломакин, стихи Ю. Гуголева).

Один из ведущих российских литературоведов И. Шайтанов склонен рассматривать стихи поэтов - постмодернистов с точки зрения текста, уточняя «стихи – это то, что требует голос, тексты -  немы. Они для чтения, даже не вслух, а глазами» [8].

 «Поколение Интернет-поэтов» тяготеет к рефлективности, отсутствию лирики, ненормативности лексики, отказу от поэтических профессиональных канонов, в частности отказ от силлабо-тонического стихосложения. Показательным в этом отношении является поэзия Валерия Нугатова,

«что вы забыли мальчики в этом хмуром холодном нелюбознательном мегаполисе
не мегаполисе а мегазоне
мегаикеаинтерзоне
для добровольных рабов и зэков
зачем вы здесь со своей неприкаянностью
со своими стихами и языками
со своей провинциальной тягой к высокому

где вы окажетесь лет через пять десять пятнадцать

это не так уж важно
мир тесен
жизнь трудна
а родины у вас нет»

(«Roll one stones»).

Не приукрашенная реальность российской действительности присуща стихам Юлия Гуголева («Объявленье для ссученных», «Время прибытия»). Традиции Маяковского – «вылизывать чахоткины плевки» – прослеживаются сквозь раскрепощенную ритмику, вольный язык поэзии Гуголева («Командировочные предписания»).

 Черная накидка.
Из тротила пояс.
Лучше б ты, шахидка,
не входила в поезд.
Лучше б у вокзала
не встречал ОМОН.
Ты б им показала,
что есть угомон.

Характерной чертой постмодернистской поэзии XXI века является смешение жанров, фрагментарность, цитатность, целенаправленный отказ от единой сюжетной линии, иронизирование над собой и действительностью, переходящая в сарказм.

Символичным в этом отношении являются даже названия книг стихов Марии Галиной «Неземля», Валерия Нугатова «Фриланс», «fAKE» (англ. фальшивка, подделка), «Временное место» Алексея Алехина.  Очень точно определено создаваемое Галиной авторами аннотации к книге «Неземля», которые назвали поэтический сборник «космополитической поэзией». Поэтические приемы, используемые поэтами, объединяют на первый взгляд не  соединимое – стиль обериутов, детские страшилки, футуризм, традиции Бродского, народный стих и др.  (цикл «Черная простыня» Галиной), иноязычные вкрапления (английский, французский, японский, др.) у Валерия Нугатова, Аллы Горбуновой. С деконструкцией семантики одновременно происходит и деконструкция содержания социальной жизни, отличной от принятой в обществе:

«у меня нет квартиры у меня нет прописки у меня нет гражданства

у меня нет денег у меня нет богатых папиков

 у меня нет влиятельных покровителей

у меня нет любовницы-миллионерши у меня нет любовника-олигарха…»

(В. Нугатов «Хвалебный гимн»)

Характерной чертой поэзии последних двадцати лет также является смешение совершенно разных пластов бытовой и языковой культур:

«Провожая в последний путь

Красные облака,

Приняв на грудь

Пару литров пивка,

Наблюдать водоем,

Заполняющий окоем

Несравненно лучше,

Если глядишь вдвоем».

( М. Галина)

Алла Горбунова в узнаваемую повседневность  - «безветренный свободный воздух», «стеклянные колокольчики на ветру» свободно водит теософские понятия «цадди»,

«айин» («Он вздохнул и заплакал»), а образ ласточки развивается до высот философии:

«Из гнёзд земных день белый не увидит

вспорхнувших ночных ласточек полёт,

            сквозь черноту иная пронесёт

надежду зыбкую и зябкую невинность.

 В пустыне ночи нет богов и слов,

            белеет птичья кость, болеет боль.

Летит, хвост, расщепив, как «Л» — Любовь,

стремглав подняв крыло, как «Г» — Глаголь,

 чтоб Слово молвить, Словом быть,

свет виждя, зиждя твердь,

встречает ласточка в дали

занявшийся Рассвет.»

 («Ночные ласточки»)

Героями стихов достаточно часто становятся известные литературные персонажи и исторические личности, 
которые призваны донести до читателя авторский замысел как крошка Цахес, Коломбина, Коровьев  в стихах Горюновой, 
Кармен Ольги Сульчинской. 

 Так рисует историческую перспективу в своем стихотворении «Гобелен» Григорий Кружков:

«Гумилёв с Мандельштамом, как лев с антилопой,
прогуливаются по Летнему саду, по Серебряному веку.
На скамье Труффальдино шушукается с Пенелопой,
из-за Зимней канавки доносится кукареку.

Скоро, скоро, видать, розовоперстая жахнет,
скоро Святой Гавриил с патрулем нагрянет.
Скромная тучка на горизонте темнеет, и пахнет
жареным, хоть пока в ней огня нет.

Гумилёв, сняв фуражку, крестится на колокольню,
голова его похожа на сжатую ниву.
Мандельштама одолевает какой-то хронический дольник,
он мычит, глядя в сужающуюся перспективу

аллеи — где, вдали алея,
видится что-то, еще видимое в радужном свете,
что-то такое невинное, чего и Блейк не наблеял…
Но уже Петр обернулся, и вскрикнул петел».

