Рассказ человека, которого я хорошо знал или отличный сюжет для господина де Мольера.
Бог шельму метит...
(пословица)
А хотите, я расскажу историю, где вы увидите такие коллизии человеческих взаимоотношений, что невольно вспомните и, в который раз: О tempera! O mares! (О, времена! О, нравы!) и представите себе негодующего Цицерона, произносящего эти слова в осуждение современного ему Рима?
... Я занимался в те годы торговлей.
Кто не занимался в то смутное время торговлей, когда культурная столица некогда великой страны превратилась в один огромный блошиный рынок?
Торговали все и всем: пенсионеры - сигаретами; инженеры - турецкими шубами; профессура - дамским, простите, бельём; а бывшие, казалось, образованные и культурные женщины, - всем, чем придётся.
Даже дети подрабатывали мытьём забрызганных грязью фар на перекрёстках наших не менее измызганных улиц.
Итак, я торговал, и дело моё процветало.
Надо заметить, что я не был профессиональным торговцем и, тем более, торговцем жадным...
Как тут не вспомнить Маила (дай Бог ему здоровья!) с Жулебинской ярмарки, который наставлял меня, разъясняя особенности торговых отношений: «Запомни, Костя, есть торгаши, а есть - люди!».
«Ого! - недоумевал я, - И здесь существует некая градация людей, по разным причинам, в ту пору, примерившим на себя фартук продавца».
Маил, к примеру, ещё год назад промышлял где-то на якутских приисках, но успел вовремя смыться и теперь покорно торговал на рынке пряностями.
У него был изящный Мустанг красного цвета, жена красавица, дом под Калининградом и затравленный взгляд азербайджанца, маявшегося здесь и мечтавшего-таки бросить к чёртовой матери свой пропахший укропом контейнер и пожить ещё на этом свете по-человечески.
Итак, я не гнался за прибылью - мне был интересен сам процесс, в том числе - общение с людьми, которое, ко всему прочему, приносило выгоду.
Я сотрудничал с иностранной фирмой или, как сегодня говорят, «продвигал» их товар, наводняя им палатки, магазины, оптовые рынки, даже продуктовые фирмы, снабжающие регионы и... дело шло.
Я уже оговорился, что работал с интересом, поэтому творчески, изобретательно, и позволял себе варьировать и методами распространения товара, и условиями продаж.
Мне нравилось что-то придумывать и, заводя, к примеру, знакомство, я мог позволить себе отдать часть товара просто на реализацию.
Впрочем, часто это было продиктовано не только моей буйной фантазией. Никто не хотел работать «в деньги». Товар брали, но с отсрочкой платежа. И я, конечно же, рисковал в этой ситуации.
Однажды в поисках новой торговой точки я оказался на восточной окраине города.
Магазин располагался возле метро, на первом этаже двухэтажного строения, и близость его от транспортной магистрали, а значит, и от людского потока, сулила немалую выгоду.
- Добрый день! - приветствовал я директора - белокурую даму с высокой причёской и жёстким взглядом,- Я хотел бы предложить...
«Добрый день»... С некоторых пор я сам стал смущаться от такого приветствия. К кому бы то ни было.
В самом начале своей рыночной одиссеи, куда страна бросила нас, не спрашивая нашего на то согласия, я занимался извозом. Так вот, однажды в мою машину подсела женщина, которой я запросто сказал: «Добрый день!». Только и всего.
Она чуть не выпрыгнула из машины... Как потом призналась женщина, она была готова услышать всё что угодно, и прежде всего сумму, которую ей надо будет уплатить за проезд, а тут сходу, как обухом: «Добрый день!»
Значит, что-то не чисто...
Итак: «Я хотел бы предложить...»
- Возьму только на консигнацию*,- ответила дама. Как отрезала.
Другого я и не ожидал. Напомню: магазин находился в непосредственной близости от метро, и я мог надеяться на хорошую реализацию и неплохой заработок.