 

( «Гобелен»)

 

У Галиной Байрон носит на груди красный бант, пролетая в небе над Россией к реввоенсовету, русский философ Бахтин 
переписывается с Турбиным, Красная Шапочка предстает в образе пионерки, а Серый волк – педофила. 

«Барышни гуляют без перчаток,

Мерзнут их пальчики,

Слипается мгла,

Романтизм накладывает отпечаток на гибнущие тела,

Байрон ходит по небу, точно тень в крылатом плаще,

Голова у него в плюще, и все для него вотще.

Он снаряжает бронежилет,

Заряжает свой пистолет

И спешит к реввоенсовету, переплывши Па-де-Кале…»

(«Байрон в небе над Россией»)

«Кто это едет в троллейбусе в красной кепке?
У неё в кармане билет за четыре копейки,
У неё над не оформившимися бугорками
Пионерский галстук с рваными уголками.

….Но ей сходить на остановке у бакалеи,
И следом он проталкивается за нею,
Где вы, воины света, дровосеки в красных повязках,
Не иначе, как плохо кончится эта сказка.

Ах, зелёные ёлки, серые наши волки,
У неё в косичках пластиковая заколка,
И с небес взирает печально и отрешённо
Космонавт в скафандре из крашеного бетона.

(«Красная Шапочка»)

«Пишет М. Бахтин Турбину:
Душно мне, никак не усну
Адова настала жара,
Леночке случилось вчера,
Хоть в глубинке люди скупы,
Раздобыть сельдей и крупы.

Пишет В. Турбин Бахтину:
Я на Пасху к вам загляну –
А пока до поздней звезды
Изучаю ваши труды
И, почтить желая ваш дар,
Высылаю ящик сигар».

(«Переписка Бахтина с Турбинным»)

Собственно говоря, тесное переплетение архетипического и повседневного – еще одна важная примета современной поэзии, присущая как поэтам-авангардистам, так и их коллегам, творящим в классической манере стихосложения (А. Горбунова («Кости, земля, трава», «Размышления перед сном»), О. Сульчинская ( «Снится музыка», «Благовещение»), стихи А. Алехина, А.Бауман («Дед Мороз», «Илион»), А.Пурин («На смерть муз», «Аполлон в мехах». «Четыре, две и три - загадка для Эдипа»).  Содержательный план определяет то обстоятельство, что современные поэты все чаще отходят в творчестве от жанровых ограничений, что проявляется во включение в поэтические тесты элементов прозы («На двух ногах» М. Галина) и даже цитаты из научно-популярного текста («Водяные девочки» М. Галина). Поэзия Натальи Черных характеризуется абсолютно современной поэтикой: в основном близкий к традиционному, при свободном, меняющем свою форму стихе допускаются вставки фрагментов прозы; фольклорно-авангардные мотивы; элементы самоиронии. При этом баллады или сказания Черных объединяет церковная тематика. Пример — «Оптина-Голутвин-Миры Ликийские (Несколько стихов о кончине Оптинского старца, схиархимандрита Варсонофия)».  

Но наиболее интересным примером смешения жанров может служить произведение «Все о Лизе» Галиной, которое представляет собой явление в современной поэзии, в том числе и из-за крупной поэтической формы, что является редкостью в сегодняшней литературе. Часть критиков называют «Все о Лизе» своеобразным романом в стихах, хотя сам автор отказывается так характеризовать произведение, ссылаясь на отсутствие сюжета. Условный жанр произведения определяет и условность, действующих в нем персонажей, наряду с Лизой, спасателем Колей ими становятся садовый бог,  ящерица,  «прекрасная южная еда» и др.

 «Лук, помидоры, масло и соль,
Калитка, кусты, порог,
Сверху подсматривает босой
Мелкий садовый бог,
Как бы он Лизу хотел-любил,
Если б и вправду был!
Лук, помидоры, масличный ток,
Золото, зелень, сон,
Если б он не был так невесом,
Он бы, конечно, смог
На раскладушку-ее-кровать,
Трогать и целовать.
Лизе снится, что она идет с базара
и несет в кошелке брынзу, помидоры и лук
и еще какую-то зверюшку — то ли птенца, то ли щенка,
то ли котенка, Лиза не уверена, впрочем,
это не так уж важно, важно, что-то живое,
маленькое, нужно
по приходу домой
обязательно покормить,
но оно не ест помидоры, вот жалость, кончается отпуск».

Книга может быть охарактеризована полистичностью, даже кажущейся мозаичностью, впрочем, как и большинство произведений Галиной. Банальный отдых девушки-неудачницы на юге обретает философское осмысление:

 «ночью приходит
северный ветер

трясет ветки ветел

выдувает птичьи
голоса из тернового куста

и земля стоит исполнена величья

безвидна и пуста»,

«гул
золотых пчел
одинокий челн
на глади волн
на дешевой картине
на противоположной стене
то ли в гостинице в холле
то ли в какой-то квартире
и вот еще что-то такое
русалка барахтается в тине
на зеленоватом дне
машет белой рукою
совсем при другой луне
застрявшая посредине
мира в котором не
отражается в пластике и дерматине
приемного покоя
не поддающаяся медицине
звезда рас альхаге
плавающая в окне».

( «Всё о Лизе»)

Отличительной особенностью творчества современных поэтов является опора на культурные аллюзии (М.Галина, И.Горюнова, А. Бауман, А.Алехин и др.) В качестве яркого  примера можно рассмотреть стихотворение Андрея Баумана «XXI век», которое воедино  объединяет в себе культовые понятия не только российской культуры и словесности, но и обращается к эпизодам мировой истории и литературы, известным своей неоднозначностью.

«Во дни сомнений
во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины
словно темную воду я пью помутившийся ворованный воздух
мылкость в легких необыкновенная
мое дыхание уже легло на стекла заблудившихся трамваев
и я стою как Пирр во время чумы
и слежу полет шмеля над гнездом кукушки
и чувствую себя чайкой по имени Дядя Ваня
выпавшей из дворянского гнезда
в вишневом саду расходящихся тропок…»

Этот же прием обращения к прошлому через знаковые вехи истории культуры использован в ряде других стихотворений автора, например, «Закат Европы», «Серебряный век» и др.

Одним из критериев, по мнению Н.А. Ловчинского, определяющего принадлежность поэтов к постмодернистскому течению, является положение о том, что русскими поэтами признаются все, пишущие на русском языке, независимо от места проживания [5, с.96]. В качестве примера можно привести тексты Алексея Алехина, многие из которых созданы за пределами страны – в Китае, Индии, Франции. Василий Ломакин, родившийся в Москве, с 90-х годов живет в США и впервые его стихи были представлены читателям в Интернет-журнале «TextOnly».

Философия поэзии Алексея Алехина заключается в гиперэкзистенциальности, преобладании  внутренних, а не внешних конфликтов, прямая зависимость стиха от эмоционального состояния поэта («кашляю, кашляю, и мне отзываются соседские собаки», «дерево на ветру орет руками как глухонемой», «во мне по зеленой траве по-прежнему ходит полосатая кошка/топорща усы»). Лирический герой Алехина остается сам с собой наедине, окруженный лишь вещами и природой, поднимающимися в своей значимости до библейских смыслов.   Здесь уместно  вспомнить  об      интервью       альманаху  «Абзац», где  В. Нугатов говорит о том, что современный поэт  вправе  судить о мире, о времени и о себе без оглядки на сомнительных «экспертов», «коллег» или «народ» [6, с.180]. 

Образы, создаваемые Алехиным четки и зримы, наполнены поэтикой. Общая тематика сборника «Временное место» философское размышление  - о сегодня и завтра, иногда воплощенное через вполне понятные, даже бытовые приметы: «…и слушая в вечерних сумерках как соловей прополаскивал горло, Он сказал: а если вздумаешь/ ходить по воздуху - смотри не наступи на птиц», «как дует изо всех щелей по бритым головам присевшей на корточки эпохи, по модным стрижкам голубей». В творчестве Алехина четко прослеживаются две доминанты: «принцип айсберга», когда поэтика корнями уходит в историю и культуру страны, и ориентацию не на жизнь, а на культуру же.

«Какими тяжелыми помпами перекачивают

ночь, прежде чем покажется утро

и на окаменевшем ракушечном дне

закопошится жизнь,

пуская ростки

в домах, похожих на музыкальные

инструменты оклеенные изнутри обоями,

и в конторах,

и на сгнивших ступеньках сада.

По утрам,

когда земля притягивает сильней,

жирный голос трубы выговорит 

слова, невнятные в шепоте

треснувшего рта. Все начнется

сначала, как танец, обновляясь

как бабочка,

и умирая на черном и мокром листе

каждый день,

вопреки предвещаниям птиц и

газет. Медленнее моллюска

и быстро, как бьется сердце».

(«Пьеса для джаза»)

Отсутствие лиричности, в котором представители «старших» поэтов упрекают молодых, порой подменяется обнаженностью интимной жизни. Открытость присутствует в стихах настолько, что они могут шокировать среднестатистического читателя как в стихотворениях Веры Павловой, но получает высокие отзывы критиков за «откровенность эмоциональных признаний». Сравнивая творчество Веры Павловой с творчеством А. Вознесенского, Шайтанов И. отдает пальму первенства Павловой как «речетворцу» [ 8,с.572].

* * *

«Как вешаться не хочется,
как хлопотно стреляться,
как долго и как холодно
лететь вниз головой!
В порядке исключения
позволь в живых остаться
и помереть, как следует,
а не как Пушкин твой!»

* * *

«Почему я, твое самое мягкое,
сделана из твоего самого твердого -
из ребра?
Потому что нет у тебя твердого,
которое не превратилось бы в мягкое
во мне..»

* * *

«Воздух жуя ноздрями,
свет глазами жуя...
Ждете уж рифмы хуями?
Хуюшки вам, ни хуя!»

* * *
»Ночами за дверью моею
избитые плачут слова -
впускаю, за пазухой грею,
убитого слова вдова..».

Афористичность интимного присуща и поэзии Ирины Горюновой («Я буду стесняться и дерзить одновременно», «Любить взахлеб, чтобы теряться в мире и становиться и слепой, и зрячей — одновременно», «Царствую, сумасшедшая, даже в твоем рабстве», «Своевольная, на дыбы встану, наперекор себе», «Приму вольность в обмен на клеймо принадлежности»). Сказанное можно отнести и к поэзии В. Ломакина, в которой сокровенность переносится из области личного на всю сферу социального. Такова суть поэзии Василия Ломакина, которая рассматривает страну откровенно, как бы издалека, но не по расстоянию, а по внутренней отстраненности к событиям всего мира («Триста грамм сухого Орфея»):

«Дворы исполнены горящими дворцами
Дворцы исполнены горящими ларцами
И мы обнявшись со своими мертвецами
И будем Родина сама

И счастье побежит нестрашными шагами
За нашими несчастными сердцами
За край земли, за грань ума».