На следующий день, дабы не забылось наше устное соглашение, я сделал поставку и, назначив ориентировочную дату оплаты, удалился.
А появился только тогда, когда подошло время. Зачем лишний раз напоминать людям о долге?
...Один раз, и тоже в начале своей коммерческой деятельности, я неаккуратно напомнил об этом заведующей огромным привокзальным магазином.
- Валя! А ну, на фиг, всё с полок! - услышал я неожиданно резкие слова из уст этой благообразной на вид женщины. Инцидент был разрешён мной быстро и послужил неплохим уроком в будущем.
- Товар стоит, - ответили мне. Ответили не сразу - видимо, сверившись с остатками на прилавке. И мне ничего не оставалось, как положить телефонную трубку.
Через некоторое время картина повторилась. Потом ещё.
Почувствовав что-то неладное, я подъехал к магазину и, зайдя как покупатель, поинтересовался:
- Скажите, а есть ли у вас...?
- Так давно уже продали, - ответил бесхитростный продавец.
Директора на месте не оказалось и, как выяснится позже, она станет меня избегать...
Сосед моего брата по даче, довольно молодой и энергичный мужчина, был хирургом, и к тому же врачом высшей категории, что каждый мог лицезреть на бейджике, пристёгнутом к лацкану его стерильного халата.
Выше среднего роста, крупный, с плутоватыми глазами на круглом и гладко выбритом лице, человек он был общительный и гостеприимный. К тому же специфика его профессии к этому располагала. Редкий пациент приходил к нему без бутылки спиртного: водка, коньяк, дорогое вино от благодарных клиентов, как поток Ниагары, был полноводным и, казалось, неиссякаемым.
Как тут не вспомнить простодушного дедушку в кардиологическом отделении 20-й больницы, который глядя в окно, не переставал удивляться: «У врачей такие маленькие зарплаты. Откуда же у них такие дорогие машины?!».
Оттуда, дедушка, оттуда.
Итак, соседи по даче, будто ручейки, стекались к его дому и вливались в общий поток уже грохочущего водопада, чтобы поговорить о делах, о жизни и, естественно, выпить.
Жёны сначала благословляли мужей на такие посиделки, да и как отказать: «Мы к хирургу!» - говорили те, и что-то магическое было в их словах и непререкаемое.
До поры.
До той самой поры, когда в очередной раз расползлись они по родным хатам и на вопросы жён: «Где ж ты так нажрался?» только и могли, что промычать: « У-у хир-рурга!».
Да, доходило до бунтов и ультиматумов - как самим мужьям, так и гостеприимному соседу, - которые, впрочем, на очередном празднике, где по-соседски собирались уже все вместе, быстро сходили на нет.
И тут хирург опять брал дело в свои натруженные руки: разливалась водка по стаканам и хозяин, играя и блестя глазами, в которых горел неиссякаемый комсомольский задор, фальшиво, но проникновенно затягивал:
«Хорошо над Москвою-рекой
Услыхать соловья на рассвете,
Только нам по душе не покой,
Мы сурового времени дети».
Запевал, призывая и других к этому, поистине священному, действу.
И уже остальные, положив друг другу руки на плечи, под умильные и хмельные взгляды подхватывали:
«Комсомольцы-добровольцы,
Мы сильны нашей дружбою верной.
Сквозь года мы пойдём, если нужно,
Открывать молодые пути.
..............................................................,
Только так можно счастье найти!»
Слышу я в этом многозвучьи и свой неверный голос.
А кто не откликнется, если услышит: «Я люблю тебя, жизнь, что само по себе и не ново. Я люблю тебя, жизнь, я люблю тебя снова и снова...»?
Тут не только запеть, тут заплакать сообща можно.
Значит, и я на этот огонёк захаживал. Не скажу, что мы во всём понимали друг друга, что много у нас было общего... Ну, как говорится, по-соседски.