 («Песни Тримальхиона»)

«Ах, каб на розы не морозы
То имя Русское мне было бы приятно
Но дружественные психозы
Мне о любви поют по-итальянски

Кастраты вертят розовые вульвы
Слышу: "Nessun maggior dolore
che ricordarsi del tempo felice
ne la miseria"

И вижу розовое море
"Четыре вульвы Беатриче"
Мыльной оперы первая серия»

( «DXM»)

Традиции «свободного стиха», верлибра довольно распространены в поэзии современных авторов. Верлибр является определяющим в творчестве Горбуновой Аллы («Когда я вырасту большая», «Сосны рождают янтарь», «Ad eum qui lucet», «В тишине налету-навесу».

Александр Карпенко, член Союза писателей России считает, что верлибр Горюновой, тяготеющий к классическому белому  стиху, вполне самодостаточен, «чтобы писать верлибры на столь высоком уровне, как Ирина Горюнова, необходимо быть «во всеоружии» самых разнообразных знаний. Ибо здесь негде спрятаться за хлесткой рифмой» [3].

«Несостоявшийся человек — непроглядная тайна
Не перерожденного. Он не готов.
Грохочущее одиночество небытия, строчка
Из ненаписанного стихотворения на пределе…
Невозможностей человеческих. Органные трубы
Поют о мечте, спрятанной в глубине церковных
Стен… Хотите, мы станцуем вальс на лестнице
В небо? Торопящийся к смерти мир не увидит чуда,
Пройдет мимо, слепой, погасший, в кургузых штиблетах…
Обводной канал спрячет его останки в темных водах,
В то время как наш танец будет продолжаться на грани
Существования миров… нет никаких амбарных замков,
Дверей, порогов там, где существует только один…
Один только детский вздох, полный ожидания чуда…»

Лирический экзистенциализм присущ большинству пишущих женщин.

Алла Горбунова:

«И что, эти крупные грозди
цветов или ящериц, и лицо
одутловатой королевы гороха
нарисованы здесь
в самом деле?

Я их видела в детской постели,
а они по-прежнему здесь,
никуда не делись»

По мнению Качалкиной Ю. верлибр оригинален в том случае, если он дает автору возможность выразить то. что не возможно при использовании обычной рифмы., т.е мы можем говорить не только об обогащении поэтических средств, но и о некоем «кризисе» рифмы [4, с.47]. Кроме того, зачастую авторы, кроме верлибра, используют так называемую, «антиформу», где ритм и рифма вообще не имеют значения, но усиливается семантическое начало.

Вера Павлова:

«Духи и буквы. Последние — инициалы.
Всякое слово немного — аббревиатура.
Скажем, Х с В, где бы ни были, кажутся алыми,
в лампочках, с плохо спрятанной арматурой.
Я я читаю курсивом в любой гарнитуре,
в Ж угадаю Башмачкина любящий почерк.
Возле ГУЛАГа Голгофа — аббревиатура,
после ГУЛАГа любое тире — прочерк.»

Мы находим «антиформу» в творчестве Ирины Горюновой (практически сюрреализм: «из их глаз сыплются доллары, евро, фунты стерлингов, на худой конец — рубли»), Алексея Алехина, Кирилла Корчагина. Приведем пример из стихов последнего:

спят ночами тонны камней
и буковый лес их сторожащий
безусловно любовники спят
укрытые тенью листвы

в узлах ветвей набухая
нерасторжимы плоды и суставы
нерасторжимы
и теченьем земли не подняться
и потоки будут нежны
но и столько птиц никогда
не видел в сверкающем опереньи
этот воздух и влага
и ветви этих деревьев

укрывающих норы змеиные
молчанием полные и тишиной
в опустошении
искаженного солнца

 («Нецах» )

И все же говорить о современных авторах исключительно с позиций литературного новаторства значило бы искусственно сузить размеры поэтики. Особенностью современной поэзии является соединение лиричности и проникновенности строк с философским подтекстом, продиктованным самим смыслом бытия: («Пейзаж с влюбленными», «Дерево», «Чуть воздух чище», «Дождь», «Прощание» Андрей Бауман).

«Сырым исподним машут здания
С балконных плит.
В открытом космосе желания
Земля летит.
Берут от жизни полной горсточкой,
Вдыхают свет.
А смерть, постукивая тросточкой, —
За ними вслед.
И каждый тихо улыбается,
Всяк о своем.
Им друг от друга не избавиться.
Идут втроем».

«Поэзия Андрея Логинова — целый космос, открытый для всех и доступный для немногих. Вам повезло, если удалось стать одним из немногих», - пишет  Александр Сокуров. Стихи Логинова – это прорыв до метафизики сознания  через опыт откровения(часто выражаемый мистическими аллюзиями) до высокого уровня сознаниябез элементов повседневного бытия. Своеобразным творческим кредо Андрей Логинова можно считать стихотворение «Начинающий бог». 

«Я взошел туда, откуда нет возврата.
Дымчатая звездность моросит.
Небольшая прошлого утрата,
Будущее за нее простит.
Память, как копилка, сохранила
Шрамами на сердце долгий путь.
И меня опять вдруг поманила
И кольнула болью: твердым будь!
Не пеняй на сломанные кости,
Не смотри на истощенье сил.
Это трус лишь скажет — брось ты!
Каждый на твоем когда-то месте был».
(«Начинающий бог»)

Умение не просто продолжить, но преломить российские поэтические традиции присуще лучшим стихам таких поэтов как Андрей Анпилов, Андрей Логинов, Андрей Бауман, Инна Кабыш, Мусият, Евгений Чиграков, Глеб Шуляков, Владимир Гандельсман, Максим Калинин и др. Этих поэтов, несмотря на принадлежность к разным возрастным поколениям, объединяет яркость поэтических образов, метафоричность, глубокое сопереживание, обращение к исторической действительности страны через личные впечатления.

Особенно в данном отношении характерно творчество Гандельсмана, которое отличает особая задушевность.

       С понедельника целиком забиваюсь я в тишину,
       становясь опять перебежчиком от одних
       выходных к другим: молчаливо жну,
       что посеял, сею опять, заготовляю жмых.

       А жена забивается в свой за стеной отсек,
       что-то мелет, просеивает, варит, ткёт,
       и соседи, стекольщик, молотобоец и дровосек,
       не покладая рук работают, эти два и тот.

       Нас с женою держит мысль на плаву,
       что пойдём в выходные кормить в пруду
       черепаху, – она из панцирной книги своей главу
       выдлиняет морщинисто, просит дать еду.

       Мы с женой не очень-то меж собой говорим,
       только держимся за руки иногда,
       а свободными – бросаем еду, и так стоим,
       и слегка краснеем, если кто видит нас, от стыда.

    ( «В паре»)

Лирика Гандельсмана часто пронзительна до боли, особенно когда посвящена событиям прошлых лет или памяти ушедших близких людей («Сестре», «Воскрешение матери», «Спартак»):

«..Надо в одно местечко.
Повесь на плечики.
Мне не нравится, как
ты кашляешь. Ляг. Ляг. Ляг.

Не говори при нём.
Уже без пяти. Подъём. Подъём.
Стоило покупать рояль. Рояль.
Закаляйся, как сталь.

Он меня вгонит в гроб. Гроб.
Дай-ка потрогать лоб. Лоб.
Не кури. Не губи
лёгкие. Не груби…»

(«Воскрешение матери»).

Характерной особенностью поэзии Гандельсмана является смелое обращение с размерами стихосложения и рифмами, ей присущи элементы авангардизма.

«Движенье выходов моих приятных
на улицу мне доставляет радость,
людей чуть выпуклых и непонятных
движенью моему обратность,
и в целом: эта невозбранность.
На срезе воздуха автомобилей пестрых
в зрачке несутся карусели,
то вижу их, то думаю о сестрах,
то пью в кафе дымящееся зелье.
О, совести неугрызенья!»

(«Моментальный снимок»)

Близки по духу к поэзии Гандельсмана поздние стихи Григория Кружкова:

«Философия спрашивает:
— Познал ли ты себя самого?
— Ах, как вы хороши сегодня,
           госпожа Философия!
                    Дозвольте ручку.
Время спрашивает:
— Сделал ли ты всё, что мог?
— Опоздаю, непременно опоздаю! —
                спохватываюсь я и бегу.
Бог спрашивает:
— Ты готов?
— Грызу ноготь, сэр, грызу ноготь».

(«Ответы невпопад»)

Афористично и емко:                  

«Ибо слава — штабная шалава,
А любимая девушка — смерть.
Эту пьесу второго состава
Я отказываюсь смотреть».

(«После войны»)

Анализируя творчество Евгения Чигрина, Станислав Айдинян, говорит о том, что многие народы современности уже утеряли рифмованный стих, которому на смену пришёл верлибр, но русская литература ещё находится в восхождении и рифмованная строфика жива и разнообразна [1].

«Словарь реки читается с конца,
Сначала «я», а после остальное.
Лицо волны, от солнца золотое,
Морщинится, как кожа мудреца...»

И еще строки из стихотворения первого раздела сборника Евгения Чигрина «Островистые земли»:

 «…Не в первый раз – огромная зима,

     в которой холод с Колыму размером,

Вся местность – ступор, снежная чума,

     губерния, в которой я гомером…»

Мнение востребованности рифмованной строфики может быть подтверждено творчеством и таких поэтов как Владимир Молчанов, сборником стихов «Ладейный эндшпиль» Владимира Гандельсмана, где он обращается к классическому слогу русской поэзии. Марии Марковой и др.

Приведем в качестве примера несколько рельефных строк Марии Марковой, в которых она стремится найти смысл жизни в «простенке миров» (М.М.) между физическим и духовными областями,

«Боль головную и холод терплю.
Друг мой, я так эту зиму люблю.
В бледном дыхании, на расстоянии,
жмурясь на солнце, зиму люблю.
....

Как обернуться, не обернувшись?
Как оказаться в простенке миров?
Только мелодии свет простодушный.
Только неловкость без слов.

Мне мудрости не хватит
Смягчить свои слова.
Каких ошибок ради
Я окажусь права?..»