И тем ранним весенним днём я постучал в дверь его дома. Хозяин встретил не очень приветливо: в доме уже кто-то был, и я хотел даже ретироваться, но мне всё-таки предложили зайти внутрь.
А жизнь моя на тот момент отличалась крайней неустойчивостью. Более того, задержки по платежам загнали меня в такое затруднительное положение, что, как говорится, и рад поделиться, да нечем. Все деньги в товаре, а товар на рынках и прилавках всё тех же магазинов. Короче, я был на мели. И с этим настроением и направился к доктору.
Китайский колокольчик при входе мелодично приветствовал меня. Тихо и ничего не обещая.
В полутёмной комнате - солнце уже перешло на другую сторону дома - прямо по центру стоял стол с таким изобилием яств, что нетрудно было догадаться: в доме гость, и не просто гость, а гость дорогой. За столом, на самом почётном месте, как императрица - вся в белом - восседала белокурая женщина с пышной, высоко убранной причёской и жёстким взглядом, по всему - благодетельница, чьим старанием и был устроен этот щедрый по местным понятиям банкет. Только глаза её при моём появлении вмиг поугасли: она вдруг впала в крайнее замешательство. Впрочем, никто из гостей в полумраке комнаты этого не заметил.
- Константин, сосед, - представил хозяин, тоже по-царски, широко приглашая меня к столу (так, наверное, приглашают бедных, не очень желанных родственников, чтобы хоть как-то подчеркнуть своё расположение), несколько смущённый и непонимающий, что же произошло с его гостьей при моём неожиданном появлении. - Прошу любить и жаловать...
Передо мной сидела директор того самого магазина...
Чуть позже я узнаю, что Доктор был лечащим врачом её отца, и цель сегодняшнего визита (ах, как некстати!) состояла в том, чтобы отблагодарить эскулапа и показать тому, что благодарность её не будет иметь границ ни сегодня, ни завтра, ни когда бы то ни было... В общем, чётко обозначенные границы рыночных отношений: Товар - деньги - товар, как утверждал Карл Маркс.
Я молча наблюдал эту сцену превращений. О, времена! О, нравы!
... - Так вы и дом строите?
- Да, на другой стороне дороги. У магазина, - рассеянно отвечал хозяин, наполняя рюмки и приглашая собравшихся гостей вернуться к трапезе.
Гости были сыты, слегка пьяны и довольны собой; говорили о медицине, врачах и их благородном деле, желали здоровья, а доктор - человек наблюдательный - всё не мог взять в толк: что происходит? Он - респектабельный мужчина, врач высшей квалификации, муж и добропорядочный, как ему кажется, семьянин; хозяин дома, где стол ломится от снеди, а спиртное льётся, как полноводная Амазонка; он, женщины которому преданно заглядывают в глаза и вдруг... Такой конфуз: не ко времени, не к месту пришедший гость, с появлением которого всё как-то разладилось, пошатнулось в его грандиозной конструкции благополучия! «Но отчего? Почему?» - читалось в его умном, привычно покровительственном взгляде.
Эх, принесла нелёгкая!
- Наверное, Константин неплохо поёт? - зачем-то спросила женщина в белом.
И я спел. Просто, без аккомпанемента: «Над окошком месяц, под окошком ветер...».
Тем временем за окном смеркалось, солнце ушло дальше, за посадки, где возле магазина сиротливо глядел на дорогу недостроенный дом, и гости поняли, что пора собираться.
Ушёл и я, ни словом, ни намёком не сказав никому об этой неожиданной и странной для меня встрече. Я смеялся: хозяин по-царски принимает гостей, те, в свою очередь, благодарят эскулапа за труды его праведные. А я?.. Без копейки в кармане, по сути, оплативший сегодняшний обед, в ранге бедного родственника «под чужую песню и смеюсь, и плачу...»
Так и живём...
P.S. Утром следующего дня мне позвонили из магазина и сказали, что я могу приехать за деньгами. Со мной рассчитались. Сполна. Спасибо тебе, доктор.
16.03.2012г.