 Стихи Андрея Анпилова   («Туман», «Снегопад на луне», «Верный способ», «Восьмое марта», «С ногами залезу на темный диван») отличает особая мелодичность, песенность присущая русской классической поэзии, берущей корни в народном творчестве, и звучат, и воспринимаются как песни. Вневременность такой поэтики опровергает утверждение о кризисе классического стихосложения. В качестве примера достаточно рассмотреть два стихотворения А. Анпилова «Ежевика» и «Россия» с неповторимыми авторскими образами и в то же самое время узнаваемым классическим подходом к стихосложению.

«Холодает, снится осень,
Обостряя слух и зренье,
Перестук печальный оземь
Поздних яблок вдохновенья.
Журавли, прощаясь на год,
Восклицают — плачь, амиго!
И последняя из ягод
Поспевает, ежевика.
Ежевика, ежевика,
Ты почти что Коста-Рика -
Горяча и чернокожа
И на Пушкина похожа.
Не морошка, не черешня
Донесли черты поэта -
Он позировал небрежно
Ежевике для портрета.
И с тех пор, везде встречаясь
От Москвы до Петербурга,
Ягод, крохотно курчавясь,
Закипает шевелюрка.»

( «Ежевика»)

«Деревни, редкие как сито,
Ростки берёзок и крапив,
Простору с кротостью Давида
Побольше места уступив,
Стоят без шума и без цвета,
Вдали - дороги вьётся нить,
Чтобы главу хоть в мире где-то
Людскому Сыну приклонить.

Земной красы на свете густо,
И ты очистила тропу,
Где опустить на место пусто
Дождю и ангелу стопу.
В твоих домах тепла не много,
И ты сама не тёплый дом.
Ты песня, ветер и дорога
В бескрайнем поле, кроме Бога

Почти никем не занятом».

(«Россия»)

Созвучно обращение к России, созданное в стихах Владимиром Молчановым:

«Ах, Россия!.. Куда же ты мчишься?!
Стой!.. И стать нам вели.
Но едва ли до всех докричишься,
Покрова на Нерли.
А река белый облик глубоко
Отразит на мели.
И крестом устремляются к Богу
Покрова на Нерли».
( «Лишь заря над землей запылает»).

Такие стихи  Молчанова как: «То не роща наряд свой роняет», «Златоуст». «Что о войне я нового скажу», Максима Калинина («Она в шесть утра встает», «И во мне как в яблоке-китайке»), Валерия Черкесова («Собака лает-ветер не уносит», «Жизнь проносится мимо» «И опять заплутала душа», «Словом утешь»),  в хорошем смысле вневременны своей метафоричностью.

«…Взрываясь, время по пятам бежало,
Вон из подъезда, пехом до вокзала,
По шпалам, вдоль перрона, на такси,
Ударом в дверь, вторым — двойным по пузу,
Влетая, словно шар, в квартиру-лузу,
И тормознулось рядом с ней: «Прости».

(Владимир Молчанов)

«Пролит на голую рощу

Ветра крутой кипяток.

Сердце зажмурь и на ощупь

Сделай печали глоток.

Месяц скосился недобро,

Над головой проходя.

Сквозь черно-белые ребра

Тянутся пальцы дождя.

Взять и уйти бы, что проще,

Если б не мысль — ты сейчас —

Сердце березовой рощи,

Бьющееся через раз.

С места себя ты не стронешь,

Если, покорен судьбе,

Маленький мокрый лиственыш

Робко прижался к тебе».

(Максим Калинин)

«На плешивых полянах, повытоптанных выпивохами,
среди буйства черемух, роняющих пенистый цвет,
мы росли, словно дички, довольствуясь сызмальства крохами,
в многоликой стране, отходящей от боли и бед
недалекой войны, о которой из первых уст знали,
и — закурим, товарищ! — взатяжку дымили, юнцы,
и по праздникам, помню, отцы надевали медали —
у кого они были, конечно, отцы».

(Валерий Черкесов)

До высот метафористичности поднимается Инна Кабыш в строках:

«Рай – это так недалеко,

Там пьют парное  молоко,

Там суп с тушенкою едят

И с Данте за полночь сидят»

(«Рай – это так недалеко»)

 

В наиболее известном стихотворении «Кто варит варенье в июле» Инна Кабыш в какой-то степени выражает общие чувства поколения «старших» поэтов, переживших развал СССР и 90-е годы, поднимаясь от обыденно-женского занятия к осмыслению судьбы поколения: «кто варит варенье в июле, тот жить собирается с мужем», «кто варит варенье в июле, тот жить собирается долго». Рефрен звучит как заклинание и тем неожиданней резкая, почти провидческая концовка: «кто варит варенье в июле в чаду на расплавленной кухне, уж тот не уедет на Запад и в Штаты не купит билет», «кто варит варенье в России, тот знает, что выхода нет». Философия стоицизма, принятие действительности объединяет стихи Кабыш и Ольги Сульчинской. «Действие без надежды на успех» пронизывает практически все стихотворения Сульчинской:

«Повседневность — и воспарение над ней.

И нужно мужество, товарищ,
Над этим временем текущим,
Чтоб быть спокойным и беспечным,
А не задумчивым и мрачным».

С этими строками перекликаются ее же строки не свойственные поэтам-современникам:

«Ночь и дождь под фонарем
Пьем — и вновь хочется пить.
Может быть, мы не умрем??

Может быть.
Все может быть».

(«Эликсир»)

Также  и вневременно  классическое - «поэтом можешь ты не быть», с которым ассоциируется та часть творчества Андрея Баумана, где он воскрешает традиции гражданской ответственности поэта за судьбу Родины. Особенно значимы стихи, где звучит тема войны и концлагерей («Солдатские кладбища», «Братья», «Дано мне тело…», «Россия и после», «Восточный фронт» и др.), тема судьбы России и ее земли, которая «старей и горше» становится с каждой утраченной человеческой жизнью. В стихах Сульчинской в отличие от поэзии Баумана нет прямых отсылок на историческое прошлое, но оно присутствует за строками незримо:

«Резкий ветер. Слеза омывает око,
И пейзаж замутняется. Смаргивает веко –
И пейзаж исчезает. И становится одиноко
Миру, в котором снова нет человека».

(«Песня о ветре»)

 

Неожиданно у Инны Кабыш раскрывается образ Родины – «свекрухи», с которой судьба простой женщины вдруг оказывается связана воедино, а «свой» мужчина предстает тем самым народом:

«Вдруг прыщи исчезают со лба,
и пунктиром ложатся морщины –
это знак, что начнется судьба.
Начинается!.. С крови, с мужчины,

с ломки, с дома, где всё кувырком,
где так веще процедит свекруха:
ешь ломком – жить не будешь домком...
А за окнами будет разруха,

капитальная рухнет стена
от напора страданья простого,
и увидишь: в России война,
вдруг прозрев, как однажды Ростова.

……..

И песком заскрипит на зубах,
зашуршит, в коробах оседая
черепных: Чернобыль, Карабах...
И Россия, свекруха седая,

сядет рядам. Вот слово: свекровь!
Не жена, не Прекрасная Дама
и не мать. Степень близости – кровь
общей группы, семейная драма.

Просто брак оказался с брачком.
Но она же мне мужа носила!
Мы повязаны, мы ни при ком:
все на фронте: ни мужа, ни сы».

«...Чем глотать блевотину газет,
лучше ух на улицу глазеть,
где афиши, очередь, ворона, –
да читать про кесаря Нерона,
ибо мы – по сути – тот же Рим:
и у нас имперские пороки,
и у нас распятые пророки,
вот и мы однажды погорим.
Лучше ух предаться жизни частной
и вязать сородичам носки:
здесь иное качество тоски.
Мне ж не все равно, ГДЕ быть несчастной.
Лучше ух слоняться в затрапезе и,
делая мужчине бутерброд,
понимать, что ЭТО – жанр поэзии,
что мужчина – он и есть народ».

Надо отметить, что женская поэзия, если возможно деление поэзии по гендерному типу, более жизнеутверждающая, чем поэзия мужчин. В подтверждение приведем одно из стихотворений Натальи Черных:

«А может просто встать с другой ноги,
И вместо кофе взять и выпить соку…
И повернуть свои привычные шаги
В ту сторону, где будет больше проку…

И в этот день проделать всё не так:
Поставить от конца к началу числа,
И самый незначительный пустяк
Наполнить добрым и высоким смыслом.

И сделать то, чего никто не ждёт,
И рассмеяться там, где столько плакал,
И чувство безнадёжности пройдёт,
И солнце встанет там, где дождик капал.

Из круга, заведённого судьбой,
Возьми и выпрыгни на станции безвестной…
Ты удивишься – мир совсем иной,
И неожиданнее жизнь, и интересней».

Темы и образы Наталии Черных постоянно возвращают к жизни и состоянию воцерковленного человека,  даже там, где нет непосредственного свидетельства церковного присутствия, ткань стиха пронизывает формируемое ею отношение к миру и слову, в основе которого лежит прежде всего чувство смирения  и светлой негромкой радости («Хлам памяти очищен и проветрен, упрятан ловко в новенькой подкладке»).

«Но шаг еще — и чистота вокруг,

ни запаха, ни звука, ни виденья.

И только иней легкий, легких рук

невидимых всего прикосновенье.

Иди, свеща! Твоя судьба светла!

Ты из вещей легка и золотиста.

В тебе есть умирание без зла,

Подобное Успению Пречистой».

Влияние Бродского на русскую поэзию второй половины ХХ века давно уже стало аксиомой. Сами поэты дают прямые отсылки к своим предшественникам, в поэзии которых черпают вдохновение.

 «Людей явленье в чистом воздухе
я вижу, стоя в "Овощном",
в открытом ящиковом роздыхе
моркови розовые гвоздики,
петрушки связанные хвостики
лопочут о труде ручном.
И мексиканцев труд приземистый
шуршит в рядах туда-сюда,
яркозеленый лай заливистый
салата, мелкий штрих прерывистый
укропа, рядом полукриво стой
и выбирай плоды труда».

(В. Гандельсман «Заболоцкий в "Овощном")

«По Волошину, серая роза

Расцветает… Спускаюсь в метро,

Там дымится ничья папироса,

Грязновато и как-то мертво…»

В российской словесности остаются и традиции многонациональности литературы советской. Известный литературовед Казбек Султанов высоко оценил такое качество поэзии дагестанской поэтессы Миясат Муслимовой, как умение быть открытой миру и одновременно отражать дух своего народа. Понятие «родина» в «Каменном триптихе», «Это твое Макондо». «Аулов лакских имена» понятно и близко вне географических понятий.