____________________
*Консигнация - форма комиссионной продажи.
НАДО ХОДИТЬ В КОНСЕРВАТОРИЮ!
Всё уже было, было, было, было...
Почитайте Ф. Скотта Фицджеральда от 1931 года: «Всё это отдавало фарсом, но становилось понятно, что власть и деньги очутились теперь в руках людей, по сравнению с которыми председатель деревенского совета большевиков выглядел просто светочем культуры... Cамой подходящей для них компанией были бы мопсы, двустворчатые моллюски и парнокопытные».
Или ранние рассказы Булгакова: «...Всмотришься, представишь себе, и день в глазах посереет».
Почитайте, и вы поймёте: всё уже было. Так о чём писать?
Впрочем, Михаил Афанасьевич же писал, что «бескрайняя лава затопила гостиную и смягчила сердца, полные тревоги». В 1922 году. 90 лет назад. Как написал! О чём это он? Верно - об искусстве.
Вот и мы с женой, ровно через тридцать лет, как впервые сообща посетили театр, ринулись в концертный зал, точно понимали, что в этой жизни что-то стало не так, от чего-то остро потянуло к Высокому!
Москва апрельская. Москва весенняя...
Пётр Ильич, когда-то вдохновенно, теперь устало смотрит на заснеженный город, будто говорит: «Люди! Эх, люди... Что говорите сегодня обо мне? Что вас интересует?! Слушайте. Слушайте мою музыку и смягчите свои сердца, полные тревоги».
Косо падает снег, заслоняя и без того неярко освещённый подъезд Консерватории. Серо. Уныло.
Идут дамы. Их больше в общем потоке. Идут, в ожидании волшебства.
Шубы, вечерние платья, чулки, сапожки...
До касс не дохожу. Парень в МЧСовской куртке предлагает: «Купите билет. Недорого отдам. В кассе - за 1500. Отдам за тысячу».
Торг. Как и везде. И всегда. НЭП. Постой, он уже был тогда, в начале! «О чём это Вы, дяденька?» - спросит вас молодой человек, сдавший экзамен по ЕГЭ. «О том, дружок, о том, о чём ты вряд ли когда-нибудь узнаешь...».
- Так возьмёте билет? Задёшево отдам!
Давай! Что, сдачи нет? Ах ты, спекулянт доморощенный! Пришёл торговать, а не умеешь! Получил, поди, билет за какие-такие заслуги, а что с ним сделать - не знаешь. И решил тут же «впарить» его. Тебе-то даром, по какому-нибудь распоряжению или фонду. А ты его «обналичить» решил. Так и перетекают деньги из кармана в карман у предприимчивых граждан: от тебя - к нему, от него - к другому, минуя карман государственный. Впрочем, он тоже известно, где сегодня приторочен. К штанам чиновника.
Всё было, было, было, было.
- А кому билет? - и надо мной вырастает что-то тёмное, с веером билетов в огромной ладони.
- Пятьсот, пятьсот. В кассе по полторы... - негромко, но как-то убедительно уведомляет он страждущих.
Покупаю у него, под неодобрительный взгляд незадачливого молодого коммерсанта. И сдача есть.
- Жизнь, - парирует он этот взгляд: мол, не надо щёлкать. Парирует запросто и весело. -Учись! И дальше пробирается: «Билеты на сегодня!».
Догоняю.
- Как ловко у вас получается!
- 40 лет уже здесь.
Осклабился.
Замечаю отсутствие цены на билете. Похоже на контрамарку.
- А проблем не будет?
Ловлю обиженный, но не очень, скорее - наигранный взгляд:
- Я ещё Ван Клиберна встречал!
И вот пред нами лестница. И мрамор. И огни. И ожидание чуда.
Не обманул, не обманул торговец, слава тебе, Господи!..
Так о чём это я? Ах, да!
Идите, идите туда, где бархатная лава затопит вас и смягчит сердца, полные тревоги...
24.12.2012 г.