«Сначала я отдала мир, в котором нет меня,
И осталась у моря, чтобы ловить брызги снов.
Когда соленые капли ночевали в моих глазах,
Они думали, что я им снюсь.
Потом я отдала любовь, пока ее не забрали,
и назвала твоим именем море, чтобы слушать его.
Когда волны выбросили меня на берег,
они думали, что у меня нет крыльев.
Потом я отдала им море, чтобы вспоминать о нем,
А соль притаилась в трещинах памяти,
чтобы я забыла о жажде.
И я написала стихотворение.
Теперь мне его некуда спрятать…»

(«Уже не молитва»)

В противовес «экстремальному» творчеству как бы в параллельном мире развивается направление постреализма. Стихи Глеба Шульпякова – пример психологического мастерства. Внутренний мир поэта и его современников занимает в его стихах очень важное и четко очерченное место. Под этими стихами всякий раз лежит не только подлинное - пусть небольшого масштаба - событие, но и подлинное чувство, подлинная эмоция, движение души, которое  приводит к появлению подобных строк:

«Царство небесное,
кровь с молоком».
Что же так ноет
под левым крылом?

В поэме «Саметь» Г.Шульпяков через корни личной семейной трагедии обращается ко всей трагедийной истории России: «Два года назад я случайно, незапрограммированно очутился в непрошенном, нежданном месте. Четырнадцать километров от Костромы, село Саметь. Берег Волги. Церковь, где служил мой прадед-священник. Дом, в котором жил с женой и дочками. И всё. Я знал, что он погиб перед войной в костромской ЧК, его забрали по доносу. Кроме одной-единственной фотографии (и письма), у нас ничего от него не осталось, даже могилы».

Я помню эту карточку с тех пор,
как помню сам себя.
Она стояла в комнате у мамы.
Вот прадед, отец Сергий:
ряса в горчичной сыпи
— сельский священник.
Вполоборота матушка
(на плече ладонь лодочкой).

Дни безвременья,
дни солнцеворота!
Когда уходит старый, а другой
еще невидим за речной дугой
— там, на отмели,
где вечная Саметь
летит вниз крестами,
мой вечно молодой дядька
скрипит мокрой галькой
— там, на переправе,
над темной водой
разговаривает с грачами
прадед-священник.
Еще одно усилие, и я
услышу, что он говорит.

Из подворотен
музыка летит.

История создания поэмы объясняет ее особую исповедальность, поэтические воспоминания чередуются со строками прозаическими, подчеркивая тем самым, документальность происходившего.

Поэтическое мастерство в соединении с подлинностью чувства объединяет поэзию. Шульпякова с поэзией Алексея Пурина.  Тематика стихов Пурина относится к вечным: любовь, искусство, радость бытия, но в творчестве Пурина она одновременно соединяется с неосознанной горечью предстоящей потери.

«Ах, иметь, иметь эти мед и медь –

Обладать ими, овладевать

и владеть!.. Похожа любовь, заметь,

на диктант – смятенье куда девать?

Гнать – держать, обидеть – терпеть, смотреть…

В паутину смертную звать…»

 И еще:

«Я целую губы, ключицы, грудь –

и Гольфстрим несет меня вниз…

Ах, шепни – что любишь! Ах, все забудь,

на устах моих задохнись,

захлебнись – и всхлипни, и, словно ртуть,

из ладоней вырвись, вернись!..»

Предвидение горестной любовной утраты, присущее классической поэзии, пронизывает все творчество, о чем бы не писал поэт – о любви к женщине, или о поклонении Венеции (как альтернативы Петербургу), которая  деформируется  в нечто призрачное и недолговечное как Фата Моргана Европы. Эклектичность мира, реальности как нельзя лучше отражается в строках с явной отсылкой к самой трагичной странице утраты российской литературы:

«Нет ни счастья, ни злодейства
в мире, губы не криви, -
только пакость лицедейства
и тоска полулюбви.
В талой жиже безразличья,
на безличной скользоте -
нет двуличья и величья,
только пуля в животе...»

Состояние и перспективы развития новой российской поэзии зависят от освоения эстетики, лучших традиций русской и советской поэзии. Краткий обзор творчества предложенных авторов доказывает многомерность и глубину, происходящих процессов в поэтической жизни России XXI века.

 

Библиографический список

 

1. Айдинян С.  / С.Айдинян //Южное сияние -2012.- №3

2. Гейде М.О книге Валерия Нугатова «Фриланс» (Из архива журнала “Критическая масса”) / М.Гейде // Сайт Новая литературная карта России: http:// www.litkarta.ru/dossier/geide-o-nugatove/dossier_1448- 2008. - 27 мая/

3. Карпенко А. Шаманские песни Ирины Горюновой: рецензия на книгу «Шаманская книга» / А.Карпенко// http://www.reading-hall.ru/publication.php?id=11633

 4. Качалкина Ю. Cвободные от стиха /Ю.Качалкина // Знамя – 2004.- №2.

5. Ловчинский Н.А. Современная русская постмодернистская поэзия: отличительные черты и критерии отбора материала для научного исследования / Н.А. Ловчинский //Вестник Челябинского государственного университета.- 2009.- ып.43.- С. 95-97.

 

6. Нугатов В. Интервью // Абзац – 2009- № 6.- с.166-182

 

7. Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литературу: учеб.пособие /        И.С.Скоропанова – М.:Флинта, 2002.- 608 с.

 

8. Шайтанов И. Дело вкуса: Книга о поэзии/ И.Шайтанов.- М.: Время, 2007.- 656 с. С.45.